36
ЗАВИСИМОСТЬ ЯЗЫКОВОЙ СПЕЦИФИКИ ФОЛЬКЛОРНОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ ОТ МЕСТА ЕГО БЫТОВАНИЯ
С. П. Праведников
Курский государственныйуниверситет
Наличие связи между набором языковых средств того или иного устно-поэтического произведения и территорией, на которой это произведение существует, неоднократно отмечалось в специальной литературе. Делались попытки выявить специфику в употреблении лексико-тематических групп, конкретных частей речи, кластеров, отдельных слов (см., напр.: 7; 9, 10). Как показывают наблюдения исследователей, главным препятствием на пути отыскания так называемых “фольклорных диалектов” являются, с одной стороны, сложность отграничения пространственного фактора от временного и, с другой стороны, проведение черты между территориальным (коллективным, объединенным единым местом) и индивидуальным. Вопрос о том, что именно - время или пространство - наложило отпечаток на языковую ткань фольклорного произведения, решить проще, поскольку можно ограничиться материалом, записанным в определенные сроки, и учесть не раз отмечавшуюся способность эпического слова к консервации. Для разграничения диалектного и идиолек-тного в фольклоре достаточным критерием являются квантитативные параметры: единичность использования языковой единицы выступает как показатель идиолектности. Кроме того, к идиолек-тной относят лексику, отмеченную в текстах только одного исполнителя не менее трех раз [3, 289].
Как известно, эпический текст каноничен. Неукоснительное следование традиции, формуль-ность и еще целый ряд факторов играют важную роль в формировании эпического произведения, требуют тщательного отбора языковых элементов, использующихся при исполнении. “Народные мастера строят устно-поэтические произведения по определенным сложившимся в фольклоре образцам, которые заполняются словами определенных классов и устойчивыми фрагментами текста и в которых каждому из них отведено свое место” [1,30]. Ясно, что в таких условиях доля индивиду-
© Праведников С.П., 2006
1 Начало этому было положено первыми собирателями фольклора. См. высказывания на этот счет П. Н. Рыбникова,
А.Ф.Гильфердингаидр. [14].
ального вклада не может быть объемной, но то, что она обязательна, доказывалось неоднократно (см.: [6; 14]). Введение в сформировавшийся организм былины любого индивидуально-авторского элемента связано с поэтической природой фольклорного слова. Как бы произведение ни зависело от канона, “сам канон предписывал особый механизм обновления, основанный на поэтике слова” [5, 148].
Одним из факторов, который мешает проведению максимально корректного сопоставления былинных текстов, записанных в различных регионах, является сюжетная разнородность эпических сборников. Так, например, если в одном сборнике былин помещено несколько версий старины о Садко, а в другом лишь одна или вообще ни одной, то совершенно очевидно, что набор слов, связанных с морской тематикой, плаванием, кораблем, будет богаче и частотность этих слов будет выше в словнике первого сборника. Руководствуясь данным соображением, считаем целесообразным сузить круг исследуемого материала, ограничив его сюжетно, для чего выбираем одну былину - о Михайле Потыке. Это одна из самых больших по объему русских эпических песен (вариант, записанный в Пудожском крае от исполнительницы Пашковой, состоит более чем из тысячи стихотворных строк).
Былина многосоставна, имеет сложную композицию и представлена в разных эпических сборниках в различной степени сохранности. Как считают исследователи, она “составляет лишь один эпический песенный фрагмент в целой мозаике жанров, связанных с одной и той же темой семейных конфликтов. В эту мозаику... включены и сказка, и лирическая песня, и быличка, и народная баллада. Мы имеем дело с многожанровыми пластами народной культуры, предстающими в разнообразных составах и комбинациях на разных исторических этапах” [12, 392]. Д. М. Балашов не случайно заметил в работе, посвященной этой эпической теме: «Уже то, что певцы помнили ее (былину о Потыке. - С.П.), несмотря на сложность композиции, до самого заката эпической традиции, заставляет внимательней отнестись к этому сюжету» [2, 26]. Следует сразу оговориться, что перед
нами не стоит задача сопоставления всех известных на данный момент текстов (а их свыше сорока)2; наша задача - выявить региональную специфику языковых средств былин этого сюжета.
Приступая к анализу, хотим обозначить основное положение, которым будем руководствоваться. Это положение о принципиальной двуслойно сти языка устного народного творчества, согласно которому первый слой, состоящий из опорных слов и устойчивых сочетаний, количественно невелик; он составляет скелет фольклорного произведения. Второй слой представляет собой совокупность всех остальных слов, и именно здесь обращает на себя внимание диалектно дифференцированная лексика. “В условиях органической взаимосвязи двух слоев диалектность одного не может не предопределить какую-то степень территориальной диффе-ренцированности другого. Не обязательно на уровне набора слов, это может быть на уровне текстовых связей” [14, 115].
