Живая память (отрывок из воспоминаний) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Живая память (отрывок из воспоминаний)

Виктор Штейнберг

Несколько лет назад в Государственный музей искусства народов Востока, где я работаю, пришел пожилой москвич и предложил принять он него в дар две буддийские иконки. Он пояснил, что получил их во время аудиенции у главы тибетских буддистов XIVДалай-ламы в 1956 году в Лхасе. Оказалось, что написал он и воспоминания о своей тогдашней работе в Тибете. Так состоялось мое знакомство с Виктором Владимировичем Штейнбергом.

Воспоминания В. В. Штейнберга «Живая память» — объемистая рукопись, в которой описание тибетской экспедиции лишь один из эпизодов. Но и этот, и другие подобные эпизоды составили основу мемуаров человека, с юности мечтавшего о путешествиях и экспедициях, а затем строившего свою жизнь в соответствии с юношескими идеалами. И как специалиста-геофизика его в гораздо большей степени можно отнести к «полевикам», нежели к кабинетным ученым. Интересно, что В. В. Штейнберг во время экспедиций не вёл личных дневников, но писал домой подробные письма. Эпистолярный архив и превосходная память, до сих пор удерживающая множество фактов, фамилий, дат и всевозможных подробностей, позволили В. В. Штейнбергу написать по-настоящему интересные мемуары.

Родителей Виктора Владимировича можно отнести к первому поколению советской интеллигенции.

Отец, Владимир Захарович, родился в 1906 году в бедной еврейской семье в небольшом городе Бериславе — недалеко от гораздо более известной Каховки в нынешней Херсонской области Украины. Перебравшись в 1920 или 1921 году в Москву, закончив учебу и побывав

Виктор Владимирович Штейнберг, пенсионер, Москва.

в различных перипетиях (вроде службы в небезызвестных частях особого назначения — ЧОН), В. 3. Штейнберг устроился работать сначала в Наркомат пищевой промышленности, с 1932 года трудился в Наркомате строительства, затем в Министерстве монтажного и специального строительства СССР, пока в 1979 году не вышел на пенсию. Скончался Штейнберг-старший в 1992 году, достигнув 86лет и пережив СССР, которому исправно и успешно служил всю жизнь.

Мать Виктора Владимировича Александра Фоминична Борковская родилась в 1909 году в деревне под Великим Новгородом. Её отцом был поляк Томаш Барковский. На военной службе он был денщиком у генерала, по настоянию которого перешел в православие. Став таким образом Фомой Михайловичем, закончил службу в армии, женился на русской девушке Марии Ивановне Ефимовой и работал на петербургских Пороховых заводах, а после Октябрьской революции — кузнецом на одном из заводов в Москве. В юности Александру Фоминичну поглотила страсть к танцевальному искусству. Из обычной школы она перешла в балетную школу Большого театра, а после её окончания была принята в балетную труппу театра. Но через год,

6 апреля 1932 года, родился Виктор, затем второй ребенок. Пришлось навсегда отказаться от карьеры балерины и вести жизнь домашней хозяйки, хотя еще в 60лет Александра Фоминична могла демонстрировать стойку на пуантах.

В. В. Штейнберг закончил московскую школу № 281, известную такими учениками-знаменитостями, как футболист Игорь Нетто, кинорежиссер Георгий Данелия и бард Юрий Визбор. Сразу после школы в 1950 году поступил в Московский геологоразведочный институт имени Г. К. Орджоникидзе. Почему именно туда? Страстное желание путешествовать, запойное чтение книг об экспедициях подогревались рассказами соседа по коммунальной квартире, уже учившегося в МГРИ. И когда абитуриент пришел туда в «день открытых дверей» и впервые услышал пение институтского гимна «Закончив МГРИ...», судьба его была решена.

Учился В. В. Штейнберг увлеченно, с энтузиазмом проходил летнюю практику: Подмосковье, Крым, Забайкалье, Узбекистан.

После окончания института в 1955 году молодого специалиста направили в распоряжение Государственного управления советским имуществом за границей (ГУСИМЗ) — закрытой и мощной советской организации, занимавшейся, в частности, разведкой и эксплуатацией урановых месторождений в «странах народной демократии». И гонка вооружений, и создание атомной электроэнергетики

требовали огромного количества уранового сырья, а оно могло быть получено только при солидном размахе работ и усилиями многих специалистов.

Вначале молодому специалисту предложили готовиться к работе в ГДР, но попал он не в Германию, а в Китай. В 1950-е годы союз двух коммунистических гигантов воспринимался с лишённой каких-либо сомнений эйфорией — как естественный и вечный. Середина же 1950-х была буквально расцветом этих отношений, так что и самые заядлые скептики не могли предположить появления лет через десять остроты, что «Краткая история советско-китайской дружбы» (была такая помпезно изданная книга) превратилась-де в историю краткой советско-китайской дружбы.

Огромный объём советской помощи КНР хорошо известен: кредиты, материалы, машины, оборудование, обучение тысяч молодых китайцев в учебных заведениях СССР. Виктор Владимирович вспоминает, что на одном из собраний в посольстве в 1956 году сообщали, что в КНР находилось тогда одновременно более 10 тысяч советских специалистов.

Очевидно, что большинство их составляли строители и инженеры. Но работали в Китае в эти годы и советские (или советско-ки-тайские) научные экспедиции. Их история, кажется, никем специально не изучалась и вообще известна плохо. А было бы чрезвычайно интересно к ней обратиться. В экспедициях работали преимущественно представители естественных наук, но нашлось место и нескольким гуманитариям — этнографам и лингвистам. К этой теме я вернусь позже.

Работы по поиску урановых месторождений в Китае были поручены знаменитому Минсредмашу — Министерству среднего машиностроения, занимавшемуся всеми атомными проектами. Владимир Емельянович Гриб был в КНР главным представителем Минсредмаша и главным же советником по поиску и разведке урановых руд. Для этой работы было создано советско-китайское управление с несколькими экспедициями, работавшими в Центральном Китае, на юге страны (Гуандун и Гуанси), на юго-западе (Юньнань), на северо-востоке (в Маньчжурии), в Тибете и Синьцзяне.

Виктор Владимирович прибыл в августе 1955 года как раз в Синьцзян (предварительно его ждала работа в тамошней экспедиции), но начальство передумало и вызвало его в Пекин.

Как он сам вспоминает, организация работы в Китае и в европейских «странах народной демократии» различалась очень существенно. Работу урановых рудников в ГДР или Чехословакии полно-

стью контролировало ГУСИМЗ — это были, так сказать, советские микроанклавы на территории государств, являвшихся в то время послушными сателлитами СССР. Совершенно иной была ситуация в КНР. Здесь не только было очень щепетильное отношение к национальному суверенитету, но быстро обнаружились и свои, расходящиеся с советскими, планы, равно как и упорное желание заставить советских партнёров играть по китайским правилам, а затем и вовсе свести к минимуму роль советских специалистов, разумеется, получив от них максимум пользы.

Как и положено, экспедиция делилась на отряды. Возглавлял отряд китаец. В состав отряда входили один или несколько советских специалистов, и за каждым из них был закреплен молодой специалист-китаец, старательно «учившийся у советского товарища». Кроме того, были китайские лаборанты и переводчик.

В первые годы работы экспедиций (1955—1956) научно-техничес-кую политику определяли советские специалисты. Основной задачей и китайских начальников, и остального китайского персонала было обеспечить успех работы. Сама работа шла гладко, без скандалов и провалов — у наших сказывалась хорошая институтская подготовка.

Отношения стали меняться уже с конца 1956 года в связи с XXсъездом КПСС и началом активной критики Н. С. Хрущевым «культа личности Сталина». Китайцы не скрывали отрицательного отношения к «ревизионизму». Советских специалистов стали быстро заменять китайскими, и уже в конце 1956 года количество первых было сокращено раза в два. «Лишних» советских специалистов определяла и называла персонально китайская сторона (в КНР был создан свой Минсредмаш, занимавшийся атомными проектами). А в 1957году начались и трудности с получением информации. Конечно, в принципе это всегда можно объяснить секретным режимом работы, когда исполнителю разрешено знать только свой «маленький кусочек большой мозаики». Советские специалисты в поисковых отрядах, окончив маршрут, сдавали полевую документацию и больше к ней не возвращались. Они были не вправе просить её обратно, интересоваться конкретными результатами других отрядов, картиной в целом и т. п. Несколько больше знали те, кто работал на уже открытых месторождениях — они могли хотя бы судить о примерных объёмах руды и ожидаемой добычи.

Видимо, решив помочь КНР в проведении таких экспедиций, СССР рассчитывал в будущем на вывоз части урановой руды. Но из этого ничего не получилось. В условиях постепенно, но неизбежно ухудшавшихся отношений китайская сторона ловко использовала оба эффективных

метода: советские специалисты быстро заменялись китайскими, а информация о результатах и перспективах работ становилась все более туманной.

Однако в 1955 и 1956 годах ситуация ещё оценивалась оптимистично. Прибыв в Пекин, Виктор Штейнберг подключился к предварительным исследованиям, не требовавшим «поля». Начали с измерения радиоактивности минералогических образцов в музейных коллекциях. Такие коллекции имелись в геологических музеях Нанкина и Пекина и были хорошо документированы, особенно в пекинском университете Цинхуа. Штейнберг застал здесь старых специалистов, многие из которых эти коллекции и создавали. То были первые китайские геологи с американской выучкой. С приходом к власти коммунистов старая интеллигенция постепенно оттеснялась от активной производственной и исследовательской работы — в преподавание и в музеи.

Кабинетная, хотя и связанная с частыми поездками, работа вскоре сменилась полевой. Первая, тибетская, экспедиция Штейнберга длилась с начала июня до середины августа 1956 года. Это время и описано в публикуемой здесь главе из воспоминаний Виктора Владимировича.

Побывав после Тибета в Чунцине и Пекине, он затем участвовал в экспедиции в Сикане, только что ставшем частью провинции Сычуань. Работа здесь была более тяжёлой: пешие маршруты по 20—30 км ежедневно, горный тропический климат с большими перепадами температуры и влажности. Уже к концу этой экспедиции Виктор Владимирович стал чувствовать себя плохо. В декабре 1956 года он приехал в отпуск в Москву, где врачи обнаружили в его легких два маленьких «очага». Но очень «не хотелось прерывать карьеру», и в марте 1957года Штейнберг вернулся в КНР. Он продолжал работать, на этот раз в Гуйчжоу на юге страны, но в июне самочувствие опять ухудшилось. Уже китайские врачи обнаружили туберкулезное затемнение в легких. Получив в благодарность «Медаль китайско-советской дружбы», Виктор Владимирович был вынужден уехать на родину.

В Москве здоровье Виктора Владимировича довольно быстро поправилось, так что года через три он был снят с учёта в туберкулезном диспансере. Больше всего его беспокоило, что до тех пор он не мог выезжать в «поле». С сентября 1957 года он стал сотрудником Совета по антарктическим исследованиям при Президиуме Академии наук СССР. Престижное направление, интереснейшие люди, легендарное время первой советской антарктической экспедиции, но — «бумажная» работа. Вскоре появилась возможность перейти в

Институт физики Земли. С ИФЗ оказалась связана вся дальнейшая научная деятельность В. В. Штейнберга: он пришел туда младшим научным сотрудником в июне 1958 года и ушел на пенсию с должности заместителя директора Института сейсмологии (одного из основных подразделений Объединенного Института физики Земли РАН) в августе 1995 года.

ИФЗ — детище академика Отто Юльевича Шмидта, который основал в 1937году Институт теоретической геофизики (ИТГ) и руководил им до 1947 года, когда в результате слияния ИТГ с переведенным в Москву из Ленинграда Сейсмологическим институтом образовался Геофизический институт АН СССР. Институт бурно рос и в 1956 году разделился на три: Институт прикладной геофизики, Институт физики атмосферы и Институт физики Земли.

Первоначально В. В. Штейнберг хотел заниматься разведочной геофизикой, но его «взяли на сейсмологию». Жалеть об этом не пришлось. Это интересное направление переживало расцвет, особенно после того, как в 1963 году директором ИФЗ стал Михаил Александрович Садовский — один из основоположников науки о физике взрыва, академик и Герой Социалистического Труда. Ранее он работал по атомным проектам у И. В. Курчатова и в Институте химической физики заместителем Н. Н. Семёнова, который сам считается создателем теории теплового взрыва, наряду с другими направлениями.

Работа в ИФЗ была для В. В. Штейнберга вполне успешной. Он специализировался по проблемам инженерной сейсмологии и оценки сейсмической опасности. В1966 году защитил кандидатскую диссертацию по оценке колебаний грунтов при землетрясениях, в 1985году — докторскую о методах оценки сейсмической опасности. Опубликовал около ста научных работ, был награжден академической медалью О. Ю. Шмидта. Но с наибольшим удовольствием Виктор Владимирович вспоминает экспедиции и научные командировки. С1958года они следовали ежегодно: Урал, Курилы, Камчатка, Дагестан, Грузия, Армения, Узбекистан, Монголия, Вьетнам, Куба, Северный Йемен, Чехословакия, Венгрия, Болгария. Очень интересной была экспедиция 1973 года на Балканы (Греция, Турция, Югославия, Болгария, Румыния): в качестве консультанта ЮНЕСКО Штейнберг участвовал в создании карты сейсмических угроз памятникам культуры.

Случалось всякое. 8 апреля 1976 года в Узбекистане произошло разрушительное Газлийское землетрясение (7 баллов по шкале Рихтера). Сотрудники ИФЗ выехали в Газли. Тамошняя сейсмическая станция находилась в подвале Дома техники; он был повреждён, но

регистрирующая аппаратура работала, необходимо было только пунктуально менять ленты в приборах. Низкая сейсмическая активность никого не насторожила... Рано утром 17мая Виктор Владимирович спустился в подвал сменить ленты. Вдруг погас свет, посыпалась штукатурка. Разумно было оставаться в подвале, но побежал наверх. Вставал в дверных проемах, смотрел, как впереди и сзади обрушиваются перекрытия, затем бежал дальше к выходу — «бежал не быстро и не медленно». Землетрясение длилось минуты две. Коллеги прибежали к Дому техники и с ужасом увидели, как из полуразрушенного здания вышел Штейнберг — в грязи и крови, но без серьёзных травм «и в своём уме».

В последние пятнадцать лет своей работы Виктор Владимирович сосредоточился на проблемах сейсмической опасности для атомных электростанций. В связи с этим в 1992 году удалось побывать в Иране. Иран был уже Исламской Республикой, ведущие промышленные державы сотрудничали с ним неохотно. Поэтому иранское правительство, задумав строить АЭС, обратилось к России. Это не была известная сейчас АЭС в Бушере; строительство предполагалось в северной части страны. Проект не был реализован из-за гидрографического неудобства и из-за того, что был обнаружен сейсмически опасный разлом.

Очень интересной была малоизвестная, проводившаяся совместно с американцами во второй половине 1970-х — начале 1980-х годов комплексная экспедиция в Таджикистане. Экспедиция пыталась решить проблему прогноза времени землетрясений. Американцы (Геологическая служба США, университетские исследователи) были очень заинтересованы в этой работе в связи с постоянной угрозой землетрясений на западном побережье США. Усилий было затрачено много с обеих сторон, но проблема прогноза времени до сих пор не решена, а вместе с ней, по сути, и проблема прогноза землетрясений в целом.

Как уже было сказано, академическая карьера Виктора Владимировича шла благополучно. Но главным её содержанием он считал не служебный рост и обретение ученых степеней, а экспедиции, путешествия. Видимо, в нём всегда было желание рассказать об этой, «полевой» стороне научной работы. Но реализовать такое желание В. В. Штейнберг смог только на пенсии. Впрочем, еще в 1958году был опубликован его небольшой очерк о путешествии по Тибету (Штейнберг В. В. Дорога на краю света //Вокруг света, 1958. № 8. С. 12— 16). Однако этот литературный опыт почти полвека оставался первым и единственным.

Чем может быть интересна для современных читателей предлагаемая гораздо более подробная публикация ?

Во-первых, это живо написанный рассказ о Тибете в переломные 1950-е годы. Массовый читатель, интересующийся этими событиями, пожалуй, обнаружит в библиотеках лишь книги советских журналистов В. Б. Кассиса, В. В. Овчинникова и М. Г. Домогацких да русский перевод книги Алана Уиннингтона (см. прим. 9 и 49 к публикуемым ниже воспоминаниям). Но и советские журналисты, и А. Уиннингтон, корреспондент английской коммунистической газеты «Дейли Уоркер», трактовали тибетские события полувековой давности с прокоммунистических и прокитайских позиций. «Освобождение Тибета» 1950-х годов рассматривалось как благотворная революционная модернизация, прежде всего — как уничтожение архаичного феодально-теократического строя. Поэтому их книги воспринимаются сейчас как тенденциозные и устаревшие. В мировом общественном мнении преобладают симпатии к XIV Далай-ламе, и дело тут не только в личном обаянии первосвященника-эмигранта или в сочувствии к любым этническим меньшинствам, а в оценках феноменов маоизма, коммунистических режимов, иных опытов насильственной модернизации — все они квалифицируются сейчас как зло. Воспоминания же Штейнберга лишены всякой тенденциозности и доносят до нас непосредственные, конкретные, живые впечатления — тем и интересны.

Воспоминания — это рассказ профессионального исследователя о советских экспедициях в Китае, история которых плохо изучена и мало известна. При том что в экспедициях работали десятки ученых, об их работе можно судить в основном по специальным публикациям — живых рассказов и воспоминаний очень мало. Может быть, больше повезло синьцзянским экспедициям: о них есть книги воспоминаний географа Э. М. Мурзаева (Мурзаев Э. М. Путешествия без приключений и фантастики. Записки географа. М., 1962), геолога Е. И. Селиванова (Селиванов Е. И. По Западным районам КНР. М., 1986) и лингвиста-тюрколога Э. Р. Тенишева (Тенишев Э. Р. У тюркских народов Китая. Дневники 1956—1958 гг. М., 1995). Но найдём ли мы в их книгах всё, что сохранила память авторов ? Я имел честь быть знакомым с покойным академиком Э. Р. Тенишевым, несколько раз был в его доме и, слушая рассказы Эдгема Рахимовича и его жены Елены Александровны о Китае и Синьцзяне, испытывал сожаление о том, что далеко не все меткие, оригинальные наблюдения ученого вошли в его книгу.

