CC BY
104
Новый филологический вестник. 2020. №3(54). --
А.А. Холиков (Москва)
«ЗАВЕТ БЕЛИНСКОГО» В ИЗВОДЕ Д.С. МЕРЕЖКОВСКОГО: ОТ ПУБЛИЧНОЙ ЛЕКЦИИ К БРОШЮРЕ
(история текста и его литературно-критического восприятия)*
Аннотация. В статье впервые реконструируется история создания «Завета Белинского» Д.С. Мережковским от публичной лекции к первым газетным публикациям и далее - к окончательно сформировавшемуся тексту в одноименной брошюре 1915 г. В качестве источников привлекаются собранные по периодике и преимущественно не переиздававшиеся материалы времен Первой мировой войны (в том числе газетные хроники). Текстологический анализ позволил выявить отличия между устными выступлениями писателя в Петрограде, Москве и их печатными вариантами. Изучение авторской правки на стилистическом, композиционном и содержательном уровнях показало, что Мережковский внимательно отнесся к изданию брошюры, актуализировав ее общественно-политическую проблематику. В статье приводятся аргументы, касающиеся выбора основного текста «Завета Белинского» для включения в состав нового собрания сочинений Мережковского в 20 томах. Вслед за текстологической реконструкцией исследователь обращается к проблеме функционирования брошюры, которая привлекла внимание ее первых читателей, - критиков и рецензентов. Впервые их отклики систематизированы и осмыслены. В результате делается вывод о дальнейшем изучении «Завета Белинского» с учетом его метатекстовых связей в четырех ракурсах: наряду с литературно-критическими выступлениями писателя; в контексте его публицистических статей о роли интеллигенции, патриотизме, национализме, войне и революции; в связи с художественным (прежде всего драматургическим) творчеством Мережковского тех лет; наконец, с точки зрения автобиографического истолкования (до сих пор - наименее очевидного, поскольку проблема осознанного и бессознательного автобиографизма в публицистике Мережковского не была сформулирована учеными).
Ключевые слова: текстология; литературная критика; публицистика; газета «Речь»; газета «Биржевые ведомости»; Д.С. Мережковский; В.Г. Белинский; Г.И. Чулков; Ф.Д. Батюшков; русская интеллигенция; революция.
* Работа выполнена в Институте мировой литературы имени А.М. Горького РАН за счет гранта Российского научного фонда (РНФ, проект № 20-18-00003).
A.A. Kholikov (Moscow)
"Belinsky Testament" in the Editorship of D.S. Merezhkovsky: from Public Lecture to Brochure
(History of the Text and Its Literary Critical Perception)**
Abstract. The article reconstructs for the first time the history of the creation of the "Belinsky Testament" by D.S. Merezhkovsky from a public lecture to the first newspaper publications and further to the final text in the book of the same name in 1915. As sources in the article are collected periodicals and mostly non-reprinted materials from the First World War (including newspaper chronicles). Textual analysis revealed differences between the writer's oral speeches in Petrograd, Moscow and their printed versions. A study of the author's corrections at the stylistic, compositional and substantive levels showed that Merezhkovsky was attentive to the publication of the brochure and updated its socio-political issues. The article provides arguments for choosing the main text of the "Belinsky Testament" for the new collected works of Merezhkovsky in 20 volumes. After a textual reconstruction, the author turns to the problem of the functioning of the brochure, which attracted the attention of its first readers, critics and reviewers. For the first time, their reviews are systematized and commented on. As a result, a conclusion is drawn about the further study of the "Belinsky Testament", taking into account its metatextual links in four perspectives: along with literary and critical speeches of the writer; in the context of his journalistic articles on the role of the intelligentsia, patriotism, nationalism, war and revolution; in connection with the artistic (primarily dramatic) work of Merezhkovsky of those years; finally, from the point of view of an autobiographical interpretation (so far it is the least obvious, since the problem of conscious and unconscious autobiography in Merezhkovsky's journalism has not yet been formulated by researchers).
Key words: textology; literary criticism; journalism; newspaper "Rech"; newspaper "Birzhevye vedomosti"; D.S. Merezhkovsky; V.G. Belinsky; G.I. Chulkov; F.D. Batyushkov; intelligentsia; revolution.
Из отчета, опубликованного газетой «Речь» 28 февраля 1915 г., известно, что лекция Д.С. Мережковского «Завет Белинского» собрала (по всей вероятности, 25 числа [см.: В.Г. Белинский: pro et contra 2011, 1106]) в Тени-шевском училище Петрограда много публики и прошла с большим успехом [см.: Д.С. Мережковский о «завете Белинского» 1915, 5]. Основным материалом для выступления послужил изданный в 1914 г. трехтомник «Писем» В.Г. Белинского [Белинский 1914] (для тех лет - максимально полный свод эпистолярного наследия критика; критическую оценку этого издания см.: [Оксман 1950, 201-254]). Книги увидели свет незадолго до начала Первой мировой войны, и Мережковский посчитал необходимым открыть свою речь со слов извинения: «Я знаю, как трудно отвлечь
** The work was done at A.M. Gorky Institute of World literature of the Russian Academy of Sciences with the support of the grant of the Russian Science Foundation (RSF, project number 20-18-00003).
внимание от великих событий, которые теперь происходят. Но тема моей лекции - о религиозности и общественности русской интеллигенции - не так далека от этих событий, как это кажется» [Д.С. Мережковский о «завете Белинского» 1915, 5]. Следом Мережковский повторит выступление в Москве, о чем 6 марта сообщили «Русские ведомости»: «Вчера в Большой аудитории Политехнического музея Д.С. Мережковский прочитал лекцию под заглавием: "Завет Белинского" (Религиозность и общественность русской интеллигенции)» [Лекция Д.С. Мережковского 1915, 4]. Анонимный обозреватель отметил, что «аудитория была переполнена, и лектора встретили и проводили дружными аплодисментами» [Лекция Д.С. Мережковского 1915, 4].
