CC BY
13
DOI 10.54770/20729316-2022-2-413
Р. М. Ханинова (Элиста)
ЖАНР «МАГТАЛ» В КАЛМЫЦКОЙ ПОЭЗИИ ХХ В*.
Статья первая
Аннотация. В статье рассматривается жанр «магтал» в хвалебной поэзии калмыцких поэтов ХХ в., ранее не становившийся объектом и предметом исследования. Анализ стихотворных произведений Хасыра Сян-Белгина и Лиджи Ин-джиева в жанре магтала-восхваления выявил две тенденции. Первая тенденция: калмыцкие поэты в заглавии и / или в подзаголовке позиционируют целенаправленное обращение к заявленному жанру, создавая магталы в традиции фольклорного аналога с привнесением авторского начала. Вторая тенденция: отнесение репрезентативных текстов к хвалебной поэзии, конкретно к магталу, определяется формой и содержанием, тематикой, типологией героя, близостью к фольклорной традиции несмотря на то, что автор никак не маркирует свое произведение в интересующем нас аспекте. Для изученных примеров характерен синтез жанров: магтал-йорял, магтал-дун, магтал-поэма-повесть в стихах. Авторские магталы, как и фольклорные, различаются по объему — краткие (от одного десятка до нескольких десятков строк) и пространные (свыше ста строк), а также по форме (сплошной текст / строфика, «лесенка»), по структуре (вступление, основная часть, заключение; кольцевое обрамление, рамочная конструкция), близки в традициях национального стихосложения, в обращении к фольклорным примерам, в отсылках к эпосу «Джангар» (страна Бумба, хан Джангар, его богатыри и т.д.). Эпическое прошлое и эпохальное настоящее манифестированы в авторских маг-талах приемами антитезы, сравнения, метафоры, гиперболы, эпитета, фразеологизма. Связь с современностью проявляется как в типологии героев, так и в лексике, передающей новые реалии и детали, иноязычные слова и термины.
Ключевые слова: магтал; хвалебная поэзия; калмыцкий фольклор; калмыцкая поэзия; традиция и новации; синтез жанров.
R. M. Khaninova (Elista)
The Magtal Genre in the Kalmyk Poetry of the Twentieth Century. Article One**
Abstract. The article considers the magtal genre in the laudatory poetry of the Kalmyk poets of the twentieth century, which had not previously become the object and subject of research. The analysis of the poetic works of Khasyr Suan-Belgin and Lidji
* Исследование проведено в рамках государственной субсидии - проект «Устное и письменное наследие монгольских народов России, Монголии и Китая: трансграничные традиции и взаимодействия» (регистрационный номер АААА-А19-119011490036-1).
** The study was conducted as part of the state-subsidized project "Oral and written heritage of the Mongolian peoples of Russia, Mongolia and China: cross-border traditions and interactions" (state registration number AAAA-A19-119011490036-1).
Indjiyev in the genre of magtala-praise revealed two trends. The first trend: Kalmyk poets in the title and / or in the subtitle position a purposeful appeal to the declared genre, creating magtals in the tradition of a folklore analogue with the introduction of the author's beginning. The second trend: the attribution of representative texts to laudatory poetry, specifically to magtal, is determined by the form and content, theme, typology of the hero, proximity to the folklore tradition, despite the fact that the author does not label his work in any way in the aspect of interest to us. The studied examples are characterized by a synthesis of genres: magtal-yoryal, magtal-dun, magtal-poem-story in verse. The author's magtals, as well as folklore ones, differ in volume, short (from one dozen to several dozen lines) and lengthy (over a hundred lines), as well as in length and also in form (solid text / stanza, "ladder"), in structure (introduction, main part, conclusion; ring framing, frame construction), they are close in the traditions of national versification, in reference to folklore examples, in references to the epic "Jangar" (Bumba country, Khan Jangar, his heroes). The epic past and epochal present are manifested in the author's magtals by the methods of antithesis, comparison, metaphor, hyperbole, epithet, phraseology. The connection with modernity is manifested both in the typology of heroes and in the vocabulary that conveys new realities and details, foreign words and terms.
Keywords: magtal; laudatory poetry; Kalmyk folklore; Kalmyk poetry; tradition and innovations; synthesis of genres.
Введение
Среди жанров калмыцкой обрядовой поэзии, активно осваивавшихся калмыцкими поэтами в 1930-е гг., в период формирования новой жанровой системы, «магтал» с его хвалебным пафосом отвечал идеологической направленности строительства социализма в стране, воспеванию героев войны и труда, воспитанию нового человека.
Слово «магтал / магтлЬн» по-калмыцки означает «восхваление, прославление, хвала» [Калмыцко-русский словарь 1977, 338]. В монгольском языке «магтаал» имеет то же значение: «хвала, восхваление, прославление» [Большой академический монгольско-русский словарь 2001, 311]. Того, кто восхваляет, калмыки называют магтач, монголы — магтаалч. В калмыцком и монгольском словарях слова «магтал» / «маагтал» передают также литературные термины — «панегирик, ода» [Калмыцко-русский словарь 1977, 338; Большой академический монгольско-русский словарь 2001, 311], «гимн» [Большой академический монгольско-русский словарь 2001, 311]. В словаре языка ойратов Синьцзяна «магтаал — хвала, восхваление; прославление», «магталЬан — восхваление, прославление» [Тодае-ва 2001, 223].
По определению Н. Б. Пюрвеевой, «магтал — поэтический панегирик, гимн — древнейший вид народного творчества монгольских народов. <.. .> Происхождение и формирование магталов как жанра уходят корнями в глубокую древность и связаны с воззрениями людей на природу и окружающий мир. Древний человек стремился обожествить окружающую природу, воздействовать на ее разными приемами, которым приписыва-
лась особая магическая сила» [Пюрвеева 2003, 192]. «Хвалами древний человек пытался расположить к себе то или иное божество, дух или эзэна. А магтаалы полностью состоят из славословий. <...> А в более близкие к нам времена возник и другой вид магтаалов, воспевающих отдельных лиц, группы людей и даже целые этнические группы» [Михайлов 1971, 19-20]. Исследователь уточнял, что не все магталы связаны с магическими обрядами: «Те, из них, которые посвящались людям, были порой просто хвалой, прообразом более поздних одических произведений. <.> Существовали магталы-стихи и магталы-песни, или гимны. Отличались они друг от друга больше всего манерой исполнения» [История калмыцкой литературы 1981, 102, 106]. В то же время, по мнению Е. Э. Хабуновой, «о существовании у калмыков песен-гимнов "частр" свидетельствуют материалы, почерпнутые из фольклорных произведений и других устных источников» [Хабунова 1989, 128]. Так, протяжные песни, именуемые «Эердин частр» («Гимн ойратов), «включают в себя песни различного тематического содержания: религиозного, героико-эпического, исторического и социально-бытового» [Хабунова 1989, 128]. По-калмыцки «частр» означает «гимн» [Калмыцко-русский словарь 1977, 646]. Поэтому, по нашему мнению, соотнесение некоторыми исследователями магтал-похвалы с частр-гимном приводит к неразличению этих жанров устного народного творчества.