Классический афоризм «Verba volant, scripta manent» имеет горький привкус. Сам характер мемуаров не требует беллетристического

таланта такого калибра, какой был, скажем, у академика-геогра-фа В. А. Обручева или у палеонтолога И. А. Ефремова. Память, архив, желание и время — всё, что нужно для превращения эфемерных «verba» в остающиеся следующим поколениям «scripta». Поэтому всякий раз, когда слушаешь рассказы пожилых коллег о жизни, экспедициях и путешествиях, возникают беспокойные мысли: а пишет ли он мемуары? а успеет ли изложить всё это на бумаге? Виктор Владимирович Штейнберг успел и, будем надеяться, заслужил благодарность читателей.

Публикуемый текст подвергся минимальной редактуре. Практически все те утверждения мемуариста, которые представлялись мне ошибочными, неточными и нуждающимися в пояснениях, были сохранены в основном тексте, но прокомментированы в подготовленных мною примечаниях.

Владимир Кореняко

О решении начальства направить нас в Тибет мы узнали в начале апреля. Окончательному решению предшествовала серьезная медицинская комиссия в Центральном Пекинском госпитале. В течение двух дней мы проходили серию кабинетов и обследований — разного рода анализы (кровь, моча и прочее), рентген, терапевт, хирург, ухо-горло-нос, зубной и т. д. и т. п. Проходили мы — восемь советских специалистов и китайский персонал. Двое китайцев комиссию не прошли.

Перед нашей экспедицией ставится задача производства радиометрической съемки и геологического картирования вдоль двух основных автомобильных дорог, пересекающих Тибет с севера на юг, от Синина (провинция Цинхай) до столицы Тибета Лхасы и с запада на восток, от границы с Индией (южный склон Гималаев) до китайского города Чэнду (провинция Сычуань)1. Соответственно мы разделены на два отряда: северный и южный. Я, к моему счастью, попадаю в состав южного отряда, который должен работать в Гималаях и в Восточном Тибете. Наш советский начальник — Николай Васильевич Кожевников, кандидат геолого-минералогических наук, до Китая работал в Сибири, невысокого роста живой и веселый человек лет тридцати пяти. Геолог Юрий Михайлович Арсеньев, мой ровесник,

Владимир Александрович Кореняко, ведущий научный сотрудник Государственного музея искусства народов Востока, Москва.

окончил в 1955 году Московский институт цветных металлов и золота. Воспитанный молодой человек из интеллигентной московской семьи. Его предок — знаменитый Арсеньев путешествовал по Сахалину и Дальнему Востоку в начале XX века и написал очень известную книгу «В дебрях Уссурийского края»2.

Младший брат Юры Арсеньева Волик (Владислав Михайлович) станет в будущем известным журналистом. Впоследствии мы очень сблизимся с Юрой, разведет меня с ним только наша геологическая деятельность (экспедиции в разных частях света). Техник по наладке и ремонту аппаратуры Юра Юдин (не посол СССР в Китае3, а всего лишь его однофамилец), высокий, не слишком культурный, самоуверенный молодой человек лет 23—24-х, русский по национальности, постоянно живущий на Украине, в Днепропетровске, где и окончил радиотехнический техникум. Ну и, наконец, я, инженер-геофизик. В северном отряде будет трудиться мой коллега по Московскому геологоразведочному институту Володя Панин. Техником в северном отряде будет работать круглолицый, очень спокойный молодой украинец Степан Бортник, тоже выпускник Днепропетровского техникума.

Вкратце о методике предстоящих работ. По чертежам и описаниям в научных журналах мы создаем установку из набора счетчиков Гейгера, регистрирующих радиоактивное излучение с записью на специальную бумагу (перописец). Счетчики (датчики) накрыты свинцовым экраном толщиной около 1 см для того, чтобы по возможности ослабить фоновое излучение. Кроме этой аппаратуры, установлены приборы, автоматически регистрирующие на ленте температуру и высоту над уровнем моря (альтиметр). Все это устанавливается в автомобиль ГАЗ—63, соответствующим образом переоборудованный: на месте открытого кузова крытая кабина, в ней аппаратура и два места для операторов. Машина движется по дороге, датчики регистрируют излучение от окружающих горных пород и фоновую радиоактивность, которая зависит от высоты над уровнем моря. Ее нужно периодически определять и вычитать из общего регистрируемого приборами излучения. При конструировании установки мы пользуемся, в основном, работой молодого физика, трагически погибшего в 1953 году Анатолия Вавилова, сына знаменитого генетика Николая Ивановича Вавилова, умершего в сталинских лагерях в 1941 году4, и племянника президента Академии наук СССР Сергея Ивановича Вавилова.

Установка собрана, и её нужно испытать в условиях, близких к реальным. Кроме того, нужно измерять в чистом виде фоновое космическое излучение без влияния радиоактивности от окружающих горных пород. Испытания решено проводить на озере Кукунор, рас-

положенном на севере-западе Китая в пределах Тибетского горного плато на высоте 3200 м. На Кукунор мы выезжаем вместе двумя отрядами. В каждом отряде две машины ГАЗ-69 для советских специалистов и начальника отряда, спецмашина с регистрирующим оборудованием и четыре грузовые машины ГАЗ-63, везущие людей, снаряжение, продовольствие. Нас в отряде — четверо советских специалистов, китайцы-операторы, китайский начальник отряда, врач, переводчики, повар с помощником. Кроме того, отряду придана вооруженная охрана на двух грузовых машинах. На одной из них установлен пулемет (фото 1). Такая предосторожность, как покажут будущие события, будет оправданной. Нам, советским специалистам, выдана спецодежда — теплые (на меху) светлые пальто, брюки, куртки и горные ботинки, тоже на меху. Ведь работать придется на высотах до 6000 м. Выдали также казенные фотоаппараты, черные очки, фонарики и прочую мелочь.

Фото 1. Наша вооружённая пулеметами охрана оказалась беспомощной против тибетских стрелков.

Эта и все последующие фотографии — из личного архива В. В. Штейнберга

Нашей экспедиции придается исключительное значение. В данное время (1956 год) Тибет является особым автономным районом КНР, но еще пять лет назад он был фактически независимым5. Да и сейчас, в силу особо тяжелых географических условий и сложной политической ситуации, некоторые районы Тибета, удаленные от двух главных (а по существу и единственных) автодорог, слабо контролируются или вовсе не контролируются китайцами. Северная и южная автодороги сданы в эксплуатацию только полгода назад, некоторые участки, особенно южной дороги, еще достраиваются. В Тибете практически не было европейцев. В течение столетий им категорически был запрещен въезд в «Цитадель буддизма». Некоторые исследователи пытались проникнуть в Тибет, но безуспешно. Даже такие знаменитые русские путешественники, как Потанин, Козлов, Роборовс-кий, Обручев, вынуждены были останавливать свои исследования у северных границ Тибета6. До нас в самом Тибете были в 30-х годах швед Свен Гедин7, знаменитый русский художник Николай Рерих8 и два советских журналиста — Всеволод Овчинников (газета «Известия») и Вадим Кассис («Комсомольская правда»), которые за четыре месяца до нас прилетали самолетом в Лхасу9. Несколько позже нас в Тибете побывали знаменитые чешские путешественники Зикмунд и Ганзелка10.

Наша работа в Тибете не афишировалась, особенно на начальном этапе. Перед поездкой мы собирали всю возможную информацию из книг, газет, журналов. Так, я был на лекции В. Овчинникова в клубе посольства, где он рассказывал о своей краткосрочной поездке в Тибет. Было много вопросов о религии, обычаях. Я же задавал вопросы о погоде, состоянии дорог, и после лекции Овчинников напрямую спросил меня: «Вы что, собираетесь в Тибет? Какие-то у вас уж больно конкретные вопросы». И я даже ему, известному советскому журналисту, должен был ответить уклончиво — ведь мы занимались поисками уранового сырья, а вся эта область работ была строго засекречена. В связи с этой секретностью я вспоминаю случай, происшедший во время подготовки к экспедиции. Из спецчасти под расписку мы получали документы — детальные географические и топографические карты районов, отчеты. В конце рабочего дня должны были сдавать их обратно в спецчасть. Так как в те дни подготовки к отъезду мы были очень загружены работой и уезжали в гостиницу поздно, нам в рабочую комнату, в виде исключения, поставили сейф, в котором разрешили хранить секретные документы, относящиеся к предстоящей работе. Принесли сейф, установили его, над сейфом мы торжественно повесили плакат с надписью «Бди!» и, на радостях,

забыв закрыть сейф, ушли с работы. Хорошо, что открытый сейф с документами под столь красноречивым лозунгом обнаружил работник спецчасти очень симпатичный и веселый человек по фамилии Александров. Он закрыл сейф и никакого шума не поднял, избавив нас от крупных неприятностей.

7 мая 1956 года мы вместе с частью оборудования вылетели из Пекина в Ланьчжоу11 транспортно-грузовым самолетом. Машины и основная часть оборудования на несколько дней раньше ушли своим ходом в Синин12.

Ланьчжоу — старинный типично китайский город с населением около 800 тыс. человек, расположен на берегу реки Хуанхэ. Хуанхэ — в переводе с китайского «Жёлтая река», так как вода в ней мутноватожёлтого цвета из-за большого количества лёссовой взвеси. Город пыльный и достаточно грязный. Правда, на окраинах появляются новостройки — четырех- и пятиэтажные дома «современной», то есть никакой архитектуры. В центре семиэтажная гостиница, в которой мы и прожили почти два дня до отъезда в Синин.

Сразу же за городом начинается характерная для Северного Китая сельская местность. В деревнях — приземистые глинобитные дома («фанзы») с соломенными крышами. Рядом с пристройками для домашних животных кучи сухого гаоляна13, который используется на топливо и на корм скоту. Из него иногда делают низкое ограждение. В оконные рамы вставлены промасленная бумага, реже слюда или стекло. Земляной пол. Вдоль стен глиняное или каменное спальное ложе («кан»), которое используется днем как сиденье. В кухне печь с котлом. Печь соединена дымоходом с «каном». Тепло, проходя по дымоходу, обогревает и «кан», и комнату. На ночь «кан» застилают войлоком и толстым ватным одеялом. Эти дома отличаются от крестьянских домов южного Китая, где очень много строений и мебели из бамбука. Бамбук очень удобный и практичный строительный материал. Он не боится влаги и почти не поддается гниению.

Одеты крестьяне, помимо синей хлопчатобумажной униформы, в халаты или короткие куртки с длинными рукавами и шаровары. Зимой материя подбивается ватой.

В Ланьчжоу и особенно в деревнях мы встречали пожилых и старых женщин, ковылявших на неестественно маленьких ножках (как у 6—7-летних детей). Маленькая ножка считалась признаком изящества у женщин, также как и маленькая грудь. Ноги, начиная с малого возраста (5—6 лет), туго бинтовали. Маленькая подошва принимала изогнутую форму лилии. Однако этот анахронизм быстро исчезал из китайского общества XX века, хотя старых женщин с маленькими

ножками можно было иногда встретить и в больших городах (например, в Пекине).

9 мая мы выехали из Ланьчжоу в Синин двумя автомашинами ГАЗ-69. Дорога почти все время идет вдоль реки Хуанхэ. Река эта — кормилица китайского крестьянина. Она выносит и откладывает в долине лёсс — плодородную почву, на которой выращивают просо, пшеницу, гаолян, сою, горох, а также овощи — капусту, лук, чеснок, тыкву.

В крутых лёссовых обрывах видны пещеры. Там уже многие тысячелетия жили и кое-где еще живут люди. Хуанхэ — кормилица. Но она и коварна. Самые страшные наводнения в истории Китая связаны с этой рекой.

240 км горной дороги мы преодолеваем за 7 часов. Дорога все время идет вверх от Ланьчжоу (высота 1500 м) до Синина (2300 м). Синин — городишко небольшой, правда, столица провинции Цинхай. Очень пыльный и живописно грязный. Живут в нем в основном китайцы, но попадаются уйгуры, монголы и тибетцы. Все время стоит пасмурная прохладная погода, иногда накрапывает дождь. Пока живешь в обычном ритме, высота не ощущается. Но мы ее почувствовали, когда стали играть в баскетбол — задыхаешься и быстро устаешь. В Синине нам обещали обменять китайские бумажные деньги (юани) на серебряные и медные тибетские. Китайские юани в Тибете не принимают. Как и во всех провинциальных китайских городах, в Синине имеются государственный универмаг (двухэтажное каменное здание) и мелкие лавки, в них продают, кроме всякой мелочи, разные звериные шкуры — тигра, леопарда, диких кошек, овцы, яка. Правда, выделка плохая.

В Синине мы воссоединяемся с основной частью экспедиции, прибывшей из Пекина автомашинами. И 20 мая выезжаем на автомашинах из Синина на озеро Кукунор. Расстояние 160—170 км по пересеченному горными грядами плато преодолеваем за 4,5—5 часов. Высоты увеличиваются с 2300 м до 3200 м. Машины пока тянут нормально, но и высоты не предельные (мы будем работать на высотах до 6000 м). По объяснениям шофёров и автотехника понимаем, что автомобильные моторы снабжены какими-то дополнительными устройствами для работы в высокогорных условиях.

Перед нами безбрежная, безлюдная равнина (плато), пересекаемая горными хребтами. Высота равнины от 3000 до 3500 м, высоты хребтов 4500—6000 м. Сухо, поэтому снег лежит на высотах от 4500— 5000 м. Дикая, продуваемая ветрами местность с горами, пастбищами и солеными озерами. Китайцы называют эту территорию «Цинхай», Тибетцы — «Амдо».

Как, вероятно, одинок здесь человек. Коричневые и темные горы, как застывшие волны гигантского моря. Среди нихчеловек, как песчинка, гонимая ветром. Так же тихо, безлюдно, как и 50—70 лет назад, когда великие русские путешественники впервые увидели берега «синего моря» (по-монгольски «Кукунор» — синее море)14 (фото 2). Горы, непрерывно дующий сильный ветер, песок, пыль и огромная безмолвная чаша озера со свинцово-серой соленой водой. Когда появляется солнце, озеро оживает, вода становится синей, вдали под солнцем начинают сверкать снежные вершины Наныпаня. Солнце опять скрывается, на западе появляются тучи. Скоро пойдет снег. Холодно, тихо и безлюдно. Только кое-где стоят шатры тибетцев-ко-чевников, пасутся редкие стада яков и баранов.

Фото 2. Советские участники экспедиции на берегу озера Кукунор (июнь 1956 года)

Наша партия прибыла к озеру Кукунор. Устанавливаем палатки. Разыграли 4 спальных мешка на 8 человек (остальные подвезут позже, через два дня). Начинаем жить и работать. Май месяц, но в первую же ночь началась пурга. Ветер трясет палатку, слюдяные окошечки

обрастают льдом. Каждый спит на раскладушке, четверо в мешках, четверо под горой одеял и шуб. Утром страшно вылезать, хоть и спим все в свитерах.

В 100 метрах от нас озеро Кукунор. Вода соленая и прямо-таки ледяная. Воду эту нам приходиться пить. Другой нет. После кипячения она остается солоноватой, но мы привыкаем пить и такую воду. Некоторые из нас (начальник северного отряда Л. Копаевич и С. Бортник) пытались купаться. Вылезали из воды багрово-синие и долго бегали по песчаному пляжу. Купание к добру не привело. Озеро считается у тибетцев священным и осквернять его воды нельзя. Нельзя купаться, мыть ноги, стирать белье и т. п. Пришлось усилить охрану и принести извинения.

В районе озера много диких животных. Среди них есть «священные» — орлы и зайцы, которых нельзя убивать. Священными считаются собаки. До нас произошел печальный случай. Офицер-китаец застрелил орла и был выдан на расправу тибетцам. Китайцы еще не чувствуют себя здесь уверенно, а потому стараются не раздражать местное население.

Гладь озера кажется мертвенной и безлюдной. Страшно подумать, что в этом ледяном царстве, среди водной равнины на маленьком острове, похожем на замок Иф15, живут четыре монахини, четыре женщины. Лишь зимой, когда озеро замерзнет, местные жители доставляют им продукты. А они молятся, молятся за всех нас, за тех, кто в горах, в пути.

Этот район населен тибетцами. Они впервые встречают европейцев. Увидев нас, они сбегаются и удивленно нас разглядывают. Тибетская девочка, которую я хотел сфотографировать, ужасно испугалась, стояла как вкопанная, закрыв лицо руками. Переводчики успокоили ее, я дал ей конфету и сфотографировал ее.

Типичный облик тибетца — темное, загорелое лицо, длинные до плеч темные волосы, серая суконная одежда, надетая прямо на голое тело, овчина, в которую вдета одна рука, другая голая, часто холщовый халат — цёба16. Мягкие войлочные сапоги на толстой подошве и широкополая светло-кофейного цвета «стетсоновская» фетровая шляпа. Подпоясан сыромятным ремнем с кинжалом у пояса. За спиной древнее кремневое ружье двухметровой длины, из которого тибетцы довольно метко стреляют. Женщины — в белых или светлосерых рубашках, темных юбках, прикрытых цветастыми передниками, расшитыми поперечными красными, зелеными и коричневыми полосами. Чёрные волосы заплетены в десятки тонких косичек. Иногда в волосы вплетается парчовая лента, украшенная кусочками

бирюзы и серебряными монетами. Мыться можно только в определенные дни года — в те самые дни, когда, по поверьям, духи болезней не могут проникнуть в тело человека. Особенно у мужчин тело немытое, как бы покрытое жиром.

Живут тибетцы района Амдо в квадратных одно- или двухэтажных (в зависимости от социального положения) каменных домах. Между двумя стенами набивается песок17. Дома часто окружены каменной оградой. В каждом доме большая комната для хранения «цам-пы»18 (поджаренной ячменной муки, основного продукта питания в Тибете), вяленого мяса, растительного и сливочного масел. Зелень в пищу тибетцы не употребляют. Отдельно в стойлах содержится скот: овцы, яки, коровы, лошади, ослы, свиньи и «дзо» (помесь коровы и яка). Дома часто охраняют собаки — крупные, свирепые на вид мастифы.