Спустя месяц «Завет Белинского» с подзаголовком «Религиозность и общественность русской интеллигенции» появляется на страницах двух утренних выпусков газеты «Биржевые ведомости» (11 (24) апреля. № 14777. С. 2; 16 (29) апреля. № 14787. С. 2), а уже летом одноименная брошюра [Мережковский 1915 с] Мережковского упоминается среди новых книг (см. список изданий, поступивших в редакцию: Русские ведомости. 1915. 22 июля. С. 5). Ее тираж - 3100 экземпляров (и это в условиях военного времени!) - лишний раз подтверждает успех устных выступлений писателя. Неудивительно, что брошюра привлекла внимание критиков и рецензентов. Будучи рассеянными по периодике, их отклики до сих пор не были собраны и осмыслены исследователями. Даже в таком авторитетном труде, как «Летопись литературных событий в России конца XIX - начала ХХ в. (1891 - октябрь 1917). Вып. 3» (2005), упомянуты не все. Кроме того, в научных публикациях время от времени встречается ошибочное датирование лекции и брошюры 1914 г. Но, прежде чем обратиться к функционированию окончательно сложившегося текста, реконструируем его историю по дошедшим до нас источникам.
***
К сожалению, мы не располагаем первоначальной рукописью лекции [в РГАЛИ хранится расписка Д.С. Мережковского в получении денег в счет гонорара за брошюру «Завет Белинского» от издательства «Прометей» (РГАЛИ. Ф. 327. Оп. 1. Ед. хр. 10); там же в фонде Л.В. Кулешова и А.С. Хохловой находится лист с тезисами лекции, прочитанной Мережковским 5 марта 1915 г. в Москве (РГАЛИ. Ф. 2679. Оп. 1. Ед. хр. 1203)]. Между тем обращение к опубликованным отчетам ее первых слушателей, вышедшему позднее газетному варианту и, наконец, к брошюре позволяет проследить за текстом в его динамике. Репортер петроградской «Речи» в начале заметки прямо цитирует Мережковского: «Есть ли русская интеллигенция - воплощение народа, об этом можно, конечно, спорить, но что другого воплощения у нас нет - это бесспорно... В судьбах России, которые теперь решаются, русская интеллигенция рано или поздно сыграет свою роль, и на ней лежит поэтому грозная ответственность. Но существует ли русская интеллигенция, как руководительница народа?»
[Д.С. Мережковский о «завете Белинского» 1915, 5]. Газетная публикация открывается теми же словами: «Есть ли русская интеллигенция подлинное воплощение русского народного сознания и русской народной совести, -об этом можно спорить. Но что другого воплощения нет сейчас, - кажется, бесспорно. Бесспорно и то, что в судьбах России, которые на наших глазах совершаются, русская интеллигенция рано или поздно примет участие» [Мережковский 1915 а, 2]. Заключительный вопрос в ней также присутствует («...существует ли русская интеллигенция, как связанная с народом, руководящая сила умственная, нравственная и общественная?» [Мережковский 1915 а, 2]), однако ему предшествует еще один, опущенный в обзоре вопрос. Сказав о «грозной ответственности», которая падает на русскую интеллигенцию, Мережковский предлагает поразмышлять: «Выдержит ли она эту ответственность?» Далее анонимный хроникер, цитируя лишь отдельные фразы, с точностью воспроизводит логику мысли писателя, которая развивается от тезиса о том, что Белинский - «первый русский интеллигент», «олицетворение (в газетном варианте использовано другое слово - "прообраз". - А.Х.) всей русской интеллигенции», к сомнению, а затем и опровержению слов Ф.М. Достоевского, согласно которым Белинский - «преступная совесть России», в противном случае «положение наше действительно отчаянное» (в газетном варианте читаем - "положение наше, в самом деле, отчаянное". - А.Х.) [Мережковский 1915 а, 2]. Уже на этом примере из преамбулы к основной части лекции хорошо видно, что если газетный текст и отличался от устного выступления, то прежде всего стилистически (при этом нельзя исключать искажений речи под пером писавшего журналиста).
В композиционном отношении между лекцией и ее газетной версией прослеживается такая же четкая преемственность. Сперва (и это соответствует фрагменту под номером I) говорится, что Мережковский с опорой на письма Белинского показывает «основные черты его характера» (в печатном варианте сказано более образно - «вглядимся в лицо» [Мережковский 1915 а, 2]): «нереальность, недействительность, аскетический идеализм, "не от мира сего"» (из всех приведенных характеристик в публикации Мережковского отсутствует «аскетический идеализм», зато встречается «идеальность»). Затем, как и во фрагменте II, подчеркивается, что «Белинский гораздо ближе к христианству, даже к православию, чем Достоевский, потому что вся "русская суть" Белинского есть бессознательное подвижническое христианство». Содержание фрагментов III и IV передается в той же последовательности: от мысли о Белинском как «мученике, монахе, но без веры», сознательное мышление которого «состояло в бессознательных поисках веры», к утверждению, что «два Белинских вели между собой борьбу - "Виссарион смиренный" и "Виссарион неистовый", - общественность не могла примириться с религиозностью». Наконец, в V и VI фрагментах газетного текста «Завета Белинского» звучит призыв к интеллигенции соединить «стихию религиозную и стихию общественную», изменить сознание, не изменяя совести, «проникнуться
народной верой», и тогда общим лозунгом будет: «Да здравствует великая армия русского духа, да здравствует русская интеллигенция» [Д.С. Мережковский о «завете Белинского» 1915, 5].
