CC BY
39
ББК Ш 4 / 5.7
ЖЕНЩИНА КАК ВОПЛОЩЕНИЕ РУССКОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ В ДРАМАТУРГИИ ВЛАДИМИРА МАКСИМОВА
Хоанг Тхи Винь
Кафедра русской филологии, ТГТУ
Представлена профессором И.М. Поповой и членом редколлегии профессором В.И. Коноваловым
Ключевые слова и фразы: авторские ремарки; воплощение образа; фольклорные средства; характерология драмы.
Аннотация: Исследуется характерология драматургии В.Е. Максимова в аспекте воплощения национальной типологии в ее женской ипостаси в пьесах «Дом без номера», «Эхо в конце августа», «Стань за черту», «Позывные твоих параллелей».
Особую роль в драматургии Владимира Максимова играет женщина, выступающая как «сосуд духовности», жертвенности, верной любви и всепрощения. Следуя традиции классической литературы XIX столетия (И.С. Тургенев, Н.А. Некрасов, Ф.М. Достоевский, А.П. Чехов), автор пьес «Жив человек», «Стань за черту», «Позывные твоих параллелей», «Эхо в конце августа», «Дом без номера» изображает русскую женщину как вдохновительницу мужчины, хранительницу родовой памяти и Веры предков.
Конфликты всех названных пьес Владимира Максимова строятся на противостоянии «хлипкой» мужской души и «укорененной в вере» женской; на противоборстве верности и ветрености, честности и лжи, милосердия и жестокости. Так, например, в пьесе «Стань за черту» выведены три сильных женских типа: Клавдия, Ильинична и Анна [2]. Это волевые героини, способные перенести любые трудности и не сломаться. Ильинична, любя всем сердцем Михея, «отдала его в белы рученьки Клавдии», потому что считала себя недостойной; а сама стала в семье Михея нянькой его детям, поддерживала Клавдию, когда муж оставил их.
Клавдия отличается гордостью и достоинством, которые не были сломлены ни побоями, ни издевательствами, ни предательством мужа. Она не только сумела простить Михея, сохранить в первозданной чистоте любовь к нему, взрастить его детей, укрепить дом, но и с уважением относится к нему после его позорного возвращения:
«Михей. Вот, значится, и я... Помирать пришел, Кланя... К тебе. Примешь
ли?
Клавдия. Входи, Михей Савельич... ты здесь не гость - хозяин. Двадцать раз ждала и еще тридцать три по столько смогу» [2. Т. 8, с. 6-7].
Долготерпение, мудрость, материнское всепрощение, свойственные Клавдии, Ильиничне и молодой невестке Клавдии Анне драматург показывает как изначально присущие русской ментальности в ее женском варианте. Для воплощения подобного женского типа используются фольклорные и библейские образы-символы гордой «павы», белой «лебедушки», «голубицы», «Богородицы». Героини В. Е. Максимова погружены в стихию старинной русской традиции: Ильинична, чтобы не впасть в уныние исполняет озорные частушки, а Клавдия поет сыну,
уходящему в монастырь, о «паве», которая «ронила павино перо, теряла сына -добра молодца» [2. Т. 8, с. 26]. Укорененность в народной культуре сочетается в женщинах России с православной этикой. Женские персонажи Владимира Максимова обладают глубокой интуитивной Верой, четко подразделяют добро и зло, они не способны на эгоизм и предательство, хотя и не посещают церкви, не молятся.
Анна и Клавдия по характеру сходны: обе настроены на великое терпение, мудрое отношение к пьющим «буйным» мужьям. Они, как носительницы будущего, ставят во главу угла своей жизни продолжение рода, рождение и воспитание детей. Сближает женские персонажи В. Максимова и «негневливость», «неосуждение» непутевых мужчин, умение их глубоко и сильно, верно и беззаветно любить: «Бова у бабы один. Обласканный ли, обруганный: целый ли, битый, все равно - один», - твердит Клавдия о своем буйном бродяге-муже [2. Т. 8, с. 29].
Анна тоже не хочет быть «укротительницей» мужа: «Мне прирученный лев ни к чему: я сама с зубами и за себя постоять сумею» [2. Т. 8, с. 28]. Ее «бунтарь» - Андрей не создал ей в жизни «.ни одного праздника. Одни будни», но Анна готова терпеть все во имя любви и семьи. Все героини мечтают о «единственном». Верность сердца и целомудрие натуры их главные черты.