Семьи многодетные, обычно 5—6 детей. Рождение мальчика — это праздник, рождение девочки — прискорбное событие. В земледельческом обществе на дочерей смотрят как на обузу. Маленькая девочка требует кормления, заботы и внимания, не принося семье никакой пользы. Позже, когда она подрастает, ей нужно обеспечить приданое, после чего она выходит замуж и уходит в семью мужа. Сыновья же своим трудом приносят пользу семье. Они остаются дома, и их дети еще больше укрепляют семейное благосостояние. В большинстве тибетских семей один из сыновей становится монахом, если только семья не слишком маленькая. Ввиду бедности, малых размеров земли и многочисленности семейства земля и имущество не делится между сыновьями. Все живут и работают сообща (вместе). В случае смерти отца семейства один из его холостых братьев становится мужем вдовы и отцом ее детей. В бедных семьях существует многомужество. В семью берут девушку, которая становится женой братьев (сыновей хозяина дома). А потому в Тибете статус женщины довольно высокий, в отличие от мусульманских семей. Законодательно она уравнена в правах с мужчинами.

Приветствуя друг друга и просто встречных, тибетцы протягивают вперед руки ладонями кверху (т. е. демонстрируют отсутствие оружия в руках) и высовывают язык (существует поверье, что язык отравителя черен).

На озере мы проводим серию измерений космического радиоактивного фона. Для этого наша измерительная установка ставится на плот и удаляется от берега на расстояние 100—120 м, где глубина порядка 5—6 м. Это вполне достаточно, чтобы исключить излучение от окружающих горных пород. Измеряется чисто космический фон,

причем на высотах, соответствующих средним высотам Тибетского плато (3200—3500 м). Этот фон в последующем будет исключаться из показаний общего излучения. Останутся только данные излучения горных пород.

После двухнедельных работ на озере Кукунор мы возвращаемся в Синин. Одним из ярких впечатлений нашего пребывания в Сини-не было посещение «Храма тысячи лам». Это самый крупный буддийский монастырь северо-восточного Тибета19. Вообще же территория Амдо исторически важное место — это родина великого ламы Цзонхавы20, основавшего в XIV веке секту Гелугба (желтая секта в отличие от буддистов юго-восточной Азии, которые принадлежат к красной секте)21. Кроме того, из этого района вышла семья нынешнего XIV Далай-ламы.

Стены монастыря каменные, крыши черепичные с фигурками бодисатв и мифических существ наверху. Внутренний двор используется для религиозных ритуалов-молитв и песнопений. Вдоль стен за длинными низенькими столиками сидят монахи-ламы и читают молитвы. Монахов много — несколько десятков, и в зале стоит гул от голосов молящихся: «Ом мани падмэ хум» (О, рожденный в цветке лотоса).

В глубокой нише в стене на высоком постаменте, украшенном орнаментом, — статуя Будды из бронзы и золота. Будда застыл в сосредоточенном созерцании. Он сидит на троне в форме цветка лотоса. Лотос — символ красоты, чистоты и благородства. Перед статуей горит масляный светильник — бронзовая чаша с жиром и хлопчатобумажным фитилем. Считается, что свет дает мудрость человеческому разуму. Многократное повторение молитв-обращений к Будде происходит и двумя другими способами. Можно вращать молитвенные колеса — большие пустотелые барабаны, в которые вложены записки с молитвами, или маленькие молитвенные барабанчики-вер-тушки, держа их за ручку.

Все буддийские заповеди заключены в 108 томах «Канджура» и 200 томах комментариев «Данджур»22. Согласно буддийским канонам над миром, в котором живут люди, есть три высшие сферы рая, двери которых открыты для буддистов после смерти и ухода с Земли. Ими управляют три могущественных Будды: Шакьямуни, Яо-Ши и Амин-Тофу. Особым почитанием пользуется Шакьямуни. Вам это не напоминает троицу — Бог отец, Бог сын, Бог-дух святой23?

Исходный пункт буддийской доктрины — отречение от мира чувств. Буддизм проповедует бегство от материального мира, погрязшего в пороках, уход от всяких чувственных желаний и вожделений.

«Из наслаждения возникает печаль, из наслаждения возникает страх; кто свободен от наслаждений, нет для того уже ни печали, ни страха...» «Человек становится мудрым не вследствие учёности, а потому что освобождается от страстей и желаний». Необходимо освободить душу от материальной оболочки и привести ее в мир совершенства и истины. Чтобы приблизиться к этому состоянию, нужно освободиться от всехуз, от всего привлекательного, что несет с собой жизнь; заглушить все чувственные и корыстные стремления и заменить их самоотрешённостью и любовью к ближнему. И тогда ты можешь достигнуть «нирваны» — «блаженного небытия». Жизнь есть цепь бесконечных перерождений. Смерть есть не исчезновение, а лишь перерождение. Родившееся существо умрет и переродится, и так будет продолжаться вечно. Это общие буддийские каноны. Буддийское духовенство в Тибете разработало учение о «живых богах». Движимые состраданием к живым существам, Будды и бодисатвы время от времени сходили на землю, чтобы помочь людям отрешиться от всего земного и приблизиться к «нирване». Это достигалось путем воплощения Будд и бодисатв в живого человека. То есть божества принимали облик человека.

С таким «живым бодисатвой» нам предстояло встретиться в монастыре Кумбум24 в Синине. После осмотра монастыря настоятель обратился к китайскому начальнику нашей партии с просьбой помочь заболевшему «живому Будде», показать его хорошему врачу. Мы на нашей машине ГАЗ-69 подъехали к малозаметному снаружи выходу из монастыря. На заднем сиденье находились я, Юрий Арсеньев и начальник нашей партии. Переднее сидение рядом с шофером было оставлено свободным. Из монастыря быстро вышли настоятель и полный круглолицый монах лет 17—18-ти. Почтительно склонившись перед ним, настоятель посадил его в машину, и мы двинулись в путь. «Живой Будда» оказался довольно веселым и любознательным человеком. По-видимому, он впервые ехал в автомашине. Он с интересом и изумлением разглядывал панель машины, руль и разные кнопки. Когда на нашем пути встречались тибетцы, он прикрывал лицо краем халата-цёба, видимо, не хотел быть узнанным. При этом начальник партии толкал меня локтем в бок и юмористически закатывал глаза — вот, мол, тебе и «живой Будда». Мы привезли его в госпиталь, сфотографировались и тепло простились.

Обработка данных, полученных в результате работы на озере Кукунор, заняла у нас семь или восемь дней. Время шло, а мы всё не вылетали в Тибет. Причина такой задержки стала нам вскоре ясна. Числа 10 июня в Синин прибыла из Лхасы китайская правительствен-

ная делегация, возглавляемая министром иностранных дел маршалом Чэнь И25. Делегация, находясь в Лхасе, решала и вопрос о нашей поездке и графике пребывания в Тибете. Высшее духовное руководство Тибета, какя понимаю, не очень хотело видеть нас в Тибете. Но разрешение все-таки было получено.

Вечером 11 июня китайская делегация дала банкет в нашу честь. За столом сидели маршал Чэнь И, губернатор и командующий войсками провинции Цинхай, сестра Далай-ламы принцесса Церинг-Долма, женщина лет 30-ти в традиционной женской тибетской одежде, в темных очках, которые она почему-то не снимала даже в полутемном зале приемов, члены китайской делегации, мы — советские специалисты, наш китайский начальник партии, переводчики. Тосты за советско-китайскую дружбу и за здоровье председателя Мао и советских руководителей произнесли Чэнь И и я от советской стороны. Затем были танцы. Меня поразило одно обстоятельство. Невзирая на идеологическую и политическую ортодоксальность, в быту высокопоставленные китайские руководители вели себя свободно. Так, около шестидесятилетнего26 толстого Чэнь И крутились хорошенькие китаянки лет 18—20-ти. Причем, и во время возлияний, и во время танцев маршал вел себя с ними довольно раскованно. Позже, уже в Лхасе, на банкете, который дало в нашу честь командование китайской армии, я обратил внимание, что возле каждого военачальника была молодая привлекательная девица в военной форме. Мой вопрос к ним «А это ваши жёны?» вызвал взрыв веселья. Моя наивность всех страшно позабавила: и генералов, и их девиц. Как выяснилось, их семьи остались в Китае, это же были, как у нас раньше говорили, ппж — «походно-полевые жёны».

Итак, все было улажено. Китайский персонал нашего южного отряда на автомашинах двинулся из Синина в Лхасу, а мы — четверо советских специалистов самолетом американского производства «Дуглас» 14 июня вылетели в Лхасу. Самолет оторвался от Синин-ского аэродрома, внизу проплыла как будто нарисованная свинцовосерая гладь озера Кукунор. Самолет развернулся, набрал высоту, и сразу в салоне стало холодно, хотя мы были одеты в меховую спецодежду. Зашумело в ушах и стало тяжело дышать. Самолет старой конструкции, не герметичен, пришлось надеть кислородные маски.

Лежащая внизу земля окуталась плотным чехлом облаков, кое-где прерывавшихся в виде «окон». Через «окна» виднелась вздыбленная, тёмная, местами покрытая блестящими пятнами снега земля. За хребтом Тангла27 погода улучшилась, и перед нами предстали необъятные просторы сурового Тибетского нагорья. Плато, кое-где проре-

завшееся снежными горными цепями, поражало своим безлюдьем и мрачностью. Узкие ленточки ручьев и речек, сухие русла, каменистые осыпи и везде, куда не глянешь, горы. Таким сверху смотрелся Северный Тибет.

Через 5 часов лёта показались снежные вершины Трансгималаев.28 Самолет проплыл почти вровень с вершиной Ньенчен-Тангла (7100 м), и внизу под нами открылась чаша озера Тенгри-Нур, приподнятая над самой равниной (высота водной глади 4600 м), чаша с высокими бортами — снежными вершинами высотой до 7 км. Видны ледники, сползающие с гор то в виде широких полос, то длинных, узких языков. Они обрываются почти у самого края водной глади. Озеро и Транс-гималаи остались позади, и перед нами открылся вид на долину Брахмапутры и еще дальше на снежную цепь Гималаев, ярко и четко выделявшуюся на горизонте в виде длинной, зубчатой, снежной полосы на фоне темного плато. Из кабины вышел пилот и, наклонившись к моему уху (гул мотора заглушал все остальные звуки), прокричал, указывая рукой куда-то вправо: «Эверест!» Но я, сколько ни вертел головой, ничего разглядеть не смог, слишком далеко, чтобы разглядеть. Неделей позже, сидя на перевале Тангла29 в Гималаях мы будем напряженно всматриваться, пытаясь увидеть Эверест. Но плотная пелена облаков закрывает перспективу. Июнь — месяц летних муссонов. Масса облаков движется на север с юга, со стороны Бенгальского залива.

Яркие лучи солнца вдруг пробились, осветили самолет, землю, мы начали снижаться, и самолет пошел на посадку. Резкий толчок... и после непрерывного пятичасового полета самолет приземлился на первом и пока единственном аэродроме Тибета. Аэродром представлял собой большую ровную площадку среди гор без всяких аэродромных построек. Лишь стоящий вдали целый город из палаток подсказал нам, что аэродром только строится, а многотысячная толпа строителей тибетцев и китайцев наглядно говорила о размахе строительства. Щурясь от яркого солнца и поеживаясь от волнения, мы представились администрации, и после коротких и немногословных приветствий нас провели в палатку, где мы должны были отдохнуть и поесть. Сразу стало тепло и душно. Нам пришлось снять наши меховые шубы, ушанки, свитера и меховые ботинки, в которых мы были во время полета. После еды и коротких приготовлений мы сели в две машины ГАЗ-69 и двинулись в Лхасу, до которой было около 170 км и 5,5—6 часов пути.

Машины выехали на довольно широкое горное плато (шириной около 2—2,5 км). На крутом повороте отскочил и ринулся бегом в сто-

рону, растопырив огромные крылья, большой гриф. Отбежав на некоторое расстояние, он спокойно уселся, не проявив никакого волнения. Дорога теперь шла по узкой и неровной долине вдоль реки Джичу (иногда на наших картах пишут Кичу) — притока Брахмапутры. Сбоку проплыл буддийский монастырь с золотоверхими иглами и плоскими, загнутыми по краям крышами, сложенный из темнокрасного камня, на вид совершенно безлюдный, прилепившийся к склону горы. Мальчик-тибетец в серой суконной одежде, надетой на голое тело, пас яков. Вся эта группа проводила нас внимательными и любопытными взглядами. Показались кладка из камней в виде невысокой стены, небольшой каменный домик. Машина остановилась. Мы вылезли и, разминая занемевшие ноги и руки, запрыгали около машины. Мальчик-тибетец лет девяти, засунув в рот палец и широко раскрыв от удивления глаза, испуганно смотрел на нас. На наш вопрос, как его зовут, заданный по-китайски, он молча, отрицательно замотал головой в знак того, что не понимает. Стремясь завязать более тесные отношения с первым встреченным нами так близко жителем Южного Тибета и рассчитывая на обычную во всех краях и странах детскую любознательность, мы протянули ему сигареты и маленькие блестящие кусачки для стрижки ногтей. Остолбенело глядя на нас, он машинально взял предложенные ему подарки и стремглав побежал в дом, из окон которого нас разглядывали.

Мы двинулись дальше. Дорога стала оживлённее. Кое-где на склонах гор и у дороги попадались домики, сложенные из темно-серого и серого гранита в форме трапеции или усеченной пирамиды (широкий низ и менее широкий верх) с маленькими окнами в форме бойниц, окруженными невысокой каменной кладкой; темно-красные буддийские кумирни и небольшие пирамидки «чортены» — молитвенные места, вокруг которых верующие ходят и шепчут молитвы. В вершину чортена воткнут белый флажок, на полотнище которого тибетской вязью написано одно из буддийских изречений, чаще всего «Ом мани падмэ хум». Внутри чортена обычно прячут куски ткани с написанными на них молитвами, статуэтки Будды из камня или из глины. Молящиеся обходят чортен по часовой стрелке, бормоча молитвы и заклинания.

Солнце стало садиться, и сразу стало холодно. Машины стали. Шубы, свитера, ушанки, ботинки были водружены на прежнее место. Эта резкая перемена температуры, которую мы впоследствии наблюдали при работе на Тибетском нагорье, в первый раз сильно поразила нас. До Лхасы оставалось 5—6 км. Впереди показался крупнейший в Тибете буддийский монастырь Бробун (или Дребанг, как

его иногда называют в западных изданиях), основанный в начале XV века30. В глубине лощины, примерно в километре от дороги, огороженный каменной стеной и воротами размещался целый городок отдельных домов (все типовой квадратной и трапецеидальной формы) и келий, сложенных из темно-красного и серого камня. Монастырь расположен по склону (впрочем, как и все монастыри в Тибете), дома и улочки спускаются ступенями вниз к лощине. Залитые лучами заходящего солнца позолоченные шпили и крыши сверкали, придавая довольно мрачному по архитектуре ансамблю яркий, праздничный вид. На домах и на стенах на древках висело множество белых и желтых флажков. Флажки висели также на веревках, протянутых между домами, и на воротах. В монастыре живут и молятся Богу

7 тыс. монахов (фото 3).

Фото 3. Мальчик-монах в районе Лхасы

Сбоку к стене монастыря примыкает дворик, окруженный высокой каменной стеной. Это импровизированное кладбище. По тибетским обычаям простых смертных не хоронят, то есть не зарывают в землю. Тело умершего приносят на это кладбище; разрубают на куски и разбрасывают орлам и грифам с тонкими голыми шеями и мрачными глазами, которые в изобилии гнездятся на скалах, окружающих монастырь. Птиц созывают при помощи больших труб, в которые дуют монахи. Впоследствии мне случайно доводилось лицезреть подобную сцену. Увидев приближающихся людей, ожиревшие орлы, растопырив крылья, лениво отходят на небольшое расстояние. На звук человеческих голосов вышел монах-могильщик, но, не разглядев нас, ушел обратно в келью при кладбище. Людей знатных по происхождению и, особенно, высшее духовенство хоронят в гробницах.

Монастырь Бробун остался позади и сразу за поворотом показалась высокая скала и венчающая ее верхушка — дворец Потала. Напротив, на такой же высокой скале, высилось здание медицинской школы. Мы прибыли в Лхасу. Нас размещают в гостинице — сером каменном двухэтажном современном здании без каких-либо признаков национальной архитектуры, тибетской или китайской (фото 4).

Фото 4. Въезд в Лхасу

Расположен город в долине реки Джичу (или Кичу) в 60—70 км от ее впадения в Брахмапутру. В месте нахождения Лхасы долина довольно широкая (6—7 км). Лежит Лхаса на высоте 3650 м над уровнем моря. Окружающие ее горы достигают высот 4000—4500 м. Летом горы, как правило, бесснежные и голые. Склоны каменистые, покрыты негустыми кустарниками и травами. Лес располагается только в межгорных лощинах. Столица Тибета расположена в центре плодородной долины Брахмапутры. Здесь выращивают ячмень, пшеницу, кое-какие овощи. Наше китайское начальство меняет в местном отделении китайского банка бумажные юани на серебряные и медные тибетские деньги. Обменяв 500 юаней (по тогдашнему курсу примерно 200—220 долларов — моя месячная зарплата), я с мешком монет весом в 3,5—4 кг отправляюсь в город. В качестве платежного средства широко используются старые китайские монеты 1911 года с изображением первого президента Китая Юань Шикая31, пришедшего к власти после свержения правившей в Китае в течение трехсот лет императорской Цинской династии32.

Город разбросан по площади в несколько квадратных километров. Состоит из сотен маленьких одноэтажных домов, сложенных из темно-серого камня — гранита и песчаника. Фасад, как правило, отводится под лавки и магазинчики. Задний двор служит для жилья (такое размещение наблюдается и в домах старых китайских городов). Улочки очень грязные и узкие на окраинах, шире в центре. Нет ни каменного, ни асфальтового покрытия. В дождь они становятся неимоверно грязными. Центром города считается площадь Бако33, на которой стоит монастырь Цзекан34. Монастырь построен в VII веке тибетским князем Сунцза-Каньбу. Перед монастырем врыты три больших медных чана, в которых варят чай и угощают народ во время «Лосара» — тибетского Нового Года — в конце января35. Внутри красочные арки, фигурки Будд, много масляных светильников. В главном зале пятиметровая статуя Будды, якобы сотворенная богами и подаренная индусами китайскому императору. Вблизи монастыря Цзекан под «Ивой династии Тан» — гранитная плита, которую целуют, чтобы излечиться от оспы36. Около монастыря толпа молящихся, падающих ниц на большие каменные плиты. Фотографируя монастырь, мы обратили внимание, что, заметив нас, на крышу монастыря высыпала целая толпа монахов, которые знаками и возгласами старались привлечь внимание и быть сфотографированными. Это не вязалось с тем, что мы наблюдали в дальнейшем в других местах. Тибетцы, будучи очень суеверными, боятся «дурного глаза» и избегают фотографироваться.

