CC BY
23УДК 82-344
М. Г. Быданцева,
аспирант кафедры зарубежной литературы Днепропетровского национального университета
имени Олеся Гончара
Жанровый диалог и художественное единство романтической фантастической новеллы «Фея хлебных крошек» Шарля Нодье
«Фея Хлебных Крошек» (1832) Шарля Нодье вышла в свет в период всеобщего увлечения фантастикой во Франции. Дань фантастике отдают многие писатели (Бальзак, Жорж Санд, Гюго, Мериме, Готье, Нерваль), которые «нашли в ней еще один путь познания человека в его взаимоотношен иях с собой и действительностью» [6, с. 119]. Лучшее в этой области в 30-е годы написано в том числе Нодье. [6, с. 113]
«Фея Хлебных Крошек» - произведение загадочное. Оно породило своеобразный разнобой мнений.
Зарубежные ученые в целом видят в творчестве Нодье и в «Фее Хлебных Крошек» в частности психологический дискурс. Так во французские литературоведы считают эту новеллу проявлением больного сознания самого Нодье (Э. Жалю) [7, с. 174], воссозданием его личных переживаний (С. Шамбер) [10, с. 1], акцентируют распространенность проблемы безумия в романтической литературе Франции и в творчестве Нодье (Р. Бозетто) [9].
В этом многоголосье выделяется голос видного Французского ученого П-Ж. Кастекса, который, на наш взгляд, отойдя от принятого психоаналитического подхода к творчеству Нодье, чутко определил роль писателя в литературе Франции. По его мнению, Нодье является как продолжателем сложившихся литературных традиций, так и пионером, прокладывающим дорогу в будущее. [7, с. 173]
Работ о «Фее» в отечественном литературоведении пока мало. Еще до появления первого (и единственного пока) перевода на русский язык (1996) «Фею хлебных крошек» исследовала Н. С. Шрейдер [6]. В своей статье исследовательница выделила законы и особенности фантастического мира в произведении. Научная ценность статьи и уровень проведенного ученым исследования вполне актуальны и в наши дни. Из последних работ нельзя обойти
вниманием предисловия к изданиям «Феи Хлебных Крошек» В. А. Мильчиной [2, 5], в которых ученый сосредоточивается на литературных источниках, многочисленных аллюзиях в произведении.
Существующие аналитические работы подводят к исследованию эстетической полноты жанрового языка, многообразия его жанровых и культурных составляющих, их целостности. Это обусловило наш выбор направления анализа.
О сложности и загадочности художественного языка Нодье говорит уже название произведения. Оно представляет определенную проблему для переводчика. «La fee aux miettes» -«Фея в крошках» - таков его дословный перевод. В нем есть изначальная загадка, некая метафоризация. С одной стороны, фея - героиня «сказок фей», существо, которое обладает сверхспособностями. С другой стороны, определение «в крошках» внезапно представляет могущественную фею беспомощной и трогательной. В контексте возникает внутренняя перекличка названия с идиоматическим выражением «miettes de fortune» - «крохи судьбы», подразумевающим жизненную обделенность. Происходит соединение противоположностей, возникает контраст, скрытый оксюморон, принцип которого станет основополагающим для поэтики всей сказки. Существующий перевод «Фея хлебных крошек» [5], думается, не вполне передает всей смысловой нагрузки французского варианта. Конечно, речь идет не о недостатке переводчика, а о внутренних семантических особенностях языка оригинала и языка перевода.
Таким образом, уже в названии возникает особый язык, требующий особого читателя. Его образ Шарль Нодье начинает формировать в предисловии.