В монгольской хвалебной поэзии К. А. Эдлеева выделила три группы магталов: традиционные, буддийские и авторские, которые представляют собой разные жанры. Традиционный магтал она условно разделила на три поджанра: древние, связанные с обрядовой жизнью кочевников, эпические, включенные в эпос, и литературные магталы, вошедшие в письменные памятники литературы. Во второй группе главной темой буддийских маг-талов является буддийская догматика, воспевание буддийских ценностей и божеств [Эдлеева 2011, 4, 5]. Сравнивая структуры трех типов магталов в монгольской хвалебной поэзии, К. А. Эдлеева отметила, что в традиционных славословиях произведение построено на перечислении эпитетов, сравнений или тех и других одновременно, а также действий и состояний: одноэлементная архитектоника на перечислении эпитетов характерна для восхвалений, обращенных к горам, рекам и т.д., перечисление эпитетов и сравнений — для восхвалений животных, прежде всего коня, перечисление видов действий или состояний объектов — для славословий людей. А в современных авторских магталах в свернутом виде могут присутствовать сюжетные элементы, действие разворачивается во времени, активно проявляет себя лирический герой [Эдлеева 2011, 23, 24].
Современными калмыцкими фольклористами жанр «магтал» частично рассматривался на материалах календарной и семейно-обрядовой поэзии, эпоса «Джангар» в аспекте генезиса, формирования и функционирования, поэтики, связи с другими видами и жанрами устного народного творчества [Хабунова 1998; Хабунова, Гедеева, Убушиева 2018; Борджа-нова 2007; Пюрвеева 2003, Сарангов 2010 и др.]. Справедливым остается
утверждение Н. Ц. Биткеева о том, что калмыцкие магталы «не систематизированы, не определен тематический диапазон, не подвергался анализу сюжетный состав, не охарактеризованы их художественные особенности, жанровое своеобразие» [Фольклор монгольских народов 2011, 226]. Образцы калмыцких и ойратских магталов представлены также в ряде антологий, сборников: «Хальмг поэзин антолог» («Антология калмыцкой поэзии») [Хальмг поэзин антолог 1962], «Цацлын дее^» («Заздравное слово») [Цацлын дее^ 1997], «ЙeрэлмYД болн магталмуд» («Йорелы и магталы») [ЙeрэлмYД болн магталмуд 2008]. Исследователи используют по-русски две формы термина — йорял / йорел.
Среди древних калмыцких магталов исследователи указывают на сакральный ракурс величания горы как модели Вселенной и покровителя человека («Алта Ха^а хойр уулын магтал» = «Восхваление Алтая и Хангая») [ЙeрэлмYД болн магталмуд 2008, 34-130], на воспевание родного края, его природы («Хар hазра нутга магтал» = «Хвала улусу Черных земель»; «И^л кевэн нутга магтал» = «Хвала Приволжскому улусу») [Хальмг поэзин антолог 1962, 68], народного календаря с двенадцатилетним годовым циклом, названным по именам животных («Арвн хойр ^илин магтал» = «Хвала двенадцатилетнему годовому циклу») [ЙeрэлмYД болн магталмуд 2008, 28-29], на восхваление лошадей, овец, коров, верблюдов, коз («Тавн хошу малын магтал» = «Хвала пяти видам скота») [ЙeрэлмYД болн магталмуд 2008, 31-34] и др. Людям, вещам и растениям адресованы, например, такие магталы: «Адуч куунэ магтал» = «Похвала табунщику», «Баахн кeвYД, залус биилхлэ магтдг магтал» = «Похвала танцующим мужчинам» [Хальмг поэзин антолог 1962, 67], «Малян магтал» = «Похвала плети», «Насван магтал» = «Похвала нюхательному табаку» [Цацлын дее^ 1997, 136, 137].
Жанр магтала в творчестве калмыцких поэтов ХХ в.
Авторские магталы в калмыцкой поэзии еще не были объектом и предметом исследования. В творчестве калмыцких поэтов, некоторые из которых занимались собиранием, записыванием фольклорных жанров, маг-талу уделено определенное внимание в разные годы. Так, одну из своих первых книг стихов Константин Эрендженов (1912-1991), воспевая социалистическую новь калмыцкой степи, назвал «Эргм^» («Восхваление») [Эрн^энэ 1935]. Эргм^ — 1) восхваление, возвеличивание; 2) вдохновение [Калмыцко-русский словарь 1977, 424]. Записанный им магтал верблюду «построен с обильным использованием сравнений и эпитетов, в нем восхваляются достоинства верблюда, повествуется о его "родословной" и, конечно, о той практической пользе, которая была от него в жизни калмыку-степняку» [Пюрвеева 2003, 196]. При этом К. Эрендженов заметил, что такой же магтал есть у монголов [Эрн^энэ 1980, 31]. В журнальной публикации 1987 г. поэт представил из калмыцкого героического эпоса «Джангар» фрагменты магталов, посвященных хану Джангару, бо-
гатырю Хонгору Алому Льву, его коню Кеке-Галзану, а также прекрасному в мире певцу Мингияну: «Дала ^ацкрин дууна магталас», «Арг Улан Хоцкрин магталас», «Хоцкрин Кек hалзн арнзлын магталас», «Орчлцгин сээхн Мицъяна магталас» [Эрн^энэ 1987, 57-58].
Жанр магтала в поэзии Хасыра Сян-Белгина.
Магтал «Бимбэн Мацг» («Мацак Бимбаев», 1975)
Стихотворение Хасыра Сян-Белгина (1909-1980) «Магталын дун» («Песня восхваления») опубликовано в газете «Та^чин зэцг» («Республиканские вести») в 1935 г. Спустя 40 лет он посвятил участнику Гражданской и Великой Отечественной войн Мацаку Тонхеевичу Бимбаеву (1900-1993) магтал «Бимбэн Мацг» («Мацак Бимбаев») [Сян-Белгин 1975, 16-17]. Стихотворение, состоящее из двадцать пять катренов, начинается с размышления автора о жанре «магтал», сравнимого для него с одой: «Магтал байр тоота, / Манд орсаhар — Ода. / Державин Пушкин хойр, / Делгрэсн билгин байр» [Сян-Белгин 1975, 16]. («Магтал сопутствует радостному событию. Для нас по-русски — это Ода. Это то, что передано торжеством таланта Державина и Пушкина». Здесь и далее наш смысловой перевод — Р.Х.). Написание термина «Ода» с заглавной буквы обусловлено тем, что в калмыцком языке слово «ода» означает «теперь, сейчас, в настоящее время» [Калмыцко-русский словарь 1977, 393].