Судя по отчету московского репортера, лекция в Политехническом музее принципиально не отличалась от выступления в Тенишевском училище. Однако читателю «Русских ведомостей» сообщались дополнительные подробности. В частности, передавались сетования Мережковского на то, что «особенно горячо нападали на интеллигенцию "веховцы", - и в этом они - ученики Достоевского, который учил, что безбожная интеллигенция не может быть представительницей народа-богоносца» [Лекция Д.С. Мережковского 1915, 4] (повторятся в преамбуле газетной публикации [см. также: Андрущенко 2007, 163-168; Дудек 2007, 169-178]). Кроме того, в отчете о лекции в Москве более детально пересказаны пассажи из I фрагмента текста Мережковского о внешнем облике Белинского («худой, сутулый, некрасивый, и лишь в глазах видна страстная обнаженная душа»), укладе его жизни («физическая беспомощность, неприспособленность к миру, внешняя нищета»), родословной («происходил от деда-священника, который кончил жизнь полузатворником»), отношениях с женщинами («женитьба от отчаяния, самоистязание в браке») [Лекция Д.С. Мережковского 1915, 4].
Думается, приведенных фактов достаточно, чтобы считать опубликованный в «Биржевых ведомостях» текст «Завета Белинского» более-менее идентичным одноименной лекции. Именно поэтому отсутствие в газетных отчетах отдельных тезисов Мережковского интересно не только с точки зрения истории данного текста, но и в связи с характеристикой особенностей его восприятия первыми слушателями, производившими отбор наиболее важной, на их взгляд, информации. В этом отношении примечательно, что ни петроградский, ни московский репортеры не зафиксировали (безотносительно к причинам) ряд существенных суждений. Среди них - мысль о том, что «в художественных оценках Белинского - неимоверные промахи» [Мережковский 1915 а, 2], сопровождающаяся конкретными примерами. Между тем в лекции о Белинском сохраняется уже апробированная писателем триада: жизнь - творчество - религия. И хотя здесь она не выражена столь очевидным образом (на уровне рамочного текста), как в работах о Л. Толстом и Достоевском или Н.В. Гоголе, однако заложена в логическую структуру лекции и конституирует ее. Помимо этого, в обоих отчетах о прочитанной Мережковским лекции несколько сглажена ее общественно-политическая острота и злободневность применительно к Достоевскому (ср. с напечатанным текстом выступления: «Ныне грозящий нам национализм "звериного образа", утверждение народности безбожное и бесчеловечное, есть в значительной мере дело Достоевского» [Мережковский 1915 Ь, 2]; или о нем же: «Все его пророчества исполняются или опять-таки как будто исполняются: идея "всеславянства", мечта о Царь-граде, как о твердыне будущей русско-византийской теократии, отречение от "гнилого Запада" и, наконец, разгром русской интеллигенции» [Мереж-
ковский 1915 а, 2]).
О том, что животрепещущие вопросы современности в разговоре о Белинском имели для Мережковского куда более важное значение, нежели историко-литературные проблемы XIX в., говорит и характер изменений, произошедших с текстом лекции при подготовке к печати брошюры. Между ней и газетным «препринтом» имеется принципиальное расхождение. В IV фрагменте после слов: «От одного к другому, от "монашества" к "неистовству", от религии к революции - таков путь Белинского, первого русского интеллигента и, может быть, всей русской интеллигенции» - и до фразы: «Круг сознания не замкнут; но когда замкнется, то, может быть, и революционная мысль о человечестве-обществе соединится с религиозною мыслью о человеке-личности» [Мережковский 1915 Ь, 2] - следует вставка, которая в брошюре занимает чуть более пяти страниц [Мережковский 1915 с, 29-34]. На них говорится о том, что «самодержавие с православием, - вечная недвижимость или движение назад» [Мережковский 1915 с, 30], об отношении Белинского к политике и его «первом бунте», «начале вечной "движимости"» [Мережковский 1915 с, 31], увлеченности революционной идеей социализма, близости с анархистом М.А. Бакуниным и, наконец, повороте от общественности к человеческой личности. «Здесь еще нет религиозного утверждения, - заключает автор, - но есть отрицание отрицания - единственно возможное в религии "доказательство от противного"» [Мережковский 1915 с, 34]. Остальные отличия между отдельным изданием «Завета Белинского» и его газетной публикацией носят пунктуационный и стилистический характер.
Анализ правки указывает на то, что Мережковский внимательно отнесся к изданию, не только актуализируя общественно-политическую проблематику и подводя читателя к мысли о религиозной революции в России, которую русская интеллигенция должна совершить вместе с народом, но одновременно шлифуя свой текст. Так, избранные фразы становятся более компактными: «"Безбожное" сознание, "безбожная" совесть не могут быть сознанием и совестью русского "народа-богоносца", - таково главное обвинение [Достоевского против интеллигенции, обвинение], которое на тысячи ладов повторялось и доныне повторяется» [Мережковский 1915 а, 2]; «"Я одарен движимостью вперед"[, - говорит Белинский]»; «... - говорит Достоевский [о Белинском]» [Мережковский 1915 Ь, 2] (здесь и далее квадратными скобками отмечены удаленные при подготовке брошюры слова). Синтаксические конструкции упрощаются (вместо «Но что-то сильнее, чем сознание, мешает ему.» читаем: «Но что-то сильнее сознания мешает ему.» [Мережковский 1915 с, 28]. В перечислении «Свобода, равенство и братство.» союз «и» заменяется запятой [Мережковский 1915 с, 35]) или гармонизируются (фраза «У такого народа не может быть сознание безбожное, безбожная совесть.» трансформируется: «У такого народа не может быть безбожное сознание, безбожная совесть.» [Мережковский 1915 с, 41]). Исчезают избыточные лексические повторы («Говорит слабым хриповатым голосом <.>; [говорит], "упорствуя, волнуясь
и спеша"...»; «рядом с его каморкою - прачечная <...>; комната [его] не запирается...» [Мережковский 1915 a, 2]; «.соединить три мысли <...>. Но недаром выходит одна [мысль] из другой.» [Мережковский 1915 b, 2]) и кавычки к некоторым словам или даже оборотам («монашество», «бесплотность», «монах», «монашеская», «разобрать», «бросается в разврат, от отчаяния», «безбожие», «обращенному», «вера», «бунт», «хула на Духа») [Мережковский 1915 с, 13-16, 19, 22, 24, 27-28, 36, 39, 41]. Исправляются некоторые (далеко не все!) неточности в цитатах из Белинского («Умру на журнале, и [я] в гроб велю положить.» [Мережковский 1915 a, 2]). Появляются дополнительные графические выделения слов («Едва ли даже не одна из слабостей Белинского именно то, что он был слишком русский, только русский человек» [Мережковский 1915 с, 19]); в нескольких фрагментах (I-IV) сделаны дополнительные абзацные отступы, благодаря которым текст становится более четким и внятным в структурном отношении. После отдельных пассажей Мережковский убирает указания на источник (воспоминания И.С. Тургенева, А.Я. Панаевой).
