CC BY
122
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 16 (197).
Философия. Социология. Культурология. Вып. 17. С. 34-40.
ЖИЗНЕННЫЙ МИР И МАССМЕДИА: ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ ТРАНСфОРМАЦИИ
Статья посвящена анализу процессов, происходящих в мире повседневности под влиянием массмедиа. В ней рассматриваются социологические подходы к пониманию природы и структуры жизненного мира, описываются формы и социокультурные последствия его медиатизации. Автор также выделяет и анализирует различные стратегии репрезентации жизненного мира на телевидении.
Ключевые слова: жизненный мир, медиатизация повседневности, массмедиа, телевидение, репрезентации жизненного мира.
В данной статье нам хотелось бы осмыслить процессы взаимопроникновения и взаимопревращения жизненного мира и медиареальности. Как трансформируется жизненный мир в информационную эпоху? Каким он предстает в современных массмедиа? Прежде чем ответить на эти вопросы, необходимо в общих чертах дать социологическую трактовку жизненного мира.
Жизненный мир как «верховная» социальная реальность
Понятием ‘жизненный мир’ оперирует феноменологическая, и шире - интерпретативная социология1. Эту традицию социального познания называют также «субъективистской», «экзистенциальной», «гуманистической» и т. п. Ее отличает выраженный антипозитивизм и стремление понять социальную реальность «изнутри», обращаясь к материальным и духовным практикам ее «обитателей».
Жизненный мир понимается, прежде всего. как реальность повседневности, которая дана нам в «естественной установке». Это означает восприятие мира и его объектов в качестве само собой разумеющихся, без рефлексии по поводу их онтологии. И в этом смысле интерсубъективная реальность повседневности является самой «реальной» из всех миров человеческого опыта. Это наше основное местожительство, и, как пишет Альфред Щюц, «мы не заинтересованы в выяснении того, действительно ли существует этот мир или же он представляет собой лишь последовательную систему непротиворечивых видимостей»2. По крайней мере, так продолжается до тех пор, пока в силу каких-либо причин сложившаяся система референции, интерсубъективных верований и
переживаний не будет подвергнута сомнению.
Жизненный мир при этом не есть мир только физических и социальных «автоматизмов», напротив, это осмысленное пространство существования, в котором возможны различные проблематизации. Но эти проблематизации имеют, скорее, частный и «текущий» характер. Индивид ежедневно ставит под сомнение множество вещей: избежит ли он пробок на этой дороге, разумно ли сейчас жениться, стоит ли брать кредит, и даже - не обманывает ли нас наше правительство? Однако status quo самой действительности и идентичность действующего субъекта остаются при этом незыблемыми. Иной случай - религиозный опыт даоса Чжуана Цзы, который проснулся однажды утром в печали. Когда ученики спросили его, в чем дело, он ответил: «Мне снилось, что я был бабочкой». И пояснил: «... ведь точно также и бабочке может сниться, что она - Чжуан Цзы».
Миры мистического откровения, грез и фантазий, сновидений, безумия, детских игр, искусства и научных созерцаний подрывают «верховность» онтологического статуса повседневной жизни, выступая в качестве альтернативных конечных областей смысла. Но большинство людей не в состоянии долго пребывать в этих измерениях, к тому же социум располагает механизмами реинтерпретации маргинального опыта в терминах реальности повседневности, что позволяет интегрировать его в эту реальность, обезопасив от всего «потустороннего».
Базовой структурой мира повседневности являются, согласно А. Шюцу, отношения «лицом к лицу». Переживание «Другого» оказываются доступны для «Эго» благодаря «ориентации-на-Тебя», предполагающей, что
каждый индивид может пережить чувственный опыт другого как свой собственный. В процессах повседневных коммуникаций формируется интерсубъективная реальность социальной жизни.
