CC BY
29
СИМВОЛИКА СВЕТА И ЗВУКА В ДРАМАХ В. МАКСИМОВА «ЖИВ ЧЕЛОВЕК», «СТАНЬ ЗА ЧЕРТУ», «ПОЗЫВНЫЕ ТВОИХ ПАРАЛЛЕЛЕЙ»
И.Е. Лайко
Lajko I.E. Light and sound symbolism in V. Maximov’s dramas «Alive is a Man», «Stand Behind the Line», «Signals of Your Parallels». The article is devoted to studying poetic manner of V.E. Maximov’s dramatic art. Exemplified by plays «Alive is a Man», «Stand Behind the Line», «Signals of Your Parallels» which were not studied before the effective system of light and sound use is presented which helps to describe the characters and symbolic elements of the plays. The symbolism of sea (at day and night), fire, darkness, sea sounds, ice crackle, and war-time melodies allows to express the author's intention in its profundity and solemnity.
Драматургия Владимира Максимова отличается мастерским использованием таких сценических эффектов, как звук и свет, а также эффектных кинематографических приемов оформления драматического действия.
Традиционно в пьесах переход от прошлого к настоящему (и наоборот) выделяется сменой обстановочных «световых» ремарок, картины обрамляются затемнением, сменяемым на яркое освещение эпизодов воспоминаний героев. «Последовательная фиксация перехода от света к тьме носит структурообразующий и одновременно символический характер; герой во внутреннем мире текста постоянно находится на границе между светом и мраком. Это пограничное положение, подчеркиваемое повторяющимися в тексте ремарками, - знак ситуации выбора, знак раздвоенности, пребывания личности на рубеже двух миров» [1]. Обстановочные авторские указания служат в пьесах Максимова одним из важнейших компонентов образной системы текста в целом.
В пьесах «Жив человек», «Стань за черту» и «Позывные твоих параллелей» обстановочные ремарки включают символическую игру света. Так, в пьесе «Стань за черту» действие начинается и разворачивается во тьме: «По глади ночного моря скользят лучи сторожевых прожекторов, выхватывая из темноты то кусок обрывистого берега, с частью поселка вдоль него, то дамбу, то резкий силуэт далекого маяка» [2]. Резкие отсветы прожекторов настраивают зрителей на коллизию света и тьмы, добра и зла в душах персонажей.
Далекий маяк маркирует поиск истинного пути в жизни: «Когда-то в юности Михей искал свет в дальних краях, но теперь он
вернулся к близкому и родному маяку -«одиноко святящемуся пятнышку» окна своего дома. И он пошел туда - на это светлое пятно вдали...» [2, с. 6].
Вытеснение светом родного очага тьмы окружающего мира в авторской ремарке символизирует надежду на духовное возрождение центрального персонажа с помощью семьи, брошенной им когда-то с безжалостной преступностью. Оказывается, что эта надежда, воплощенная в игре света и тьмы, существует только в мечтах Михея. Реальность же более сурова: «Вспыхивает свет. Утро. Горница в добротном каменном доме.». Этой ремаркой противопоставлены ложные грезы ночи и реальность прозы жизни: жена «глядит куда-то сквозь него, в пространство», и Михею приходится вспомнить о предательствах, которые он совершал. Следует ремарка-символ: «Идет затмение под шум моря. Потом из темноты. женщина спит. Михей поднимается. Оглядывается. И тихо уходит. И снова темнота и шум моря» [2, с. 18]. Шум моря в данном случае маркирует неминуемое возмездие.
Символично, что картины воспоминаний Михея «тонут во мраке» сцены, а жизнь в доме залита светом: «Дом как бы осиян сквозным солнечным утром. За столом Клавдия потчует своего младшего - Семена. В отличие от вчерашнего вечера все в ней празднично преображено: лицо, фигура, и даже, кажется, самая походка» [2, с. 18].