Сказав во второй строфе о том, что степь славится именами своих детей, поэт в третьей строфе обращается к своему герою, чтобы тот не переживал за груз прожитых лет. Настало время написать о том, каким талантом наградила его судьба: «Бимбэн кевYн Мацг, / Бичэ сана ацг. / Билглх белгэн hарцла, / Бичгдх селгэн харкла» [Сян-Белгин 1975, 16]. Традиционный магтал обычно начинался с именного обращения к адресату, основная часть отводилась описанию достоинств объекта похвалы, завершалось все похвалой, иногда соединенной с благопожеланием. Рассказ поэта о герое передал основные вехи его биографии: сын бедного волжского рыбака, он рано осиротел; во время Гражданской войны храбро сражался в рядах Красной армии; был послан в Монголию, участвовал в Монгольской народной революции, воевал на Халхин-Голе; в период Великой Отечественной войны защищал Дон в составе калмыцкой кавалерийской дивизии, сейчас живет в Элисте, где автор, встречаясь с ним, преисполнен гордости за него, желает, чтобы потомки знали такого земляка. Имена исторических деятелей (В. И. Ленин, Х. Кануков, В. Хомутников, Х. Джалыков, барон Унгерн, Сухэ-Баатр), география мест (Россия, Монголия, Америка, Англия, Азия, Москва, Элиста), масштаб событий (Октябрьская революция, Монгольская народная революция, войны) определяют значение личности в истории. В текст стихотворения введена прямая речь В. И. Ленина с призывом к калмыкам отправиться на помощь братскому народу Монголии, свергнуть власть богачей, разгромить общего врага — барона Ун-герна, встретиться с Сухэ-Батором, одержать победу: «Тана цусн садн, /
Новый филологический вестник. 2022. №2(61). ----
Мана кYCл хадн — / Мо^л нутгт одхмт, / Мордх хаалh кедхмт. // Байна йос бархмт, / Барон Унгерниг дархмт. / СYк Баатрт кYртн, / СYртэ диилвр бэртн!» [Сян-Белгин 1975, 16].
На самом деле, такого воззвания, кроме ленинского воззвания к калмыкам в 1919 г., не было. Позднее в своих воспоминаниях М. Бимбаев писал об этом периоде, с начала 1921 г., как «18 командиров калмыцкой национальности во главе с Х. Б. Кануковым и В. А. Хомутниковым явились костяком той группы, которая в составе сводного корпуса 5-й Красной Армии по просьбе Временного революционного правительства Монголии приняла участие в борьбе монгольского народа за свою свободу и независимость» [Бимбаев 1983, 40]. Сян-Белгин восхищен тем, в скольких войнах побывал его герой, скольких сразил врагов, не брала его пуля, не убавилось его мужество: «Кесг дээнд орв, / Кесг дээчнр хорв, / Мацгт сумн тусхиш, / Ма^сг зeргиг тушхиш» [Сян-Белгин 1975, 16].
Памятуя о сложной судьбе 110-й Калмыцкой кавалерийской дивизии, поэт спустя десятилетия подчеркнул храбрость ее воинов, погибших ради народного счастья, ставших легендой. Отсылка к жанру проклятия (ха-рал) в адрес фашизма есть в строках о том, как была создана калмыцкая дивизия, которая устрашила фашистов: «Хальмг дивизь бурдв, / Харалта фашизм CYPДв» [Сян-Белгин 1975, 16]. В канун 30-летия победы над фашизмом звучит призыв славить дорогого Мацака: «Эцкр Мацган магтхм» [Сян-Белгин 1975, 17]. Мотив груза прожитых лет ветерана закольцовывает текст: Мацака не тяготит его опыт, он достиг солнечного состояния («Нарта сананд кYрнэ»): метафора душевного равновесия. Завершая свой рассказ, поэт заверил, что, несмотря на старость, Мацак Бимбаев еще силен, молод душой. Автор, обращаясь к своему герою, подчеркивал по-калмыцки его родословную: «Бимбэн кeвYн Мацг» («Мацак, сын Бим-бы»). Любопытно, что имя Мацг означает религиозное понятие «пост», передавая верования народа.
Проводя аналогию с русской одой, упомянув в этой связи имена Г. Р. Державина и А. С. Пушкина, калмыцкий поэт, таким образом, заявлял о тождестве своего похвального жанра с русским каноном ХУШ-Х1Х вв., хотя, как известно, в русской советской поэзии эта традиции была продолжена. На наш взгляд, здесь можно говорить об авторском магтале в калмыцкой поэзии ХХ в., тем более что поэты нередко в названии или в подзаголовке произведения актуализировали жанр хвалебной поэзии монго-лоязычных народов. Текст Сян-Белгина создан в традициях калмыцкого стихосложения: разные виды анафоры (парная, сплошная), ассонанс, аллитерация, синтаксический параллелизм, каждая строка состоит из 3 слов, трехстопный ямб, в основном парная рифмовка, преобладание глагольных форм, предающих движение времени и пространства.
«Иисдгч туукм» («Моя девятая повесть», 1971) как опыт магтала-поэмы
«Йисдгч TYYKM» («Моя девятая повесть», 1971) Х. Сян-Белгина в газетной публикации обозначена как магтал-поэма [Сян-Белгин 1971, 4], в книжной — как поэма-магтал [Сян-Белгин 1972, 165] с рамкой места и времени создания: «Элст, 1971 ж;.» (Элиста, 1971 г.). Такой авторский подзаголовок указывает на жанровый синтез произведения, совмещающего в себе фольклор и литературу, название относится к современным реалиям — к началу девятой пятилетки в стране (1971-1975 гг.), плану развития народного хозяйства СССР. Если в первой редакции автор актуализировал приоритет похвального слова, то во второй — статус жанра поэмы, вошедшей в его книгу избранных поэм.