Как известно, «сознательное новаторство писателей -романтиков требовало авторской репрезентации, разъясняющей проблемы и язык книги» [1, с. 33]. Нодье, подобно другим писателям романтикам сохраняет разъяснительно - агитационную функцию предисловия, однако делает это завуалировано, особым языком. Стиль обращения к читателю, которого называют «мой друг», далек от дидактического. Создается атмосфера «беседы» с читателем. Автор не прямо говорит о своих творческих установках, а как бы играет с читателем, оставляя за фантастическим произведением право иметь глубокий смысл, который необходимо увидеть, так как есть определенный эстетический код, который должен быть разгадан. Таким образом, тип читателя у Нодье отличается от того, который
был воспитан предшествующими рационалистическими системами. «Антидидактизм» предисловия связан и с шутливо - серьезным определением автором своего произведения «sottise» [5, с. 144]. Существующий перевод В.Мильчиной «глупость» [5, с. 56], на наш взгляд, несколько сужает это многозначное определение. Слово «sottise» имеет общую основу со словом «sotie» - жанром средневекового площадного театра, в котором за внешне шутливым повествованием скрывался глубокий смысл. Думается, более точным переводом, передающим все оттенки значения «sottise», будет «нелепица, дурачество». Тем более что тема «sottise» - одна из магистральных в сказке.
Уже в предисловии Нодье говорит о создании нового языка фантастики, о ее источниках, которые он переплавляет. Диапазон источников у Нодье широк. Его репертуар воображения универсален. Он включает и литературно обработанный французский фольклор -сказки Ш. Перро, и восточный - «Сказки тысяча одной ночи» в переводе Галана [5, с. 63]. Входит в него и просветительская фантастика - сказка Вольтера «Фея Уржела», и произведения греко - римской античности - «Одиссея» и басни Эзопа [5, с. 57, с. 6364]. Не отринута и «Библия»: упомянут эпизод Ветхого Завета с узнаваемым персонажем царем Соломоном [5, с. 64]. Соединение столь разных по времени, тематике и происхождению произведений, объединение совершенно противоположных типов художественного мышления, культур происходит на правах равенства. Это продолжает тему «sottise» и создает серьезный игровой контекст.
В центре повествования - история, объединенная двумя персонажами - молодым героем Мишелем и Феей Хлебных Крошек. Игровое начало воплощено в самой структуре образов главных героев.
Так, главная героиня, именем которой названо произведение, имеет два облика, которые контрастны. Она - и некрасивая старушка, и молодая красавица, и фея, существо западного фольклора, и Царица Савская, Библейский Ветхозаветный персонаж. Она и нищенка, просит милостыню на церковной паперти, и сказочно богата, обогащает Мишеля. В ее облике - и демоническое - ее клыки свисают ниже подбородка, и ангельское - она одета в белые одежды. В ней максимально проявлено соединение противоположностей. В основе облика Феи - оксюморон, доведенный до предела.
Ее возлюбленный - молодой человек, чье имя есть и в «Библии», и в «Коране». Мишель косвенно ассоциируется со святым Михаилом, образ которого «довлеет» над ним.
Новизна и необычность главного героя фантастического произведения у Нодье в том, что его роль выполняет безумец, пациент клиники. Грант Критчфилд в своей статье "The Romantic Madman as Hero: Nodier's Michael le Charpentier" [8] начинает ряд романтических безумцев, среди которых герои Нерваля и Бальзака, именно с героя «Феи Хлебных Крошек».
Главный герой - безумец у Нодье создает совершенно особый драматизм его произведения. Как известно, герои - безумцы использовались в литературе и до Нодье. Однако Нодье вводит подобного героя в фантастическое произведение, включая мотивы, которые до него не поднимали.
Особенность главного героя - безумца у Нодье в том, что он использует достижения в области появляющейся в то время психиатрии. Это изначально вводит в произведение язык науки, расширяет рамки фантастического языка. В речи Мишеля очевидны нестыковки, разрыв логических связей. О своей жизни и о своей любви к Фее Хлебных Крошек он говорит из клиники для душевнобольных. Безумие героя Нодье ставит под вопрос все повествование: то ли это бред больного, то ли некое глубинное повествование. Именно подобный герой повлек за собой проблему читателя в «Фее», которую можно совершенно по-разному прочитать.
Видимый слой произведения содержит фабулу, в которой можно выделить несколько сюжетных линий, потребовавших использование разных жанровых языков.
