CC BY
37
Голик Юрий Владимирович
доктор юридических наук, профессор, Московская академия Следственного комитета РФ
(е-таП: [email protected])
Коробеев Александр Иванович
доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, Дальневосточный федеральный университет (e-mail: [email protected])
Зигзаги уголовно-правовой политики России:
из огня да в полымя
В статье исследуются тенденции уголовно-правовой политики России в сфере законотворчества. Рассматривается деятельность Государственной Думы, связанная с принятием законов, резко и заметно меняющих конфигурацию правового поля уголовной юстиции. Анализируется механизм решения проблем, обусловленных непоследовательностью, бессистемностью и хаотичностью изменений уголовного закона.
Ключевые слова: уголовно-правовая политика, закон, законотворчество, изменение уголовного законодательства, Государственная Дума.
Yu.V. Golik, Doctor of Law, Professor, Moscow Academy of the Investigative Committee of the Russian Federation; e-mail: [email protected];
A.I. Korobeev, Doctor of Law, Professor, Honored Scientist of the Russian Federation, Far Eastern Federal University; e-mail: [email protected]
Zigzags of criminal law policy of Russia: out of the frying pan into the fire
In article tendencies of criminal and legal policy of Russia in the sphere of lawmaking are researched. The activity of the State Duma connected with adoption of the laws sharply and considerably changing a configuration of the legal framework of criminal justice is considered. The mechanism of the solution of the problems caused by inconsistency, unsystematic character and randomness of changes of the criminal law is analyzed.
Key words: criminal law policy, law, lawmaking, change of criminal legislation, State Duma.
Федеральное Собрание состоит из двух палат -Совета Федераций и Государственной Думы Часть 1 ст. 95 Конституции России
Федеральные законы принимаются Государственной Думой Часть 1 ст. 105 Конституции России
Исследуя вопрос о тенденциях уголовно-правовой политики России в сфере законотворчества, мы обратили внимание на любопытную закономерность: почти каждая канувшая в Лету Дума накануне своего ухода принимает ряд резонансных законов, резко и заметно меняющих конфигурацию правового поля уголовной юстиции. При этом какой-либо отчетливо выраженной объективной необходимости в таких изменениях не просматривается, и никто позже не может внятно объяснить: зачем и для чего это было сделано.
Так, Федеральным законом РФ от 8 декабря 2003 г. № 162-ФЗ из Уголовного кодекса РФ
была изъята конфискация имущества как вид уголовного наказания. В пояснительной записке к проекту Закона предложение исключить конфискацию из УК мотивировалось «весьма низкой эффективностью» этого вида наказания.
Между тем такое решение законодателя не представляется юридически и социально обоснованным. Положения ст. 15 Конституции РФ о преимущественном действии перед национальным законодательством международных соглашений обязывают Россию к соблюдению ратифицированных ею международно-правовых актов. Ряд международных конвенций, например конвенции ООН «О борьбе с фи-
17
нансированием терроризма», «Против транснациональной организованной преступности», европейская конвенция «Об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности», конвенция Совета Европы «Об уголовной ответственности за коррупцию», предусматривают конфискацию имущества как вид уголовного наказания. В частности, Конвенция ООН против транснациональной организованной преступности определяет конфискацию как «окончательное лишение имущества по постановлению суда».
С отменой конфискации в России во многом утратила свою силу превентивная функция уголовного закона. Ведь ясно, что современные экономические преступники больше всего боятся не привлечения к уголовной ответственности, не осуждения как такового, а конфискации имущества, оставляющей их лишь с «потребительской корзиной», как у большинства рядовых законопослушных граждан. Вот почему в отечественной литературе высказана пока еще никем не опровергнутая гипотеза, что исключение в 2003 г. из «лестницы наказаний» конфискации имущества есть такой пример «неприкрытого и демонстративно-вызывающего лоббирования интересов экономической преступности в уголовном законодательстве, которого не было за всю историю существования русского и российского уголовного права» [1] (см. также: [2, с. 3-5]).
