CC BY
26
16. Крих С.Б. Другая история: «Периферийная» советская наука о древности. -М.: Новое литературное обозрение, 2020. - 320 с.
17. Общественные науки в СССР. 1917-1927. - М.: Работник просвещения, 1928. - 329 с.
18. Очерки истории исторической науки в СССР. - М.: Издательство Академии наук СССР, 1955. - Т. 1. - 692 с.
19. Чистяков Г.П. Библейские чтения: Новый Завет. - М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2020. - 400 с.
20. Шепилов Д.Т. Непримкнувший. - М.: Вагриус, 2001. - 611 с.
21. Dew N. Orientalism in Louis XIV's France. - Oxford: Oxford univ. рress, 2009. -301 p.
22. Hazard P. La crise de la conscience européenne. 1680-1715. - Paris: Fayard, 1961. - 444 p.
23. Kolakowski L. Modernity on endless trial. - Chicago: Chicago univ. press, 1991. -267 p.
2020.03.022-028. СИДОРОВА С.Е. ЖЕНСКАЯ ПРИСЛУГА В КОЛОНИАЛЬНОЙ ИНДИИ: ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ В ИСТОРИОГРАФИИ. (Обзор).
2020.03.022. CHAUDHURI N. Memsahibs and their servants in nineteenth-century India // Women's history review. - 1994. - Vol. 2, N 4.- P. 549-562.
2020.03.023. CHAUDHURI N. Memsahibs and motherhood in nineteenth-century India // Victorian studies. - 1988. - Vol. 31, N 4. -P. 517-535.
2020.03.024. GROSSMAN J. Ayahs, dhayes, and bearers: Mary Sherwood's Indian experience and «Constructions of subordinate others» // South Atlantic review. - 2001. -Vol. 66, N 2. - P. 14-44.
2020.03.025. SEN I. Colonial domesticities, contentious interactions: Ayahs, wet-nurses and memsahibs in colonial India // Indian j. of gender studies. - 2009. - Vol. 16, N 3. - P. 299-328.
2020.03.026. CONWAY S. Ayah, caregiver to Anglo-Indian children, c. 1750 - 1947 // Children, childhood and the youth in the British world / Robinson S., Sleight S. (eds.). - London: Palgrave Macmillan, 2016. -P. 41-58.
2020.03.027. CHAKRABORTY S. From Bibis to Ayahs: sexual labour, domestic labour, and the moral politics of empire // Servants' past. Late eighteenth to twentieth-century South Asia / Sinha N., Varma N. (eds.). -New Delhi: Orient black swan, 2019. - Vol. 2. - P. 41-72.
2020.03.028. VARMA N. The many lives of Ayah: life trajectories of female servants in early nineteenth-century India // Servants' past. Late eighteenth to twentieth-century South Asia / Sinha N., Varma N. (eds.). -New Delhi: Orient black swan, 2019. - Vol. 2. - P. 73-108.
Ключевые слова: Британская Индия; колониализм; домашние слуги; труд; няня; айя.
Слуги были востребованы во все эпохи и во всех обществах и составляют огромную часть современной рабочей силы. Это особенно актуально для густонаселенного региона Южной Азии, где до сих пор функционирование огромного числа хозяйств, даже весьма среднего достатка, обеспечивается домашними работниками, и эта практика ни в коей мере не демонстрирует тенденции к угасанию.
В колониальное время слуги также были важными фигурами в англо-индийском быту. В XVIII-XIX вв. едва ли не первое, что поражало приезжавших в Индию англичан, в большинстве своем выходцев из средних небогатых слоев общества, привыкших на родине обходиться скромным количеством помощников, был внушительный штат прислуги в их новых домовладениях. Как правило, он исчислялся десятками людей и был укомплектован почти полностью мужчинами. Едва ли не единственной слугой женского пола в доме была айя (aya), которая выполняла функции горничной при госпоже или няни при ребенке1. Айя была допущена в приватное пространство спальни и детской и имела тесные отношения, как с белой мемсахиб, так и ее малолетними отпрысками. Особое гендерное положение в доме, высокий уровень ответственности, диктуемой возложенными на нее обязанностями, физическая приближенность к хозяевам и длительность ежедневных контактов делали ее важной фигурой в хозяйстве и выделяли в ряду другой многочисленной прислуги. Неслучайно айя регулярно появлялась сначала в колониальных нарративах, а затем оказалась героиней исследовательских текстов.
Объектом внимания последних она стала в 1980-х годах, а самые новые статьи об этих служанках вышли в 2019 г. в сборнике
1 Женщинами еще могли быть подметальщицы (мехтарани) или нанимаемые на краткосрочную работу кормилицы (амы или дайи).