По объему поэма ненамного отличается от магтала-стихотворения «Бимбэн Мацг»: здесь двадцать шесть строф (в основном четверостишия, пятистишия образованы с использованием «лесенки»). Притяжательное местоимение в названии «Йисдгч туукм» — «Моя девятая повесть» — подчеркивает личную причастность автора поэмы к происходящему в стране, заинтересованность в прославлении социалистической родины, уверенно идущей к коммунизму. Две редакции произведения имеют незначительные различия в названии («Йисдгч туукм» / «Йисдгч туукмж», «Моя девятая повесть»). Во второй редакции есть окончание «ж»), подзаголовке, рамке (в первой редакции нет указания места и времени создания), в структуре (первая редакция в основном являет сплошной текст), объеме (первая редакция насчитывает сто сорок три строки, вторая — сто восемнадцать строк), в содержании.
Остановимся на особенностях, связанных с пафосом славословия.
Йисдгч туукмж бичнэв, Йисдгч туукмж бичнэв,
Йилhж магтхар бээнэв: Йилhж магтхас ичнэв:
Алтн Делкэ кедлсиг, Алтн Делкэ кедлсиг,
Амрг-жиркл эдлсиг! Амрг жирИл эдлсиг!
1-я редакция [Сян-Белгин 1971, 4] 2-я редакция [Сян-Белгин 1972, 165]
Первую редакцию поэт начинал с утверждения, что напишет свою девятую повесть, чтобы восславить трудящихся, познавших благополучную жизнь. Во второй строке второй редакции он уже заявлял, что ему неловко отделить свою повесть от похвалы тем, кто трудится на благо мира, кто узнал благополучную жизнь. Таким вступлением, вероятно, автор объяснил особую жанровую природу своего произведения. Метафорой «Алтн Делкэ» = Белый Свет, весь мир (букв. «золотой мир») [Калмыцко-русский словарь 1977, 37] в текст вводится оценочная категория превосходного,
масштабного, тем самым задается пафосная интонация повествования, усиленного восклицательным знаком (всего восемь восклицаний).
Сюжетное развертывание исходного тезиса строится на противопоставлении прошлого и настоящего: «Олна шин туу^ / Октябрин рево-люцяр / буу^: / Ончта цаг болв, / Омгта ^ирhл олна» [Сян-Белгин 1972, 165] («Новую для всех историю начала Октябрьская революция: наступило особое время, появилась жизнь, которой можно гордиться»). Поэтому поэт желает, чтобы на протяжении ста лет сказанное им отзывалось музыкой, чтобы к его слову внимательно прислушались. Рассказ о жизни народа открывается описанием тех времен, когда верхом на верблюде калмык кочевал по степи, испытав тяжести и лишения. Благодаря России он избежал ада, спустя много лет нашел новый дом на Волге, друзей, т.е. речь идет о добровольном вхождении калмыцкого народа в состав Российского государства в 1609 г., когда ойраты, выходцы из Западной Монголии, обрели новую родину в низовьях Волги. При этом в первую редакцию поэмы введен мотив трудного расставания предков с прародиной: «Терскэн геесн кумн / Теер^ энлдг юмн: / Терлэн мартсн кевYн, / Теркэн ^лсн куукн» [Сян-Белгин 1971, 4] («Человек, потерявший родину, в горе подобен заблудившемуся: забывший о родне юноша, пренебрегающая родственниками замужняя женщина»). «Теркэн ^лсн куукн му, терлэн ^лсн кевYн му», т.е. «плоха та замужняя женщина, которая считает плохими своих родственников, плох тот юноша, который пренебрегает своей родней» [Калмыцко-русский словарь 1977, 514].
Введение калмыцкой пословицы актуализирует, с одной стороны, народную аксиологию, с другой — в контексте обращено к драматической истории возвращения части калмыков во главе с ханом Убаши в 1771 г. на прародину. Во второй редакции этот мотив снят, видимо, потому что снижал общий пафос произведения. После вступления в первой редакции приемом ретроспекции вводилась современная действительность, во второй редакции этого описания уже нет, поскольку резко нарушался хронологический ход изложения событий. Поэтому следующая вековая веха — Октябрьская революция 1917 г., сотворенная народами: «Октябрин революц / гууднэ, / Олн келн ууднэ: / Теднэ хормад багт^, / Теегин хальмг бахт^...» [Сян-Белгин 1972б 166] («Октябрьская революция разворачивается, народы объединяются»: букв. «уместившись в этом подоле, степняк-калмык восторжествовал»). Фразеологизм «хормад багтх» означает «жить и здравствовать вместе со всеми» [Фразеологический словарь 2019, 236]. Символика подола одежды в представлении калмыков передавала понятие безопасности, защищенности, благополучия. Например, в йоряле-благопожелании ребенку при наречении имени высказывалось пожелание держаться за подол матери («Экиннь хормаИас атх^»), а женщине желали, чтобы впереди ее подола резвились жеребята, а позади подола паслись овцы и ягнята: «вмн хормадчн / УцЬн-дааЬн ишклг, / Хеет хормаднь / Хен хурhн хээрлг» (цит. по: [Борджанова 2007, 540, 530]).
Очередная веха в сюжетном витке поэмы — первая пятилетка: «ТYPYн
тав жил — / Туукмжин экн чидл!..» [Сян-Белгин 1972, 166] («Первые пять лет — повесть о начале силы»). Как известно, первый план развития народного хозяйства СССР был рассчитан на пять лет: 1928-1932 гг. Вторая пятилетка пришлась на 1933-1937 гг.: «Дарук тавн жил — / Дала hалта шил: / Электрин кYчн бадрна, / Элвг жирhл батрна» [Сян-Белгин 1972, 167] («Следующие пять лет — много света: сила света увеличивается, изобильная жизнь укрепляется»). «Дала hалта шил» (букв. «много стеклянных огней») отсылают к «лампочке Ильича», к претворению в жизнь плана ГОЭЛРО, к проекту электрификации всей страны. Символика света здесь связана с не только энергетическими ресурсами страны, но и духовным, созидательным потенциалом народа.
Завоевания социализма, по мысли поэта, вызвали озлобление мирового капитализма, повлияли на развязывание войны. «Делкэн hалзу чон, — / Деермч фашизм сан: / Совет Баатрас цокулсан, / Сохрад хэрY зулсан!..» [Сян-Белгин 1972, 167] («Мировой свирепый волк, вспоминай о грабительском фашизме, как тот был разбит Советами-богатырями, как ослепший убежал»). Поэтому прославленная мощь советского народа подобна знаменательной повести, открываются природные богатства недр земли, осваивается космическое пространство. В этом кратком перечне достижений советских людей переданы в контексте годы следующих планов развития народного хозяйства страны (третья, четвертая, пятая пятилетки, семилетний план). И выделение в поэме далее восьмой пятилетки (19661970) — вершина такого пути, поскольку «коммунистнр залж / гудэв, / Коммунизмин керц уудэв-» [Сян-Белгин 1972, 168], то есть коммунисты указали путь к коммунизму, приступили к созданию его базы.