Один из наиболее видимых языков - это язык жанра французского личного романа, черты которого несет сама форма «Феи». Она не нова и вполне традиционна для 30-х годов -обрамленное повествование, в котором герой ведет речь от первого лица о своей жизни. В рамке есть персонаж, под маской автора выслушивающий исповедь. Очевидная исповедальность традиционна для французского романа - исповеди. Однако «я» главного героя Мишеля, «я» авторского героя рамки и голос автора предисловия где-то глубоко сливаются, но не звучат явно. Они «остраняются». Этому способствует введение «контрсознания» во всех трех уровнях новеллы: в предисловии - образ газетной рецензии. Она опровергает творческие установки автора. Ее сознание прямолинейно, простовато, элементаризировано, ориентировано на поверхностное восприятие. В рамке - образы слуги
и врача - психиатра (образ, неожиданный для фантастического произведения), для которых, в отличие от авторского героя, нет сомнений в безумии Мишеля. Самому же Мишелю в основном корпусе повествования противостоит весь мир - он изолирован от общества в клинике. Таким образом, «остраняется» сама исповедальность. Помимо этого все личные романы - романы «с ключом» [1, с. 48], в которых вымысел сочетался с известной долей пережитого самим автором. Автобиографизм, присущий личному роману, в «Фее» отсутствует. Следовательно, приемы личного романа узнаваемы. Однако сохранена лишь их «форма», «наполнение» же уже совсем другое.
В основном корпусе повествования наиболее видимый, лежащий «на поверхности» - это язык сказки. Он начинается с самого названия произведения, в которое вынесено имя главной героини. Так, феи - персонажи, привычные для жанра французской сказки conte de fee. Однако ее образ снижен и обытовлен: она Фея Хлебных Крошек. Два облика Феи традиционны для сказки. Иная роль, которую выполняет фея. В фольклорных сказках, как известно, в большинстве случаев феи выступали второстепенными персонажами. Они могли опекать, помогать, испытывать героев, но не быть главными героями любовных историй.
Как и положено в сказках, в произведении Нодье присутствуют чудеса и волшебство. Однако сказочные волшебные атрибуты феи снижены: ее волшебная палочка - костыль, ее обиталище - кукольный картонный домик, «прилепившийся ко стенам «Арсенала» [5, с. 123].
Молодой герой вполне традиционен для сказочной поэтики. Однако его имя - Мишель - сказочным героям не свойственно. Все значение имени главного героя раскрывается при внимательном анализе поэтикЬ всей сказки. Этому способствуют особенности хронотопа: традиционный сказочный хронос - неопределенность временная - трансформирована: все события жизни Мишеля происходят в день Святого Михаила. Обычное в сказках «негде» заменено точными локальными характеристиками: периодически герой совершает паломничества к Храму Святого Михаила. Помимо этого главный герой - простак, дурак в фольклорных сказках может быть, в то же время безумец внеположен сказке. Безумие разрушает традиционный сказочный язык. Язык сказки максимально контрастен языку науки, входящему в новеллу с проблемой безумия.
Таким образом, происходит расширение и углубление образов главных героев, фольклорным сказкам несвойственное.
Оба главных персонажа объединены любовной историей, в которой они во многом следуют сказочным моделям поведении. [3, с. 352] Фея испытывает Мишеля, который, пройдя испытания, получает вознаграждение, влюбляется в нее. Действуют такие сказочные мотивы как троичность действия, мотив узнавания (Мишель должен узнать в прекрасной царице старушку фею), пути, волшебного средства, функцию которого выполняет мифический цветок мандрагора, созвучный с известным «аленьким цветочком». Однако в сказочной линии есть некая неполнота: неизвестен финал истории Мишеля и Феи. Неизвестно, нашел ли действительно Мишель волшебную мандрагору и соединился с феей, поскольку видят вознесение Мишеля лишь такие же, как он пациенты.
Сказочный герой показан в начале своего жизненного пути. Входит в сказку время биографическое - детство, социальные мотивы: сиротство, необходимость учебы, получения профессии, бедность и нужда. Очевидны мотивы романа воспитания с его характерными установками на познание мира.