На площади Бако наблюдает за порядком полицейский, одетый, как и все простые тибетцы, в халат цёба, с древним кремнёвым ружьем за спиной. От площади Бако идут несколько улиц. На одной из них торговый ряд лоточников. Под тентами и навесами или прямо под открытым небом на земле расположились торговцы всякой мелочью интернационального производства: американские ножички, английские и немецкие карандаши, пудра и одеколон из Франции и Индии, индийские календари, бритвы фирмы «Джиллет», индийские зубные щетки «Ириан», всякие мази и кремы в коробках с изображением горы Эверест и пр., и пр. Тут же рядом около монастыря продают металлические значки с изображением Далай-ламы и Панчен-Эртни, священные вертушки для паломников и разные мелкие атрибуты монаха-буддиста. Лоточники — мужчины и женщины продают незамысловатые украшения. Это длинные серебряные серьги и ожерелья с вделанной в серебро бирюзой. Продают просто бирюзу на вес. Бирюза в Тибете, как и везде в Азии, пользуется большой популярностью как камень, приносящий счастье. У лоточников можно купить также шапки, отделанные мехом, серебром и бирюзой, сёдла и уздечки, кинжалы (принадлежность каждого мужчины), мечи и даже огнестрельное оружие.

Лавки являются более крупной торговой точкой. В них можно купить парчу, материал на костюм, обувь — горные ботинки английского и индийского производства, свитера, шляпы, шерстяные шапочки, серебряные и золотые украшения, изделия из бирюзы, статуэтки Будды и бодисатв из слоновой кости (китайского производства) и из бронзы из Индии и Кашмира, а также американские и индийские сигареты, вина и виски различных стран, граммофонные пластинки с индийской и западной музыкой. Можно приобрести и дорогие вещи — швейцарские часы «Омега», «Докса» и «Ролекс», немецкие и американские фотоаппараты, ножи и охотничьи ружья американского и европейского производства. Владельцы лавок — непальцы и индусы, редко тибетцы. Хозяева лавок обычно сидят на улице у входа в лавку и зазывают покупателей. Обслуживание быстрое и ненавязчивое (в отличие от других восточных стран). Лавки обычно вечером закрываются, и поэтому освещения в них нет. Днем там царит полумрак. Если владелец тибетец, то на стене обязательно висят портреты Далай-ламы и Панчен-ламы, если индус, то портреты Далай-ламы, Неру, Ганди, часто Чандры Боса. Чандра Бос — индийский деятель, борец против англичан, в годы, предшествующие Второй мировой войне, сотрудничал с Германией. Неоднократно арестовывался англичанами и во время войны был интернирован37. Ганди изображён в

виде святого, молитвенно сложившего руки, с венцом вокруг головы. Владельцы лавок, как правило, хорошо говорят по-английски, по-китайски и по-тибетски. Магазинов, в полном смысле этого слова, с несколькими продавцами — мало. Самый крупный магазин — китайский государственный магазин, находящийся неподалеку от площади Бако. Магазин достраивается, он должен быть двухэтажным, но в 1956 году торговля идет только на первом этаже. Принцип торговли следующий: администрация скупает в частных магазинах и лавках товары и продает их населению. Покупка вещи в государственном универсальном магазине имеет то преимущество, что вы покупаете с гарантией, и потому такие дорогие вещи промышленного производства, как часы, радиоприемники, фотоаппараты, стараются покупать в этом магазине. Цены в этом магазине не выше, чем в частных, а в отдельных случаях и ниже. Вам это не напоминает историю индейца-торговца из рассказа О'Генри? Правда, цель такой коммерции скорее политическая, чем экономическая. Еще несколько крупных (для Лхасы) частных магазинов размещаются тоже недалеко от площади. На окраине Лхасы, на грязных и узких улочках, помещаются продуктовые лавки и ряды. Мы не торопимся тратить все деньги. Из Лхасы мы должны проследовать на юг к границе с Индией, где в пограничном городке Ятунг можно купить некоторые интересующие нас вещи, в частности, одежду и сувениры с гималайской и альпинистской символикой.

Все же технику (часы и фотоаппараты) мы решаем по совету наших китайцев купить в Лхасе. Выбор больше и надежнее. В китайском универмаге я покупаю немецкий фотоаппарат « Ретина». А в час -тном магазинчике, недалеко от площади Бако, мы все (советские и китайцы) покупаем часы. Магазин небольшой. В нем традиционный полумрак, со стены смотрят портреты Далай-ламы, короля Непала и его супруги. Хозяин — очень учтивый непалец прекрасно говорит по-английски и по-китайски. Мы садимся за длинный низенький стол. Нам предлагают хорошо заваренный индийский чай. Я для интереса пью тибетский — чай «цзамба» с маслом, ячменной мукой, молоком и солью. Непривычно, но не противно. Вкус жидкого сыра. Нам приносят в длинных плоских коробках с прозрачной крышкой швейцарские часы: «Омега», «Докса» и «Ролекс». Я покупаю три пары часов «Омега» (для себя, отца и брата). Китайцы тоже покупают часы, но подешевле. Их зарплата раза в четыре меньше нашей.

На улицах караваны мулов и дзо, навьюченных мешками с продовольствием и товарами. Во вьючных сумах самые разнообразные товары: шляпы, ткани, консервы. Но чаще всего в тюках везут боль-

шие жестяные консервные банки с желтыми этикетками. В них животное масло. Во всех монастырях Тибета, больших и маленьких, перед статуями Будд круглые сутки горят масляные светильники. Большой монастырь в сутки сжигает до тонны масла. Тибету не хватает своих запасов, и он вынужден ввозить это «горючее» из Индии.

На площади Бако у монастыря Цзекан толпы паломников. Внезапно толпа приходит в движение. Появляются всадники, среди них нарядно одетый мужчина-тибетец лет тридцати на белой лошади с седлом, уздечкой и чепраком, украшенными серебром и пластинками из цветной эмали. Это старший брат Его Святейшества XIV Да-лай-ламы — Гьяло Тхондуп. Некоторые паломники бросаются наперерез кавалькаде всадников, стремясь коснуться рукой самого принца или хотя бы его лошади. Охрана плетьми разгоняет толпу, очищая дорогу. В течение нескольких секунд вся эта средневековая мистерия исчезает из наших глаз и «status quo» восстанавливается.

20 июня утром наш южный отряд — две машины ГАЗ-69 и восемь грузовиков (включая спецмашину с приборами) двинулись на юг по направлению к Гималаям. К вечеру на пароме переехали Брахмапутру. Дорога идет на запад вдоль правого берега Брахмапутры. Рядом с долиной на высоте около 4000 м стоят огромные снежные вершины шести- и семитысячники, высота перевала Сюйгэла 5400 м. На пути в Шигацзе предстоит переправа вброд через приток Брахмапутры реку Нянгчу. Сидящий рядом с шофером проводник-тибетец уверяет, что точно знает место брода, и наш вездеход смело въезжает в воду, переваливаясь с боку на бок по валунам. Глубже и глубже, волны захлестывают радиатор. Нужно бы подать назад, да поздно: мотор, залитый водой, глохнет. Между тем вода заметно прибывает (в горах прошли дожди). В машину с размаху ударяет вырванное с корнями дерево. Она вздрагивает и, кажется, начинает ползти по дну. Если напор воды усилится, машина понесётся по течению и разобьётся о каменные глыбы. Мы трое вылезаем на крышу машины, шофер и проводник погружаются в мутную воду и после нескольких попыток зацепляют трос за крюк. Трос местный (свой стальной забыт на стоянке) толщиной около 3 см из волокон бамбука. Другой конец троса цепляют за крюк грузовика на берегу. Грузовик медленно с натугой тянет нашу машину, и она нехотя, рывками выползает на берег из реки. Настоящий брод оказывается совсем рядом, и наш караван скоро преодолевает Нянгчу. Местные жители переправляются через реки на лодках из ячьих шкур, натянутых на каркас из деревянных планок. Лодку обычно несут на спине. В пути мы часто видели таких «лодочников». После 14 часов

беспрерывной езды мы прибываем в Шигацзе, второй по величине и политическому значению город Тибета (фото 5).

Фото 5. Монахи в районе Шигацзе

Шигацзе — это десятки одноэтажных и двухэтажных каменных домов тибетской архитектуры, близко примыкающих друг к другу, грязные улочки по склону горы. Около домов вдоль немощённых улочек — канавы шириной до 50—60 см и глубиной 20—30 см для слива

нечистот из домов (как и во всех тибетских городах, канализация отсутствует). Старинная крепость, крепостные стены высотой около 4—4,5 м для защиты центра города и наиболее значимых сооружений от набегов соседей с юга — непальцев, бутанцев и сиккимцев. Много лоточников, торгующих всякой мелочью: мешочки с ячменем, серебряные колечки, бумажные цветы, металлические портсигары, крем от загара. Все это «богатство» молча демонстрирует торговец с худощавым морщинистым лицом, с двумя косичками, завязанными надо лбом в узел. Когда два покупателя заинтересовались расшитыми бисером кусками парчи, им подробно объясняется достоинство товара. Покупатели уходят, торговец опять неподвижен — так, что даже длинная, почти до плеча серьга в его ухе не качнется.

Монастырь Ташилумпо и дворец Панчен-ламы Дэцан Поцан38. Мы в Шигацзе в день одного из буддийских праздников 22 июня. На скалах вывешены большие полотнища с изображением Будды. К монастырю Ташилумпо движется масса людей. Монастырь Ташилумпо основан в XV веке. Это — скопище домов-келий с золочеными крышами. К углам крыши привязаны колокольчики, которые издают почти непрерывный звон (территория продувается ветром). В главном храме монастыря самая большая в Тибете статуя Шакьямуни высотой 35 м из бронзы, серебра и золота. Скрестив ноги, Будда сидит в задумчивой позе на цветке гигантского лотоса.

Поразительное впечатление производит усыпальница VIII Пан-чен-ламы39. Надгробие в виде гигантской бутылки высотой 15 м из листового золота с богатой резьбой — мифические существа, змеи. В нижней части надгробья, в углублении, фигура Панчен-ламы. Перед ним десятки масляных светильников разного размера. Масса драгоценных камней.

Дворец Дэцан-Поцан — старинное одноэтажное здание с множеством комнат. Стены украшены буддийской символикой и сюжетами из жизни Шакьямуни. У главного входа нас встречают рослые монахи — охрана Панчен-ламы и члены коллегии Священного Совета — пожилые седые мужчины в красных одеяниях (некоторые с фотоаппаратами, чтобы запечатлеть исторический момент встречи) во главе с председателем коллегии в золоченом шлеме.

В одном из темных залов дворца нас принимает Панчен-лама. Для нас накрыт стол — чай и сладости. Идет неспешная беседа с членами коллегии Священного Совета. Сначала обмен любезностями, нас расспрашивают о здоровье, как мы доехали. Внезапно все тибетцы встают и сгибаются в глубоком поклоне. В зал стремительно входит монах лет двадцати двух или двадцати трёх, среднего роста, с довольно

грубыми чертами лица. Держится надменно и говорит резко. Председатель коллегии, согнувшись в поклоне и глядя в пол, шепотом переводит с тибетского на китайский. Остальные члены коллегии остаются в поклоне и в течение всей аудиенции не смотрят на Панчен-Эртни. Аудиенция продолжается минут 10—12. По её окончании Панчен-лама так же, как внезапно появился, быстро исчезает. Чувствуется, что второе лицо Тибета хотело произвести впечатление значимости и величия собственной персоны. Мы обмениваемся подарками и выходим на улицу. Перед входом стоит вместительный белого цвета американский «Форд», на котором, вероятно, Панчен-лама перемещается по Шигацзе и окрестностям40.

Нам разрешено осмотреть монастырский городок. Около одного из домиков в глухой каменной стене, наверху под крышей, маленькое окошечко. Внутри темно, но слышен глухой голос молящегося человека. Там заточён до смерти человек, совершивший смертный грех и замаливающий его. Из своей темницы он не выходит никогда. Пищу ему подают через окошечко. Я спрашиваю сопровождающего нас монаха, добровольное ли это заточение. «Да, — несколько неуверенно отвечает сопровождающий. — Он понимает, что совершил грех и должен нести такое наказание».

После двух дней пребывания в Шигацзе мы продолжаем наше путешествие на юг. После дня пути ночуем в Гьянгдзе, городке, застроенном каменными одноэтажными домиками. Улица у подножья горы, лотки с тем же простым товаром. По улице вышагивает караван — овцы с вьюками на спинах. Четырехлетний монах, засунув палец в рот, удивленно рассматривает нас. Мы едем по долине реки Нянгчу, слегка всхолмлённой равнине, покрытой редкими пучками блёкло-зелёной травы. Долина кажется покинутой людьми. Но скоро мы привыкли различать по берегам реки ярко-зелёные пятна тополёвых рощ, в тени которых обязательно прячутся домики. О присутствии человека говорят и многочисленные, видимо, обновляемые изображения Будды прямо на скалах и на валунах вдоль дороги. По этой дороге тысячи паломников устремляются в Лхасу из южных стран — Индии, Непала, Бутана, Сиккима, Бангладеш41. Они едут на лошадях, мулах, идут пешком. Встречаются люди, ползущие по дороге. Это те, кто искупает особо тяжкие грехи. На руках и коленях у них привязаны куски войлока. Чтобы искупить грех, приходится ползти неделями, месяцами и даже годами.

Горы сдвигаются, долина реки становится уже и каменистее. Дорога порой подбирается к самой воде, которая несется среди валунов. Неожиданно у самой обочины показывается широкая площадка,

будто покрытая бетоном. Это туф — вулканическая порода. В площадке несколько углублений. Старуха тибетка сидит на краю одной такой «ванны», опустив в нее ногу. Резкий запах сероводорода ударяет нам в нос, когда подходим ближе. Вода покрыта пузырьками, над ней стоит пар — температура воды +45 градусов по Цельсию. В соседних, меньших, водоёмах вода прохладнее, и в одном из них кто-то принимает ванну. Воду этих минеральных источников местные жители используют во всех случаях — пьют от желудочных болей, принимают ванны при ревматизме и кожных болезнях, просто купаются, правда, только в определенные дни, когда, по поверьям, духи болезней не могут проникнуть в тело человека.

Скалы по сторонам дороги сдвигаются ближе. Небольшие каменистые площадки на разных уровнях высоты как гигантские ступени покрыты тонким слоем перегноя, смешанного с камнями, и засеяны тибетским ячменем — цинке. Редкие зелёные метелки низко стелятся по земле. Это единственная зерновая культура, которая произрастает на высоте до 4—4,5 км над уровнем моря. Каждое ячменное поле освобождается от камней, которые сгребают в один угол, придавливая ими «злых духов», губящих урожай. Поле распахивают наискосок. Такой способ имеет скрытый агрономический смысл: участок освобождается от камней и меньше размывается потоками воды, текущими по склонам гор.

Мы вступаем на одну из самых трудных высокогорных дорог в мире. Запертая в скалы, беспрестанно разрушаемая ливнями, осыпями и лавинами, дорога упрямым ручейком пробивается через громады гор. Впереди появилась фигурка человека с красным флажком в руке. Нужно переждать: впереди расчищают участок дороги. Два молодых китайца долбят нависшую над дорогой скалу. Ломик, по которому бьют кувалдой, с трудом входит в плотный серый гранит. Когда 7—8 неглубоких шпуров готовы, в них закладывают взрывчатку. Все покидают площадку. Взрывы, многократно повторяемые эхом в горах, следуют один за другим. После них участок дороги забит обломками. Их спешно сталкивают вниз, в реку. Красный флажок опущен — путь открыт. Если судить по карте, мы уже на северных склонах Гималаев в нескольких десятках километров от осевой части высочайшего в мире горного массива.

Наша автоколонна медленно проезжает деревню Туна и останавливается у высокой каменной стены. Тяжело взмахивая крыльями, с перекладины ворот поднимается большой коричневый гриф. Жирные тибетские вороны бродят по стене, разинув клювы. Птицы не обращают на людей и машины никакого внимания: в Тибете они наи-

более почитаемые существа и убить их — значит совершить наитягчайший грех (помните историю с китайским офицером у озера Ку-кунор?). Эти птицы играют роль санитаров: они уничтожают падаль и отбросы. Многие живые существа пользуются неприкосновенностью. Даже мухи, правда, только в окрестностях монастырей.

Мы в широкой долине, напоминающей дно высохшего озера. Вдали протянулись зеленые и желтые холмы. Их голые гряды очень похожи на песчаные барханы. За холмами машины неожиданно выскакивают к соленому озеру Рамцо — одному из самых высокогорных в мире (около 5000 м). Его темная вода кажется еще мрачнее там, где низкие берега не заросли осокой и покрыты белыми выцветами соли. Кажется, что противоположный берег озера упирается прямо в гору, похожую на гигантский белый рог. Вот он, пикЧомо-Лхори высотой 7600 м — место, где, по поверьям, живет сам Будда. Густые облака на западе разрываются, и на короткое время открывается еще одна группа снежных гигантов — там гора Канченджанга. По высоте 8585 м она третья в мире, после Эвереста (8883 м) и Чогори (8610 м). Мы у перевала Тангла высотой 5500 м. Подъем кончился, теперь дорога все время пойдет вниз. Въезжаем в полосу снежной крупы, а немного ниже — мелкого, мелкого дождя. Быстро темнеет. На фоне темного неба густо чернеют силуэты гор. Из полной темноты к нам приближается десяток огоньков — городок Паро. Мы уже на южном склоне Гималаев (фото 6).

Паро — один из немногих здесь населенных пунктов, где можно продать и купить ячмень, ткани, украшения. Поэтому на его грязноватых улочках так много народа. Вот появляется процессия носильщиков. Лямки от тюков перекинуты на лоб — так удобнее нести груз по горным тропам. Руки остаются свободными и могут цепляться за выступы скал или действовать заостренной палкой и ледорубом. На улицах встречаются большие черные собаки с красными ошейниками.