Между тем, как известно, еще на XXII съезде Коммунистической партии Советского Союза (1961 г.) была утверждена Программа КПСС, во второй части которой изложены задачи по строительству коммунизма в стране к 1980 г. План девятой пятилетки был принят XXIV съездом КПСС в 1971 г. При этом Х. Сян-Белгин использует в поэме не цифровое обозначение форума коммунистов страны, а слова с заглавными буквами: «Херн Дервдгч Хург — / Хевтэ туужин зург: / Учрх коммунизмд кумн, / УхаИар курх Yнн...» [Сян-Белгин 1972, 168] («Двадцать Четвертый Съезд — судьбоносная историческая иллюстрация: Коммунизм будет создан человечеством, вправду будет достигнут его разумом»).
Поэт подчеркнул, что как только родилась его девятая повесть, весть о съезде разошлась по всему миру, собрались коммунисты-товарищи, как утвердили новую пятилетку. Следование ленинскому завету выразилось в поэме призывом усилить борьбу, работу, овладеть знаниями во благо человечества, закрыть дверь вражескому нашествию, преградить ему дорогу. Для поэта девятая пятилетка сродни особой повести, ведь коммунисты позвали вперед, дорога к коммунизму ширится. Он утверждает, что вражеская нечисть будет уничтожена, ее зубы будут разрушены (элемент проклятия-харала), могучая сила объединится, Азия и Африка победят: «Алмс деермч емкрхм, / Амхарж шYДнь кемтрхм. Алдр чидл ниилх, /
Азий, Африк диилх...» [Сян-Белгин 1972, 168]. Заключительные девять строк поэмы включают трижды провозглашенное «Ура!»: «Тавн ^илин зура / Тастан бYтхд, / — Ура! / Соньн сурhм^ан сура / Советск олнд, — Ура! // Олн келн эдлдг / Омгта ^ирhлин ора: / Коммунизм тал гатлдг / Коммунистнр — / Ленинэхнд — Ура!» [Сян-Белгин 1972, 169] (курсив автора — Р.Х.) («Девятой пятилетке, которая будет выполнена, Ура! Советскому народу, овладевающему новыми знаниями, Ура! Народам, которые достигнут вершины величественной жизни, Ура! Коммунистам-ленинцам, ведущим к коммунизму, Ура!»). Клич «ура», относящийся к уранам в обрядовой поэзии и родоплеменных отношениях калмыков, на охоте и войне, передает торжество, славу [Борджанова 2013, 95-101], в поэме написан с заглавной буквы, акцентируя авторский пафос.
Несмотря на политико-идеологический ракурс произведения, характерный для советской поэзии тех лет, поэма Х. Сян-Белгина не относится к простой «агитке», учитывая также и сложную судьба ее автора: сын бедняка, незаконно репрессированный в 1930-е гг., отбывший двадцатилетний срок в лагерях, позднее реабилитированный, беспартийный, но верящий идеям нового социалистического общества. Как и стихотворение-магтал, эта поэма-магтал демонстрирует, с одной стороны, традицию национального стихосложения (сплошная и парная анафора, синтаксический параллелизм, аллитерация, ассонанс, три слова в строке), с другой — редкое использование «лесенки» в строке, сжатый синтаксис с обилием тире, двоеточия, многоточия, обращение, сравнения, эпитеты, метафоры, пословицы, фразеологизмы. В поэму введена иноязычная лексика, передающая новые реалии современности: революция (революц), Октябрин (октябрьская; по-калмыцки октябрь — хулhна сарин = месяц мыши), коммунисты (коммунистнр), электрин (электрический), социализм, коммунизм, капитализм, империализм, Совет (Совет народных депутатов), ленинцы (ленинэхн). Фольклорные элементы магтала-похвалы, харала-проклятия, йоряла-благопожелания, урана соседствуют с элементами поэмы, повести в стихах, манифестируя полижанровую природу произведения калмыцкого поэта.
Жанр магтала в лирике Лиджи Инджиева «Ха^ай уулын белдни» («На склоне горы Хангай», 1994)
Лиджи Инджиев (1913-1995) подзаголовком «дун» определяет «Ха^ай уулын белдни» («На склоне горы Хангай», 1994) как песню. Его авторский текст восхваления соединен с элементами благопожелания: «Хангай уулын белдни / Хальмг дун айслна, / Хальмг, мо^л улсин / Хамц седклэр байслдна. <.> Элдв сээхн иньглэни / Эднэ дундин магтгдна. <.> Мо^л-хальмг улсин / Мeцк хамцо байстха, / Тацсг иньглэн-намрамдал / Тeл^эд, батрад йовтха» [Ин^ин 1994, 4] («На склонах горы Хангай звучит калмыцкая песня, передает радость дружеского единения калмыцкого и монгольского народов. <.> Она славит здесь прекрасную дружбу. <.>
Пусть вечно благоденствует монгольско-калмыцкая солидарность, пусть дружба, развиваясь, крепнет»). Хангай — нагорье в центральной части Монголии — переводится как «исполняющий желания», подтверждая са-кральность этого географического объекта-оронима для монголоязычных народов. Этот магтал из пяти четверостиший калмыцкого поэта, прямо не восхваляющий гору, в контексте отсылает к фольклорным источникам с обожествлением Хангая, его красоты и природных богатств [ЙерэлмYД болн магталмуд 2008, 34-130; Эдлеева 2007, 41-45; Топалова 2016, 77-91].
«Хо^рин туск дун» («Песня о Хонгоре», 1940)
Еще в 1940 г. Л. Инджиев публикует «Хоцкрин туск дун» («Песня о Хонгоре»), название которой отсылает к эпическому герою Хонгору Алому Льву, к магталам в его честь. Посвящение же в рамочной конструкции конкретизирует адресат: «К. Е. Ворошиловд нерэдгдв» («Посвящается К. Е. Ворошилову»), народному комиссару обороны СССР (19341940 гг.), одному из первых маршалов СССР (1935 г.). В современной книжной редакции это произведение озаглавлено короче: «Хоцкр» («Хон-гор»), посвящение же расширено: «Советск Союзин Маршалд К. Е. Во-рошиловд нерэдгдв» («Маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову посвящается») [Инжин 1992, 49]. В четырех катренах, структурированных в первых двух строфах парной, в остальных сплошной анафорой, авторское обращение на «ты» передает временную дистанцию современников, идейную близость, общность позиции. Несмотря на то, что в самом тексте прямо не упоминаются имена Хонгора и Ворошилова, эти ключевые слова в названии и посвящении, как и напоминание о величественной Бумбай-ской стране, являются сигнальными маркерами магтала-похвалы, эпической традиции в калмыцкой поэзии прошлого столетия. Как Хонгор Алый Лев почитался лучшим из богатырей хана Джангара, так и для калмыцкого поэта Климент Ефимович Ворошилов (1881-1969) — лучший среди лучших революционеров, военачальников, партийных и государственных деятелей советской страны: «Эврэ терскни орндан / Элдв ергн тоомсртач, / Омгта баатрмуд дундан / Ончта Yнтэд тоолгднач» [Инжин 1940, 3] («В своей родной стране ты окружен высоким почетом, среди гордых богатырей ты считаешься самым ценным»).