Вслед за Ф.М. Достоевским, В.Е. Максимов уподобляет «женственное» Ма-тушке-Сырой-Земле, принимающей всех и прощающей все грехи. Хромоножка из «Бесов» считала Богородицу - Матушкой Землей. В повестях и драмах В. Е. Максимова воплощен символический образ Женщины-Земли. В пьесе «Стань за черту» - это Женщина Каспия, которую подло обманул Михей Коноплев после всех ее щедрых благодеяний. Песок пустыни - «глухое море» и море Каспия выступают как символы грядущего возмездия за поругание Женщины.
Такими же качествами обладают Галя и Сима из драмы «Жив человек». В рецензиях на драму «Жив человек» отмечалась смелость художника слова: «Там, на крайней точке поиска, где правда жестока предельно, где борьба приводит на край гибели, где абстрактный выбор становится абсурдом, а решает импульс живой души, - там, на краю, стоит сегодня Владимир Максимов» [1]. В пьесе «Жив человек» автор выделил особенно для него важный мотив «серединности, соразмерности, укрощенности... как альтернатива силе духа» [1, с. 34]. Писатель ломает «бытовые контуры» жизни и ведет поиск высшей правды - вот главный и, на наш взгляд, справедливый вывод рецензентов.
Рефлексия героя в повести «Жив человек» заменена диалогами. Через услышанные разговоры медсестры, няни, врача Сергей начинает по-новому видеть мир. Он говорит себе: «Тихими, словно бы и не окрашенными чувствами словами стучится в душу чужая, едва понятная для меня жизнь» [2. Т. 8, с. 54].
В мизансцене про первую любовь под танцплощадкой в повести повторяется мотив мечты: «Под сценой. я чувствую себя владетельным князем, всему сам голова. Я предаюсь мечтам. У них один адрес: высокий океанский берег, увенчанный тремя пальмами» [2. Т. 1, с. 55]. Знаменательно, что в драме концепт «спасительного берега» в мечтах отсутствует.
В повести настоящее чередуется с картинами из прошлого. И в настоящем больной Сергей цинично комментирует слова Николая Петровича о желании спасти Царева: «Я усмехаюсь. Ишь желторотый страус: гуманистическую платформу под самолюбие подводит. Сам, конечно, не пойдет, а - как это у них называется -«людей организует». Сам же будет сидеть здесь - девку щупать. Знаем мы вас, человеколюбивых» [2. Т. 1, с. 57].
Хотя Сергей считает себя «примитивным организмом» и бравирует своим цинизмом, на самом деле он наделен чувствительной душой. При первом сближении со случайной бродяжкой он воспринимает ее «сексуальный» шепот как может воспринять слова любви самая возвышенная душа: «Головокружительное тепло врывается ко мне в душу. И слова, почти лишенные смысла, слова страшные, как шорохи ночного леса, слова нежные, точно дрожащая дымка утреннего
моря, начинают свое кружение у моего уха» [2. Т. 1, с. 59]. Если в драме чувства героя упрощаются, то в повести «пробуждение добра под слоем зла, накопленного в душе», показано более выпукло и достоверно. Так, Сергей Царев, увидев Галю, беспокоющуюся за ушедшего в пургу Николая, хочет попросить прощение, но удерживает себя в этом порыве [2. Т. 1, с. 64]. В драме герой более сдержан и спокоен до самого финала.
Добрые высокодуховные персонажи пьесы - медсестра Г аля Сторожева, нянечка Силовна, врач Иван Антонович, а также Николай Старшинов обычно появляются на фоне дверей в ореоле идущего извне света. Они «проступают четким человеческим силуэтом», чтобы затем в мизансцене проявить свою душевность. Их всех объединяет свет доброты.
Залитые светом фигуры сестер, нянечек, врачей «заволакиваются темнотой», когда звучит голос Сергея, обнажающий тяжкую внутреннюю работу его души, то «фигуры сестры и нянечки застывают в одинаковом положении, темнота заволакивает коридор» [2. Т. 8, с. 58].
Женщина-мать в художественном мире писателя стала символом освобождения от пут греха, от оков социальных законов тоталитарной страны, вообще от зла как такового. Перечисленные концепты обобщаются с помощью символики света. Зло - это тоже свет, но всегда резкий, властный, бьющий в лицо. Такой свет идет от фар «черного воронка»; «бьет» в освещенные окна и двери дома во время ареста отца Сергея. Знаменательно, что отец не попадает в свет фар, а уходит «в определившийся рассвет..., зябко поводя плечами на утреннем холодке» [2. Т. 8, с. 57].