Ранним утром, когда дорога перед машиной то и дело скрывается в сыром тумане, выезжаем из Паро. Сыро и зябко. Не верится, что скоро, через каких-нибудь 40—50 км, будет тепло и совсем другая природа. Голые склоны, каменистые осыпи на северном склоне сменяются пышной растительностью на южном. Все время вниз, вниз. Горы подступают все ближе и, наконец, сжимают дорогу с обеих сторон. Это уже южные Гималаи — отрезок дороги от Паро до Ятунга, самый красивый из всех виденных мной. Высокие гранитные скалы сплошь покрыты густыми зелеными зарослями. Под многокилометровым обрывом, невидимая из-за густого плаща зелени, бежит Торса — приток Брамапутры. Иногда стены коридора отступают и вид-

ны склоны гор, покрытые густым мохнатым можжевельником, высокими гималайскими соснами, кедром, лавром, диким орехом и буйными цепкими зарослями дикой малины. Кое-где проглядывают полянки, покрытые щавелём, анемонами и какими-то большими белыми цветами.

Фото 6. Дорога на южном склоне Гималаев

Навстречу из-за поворота появляется длинная цепочка мулов. Караван идет в Лхасу (фото 7). Впереди вышагивает толстый черный мул с большим красным султаном на голове. Животные фыркают, беспокойно косятся на машины и, дрожа, жмутся к скалам. Понукаемые погонщиками, они, наконец, стремглав проносятся мимо машин и лишь на почтительном расстоянии переводят дух. Караванщики — бронзоволицые тибетцы одеты в холщёвые халаты цёба; они с винтовками и кинжалами, в широкополых фетровых шляпах. Им предстоит долгая дорога. Примерно месяц потребуется, чтобы пройти 600 км пути до Лхасы. Они пересекут Гималаи, переправятся через Брахмапутру, преодолеют самый высокий — 5400 м над уровнем моря — перевал южного Тибета.

Интересно, что в Тибете совершенно не используется колёсный транспорт, за исключением крайне редких, появившихся только в последнее время автомобилей. Все грузы переносятся либо пешими носильщиками, либо вьючными животными. Так, на всем пути от Лхасы до Ятунга и обратно мы не встретили ни одного автомобиля или какой-либо колёсной повозки. В некоторых местах местные жители, дети и вполне взрослые люди приходили в неописуемое волнение при виде наших автомобилей. Они бежали сбоку (благо скорость на горных дорогах невысокая) и показывали друг другу на вращающиеся колеса, издавая при этом удивлённые и восторженные крики.

Фото 7. Караван из Индии направляется в Лхасу

Горы, наконец, выпускают из своих тесных объятий дорогу. Долина Чумби. У самой воды беспорядочно разбросаны деревянные и каменные коробочки домов маленького гималайского местечка Чумби. Чистая и прозрачная река течет среди полей ячменя и лугов, обходя островки, заросшие ольхой и соснами. Ещё несколько дорожных по-

воротов и вот он — Ятунг. Он стоит на границе с Индией (индийский штат Ассам, вассальные княжества Бутан и Сикким)42. Город растянул вдоль реки свою единственную улицу, по обеим сторонам которой одноэтажные деревянные домики из светлой древесины гималайских сосен. Дома под железными и черепичными крышами, двери и окна привычных для нас размеров и формы. После тибетских построек их «обычность» сразу бросается в глаза. Сзади домиков огороды, на которых растут ячмень и картофель. Тепло (днем градусов 20—22) и влажно. Среди уличной толпы — тибетцы в традиционных цёба, индийцы в белых национальных одеждах и европейских костюмах, непальцы, сиккимцы, бутанцы. Паломники и торговцы толпятся около магазинчиков и лавок, собравшись группками, ожесточенно торгуются с проводниками к святым местам Лхасы и Шигацзе. Среди этой публики много шерпов43. Маленького роста, жилистые, в свитерах или куртках, брюках и в шерстяных вязаных шапочках, они — незаменимые проводники в здешних горах. Большинство населения города так или иначе связано с торговлей и паломничеством (фото 8).

Фото 8. Конечный пункт нашего путешествия на юг — Ятунг. Вход на территорию индийского торгового агентства

Тибетцы — это в основном проводники и караванщики, индийцы и непальцы торгуют в лавчонках и магазинах, жители Сиккима и Бутана — мелкие торговцы-лавочники. Шерпы — проводники в горах.

Граница между Индией и Тибетом в этом месте открыта. Не нужно ни паспортов, ни разрешений. Проход Чумби — единственные ворота из Индии в Тибет. Справа и слева высочайшие труднопроходимые горы. Через этот проход идут караваны с грузами. В Ятунге еще несколько лет назад находился сторожевой пограничный пост, в основном против проникновения европейцев, так как им был строжайше запрещен доступ во внутренние районы Тибета. Этот город недаром называется по-тибетски «Надонг» — ухо. Все крупные политические и прочие новости, которые становились известными в Ятунге, через 3—4 дня доходили до Лхасы. За это время верховой гонец успевал проскакать расстояние в 600 км.

Граница была плотно закрыта китайцами после событий 1959 года, бегства Далай-ламы из Тибета в Индию. Сейчас же все спокойно, как и многие годы назад. В конце улицы выбиты на серых скалах имена туристов и альпинистов, посещавших этот район Гималаев. Спрашиваю через переводчика тибетцев о снежном человеке. Они утверждают, что сами не видели, но слышали о «snow man» от шерпов. Мясо и консервы уже надоели. Соскучившись по фруктам, мы сразу покупаем мешок ананасов. В непальском магазине я покупаю свитера и шерстяные шапочки с гималайской символикой, надписями на английском языке.

На несколько часов останавливаемся в коттедже из светлого дерева под красной черепичной крышей. Над дверями надпись на английском: «Гималайский клуб альпинистов». Внутри спальни и гостиная с камином. Над камином портрет королевы Елизаветы II. Смотритель-непалец объясняет нам, что здесь последний раз (кажется в 1955 году) останавливалась группа английских альпинистов, совершивших восхождение на Канченджангу. Возглавлял группу Чарльз Эванс. Он участвовал и в первом удачном восхождении на Эверест (Джомолунгму) в 1953 году, где был врачом альпинистской команды. Тогда на вершину поднялись австралиец Джон Хант и шерп Тенсинг Норгей44. В 1958 году я встретил Чарльза Эванса в Московском университете, где он рассказывал аудитории о восхождении на Канченджангу.

Тепло. Весь городок пронизан солнечными лучами. Горы хорошо видны в удивительно чистом воздухе. Но к утру следующего дня, когда мы должны выезжать обратно, погода неузнаваемо меняется. Долина наполнена густым белым туманом, даже домов не видно. Идет

дождь. А наверху, куда направляется наша колонна, в горах, в плотных облаках бушует метель.

Обратная дорога в Лхасу заняла два дня. Мы ехали без дневных остановок и без каких-либо приключений. В Лхасу мы прибыли

1 июля. Разместившись в той же гостинице, занялись обработкой данных, собранных по маршруту Лхаса-Ятунг и во время экскурсий по городу и окрестностям.

В один из дней нашего пребывания прием в гостинице устраивает командование китайской армии — несколько генералов лет 40— 50-ти и их «фронтовые подруги», молодые девицы, одетые в военную форму без знаков различия. Всё довольно стандартно — еда, выпивка, многочисленные тосты за совете ко-китайскую дружбу, за председателя Мао и советских руководителей.

Наиболее впечатляющим в этот период был визит во дворец По-тала — официальную резиденцию тибетских далай-лам. Дворец расположен за пределами города (фото 9,10). Вид дворца впечатляет. Это весьма внушительное тринадцатиэтажное здание, вернее, система

Фото 9. Дворец Потала в Лхасе.

На переднем плане китайский техник и тибетские мальчики

Фото 10. Дворец Потала в Лхасе. На переднем плане В.В. Штейнберг

зданий, расположенных на вершине холма, что еще больше усиливает впечатление грандиозности. Перед дворцом установлен памятник китайцам — защитникам Тибета в период войны против англичан (гуркхов) в 1788—1812 и 1854—1856 годах45. Гуркхи — непальцы-на-емники, служившие в английской армии и составлявшие особые соединения под командованием английских офицеров. В Поталу можно войти через многочисленные деревянные ворота с огромными железными замками. Центральная часть — так называемый «Красный дворец»46. На верхнем 13-м этаже расположена резиденция Да-лай-ламы. Там же покои для ближайших родственников, две кухни и приемная для посетителей. Вход в резиденцию задрапирован куском шерсти, по бокам тигровые хвосты — символ монастырской власти. Длинные переходы, много комнат и залы, заполненные золотыми и серебряными украшениями. Стены покрыты тканью с картинами на религиозные темы. Поражает выполненное из литого золота изображение XIII Далай-ламы47. Во дворце запрещается использование электрического освещения. Горят масляные светильники. Нас ведут длинным переходом из одной части дворца в дру-

гую. Темно. Сопровождающий нас пожилой монах в красном хитоне идет впереди со светильником. В переходе, в нишах свет светильника выхватывает неподвижные фигуры монахов, застывших в молитвенном экстазе. Зал, под высоким потолком которого прикреплен вращающийся от ветра шар, оклеенный многочисленными кусочками зеркального стекла. По периметру зала у стен установлены золоченые фигуры бодисатв, глаза — из драгоценных камней, открытые, оскаленные рты, красного цвета языки, клыки из слоновой кости. Луч света из окна падает на вращающийся шар и, отражаясь, пробегает, выхватывая поочередно из темноты фигуры и окаменелые лица этих мифических существ. Впечатление потрясающее даже для нас — атеистов. Каково же воздействие этой сцены на будцистов-паломников?!

В нескольких залах идет богослужение. Монахи, усевшись вдоль стен, читают молитвы — гул от десятков голосов, прерываемый ударами молитвенных барабанов. Мы проходим быстро, стараемся не мешать. На выходе из дворца нас извещают о предстоящем приеме у Далай-ламы — событии, которого мы ожидаем уже неделю, находясь в Лхасе. Нам важно получить разрешение на продолжение работ у высшего светского и духовного лица Тибета. Без подобного «благословения» нам будет трудно работать за пределами Лхасы, особенно в Восточном Тибете, где политическая ситуация беспокойная.

8 июля 1956 года, 13:00 по местному времени. Мы, четверо советских специалистов, китайский начальник отряда и наш переводчик с русского на китайский отправляемся в летнюю резиденцию Далай-ламы, загородный дворец Норбулинга («Сад драгоценностей»). Дворец расположен в глубине огромного парка за городом. Он представляет собой ансамбль из небольших домиков, украшенных резьбой и золотом48. У входа в один из домиков нас встречают телохранители Далай-ламы — монахи мощного сложения и двухметрового роста. Входим в небольшой зал. Кресла и стол с тибетскими угощениями — чай и сладости (нечто вроде пирожных).

В зал входит Его Святейшество XIV Далай-лама — молодой человек с интеллигентным приятным лицом, в традиционной тибетской монашеской одежде, красный хитон — халат свободно наброшен на тело (фото 11). Он среднего роста, худощавый. Мы вздрагиваем от неожиданности, когда он на ломаном русском языке обращается к нам: «Здравствуйте, товарищи» — и, довольный произведенным эффектом, заразительно смеётся. Смеёмся и мы, невзирая на всю серьёзность встречи. Он предлагает нам сесть и угощает чаем, произнеся еще три русских слова: «садитесь» и «пить чай». В ответ на

наше недоумение он объясняет, что научил его этим словам Н. С. Хрущев, с которым он встречался в Пекине, где тот был в составе советской правительственной делегации. Разговор ведется со стороны Да-лай-ламы по-тибетски. Его слова тибетский переводчик переводит

Фото 11. XIV Далай-лама во дворце Норбулинга в 1956 году

на китайский, а наш китайский переводчик переводит на русский. И также от нас в обратном порядке. Далай-лама спрашивает нас, как

мы себя чувствуем в Тибете, где успели побывать и чем занимаемся. Отвечаю я! Мы раньше мечтали попасть в Тибет, о котором мы знали только из книжек, и вот теперь наша мечта сбылась. Он говорит, что до нас он встречался в Лхасе только с тремя европейцами — двумя советскими и одним французским журналистом49. Мы говорим, что надеемся встретить его в Москве. Он весело смеется и обещает приехать в Москву и прийти к нам в гости. Затем мы робко попросили

Фото 12. Прием XIV Далай-ламой во дворце Норбулинга советских участников экспедиции

его сфотографироваться с нами (фото 12). Он согласился. Потом нас угощали чаем. Во время разговора мы иногда обращаемся к нашему переводчику по-китайски. Далай-лама хорошо говорит по-китайс-ки, он удивлен нашим знанием китайского языка (из нас четверых я и, в меньшей степени, Юра Арсеньев немного говорим по-китайс-ки). Далай-лама спрашивает нас, в каких городах Китая мы были. Я отвечаю ему по-китайски. Аудиенция заканчивается (она продолжалась 45 минут). Нам преподносят каждому белые полотняные свя-

щенные шарфы — хада50, знак уважения и дружбы от Далай-ламы. Он прощается с нами и желает нам счастливого пути и успешной деятельности. Мы очарованы им, его обаянием и умением держаться. Прошло пятьдесят лет с момента нашей встречи, но я и сейчас нахожусь под огромным впечатлением от этого человека.

Нам предлагают осмотреть дворец Норбулинга. Начало июля, и Норбулинга утопает в цветах. Много фруктовых деревьев: яблони, груши, грецкий орех. Висячие сады, бассейны с водой. В центре бассейнов статуи Будд, вокруг крупные белые цветы лотоса. В парке зверинец: разные птицы — лебеди, дикие гуси, журавли. Обезьянки — одна большая черная, довольно общительная, она охотно берет у нас из руки в руку лакомство. Отдельно на площадке за высоким каменным забором черный индийский слон. Берет хоботом у меня сахар, кладет в рот и, протягивая хобот, благодарно дышит мне в лицо теплым воздухом. Представляю, как он, празднично наряженный, выступает во главе процессии.

Теперь немного о Далай-ламе. Он, по-моему, заслуживает специального рассказа. Далай-лама — высшее духовное и светское лицо в Тибете. Одновременно он и глава мирового буддизма и ламаизма51. Когда умирает далай-лама, его дух, по тибетским поверьям, вселяется в плоть родившегося младенца. Высшие ламы начинают искать такого младенца. До совершеннолетия далай-ламы Тибетом управляли регенты — представители высшего духовенства. Они манипулировали малолетним далай-ламой. Если же он оказывался неугодным, его умерщвляли (обычно отравляли). Так, например, в 1855 году

XI Далай-лама был умерщвлен в 18-летнем возрасте, а в 1875 году

XII Далай-лама — в 20-летнем. Осечка произошла с последующим

XIII Далай-ламой. Его личный врач, пользуясь услугами которого должны были отравить главу Тибета, перешёл на его сторону, раскрыл заговор, и в результате Регент был низложен и убит. XIII Далай-лама благополучно процарствовал до 70-летнего возраста и умер своей смертью в 1935 году.

Лхамо Дондуп, будущий XIV Далай-лама, родился в 1935 году в районе Амдо (северо-восточный Тибет) в довольно знатной семье. Его прадед был правителем района Амдо52. Мать Далай-ламы, Дики Це-ринг, вспоминает, что его рождению предшествовали тяжелые для семьи и народа Амдо засуха, голод, падеж скота. После его рождения больше не было происшествий и несчастий, возобновились дожди, вернулось процветание. За месяц до его рождения мать видела вещий сон — с неба спустились сияющий голубой дракон и два зеленых снежных льва. Позже Дики Церинг объяснили, что дракон был Его

Святейшество, а снежные львы — оракулы нечунг (государственные прорицатели Тибета). С самого начала Лхамо Дондуп отличался от братьев и сестер. Это был грустный ребёнок, предпочитавший уединение. Друзья семьи, по словам матери, побаивались Лхамо Дондупа даже в нежном возрасте, едва больше года, когда он только начинал говорить. Однажды он сказал родителям, что спустился с небес.

Когда Лхамо Дондупу было чуть больше двух лет, дом семьи посетила группа монахов, находящихся в поисках будущего XIV Далай-ламы. В своих поисках они руководствовались следующими указаниями: на место рождения будущего Далай-ламы указывало видение в озере, которое было у регента Тибета Ретинга Ринпоче. В месте, где родился будущий Далай-лама, прошел сильный снегопад, земля была покрыта свежим снегом. Высший оракул Тибета (нечунг) указал поисковой группе, что они найдут Его Святейшество ранним утром в этом районе, в месте, которое будет всё в белом.

Интересен сам обряд прорицания. При его выполнении оракул впадал в транс. Погружение в транс происходило под воздействием песнопений группы жрецов и аккомпанемент цимбал и рожков. Оракул начинал терять сознание, по телу его пробегала дрожь, он падал и вставал перед алтарем, исполнял ритуальный танец «чам» и начинал говорить. Секретарь записывал за ним. Через некоторое время он приходил в себя, но был в полном изнеможении. Весь обряд продолжался около часа. Накануне вхождения в транс оракул должен был совершить определенные обряды очищения. Он воздерживался от употребления мяса и лука и проводил весь день, очищая свой организм, так как ритуал был трудным и требовал много энергии. Интересно, что о значительной затрате энергии при выполнении предсказаний пишет в своей книге известный медиум Вольф Мессинг.

Группа монахов посетила дом будущего Далай-ламы еще три раза и встретилась с мальчиком. При общении с ним монахи обнаружили много признаков, указывающих им на то, что Лхамо Дондуп и есть тот человек, в тело которого переселился дух XIII Далай-ламы. Выбор был непростым, так как изначально было 16 кандидатов-детей, родившихся в период смерти XIII Далай-ламы. В конце концов остались три кандидата, которые должны были поехать в Лхасу для окончательного выбора. Записки с их именами положили в сосуд и вытянули нужную с помощью пары золотых палочек для еды. На самом деле выбор был уже сделан в результате договоренности между влиятельными правящими кланами из крупнейших монастырей Тибета — Бробун, Сера и Ганден53. Итак, в 1939 году в возрасте четырех лет Лхамо Дондуп официально был провозглашен XIV Далай-ламой. Дорога в Лхасу заняла

почти три месяца. Далай-лама, его мать и один из братьев передвигались в паланкинах, которые несли носильщики. Их сопровождало более тысячи человек, шедших пешком и ехавших на лошадях. В Лхасе их торжественно встречали высшие сановники Тибета.