По нашему мнению, конфискацию имущества нельзя было исключать из действующей системы наказаний. С учетом состояния общества и государства на современном этапе развития российской уголовно-правовой политики не существовало предпосылок для отказа от применения этого вида наказания. Такой отказ не был воспринят общественным правосознанием как справедливый. По крайней мере, общепредупредительный эффект от применения этого наказания сохраняется даже при весьма скромных масштабах его применения в судебной практике. С другой стороны, мы предостерегали и от искусственного расширения рамок применения этого института: бесспорно имеющиеся негативные черты в конфискации имущества могли легко перечеркнуть все ожидаемые плюсы от таких нововведений [3, с. 101].
Объективности ради следует заметить, что после ратификации в феврале 2006 г. Конвенции ООН по борьбе с коррупцией Государственная Дума РФ (уже нового созыва) приступила к экспертизе поправок, возвращающих норму о конфискации имущества в Уголовный
кодекс [4; 5, с. 72-73; 6, с. 4; 7; 8]. В конечном итоге конфискация была восстановлена в УК РФ. Обращает, однако, на себя внимание то обстоятельство, что конфискация имущества вернулась в лоно уголовного законодательства не как вид наказания, а в качестве «иной меры уголовно-правового характера».
В результате конфискация имущества в нынешнем ее виде представляет собой некий симбиоз ранее известного вида наказания с одноименным названием и уголовно-процессуальной меры (обычно именуемой «специальной» конфискацией). Назначать подобную меру в случае совершения лицом преступлений, перечисленных в п. «а» ч. 1 ст. 104.1 УК РФ, стало правом, а не обязанностью суда. В итоге конфискация имущества в настоящее время в судебной практике встречается крайне редко. В 2008 г. зафиксировано всего 511 случаев назначения судами этой меры, в 2009 г. -587, в 2010 г. - 679, в 2011 г. - 671, в 2012 г. -565, в 2013 г. - 921, в 2014 г. - 1178, в 2015 г. -1801, в 2016 г. - 1929. Перевод конфискации в категорию «мер безопасности», как предлагается в уголовно-правовой доктрине, не исправит положения дел. Лишь с восстановлением ее в системе уголовных наказаний и включением в санкции норм Особенной части УК РФ можно связывать надежды на ее возрождение и широкое применение в судебной практике (подробнее об этом см.: [9]).
Другой обнаруженной нами закономерностью в деятельности «уходящих в прошлое» госдум можно считать зигзагообразный характер принимаемых ими решений: все они укладываются в диапазоне от подчеркнуто демонстративного ужесточения уголовной репрессии до явно необоснованного (под лозунгом либерализации) ее ослабления. Внешне все это выглядит как шараханье из крайности в крайность, из огня да в полымя.
В качестве примера сошлемся на Федеральный закон РФ от 7 марта 2011 г. № 26-ФЗ, которым были сняты нижние пороги наказания в виде лишения свободы в санкциях сразу 68 статей Особенной части УК РФ. Эта законодательная акция привела к тому, что институт «судейского усмотрения» превратился, по сути, в «судебный произвол». Нигде в мире у суда нет возможности за тяжкое преступление назначать наказание в виде лишения свободы на срок от 2 месяцев до 15 лет (ч. 4 ст. 111, ч. 3 ст. 186 УК РФ) (подробнее об этом см.: [10]).
С другой стороны, Федеральным законом РФ от 6 июня 2016 г. № 375-ФЗ установлено, что в случае совершения хотя бы одного из
18
преступлений террористического характера (и ряда других преступлений) при частичном или полном сложении сроков лишения свободы при назначении наказаний по совокупности преступлений максимальный срок лишения свободы может достигать 30 лет, а по совокупности приговоров - 35 лет.