«Прошлое слуг». За несколько десятилетий в промежутке между этими публикациями тема женской прислуги в колониальном англо-индийском доме рассматривалась по-разному, что было следствием сменявшихся или наслаивавшихся друг на друга методологических подходов и историографических традиций. В дальнейшем, приводя примеры конкретных работ, я кратко остановлюсь на более ранних, уже известных и доступных текстах и уделю основное внимание двум статьям из упомянутого сборника.
Поскольку в основе отношений доминирования, подчинения, субординации, иерархии, лояльности, преданности, складывающихся между хозяевами и слугами, лежит труд, т.е. выполнение за плату / вознаграждение / содержание (в той или иной форме) работы по хозяйству или обслуживанию телесных нужд господ, то заданная проблематика формально укладывается в рамки исследований труда (Labor studies). Однако эта дисциплина, находясь под влиянием марксизма, увлеченная проблемами индустриального рабочего класса (пролетариата), историей рабочего движения и тред-юнионов, практически игнорировала другие группы трудящихся. Объясняя этот парадокс, авторы «Прошлого слуг» пишут: «Кажется, что нежелание исследователей труда обсуждать домашних слуг и сферу обслуживания проистекает из восприятия их как незначительного явления, не заслуживающего того, чтобы маркироваться понятием "труд". Другая причина слепоты исторических штудий, конечно же, кроется в мощной марксистской традиции фундаментального разделения труда на производительный и непроизводительный, что определяло отсутствие у историков интереса к написанию истории домашнего труда»1.
Зато слуги оказались в поле зрения «постколониальной теории» и связанных с ней гендерных исследований, новой имперской истории, и, главное, исследований «субалтернов», т.е. тех, кто находится в подчиненном положении во властной иерархии (Subaltern studies). Для этих историографических традиций значимы были другие (помимо труда) категории, через которые объективируются отношения между хозяевами и слугами - гендер, раса, каста, этнорелигиозная или социальная принадлежность. Эти кате-
1 The project // Servants pasts. European research Council funded project 201518. - URL: https://servantspasts.wordpress.com/the-project/
гории успешно работают в зонах культурных контактов, которые и возникают в процессе колониального столкновения, создавая конфликтные бинарные оппозиции по принципу свой - чужой или, наоборот, размывая между ними границы до состояния гибридности.
Следует также учитывать, что выбор того или иного исследовательского подхода или ракурса зачастую определяется наличием фактического материала, который применительно к теме слуг, плохо видимой и слышимой в исторической ретроспективе социальной группе, предсказуемо скуден. Так вот опыт общения англо-индийцев с домашними работниками, которые становились для них представителями других, осуществляли связи с чуждым миром, являлись источниками информации о нем, оказался довольно детально зафиксирован в британских колониальных нарра-тивах, что и сделало их привлекательными для «постколониальных исследований». Строго говоря, эти тексты относятся к «хозяйскому» корпусу источников, где челядь представлена глазами тех, кому они прислуживали. Тем не менее в письмах, дневниках, травелогах англичан слуги, оставаясь порой безымянными, были участниками реальных бытовых сцен, действовали в конкретных обстоятельствах каждодневной рутины хозяйственной деятельности. Включенность в уникальные жизненные ситуации индивидуализировала их и отличала от безликой массы местного населения, которое в рамках тех же исследований труда или шире марксистской традиции рассматривалось главным образом как объект экономической эксплуатации и непосильного налогообложения со стороны колонизаторов. «Постколониальная» же теория пыталась рассматривать слуг как представителей другой культуры, а эпизоды с ними служили иллюстрациями или материалом для анализа кросс-культурных связей в имперском контексте.
В этом ключе выполнены работы Н. Чаудхури, которая одной из первых обратилась к теме европейских женщин и домашнего быта в колонии. В двух статьях 1988 г. она показала, как тексты, создававшиеся английскими женщинами, в основном контактировавшими с туземными слугами, способствовали принижению образа индийцев и Индии в целом в глазах читающей публики в Британии, а сами мемсахибы таким образом активно участвовали в процессе расового и культурного дистанцирования (022). Более подробно она исследовала феномен материнства европеек в усло-
виях тропиков, где айи и дайи оказывались их вынужденными и незаменимыми спутницами (023).
Более позднее исследование Дж. Гроссман (024) построено на анализе дидактических произведений Мэри Шервуд (17751851), уже названия которых содержат не только указания на конкретные категории прислуги, но и то самое противопоставление своих и чужих: «Леди и ее айя. Индийская история», «История маленькой Люси и ее дайи», «История маленького Генри и его носильщика». Эти рассказы с завидной регулярностью используются исследователями в качестве источников при изучении колониального домашнего быта в Индии. Гроссман на их основе анализирует прозелитскую деятельность англичанок, в том числе среди домашних слуг и обращает внимание, что вопреки расхожему и упрощенному образу индусов в качестве развращенных и примитивных язычников, создававшихся представителями евангелической церкви, в текстах Шервуд айи и дайи, ухаживавшие за английскими детьми, обнаруживали весьма привлекательные человеческие качества. Тем сложнее было англичанам демонстрировать моральное превосходство, основанное на христианской вере (024).