В возрасте одиннадцати лет его Святейшество сдавал экзамены по богословию и истории специальной комиссии в трех ведущих монастырях Тибета. Значительную часть времени молодой Далай-лама жил в загородной резиденции Норбулинга. Однако все праздничные и официальные мероприятия происходили во дворце Потала. Братья Далай-ламы жили и учились в монастырской школе при монастыре Бробун (Дребанг).

До достижения Далай-ламой совершеннолетия Тибетом управлял регент Такра Ринпоче, пожилой и очень властный человек. Он не только принимал решения по государственным делам, но и определял регламент взаимоотношений внутри правящей верхушки. Например, он регулировал доступ отдельных лиц (включая родственников) к Далай-ламе, хотя формально существовал Совет министров (Кашаг). Кроме регента определенное влияние имел и гоминьдановский губернатор Тибета54. Когда Далай-ламе было 14 лет, по инициативе регента и некоторых министров была сделана попытка его устранить. Был пущен слух, что нынешний Далай-лама был выбран по ошибке и настоящим Далай-ламой должен быть Дитру Ринпоче — один из родственников предыдущего XIII Далай-ламы. С целью проверки этой версии было решено положить в сосуд бумаги с обоими именами, встряхнуть сосуд и посмотреть чье имя выпадет. Эту процедуру проделали трижды, и все три раза выпало имя правящего XIV Далай-ламы. Регентство продолжалось 17 лет, и в этот период (до 1952 года) свирепствовала борьба за власть между конкурирующими кланами.

С 1950 года началось вторжение китайских коммунистов в Тибет. Оно началось с севера и востока, и Его Святейшество, знать, члены правительства и семья Далай-ламы временно обосновались в Ятунге, на границе с Индией. В его отсутствие правительство под угрозой насилия подписало с Китаем официальное соглашение из 17 пунктов. Оно полностью отказывало Тибету в независимости, но предоставляло ему региональную автономию. Его Святейшество возвратился в Лхасу в 1951 году. Китайцы пытались подорвать монастырскую систему и верность населения режиму Далай-ламы. В это время семья Далай-ламы укрылась в Индии, сам же он оставался в Тибете. В 1954—1955 годах Далай-лама по приглашению китайского правительства совершил поездку в Китай. Всего было около 300 человек сопровождающих. По пути к группе присоединился Панчен-лама.

В Пекине тибетская делегация провела три месяца, где встречалась со всеми китайскими руководителями. Далее были поездки по Китаю. Тибетцев, по словам матери Далай-ламы, поразила нищета китайской деревни и однообразие в одежде (синяя униформа). Во всех магазинах вместо денег предпочитали принимать товарные или продуктовые карточки.

На обратном пути Далай-лама и члены его семьи остановились на родине, в Амдо. Мать Далай-ламы утверждает, что обнищание в их деревне было заметно. Ведь она могла сравнивать положение в этих местах сейчас и до коммунистического правления. Через год, в 1955 году, Далай-лама и сопровождающие вернулись в Лхасу. Их поразило большое количество китайцев, в особенности военных. Власть китайцев значительно возросла в рамках компании по «перевоспитанию». Все должны были заниматься физическим трудом и посещать коммунистические собрания. Китайцы стали действовать силой, и в ряде районов Тибета возникли очаги сопротивления.

В 1956 году Его Святейшество отправился в паломничество в Индию в связи с юбилеем — 2500-летием со дня рождения Будды. Это было уже после нашего визита в Лхасу. Одной из главных целей визита в Индию было намерение получить поддержку со стороны Неру, но Индия не собиралась конфликтовать с Китаем. В начале 1958 года Далай-лама вернулся из Индии в Тибет. Жизнь в Лхасе для тибетской верхушки и религиозных тибетцев постепенно становилась невыносимой. В конце 1958 года после совета у прорицателей Далай-лама решил покинуть Тибет. Этому способствовало событие, происшедшее во дворце Норбулинга, где постоянно находился Далай-лама. Китайское военное командование пригласило Далай-ламу на театральное представление одного, без охраны. Узнав об этом, многотысячная толпа тибетцев окружила дворец с намерением не дать ему уехать на представление. Толпа бушевала и выкрикивала антикитай-ские и антикоммунистические лозунги. Люди подозревали китайцев в намерении арестовать Далай-ламу и вывезти в Китай. В городе происходили столкновения между местными жителями и китайскими военными. Были убитые и раненые. 19 марта 1959 года, ночью, Да-лай-лама, члены Кашага, родственники и слуги — всего около ста человек — покинули дворец Норбулинга и верхом направились на юг, к индийской границе. В районе Кхам, южнее Брахмапутры, к ним присоединились около двухсот вооруженных воинов племени кхам-па56. Через три дня отряд пересек границу с Индией. С индийской стороны Далай-ламу встречали представители индийского правительства и сам премьер-министр Индии Джавахарлал Неру57. Далай-лама

поселился в северо-индийском городе Дарджилинг, где живет до сих пор58. Ведет активную религиозную и политическую деятельность. Оценкой его деятельности является Нобелевская премия мира, врученная ему в 1984 году59. Ему сейчас 71 год. Его нередко показывают по телевидению. Но в моей памяти он остался молодым, интеллигентным и живым человеком с острым умом и необычайным обаянием.

Перед отъездом из Лхасы у нас состоялась встреча, если так можно выразиться, с представителями столичной общественности. Религиозные деятели отсутствовали, было несколько молодых людей обоего пола, одетых в европейскую одежду и весьма прилично изъяснявшихся по-английски и по-китайски. Одна молодая пара, с которой я разговорился, была довольно знатного происхождения. В течение нескольких лет они учились в Индии, посетили Европу и за полгода до нашей встречи вернулись в Тибет. Они говорили о необходимости «осовременивания» тибетского общества, в частности, о «прогрессивных идеях» китайских коммунистов, о желании поехать в Советский Союз и продолжить там свое образование. У меня сложилось впечатление, что такие люди — одна из опор китайцев в Тибете (хотя этому противоречило их происхождение), но, скорее всего, временных опор, ибо в Тибете не было образованных людей простого происхождения. А вообще, характеризуя политическую обстановку в стране в 1956 году, можно сказать, что тучи появились на горизонте, но гроза грянет позже, через 2—3 года.

Закончен первый этап работ, включающий радиометрические измерения в районе Лхасы и по южному отрезку пути Лхаса-Ятунг, протяженностью около 600 км. Мы должны двигаться от Лхасы на восток по главной автодороге Лхаса-Чэнду, пересечь четырнадцать горных хребтов и одиннадцать рек, в том числе верховья великих азиатских рек Салуэн, Меконг, Янцзыцзян. Общая протяженность предстоящего маршрута более 2000 км. В день мы покрываем автомобильной гамма-съемкой, в среднем, 30—40 км. Теперь наш отряд состоит из 3 легковых и 5 грузовых автомашин. Главным «субъектом» автоколонны является спецмашина с электронным регистрирующим оборудованием. В ее кабине шофёр, веселый общительный молодой китаец Лу Тянши, и охранник — солдат с автоматом. В кузове около приборов работают два человека — техник Юрий Юдин или я (мы работаем посменно, один день он, один день я) и китайский оператор (тоже посменно). Двое наших геологов в легковых газиках заняты отбором образцов горных пород и картированием.

Дорога на восток от Лхасы исключительно живописная (фото 13, 14). Вершины, покрытые снегом, густые кедровые и сосновые леса.

Дорога петляет, забираясь то высоко вверх до 5000—5500 м, то спускается резко вниз — до 2500 м. Такие перепады высот случаются в течение одного-двух дней, и из зоны снегов и холода попадаешь в субтропики, ибо дорога лежит южнее 30° северной широты (23,5° северной широты — тропик Рака). По дороге попадаются на склонах гор селения и монастыри. Редкие путники, встречающие нашу автоколонну, остолбенело смотрят на нас — европейцев, не понимая, что это за люди. Мы уже две недели в пути и прибываем в район Джамо (Бэма)60. Брахмапутра, параллельно течению которой мы ехали все эти дни, резко поворачивает на юг. Мы забираемся на перевал высотой 5100 м. Южнее нас группа снежных гигантов высотой до 7800 м. Гималаи здесь тоже поворачивают на юг. Светит яркое солнце. Тепло, невзирая на большую высоту.

Фото 13. Дорога в районе Чумби

Чтобы лучше рассмотреть ландшафт, я вылезаю из легковушки и забираюсь в открытый кузов грузовой машины. Справа от дороги глубокие (километровые) ущелья. Внизу тонкой ленточкой течет река и море зелени. Сотни километров лесов уходят на юг в Индию (штат

Ассам) и в Бирму. Район Джамо кажется совершенно безлюдным. Только далеко внизу по тропе передвигаются еле различимые фигурки — китайские пограничники на лошадях патрулируют границу. Этот лесной район — рай для контрабандистов и диких животных — оленей, коз, кабанов, обезьян, снежных барсов, леопардов, слонов и носорогов. Масса птиц, певчих и не певчих, больших и маленьких.

Фото 14. Район наших работ восточнее Лхасы

Наша колонна останавливается. Тишина, чистый горный воздух, солнце. И у меня вдруг возникает ощущение счастья. Я счастлив, что вижу все это. Я молод, здоров, и мы, скорее всего, единственные из европейцев, кто очутился здесь. Удивительно это ощущение большого и глубокого счастья. Оно запечатлелось в моей памяти на всю жизнь. Были потом минуты счастья и удовлетворения, связанные с разными событиями, но такое не повторялось никогда.

Мы все время в движении, за исключением специальных дневных и, естественно, ночных остановок. Ночуем мы часто в палатках либо во встречных тибетских селениях, иногда просто спим в кузове машин, расстелив спальный мешок и, если холодно, накрываясь

сверху меховым пальто (все-таки высоты от 4000 м и более). Днем останавливаемся в случае служебной оказии — например, если наша регистрирующая установка показывает очень высокий уровень радиоактивности. Тогда мы с Юдиным и китайцы-операторы начинаем измерения с помощью полевых переносных радиометров. В условиях больших высот трудно передвигаться. Мы покрепче, а китайцев тошнит, и они, обессилев, ложатся на землю. Мы с Юдиным навешиваем на себя радиометры (вес радиометра около 10 кг) и сами проводим измерения, передвигаясь медленно и экономя силы. Мы пересекли Салуэн и перевал Сици-Ла, высота 4700 м.

Район Боми. Самый красивый район Тибета и наиболее интересный для геолога. Морены, следы ледников и ледниковые озера. И леса, леса по склонам гор — березы, ели, сосны, можжевельник, рододендроны. Горячие серные источники — естественные ванны. Защита от оползней — каменные стенки, посадки деревьев. Через каждые 10 км ремонтно-дорожные станции. Невзирая на всю эту красоту, места безлюдные. Редко встречающиеся жители больше похожи на аннамитов (жителей Вьетнама, Лаоса, Бирмы)61. Одежда короче, шапки носят на затылке.

Городок Джамо — много деревянных зданий, похож на американский городок на Диком Западе. В бревенчатом одноэтажном домике показывают кино и дают театральные представления. Ледник Гулан в одном часе езды на запад от Джамо. В 1953 году он обрушился на дорогу. Мертвые деревья, гнилые листья, папоротники, цветы. Тем-но-зелёные горные потоки, водопады. И масса птиц: орлы, голуби, воробьи, синегрудые сороки, грифы с тонкими шеями и мрачными глазами. Умерших здесь иногда бросают в воду — водное погребение.

Мы на пути в Чамдо, самый крупный населенный пункт в Восточном Тибете. Дорога узкая и плохая, петляет вдоль склонов. Часты обвалы и камнепады. Позавчера шел сильный дождь и на дорогу упал язык огромного ледника, загромоздив льдом всю дорогу. Ее расчищают, а мы пока находим свободную площадку, разбиваем лагерь и ночуем в палатках.

Утром я чувствую себя плохо. Простудился и заболел. Наш врач Цзян измеряет мне температуру — 39,6°. Через 20—25 км наша колонна останавливается в маленьком селении из-за моей болезни. Два дня мы никуда не двигаемся. Болеть на таких высотах (4000—4300 м) довольно опасно. При движении большая нагрузка на сердце. Я лежу на раскладушке, мокрый от пота и вялый, пью горячий чай и глотаю лекарства, которые мне дает наш симпатичный и интеллигентный доктор. Он из семьи китайских врачей, учился в Чунцине еще при

старом режиме. Говорит по-английски и, сидя около моей койки, задает вопросы о жизни в СССР. Он в нашей экспедиции, как старый земский врач, должен лечить всё. Скоро он еще покажет свое умение, когда придётся ампутировать руку нашему шофёру, раненному разрывной пулей, ампутировать прямо на месте без специального хирургического оборудования, используя в качестве наркоза коньяк.

Кормит меня наш повар — «товарищ Лю». Этот пожилой китаец из Тяньцзина говорит по-русски, так как работал в 1940-х годах в русском ресторане, хозяйкой которого была «госпожа Тамара». Он умеет готовить борщ, щи, уху, котлеты, пельмени, разного рода салаты. Готовит он очень разнообразно и вкусно из весьма ограниченного набора продуктов. Форменный кудесник. Может приготовить «суп из топора». Работал он и в японском ресторане. Русские ему нравятся, а японцы нет. «Очень жадные», — говорит он. Готовить ему приходится в очень некомфортных условиях: на костре, на примусах, с помощью переносной малогабаритной металлической печки (типа «буржуйки»). Готовить приходится в горных условиях. Вода закипает при 80°С, и яйцо в такой воде приходится варить не менее 10 минут. Картофель сверху разваривается, а внутри остается твердым. У повара помощник — мальчик лет 17—18-ти, какой-то затюканный.

У «товарища Лю» один недостаток. Он любитель спиртного и пристрастился к этому, работая с русскими. Еще до ресторана он работал по снабжению продуктами какого-то весёлого заведения тоже у русских хозяев. Там были китайские и русские девушки, которые его «сильно любили». Посетители заведения покупали билетики за разную цену. Некоторые билеты давали право только на танец с девушкой — с «taxi girls», как их называли. Изредка «товарищ Лю» срывается и впадает в запой. Иногда это прискорбное событие удается скрыть от нас, иногда нет. Непонятные звуки и шум. Я выглядываю из палатки. Около костра «товарищ Лю» молча борется с двумя охранниками. Завидев меня, он с радостным воплем, раскрыв объятия, бросается ко мне, но его валят на землю. «Будем критиковать!» — мрачно изрекает «товарищ Чен», «кадровый работник», наш начальник отряда. После запоя, по секрету говорят нам наши китайские переводчики, «товарища Лю» «критикуют на собрании». Но он прекрасный повар, и заменить его некем. Ктомуже он пролетарского происхождения, хотя и не член партии. «Отравился», — доверительно отвечает «товарищ Лю» в ответ на наши участливые вопросы и потирает слегка опухшую физиономию. «Продукты лежат давно, несвежие. Хорошо я, а не вы», — внезапно оживляется он, намекая на грозившую нам опасность, которую ему удалось предотвратить ценой потери

собственного здоровья. «Товарищу Лю» принадлежит самое краткое и в то же время самое исчерпывающее определение социализма. «Раньше были богатые и бедные, а теперь все бедные», — говорит он.

Чтобы меня развлечь, приносят в палатку обезьянку-мартышку. Она принадлежит местному военному-китайцу. С ней действительно не соскучишься. Стащила одну мою тапочку, которую обнаружили потом метрах в 20-ти от палатки. Увидев свое отражение в блестящем металлическом диске автомобильного колеса, пытается заглянуть за колесо и найти там предмет отражения. Это свидетельство ума. Другим животным такое не свойственно.

Мы прибыли в Чамдо. Чамдо — крупный город, расположенный по обе стороны реки Меконг. Река разделяет город на две части — старый и новый. Старый город типично тибетский, каменный, одноэтажный. В новом городе современные двух- и трехэтажные здания: Народный банк, Государственная торговая компания, универмаг. Там же открыта в 1952 году первая больница. Гостиница на берегу Меконга, в которой мы останавливаемся. Участок земли, где она построена, раньше принадлежал англичанину Роберту Форду.

Знакомимся с настоятелем местного монастыря. Это — мужчина с темным непроницаемым лицом, в красном хитоне, край которого наброшен на плечо. На левой руке золотые часы «Ролекс», на правой — четки, обвитые вокруг кисти. На шее висит «гау», серебряная ладанка-ящичек с талисманом.

Район Чамдо высокогорный. Дорога все время выше 4500 м. Из Чамдо движемся на восток. Конец июля. За плечами у нас около 2000 км автомобильной дороги и 2,5 месяца пребывания в Тибете. До планового окончания экспедиции остается 1300 км пути и примерно два месяца работы. Это с учетом сложности дороги. А дорога очень сложная. Участок дороги от Чамдо до Ганьцзы63 протяженностью 450 км оказался для нас самым сложным и опасным. Узкая дорога буквально вырублена в скалах. Наша спецмашина идёт вплотную за грузовиком с охраной — солдатами, вооружёнными автоматами и пулеметом (фото 15). Ужасная пыль, даже внутри спецмашины приходится пользоваться марлевой повязкой. Редко, но начинают появляться встречные автомашины. Разъехаться на такой узкой дороге невозможно, а расширения, то есть площадки, где можно разойтись, одно-два на протяжении нескольких километров. Жилые селения крайне редки, одно-два на каждые 100—120 км. Ночевать приходится в случайных местах, чаще всего на временных китайских автобазах. Нам зачастую негде вымыться. Грязные и пропылённые, мы так и залезаем в спальные мешки. Иногда по трассе попадаются горячие источни-

ки, но они далеко от дороги и нам недоступны. К тому же большие перепады высот: от 5000 м до 2500 м в течение одного дня. Ну и мы начинаем уставать — два с лишним месяца дороги, и какой дороги!