Произведенный текстологический анализ убеждает, что сегодня при подготовке «Завета Белинского» к печати в составе научного собрания сочинений Д.С. Мережковского в двадцати томах (готовится под эгидой ИМЛИ - ИРЛИ РАН; редколлегия: Е.А. Андрущенко, О.А. Коростелев, К.А. Кумпан, А.В. Лавров, В.В. Полонский, А.А. Холиков; издательство «Дмитрий Сечин») в качестве основного следует выбирать текст брошюры 1915 г., а не первую газетную публикацию. Однако и он нуждается в исправлении оставшихся опечаток (пунктуационных и лексико-граммати-ческих), а приводимые Мережковским цитаты, содержащие ряд искажений первоисточника, - в тщательной сверке. Одна из современных републикаций «Завета Белинского» [В.Г. Белинский: pro et contra 2011, 537-554, 1106-1107] свидетельствует также о насущной потребности в более развернутых комментариях, исключающих все еще сохраняющиеся лакуны.
***
Реакция современников на отдельное издание «Завета Белинского» отмечена традиционными упреками Мережковского в злоупотреблении чужим словом. С.О. Португейс (впоследствии прославится как «первый советолог» русской эмиграции), разместивший свой отзыв в газете «День» под псевдонимом «Ст. Ив.», назвал Мережковского «тайновидцем цитаты» и «поистине великим мастером цитат»: «Цитата ему на диво послушна. Какое бы задание ни поставил себе автор, к его услугам множество цитат, жертвенно, самозабвенно падающих в заранее для них заготовленные автором рамки» [Португейс 1915, 5]. Д.И. Выгодский (в дальнейшем -известный переводчик, репрессированный и скончавшийся в лагере) на страницах «Нового журнала для всех» высказался о Мережковском в том же духе: «Цитаты он приводит в таком изобилии и с таким поразительным умением, что у читателя, путающегося в их хитросплетении, и в самом деле является уверенность в том, что Белинский - первое издание Мереж-
ковского, что Белинский думал и говорил то, что думает и говорит Мережковский» [Выгодский 1916, 77]. Оба рецензента указывают на искусственную близость взглядов автора и героя, чуть ли не дословно совпадая в итоговой оценке. «Таков завет Белинского России. - Читаем в "Дне". - Совсем точь-в-точь такой же, как и заветы Мережковского. Прямо удивительно, до чего Белинский предвосхитил Мережковского. Талантливый человек был покойник» [Португейс 1915, 5]. «И совсем в духе Мережковского завет Белинского <.>. - Говорится в другом издании. - Эта удивительная тождественность Белинского с Мережковским заставляет спросить последнего: не принял ли он свои собственные мысли за "неуслышанные речи" Белинского, не ослышался ли он?» [Выгодский 1916, 77]
В идеологически близкой Мережковскому «Речи» [см. об этом: Хо-ликов, Коростелев 2017, 146-160] появились два более развернутых отзыва на «Завет Белинского». Первый опубликовал Г.И. Чулков, второй -Ф.Д. Батюшков. Они не обходят вниманием то, что регулярно ставилось в вину Мережковскому-критику. Чулков указывает на увлеченность автора антиномиями и колебания в его оценках. Однако смягчает собственное замечание: «Это своеобразие душевных движений Мережковского не умаляет, конечно, его значения, как мыслителя и писателя. Напротив, необычайная искренность его если и дает иногда повод к нападкам на странное, на первый взгляд, непостоянство в его суждениях о людях, идеях и событиях, зато радует более проницательные умы, потому что это непостоянство лишь кажущееся и мнимое: в сущности своей Мережковский остается себе верен» [Чулков 1915, 3]. Батюшков, в свою очередь, осторожно напоминает об излюбленном методе Мережковского, который «раздваивает облик Белинского приемом, ставшим у него несколько шаблонным: я не говорю "неверным", потому что в каждом из нас неоднократно борются как бы разные "лики", то есть разные стороны нашего духовного существа, разные качества и свойства. Но Мережковский уже много раз его применял. И теперь перед нами два Белинских: Виссарион Смиренный, аскет, почти монах в миру, и Виссарион Неистовый, революционер-общественник, отрицатель» [Батюшков 1915, 2].
Вместе с тем и Чулков, и Батюшков отмечают некоторую недоговоренность в новой работе Мережковского. Оставляя под вопросом тезис о равенстве между идеей свободы и Богом для Белинского, Батюшков утверждает, что характер его деятельности и «оценка плодов его "мыслей", хотя бы и внушенных во многом страстным и великим сердцем, требовали большего по размерам полотна» [Батюшков 1915, 2]. В этом отношении «одним из лучших» он считает труд Мережковского о М.Ю. Лермонтове. Называя «Завет Белинского» «совершенной по форме и психологически тонкой» [Чулков 1915, 4] речью, Чулков пишет: «В этой своей публичной лекции Д.С. Мережковский как бы умалчивает о чем-то. И, если бы мы не знали других его книг, мы бы недоумевали, как сам Мережковский отвечает на вопрос, поставленный так остро и так требовательно. В этом умолчании сегодня о том, о чем говорилось вчера и, быть может, сказано
будет завтра, есть какая-то высокая и мудрая правда» [Чулков 1915, 4].