И. Сен отталкивается от распространенного в колониальное время восприятия дома как модели империи, что делало поддержание порядка и дисциплины в индивидуальном хозяйстве задачей почти государственной важности. Однако в этой микроистории Сен обнаруживает, что отношения между имперскими хозяевами (мемсахибами) и колониальными подданными (слугами) были сложными и амбивалентными. Привязанность английских детей, следующего поколения правителей, к туземным няням, общение с ними на местных языках, усвоение перенимаемых у них манер и привычек подрывали авторитет родителей, нарушали каналы коммуникации и вели к перераспределению ролей между матерями и их субститутами в лице ай. В результате колониальные домохозяйства превращались в пространства конфликта и неспокойствия, на микроуровне демонстрируя слабость и нестабильность имперской власти (025).
Примечательно, что все эти работы рассматривают айю в роли няни, а не горничной, тем самым связывая эти частные сю-
жеты еще и с такими крупными исследовательскими блоками, как история материнства и детства1.
Постколониальные исследования, основанные на критике ориентализма, деконструкции искаженных репрезентаций, оперировали понятиями (раса, гендер, класс, цивилизационно-культур-ные различия), изначально содержащими потенциал конфликтности, дуализма, иерархичности, неравенства. Частично преодолеть господство бинарных оппозиций в качестве основы критического анализа позволяют вышедшие в последние десятилетия на передний план новейшие тенденции в гуманитарных, общественных и естественных науках, сформированные теоретико-методологическими «поворотами». Последние в качестве аналитических единиц предлагают нейтрально-универсальные категории - мобильность, пространство, аффект, визуальность, материальность и т.п.2
Например, совмещение гендерной истории и мобильного поворота позволило высветить уникальную группу путешествующих ай (travelling ayahs), которые курсировали на кораблях между Индией и Британией, обслуживали английские семьи в пути и иногда надолго задерживались в Англии. Этот сюжет лишь недавно оказался в поле зрения историков и сразу породил целый пласт исследовательских текстов3, просветительский проект, осуществляемый
1 Панорамный взгляд на трансформацию роли и статуса женской прислуги от кормилицы в Могольской империи к няне в Британской Индии предлагается в статье: Суворова А.А. От шахской кормилицы (daï) до туземной няньки (aya) // Восток (Oriens). - 2018. - № 4. - С. 70-76.
2 Об опыте применения аналитических подходов в рамках аффективного поворота, когда в центре внимания оказался чувственный опыт взаимоотношений между мемсахибами и айями, вобравший такие эмоции, как страх и недоверие, см.: Сидорова С.Е. Опиум в молоке и брань на языке: недоверие и страх в английских детских колониальной Индии XIX в. // Электронный научно-образовательный журнал «История». - 2018. - Т. 9, вып. 9 (73). - С. 25.
3 См., напр.: Robinson O. Travelling Ayahs of the nineteenth and twentieth centuries: global networks and mobilization of agency // History workshop j. - 2018. -Vol. 86, Autumn. - P. 44-66; Stadtler F., Visram R. A home for the Ayahs: From India to Britain and back again. - URL: https://www.ourmigrationstory.org.uk/oms/a-home-for-the-ayahs-; Stanley J. Ayahs who travelled: Indian nannies voyaging to Britain in the nineteenth century // Black and Asian studies Association Newsletter. - 2011. -January. - P. 5-8; Stanley J. Black history month: Ayahs at sea. - URL: http://womenshistorynetwork.org/black-history-month-ayahs-at-sea; Visram R. Ayahs,
краеведческим музеем в лондонском районе Хакни1, где находился «Дом ай», дававший приют служанкам, не сумевшим сразу или вообще уехать обратно в Индию, и даже дал толчок изучению более масштабного феномена «женской морской истории»2. Путешествующая айя предстает в разных ипостасях от жертвы колониальной системы, отвергнутой своими нанимателями и оставшейся без средств к существованию, до ключевой фигуры, осуществлявшей связь между различными частями империи, обладавшей специфическим опытом и знаниями, которые позволяли ей диктовать правила хозяевам.
Сьюзан Конвей, которая также сфокусировалась на жизненных перипетиях нянь, оказавшихся в Британии, построила исследование на сравнении их реальных судеб и их образов, зафиксированных на многочисленных живописных полотнах, где они изображены в кругу английских семей. В статье «Айя, няня для англо-индийских детей» она рассматривает визуальные свидетельства эпохи не как произведения искусства, а социальные конструкты, призванные создавать правильные образы и представления о Британской Индии. Выставленные на обозрение полотна были призваны не только увековечить память о конкретных людях, но и утвердить определенную идеологию, систему ценностей, кодекс поведения, полезные и приемлемые для имперского общества (026).