Мишель познает себя и окружающий мир. Как романтический герой, он приходит к пониманию его узости и косности, он начинает осознавать свою исключительность и одиночество в нем. Молодой человек осмысливает, что означают такие извечные человеческие категории, как мудрость, красота, любовь, долг, страдание и милосердие. Познает Мишель, слушающий его авторский герой и сам читатель. Именно с познанием связана тема «sottise». Характерна ее романтическая интерпретация: помимо внешней наружной оболочки, видимости, Мишелю, авторскому герою рамки и читателю необходимо проникнуть в суть и увидеть внутреннюю сущность. Поэтика жанра романа воспитания включает в себя финал, в котором герой, пройдя определенный путь, может сформулировать окончательную истину, определенные правила и результат воспитания. В «Фее» нет окончательного вывода, результата «воспитания». Финал этой сюжетной линии открыт. Очевидные мотивы романа воспитания узнаваемы, но во многом трансформированы.
Н. С. Шрейдер в статье о специфике фантастического у Нодье и Мериме пишет о постоянных и четких разграничениях как особенности фантастического мира Нодье, о его своеобразной устойчивости. «Если это голова датского дога, то она не превратится ни в цветок, ни в человеческое лицо, как это могло бы произойти в новелле Тика или Гофмана» [6, с. 116].
Персонажи животного мира представлены в «Фее хлебных крошек» в нескольких ипостасях, с ними связано вхождение в произведение нескольких жанровых языков.
Стоит отметить, что у Нодье мир животных отделен от мира людей топографически: главным образом животные населяют остров Мэн. Ощутим язык басни. Люди и животные меняются местами: Мишель ночует на собачьей подстилке, а бальи с острова играет свадьбу. В его интерпретации ощутимы комические интонации (сцена проведения Мишелем ночи в одной кровати с бальи - датским догом). Однако аллегорический басенный язык сливается с готическими интонациями в сцене суда, где весь суд напоминает животных. Так у адвоката «кровавые губы, оскалившиеся в убийственной гримасе, медленно сжались, словно острые стальные тиски.» [5, с. 220] Комическое становится страшным и ужасающим, когда молодого человека отправляют на казнь из-за кражи бумажника дога, которой он не совершал. В данном эпизоде явна социальная сатира в изображении английского суда, в сопровождении осужденного на казнь - «социально и локально конкретного гротеске, диккенсовском до Диккенса». [6, с. 115] Подобная эмоциональная слитность, нерасчлененность признак романтического мышления Нодье.
Выше перечисленные жанровые языки контрастны и внеположены друг другу в традиционных поэтиках эпохи рационализма. Нодье их трансформирует. По сути, фундаментальный принцип романтической эстетики - принцип фрагмента - воплощен писателем на уровне жанровых языков. В фее они не конфликтуют, а представляют собой некую целостность, и в этом - особенность нового фантастического языка Нодье.
Жанровый диалог обусловил особенность и новизну хронотопа «Феи Хлебных Крошек». В нем есть и сказочный хронос (неизвестно точная дата происходящих событий), и романный (при этом по множеству реалий можно определить, что время соответствует современности Нодье). Есть и сказочное «негде» -вымышленный Аррахиехский остров посреди Ливийской пустыни -место, где Мишель строит храм для Царицы Савской, и точные локальные координаты: французский город Гранвиль и шотландский Гринок. Есть необъятный топос - океан, Восток и Запад, и уводящий в толщу времен и устремленный в будущее хронос. И, наконец, есть узкое и замкнутое пространство клиники. Время, как и место, то максимально расширяется до пределов вечности, то максимально сужается до точной даты.
Создавая язык нового фантастического жанра, Нодье во многом опирается на существующие до него художественные языки фантастики писателей-романтиков. Среди литературных влияний, прежде всего, стоит выделить мотивы немецких писателей.