В умозаключении Чулкова - ключ к пониманию «Завета Белинского», изучение которого не может вестись изолированно (как и любого иного текста писателя, необязательно при этом входящего в более крупные ме-татекстовые образования) [см. об этом: Холиков 2011, 15-25]. С одной стороны, работа Мережковского может быть поставлена в общий ряд с его литературно-критическими выступлениями. Чулков сам сравнивает ее с трактатом «Л. Толстой и Достоевский» («Книгу эту мы все прочли, и едва ли нужно напоминать о ее значении» [Чулков 1915, 3-4]), говоря о сложности мироотношения автора, который сперва «открыл русскому и европейскому обществу» Достоевского «во всей его необъятной полноте и гениальной значимости», а теперь на него же «нападает» [Чулков 1915, 3]. В литературном контексте «Завет Белинского» рассматривает и Батюшков, вспоминая книгу о Л. Толстом и Достоевском, которая ему понравилась, но дополняя рассуждения о критическом методе Мережковского («Его главное качество в умении создать какой-то особый, живой и жизненный образ из отдельных мыслей разбираемого автора, связывая их в сложный, но все-таки цельный облик, который приобретает особую конкретность благодаря отдельным штрихам из личной жизни, цитатам из частных писем, сообщениям сверстников и современников» [Батюшков 1915, 2]), оценкой его очерков о Н.А. Некрасове и Ф.И. Тютчеве, составивших книгу «Две тайны русской поэзии» (1915).
К сожалению, даже в этом, очевидном, на первый взгляд, литературно-критическом контексте, «Завет Белинского» практически не рассматривается учеными. Редкие исключения - послесловие Е.А. Андрущенко к изданию «Л. Толстого и Достоевского» в серии «Литературные памятники» [Андрущенко 2000, 481-528] и небольшая публикация (фактически - тезисы) Л.Н. Житковой [Житкова 2004, 85-88], в которой, помимо «Завета Белинского», упоминается оценка критика в другой, еще юношеской, брошюре - «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1893) - и прослеживается влияние его идей на работы Мережковского о Пушкине, Лермонтове, Гоголе.
С другой стороны, помимо литературно-критического, существует собственно публицистический ракурс изучения «Завета Белинского», и он представляется нам куда более показательным для статей Мережковского военных и революционных лет. В рецензии Чулкова звучит робкое предположение: «Неужели Мережковский отказался от самого себя? Или он, сражаясь с нашими нео-славянофилами, "слагает канон" Белинскому и уподобляется тем зоилам, которые, по слову поэта, кадят мертвому, "чтобы живых задеть кадилом"?» [Чулков 1915, 4]. Вопрос в определенной степени риторический. Когда-то в «Грядущем хаме» (1906) Мережковский недоумевал, как близкий ему Достоевский (тогда он именовался «пророком русской революции», а не «реакционером» и «националистом») мог произнести свой «приговор» над Белинским, не поняв, что если он «и не был со Христом, то Христос был с ним» [Мережковский 1914 а, XIV, 33].
В дальнейшем, на фоне расцветшего в годы Первой мировой войны национализма, у Мережковского изменится отношение к почвеннику Достоевскому, но не к Белинскому. Недаром в «Грядущем хаме» прозвучала мысль, повторенная в 1915 г.: «О русской интеллигенции иногда можно сказать то же, что о Белинском: она еще не со Христом, но уже с нею Христос» [Мережковский 1914 а, XIV, 34]. Не помешает вспомнить и две другие публикации начала века. В одной из них - «Теперь или никогда» -встречается прямая отсылка к словам Белинского о том, что русский народ самый атеистический из всех народов, и следом утверждается: «Формула Белинского о русском атеизме приобретает, по-видимому, гораздо большую силу в применении к русской интеллигенции», но это «только внешность, только лакированный европейским лаком, тонкий слой нашей культуры», и «глубина русского атеизма - мнимая зеркальная глубина» [Мережковский 1914 а, XIV, 141-142]. В другой статье - «Страшный суд над русской интеллигенцией» - Белинский не упоминается, хотя спустя десять лет именно в его адрес будет дословно повторено то, что относилось в этом тексте к характеристике Петра I - «первый русский интеллигент» [Мережковский 1914 а, XIV, 150].
В годы Первой мировой войны Мережковский не охладеет к Петру I, он по-прежнему для него «первообраз», и «сущность его остается сверхнациональною, всемирною» [Мережковский 1914 Ь, 23]. Этим словам из статьи «О религиозной лжи национализма», которая позднее войдет в «Невоенный дневник» (1917), предшествует пассаж, начинающийся с того, что «борьба с национализмом - главная задача русской интеллигенции», и завершающийся фактически призывом: «"Да будет проклята всякая народность, исключающая из себя человечность!" - этот завет Белинского (курсив наш. - А.Х.) - завет всей русской общественности» [Мережковский 1917, 126]. Примечательно, что в журнальной публикации 1914 г. данный фрагмент оказался в числе вырезанных цензурой. Не потому ли уже в следующем году Мережковский выступает с лекцией о завете Белинского, используя его в качестве «завесы» в разговоре о самых жгучих общественно-политических вопросах?! Как верно предположил Чулков: кадит мертвому, «чтобы живых задеть кадилом».