Авторы всех этих работ взялись за непростой труд поиска источников и выуживания из них по крупицам сведений о слугах в целом и айях в частности. При упомянутом дефиците информации о «молчащих» субалтернах большое значение имеет простое накапливание фактического материала, тщательное просеивание давно введенных в оборот источников (письма, мемуары, дневники, травелоги, руководства по домохозяйству, медицинские справочники, носители визуальной информации) на предмет поиска
Lascars and Princes: The story of Indians in Britain 1700-1947. - New York: Routledge, 1986. - P. 304.
1 Addley E. A One-way Passage from India: Hackney Museum Explores Fate of Colonial Ayahs. - URL: www.theuardian.com/culture/2020/mar/01/one-way-passage-from-india-hackney-museum-colonial-ayahs-london.
2 Пример изучения такого феномена - сайт Джо Стенли. См.: www.jostan
ley.biz
необходимой информации и освоение менее задействованных источников, каковыми в данном случае являются, например, материалы судебных дел, в которых слуги выступали свидетелями или обвиняемыми, или бухгалтерские книги, фиксировавшие хозяйственную деятельность домовладений.
Эту задачу как одну из главных видят перед собой и инициаторы проекта «Прошлое слуг». Двухтомное издание1 стало итогом многолетнего проекта с тем же названием, авторы которого Нитин Синха (Центр изучения современного Востока им. Лейбница, г. Берлин) и Нитин Варма (международный исследовательский центр «Работа и жизненный цикл человека в глобальной истории», г. Берлин) ставили своей целью превратить слуг из редко упоминаемых маргинальных объектов в центральные фигуры исторических исследований.
В методологическом плане они не отказываются от традиции исследований труда (Labor studies), но предлагают обогатить их новым сегментом знаний, чтобы преодолеть ограниченность изначального подхода. Поэтому в качестве аналитической единицы они предлагают взять не труд, не субалтернов (в качестве мар-гинализированных групп общества), не других (в качестве антитезы будь то хозяевам, колонизаторам, представителям производительного труда и т.п.), а самих слуг, для определения которых ключевыми являются понятия обслуживание как особой формы труда (menial) и домохозяйство (domus) как место его приложения.
Однако последняя категория, как мне представляется, не носит исчерпывающего характера. Существует немало ситуаций, в которых отношения по схеме хозяин - слуга реализуются в отсутствие дома или домохозяйства, и объектом обслуживания являются телесные нужды или физиологические потребности первого участника диады. Более релевантным критерием (наряду с рядом других), маркирующим работника как слугу, может служить установление с хозяином отношений личной зависимости, выполнение им трудовых обязанностей в частном / приватном пространстве, включающем не только дом, но и тело хозяина. В таком случае
1 Первый том охватывает период с XVI по XVIII в., т.е. эпоху Могольской империи, второй том - период с конца XVIII в. до конца XX в., т.е. колониальное и постколониальное время.
домохозяйство остается архиважной, но составной частью более универсального понятия приватной территории.
Как бы то ни было, участники проекта, поставив домашних слуг и домашнее хозяйство в центр своих штудий, предложили объединить их в рамках еще одного поворота - domestic turn, который еще не имеет благозвучного русскоязычного аналога. Своеобразным «манифестом» нового подхода можно считать следующий текст: «Оба тома и особенно вводные части к ним призваны инициировать и консолидировать "domestic turn" в социальной истории Южной Азии. Это ни в коей мере не означает площадки, существующей за пределами истории, напротив, это пространство -домашнее (domestic) - создается путем детального исследования и обнаружения его взаимосвязей с законами, обычаями, практиками, которые регулируют сферу публичного. Следующая за этим новация проекта состоит в попытке локализовать и проанализировать формы социальных отношений, инкапсулированных в "домашнем микрокосме", для которого связка хозяин - слуга является ключевой, а временами и фундаментальной. И, наконец, самое важное заключается в том, чтобы написать такую социальную историю домашних слуг, в которой "социальное" простирается от институционального и структурного до будничного и дискурсивного. Размещение слуг в качестве центрального объекта анализа в индийском социальном контексте ставит вопрос, схожий с тем, что в свое время определил историографический сдвиг в исследованиях атлантического рабства: является ли южноазиатское общество обществом слуг или обслуживающим обществом?»1
А теперь можно рассмотреть, как предложенный подход реализуется в двух статьях второго тома, посвященных айе. Обе они интегрированы в раздел «Женская прислуга и нравственный порядок». В статье Сатьясикхи Чакраборти, доцента колледжа Нью-Джерси, «От биби к айе: сексуальное обслуживание, домашний труд и нравственные принципы империи» (027) анализирует процесс замещения в английских колониальных домах индийских любовниц (биби) горничными (айя) на фоне изменявшихся нрав-
1 Servants' past. Late eighteenth to twentieth-century South Asia / Sinha N., Varma N. (eds.). - New Delhi: Orient black swan, 2019. - Vol. 2. - P. 2.