<4*

Фото 15. Автоколонна экспедиции в Восточном Тибет

Метода наших работ следующая: по плану мы за день должны провести съемку дороги от пункта А до пункта В, в среднем это 30— 35 км. Но мы отрабатываем и участок протяженностью в 5—6 км за пунктом В и возвращаемся ночевать в пункт В. На следующее утро мы, выходя из пункта В в пункт С, вторично проходим этот контрольный отрезок в 5—6 км для сравнения двукратных показаний приборов на том же участке.

На стоянках каждый развлекается как может. Мы с Юрием Арсеньевым где-то нашли журнал «Советский Союз» на английском языке с иллюстрациями улиц и площадей Москвы и спорим по поводу расположения отдельных домов на площади Пушкина, улицах Кузнецкий мост и Охотный ряд. Наш техник Юдин в компании с китайскими переводчиками крутит патефон с индийскими мелодиями на пластинках, приобретенных в Лхасе и Ятунге.

Вся территория от Лхасы до Ганьцзы, которую мы пересекли за 2,5 месяца, административно находится в пределах Тибетского автономного района. Дальнейший и последний участок маршрута протяженностью в 850 км расположен в пределах территории, которую власти КНР объявили собственно китайской (провинция Сикан, впоследствии она будет включена в пределы провинции Сычуань)63. А это значит, что все законы, действующие на территории КНР, распространяются и на этот район. 90 % населения района — тибетцы. Земли принадлежат частным лицам и монастырям, к которым приписаны сельские поселения, то есть жители их являются крепостными крестьянами (так же, как и в самом Тибете). Район этот и до аннексии его китайцами считался беспокойным. В нем орудовали банды грабителей, нападавших на караваны с грузами, и все жители вооружены. Сейчас к этому добавилось и социальное напряжение в связи с происходящей национализацией земли и существенным ограничением прав монастырей.

Несколько слов о Ганьцзы. За день до прибытия в Ганьцзы мы преодолели перевал высотой 5050 м, пересекли верховья реки Янцзыцзян. Сплошные леса и ущелья по дороге из Чамдо в Ганьцзы сменились широкой долиной среди гор, покрытых снегом и ледниками. Горное озеро Синь-Лу — впадина, заполненная зеленой водой. Склоны покрыты густым лесом. Выше — скальные вершины, припорошённые снегом. Редкое по красоте место. Ганьцзы — крупный религиозный центр. В самом городе большой монастырь, в котором служат около 2000 монахов. В районе Ганьцзы находятся 49 монастырей. Около монастыря священный курган «обо» из камней с вырезанными на них молитвами. Каждый верующий должен положить свой камень с молитвой.

Дэгэ64. Большой монастырь, окруженный крепостными стенами. Напоминает средневековый феодальный замок. Это монастырь красношапочников — Сакья65. В монастыре церковная типография, печатают с досок. В городке мастерские по изготовлению холодного оружия. Школа, в которой маленькие тибетцы пишут бамбуковой щепочкой с раздвоенным концом. Чернила — ячменные зерна, пережаренные и разведенные в воде.

Событие, о котором я хочу рассказать, случилось на второй день после нашего отбытия из Ганьцзы. Это был день моего дежурства. Как обычно, спецмашину с регистрирующей установкой, в которой находились я и китайский оператор Не, сопровождал крытый грузовик с охраной и пулеметом на крыше кабины. Около 15:00, когда мы подъехали к конечному пункту нашего дневного этапа, мы останови-

лись на отдых. Нам оставалось после отдыха пройти 5—6 км контрольного отрезка, но наш старший специалист Николай Кожевников потребовал, чтобы я остался в пункте привала и обработал данные наблюдений за последние два дня. Вместо меня в спецмашину сел техник Юдин, и с китайским оператором Не они продолжили регистрацию. В 4-х километрах от места нашего привала, на повороте дороги, по машинам окрыли огонь стрелки, засевшие в скалах, среди которых была проложена дорога. Стреляли разрывными пулями и очень точно (тибетцы меткие стрелки). Первыми же пулями были убиты начальник охраны — молодой офицер и двое солдат. Офицеру пуля попала в голову и буквально разнесла черепную коробку. Водитель грузовика тоже был убит. Грузовик дернулся и уперся в скалу. Водителю спецмашины Лу Тянши разрывная пуля попала в правую руку. Он потерял сознание, и машина остановилась. Оператору Не разрывная пуля попала в спину. Он упал на экран установки и умер. Юдин в этой ситуации проявил необыкновенную находчивость. Услышав голоса приближающихся к машине людей, он упал на пол, залитый кровью Не, и притворился мертвым. Стрелки-тибетцы (назовем их партизанами) открыли дверь будки спецмашины, увидели двух мертвых людей, не стали ничего проверять и брать внутри (там было только оборудование, наглухо прикрепленное к полу автомашины) и поспешили уйти, опасаясь быстрого подхода помощи. Из грузовика сопровождения они успели взять автоматы убитых охранников и пулемет.

Вышедшая с нашей стоянки грузовая машина с солдатами привезла обратно трупы убитых и тяжело раненного Лу Тянши. Ему нужно было немедленно остановить кровь (с момента ранения прошло минут сорок — сорок пять) и провести ампутацию руки. Все это при отсутствии специального хирургического оборудования и наркоза должен был сделать наш доктор Цзян. Кто-то вбежал к нам в палатку и спросил, есть ли у нас спирт. У меня оказалась бутылка коньяка, с которой я и вошёл в палатку, где на переносном раздвижном столе для обработки данных лежал наш шофёр, потерявший сознание. Лицо его было совершенно белым, зубы стиснуты так, что нам пришлось при помощи металлической пластинки раздвинуть челюсти и вливать коньяк в рот. Кость руки была раздроблена, и рука болталась фактически на сухожилиях. Оставшаяся часть кости был перепилена обыкновенной ножовкой, а сухожилия обрезаны ножницами. Сначала я помогал светить электрическим фонарем от аккумулятора грузовика, но потом почувствовал, что теряю сознание при виде всего этого. Меня вывели на воздух и усадили на раскладной брезентовый стуль-

чик. Так что остального я уже не видел. Тем же вечером раненного Лу Тянши отправили машиной назад в Ганьцзы. По дороге машина подверглась обстрелу, но благополучно достигла госпиталя в Ганьцзы.

На следующий день нам выделили дополнительную охрану, и мы на большой скорости шли оставшиеся 350 км до города Кандин66. При этом нам предложили пересесть из наших ГАЗ-69 в грузовики с солдатами. На нас напялили солдатские куртки и шапки и усадили среди солдат, чтобы мы никак не выделялись. «Так безопаснее», — объяснили нам. С прибытием дополнительной охраны таких грузовиков стало восемь. Как нам сказали потом, китайская авиация бомбила ближайшее селение и монастырь в отместку за нападение на нашу колонну67.

Эти трагические события нарушили все наши планы. Значительную часть пути до Кандина (примерно 400 км) мы проехали по дороге в течение двух дней не работая. Останавливались ночевать в населенных пунктах, а не в чистом поле, все время под плотным прикрытием солдат.

Кандин — город, население которого примерно поровну состоит из тибетцев и китайцев. Много деревянных домов, характерных для Южного Китая. В городе несколько школ, государственных магазинов, кинотеатр и театр (в одном здании). В Кандине создан Институт национальных меньшинств. Вечером мы приглашены на танцы. Танцуем с местными китайскими девушками. Они одеты либо в брюки с курткой (серого или синего цвета), либо в длинные обтягивающие тело платья с длинным вырезом сбоку. Так как вечер организован в нашу честь, танцы европейские (смесь танго с вальсом или просто танго, но под китайские мелодии).

За Кандином — последний высокий перевал Джа-Ла около 5000 м. Участок дороги Кандин-Чэнду протяженностью около 450 км мы отрабатываем за 8 дней.

Итак, наша тибетская эпопея заканчивается. Мы прибыли в Чэнду, столицу провинции Сычуань. Прощаемся с нашими китайскими коллегами. Многие обнимают нас и плачут. Я думаю, и у них останется в памяти эта экспедиция. Из нас четверых в Южном Китае остаюсь я один. Двое направлены в Пекин, Юра Арсеньев в Северный Китай, во Внутреннюю Монголию, в пустыню Гоби. Я размещаюсь в трёхэтажной довольно комфортабельной гостинице в отдельном номере с горячей водой и электричеством. После трёх с лишним месяцев полевых работ это непривычно. Перед гостиницей разбит сквер с пальмами, кактусами и цветочными клумбами. Волейбольная площадка, на которой сейчас никто не играет, — очень жарко и влажно.

Вся местная публика в шортах, трусах, майках, в соломенных шляпах или пробковых шлемах. В гостинице нет кондиционеров. Гудит вентилятор. Я сплю голый на простыне, ничем не накрываясь. Ужасно душно и влажно даже ночью.

В местном госпитале в течение двух дней я прохожу медицинское обследование. Вроде бы здоров, но очень сильно упало давление. До отъезда в Тибет оно было 110—115 на 75—80, а сейчас 80 на 50. Однако врачи говорят, что нормальное давление должно восстановиться за несколько месяцев. Это высокогорный эффект.

После недельного пребывания в Чэнду, наконец, получаю новое назначение и переезжаю в Чунцин — один из самых больших и известных городов Южного Китая. Моя тибетская одиссея окончательно остается в прошлом.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Два шоссе — Цинхай-тибетское (2100 км от центра провинции Цинхай до Лхасы) и Сикан-тибетское (2300 км от Яаня до Лхасы; с учетом дороги от Яаня до центра провинции Сычуань города Чэнду называлось также Сычуань-тибетским) — начали строиться в 1952 году. Регулярное движение было открыто в конце 1954 года. Сикан — провинция на юго-западе Китая с преимущественно тибетским населением существовала в 1928—1955 годах, после чего была включена в состав провинции Сычуань.

2 Владимир Клавдиевич Арсеньев (1872—1930) в 1902—1927 годах исследовал Сахалин, Приморье, Приамурье, Командорские острова. Наиболее известны его книги «По Уссурийскому краю», «Дерсу Узала», «В горах Сихотэ-Алиня». Шеститомное собрание сочинений Арсеньева издано во Владивостоке в 1947—1949 годах.

Речь идет о Павле Федоровиче Юдине (1899—1968), советском философе (действительный член АН СССР с 1953 года), партийном и государственном деятеле (член ЦК КПСС в 1952—1961 годах), занимавшем с конца 1920-х годов различные руководящие посты в вузах, в Академии наук, в издательствах и прессе. В 1953—1959 годах был советским послом в КНР. Назначение академика-философа послом в Китай произошло по не вполне ясным до сих пор причинам. См.: Жданов Ю. А. Взгляд в прошлое: воспоминания очевидца. Ростов-на-Дону, 2004. С. 197, 198, 233, 234, 372, 373.

4 Н. И. Вавилов умер в 1943 году в саратовской тюрьме.

5 В XX веке Тибет был фактически независимым между 1912 годом (когда выехали представители свергнутой династии Цин и были выведены китайские войска) и 1951 (когда в Пекине было подписано китайско-тибетское соглашение, восстановившее китайский сюзеренитет). В 1956 году был создан лишь Подготовительный комитет по образованию Тибетского автономного района, сам район был официально учрежден решением Государственного Совета КНР намного позже — в августе 1965 года.

6 История европейских, в том числе российских, путешествий в Тибет длительна, сложна и не сводится к безуспешным попыткам. Вероятно, первым европейцем, посетившим Внутренний Тибет, был францисканский монах Одорико Порденоне (между 1328 и 1330 годами). С 1624—1625 годов до 1745 года в Лхасе и Шигацзе актив-

но, хотя и с перерывами, действовали иезуитские и капуцинские миссии. Конец их деятельности принято связывать с запретительными указами императоров Юнчжэна (1723—1736) и Цяньлуна (1736—1796). Во второй половине XVIII века в Шигацзе побывали представители Ост-Индской компании: в 1774—1775 годах. Дж. Богл и А. Хэмилтон, в 1783 году — С. Тёрнер и Р. Соундерс. Менее известны датируемые последней четвертью XVIII века первые путешествия по Тибету российских подданных: на западную окраину Тибета проникали Ф. С. Ефремов (конец 1770-х — начало 1780-х годов) и Р. Данибегашвили (вторая половина 1790-х); в 1792 году в Лхасе побывал, если верить его воспоминаниям, митрополит Хрисанф (Контарини). После тибетско-не-пальскихвойн 1788—1789 и 1791 —1792 годов император Цяньлун запретил в 1793 году въезд в Тибет европейцев. Но в 1811 — 1812 годах в Лхасе побывал британский авантюрист Т. Мэннинг, в 1846 году её посетили французские миссионеры-лазаристы Э. Р. Гюк и Ж. Габе. После поражений Китая в «опиумных» войнах и его насильственного «открытия» во второй половине XIX и в первые годы XX века Тибет был буквально осаждён европейскими экспедициями. Собственно экспедиции (вооружённые отряды, возглавлявшиеся европейцами и не скрывавшие исследовательских задач и маршрутов с вожделенными целями — Лхасой и Шигацзе) организовывались практически ежегодно. Но ни одна из них этих целей не достигла, а большинству пришлось удовольствоваться изучением окраин Тибета. Т аковыми были и все российские экспе -диции, проведённые в разные годы Н. М. Пржевальским, М. В. Певцовым, Г. Е. Грум-Гржимайло, Б. Л. Громбчевским, Г. Н. Потаниным, В. А. Обручевым, П. К. Козловым, В. И. Роборовским. В эту эпоху в Лхасу и Шигацзе удавалось проникать не экспедициям, а одиночкам — представителям азиатских народов обычно в качестве буддийских паломников. Таких путешественников известно около десяти, но лишь трое из них имели настолько серьёзные образование и исследовательские качества, что их публикации не утратили научного значения до сих пор: индиец СаратЧандра Дас, бурят Г. Ц. Цыбиков и японец Экаи Кавагучи. После того как в 1904 году Тибет был насильственно «открыт» англичанами, положение изменилось к лучшему, но не кардинально. Некоторым исследователям удалось продолжить свои путешествия (Э. Кавагучи, С. Гедин, У. В. Рок-хилл) или организовать новые, более или менее удачные экспедиции (Л. А. Уоддел,

В. Фильхнер, У. Мак-Говерн). Но в целом тибетское правительство продолжало изоляционистскую политику. Монголо-Сычуаньской экспедиции П. К. Козлова в 1907—1909 годах пришлось ограничиться тибетским пограничьем, Н. К. Рерихиего спутники во время экспедиции 1925—1928 годов не были допущены в Лхасу и Шигацзе. Тем не менее список исследователей, которые «успешно пытались проникнуть» в Тибет», довольно велик.

7 Свен Андерс Гедин (1865—1952) исследовал различные районы Тибета в 1899— 1902, 1905-1908, 1927-1935 годах.

8 Н. К. Рерих был в Тибете во время Центральноазиатской экспедиции 1925— 1928 годов. В 1930-е годы он возглавлял Северно-Китайскую (Маньчжурскую) экспедицию, не имевшую отношения к Тибету.

9 КассисВ. Б. Восемьдесят дней в Тибете. М., 1956; Овчинников В. В. Путешествие вТибет. М., 1957 (Овчинников попытался в 1990-х годах ещё раз опубликовать тибетские впечатления, отразив их с новых позиций, см.: Овчинников В. В. Вознесение в Шамбалу. Сто дней в Тибете пятидесятых и девяностых. М., 1997). Кассис и Овчинников не прилетали в 1956 году самолётом в Лхасу, а совершили в 1955 году длительную автомобильную поездку по Тибету в составе большой группы журналистов (см. прим. 49).

10 Иржи Ганзелка и Мирослав Зикмунд — чехословацкие инженеры-автомоби-листы. С 1947 года до начала 1960-х активно путешествовали (в основном на автомашинах чехословацкого производства) по различным странам и стали широко известными благодаря своим книгам об этих поездках.

11 Ланьчжоу — центр провинции Ганьсу.

12 Синіш — центр провинции Цинхай.

13 Гаолян — злак рода сорго, широко распространенный в агрокультуре Китая.

14 Монгольское название Кукунор переводится как «синее озеро» (не море).

15 Иф — замок-тюрьма на средиземноморском острове, место заточения Эдмона Дантеса, главного героя романа А. Дюма «Граф Монте-Кристо».

16 Чаще встречается написание «чуба».

17 Имеется в виду строительный метод «забутовки», когда стена состоит из внешнего и внутреннего рядов кладки, пространство между которыми заполняется камнями, песком, глиной.

18 Цампа (также цзамба, дзамба): 1) мука из поджаренных ячменных зерен, 2) молочный чай, заправленный этой мукой.

19 Монастырь Гумбум (также Кумбум, полностью — Гумбум Чжамбалинг, «Обитель со ста тысячами изображений») — крупнейший буддийский центр в северо-вос-точном Тибете, основанный в 1533 году.

20 Лобзанг-Дракпа Цзонхава (1357—1419) — один из крупнейших религиозных деятелей Тибета; его реформы во многом определили облик северного буддизма в XVII XX веках.

21 Гелугба (Гелугпа, «путь добродетели») — буддийская школа, созданная Цзон-хавой и получившая с течением времени господство в религиозной жизни тибетцев, монголов, бурят, калмыков и тувинцев. Существуют распространённые названия двух школ тибетского буддизма: «секта желтошапочников» для Гелугпа и «секта красношапочников» для Ньингмапа. Ньингмапа — наиболее старая школа, начало истории которой традиционно относят к VIII веку. К юго-восточной Азии «красношапочная» Ньингмапа не имеет никакого отношения. Буддизм юго-восточной Азии (преимущественно буддизм тхеравады) и тибетский буддизм (тантрический буддизм или буддизм ваджраяны) относятся к принципиально различным направлениям этой мировой религии.

22 Канджур (Ганджур) — собрание тибетских переводов санскритских текстов, возводимых традицией к Будде Шакьямуни. Данджур — собрание тибетских переводов санскритских текстов, являющихся в основном комментариями к проповедям Будды. Данджур состоит из 225 томов, Ганджур в различных изданиях — из 92, 100 или 108 томов.