Вот почему «Завет Белинского» стоит в одном ряду с выступлениями Мережковского о роли интеллигенции, патриотизме, национализме, войне и революции в петербургском/петроградском Религиозно-философском обществе [см.: Религиозно-философское общество. 2009], на страницах сборников «Было и будет. Дневник. 1910-1914» (1915) и «Невоенный дневник. 1914-1916» (1917), в брошюре «Зачем воскрес? Религиозная личность и общественность» (1916), чуть более завуалированно - в исследовании «Две тайны русской поэзии: Некрасов и Тютчев» (1915), наконец, в статьях этих же лет, не вошедших в авторские книги, но в настоящее время готовящихся нами к печати в составе нового собрания сочинений [см. также: Холиков, Коростелев 2018, 496-564]. В эмиграции отношение Мережковского к Белинскому оставалось положительным. Он считал его
«крупным и значительным человеком», «одним из отцов русской революции» [Мережковский 2001, 251, 542].
К завершению разговора о роли русской интеллигенции и пониманию ее Мережковским следует добавить, что имя Белинского входит не только в литературно-критический и публицистический, но и в художественный пласт творческого наследия писателя. Подготовка лекции «Завет Белинского» велась, как известно, одновременно с работой Мережковского над пьесой «Романтики» (поставлена в 1916 г. В.Э. Мейерхольдом на сцене Александринского театра), герой которой Михаил Кубанин (прототипом послужил М.А. Бакунин) в ответ на слова Ксандры «Твой Белинский -просто дурак!» произносит: «Нет, не он, а мы дураки. Дон-Кихоты, безумцы, романтики. Самые смешные люди в мире. Ну и пусть. Пусть над нами смеются взрослые, важные, умные. Не бойтесь, друзья, не они, а мы победим, мы, смешные, победим смеющихся!» [Мережковский 2000, 316]. Изданные в 1914 г. письма Белинского для этого драматического произведения послужили одним из основных источников текста. Особого внимания при этом заслуживает рассмотрение «Романтиков» наряду с пьесой «Будет радость» и романом о декабристах, создававшихся в эти же предреволюционные годы.
***
Таким образом, в случае с Белинским Мережковский остался верен собственному принципу - говорить об одном, но в разных формах [Холи-ков 2014, 182]. Не менее интересно было бы проследить, в какой мере «Завет Белинского» поддается истолкованию в автобиографическом ракурсе. В тексте, по крайней мере, встречаются неявные переклички с «Автобиографической заметкой», которая как раз в 1915 г. была в очередной раз опубликована, но уже не в газете и не в прижизненном «Полном собрании сочинений», а в составе одного из выпусков «Русской литературы ХХ века. 1890-1910» под редакцией С.А. Венгерова - издания, для которого она первоначально заказывалась (см. опубликованный в этой связи отзыв об автобиографических заметках Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус: [Буренин 1915, 4]; см. также: [Холиков 2018, 677-688]). В частности, напрашивается параллель между признанием Мережковского в том, что «смерть матери, болезнь жены и некоторые другие тяжелые обстоятельства» его личной жизни «были причиной того религиозного переворота», который он сам пережил [Мережковский 1914 а, XXIV, 113-114], и вольным (вероятно, опирающимся на личный опыт) предположением писателя, будто «последний переворот» Белинского, «не только умственный, но и жизненный» (приход к мысли о человеке-личности, которая, по мнению Мережковского, «от противного» соприкасается с мыслью о Боге) произошел под большим влиянием «тяжелой болезни, предчувствием своей собственной смерти и смерти друга, Ник. Вл. Станкевича» [Мережковский 1915 с, 33]. Другой пример - специально подобранная Мережковским цитата из воспоминаний И.С. Тургенева о Белинском: «Мы не решили еще вопроса о
существовании бога, - сказал он мне однажды с горьким упреком, - а вы хотите есть!» [Мережковский 1915 с, 9] - косвенно перекликается с автобиографическим фрагментом из статьи Мережковского об А.П. Чехове «Асфодели и ромашка» (1908): «Я был молод; мне все хотелось поскорее разрешить вопросы о смысле бытия, о Боге, о вечности. И я предлагал их Чехову, как учителю жизни. А он сводил на анекдоты да на шутки. Говорю ему, бывало, о "слезинке замученного ребенка", которой нельзя простить, а он вдруг обернется ко мне, посмотрит на меня своими ясными, не насмешливыми, но немного холодными, "докторскими" глазами и промолвит: - А, кстати, голубчик, что я вам хотел сказать: как будете в Москве, ступайте-ка к Тестову, закажите селянку - превосходно готовят, - да не забудьте, что к ней большая водка нужна. Мне было досадно, почти обидно: я ему о вечности, а он мне о селянке» [Мережковский 1914 a, XVI, 40-41]. Наконец, даже портретное описание «первого русского интеллигента» Белинского («Человек небольшого роста <...>. Лицо бледно-красноватое <...>. Вообще все незначительно, "мизерабельно" <...>. Все - кроме глаз» [Мережковский 1915 c, 10]) напоминает под пером Мережковского его собственную автохарактеристику, данную в письме к О.А. Флоренской: «Знаете, у меня лицо, "как у всех" - средний русский интеллигент. Небольшой рост, черненькая бородка, лицо бледное, усталое. В глазах и в манере говорить есть некоторое безумие <...>. Серость, "лицерабельность" наружности <.> уходит в метафизическую глубину существа.» [Шутова 2008, 147]. Как видно, проблема осознанного и бессознательного автобиографизма в публицистике Мережковского, до сих пор не поставленная учеными и обозначенная здесь в связи с «Заветом Белинского» лишь пунктирно, не лишена оснований, но выходит далеко за рамки сформулированной нами темы, а значит, заслуживает самостоятельного и куда более обстоятельного разговора в ближайшей перспективе.
ЛИТЕРАТУРА
1. Андрущенко Е.А. Д.С. Мережковский против «Вех» // Сборник «Вехи» в контексте русской культуры / отв. ред. А.А. Тахо-Годи, Е.А. Тахо-Годи. М., 2007. C. 163-168.