ственных установок, лежавших в основе британского имперского проекта.
В XVIII в. колониальный проект был сугубо мужским делом, что стало причиной как демографических проблем в метрополии, так и определенного домашнего уклада англичан в Индии, характерной чертой которого было присутствие в их жизни наложниц, рабынь и детей-полукровок1.
Автор сосредоточивается на переломном моменте на рубеже XVIII-XIX вв., когда «межрасовые связи и домашнее рабство» стало источником беспокойства в кругах английской правящей элиты, озаботившейся вопросами репутации империи, поставившей задачей, по выражению Энн Столер, «сделать империю ува-жаемой»2. В результате созданная британцами «десексуализиро-ванная фигура айи стала ключевой в процессе производства мемсахиб и воспроизводства расово чистой имперской семьи» (027, p. 42), она позволяла британцам избежать обвинений в сексуальной эксплуатации, расизме и уподоблении местным. Таким образом, «она выполняла не только домашнюю работу, но и нравственную работу для империи» (027, p. 43).
Статья композиционно делится на три части. В первой рассматривается культурно-исторический контекст, в котором зарождается идея «домашней нравственности» (domestic morality) или нравственности в частном / приватном пространстве в условиях колониальной Индии. Чакраборти отмечает несколько ключевых моментов. Во-первых, территориальные приобретения Ост-Индской компании в конце XVIII в. и ее превращение из торговой компании в политию вынудили англо-индийскую элиту дистанцироваться от местного населения, утверждая свой статус властителей в том числе через демонстрацию отличного образа жизни и
1 Статистика, приводимая в ряде исследований, сообщает, что на протяжении первых двух веков присутствия Ост-Индской компании в Индии 90% мужчин имели в качестве жен или подруг местных жительниц, а женское население Великобритании, в свою очередь значительно превышало мужское. Об этом подробнее: Maitland J. Letters from Madras during the years 1836-1839. - New Delhi: Oxford university press, 2004. - P. 2.
2 Чакраборти ссылается на: Stoler A.L. Making empire respectable: the politics of race and sexual morality in 20th-century colonial cultures // American ethnologist. - 1989. - Vol. 16, N 4. - P. 634-660.
сохранение расовой чистоты. Приток европейских женщин в колонию и ряд законодательных актов, ограничивших отпрыскам от смешанных браков возможности продвижения по службе, купировали традицию сожительства, содержания наложниц и гаремов на уровне, по крайней мере, англо-индийской элиты, сделав эту практику неприличной и неприемлемой. Вероятно, поэтому, как полагает Чакраборти, в колониальных нарративах появляются эвфемизмы «моя служанка-девушка», «моя местная служанка-женщина», прикрывающие их настоящие обязанности функциями прислуги (027, р. 51). До середины XIX в., однако, подобная практика еще оставалась допустимой для представителей среднего и низшего звена колониального общества, так как не все могли позволить «выписать» с родины и содержать жену-европейку, а связи с местными женщинами, по крайней мере, удерживали мужчин в русле гетеросексуальных отношений. Но к концу века такие отношения уже никто не осмеливался демонстрировать. Таким образом, как пишет автор, долгое время «расовый этикет был классовым этикетом» (027, р. 46).
Во-вторых, внебрачное сожительство прочно ассоциировалось с практикой содержания наложниц и, как следствие, институтом рабства. Но в конце ХУШ в. антирабская риторика была существенным элементом формирования «британской идентичности, британского протестантизма, британских представлений о свободе и верховенстве закона». Она «давала британцам новое чувство национального достоинства и морального превосходства» (027, р. 48). Соответственно мириться с рабством в собственных колониях было недопустимо.
И, наконец, в-третьих, необходимость ликвидировать поводы для обвинений в сожительстве с восточными женщинами стала причиной того, что штат прислуги в английских колониальных домах практически полностью укомплектовывался мужчинами, которые обслуживали, в том числе, и белых мемсахиб. Это стало основанием, с одной стороны, беспокоиться о сексуальной безопасности последних, а с другой - уже подозревать самих англоиндийских жен в распущенности нравов.
В таком историческом контексте, по мнению Чакраборти, и появилась фигура айи, символизировавшая «новую респектабельную идентичность англо-индийской элиты» (027, р. 53). В колони-
альных нарративах разного жанра она, будучи почти единственной прислугой женского пола в английском доме в Индии, представала немолодой особой, лишенной сексуальности и наделенной чертами матери. Такой образ призван был отвести любые подозрения в возможности интимных связей айи и хозяина дома, и одновременно защитить хозяйку от вторжения в ее частное пространство слуг-мужчин. Кроме того, неизменно подчеркивался наемный, в противовес рабскому, характер ее труда.