Главный герой - молодой человек, странствующий, испытывающий любовь - томление к возвышенной возлюбленной, ассоциируемой с цветком говорит о влиянии Новалиса и его романа «Генрих фон Офтердинген». Однако у Нодье иная эмоциональная окрашенность повествования. Его герой не просто ищет идеальную возлюбленную. Мишель хочет спасти ей жизнь. И неизвестно, спасает ли, соединяется ли он с ней, ведь он - пациент клиники для душевнобольных. И здесь к новалисовскому оптимистическому предощущению реализации голубой мечты присоединяется драматические интонации. «Золотой век Новалиса - это единство человека и природы, земли и неба, ... , всемирный синтез ..., осуществленный на некой духовной, божественной основе; это идеальное, блаженное состояние. » [4, с. 83] Трагизм героя Нодье в том, что верят в реализацию его мечты лишь люди, признанные сумасшедшими, а сам он - такой же пациент, для которого соединение с возлюбленной значит вырваться за пределы больницы.
Одним из наиболее явных литературных влияний в «Фее» являются мотивы произведений Гофмана, что в целом вполне согласуется с общей тенденцией 30-х годов во Франции - временем всеобщего увлечения творчеством немецкого романтика.
Основной конфликт главного героя - его конфликт с обществом, его изолированность, во многом напоминает героев сказок и романов Гофмана, которые - поэты - не находят себе места в обывательском мире. У Нодье история Мишеля представлена как история его взаимоотношений с окружающими. Вначале соученики воспринимают его как чудака. Впоследствии по мере взросления разрыв молодого человека с обществом все более углубляется. Появляется образ толпы, которой недоступен мир романтического героя, которая объявляет его сумасшедшим. Таким образом, разрыв романтического героя и общества у Нодье доведен до предела, в нем иная драматическая интонация.
К мотивам сказок Гофмана, восходит, вероятно, кукольность, воплощенная в фее, и во всем, что с ней связано. Кукольным кажется ее наряд, характер ее движения - большие прыжки - напоминает движение куколок на роялях у девушек [5, с. 213]. Девяносто девять ее сестер, каждая из которых чуть меньше предыдущей и как две капли воды похожа на остальных, танцуют танец марионеток. Домик
Феи сделан из цветного картона, ее садик - из деревьев на шести спичках. Однако видимая игрушечность у Нодье соединяется с чертами, сказкам не свойственными. «Кукольная» старушка оборачивается могущественной правительницей, именем которой вершатся суды. Крошечный садик приобретает для Мишеля огромные размеры. Костыль оказывается волшебной палочкой.
Одним из наиболее распространенных романтических мотивов является мотив портрета. Как известно, в произведениях многих писателей - романтиков, в том числе Гофмана, портрет представал несущим угрозу (например, в его романе «Эликсир дьявола»). Нодье выпадает из традиции. В его новелле фея дарит Мишелю портрет в знак благодарности за спасение из вод океана, и именно в него влюбляется Мишель. Портрет у Нодье - источник любви. Его особенность - в том, что он имеет две стороны: на одной - старушка фея, на другой - юная восточная красавица. Разграничения четкие, противоположности максимально контрастны. При этом это черты одного персонажа. Помимо этого живой портрет у Нодье может «разговаривать» с Мишелем. Их общение происходит на уровне общения душ. Проблема языка снимается вообще. Это возвращение к праязыку и в то же время полная его отмена. Характерно, что способность эту получает Мишель благодаря искусству и любви, категориям, магистральным для романтической эстетики.
Именно в трактовке любовной темы произведение Нодье отличается от сказок Гофмана. Мишель, во многом напоминающий своей наивностью и добротой Перегринуса Тиса из сказки «Повелитель блох», обладает его же способностью: он видит сущность, то, чего не видят окружающие. Только для этого ему не нужно волшебное стеклышко. Романтической возлюбленной Мишеля царице Савской противопоставлен образ Фолли Герлфри -девушки, которая также влюблена в Мишеля. Когда молодого человека обвиняют в совершении кражи бумажника бальи с острова Мэн и приговаривают к повешенью, она согласна выйти за Мишеля замуж и таким образом спасти его от смерти. Но ее любовь приземлена, обытовлена. В финале Мишель, как и студент Ансельм, выбирает свою идеальную возлюбенную, свою Серпентину - Царицу Савскую. У Гофмана быт проникает в счастье соединившихся влюбленных. У Нодье Гофманское филистерство принимает гротескную форму, быт принимает форму психлечебницы. Бытовое, с одной стороны, преодолевается: Мишель вырывается из замкнутого пространства больницы, он возносится с прекрасной
мандрагорой в руке, однако видят это лишь такие же, как он, безумцы. Прием очень похож на Гофмана, но трансформирован.