Важная характеристика жизненного мира -его прагматический характер, он представляет для нас, прежде всего, не объект мышления, а поле овладения. Это вещный и телесный мир, который оказывает сопротивление воздействию и меняется в результате человеческой деятельности. И хотя он дан нам в качестве готовой сцены с декорациями и социальными ролями, эта сцена (социальный порядок) является социальной конструкцией и продуктом коллективного определения. Питер Бергер и Томас Лукман прекрасно показали это в своем труде «Социальное конструирование реальности»3.
Согласно их концепции, общество и его институты создаются посредством процессов экстернализации, объективации и интернализации. То есть первоначально намерения индивидов проецируются вовне, объективируются в виде типизирующихся социальных взаимодействий, а затем эти уже отчужденные культурные образцы усваиваются в качестве норм и ценностей в процессе социализации последующих поколений. Таким образом, имеет место диалектика субъективного и объективного: индивиды создают общество, которое создает индивидов. Однако, пребывая в рутине жизненного мира, индивиды не занимаются этим сознательно. Поэтому более точна, на наш взгляд, формулировка, предлагаемая Роем Бхаскаром: общество - это то, чего люди никогда не делали, но что существует только благодаря их деятельности4. Здесь акцентируется непреднамеренный, латентный характер участия индивидов в воспроизводстве социальных структур: преследуя свои личные цели (иметь хорошую работу, верного спутника жизни), люди тем самым воспроизводят и преобразуют соответствующие социальные институты (рыночную экономику, нуклеарную семью и т. д.).
Помимо феноменологической (и близкими к ней «драматургической», «этнометодо-логической»), имеются и иные «когнитивные карты» жизненного мира. Обратимся к различению «жизненного мира» и «системы», введенному наследником критической традиции - Юргеном Хабермасом5. «Система» подразумевает, прежде всего, две обособившиеся
в процессе рационализации сферы общества: экономику, основанную на денежном обмене, и государство, организуемое бюрократически структурированными отношениями власти. Экономика и государство выполняют функцию системной интеграции общества. На уровне жизненного мира происходит формирование ценностно-нормативного консенсуса, то есть социальная интеграция социума.
По Хабермасу, жизненный мир включает в себя три структурных компонента - культуру, общество и личность, которые могут быть обособлены друг от друга. «В той мере, в какой акторы понимают друг друга и приходят к согласию по поводу своей ситуации, они выступают носителями единой культурной традиции. В той мере, в какой они координируют свои действия посредством интерсубъективно признанных норм, они действуют как члены социальной группы, объединенной солидарностью. По мере того как индивиды формируются в рамках определенной культурной традиции и принимают участие в жизни социальных групп, они интернализируют ценностные ориентации, осваивают генерализованные навыки действий и обретают индивидуальную и социальную идентичность»6.
Предлагая свое прочтение Хабермаса, исследователи Джин Коэн и Эндрю Арато реконструируют два уровня жизненного мира: культурно-лингвистический и институциональный7.
Культурно-лингвистический уровень жизненного мира соотносится со всем запасом знаний и всей совокупностью усвоенных культурных традиций, закрепленных в языке. Пожалуй, это то, что Бергер и Лукман называли символическим универсумом - «матрица всех социально объективированных и субъективно реальных значений»8, в рамках которой и целое историческое общество, и индивидуальная биография обретают свой смысл. Символические универсумы представляют собой системы теоретических традиций, легитимирующих социальный порядок общества.
Институциональный (или «социологический», социетальный) уровень жизненного мира, слабо дифференцированный у Хабермаса, предполагает существование ассоциаций и социальных институтов, специализирующихся на поддержании традиций, солидарностей и идентичностей. Воспроизводство и культурно-лингвистического, и институционального измерения жизненного мира про-
исходит исключительно в коммуникативной среде, на основе взаимного понимания индивидов.