Вторая часть статьи посвящена конкретным кейсам, на примере которых Чакраборти демонстрирует способы производства соответствующего имиджа айи. Автор обращается к литературным произведениям (в том числе к рассказам Мэри Шервуд), дневникам, травелогам и автобиографиям. Она обращает внимание на распространенный в нарративах сюжет о спасении индийских женщин английскими мужчинами путем вызволения их из рабского положения в домах местной знати и дарования им радости свободного, оплачиваемого труда в англо-индийских. Среди источников, привлеченных Чакраборти, большое место занимает визуальный материал. Автор показывает, как семейные портреты англо-индийской элиты вместе айями способствовали достижению все той же цели - очищению британской репутации в Индии. Она обращает внимание на специфический «индийский желтый» цвет, с помощью которого передавался пигмент кожи туземных слуг, преувеличенно сияющую белизну кожи хозяев, «игру» взглядов -опущенные глаза айи, подчеркивающие ее подчиненное положение, устремленные на зрителя взоры жен и детей, и любящие взгляды мужей, обращенные к женам и исключающие дурные помыслы. Кроме того, композиционное расположение ай на видных местах, изображение их в дорогих одеждах и украшениях, которые они не могли бы себе позволить в реальной жизни, демонстрировало как благосостояние семьи, так и их щедрость, и доброту по отношению к местному населению. Вылепливание фигуры айи происходило на фоне непрекращающейся в конце XVIII в. критики погрязшей в коррупции Ост-Индской компании и английских набобов с их расточительным и распутным образом жизни. Раздраженная публика требовала жертв, коими становились высокопоставленные чиновники, возвращавшиеся из колонии, например
губернатор Форта Уильям Роберт Клайв и генерал-губернатор Бенгалии Уоррен Хейстингс (027, р. 53-62).
Наконец, в третьей части статьи Чакраборти предпринимает попытку восстановить реальное положение дел и показать, как происходила трансформация биби в ай. Одна из тривиальных причин состояла в том, что связь с белыми мужчинами делала биби ритуально нечистой, оскверненной и превращало ее в изгоя в собственном обществе, вынуждая искать источники дальнейшего существования в английских же домах. Кроме того, женщины, родившие от белых сахибов детей, не желая расставаться с ними и понимая невозможность оставаться рядом в качестве законных матерей, соглашались на роль нянь. Чакраборти приводит несколько примеров таких судеб, обнаружение которых в источниках является большой удачей для исследователя. В целом же англо-индийская литература начала XIX в., отвечая на запрос общества об обелении репутации британских мужчин, как правило, представляла их невинными жертвами, соблазненными коварными и корыстными биби. Айи же с их преданностью и любовью к английским семьям, наоборот, всячески идеализировались (027, р. 62-70).
Подводя итог, Чакраборти пишет о том, что фигура айи была плодом колониального мифотворчества с целью подтверждения добропорядочности англичан в частной, домашней жизни. В независимой Индии этот болезненный для ай опыт нашел отражение как в литературе, так и в кинематографе, где появляются сюжеты о матерях, принявших роль нянь для своих детей. Однако в постколониальной интерпретации айя превращалась уже в символ лицемерия британцев и использовалась для развенчивания имперских мифов.
Если Чакраборти показывает, как айи стали важной фигурой в англо-индийском доме в связи с установлением нового морального порядка, то автор второй статьи Нитин Варма отмечает сопутствующую этому процессу тенденцию и увязывает увеличение численности и роли ай с появлением нового типа домохозяйства, в котором присутствует и властвует белая мемсахиб (028).
Свою работу он начинает рассуждением о связи методологии и доступных источников. Оборачиваясь на сделанное предшественниками, он подытоживает: «Исследования, основанные пре-
имущественно на изучении англо-индийского текстуального и визуального дискурса, который включает руководства по ведению хозяйства, медицинские справочники, дневники, письма, мемуары, периодические журналы, газеты, художественную литературу и изобразительное искусство, анализировали / деконструировали представления / опыт нанимателя / колонизатора и показывали, как идеологические установки о расе, гендере, классе и колониализме сказывались на репрезентации туземных слуг и формировали страхи, тревоги, предубеждения, желания и ожидания колониальных хозяев» (028, р. 77). Собственное исследование Варма строит на трех конкретных кейсах первой половины XIX в., добытых им из материалов судебного дела (айя Рамуни), парламентского комитета по расследованию (айя Зухуран) и частных писем Эмили Иден (айя Росина). Он объясняет: «Мой анализ имеет отношение к более широкой историографической традиции, цель которой реконструировать жизненные истории, биографии и связи субалтернов за рамками абстрактных и структуралистских институтов, таких как рабство, принудительный труд и домашнее прислуживание» (028, р. 75). Собранные им по крупицам сведения дают возможность частично восстановить траектории трех судеб, что переводит исторический анализ на микроуровень. Он солидаризируется с Франчесой Триваллето в том, что в отличие от глобальной истории (или макроистории), которая пишется в основном на вторичных источниках, микроистория позволяет направить взгляд историков на плотную текстуру каждодневной жизни, социальных отношений, человеческого посредничества, при этом не упуская из вида «большие вопросы» истории (028, р. 76)1. Это становится возможным, если рассматривать восстановленные судьбы не как уникальные, единственные в своем роде, а, напротив, типичные, которые служат «аллегориями более крупных феноменов, влияющих на культуру в целом» [7, р. 76-77]2. Этот подход нашел отражение и в названии статьи «Много жизней айи: траектории судеб женской прислуги в Индии начала XIX в.».