Остановимся на анализе одной группы слов -диминутивах, которые употребляются в былине “Михайло Потык”. Диминутивная лексика занимает особое место в структуре устно-поэтического текста, являясь своеобразным показателем фольклорности. «Важным критерием выделения фольклорных слов является ... употребление уменьшительно-ласкательных форм как особого средства эстетического отношения песни к действительности» [15, с. 59].
Рассмотрим тексты, зафиксированные в разных регионах3. Былина была распространена к моменту записи в Прионежье, Архангельской губернии (в том числе на берегу Белого моря), на Печоре и на Урале. Уральский регион представлен одной былиной, всего одна запись сделана и на Печоре; онежская традиция располагает наибольшим количеством записей - пятью, на Мезени и на беломорском берегу собрано по три варианта на интересу-
2 Это задача фольклористов. Напомним высказывание
В. Я. Проппа: «Прежде всего былину надо правильно прочесть. Чтобы решить эту задачу, недостаточно прочитать два-три текста на каждый сюжет. Нужно прочитать все имеющиеся записи, сопоставить и сравнить их» [11, 19].
3 Для анализа привлекались тексты: Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899-1901 гг. - Т. III: Мезень. - СПб., 1910. № 29, 70, 109; Былины Печоры: в 2-х т. - СПб.-М., 2001. № 260; Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым / Подг. А. П. Евгеньева, Б. Н. Путилов. - 2-е изд. - М., 1977; Беломорские былины, записанные А. Марковым. - М., 1901. № 8, 74, 100; Песни, собранные П. Н. Рыбниковым: в 3-х т. / Под ред. Б. Н. Путилова. - Петрозаводск, 1989-1991. № 12, 29, 114, 166, 196.
ющий нас сюжет. Записи былин из перечисленных мест сделаны во второй половине XIX - начале XX в., что рассматривается специалистами как единый хронологический период. Исключением являются уральские былины Кирши Данилова (XVIII век). Привлечение их к сопоставительному анализу не противоречит мнению авторов “Свода русского фольклора”, которые выделили временные слои расположения фольклорного материала и оговорили возможность объединения текстов нескольких хронологических периодов [4, 6]. Мы не обращаемся к записям XVII века, близким некоторым онежским редакциям. Также не используем тексты XX века, за исключением сделанных в самом его начале, поскольку некоторые поздние варианты заметно отличаются от “классических”. Например, в сборнике Г. Н. Париловой и А. Д. Соймонова “Былины Пудожского края”, вышедшем в 1941 году, есть три записи, но считается, что “в Пудожье былина образует особую, пудожскую, редакцию, которую необходимо признать вторичной относительно заонежских” [2, 27].
Представим процентное соотношение уменьшительно-ласкательной лексики с общим количеством слов. Диминутивы в былине о Михайле По-тыке из сборника Кирши Данилова составляют 2,8 %, в печорской былине - 3,7 %, в записях Григорьева в среднем 4 %, Рыбникова - 5,4 %, Маркова - 6,5 %. Как видим, слова, образованные с помощью суффиксов субъективной оценки, чаще всего встречаются в былинах, записанных на Зимнем берегу Белого моря.
Одной из самых объемных групп, объединяющих уменьшительно-ласкательные формы, является группа собственных имен. На примере их функционирования прослеживаются определенные различия, которые можно трактовать как особенности регионального порядка. Так, нет вообще ласкательных форм имени в печорской былине, очень небольшое их число отмечено в записях Рыбникова: в трех текстах из пяти они не зафиксированы ни разу, в двух встречаются, но очень редко: в былине, записанной от колодозерского старика, дважды употреблена форма Добрынюшка, соседствующая с полной формой Добрыня (3 словоупотребления). Еще в одной онежской былине, исполненной каликой из Красной Ляги, отмечены две диминутивные формы: Добрынюшка и Марьюшка при наличии более часто употребляемых полных форм Добрыня и Марья. В обеих названных былинах явно преобладают полные формы имен: Михаил, Илья, Алеша, Опракса.
В трех мезенских былинах представлены различные ситуации, связанные с использованием собственных имен в уменьшительной форме. В одной из эпических песен, записанной от А. П. Чу-повой, активно используются имена Михайла (100 употреблений), Марья (40), Марфа (7), ласкательным именем назван только Добрыня -Добрынюш-ка (5). В другой записи от А. М. Мартынова-Мало-го большинство имен героев равноправно представлено обычными и уменьшительно-ласкательными формами: Марья (8) и Марьюшка (20), Добрыня (13) и Добрынюшка (9), Олеша (17) и Олешенька (13). Имя Михаил для называния главного действующего лица не применяется, герой называется или Потыком сыном Ивановичем, или просто Потыком.