2. Андрущенко Е.А. Тайновидение Мережковского // Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский / изд. подг. Е.А. Андрущенко. М., 2000. С. 481-528.
3. Батюшков Ф. О критических очерках Д.С. Мережковского и «критическом» манифесте П.С. Когана // Речь. 1915. 14 (27) октября. № 283. С. 2.
4. Белинский В.Г. Письма: в 3 т. / ред. и прим. Е.А. Ляцкого. СПБ., 1914.
5. Буренин В. Критические очерки // Новое время. 1915. 13 (26) ноября. № 14253. С. 4.
6. В.Г. Белинский: pro et contra / сост., вступ. статья, коммент. А.А. Ермичева. СПб., 2011.
7. Выгодский Д. Д.С. Мережковский. Завет Белинского. К-во Прометей. Пет. 1915 // Новый журнал для всех. 1916. № 2-3 (февраль - март). С. 77.
8. Д.С. Мережковский о «завете Белинского» // Речь. 1915. 28 февраля. № 57.
С. 5.
9. Дудек А. Духовный облик русской интеллигенции в оценке Дмитрия Мережковского // Сборник «Вехи» в контексте русской культуры / отв. ред. А.А. Та-хо-Годи, Е.А. Тахо-Годи. М., 2007. С. 169-178.
10. Житкова Л.Н. Белинский и Мережковский: осмысление наследия // Дергачевские чтения - 2002. Русская литература: национальное развитие и региональные особенности: материалы VI Всероссийской научной конференции. Екатеринбург, 2004. С. 85-88.
11. Лекция Д.С. Мережковского // Русские ведомости. 1915. 6 марта. № 53.
С. 4.
12. (а) Мережковский Д. Завет Белинского (Религиозность и общественность русской интеллигенции) // Биржевые ведомости. Утренний выпуск. 1915. 11 (24) апреля. № 14777. С. 2.
13. (Ь) Мережковский Д. Завет Белинского (Религиозность и общественность русской интеллигенции) // Биржевые ведомости. Утренний выпуск. 1915. 16 (29) апреля. № 14787. С. 2.
14. (с) Мережковский Д.С. Завет Белинского: Религиозность и общественность русской интеллигенции. [Пг., 1915].
15. (а) Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений: в 24 т. М., 1914.
16. (Ь) Мережковский Д.С. О религиозной лжи национализма // Голос жизни. 1914. № 4. С. 22-24.
17. Мережковский Д.С. О религиозной лжи национализма // Мережковский Д.С. Невоенный дневник. 1914-1916. Пг., 1917. С. 121-132.
18. Мережковский Д.С. Романтики // Мережковский Д.С. Драматургия. Томск, 2000. С. 276-330.
19. Мережковский Д.С. Царство Антихриста: статьи периода эмиграции / сост., коммент. О.А. Коростелева и А.Н. Николюкина; послесл. О.А. Коростелева. СПб., 2001.
20. Оксман Ю. Переписка Белинского: Критико-библиографический обзор // Литературное наследство. Т. 56. Кн. II. М., 1950. С. 201-254.
21. Религиозно-философское общество в Санкт-Петербурге (Петрограде): История в материалах и документах: 1907-1917: в 3 т. / сост., подгот. текста, вступ. ст. и примеч. О.Т. Ермишина, О.А. Коростелева, Л.В. Хачатурян и др. М., 2009.
22. Ст. Ив. [Португейс С.О.] Д.С. Мережковский. «Завет Белинского». Кн-во «Прометей». Птгд 1915 г. Ц. 30 к. // День. 1915. 29 октября. № 298. С. 5.
23. Холиков А.А. «Автобиографическая заметка» как текст и контекст второго прижизненного «Полного собрания сочинений» Д.С. Мережковского // Текстологический временник. Русская литература ХХ века: вопросы текстологии и источниковедения. Кн. 3. Письма и дневники в русском литературном наследии ХХ века / отв. ред. Н.В. Корниенко. М., 2018. С. 677-688.
24. Холиков А.А. Прижизненное полное собрание сочинений Дмитрия Мережковского: Текстология, история литературы, поэтика. М.; СПб., 2014.
25. Холиков А.А. Принципы научного изучения прижизненных полных собраний сочинений русских писателей // Филологические науки. Научные доклады высшей школы. 2011. № 3. С. 15-25.
26. Холиков А.А., Коростелев О.А. От войны к революции: публицистика Д.С. Мережковского, не вошедшая в авторские сборники (1917-1918) // Вестник Московского университета. Серия 9: Филология. 2017. № 1. С. 146-160.
27. Холиков А.А., Коростелев О.А. Публицистика Д.С. Мережковского
(1917-1918 гг.) // Д.С. Мережковский: писатель - критик - мыслитель / ред.-сост. О.А. Коростелев, А.А. Холиков. М., 2018. С. 496-564.
28. Чулков Г. Д.С. Мережковский. Завет Белинского. Религиозность и общественность русской интеллигенции. К-во «Прометей» // Речь. 1915. 17 (30) августа. № 225. С. 3-4.
29. Шутова Т. «Нечаянная радость»: письма Д.С. Мережковского О.А. Флоренской // Новый журнал. 2008. № 253. С. 140-160.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Kholikov A.A. Printsipy nauchnogo izucheniya prizhiznennykh polnykh sobra-niy sochineniy russkikh pisateley [Principles of the Study of Russian writers' Complete Works Published during Their Life]. Filologicheskiye nauki. Nauchnyye doklady vys-shey shkoly, 2011, no. 3, pp. 15-25. (In Russian).