1 Варма ссылается на: Trivaletto F. Is there a future for Italian microhistory in the Age of Global History // California Italian Studies. - 2011. - Vol. 2, N 1. - P. 1-26.
2 Здесь Варма цитирует: Lepore J. Historians who love too much: Reflections on microhistory and biography // J. of American history. - 2001. - Vol. 88, N 1. -P. 133.
Прежде чем обратиться к трем героиням, Варма рассказывает о том, кто и как становился айями. В колониальных нарративах их маркировали по этнорелигиозной принадлежности. В начале XIX в. это могли быть дочери от смешанных браков между белыми мужчинами и индийскими женщинами, выросшие в домах отцов, или мусульманские девочки, купленные в детстве и жившие в англоиндийских семьях до наступления возраста, когда они могли выполнять обязанности за пищу и кров. В отличие от них так называемые хиндустанские (Н^ш1апее) айи нанимались в европейские дома за зарплату. Они могли быть мусульманками, индусками и католичками-португалками. К 1830-м годам англичане предпочитали иметь в качестве ай работавших за регулярную плату мусульманок вместо низкокастовых или некастовых индусок [7, р. 79-82].
Затем Варма последовательно рассказывает истории трех ай. Первая героиня Рамуни должна была стать свидетельницей в бракоразводном процессе Роберта Канлиффа, уличившего свою жену Луизу в неверности с лейтенантом Лоффусом, гостившим со своей семьей в их доме. Дело было в 1818 г. Именно к малолетнему ребенку Лоффуса и была нанята Рамуни. По долгу службы она часто, в том числе и по ночам, находилась в частных покоях господ и могла видеть локомоции между спальнями участников адюльтера. К началу процесса в 1822 г. она уже не работала в этом доме. На ее безрезультатные поиски были отправлены другие слуги. Как пишет Варма, если бы ее нашли, то в материалах дела вряд ли бы была информация о ней самой. Но в ее отсутствие других слуг расспрашивали об айе. Из их показаний стало известно, что она была родом из Патны, где время от времени жила в доме у покровительницы, работу айи находила по рекомендации, за период с 1818 по 1822 гг. успела поработать в нескольких домах (028, р. 84-89).
Эпизод из жизни второй айи известен из материалов комиссии, созданной для выяснения обстоятельств переправки индийских кули1 на остров Маврикий и условий их работы на плантациях. В 1836 г. в составе одной из таких партий туда прибыла Зухуран. В течение следующих двух лет она курсировала между домами плантатора доктора Буало и его жены и ребенка, живших
1 В английских колониальных нарративах слово кули часто используется для обозначения любого наемного работника.
отдельно. Помимо ухода за последним Зухуран вынуждена была выполнять другие виды работ, которые ей не подобали по статусу. Также из ее показаний стало известно, что она не получала жалованье, подвергалась сексуальным домогательствам, унижению. Так как она регулярно жаловалась на это в полицию, в конце концов, ее посадили на корабль и, так и не заплатив за работу, отправили на родину. На Маврикии Захуран оказалась обманным путем. Изначально ее нанимали в качестве путешествующей айи, которая должна была сопровождать семью только во время плавания, а затем вернуться обратно, возможно, опять нанявшись к какой-нибудь семье (028, р. 89-97).
Именно такой путешествующей айей была третья героиня статьи Вармы Росина, нанятая в октябре 1835 г. Эмили Иден, писательницей, поэтессой, родной сестрой генерал-губернатора Индии лорда Окленда (1835-1842). По прибытии в Индию Росина осталась у нее в услужении и работала до отъезда Эмили в Лондон в 1842 г. Иден, у которой сложились весьма близкие отношения с гувернанткой, то и дело упоминала Росину в письмах при описании бытовых сцен с ее участием (028, р. 97-104).