Символика света в пьесе «Стань за черту» обладает не только сюжетообразующей, но и характерологической функцией. Душевное затмение, духовные колебания персонажей оттеняются «сумерками», «затемнением», угасанием света. Например, сомнения
SS
Клавдии в своих детях показаны на фоне сумеречного, беспокойно шумящего моря: «От автора (на фоне моря). Сидя сейчас на крыльце, Клавдия силилась уяснить для себя, что с нею? Неужели то, что она почти тридцать пять лет лепила в одиночку, дало трещину?» [2, с. 26].
«Неверный свет костерка», отбрасывающий причудливые блики на людей в эпизоде предательства Михеем больного друга Бондо, дает верную характеристику «шаткой, хлипкой» натуре главного героя. Преступление вершится в глубокой ночной тьме в «неверных кружениях» метели, среди «зябкого дыхания сквозной тундры» [2, с. 47]. Самоубийство Михея тоже происходит во тьме его комнаты, ночью, за глухой стеной, отгородившей героя от собравшейся в полном составе его семьи. Бинарный концепт «свет-тьма» демонстрирует, что герой так и не смог «стать за черту» тьмы и шагнуть к свету Любви.
Движется сквозь тьму пурги «к ближним огонькам» и бежавший из лагеря герой драмы «Жив человек» Сергей Царев; «в определившийся рассвет» из тьмы ночи уходит его отец Алексей Царев, арестованный как «враг народа». «Вся пригашенная темнотой» стоит его мать - «вся устремленная вслед ушедшим. Затем снова вспыхивает свет, плечи ее бессильно обвисают» [2, с. 57]. В этих эпизодах игра света и тьмы символизирует изменение состояния человеческого духа.
Свет уходит из жизни Матери вместе с арестом отца. Остается его символическая подмена - «солнце», изображенное в оптимистических советских песнях: «Она выходит на крыльцо, и прямо навстречу ей врывается бравурная мелодия: «Ну-ка, солнце, ярче брызни.» Мать на какое-то время встает, как вкопанная, потом решительно перешагивает порог, в сердцах хлопая дверью» [2, с. 58].
«Темнота» характеризует и горькую судьбу Сергея, сына врага народа. Даже первая любовь его по сути является тьмой, неизвестностью: «Сквозь щели проникают пересекаемые тенями световые полоски. Сергей пробирается к своему лежбищу из тряпья и листьев. Неожиданно натыкается в темноте на Вальку»: зажженная свеча на миг озаряет «убожество» чувств героев: «Валька пьяна» [2, с. 64]. В этой мизансцене концепт «свет-
тьма» выполняет рефлексивно-психологическую функцию.
Галя, Сима, Силовна, Иван Антонович, Николай являются персонажами, «излучающими свет». Природа как будто сочувствует душевному состоянию «светлых» персонажей и сама «просветляется» (психологический параллелизм). Приход Ивана Антоновича в операционную сопровождается ликованием природных сил: «Ослепительное
солнце льется в оттаявшие прогалины окон, высвечивая в своих сквозных потоках кружение мириадов микроскопических светил. Сима помогает раздеться Ивану Антоновичу» [2, с. 82].
«Тьма» в жизни Сергея выполняет функцию раскрытия внутреннего состояния героя, работы его сознания и подсознания.
Сходная функциональность концепта «свет-тьма» обнаруживается в пьесах «Позывные твоих параллелей» и «Эхо в конце августа». События в палаточном лагере изыскателей («Эхо в конце августа») и на перевалочной геологической базе («Позывные твоих параллелей») происходят в «пронзительном свете августовского полдня». Солнце символизирует также жар любовных отношений Ильина и Али; Кирилла и Клавдии. Аля характеризует Ильина как человека эгоцентричного: «Ты все равно не услышишь. Ты привык слушать только себя. Я устала кричать в тебя, как в темный лес» [2, с. 143]. Но герои смогли в конце концов преодолеть барьер непонимания и выйти к свету.