Своеобразно у Нодье представлено романтическое двоемирие. Изначально представлены два мира: мир, в котором Мишеля встречает в клинике авторский герой, и мир, воссозданный в истории Мишеля. Последний, в свою очередь, разделяется на два: мир, в котором Мишеля представляют как чудака, не вписывающегося в общество (Гранвиль), и мир, в котором Мишель
- безумец для окружающих (Гринок). Последний также имеет свое двоемирие: Так условно реальный мир Гринока четко отделен от «поэтической топографии» [цит. из 6, с. 116] волшебного домика феи, куда попадает Мишель пройдя испытание судом и женившись на ней. И даже «поэтическая топография» подвержена делению на два мира. В нем ночи с прекрасной Билкис накрепко отделены от бесед с премудрой феей днем глухой стеной между гостиной и спальней. В самой градации - точное математическое воображение. Сложное двоемирие, точнее - в интерпретации Нодье - многомирие
- признаки романтического мышления.
Таким образом, максимально с помощью контрастирующих языков в «Фее Хлебных Крошек» Нодье соединяет в любовной истории совершенно противоположных персонажей, которые сами состоят из противоположностей. В них соединены разные культуры, разное время и место. Охвачено все в бесконечной перспективе от начала времен и до будущего. Во вселенной Нодье все существует на равных правах, сосуществует, не конфликтуя, не отрицая друг друга. И это единство мира, который объединяют надвременные, надисторические и общекультурные ценности, такие как милосердие, любовь, мужество, доброта - основное в познании Мишеля.
Однако великая истина и повествование о глубочайших вещах исходит из уст человека, признанного безумным. И в целом, весьма вероятно, что вся история Мишеля - лишь часть дешевой книги, которую к тому же воруют у авторского героя цыгане. И в этом - глубокая романтическая ирония Нодье, «взгляд с точки зрения высшего духа» [цит. из 4, с. 50]
«Фея Хлебных Крошек» представляет собой образец романтической фантастики, язык которой обусловлен диалогом разных жанров. При этом создается новый эстетический код. И в этом - новизна и загадка «Феи».
Литература
1. Мироненко Л. А. Художественный мир «личного романа»: от Шатобриана до Фромантена / Л. А. Мироненко. - Донецк : Донецкий государственный университет, 1999. - 237с.
2. Нодье Ш. Фантастические и сатирические повести : Сборник / Ш. Нодье ; [сост. В. А. Мильчина]. - М. : Радуга, 1985. -604с.
3. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки / В. Я. Пропп. - Ленинград : Издательство Ленинградского университета, 1986. - 365с.
4. Художественный мир Э.Т.А. Гофмана. - М. : Наука, 1982.
- 293с.
5. Шарль Н. Фея хлебных крошек / Н. Шарль - М. : Энигма, 1996. - 384с.
6. Шрейдер Н. С. Специфика фантастического в новеллах Мериме и Нодье 1830-х гг / Н. С. Шрейдер // Проблемы взаимодействия литературных направлений. - Днепропетровск, 1973.
- 176 с.
7. Nodier Ch. // Ecrivains d'Hier et d'aujourd'hui / Ch. Nodier. -Paris : Edition seghers, 1970. - 192 p.
8. Critchfield G. The Romantic Madman as Hero : Nodier's Michael le Charpentier [Электронный ресурс] / G. Critchfield. -The French Review. - Vol. LI. - No. 6. - May 1978. - Режим доступа : http://www.jstor.org.
9. Bozetto R. Folie et la Litterature Fantastique [Электронный ресурс] / R. Bozetto - le 30 Aout 2009. - Режим доступа : http:// www.larevuedesresources.org.
10. Chambert S. La Fee aux miettes de Charles Nodier : du conte au roman [Электронный ресурс] / S. Chambert. - samedi 28
mai 2011. - Режим доступа : http://www.e-litterature.net.