Не удержалась от подобных законодательных метаморфоз и Госдума 6-го созыва. В июле 2016 г. Уголовный кодекс «обогатился» новой редакцией ст. 116 «Побои» (Федеральный закон РФ от 3 июля 2016 г. № 323-ФЗ). В результате побои стали иметь уголовно-правовой окрас только в случае нанесения их близким лицам, а равно из хулиганских побуждений либо по мотивам, которые в последнее время в народе для краткости именуются «экстремистскими». В примечании к статье давалось толкование понятия «близкие лица», носившее чрезвычайно размытый характер. Подобный нормотворческий пассаж подвергся резкой, но обоснованной критике со стороны специалистов (и теоретиков и практиков) [11; 12; 13]. Зачищать уголовно-правовую поляну от «законодательного мусора» пришлось Госдуме нового созыва, которая Федеральным законом от 7 февраля 2017 г. № 8-ФЗ изменила редакцию ст. 116 УК и привела ее в более или менее удобоваримый вид. Но не до конца.
В настоящий момент сфера действия ст. 116 УК РФ ограничена одним важным обстоятельством: деяние для того, чтобы стать уголовно наказуемым, обязательно должно быть совершено по одному из мотивов: хулиганские побуждения, мотив политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды, мотивы ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы.
Во-первых, возникает недоуменный вопрос: почему в качестве криминообразующего признака выбран хулиганский мотив (который не фигурирует даже в перечне обстоятельств, отягчающих наказание), а, например, не мотив в виде «совершения преступления из мести за правомерные действия других лиц» (п. «е» ч. 1 ст. 63 УК РФ)?
Во-вторых, за «бортом» вновь сформулированного уголовно-правового запрета оказался весьма значительный по объему массив так называемых «семейных или домашних побоев», совершаемых по иным, чем вышеперечисленные, мотивам. В результате такой своеобразной криминализации получилось, что относительно распространенное и типичное уступило дорогу редкому и исключительному.
Восстановить образовавшийся пробел в уголовной наказуемости побоев предлагается за счет института административной преюдиции.
В ст. 116.1 УК РФ сформулировано правило: нанесение побоев или совершение иных насильственных действий, причинивших физическую боль, но не повлекших последствий, указанных в ст. 115 УК, и не содержащих признаков состава преступления, предусмотренного ст. 116 УК, лицом, подвергнутым административному наказанию за аналогичное деяние, влечет уголовную ответственность.
Итогом такой (уже обновленной) законодательной конструкции может стать парадоксальная ситуация, когда серия систематически нанесенных de-facto жертве побоев (даже не зарегистрированных как административные проступки) потребует их квалификации по ст. 117 УК как истязание, а часть из этой серии побоев, не оформленная как административные правонарушения в виде вступивших в законную силу решений суда, не сможет быть квалифицирована по ст. 116 УК.
Весьма показательным является отношение законодателя к экономическим преступлениям и предпринимательскому сословию как потенциальному субъекту этих преступлений.
После известных слов «Не надо кошмарить бизнес!» началась большая, безудержно трогательная забота о нем. Все, включая законодателей, стали стараться перещеголять друг друга в этой заботе. Как следствие, в УК РФ появились статьи, призванные смягчить удары уголовно-правовой дубины о головы несчастных (см., например, ст. 76.1, примечания к ст. 178, 174, 198, 199, 200.1, 200.3 УК).
Но возникает вопрос и обратного свойства: а бизнес может кошмарить нас? Оказывается, может. И у него это неплохо получается (фальсификация продуктов питания, алкоголя, лекарств, деятельность коллекторов, мошеннические действия строительных, риэлтерских, управляющих жилищных компаний, etc.). К сожалению, список этот можно продолжить.
Блестящую интегративную оценку сложившейся ситуации дал известный криминолог И.М. Мацкевич, который, характеризуя «особое отношение» государства к предпринимателям, пишет: «Во-первых, сама по себе постановка этого вопроса возмутительна. Почему они (предприниматели) уверены, что они совершат преступление. Не потому ли, что это повседневный побочный результат их деятельности?
Во-вторых, чем они принципиально отличаются от других, скажем так, обычных граждан, которые также уличаются в совершении, на-
19
пример, кражи колбасы из магазина. Тем, что первые крадут колбасу, а вторые крадут миллионы рублей?