Еще одно важное различение - выделение «публичной» и «частной» сфер у Хабермаса9. Не вдаваясь сейчас в подробности эволюции Хабермаса от «Трансформации публичной сферы» к «Теории коммуникативного действия», отметим двойственный характер как «частного» (семья, частная экономика), так и «публичного» (публичная сфера, публичная власть). Публичную сферу (возникшую на основе буржуазных литературно-критических салонов) можно рассматривать как часть жизненного мира или, точнее, «буферное» пространство между жизненным миром и государством. Это
- в некоем демократическом идеале - сфера свободных общественных дискуссий, где мог бы проявить себя «критический разум», выполняющий функции надзора и контроля над политической властью. Реально в современном обществе существование такой публичной сферы проблематично: все публичные арены, в первую очередь, массмедиа, испытывают на себе влияние государства или экономики. Жизненный мир вообще подвергается усиленной колонизации со стороны этих двух подсистем, оккупирующих его посредством процессов бюрократизации и монетаризации.
«Жизненный мир» Хабермаса близок к понятию гражданского общества. Это не только, как в феноменологической трактовке, само-воспроизводящаяся в естественной установке повседневность. Это мир, способный к рационализации и модернизации. Он предполагает замену конвенционально обоснованного нормативного консенсуса - консенсусом на основе коммуникации. Исследователи Коэн и Арато связывают эту возможность с развитием социальных общностей и ассоциаций, а также правовой сферы гражданского общества, позволяющей защитить жизненный мир от чрезмерного вторжения государства и рыночной экономики10.
Свой особый вклад в исследование жизненного мира внесла и постмодернистская социология, представленная, прежде всего, французской школой социологии повседневности. В ней выделяются два направления: метакри-тическое (Э. Морэн, Ж. Бодрийяр) и эстетикоинтуиционистское (М. Маффесоли, А. Медам, П. Сансо и др.). В фокусе внимания французских социологов оказываются феномены воображаемого, чувственного, священного, тра-
гического, эстетического, ностальгического, игрового, насильственного11. Повседневность при этом часто рассматривается как форма сопротивления господствующему социальному порядку, бюрократии, рационализму. Но она же, будучи пронизана влиянием экономических и политических сил, таит в себе опасности порабощения личности.
Современные дискуссии о природе жизненного мира невозможны без осмысления процессов медиатизации социума и культуры. Коммуникация - основа социальной жизни, и роль массмедиа и новейших информационных технологий в трансформации мира повседневности трудно переоценить. В дальнейшем нас как раз будут интересовать две вещи: как жизненный мир меняется под воздействием массмедиа, и как жизненный мир представлен в репрезентациях массмедиа. Вполне возможно, что эти два аспекта уже неотделимы друг от друга, т. к. наш личный опыт в огромной мере опосредован массмедиа, и различить в нем «медийное» и «немедийное» довольно сложно.
Тенденции медиатизации жизненного мира
Мы не будем здесь подробно рассматривать теории информационного общества, коснемся лишь некоторых тенденций, связанных с воздействием массмедиа на мир повседневности.
Во-первых, это изменение пространственной и временной структуры жизненного мира. Современные массмедиа радикально трансформируют время и пространство - два фундаментальных измерения человеческой жизни. Как пишет М. Кастельс, «местности лишаются своего культурного, исторического, географического значения и реинтегрируются в функциональные сети или в образные коллажи, вызывая к жизни пространство потоков, заменяющее пространство мест. Время стирается в новой коммуникационной системе: прошлое, настоящее и будущее можно программировать так, чтобы они взаимодействовали друг с другом в одном и том же сообщении»12. Материальным фундаментом новой культуры реальной виртуальности становятся пространство потоков и вневременное время. Эти процессы находят свое отражение в образе жизни индивидов, их повседневных практиках. Теперь работа, шопинг, образование, развлечения, финансовые операции, знакомства
и общение и т. д. во многом совершаются посредством электронных коммуникативных технологий, включая мультимедиа.