Во второй строфе сжато звучит похвала коню главного героя в духе эпического магтала коню. Автор сравнивает его с легендарным Аранзалом из калмыцкого фольклора. Конь и всадник достойны друг друга, где бы ни преследовал конь врага, азартен по обычаю: «Арнзл кудр мернчнь / Алдр чамд зокастал, / Хамад хортнд кеехлэрн / Халад йовдг авъястал» [Инжин 1940, 3]. На войне герой знает только наступление, воспитывает бойцов, способных побеждать. Соединяя прошлое и настоящее, Л. Ин-джиев в завершении славословия сравнивает величественную страну Бум-бу с советской страной, которую смело защищает Ворошилов, вдев ноги в стремена, чтобы победить войну в любой стороне света: «Дервн Yзгин
дээс^эн / Дерэ доран дарнач, / ДYмбр Бумбин ориhэн / ДYYвр байрта хадhлнач» [Ин^ин 1940, 3]. Как и указанные произведения Х. Сян-Белгина, эти стихи состоят из трех слов в строке, имеют перекрестную рифмовку, мужскую рифму. Эпитеты (омгта = гордый, ончта = особенный, алдр = великий, дYмбр = величественный, дуувр = смелый), сравнения, метафоры (дервн Yзг = четыре стороны света) близки фольклорным художественно-выразительным средствам. Одним из главных жанровых признаков магта-ла является идеализация субъекта / объекта. Оценки деятельности Ворошилова соратниками и современниками далеки от идеализирования этой личности в отличие от советской, в том числе калмыцкой поэзии тех лет с ее патриотическим, героико-революционным пафосом в адрес участников революции, войн, строителей социализма и коммунизма.
«Номтын венд» («К юбилею ученого», 1993)
Типологически близок к этому магталу и магтал, посвященный известному российскому монголоведу-лингвисту Буляш Хейчиевне Тодае-вой (1915-2014), «Номтын eeнд» («К юбилею ученого», 1993). Несмотря на то, что и в этом примере тоже нет прямого обозначения жанра ни в заглавии, ни в подзаголовке, по содержанию и форме — это похвала первой калмыцкой женщине в области филологической науки, которая внесла значительный вклад в изучение языка и устного творчества монголоязычных народов, что подтверждает и стихотворное посвящение: «Хальмг эмс дун-дас / Хамгин тYPYн номт / Тодан Хeeчин Буляшин / Тодрха eeнд нерэдлhн» [Ин^ин 1994, 6] («Посвящение юбилею первой среди калмыцких женщин ученому Буляш Хейчиевне Тодаевой»). Стихотворение имеет кольцевую композицию: первый катрен из шести перекликается с последним. «Шор-вин кецин хотнас, / Шовуншц нис^ hарлач. / Теегин куукд дундас / ТYPYн номт боллач. <.> Шорвин уу^мин хотнас / Шовуншц нис^ eeдллэ. / Теегин куукд дундас / Тeл^^ номт eслэ» [Ин^ин 1994, 6] («Из пологой сар-пинской земли, родившись, вылетела ты подобно птице. Среди степнячек стала первым ученым. <.> Из далекой сарпинской земли подобно птице поднялась. Среди степнячек выросла ученой»).
Сравнение с птицей по ассоциации вызывает в контексте фразеологизм «первая ласточка», передающий значение начала, за которым последует продолжение. Главное достижение героини — усердное изучение ею эпоса «Джангар», по определению поэта, души родного народа, со многими прекрасными песнями эпоса она познакомила весь мир: «Тeрскн улсиннь сэкуснд — / Тацсг "Ж|а^рт" шYлтлэч. / Дала дуулврин сээхнд / Делкэн оньг шилтYллэч» [Ин^ин 1994, 6].
Речь шла о тодаевском «Опыте лингвистического исследования эпоса "Джангар"» (1976), а впереди еще ей предстояла работа по переводу на калмыцкий язык синьцзянской версии эпоса «Джангар», которая будет издана в трех томах. Для Л. Инджиева — это «божье волеизъявление», что Тодаева проникла в страну Бумбы, узнав волшебство прошлого своим та-
лантом: «Бурхна таалар уудгдсн / Бумбин орнд авлгдлач, / Урдксин илв медлhнд / Урмдсн билгэн агслач...» [Ин^ин 1994, 6]. С тех пор мчатся друг за другом годы, эхо «Джангара» отзывается, славит жизнь, далеко слышится: «Ж¡илмYД кeeлд^ довтлдна, / Ж^а^рин дуурэн доц^дна. / Ж^ирЬл магт^ айслна, / Ж^иртц холд соцсгдна» [Ин^ин 1994, 6].
Метафоры «годы-кони», «эхо эпоса» передают эстафету поколений в изучении духовного наследия предков. Заслугу героини автор магтала видит в результатах ее научного подвига, которыми она радует свой народ, о чем сообщается в заключительной строфе. Это стихотворение Л. Инджи-ева также структурировано сплошной и парной анафорой, синтаксическим параллелизмом, перекрестной рифмовкой, мужской рифмой, аллитерацией и ассонансом, тремя словами в каждой строке. То же монологическое обращение автора к адресату на «ты» в данном случае подразумевает, что автор видит в ученом «своего», близкого человека.
Заключение
Анализ стихотворных произведений Хасыра Сян-Белгина и Лиджи Инджиева в жанре магтала-восхваления выявил две тенденции. Первая тенденция проявляется в том, что калмыцкие поэты в заглавии и / или в подзаголовке позиционируют целенаправленное обращение к заявленному жанру, создавая магталы в традиции фольклорного аналога с привнесением авторского начала. Вторая тенденция заключается в том, что отнесение репрезентативных текстов к хвалебной поэзии, конкретно к магталу, определяется формой и содержанием, тематикой, типологией героя, близостью к фольклорной традиции несмотря на то, что автор никак не маркирует свое произведение в интересующем нас аспекте.