23 Источник, откуда взято описание «буддийского рая», не ясен; судя по именам Яо-Ши и Амин-Тофу, он не имеет отношения к тибетскому буддизму. Представление о рае как «области вечного блаженства» (аналогичное христианскому и мусульманскому представлениям) изначально в буддизме отсутствовало. В классической буддийской космологической схеме, состоящей из 36 расположенных по вертикали уровней, «трем высшим сферам» могут соответствовать или верхние ярусы камалоки (чувственного мира), или арупалока — сфера чистого сознания как высшая сфера бытия. В то же время в буддизме махаяны (и в тибетском буддизме) имеются представления о прекрасных мирах, созданных Буддами — буддакшетрах. Наиболее известны Сукхавати («Западный рай» Будды Амитабхи), Абхирати («Восточный рай» Будды Ак-шобхьи), а также «рай» Потала бодхисатвы Авалокитешвары.

24 См. прим. 19.

25 Чэнь И (1901 —1972) — китайский партийный, военный и государственный деятель. Член Китайской коммунистической партии с 1923 гогда, с 1927 года занимал различные руководящие посты. В 1956 году был членом Политбюро КПК, заместителем премьера Государственного Совета, заместителем председателя Государственного комитета обороны, маршалом КНР и мэром Шанхая. Министром иностранных дел КНР Чэнь И стал в 1958 году.

26 В 1956 году Чэнь И было 55 лет.

27 Хребет Тангла — южная часть горной системы Куньлунь.

28 Трансгималаи (Гандисышань) — горная система, отделяющая Внутренний Тибет от Внешнего (Северного). Ньенчен-Тангла — горный хребет, являющийся частью Трансгималаев.

29 Перевал Тангла (Тонгла) находится в Гималаях, то есть не имеет отношения к одноименному горному хребту.

30 Монастырь Брайбун (Брайпунг, Дрепунг и т. д.) — крупнейший монастырь школы Гелугаа, основанный в 1416 году учеником Цзонхавы Джамджаном Чхойдже Данги Палденом.

31 Юань Шикай (1859—1916) был президентом Китайской Республики в 1912— 1916 годах.

32 Династия Цин правила Китаем в 1644—1911 годах, то есть 268 лет.

33 По другим описаниям Лхасы, Бако («Торговая») — не площадь, а главная городская улица.

34 Чаще это сооружение называют храмом Чжоккхан (Чжокхан, Чжокан). Сунц-за-Каньбу — более принято написание Сонгцэн Гампо или Сронцзангамбо. Сонгцэн Гампо — царь (цэнпо) Тибета в 627—650 (или в 629—649) годах. Традиция приписывает ему объединение страны, покровительство буддизму как государственной религии, перенос столицы в Лхасу, введение письменности, активные строительство и внешнюю политику.

35 Или в феврале.

36 «Ива династии Тан», несмотря на внушительные размеры, вряд ли была ровесницей династии (618—907). Это название основано на устной традиции. Гранитная плита — видимо , подлинный эпиграфический памятник IX века, на ней высечен текст китайско-тибетского договора 822 года.

37 Субхас Чандра Бос (1897—1945) — индийский политик. С 1928 года вместе с Джавахарлалом Неру был лидером левого крыла партии Индийский национальный конгресс. В 1939 году создал радикальную националистическую партию «Форвард блок». Большинство лидеров индийского национально-освободительного движения с началом Второй мировой войны воздержалось от сотрудничества с государствами-агрессорами — то ли предугадав исход событий, то ли понимая, что коллаборационизм непоправимо запятнает их репутацию. С. Ч. Бос «пошел иным путем»: в 1941 году бежал в Германию, затем оказался в оккупированной японцами Бирме, где в 1942 году объявил себя главой правительства «Свободной Индии», а из пленных индийцев создал «Индийскую национальную армию», принявшую участие в войне на стороне японцев. После разгрома японцев в Бирме был арестован англичанами и погиб в августе 1945 года (самолет, перевозивший его из одного места заключения в другое, разбился). Версия о том, что английские спецслужбы таким способом ликвидировали Боса, не подтверждена и не опровергнута. Вполне вероятно, что в условиях нового подъема национально-освободительного движения английские власти сочли такую развязку

наилучшим выходом, так как, в отличие от европейских коллаборационистов, «индийский Власов» пользовался широкой популярностью. Подтверждение тому и наблюдал В. В. Штейнберг: спустя 11 лет после гибели Боса его портреты были чуть ли не непременной деталью убранства индийских торговых лавок.

38 Ташилунпо (также Ташилхунпо, Дашилхумбо и т. п.) — монастырь в Шигацзе, основанный в 1447 году учеником Цзонхавы Г едун Дубом (1391 — 1474), объявленным в XVI веке I Далай-ламой. Дэцан Поцан (правильнее Дэцан-Пхобран, «Дворец великого спокойствия») — одна из резиденций Панчен-ламы.

39 VIII Панчен-лама жил в 1853—1886 годах.

40 Здесь необходим хотя бы краткий экскурс в историю взаимоотношений да-лай-лам и панчен-лам. Титул далай-ламы впервые появился в конце 1570-х годов — был пожалован монгольским правителем Алтан-ханом Соднаму Джамцо (1543— 1588). Преемник Соднама Джамцо в начале XVII века пожаловал титул панчен-ламы своему учителю Ловзану Чхойджану. Носители обоих титулов вскоре принялись себя «удревнять» до XIV века, то есть объявлять себя перерожденцами учеников Цзонхавы Гедун Дуба (см. прим. 38) и Гедуба (1358—1438). Соднам Джамцо считается

III Далай-ламой, а Ловзан Чхойджан, ставший I Панчен-ламой, — четвертым перерожденцем Гедуба. Итак, с одной стороны, реально титул далай-ламы появляется раньше, а титул панчен-ламы был впервые пожалован далай-ламой; с другой стороны, традиция считает панчен-лам воплощениями Будды Амитабхи, а далай-лам — воплощениями «всего лишь» Бодхисатвы Авалокитешвары — эманации Амитабхи. Это дает панчен-ламам «доктринальное преимущество» перед далай-ламами, которое, правда, корректируется разницей в возрасте: когда панчен-лама существенно старше далай-ламы, то первый становится духовным руководителем последнего, а если наоборот, то возникает противоположная ситуация. Со времени V Далай-ламы (1617—1682) до 1950-х годов в Тибете существовал теократический государственный строй, при котором духовная и светская власть была сосредоточена в руках далай-лам. Панчен-ламы могли осуществлять функции светской власти в основном в области Цзан, где находится город Шигацзе с монастырем Ташилунпо и другими их резиденциями. Но в сфере духовной власти наличие двух первоиерархов время от времени приводило к соперничеству и конфликтам, обострившимся с конца XIX века. При этом далай-ламы в целом довольно последовательно отстаивали суверенитет или широкую автономию Тибета, а панчен-ламы ориентировались на Китай. Когда в 1910 году китайское правительство попыталось усилить контроль над Тибетом и ввело войска в Лхасу, XIII Далай-лама бежал к индийской границе, где и дождался падения династии Цин, тогда как IX Панчен-лама всё это время оставался в Шигацзе. В 1922 году он вступил в конфликт с Далай-ламой и выехал в Китай, где и прожил остаток жизни (1923—1937). X Панчен-лама (1938—1990), у которого был на аудиенции В. В. Штейнберг, детство провел в Китае и в десятилетнем возрасте, сразу после провозглашения КНР, подписал обращение к новому правительству об «освобождении Тибета», что и стало одним из формальных оснований китайского вторжения в 1950 году. X Панчен-лама участвовал и в пекинских переговорах 1951 года, после чего (правда, вместе с XIV Далай-ламой) стал членом Всекитайского Комитета Народного Политического Консультативного Совета Китая, впервые появился в Тибете и получил в управление обширные территории. Сравнение воспоминаний В. В. Штейнберга (1956) и журналиста М. Г. Домогацких (1959) показывает быструю эволюцию X Панчен-ламы в сторону всё большей лояльности Пекину. В 1959 году он ездил уже не на «Форде», а на «семиместном лиму-

зине с маркой Горьковского автомобильного завода», с советским журналистом беседовал не «10—12 минут», а три с половиной часа, произнося фразы вроде: «Тибет, сбросивший с себя рабство и крепостничество, вышел на прямую дорогу к счастью. И никто уже не в силах заставить наш народ свернуть с этой широкой и ясной дороги» (см.: Домогацких М. Г. Утро Тибета. М., 1962. С. 86—88). До создания Тибетского автономного района X Панчен-лама формально возглавлял управление Тибетом. Лояльность не защитила его от некоторых репрессий; так, с 1964 года он был отстранен от участия в общественной жизни. Вновь появился он на политической арене в 1978 году и с тех пор до кончины занимал пост заместителя председателя Исполнительного Комитета Всекитайского Собрания Народных Представителей.

41 Народная Республика Бангладеш возникла в 1971 году (до того с 1947 года — провинция Восточная Бенгалия в составе Пакистана). Доля буддистов на территории Бангладеш менее процента.

42 Определение Бутана и Сиккима как «вассальных княжеств» неточно. Отношения, которые можно назвать в той или иной мере протекторатом над Бутаном и Сиккимом, достались Индии от английского колониального правительства. Королевство Бутан до сих пор остается суверенным государством, «особые отношения» которого с Индией регламентируются в основном соглашением 1949 года, обязывающим Бутан «следовать советам Индии по вопросам внешней политики». Княжество Сикким с 1949 года стало индийским протекторатом, а с 1975 — штатом Индии.

43 Шерпы (шерпа) — тибетоязычный этнос, живущий в основном в Непале. Поскольку шерпов часто нанимали различные гималайские экспедиции, постольку слово «шерпы» получило, кроме этнонима, еще два значения: 1) обслуживающий персонал экспедиции (носильщики, проводники, повара и т. п.), причем не только собственно шерпы и не только в Гималаях; 2) на англо-американском политическом жаргоне — чиновники, клерки и всякого рода помощники, выполняющие организационно-подготовительную работу для публичных политиков.

44 Речь вдет о знаменитой британской экспедиции 1953 года, завершившейся первым покорением высочайшей вершины мира Эвереста (Джомолунгмы). Основной вершины достигли новозеландец Э. Хиллари и старшина носильщиков и проводников («шерпа сирдар») Тенцинг Бхотия Норгей. Руководитель экспедиции Дж. Хант в этом восхождении не участвовал. Ч. Эванс и Т. Бурдиллон смогли дойти только до южной вершины (закончился кислород).

45 Гуркхи (горкхи, гурки) — индоязычньш этнос, доминирующий в Непале. После объединения Непала в 1769 году гуркхским правителем Притхви Нарайаном непальцы трижды вторгались в Тибет. Тибетско-непальские войны 1788—1789 и 1791 — 1792 годов закончились поражением Непала. Англичане к этим войнам не имели прямого отношения, а Китай оказал Тибету существенную военную и дипломатическую помощь. Война 1855—1856 годов завершилась победой Непала, который по мирному договору получал ежегодную дань и торговые привилегии. Британия (Ост-Индская компания) прямо не участвовала и в этой войне, но, очевидно, подстрекала Непал и помогала ему. Китай не принимал участия в третьей тибетско-непальской войне, потому что она совпала с такими событиями, как вторая «опиумная» война, крестьянская война тайпинов и другие восстания.

46 Строительство дворца на горе Марпори предпринималось в VII веке при Сон-гцэн Гампо. Современная Потала строилась, видимо, на месте остатков этого дворца при V Далай-ламе (1617—1682), начиная с 1645 года. Центральная (основная) часть Поталы — «Красный дворец», по-тибетски «Пхобран Марпо».

47 XIII Далай-лама Тхубдан Джамцхо (1876—1933) — один из наиболее выдающихся тибетских правителей.

48 Строительство загородного дворцово-паркового ансамбля Норбулинга (Нор-булинка) завершилосьв 1783 году при VIII Далай-ламе (1757—1804).

49 Если такая фраза была произнесена, то XIV Далай-лама вольно или невольно ввёл собеседников в заблуждение. Первым иностранцем, которого увидел (в четырёхлетием возрасте!) Далай-лама, был глава британской дипломатической миссии в Тибете Хью Ричардсон; они встречались и позже (см.: Далай-лама XIV Моя страна и мой народ. Воспоминания Его Святейшества Далай-ламы XIV. СПб., 2000. С. 29). В мемуарах, написанных в 1962 году, Далай-лама отмечает, что в 1948 году «во всем Тибете было шесть европейцев»: британский миссионер, два британских радиста и «три беглеца из британских лагерей для интернированных лиц в Индии» (там же.

С. 78). Определенно он встречался с двумя из беглецов — австрийскими альпинистами Петером Ауфшнайтером и Генрихом Харрером, история которых широко известна по воспоминаниям Г. Харрера (см.: Харрер Г. Семь лет в Тибете. М., 2002) и фильму «Семь лет в Тибете (1997, режиссер Ж.-Ж. Анно, в главной роли Б. Питт). Г. Харрер жил в Лхасе с января 1946 до ноября 1950 года. Что касается журналистов, то В. Б. Кассис, В. В. Овчинников и француз (очевидно, М. Маньян) входили в состав группы из десяти журналистов, совершивших длительную поездку по Тибету в 1955 году. Полностью перечисляет своих зарубежных коллег В. В. Овчинников: «Алан Уин-нингтон из Англии, Мартин Деринг из Германской Демократической Республики, Франко Каламандрей и Тереза Регард из Италии, Мариан Белицкий из Польши, Израэл Эпштейн из США, Мариус Маньян из Франции, Карел Беба из Чехословакии» (Овчинников В. В. Путешествие в Тибет. С. 6, 7). Все они были на аудиенции у Далай-ламы. Кроме Кассиса и Овчинникова, некоторые из них также написали книги о Ти-бете. См., например: ВеЪа К. “Tajemny” Tibet. Praha, 1958; Epstein I. Tibet Transformed. Beijing, 1983 (по материалам поездок 1955, 1965 и 1976 годов): Magnien М. Ее Tibet sans mystere. Paris, 1959; idem. Symphonies tibetaines. Geneve, 1963; Winmngton A. Tibet. Record of a Journey. London, 1957 (русск. пер.: Уиннингтон А. Тибет. Рассказ о путешествии. М., 1958.

50 Обычно принято написание «хадак».

51 Ламаизм — термин, совпадающий с понятием региональной (северной) формы ваджраянистского буддизма, но с середины XX века самими буддистами рассматриваемый как неточный, устаревший и некорректный. Далай-лама является главой «ламаизма» в том смысле, что он — высший религиозный авторитет для буддистов Тибета, Монголии, Бутана, Бурятии, Калмыкии, Тувы. Новрядлиего можно назвать «главой мирового буддизма», поскольку «мировой буддизм» не имеет единой организации и иерархической структуры. По сходной причине никто не называет, например, римского папу «главой мирового христианства».

52 XIV Далай-лама родился в деревне Такцер уезда Докхам провинции Цинхай (историческая область Амдо). В мемуарах он не вспоминает о каких-либо знатных предках, а пишет о своем происхождении «из скромной семьи крестьян» (Далай-лама XIV. Ук. соч. С. 15).

53 О монастыре Бробун (Брайбун) см. прим. 30. Сера (Сэра) основал в 1419 году ученик Цзонхавы Джамчен Чхойдже Шакья Ешей. Монастырь Галдан (Галдан-нам-пар-чжамбалинг) основан в 1409 году самим Цзонхавой, который там и похоронен. Все эти крупнейшие монастыри — цитадели школы Гелугаа располагались в столичной области Уй вблизи Лхасы.

54 В период фактической независимости Тибета в 1912—1951 годах китайские губернаторы там отсутствовали. XIV Далай-лама подчеркивал, что в 1912—1934 годах в Тибете вообще не было никаких представителей китайского правительства. Такие представители появились там в 1934 году под предлогом участия в обрядах по случаю кончины XIII Далай-ламы. Они оставались в Лхасе и пытались играть роль дипломатической миссии до 1949 года, когда после падения гоминьдановского правительства «были выдворены» (Далай-ламаXIV. Ук. соч. С. 75, 76).

55 В мемуарах XIV Далай-ламы этого эпизода нет.

56 Далай-ламу действительно сопровождали воины кхампа, но маршрут беглецов не имел отношения к району Кхам: они двигались в пределах правобережья Брахмапутры в общем направлении на юго-восток и вышли к восточному стыку границ Индии, Тибета и Бутана.

57 XIV Далай-лама познакомился с Дж. Неру в Пекине в 1955 году и встречался с ним во время паломничества в Индию. В 1959 году Дж. Неру не встречал его на границе, они встретились некоторое время спустя в Мисоре.

58 Дарджилинг не был резиденцией XIV Далай-ламы. С весны 1959 года он жил в Мисоре (севернее Дели), а через год индийское правительство предоставило ему постоянную резиденцию в Дхарамсале (штат Химачал-Прадеш).

59 Нобелевская премия мира была вручена XIV Далай-ламе в декабре 1989 года.

60 Джамо и Бэма — городки в юго-восточной части Тибета.

61 Аннам — устаревшее (применявшееся до середины XX века) наименование Вьетнама или его северной части. Наблюдение Штейнберга не говорит о том, что эти люди не тибетцы, а отражает хорошо известную гетерогенность тибетцев, наличие у них двух основных антропологических типов.

62 Ганьцзы (тибетское название Гардзе) — город уже в пределах провинции Сычуань, восточнее тибетской границы, прошедшей к этому времени по реке Янцзыцзян.

63 О Ганьцзы, Сикане и Тибетском автономном районе см. прим. 1, 5, 62.

64 Дэгэ — видимо, тибетский город Дерге на левом берегу Янцзыцзян.

65 Сакья, или Сакьяпа — одна из «старых» школ тибетского буддизма, доминировавшая при поддержке монгольской династии Юань во второй половине XIII — первой половине XIV века. Красношапочными чаще назывались секты Ньингмапа и часть секты Кармапа (см. прим. 21). Г. Ц. Цыбиков, столкнувшись с неясностью определения «красные шапки», склонялся к мнению, что красношапочными могли называться все «старые» секты в отличие от «новой» желтошапочной Гелугпа (см.: Цыбиков I. Ц. Избранные труды в двух томах. Т. 1. Буддист-паломник у святынь Тибета. Новосибирск, 1991. С, 105).

66 Кандин — тибетское название Дардо.

67 Отмечу, что нападение на экспедицию произошло в пределах провинции Сычуань, хотя и на территории только что вошедшего в её состав Сикана, в восточной части тибетского этнического ареала. Невозможно опредёленно сказать, что это было: «обыкновенный бандитизм» или партизанская акция тибетских (сиканских) сепаратистов.