Во-вторых, трансформируется сама природа, «материя» жизненного мира. Выше уже говорилось о том, что в гносеологическом плане жизненный мир есть результат «работы» естественной установки. В этом смысле он является интерсубъективно разделяемым социальным конструктом. Онтологически же он дан нам как мир объектов, мир «рабочих операций» с вещами и ситуациями. Ему присущи телесность, наглядность, прагматичность, функциональность. Но в наступающей культуре постмодерна нет тел - есть имиджи, нет вещей - есть потребляемые знаки статусных различий, нет движений - есть драматические спецэффекты. Реальные объекты как бы дематериализуются (превращаясь в символы), зато виртуальные образы реифицируются, словно насыщаясь плотью. Возникает гиперреальность, заполненная симулякрами - образами без референтов, «копиями без оригинала»13. Меняется само «вещество» жизненного мира, приобретая знаково-символическую природу. (Собственно, в этом нет ничего нового: для архаического человека любой объект был вписан в мифологический порядок; для христианина Средневековья весь мир был священной книгой - как и отдельные его фрагменты. Разница в том, что нынешние символы и образы живут сами по себе и соотносятся только друг с другом, а не с какой-либо трансцендентной или имманентной реальностью).
Третья тенденция - изменение структуры социального пространства жизненного мира, в частности, размывание границ между приватной и публичной сферой, а также между социальными стратами. Благодаря массме-диа, прежде всего, телевидению и Интернету, частная жизнь человека и его семьи, ближайшего окружения перестала быть непроницаемой для посторонних глаз. Наглядный пример
- установленная в доме скрытая видеокамера, позволяющая наблюдать все действия «объекта». Такие ситуации, как роды, смерть, болезнь, секс, конфликты, повседневные взаимоотношения, становятся постоянными сюжетами телевизионных программ и любительских видеосъемок. Визуальная культура «разрушает» не только стены домов (с их моралью и табу), но и, как полагают некоторые исследователи, классовые перегородки в обществе, иерархию социального пространства. Сидя у телевизора,
зритель перемещается в иные, в реальной жизни недоступные ему места и ситуации, примеряет на себя различные социальные роли. Пользователь Интернета идет еще дальше - от пассивного отождествления с экранным героем к активному конструированию собственной идентичности на «публичных аренах» (форумы, чаты) или персональных страничках. Сеть формирует свою социальную среду, свои сообщества, где участник может быть яркой индивидуальностью, оставаясь при этом анонимом. Его «реальный» социальный статус при этом чаще незначим. В этом смысле можно согласиться с тем, что «виртуализация» культуры способствует формированию горизонтальной стратификации социума, которая, в отличие от вертикального социального неравенства, основана на общности интересов и стиля жизни.
Четвертый момент - превращение медиапотребления в одну из главных повседневных практик. При этом многие другие практики опосредуются через медиа, трансформируясь в виртуальные операции. Например, посредством Интернета уже можно не только общаться, совершать покупки, смотреть кино или читать книги в электронной библиотеке, но и ставить свечи в православном виртуальном храме! Традиционные массмедиа не обладают такой полифункциональностью и интерактивностью, но все еще пользуются большим влиянием - особенно телевидение. С переходом на цифровое вещание телевидение предоставляет пользователю самостоятельно выбирать каналы и программы, заказывая «меню» своего телепросмотра. Поэтому практика телесмотрения будет по-прежнему одной из популярных форм пассивного досуга. Сейчас ТВ еще способно заставить индивида подстраивать свой распорядок дня под время выхода любимых сериалов или новостных программ, но в ближайшем будущем этот принцип структурирования времени, вероятно, будет изменен
- потребитель сможет иметь доступ к интересующему его медиапродукту в любое удобное для него время.
Известный канадский социолог и культуролог М. Маклюен полагал, что содержанием одного медиа всегда является другое медиа14. И когда мы говорим, что пространство массовых коммуникаций насыщено симулякрами, рекламными образами, медиасобытиями, это не означает, что они не имеют «реального» содержания. Их содержанием, очевидно, являются другие медиа, посредники государ-
ства и рыночной экономики: власть и деньги. Гиперреальность «реальна», это, если можно так выразиться, новое тело капитала, его постмодернистская «репрезентация». Производство стремительно меняющихся рыночных потребностей и относительно стабильных гражданских качеств - важнейшая задача СМИ в обществе потребления. Возвращаясь к идеям Ю. Хабермаса, можно констатировать, что колонизация жизненного мира политической и экономической системами осуществляется в первую очередь именно с помощью современных массмедиа и информационных технологий, погружающих жизненный мир в «реальную виртуальность».