Наконец, в-третьих, почему за кражу колбасы виновные в этом лица могут быть приговорены к наказанию в виде лишения свободы, а предприниматели, виновные в хищении миллионов рублей, могут быть приговорены только к штрафу и условному наказанию?» [14, с. 7].
Добавим: если «простые граждане» совершают свои преступления, как правило, тайно, то предприниматели действуют открыто, на глазах у сотен и миллионов людей, будучи убежденными, что их не подвергнут «кошмарам» уголовного преследования. Это, как известно, другой уровень общественной опасности, требующий ужесточения наказания, а не смягчения. У нас же все наоборот.
Иная крайность (раскассирование в 2012 г. общей нормы об ответственности за мошенничество и искусственное создание шести дополнительных «эксклюзивных» составов этих преступлений в целях якобы повышения эффективности борьбы с экономической преступностью) также не достигла ожидаемого результата. Более того, Конституционный Суд РФ вынужден был признать одну из таких доморощенных новелл (ст. 159.4 УК) не вполне соответствующей Конституции России [15]. Законодателю после этого пришлось срочно изымать данную статью из УК РФ.
В попытках обнаружить детерминанты столь хаотически-спонтанного противоречиво-непоследовательного поведения Госдумы в процессе осуществления ею законотворческой деятельности обратим внимание на следующее.
Выступая 6 декабря 2016 г. на IX Всероссийском съезде судей, Президент России В.В. Путин среди прочих важных моментов отметил: «... нужно признать, что наше правовое
1. Самый гуманный УК в мире // Известия. 2004. 6 марта.
2. Мартыненко Э.В. Конфискация имущества в действующем российском уголовном праве. М., 2011.
3. Российское уголовное право: курс лекций. Т. 2: Наказание. Владивосток, 1999.
4. 20 поправок против коррупции // Рос. газ. 2006. 1 марта.
5. Калинина Т.М., Палий В. В. Иные меры уголовно-правового характера: науч.-практ. коммент. М., 2011.
6. Самойлова С.Ю. Конфискация имущества в российском уголовном законодатель-
поле меняется очень быстро, слишком быстро и порой несистемно, что создает немало угроз процессам правоприменения» [16]. И это действительно так. Достаточно сказать, что еще в 2007 г. Российский конгресс уголовного права посвятил свою сессию проблеме системности в уголовном праве, где она анализировалась в десятках докладов [17]. И в последующем данная проблема находилась постоянно в поле зрения наших коллег (см., например: [18]). Но законодателем призыв этот воспринят не был.
В случаях проявления непоследовательности, бессистемности и хаотичности в изменении уголовного закона мы сталкиваемся с элементарным нежеланием чиновников, готовящих проекты законов, привлекать специалистов - это для них слишком хлопотно. При этом они даже не скрывают своих мотивов и иногда открыто об этом говорят.
Между тем уже давно (в том числе и не без нашего участия) выработан механизм решения указанных проблем. Имеется и соответствующий алгоритм его реализации, включающий и разработку Концептуальных основ уголовно-правовой политики (они уже созданы, и не в одном варианте) [19; 20, с. 676-691; 21], и формулирование доктрины уголовного права, и проектирование нового Уголовного кодекса (хотя бы в виде принятия его в обновленной редакции). Но воз и ныне там.
И если только существует шанс сдвинуть его с места, то делать это надо сию минуту, сейчас, пока нынешняя Госдума (палата № 7) находится в поре расцвета законотворческих сил. Ибо к концу своего срока она вполне может продлить отмеченную выше дурную закономерность и подарить нам очередной «букет» популистски, казалось бы, оправданных, но на деле абсолютно нежизнеспособных уголовных законов.
1. The most humane Criminal Code in the world // News. 2004. March 6.
2. Martynenko E.V. Confiscation of property in the current Russian criminal law. Moscow, 2011.
3. Russian criminal law: course of lectures. Vol. 2: Punishment. Vladivostok, 1999.
4. 20 amendments against corruption //Russian newsp. 2006. March 1.