Заметим, что и в онежской, и в мезенской традициях ласкательное имя чаще других применяется по отношению к Добрыне. В некоторых былинах только он из всех персонажей называется именем в диминутивной форме. Для сравнения: Илья Муромец, который почти везде принимает участие наравне с Добрыней, всегда называется только Ильей.
В третьей мезенской записи (исполнитель
А. В. Потрухова) из всех героев только Михайло Потык назван ласкательно: 61 раз использовано слово Михайлушка. Среди существительных оно занимает первое место по употребительности, да и в общем словнике его позиция достаточно высока - третья после слов да и он.
Избирательность в выборе ласкательной формы для того или иного имени обнаруживается и в уральской былине. Здесь отмечено одно существительное Авдотьюшка, оно употребляется часто, занимает девятнадцатую позицию в общем списке лексем, среди существительных расположено на пятом месте (причем, все стоящие выше по рангу существительные - тоже имена собственные, но в исходной форме).
Наибольшим количеством уменьшительноласкательных имен характеризуются беломорские былины. Наряду с формами Михайло и Овдотья присутствуют Михайлушка и Овдотьюшка (в одном варианте былины герой носит имя не Михайло, а Потык сын Иванович, что наблюдалось и в мезенской традиции). Кроме того, отмечены в одном случае Марфушка и Марьюшка и повсеместно Добрынюшка.
Вообще беломорские былины о Потыке, как уже говорилось, сохраняют наибольшее число диминутивов. Подробно рассмотрим это на приме-
ре записи, сделанной А. В. Марковым от В. И. Че-калева в Верхней Зимней Золотице. Помимо часто употребляемых имен собственных и широко распространенных независимо от места записи слов батюшка, брателка, солнышко, певец использует еще три десятка диминутивов (самый высокий показатель среди всех анализируемых текстов; в двух других беломорских былинах этот показатель тоже весьма высок - 22 и 24). Исполнитель применяет суффиксы субъективной оценки для образования форм слов разной тематической отнесенности. Уменьшительно-ласкательные формы употребляются для обозначения одежды (платьице, платочек), мебели (кроваточка), частей тела (ножка, голове-нушка), частей суток (ночка, ноченька), растений и животных (кореньице, горносталюшка) и др.
Уже начальные строки былины обращают внимание на повышенное содержание в тексте уменьшительно-ласкательных слов:
Собираласе дружиночька хоробрая:
В перву голову государь наш Илья Муромець,
Во вторых-то Добрынюшка Микитичь млад,
В третью голову-ту Потык сын Ивановичь.
5. Да приехали к столбу да ко ростанюшкам. Говорил восударь наш Илья Муромець:
“Уж ты вой еси, дружинюшка хоробрая!
Я поеду ко царству-то как ко Дюкову Привезу я золотой казны сорок тысечей”.
10. Говорил тогды Добрынюшка Микитиць млад: “Я поеду-ту на тихи-ти вёшны заводи,
Привезу я три камешка драгоценныя”
(Марков, № 100) В первых двенадцати строках шесть словоупотреблений. Далее диминутивные формы используются при описании жилища “змеи лютой”:
Да наехали они на зьмею лютую;
А горит у ей зьмеиное подворьице.
205. “Ты сойми-ко-се, Потык, да свой сафьян сапог, Ты залей-ко моё зьмеино гнездышко”
(Марков, № 100),
или при описании времяпрепровождения невесты Марфушки, изобилующем бытовыми реалиями:
Да сидит у меня Марфушка в задьней горници За двенадцети висучима замоцьками,
За двенадцетью за крепкима-ти сторожьи;
105. Ише ткет у меня Марфушка красенышка, Забират она платоцьки-ти красным золотом.
На коблоцьках сидят у ей ясны соколы,
На набилоцьках сидят у ей сизы голоби,
На подножоцках сидят у ей черны соболи
(Марков, № 100)
Следует сказать, что и в записях, полученных из других мест, часто используются уменьшительноласкательные формы, называющие представителей животного мира (уточка, утица, птичка-пташи-ца - Мезень; уточка, лебедушка - Урал; лебедка, лебедушка, голубушка - Прионежье), жилище и его составные части (крылечко, окошечко - Урал; горенка - Мезень; крылечко, околенка, окошечко - Прионежье), оружие и снаряжение (тетивочка - Урал; сабелька, палочка буевая - Мезень, тетивочка, стрелочка, седелышко - Прионежье) и др. Что касается вооружения, то в беломорских текстах уменьшительные формы для обозначения оружия практически не используются4 (за исключением один раз отмеченного существительного стрелочка в былине, исполненной А. М. Крюковой). Зато в былине В. И. Чекалева есть прутышки, которыми Илья Муромец стегает Марфушку, лебедь белую, спасая Потыка. Форма прутик отмечена и в печорской записи, где описание этого вида “оружия” дополняется описанием последствий его применения:
Тогда Потык сын Михайлович Походит к кузнецу, ко мастеру,
Сковать себе три прутика <.. .>
265 Ухватил прут менной И стал стегать им змею лютую.