При этом мы не утверждаем, что гиперреальность - целиком «проект» позднего капитализма; развитие коммуникативных средств имеет свою объективную логику развития и самостоятельное значение. Последнее настолько велико, что техногенный фактор, по мнению М. Маклюена, во многом обусловливает доминирующие в обществе модели жизнедеятельности, тип сознания и образ жизни индивидов. М. Маклюен считал само техническое средство связи основанием для выделения различных форм культуры: устной, письменно-печатной и электронной (слуховизуальной). Он выразил это в знаменитой формуле «средство и есть сообщение», утверждающей, что важно не столь содержание сообщения, сколь техническая форма его передачи, трансформирующая способы функционирования, систему ценностей и институты общества15. Сам Маклюен был горячим приверженцем «электронной» культуры, формируемой телевидением. Он полагал, что телевидение возрождает тот «сферический» опыт, который был присущ архаическому обществу с его устной коммуникацией: многомерный, коллективный, естественный и чувственный, вытесненный затем абстрактной и индивидуализированной книжной культурой.
Ряд других исследователей придерживается противоположной точки зрения на роль телевидения в культурных и социальных процессах, но характерно, что и они маркируют тип культуры в зависимости от господствующей технологии коммуникации. Так, французский культуролог А. Моль говорил о «гуманитарной» и «мозаичной» культуре16, современный коммуникативист Н. Постман противопоставляет «эру экспозиции» с ее «типографическим» сознанием, сформированным печатью,
и эру шоу бизнеса, в которой телевидение продуцирует фрагментарное «а теперь... о другом» мировоззрение17.
Тезис Маклюена во многом подтвердился временем: печать, телевидение, а сейчас и Интернет не просто характеризуют способ производства, распространения и восприятия информации, каждое из этих средств связи буквально знаменуют новую эпоху - технологическую, социальную, культурную. Соответственно меняются, как мы показали выше, структуры нашего повседневного опыта и знания.
Стратегии репрезентации жизненного мира на телевидении
Мы будем говорить о телевидении, поскольку именно оно является технологической основой культуры постмодерна (или позднего модерна), в которой доминирует визуальный образ. К тому же в сравнении с Интернетом телевидение все еще более популярно и общедоступно.
Телевидение конструирует особый символический мир, обладающий сложной пространственной и временной структурой. Это среда обитания различных виртуальных персонажей - здесь они живут, действуют, проявляют свои чувства и намерения, обретают модус бытия, возможный только в медиарель-ности. Кто эти люди, населяющие «голубой экран»? Где они находятся? Чем занимаются? Их жизненный мир, видимо, имеет свою географию, демографию, социологию, психологию, философию... События, в которые они вовлечены, также особого рода: в новостях чаще представлена неповседневная, маргинальная, катастрофическая сторона нашей жизни. В «гламурных» шоу культивируется глянец: грани действительности отполированы до блеска, эстетизированы до неузнаваемости. Есть ли место повседневности (первичной, «базовой» реальности человеческого опыта) в репрезентациях массмедиа, и что с ней происходит при облечении в медиаформат?
На наш взгляд, можно выделить несколько парных (оппозиционных) стратегий конструирования повседневности на телевидении:
1. Визуализация / сокрытие повседневности. Жизненный мир и повседневные практики являются объектом видеонаблюдения. Телевидение акцентирует детали, выступающие в качестве символов и знаков отличия
определенных стилей жизни или ситуаций. Например, быт, рутинные занятия, одежда, интерьер дома и манеры его обитателей, часто застигнутых репортером врасплох, могут вдруг стать видимыми для большой аудитории. Съемка скрытой камерой имеет еще большие возможности визуального контроля. Однако процесс визуализации повседневности неизбежно селективен: в объектив камеры попадают лишь определенные участки жизненного мира, в то время как остальные недоступны и намеренно скрываются (по воле информанта или журналиста). К тому же этот фрагмент «оцифрованного бытия» есть результат восприятия наблюдателя и отражает, скорее, направление его взгляда, а не свойства «реального» объекта.