5. Kalinina T.M., Paly V.V. Other measures of criminal law character: sci. and practical comment. Moscow, 2011.
6. Samoylova S. Yu. Confiscation of property in the Russian criminal legislation: auth. abstr. ... Candidate of Law. Omsk, 2011.
20
стве: автореф. дис.... канд. юрид. наук. Омск, 2011.
7. Лопашенко Н.А. Конфискация имущества. М., 2013.
8. Бавсун М.В., Николаев К.Д., Самойлова С.Ю. Конфискация имущества в российском уголовном законодательстве. М., 2016.
9. Коробеев А. И. Лестница уголовных наказаний в России: понятие, классификация и виды. Saarbrucken, 2014.
10. Голик Ю.В., Коробеев А.И. Реформа уголовного законодательства России: быть или не быть? // Lex Russica. 2014. № 12. С. 1401-1402.
11. Ларкина Е. Ответственность за нанесение побоев: комментарий новелл // Уголовное право. 2016. № 5. С. 41-43.
12. Нехамес И. О допустимости недопустимого //Лит. газ. 2016. 18 мая.
13. Несильно бить - законно // РБК. 2017. 26 янв.
14. Мацкевич И.М. Беловоротничковая преступность: старая теория в современной действительности // Современные проблемы уголовной политики: материалы VI Между-нар. науч.-практ. конф. Краснодар, 2015.
15. Постановление Конституционного Суда РФ от 11 дек. 2014 г. № 32-П. Доступ из справ. правовой системы «Консультант-Плюс».
16. Рос. газ. 2016. 7 дек.
17. Системность в уголовном праве: материалы II Рос. конгресса уголовного права. М., 2007.
18. Ревин В. П. Современная реформа уголовного законодательства как отражение непоследовательности уголовной политики России // Рос. следователь. 2014. № 21. С. 9-13.
19. Концепция правоохранительной политики Российской Федерации (проект). Саратов, 2012.
20. Бабаев М.М., Пудовочкин Ю.Е. Российская уголовная политика и уголовный закон. М, 2017.
21. Есаков Г.А., Долотов Р.О., Филатова М.А., Редчис М.А., Цай К.А. Уголовная политика: дорожная карта (2017-2025 гг.). М., 2017.
7. Lopashenko N.A. Confiscation of property. Moscow, 2013.
8. Bavsun M.V., Nikolaev K.D., Samoylova S.Yu. Confiscation of property in the Russian criminal legislation. Moscow, 2016.
9. Korobeev A.I. A ladder of criminal penalties in Russia: concept, classification and types. Saarbrucken, 2014.
10. Golik Yu.V., Korobeev A.I. Reform of the criminal legislation of Russia: to be or not to be? // Lex Russica. 2014. № 12. P. 1401-1402.
11. Larkina E. Responsibility for drawing a beating: comment of innovation // Criminal law. 2016. № 5. P. 41-43.
12. Nekhames I. About admissibility of inadmissible // Literary newsp. 2016. May 18.
13. To beat slightly - is lawful // RBC. 2017. Jan. 26.
14. Matskevich I.M. White-collar crime: the old theory in modern reality // Modern problems of criminal policy: proc. of VI Intern. sci. and practical conf. Krasnodar, 2015.
15. Resolution of the Constitutional Court of the Russian Federation d.d. Dec 11, 2014 № 32-P. Access from legal reference system «ConsultantPlus».
16. Russian newsp. 2016. Dec. 7.
17. Systemacity in criminal law: proc. of II Russian congress of criminal law. Moscow, 2007.
18. Revin V.P. Modern reform of the criminal legislation as reflection of inconsistency of criminal policy of Russia // Russian investigator. 2014. № 21. P. 9-13.
19. Concept of law-enforcement policy of the Russian Federation (project). Saratov, 2012.
20. Babayev M.M., Pudovochkin Yu.E. Russian criminal policy and criminal law. Moscow, 2017.
21. Esakov G.A., Dolotov R.O., Filatova M.A., Redchis M.A., Tsay K.A. Criminal policy: road map (2017-2025). Moscow, 2017.
21