Менной прут Потык весь повыломал,
Ушинки5 за кожу змеи повысовал
(Былины Печоры, № 260)
Количество уменьшительно-ласкательных форм в печорской былине невелико, как и в сборнике Кирши Данилова. Заслуживает внимания одна особенность: треть всех диминутивов, отмеченных в печорском тексте, представляет собой прилагательные и наречия (веселешенький, пъянешенъкий, тишешенъко и др.), что в таком объеме не характерно для былин из других регионов.
Рассмотрев особенности диминутивной лексики в корпусе былинных текстов, ограниченных рамками определенного сюжета, отмечаем многочисленные черты сходства, что естественно и ожидаемо, поскольку является проявлением единства языка русского фольклора. Вместе с тем нельзя не отметить и наличия определенной детализации, расхождения как на инвентарном, так и на сочета-емостном уровнях, что лишний раз убеждает в
4 По отношению к оружию диминутивы не характерны, но используется слово кроволитьице, а также - неоднократно и охотно - петелка и реинка при описании виселицы в сцене казни жены Потыка Марфушки, что можно рассматривать как индивидуальное предпочтение.
5 По объяснению составителей, ушинка - ‘заноза’.
целесообразности дальнейшей работы по отысканию фольклорных диалектов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Артеменко Е.Б. Путь былинного богатыря / Е. Б. Ар-теменко II Живая старина. - 2000. - №2. - С. 28-30.
2. Балашов Д.М. Из истории русского былинного эпоса (“Потык” и “Микула Селянинович”) / Д. М. Балашов II Русский фольклор: Социальный протест в народной поэзии. - Л., 1975. - Т. XV. - С. 26-54.
3. Бобунова М.А., Хроленко А.Т. Методология выявления «фольклорных диалектов»: Словарь языка фольклора об идиолектной и диалектной дифференцированное™ былинной лексики / М. А. Бобунова, А. Т. Хроленко II Локальные традиции в народной культуре Русского Севера: материалы IV Международной науч. конф. “Рябининские чтения - 2003”. - Петрозаводск,
2003.-С. 288-290.
4. Горелов А.А. и др. Свод русского фольклора II Русский фольклор: Проблемы “Свода русского фольклора”. - Л., 1977. - Т. XVII. - С. 4-10.
5. Гринцер П. Поэтика слова / П. Гринцер II Вопросы литературы. - 1984. -№ 1.- С. 130-148.
6. Караваева М.А. Особенности идиолекта былинного певца: (на примере сравнительного анализа конкретной лексемы в творчестве двух сказителей) / М. А. Караваева II Фольклорное слово в лексикографическом аспекте. - Курск, 1994. - Вып. 1.-С. 24-27.
7. КлимасИ.С. Представление о «городе» в северной и южной фольклорной лирике / И. С. Климас II Славянская традиционная культура и современный мир : сб. материалов науч. конференции. - М., 2005. - С. 222-226.
8. Моргунова Н.И. Фольклорные имена существительные в народно-песенном тексте / Н. И. Моргунова II Текст как единица анализа и единица обучения. -Курск, 1999. - Вып. 1.-С. 58-61.
9. Праведников С.П. Кластер “Письмо” в печорских и сибирских былинах/С.П. Праведников II Сопоставительная и кросскультурная лингвофольклористика. -Курск, 2005.-С. 5-18.
10. Праведников С.П. О региональной специфике былинного текста (на примере лексики, называющей оружие)/С.П. Праведников II Образ и текст: сб. материалов международной научной конференции. - Курск,
2004.-С. 187-198.
11. Пропп В.Я. Русский героический эпос /
В. Я. Пропп. - Л. : Изд-во ЛГУ, 1955. - 552 с.
12. Фроянов И.Я., Юдин Ю.И. Былинная история (работы разных лет) / И. Я Фроянов, Ю. И. Юдин. -СПб.: Изд-во С.-Петербург, ун-та, 1997. - 592 с.
13. Хроленко А.Т. Идиолект былинного певца в словаре языка русского фольклора / А. Т. Хроленко II Мастер и народная художественная традиция Русского Севера. - Петрозаводск, 2000. - С. 298-308.
14. Хроленко А.Т. Словарь языка фольклора как инструмент выявления “фольклорных диалектов” / А. Т. Хроленко II Проблемы региональной лексикологии, фразеологии и лексикографии. - Орел, 1994. - С. 114-115.
15. Хроленко А.Т. Язык фольклора: Хрестоматия/ А. Т. Хроленко. - Курск: Изд-во КГПУ, 2001. - 165 с.