2. Kholikov A.A., Korostelev O.A. Ot voyny k revolyutsii: publitsistika D.S. Mer-ezhkovskogo, ne voshedshaya v avtorskiye sborniki (1917-1918) [From the War to the Revolution: Journalistic Articles by D.S. Merezhkovsky, not Included in the Collections of the Writer's Works (1917-1918)]. VestnikMoskovskogo universiteta, Series 9: Filologiya [Philology], 2017, no. 1, pp. 146-160. (In Russian).
3. Shutova T. "Nechayannaya radost'": pis'ma D.S. Merezhkovskogo O.A. Floren-skoy ["Unintentional Joy": Letters of D.S. Merezhkovsky to O.A. Florenskaya]. Novyy zhurnal, 2008, no. 253, pp. 140-160. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
4. Andrushchenko E.A. D.S. Merezhkovskiy protiv "Vekh" [Merezhkovsky Against "Vekhi"]. Takho-Godi A.A., Takho-Godi E.A. (eds.). Sbornik "Vekhi" v kontekste russ-koy kul'tury [The Collection of Papers "Vekhi" in the Context of Russian Culture]. Moscow, 2007, pp. 163-168. (In Russian).
5. Andrushchenko E.A. Taynovideniye Merezhkovskogo [Merezhkovsky's Clairvoyance]. Andrushchenko E.A. (ed.), Merezhkovskiy D.S. (author). L. Tolstoy i Dos-toyevskiy [Leo Tolstoy and Dostoevsky]. Moscow, 2000, pp. 481-528. (In Russian).
6. Dudek A. Dukhovnyy oblik russkoy intelligentsii v otsenke Dmitriya Mer-ezhkovskogo [The Spiritual Image of the Russian Intelligentsia in the Assessment of Dmitry Merezhkovsky]. Takho-Godi A.A., Takho-Godi E.A. (eds.). Sbornik "Vekhi" v kontekste russkoy kul 'tury [The Collection of Papers "Vekhi" in the Context of Russian Culture]. Moscow, 2007, pp. 169-178. (In Russian).
7. Kholikov A.A. "Avtobiograficheskaya zametka" kak tekst i kontekst vtorogo pri-zhiznennogo "Polnogo sobraniya sochineniy" D.S. Merezhkovskogo ["Autobiographical Note" as the Text and Context of D.S. Merezhkovsky's Second "Complete Works" Published during His Life]. Korniyenko N.V. (ed.). Tekstologicheskiy vremennik. Russkaya literatura 20 veka: voprosy tekstologii i istochnikovedeniya. Kn. 3: Pis'ma i dnevniki v russkom literaturnom nasledii 20 veka [Textological Chronicles. Russian Literature of the 20th Century: Questions of Textual and Source Studies. Book 3: Letters and Diaries in the Russian Literary Heritage of the 20th Century]. Moscow, 2018, pp. 677-688. (In Russian).
8. Kholikov A.A., Korostelev O.A. Publitsistika D.S. Merezhkovskogo (19171918 gg.) [D.S. Merezhkovsky's journalism (1917-1918)]. Korostelev O.A., Kho-
Новый филологический вестник. 2020. №3(54). ----
likov A.A. (eds., comp.). D.S. Merezhkovskiy:pisatel'-kritik-myslitel'[D.S. Merezh-kovsky: Writer - Critic - Thinker]. Moscow, 2018, pp. 496-564. (In Russian).
9. Oksman Yu. Perepiska Belinskogo: kritiko-bibliograficheskiy obzor [Belinsky's Correspondence: Critical and Bibliographic Review]. Literaturnoye nasledstvo [Literary Heritage]. Vol. 56. Book 2. Moscow, 1950, pp. 201-254. (In Russian).
10. Zhitkova L.N. Belinskiy i Merezhkovskiy: osmysleniye naslediya [Belinsky and Merezhkovsky: Comprehension of the Heritage]. Dergachevskiye chteniya - 2002. Russkaya literatura: natsional'noye razvitiye i regional'nyye oso-bennosti: materialy 6 Vserossiyskoy nauchnoy konferentsii [Dergachev readings - 2002. Russian Literature: National Development and Regional Features: Materials of the 6th all-Russian Scientific Conference]. Yekaterinburg, 2004, pp. 85-88. (In Russian).
(Monographs)
11. Ermichev A.A. (pref., comp. and notes). V.G. Belinskiy: pro et contra [V.G. Belinsky: pro et contra]. St. Petersburg, 2011. (In Russian).
12. Ermishin O.T., Korostelev O.A., Khachaturyan L.V. (pref., comp. and notes). Religiozno-filosofskoye obshchestvo v Sankt-Peterburge (Petrograde): istoriya v material-akh i dokumentakh: 1907-1917 [Religious and Philosophical Society in Saint Petersburg (Petrograd): History in Materials and Documents: 1907-1917]: in 3 vols. Moscow, 2009. (In Russian).
13. Kholikov A.A. Prizhiznennoye polnoye sobraniye sochineniy Dmitriya Mer-ezhkovskogo: tekstologiya, istoriya literatury, poetika [Dmitrii Merezhkovskii's Complete Works Published during His Life: Textual Criticism, Literary History and Poetics]. Moscow; St. Petersburg, 2014. (In Russian).
Холиков Алексей Александрович, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова; Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН.
Доктор филологических наук, доцент кафедры теории литературы филологического факультета МГУ; ведущий научный сотрудник ИМЛИ РАН. Научные интересы: история русской литературы Серебряного века, теория литературы, текстология.
E-mail: aakholikov@gmail.com
ORCID ID: 0000-0002-8462-0738
Alexey A. Kholikov, Lomonosov Moscow State University; A.M. Gorky Institute of World literature of the Russian Academy of Sciences.
Doctor of Philology, Associate Professor at the Department of Theory of Literature, Philological Faculty, MSU; leading researcher, IWL rAs. Research interests: history of Russian literature (Silver age), theory of literature, textual criticism.
E-mail: aakholikov@gmail.com
ORCID ID: 0000-0002-8462-0738