Концепт «тьмы» входит в сюжетную линию «Оржаников-Царьков»: в пьесе демонстрируется порочность советских методов управления коллективом, построенном или на «голом энтузиазме», или на угрозах и насилии, поэтому персонажей сопровождает соответствующая «теневая» символика.
Действие пьесы «Позывные твоих параллелей» разворачивается параллельно в двух плоскостях, в двух точках. На пригорке у реки в накинутом на плечи полушубке стоит Иван Пальгунов. А здесь, под крышей зимовья, двое ведут свой разговор» [2, с. 115]. Характеризующей функцией обладает при этом не только игра света и тьмы, но и мелодия, звуки. Возле Ивана на пригорке у реки «трепетно звучат мелодии и говор Большой земли» [2, с. 115].
Найденный Клавдией в тайге Иван, придя в себя, просит «зажечь свечу. или хоть спичку. Посвети капельку, дай осмотреться! Тьма какая!..» [2, с. 101]. Кирилл (сурово) отвечает: «Ты, я вижу, друг, слепоток весенний схватил. Ничего. Отойдешь. Через день-другой на три метра сквозь землю видеть будешь или вышивать мелким бисером.» [2, с. 101].
Но «слепоток» есть и у Кирилла. Кирилл, по словам Клавдии, «словно низкий потолок в новой избе: и крепок, а давит. Дышать около тебя трудно» [2, с. 116]. Он слышит только свою правоту, знает только свои заботы, поэтому ему «замерзнуть, в самом деле, от собственной глухоты недолго» [2, с. 116].
Кирилл - фанат веры в коммунизм. На войне он оправдывал слепое исполнение любых приказов и расстрелял капитана Алешина [2, с. 117], спасшего жизни многих солдат, вт. ч. и жизнь самого Кирилла.
Кириллу не нравятся любимые «мелодии» Клавдии. Клавдия переключает радио на другую мелодию. Она ищет подход к душе любимого. Кирилл слышит не эту музыку, а другую: «Тишина какая! Слышишь, звенит?.. И лед потрескивает. Хруст-хруст! Хруст-хруст!.. Клавдия. Как в сказке.» [2, с. 103]. Ив это время слышится взрыв, треск, крушение «словно здание за зданием сейчас там, за стеной, рушится, испепеляется большой город. И «гул - вещий, призывный, долгий», - отмечается в ремарке. Это прорвало порог реки. Ледоход. «Ледокольный гром» символичен. Это прорвалось зло в душах ге-
роев. Иван мечется, как мечутся «звуки мира, смешанные в хаосе радиоэфира» [2, с. 104].
Об этом прорыве - нарыве зла свидетельствуют «мелодии войны, всплывающие в зимовье», когда Клавдия вспоминает умерших родителей [2, с. 125]. «Под далекие отголоски мелодий войны затихает чеканный стук сотен солдатских сапог», - такая ремарка сопровождает конец воспоминаний Клавдии [2, с. 125].
Символика света и звука: «мелодия тихого вальса в ослепительном свете полудня» сопровождает ослепшего Ивана, когда он танцует с Клашей. Душа персонажа начинает постепенно оживать. Зрители понимают, что Иван - идеалист, «горлохват», а Кирилл -труженик, серьезный человек, испытавший много бед и горестей. «Кирилл - влюбленный в самый звериный угол земли чудак» [2, с. 113], но на таких как он стоит весь мир.
Таким образом, символика света и звука в драмах Владимира Максимова отличается многофункциональностью и играет важнейшую роль в спектре поэтических средств, направленных на воплощение авторского мировидения.
1. Николина Н.А. Филологический анализ текста. М., 2003. С. 216.
2. Максимов В.Е. Собр. соч.: в 8 т. М., 1993. Т. 8. С. 5.
Поступила в редакцию 25.06.2007 г.