2. Обесценивание / возвышение повседневности. Одной их форм реализации этой оппозиции является апелляция к экспертному знанию либо, напротив, здравому смыслу и обыденному опыту. В первом случае аудитории дают понять, что знания, умения и навыки, которыми она располагает, не годятся для решения определенных проблем (достижения определенных целей). Для этого нужны специалисты - эксперты, принимающие участие в телевизионном шоу. В этом же качестве часто выступают рекламные персонажи - современные «культурные герои», призванные научить человечество создавать и пользоваться различными благами цивилизации. Альтернативой «технократическому» подходу являются проекты и сюжеты в духе «do-it-yourself», где повествуется о «простых людях», которые благодаря житейской мудрости (а не сакральному знанию) и простым подручным средствам (а не сложным и дорогостоящим технологиям) достигли в чем-то определенных результатов.
3. Оповседневнивание предельного опыта / преодоление повседневности. Привычное, рутинное, общеизвестное менее всего интересует представителей массмедиа. В фокусе их внимания не-повседневное: аномалии, патологии, катастрофы, кризисные состояния, чудесное и необъяснимое. Однако, будучи многократно тиражированными и воспроизводимыми, прежде всего, в ТВ-новостях, эти явления становятся привычной декорацией нашей повседневной жизни, чем-то вроде обоев на «рабочем столе» монитора. Результат этой инверсии
- феномен «усталости сострадать», отмечаемый социологами. Заложен ли в телевидении потенциал освобождения от рутины, вызов повседневности? Возможно. Вечный праздник
или вечный ужас, царство воплощенных грез и сновидений - в эти измерения можно заглядывать, но нельзя в них оставаться. На поверхности экрана пляшут тени бессознательного, и от зрителя зависит, останется ли он завороженным «очаровывающей имплозией знака»18 или увидит горизонт трансгрессии.
4. Проблематизация / депроблематизация повседневности. «Естественная» установка исключает сомнения в подлинности жизненного мира, но «терпима» к частным пробле-матизациям. Телевидение в целом поддерживает статус-кво социальной реальности и существующего социального порядка. При этом проблематизация и драматизация отдельных фрагментов действительности является самой основой, специфическим способом журналистского видения мира. К тому же часто журналисты претендуют на экспертное знание или используют его, т. е. осуществляют рефлексию, несвойственную жизненному миру. Социальные проблемы суть конструкты, продвигаемые на аренах публичного дискурса, проходя через каналы медиа, они становятся медиапродуктами. Возможен и обратный / встречный процесс: депроблематизация явлений и процессов, объявленных социальными проблемами (или их сокрытие).
5. Симуляция / пародирование повседневности. Наибольшим реализмом обладают новости (особенно прямой эфир), документальное кино и реалити-шоу. Эти жанры в большей или меньшей степени претендуют на показ жизни «как она есть», на аутентичность. Однако эта жизнь в кадре срежиссирована, смонтирована, а иногда и отыграна как постановка. Реальность, изображаемая на экране, должным образом расцвечена, озвучена и структурирована. Многие телевизионные события являются чистыми симулякрами, медиасобытиями, которых не было бы - если бы не их принадлежность к медиапространству, где они рождаются, развиваются и, наконец, исчезают из поля зрения. Но для аудитории (и иногда самих журналистов) это выглядит как правда, как подлинная и единственная действительность. Пародирование повседневности, напротив, изначально отмечено маркерами розыгрыша, провокации, одурачивания («улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой!»).
Выделенные нами стратегии репрезентации жизненного мира на телевидении, конечно же, условны и требуют эмпирического наполнения. Условность эта связана не только с их абстрактным характером. Это также и услов-
ность самого разделения жизненного мира и его медийных репрезентаций.