Для изученных примеров характерны междужанровое взаимодействие, синтез жанров: магтал-дун, магтал-йорял, магтал-поэма-повесть в стихах. Авторские магталы, как и фольклорные, различаются по объему — краткие (от одного десятка до нескольких десятков строк) и пространные (свыше ста строк), а также по форме (сплошной текст / строфика, «лесенка»), по структуре (вступление, основная часть, заключение; кольцевое обрамление, рамочная конструкция), близки в традициях национального стихосложения, в обращении к фольклорным примерам, в отсылках к эпосу «Джангар» (страна Бумба, хан Джангар, его богатыри, кони и т.д.). Эпическое прошлое и эпохальное настоящее манифестированы в авторских магталах приемами антитезы, сравнения, метафоры, гиперболы, эпитета, повтора, фразеологизма. Связь с современностью проявляется как в типологии героев, так и в лексике, передающей новые реалии и детали, иноязычные слова и термины.
ЛИТЕРАТУРА
1. Большой академический русско-монгольский словарь: в 4 т. Т. 1: Д-О / отв.
ред. Г. Ц. Пюрбеев. М: Academia, 2001. 536 с.
2. Бимбаев М. Т. Судьба моя военная. Воспоминания о друзьях-однополчанах. Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 1983. 156 с.
3. Борджанова Т. Г. Жанр уранов в фольклорной традиции калмыков // Новые исследования Тувы. 2013. № 4. С. 95-101.
4. Борджанова Т. Г. Обрядовая поэзия калмыков (система жанров, поэтика). Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 2007. 592 с.
5. Инжин Л. Ха^ай уулын белдни // Теегин герл. 1994. № 2. Х. 4.
6. Инжин Л. Хо^рин туск дун // Улан хальмг. 1940. Июнь сарин 9. Х. 3.
7. Инжин Л. Хойр ботьта суцкгдсн уудэврмудин хуралу. 1-гч боть. Шулгуд болн поэмс. Элст: Хальмг дегтр hарhач, 1992. 284 х.
8. История калмыцкой литературы: в 2 т. Т. 1. Дооктябрьский период / отв. ред. Г. И. Михайлов, Р. А. Джамбинова. Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 1981. 335 с.
9. Йорелы и магталы / Сост., вступит. ст., перевод на калм. яз. Н. П. Бьерке. Элиста: Издательский дом «Герел», 2008. 208 с.
10. Калмыцко-русский словарь / Под ред. Б. Д. Муниева. М.: Русский язык, 1977. 768 с.
11. Михайлов Г. И. Проблемы фольклора монгольских народов. Элиста: КНИ-ИЯЛИ, 1971. 234 с.
12. Пюрвеева Н. Б. Поэтика героического эпоса «Джангар». Элиста: АПП «Джангар», 2003. 240 с.
13. Сарангов В. Т. Фольклор калмыцкого народа: учеб. пособие. Элиста: Издательство КГУ, 2010. 136 с.
14. Сян-Белгин Х. Бимбэн Мацг // Теегин герл. 1975. № 2. Х. 16-17.
15. Сян-Белгин Х. Йисдгч туукм // Хальмг унн. 1971. Июлин 30. Х. 4.
16. Сян-Белгин Х. Эмд заль: поэмсин хуралу. Элст: Хальмг дегтр hарhач, 1972. 170 х.
17. Сян-Белгин Х. Магталын дун // Та^чин зэцг. 1935. Майин сарин 25. Х. 8.
18. Тодаева Б. Х. Словарь языка ойратов Синьцзяна (По версиям песен «Джан-гара» и полевым записям автора). Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 2001. 493 с.
19. Топалова Д. Ю. Образ Хангая в народных лирических песнях Монголии // Проблемы этнической истории и культуры тюрко-монгольских народов. 2016. № 4. С. 77-91.
20. Фольклор монгольских народов: исследование и тексты. Т. 1. Калмыцкий фольклор / Сост. Н. Ц. Биткеев. Элиста: ЗАОр «НПП «Джангар», 2011. 498 с.
21. Фразеологический словарь калмыцкого языка / Под ред. Г. Ц. Пюрбеева. Элиста: РИА Калмыкия, 2019. 286 с.
22. Хабунова Е. Э. Калмыцкая свадебная обрядовая поэзия. Исследования и материалы. Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 1998. 224 с.
23. Хабунова Е. Э. Тематика ойратских песен-гимнов «вердин частр» // Цы-биковские чтения. Тезисы докладов и сообщений. Улан-Удэ: БНЦ СО АН СССР, 1989. С. 128-129.
24. Хабунова Е. Э., Гедеева Д. Б., Убушиева Б. Э. Топонимы в фольклорном
контексте калмыков // Новые исследования Тувы. 2018. № 3. С. 242-258.
25. Хальмг поэзин антолог / бYPДэhэчнр Калян С., Мацга И., Санган Л. Элст: Хальмг Госиздат, 1962. 304 х.
26. Цацлын дееж Зу^арин хальмгудын йерэл, магталмуд болн хYрмин йосн / бYPДэhэч Н. Содмон. Элст: Хальмг дегтр hарhач, 1997. 174 х.
27. Эдлеева К. А. История изучения монгольских магталов российскими учеными // Ойраты и калмыки в истории России, Монголии и Китая. Материалы Международной научной конференции / отв. ред. Н. Г. Очирова. Часть II. Элиста: КИГИ РАН, 2008. С. 123-128.
28. Эдлеева К. А. Художественно-композиционное своеобразие магта-ла // Mongolica. 2007. Т. 7. С. 41-45.
29. Эдлеева К. А. Художественно-структурное своеобразие монгольской хвалебной поэзии: автореф. дис. ... к. филол. н.: 10.01.03. СПб., 2011. 31 с.
30. Эрн^энэ К. Дала Жа^рин дууна магталас. Арг Улан Хо^рин магталас. Орчлцгин сээхн Мицъяна магталас. Хо^рин Кек hалзн арнзлын магталас // Тее-гин герл. 1987. № 2. Х. 57-58.
31. Эрн^энэ К. вргмж: ШYЛГYД. Элст: Хальмгин ГИЗ, 1935. 37 х.
32. Эрн^энэ К. Цецн булг. Элст: Хальмг дегтр hарhач, 1980. 188 х.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Bordzhanova T. G. Zhanr uranov v fol'klornoy traditsii kalmykov [The Genre of Urans in the Folklore Tradition of the Kalmyks]. Novyye issledovaniya Tuvy, 2013, no. 4, pp. 95-101. (In Russian).