А Мать, хотя остается «пригашенная темнотой», но «затем снова вспыхивает свет, плечи ее бессильно обвисают и она поворачивает к дому» [2. Т. 8, с. 57]. Совершенно прозрачны в приведенной ремарке символические доминанты. В данном случае «темнота» - это власть, беззаконно действующая по отношению даже самых лояльных к ней представителей пролетариата (Алексей Царев - горняк, шахтер, преданный делу революции).
В пьесе предельно важна символика солнца. «Очень много солнца» было в жизни матери Сергея. Солнце символизирует идеологию социалистического государства. Его жгучие лучи - это пропаганда идей коммунизма, хорошо поставленная при тоталитарном строе.
После ареста кормильца Мать выходит на крыльцо «и прямо навстречу ей врывается бравурная мелодия: «Ну-ка, солнце, ярче брызни, золотыми лучами обжигай! Эй, товарищ, больше жизни, поспевай, не задерживай, шагай!» [2. Т. 8, с. 58].
Привычное солнце в небе дополняется «жгучим» солнцем идеологической пропаганды, то есть ложным «солнцем», от которого идет не тепло, а только «ожог души». Поэтому Мать «на какое-то мгновение встает, как вкопанная, потом решительно перешагивает порог, в сердцах хлопая дверью» [2. Т. 8, с. 58]. Немой жест передает ее негодование, гневное неприятие социальной лжи.
Героини скрывают от любимых беременность, чтобы не ограничить их свободу. Они верно любят и долго ждут, когда же мужчина захочет создать свой очаг и вернется к покинутой семье. Под их воздействием сбрасывает «ракушечный панцирь» с души и начинает верить в добро Сергей Царев, человек со сломанной судьбой.
Воплощение одного из вариантов русского женского типа является и героиня пьесы «Позывные твоих параллелей» - Клавдия Бородина. Искренне и преданно любя Кирилла Шухмина, она скрывает свои чувства, чтобы не обременять любимого «чужой оравой», шестью детьми - сиротами, оставшимися ей после смерти родителей. Только убедившись в крепости чувств Кирилла, Клавдия решается связать с ним свою жизнь. Героиня благотворно воздействует на Кирилла, смягчает его сердце, показывая необычайную сложность людских отношений: «Клавдия. Разве доверять - это обманывать? Нет, нет, погоди. стоит кому раз осту-
питься - и сразу его, как это у тебя называется, в БУ. Без надобности, мол. Но ведь он - человек этот - не под стеклянным колпаком живет. У него родня, близкие. Его беда и на них немалой долей ложится. И начинает его своя, совсем небольшая поначалу обида расти, разбухать, к детям, к внукам по наследству переходить... Новая обида пускается ходить по свету. И так без конца. Так, может быть, лучше ее в самом истоке пресечь, по-саперски говоря, обезвредить. И всего надо-то одно доброе слово. Или не осталось их у тебя, Шухмин» [2. Т. 8, с. 118].
Клавдия помогает «понять себя в жизни» и молодому запутавшемуся в жизни юноше - Ивану Пальгунову: «Бывает такое в жизни, Иван, когда по закону имеешь право, а по совести нет. Я тебя не сужу. Тебе виднее. Только думается мне, что не с твоим характером обочиной ходить. Сам себя не вынесешь» [2. Т. 8, с. 124].
Ремарка автора в финале пьесы - «Клавдия вся свет и улыбка» - высвечивает суть не только этого персонажа, но и всех центральных женских характеров в драмах Владимира Максимова. Авторские примечания особенно подробно и тонко комментируют женские характеры.
Пьеса «Эхо в конце августа» дает еще несколько вариантов «некрасовской женщины» в интерпретации В.Е. Максимова. Это Зинаида, Алевтина, Васена, Надя и Нина. В Зинаиде преобладает жертвенность и покорность, ее образ соткан фольклорными средствами. Главная черта ее характера - «неукротимая кротость». Этим оксюмороном можно обозначить ее характер. Интертекстуальным маркером становится народная песня: «Течет речка по песочку, бережочек сносит» [2. Т. 8, с. 134]. Так же тихо, как речка, Зинаида переворачивает судьбу любимого, меняет его самого. Она напоминает Клавдию из пьесы «Стань за черту» силой духа, умением переносить невероятные трудности.
Алевтина тоже воплощение женской кротости, терпения, ожидания. Ее судьба драматична по-своему. Встретив через десяток лет Илью Ильина
«Аля (оборачивается на шум и тихо вздыхает). Ты.
Ильин. Не ждала? Как ты живешь, Аля?