Во всех трех судьбах Варма обнаруживает схожие эпизоды, которые позволяют ему выявить специфически-типические черты, свойственные этой профессиональной группе служанок. Он приходит к неожиданному выводу, что айи обладали высокой степенью мобильности, и это касалось не только путешествующих ай. В поисках работы они активно передвигались и продолжали подвижный образ жизни уже на службе. Это влекло за собой отрыв от привычных домохозяйств (где жизнь этих женщин часто зависела от покровительства семьи, родственников и связей, обеспечивавших средства к существованию), наем на работу по рекомендации или объявлению в газетах за регулярную плату, усвоение новых практик социализации через включение в систему отношений со слугами нового домохозяйства и соседних с ним (028, р. 105). Автор не останавливается на объяснении высокого уровня мобильности ай, но стоит уточнить, что жизнеспособность и устойчивость пришлой колониальной культуры зиждилась на интенсивной подвижности ее агентов - британских военных, чиновников, коммерсантов, и айям приходилось усваивать образ и ритм
жизни своих англо-индийских хозяев1. Парадоксально, но именно мобильность и работа за плату часто были основанием для восприятия этой прислуги как обладающей низким социальным статусом и невысокими моральными принципами (028, р. 105). В колониальных текстах им нередко приписывали склонность к сексуальной распущенности2, что вполне объяснимо, если вспомнить статью Чакраборти, в которой она прослеживает трансформацию биби в айю. В результате репутация айи была подмочена как в глазах англо-индийского сообщества, так и ее собственного. Так вот Варма предлагает иной взгляд на связи между айей и другими слугами в колониальном доме, усматривая в их основании не низкие нравы, а дружбу, доверие и, вероятно, можно добавить, профессиональную солидарность. Также по-другому он смотрит и на вопросы кастово-религиозной чистоты, о сохранении или восстановлении которой, как свидетельствуют источники, так часто беспокоились служанки. В то время как британские хозяева видели в этом способ вымогательства денег3, Варма полагает, что помимо меркантильного интереса это свидетельствует об их озабоченности проблемами нематериального характера - вопросами морали, сохранения достоинства и социального статуса.
В целом, следует сказать, что перенос внимания на самих слуг побуждает исследователей связывать отдельные эпизоды их судеб в жизненную канву пусть и на небольшом отрезке времени, и эти эпизоды больше не иллюстрации или примеры каких-то других концепций. Рядом с реальными персонами английского колониального общества вместо схематичных и безликих фигур аб-
1 Подробнее о мобильности как способе существования британской колониальной культуры в Южной Азии см.: Сидорова С.Е. «Жизнь в седле»: механизм доминирования британской колониальной власти в Индии // Под небом Южной Азии. Движение и пространство: парадигма мобильности и поимки смысла за пределами статичности / Глушкова И.П. (рук. проекта), Сидорова С.Е. (отв. ред.). - М.: Восточная литература, 2015. - С. 235-253.
2 Об этом с конкретными примерами из источников см.: Sen I. Colonial Domesticities, Contentious Interactions: Ayahs, wet-nurses and Memsahibs in colonial India // Indian j. of gender studies. - 2009. - Vol. 16, N 3. - P. 299-328.
3 Об этом см.: Сидорова С.Е. Опиум в молоке и брань на языке: недоверие и страх в английских детских колониальной Индии XIX в. // Электронный научно-образовательный журнал «История». - 2018. - Т. 9, вып. 9 (73). - С. 25.
страктных ай появляются столь же реальные люди с именами и биографиями. Это «субалтерны», которые обретают плоть и голос.
2020.03.029. ЦЗЕ МЛ. ОСТРОВА ДЛЯ НЕСПОКОЙНОЙ ИМПЕРИИ. ЯПОНСКИЙ МАНДАТ НА ТИХООКЕАНСКИЕ ОСТРОВА. TZE M.L. Islands for an anxious empire: Japan's Pacific island mandate // American historical review. - Oxford, 2019. - Vol. 124, № 5.- Р. 1699-1703.
Ключевые слова: Япония; подмандатные территории; Тихий океан; Лига Наций.
Доцент университета Ричмонда (США) исследует подмандатное управление Японией тремя группами островов в Тихом океане: Маршалловыми, Каролинскими и Северными Марианскими - в контексте участия Япония в международной политике в период между мировыми войнами.
Подмандатная территория была передана Японии по итогам Первой мировой войны. Совокупная площадь остовов составляла 2140 кв. км, что делало их одной из самых маленьких территорий такого типа (c. 1699). Освоение островов было составной частью доктрины «продвижения на юг (яп. - Нансинрон)», возникшей в эпоху Мэйдзи (1868-1911). Специально созданное ведомство по управлению территориями вкладывало значительные средства в обустройство этих островов, однако основная их часть тратилась на помощь японским эмигрантам, а не собственно на развитие территории.
Приобретение мандата над островами южной части Тихого океана рассматривалось важной составляющей приобщения Японии к клубу победителей в Первой мировой, становясь опорной точкой новой идеологии, в свете которой Япония виделась ведущей морской державой. Японская делегация прибыла на Парижскую мирную конференцию в январе 1919 г.
Участие в составе «большой пятерки» воспринималось с большим воодушевлением, как мировое признание достижений японской модернизации. На рубеже XIX-XX вв. Япония постоянно ощущала желание признания со стороны западных держав, подогреваемое опасением разделить участь других азиатских стран, ставших жертвой колониальной экспансии, и одновременно -