2. Edleyeva K. A. Khudozhestvenno-kompozitsionnoye svoyeobraziye magtala [Artistic and Compositional Originality of Magtal]. Mongolica, 2007, vol. 7, pp. 41-45. (In Russian).
3. Khabunova E. E., Gedeyeva D. B., Ubushiyeva B. E. Toponimy v fol'klornom kontekste kalmykov [Toponyms in the Folklore Context of the Kalmyks]. Novyye issledovaniya Tuvy, 2018, no. 3, pp. 242-258. (In Russian).
4. Topalova D. Yu. Obraz Ksangaya v narodnykh liricheskikh pesnyakh Mongolii [The image of Hangai in Folk Lyrical Songs of Mongolia]. Problemy etnicheskoy istorii i kul 'tury tyurko-mongol 'skikh narodov, 2016, no. 4, pp. 77-91. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
5. Edleyeva K. A. Istoriya izucheniya mongol'skikh magtalov rossiyskimi uchenymi [The History of the Study of Mongolian Magtals by Russian Scientists]. N. G. Ochirov (ed). Oyraty i kalmyki v istorii Rossii, Mongolii i Kitaya. Materialy Mezhdunarodnoy nauchnoy konferentsii. Chast 'II [Oyrats and Kalmyks in the History of Russia, Mongolia and China. Materials of the International Scientific Conference. Part II]. Elista, KIGI RAS Publ., 2008, pp. 123-128. (In Russian).
6. Khabunova E. E. Tematika oyratskikh pesen-gimnov "9erdin chastr" [The Theme of Oirat Songs-Hymns "9erdin chastr"]. Tsybikovskiyechteniya. Tezisydokladov
i soobshcheniy [Tsybikov Readings. Abstracts of reports and messages]. Ulan-Ude, BNC SB of the USSR Academy of Sciences Publ., 1989, pp. 128-129. (In Russian).
(Monographs)
7. Bimbayev M. T. Sud'ba moya voennaya [My Fate is Military]. Elista, Kalmyk Book Publishing House Publ., 1983. 156 p. (In Russian).
8. Bitkeyev N. Ts. (ed) Fol'klor mongol'skikh narodov [Folklore of the Mongolian Peoples]. Vol. 1. Elista, Dzhangar Publ., 2011. 498 p. (In Kalmyk and Russian).
9. Bordzhanova T. G. Obryadovaya poeziya kalmykov (sistema zhanrov, poetika) [Traditional Poetry of the Kalmyks (the System of Genres, Poetics)]. Elista, Kalmyk Book Publishing House Publ., 2007. 592 p. (In Kalmyk and Russian).
10. Byerke N. P. (comp., ed). Yoryaly i magtaly [Yorels and Magtals] Elista, Publishing house "Gerel" Publ., 2008. 208 p. (In Kalmyk).
11. Kalyayev S., Matsakov I., Sangayev L. (comp.). Antologiya kalmytskoy poezii [Anthology of Kalmyk Poetry]. Elista, Kalmyk State Publishing House Publ., 1962. 304 p. (In Kalmyk).
12. Khabunova E. E. Kalmytskaya svadebnaya obryadovaya poeziya [Kalmyk Wedding Ritual Poetry]. Elista, Kalmyk Book Publishing House Publ., 1998. 224 p. (In Russian).
13. Mikhaylov G. I. Problemy fol'klora mongol'skikh narodov [Problems of Folklore of the Mongolian Peoples]. Elista, KNIYALI Publ., 1971. 234 p. (In Russian).
14. Mikhaylov G. I., Dzhambinova R. A. (ed.). Istoriya kalmytskoy literatury [The History of Kalmyk Literature]. Vol 2. Elista, Kalmyk Book Publishing House Publ., 1981. 335 p. (In Russian).
15. Muniyev B. D. (ed.). Kalmytsko-russkiy slovar' [Kalmyk-Russian Dictionary]. Moscow, Rysskiy yazyk Publ., 1977. 768 p. (In Kalmyk and Russian).
16. Pyurbeyev G. Ts. (ed.) Bol'shoy akademicheskiy russko-mongol'skiy slovar' [The Great Academic Russian-Mongolian Dictionary]. In 4 vols. Vol. 1: D-O. Moscow, Academia Publ., 2001. 536 p. (In Russian and Mongolian).
17. Pyurbeyev G. Ts. (ed.) Frazeologicheskiy slovar' kalmytskogo yazyka [Phraseological Dictionary of the Kalmyk Language]. Elista, RIA Kalmykia Publ., 2019. 286 p. (In Kalmyk and Russian).
18. Pyurveyeva N. B. Poetika geroicheskogo eposa "Dzhangar" [Poetics of the Heroic Epic "Dzhangar"]. Elista, Dzhangar Publ., 2003. 240 p. (In Russian).
20. Sarangov V. T. Fol'klor kalmytskogo naroda [Folklore of the Kalmyk People]. Elista, KSU Publishing House Publ., 2010. 136 p. (In Russian).
21. Sodmon N. (comp.). Tsatslyn deuedzh. Zungharin khal'mgudyn yoerel, magtalmud boln khurmin yosn [Word for Someones's Health: Collection]. Elista, Kalmyk Book Publishing House Publ., 1997. 174 p. (In Kalmyk).
22. Todayeva B. H. Slovar' yazyka oyratov Sintsyana [Dictionary of the Oyrat language of Xinjiang]. Elista, Kalmyk Book Publishing House Publ., 2001. 493 p. (In Kalmyk and Russian).
--
(Thesis and Thesis Abstracts)
23. Edleyeva K. A. Khudozhestvenno-strukturnoye svoyeobrazyie mongol'skoy khvalebnoy poezii [The Artistic and Structural Peculiarity of the Mongolian Laudatory Poetry]. PhD Thesis Abstract. St. Petersburg, 2011. 31 p. (In Russian).
Ханинова Римма Михайловна, Калмыцкий научный центр РАН.
Доктор филологических наук, доцент, ведущий научный сотрудник отдела фольклора и литературы. Научные интересы: поэтика, русская литература, калмыцкая литература и фольклор, калмыцкая поэзия, перевод.
E-mail: khaninova@bk.ru
ORCID ID: 0000-0002-0478-8099
Rimma М. Khaninova, Kalmyk Scientific Center of the RAS.
Doctor of Philology, Associate Professor, Leading Research Associate, Department of Folklore and Literature. Research interests: poetics, Russian literature, Kalmyk literature and folklore, Kalmyk poetry, translation.
E-mail: khaninova@bk.ru
ORCID ID: 0000-0002-0478-8099