Аля (высвобождает из его рук свои). Памятью. Больше ничем» [2. Т. 8, с. 143].
«Долгий и надрывный плач» Алевтины выражает боль, которую русские женщины в разлуке с любимыми терпят годами. Она из тех, кто не смог стать для любимого «главным делом жизни», но это случилось не по ее вине, а потому что у мужчин потеряны жизненные ориентиры, потому что они идут дорогой, ведущей в никуда, и превратились в «перекати-поле», в «людей без привязи». Аля стала символом верности, в своем бесконечном ожидании любимого.
Совсем иная натура у Нины, олицетворяющей детскость, искренность, артистизм, непосредственность, о чем говорит и ее портретная характеристика: «Омуток светлых волос над круглым веснушчатым личиком». Она похожа на юную Наташу Ростову. А Васена, напротив, выражает всю суровость женской послевоенной судьбы. Об этом свидетельствует обстановочная авторская ремарка: «Перевалочная база Васены Горловой. Все здесь скупо и просто определяет жизнь хозяйки: обычный лесной быт, чуть скрашенный женской рукой» [2. Т. 8, с. 152]. Тип женщины-матери, жертвующей всем ради детей, воплощен в Васене, которая отличается необычайным трудолюбием, кормит и обогревает всех, кто оказался по воле судеб поблизости. Цель ее жизни проста и сурова: «Мне бы дитев вырастить, вот и все веселье» [2. Т. 8, с. 154]. При мысли о детях Васена «поднимает лицо, улыбается сквозь слезы, и улыбка эта освещает тусклое лицо ее на удивление добрым и трепетным светом» [2. Т. 8, с. 154]. Авторская ремарка выражает восхищение перед женщиной-матерью, по-мужски трудно зарабатывающей хлеб насущный себе и своим детям. Большинству женщин России не ведомы другие людские радости, кроме «кромешного труда». Но Васена, «соломенная вдова», по-своему счастлива: ведь она нужна детям и окружающим ее людям.
Характерология романтического образа Нади выдержана в тех же рамках национальной типологии. Полюбив цыгана, Надя хочет остаться счастливой «среди своих», но отсутствие социальной свободы заставляет влюбленных думать о бегстве в табор. Надя мудро защищает и направляет мужа, она готова пойти на любые тяготы, чтобы быть с ним рядом. Ее любовь верная и светлая, но она не сильнее, чем ее любовь к Родине, к родному народу, к русской культуре и обычаям.
Изображая в своих пьесах традиционный классический тип русской женщины в различных вариантах их нелегких судеб, Владимир Максимов воплощает его с помощью фольклорных и библейских средств, тем самым оттеняя его верность, неизменность в любых социальных обстоятельствах и подчеркивая, что русская женская душа всегда является хранилищем лучших национальных черт, а именно, высокой духовности и человеколюбия.
Список литературы
1 Аннинский, Л. Опровержение одиночества (О книге повестей «Мы обживаем землю») / Л. Аннинский // Новый мир. - 1971. - № 4. - С. 210.
2 Максимов, В.Е. Собрание сочинений : в 8 т. / В.Е. Максимов. - М. : Терра, 1993.
The Woman as a Means of Russian Spirit Impersonation in Vladimir Maximov’s Drama Works
Khoang Thi Vinj
Department of Russian Philology, TSTU
Key words and phrases: author’s remarks; characterology of drama; folklore means; image impersonation.
Abstract: The Characterology of V.E. Maximov’s drama works within the framework of of national typology impersonation in its female hypostasis is studied on the example of his plays “The House without a Number”, “Echo at the End of August”, “Stand over the Line” “Call-Signs of your Parallels”.
Frau wie die Verkorperung der russischen Mentalitat in die Dramaturgie von Wladimir Maksimov
Zusammenfassung: Es wird die Charakterologie der Dramaturgie von V.E.Maksimov im Aspekt der Verkorperung der Nationaltypologiein in ihrer weiblichen Gestalt in den Stucken «Haus ohne Nummer», «Echo am Ende des Augustes», «Stehe hinter den Strich», « Rufzeichen deiner Parallelen » untersucht.
Femme comme incarnation de la mentalite russe dans la dramaturgie de Vladimir Maksimov
Resume: Est examinee la caracterologie de la dramaturgie de V.E. Maksimov dans l’aspect de l’incarnation de la typologie nationale exprimee dans une image feminine dans les pieces « La maison sans le numero », « Echo a la fin de l’auot », « Leve-toi derriere la ligne », « Les indicatifs de tes paralleles ».