***
Массмедиа являются формой самонаблюдения, самоописания и саморефлексии общества, включая измерение жизненного мира. Каков же онтологический статус современной медиареальности? К какому «миру» отнес бы ее Альфред Шюц? Массмедиа близки миру искусства, грез и фантазий - они способны создавать феерические зрелища, воплощать любые образы. Тот же Маклюен сравнивал смотрение телесериалов с погружением в коллективные сновидения. Массмедиа нередко ассоциируют с мифологией или религией, приписывая им выполнение сакральных функций в современном обществе. И действительно, они обладают «всеведением», являясь источником ценной информации; социализируют индивидов, культивируя определенные ценности и модели поведения; позволяют уходить в иные измерения, выключаясь из мира повседневности. Нынешние массмедиа - это и мир игры, игровое начало пронизывает всю современную культуру. Они также претендуют на экспертное знание, на объективное отображение и анализ явлений и процессов, происходящих в социуме и природе. И в этом поиске причинноследственных связей они порой сближаются с миром науки. Наконец, массмедиа - информационный и эмоциональный фон нашей повседневности.
По природе своей СМИ действительно, прежде всего, посредники - проводники и альтернативных повседневности «миров», и хабермасовской «системы» в базовую реальность человеческого существования - жизненный мир. Но СМИ не просто медиумы, а интерпретаторы. Поэтому эти иные сферы опыта предстают в медиаформате лишенными своих сущностных качеств. СМИ не показывают нам какие-либо вещи, они показывают медийную практику говорения об этих вещах или практику их демонстрации. Массмедиа предъявляют аудитории социальные конструкты. Но ведь и сама реальность социальной жизни также является социально сконструированной. Вопрос
о том, отражают ли массмедиа общественный порядок, или сам этот порядок уже уподобляется массмедиа, становится весьма проблематичным. А история о бабочке Чжуан-цзы - довольно актуальной.
Примечания
1 См.: Шюц, А. : 1) Смысловая структура повседневного мира : очерки по феноменологической социологии. М., 2003; 2) Избранное. Мир, светящийся смыслом. М., 2004; Абельс, Х. Интеракция, идентичность, презентация. Введение в интерпретативную социологию. СПб., 1999.
2 Шюц, А. О множественности реальностей // Социол. обозрение. 2003. Т. 3. С. 15.
3 См.: Бергер, П. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания / П. Бергер, Т. Лукман. М., 1995.
4 Бхаскар, Р. Общества // Социологос. М., 1991. С. 227.
5 См.: Habermas, J. The Theory of Communicative Action : 2 vols. Boston, 1984.
6 Habermas, J. Theory of Communicative Action : 2 vols. Vol. 2. Lifeworld and System : A Critique of Functionalist Reason. Boston, 1987. P. 145.
7 См.: Коэн, Дж. Л. Гражданское общество и политическая теория / Дж. Л. Коэн, Э. Арато. М., 200З.
8 Бергер, П., Социальное конструирование... С. 158.
9 См.: Habermas, J. The Structural Transformation of the Public Sphere. Cambridge, 1989.
10 Коэн, Дж. Л. Гражданское общество.
11 Алиева, Д. Я. Парадигматические сдвиги в социологии повседневности : концепция Мишеля Маффесоли // Социол. журн. 1995. № 1. С. 110-121.
12 Цит. по: Землянова, Л. М. Сетевое общество, информационализм и виртуальная культура // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика.
1999. № 2. С. 68.
13 См.: Бодрийяр, Ж.: 1) Общество потребления. Его мифы и структуры. М., 2006; 2) К критике политической экономии знака. М., 2007.
14 См.: Маклюен, Г. М. Понимание Медиа : Внешние расширения человека. М., 2007.
15 Там же. С. 9-26.
16 См.: Моль, А. Социодинамика культуры. М., 2008.
17 Постман, Н. «А теперь - о другом.» // Назаров, М. М. Массовая коммуникация в современном мире : методология анализа и практика исследований. М., 1999. С. 161-169.
18 Бодрийяр, Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург,
2000. С. 44.
