CC BY
232
ЗАВЕРЕНИЯ ОБ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ
КАК «ПРАВОВОЙ ТРАНСПЛАНТ» В СОВРЕМЕННОМ ПРАВЕ РОССИИ
МОРОЗОВ Алексей Васильевич, консультант по юридическим вопросам АО «КПМГ», аспирант Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации
123112, Россия, г. Москва, Пресненская наб., 10
E-mail: allexfrost@yandex.ru
В связи с расширением договорных отношений как последствием усложнения экономических связей стороны договора в рамках российской правовой системы довольно часто вынуждены обращаться к правовым конструкциям зарубежного, в частности английского, договорного права. В данном процессе особенно важно, чтобы каждый правовой институт или норма права при перемещении из одной правовой системы в другую не просто обеспечивали потребности той стороны, которая их заимствует в силу практической необходимости, но и обеспечивали их более эффективно, чем до заимствования таких иностранных конструкций. Любое заимствование должно превращаться в полноценный элемент новой правовой системы. Такое явление называется «диффузия в праве», а заимствованные элементы именуются «правовыми трансплантами». Данный процесс требует больших усилий от законодателя, и далеко не всегда результат соответствует ожиданиям. В данной статье указанный процесс рассматривается на примере заимствования российским гражданским правом конструкции английского договорного права «заверения и гарантии». Отмечается, что в отличие от российского аналога «заверения» в английском праве по своей сущности не тождественны «гарантиям» несмотря на наличие общих целей. В практической деятельности это, как правило, проявляется в последствиях нарушения такой конструкции (вероятность аннулирования договора, компенсация ущерба).
Методологическую основу исследования составили общепринятые принципы научного познания (объективности, системности, развития, детерминизма и др.), а также частно-научные методы, такие как формально-юридический, системный, исторический, диалектический. Особое место занимает сравнительно-правовой метод, позволяющий проанализировать как отечественное законодательство, так и законодательство иностранного государства.
Автор приходит к выводу, что существующий в российском праве институт «заверения об обстоятельствах» представляется неполным и достаточно противоречивым. Заимствование конструкции «заверения и гарантии» из английского права без учета ее положения и назначения в рамках правовой системы привело к смешению различного характера и целей исходной конструкции с российским аналогом. В связи с этим представляется затруднительным практическое применение указанных договорных элементов в рамках отечественного права без возникновения коллизионных ситуаций.
Ключевые слова: гарантии, заверения, диффузия, правовой трансплант, договорные отношения, английское право.
THE INSTITUTE OF REPRESENTATION AS A "LEGAL TRANSPLANT" IN MODERN RUSSIAN LAW
A. V. MOROZOV, legal consultant of the JSC KPMG, postgraduate student at the Institute of Legislation and Comparative Law under the Government of the Russian Federation
10, Presnenskaya emb., Moscow, Russia, 123112
E-mail: allexfrost@yandex.ru
According to the extension of the contractual relationship as the result of increasingly complex economic connections, the parties under agreement subject to Russian legal system often have to turn to the foreign legal constructions, in particular — to the constructions of English contract law. It's particularly important for this process that each legal institution or rule of law while "moving" from one legal system to another meet not only the borrowing party needs due to their practical necessity, but also provide more effectively for legal system than before borrowing of such foreign constructions. Any borrowing must become a full-fledged element of the new legal system. Such phenomenon is called "diffusion in law" and adopted elements are called "legal transplants". The author points out that this process requires a lot of effort from the legislator and not always the result meets expectations. The above-mentioned process is observed in this article on the example of "warranties and representations" construction adopted by Russian civil law from English contract law. The author notes that unlike the Russian analogue, "representations" in English law are not identical to "warranties" despite the presence of common goals. This usually appears on the example of consequences of such construction violations (cancellation of the agreement, compensation for damage).
Methodological framework of the research is based on common principals of scientific cognition (objectivity, consistency, development, determinism etc.), as well as private scientific methods as formal-legal, systemic, historical, dialectical. A special role is assigned to the comparative legal method that makes available to analyze both domestic foreign state legislation.
Making the conclusion the author sums up that the institute of representation existing at the present time in Russian legal system is incomplete and rather contradictory. "Transposition" of representations and warranties from English law without understanding the position and purpose of the said constructions within the legal system has led to a confusion of different nature and purposes
of original constructions with ones of Russian «representations on circumstances». In this regard, the practical application of these contractual elements within the domestic law is impossible without conflict situations.
Keywords: warranties, representations, diffusion, legal transplant, contrhactual relationschip, English law.
DOI: 10.12737^12018.6.12
Интенсификация и усложнение экономических отношений, происходящие в нашей стране (несмотря на имеющиеся сложности этого процесса в силу факторов внешнеполитического характера), ведут к расширению договорных отношений. В условиях современной России стороны таких отношений довольно часто вынуждены обращаться к правовым конструкциям зарубежного, и в частности английского, договорного права. Одной из них является институт заверений и гарантий.
Механический перенос английских формулировок (что часто имеет место на практике), внешне совершенно приемлемых для заключаемых российскими сторонами договоров, не всегда оказывается успешным, поскольку их (формулировок) изначальное предназначение и смысл, да еще и с учетом правовых традиций Великобритании, могут весьма существенно отличаться от того, что имело и имеет место в нашей стране. Здесь мы выходим на очень важную проблему — проблему «технологии» совершенствования права в целом и его отдельных институтов и норм в частности. Собственно говоря, такая проблема не уникальна — она часто встает перед странами, прошедшими через радикальные изменения в своей общественно-политической и социально-экономической жизни — ведь с помощью изменяемой правовой системы и закрепляются те самые изменения, уже сложившиеся к этому моменту во всех подсистемах общества. С этой точки зрения современная Россия как раз и является такой страной, поскольку она качественно отличается от своего предшественника — распавшегося в 1991 г. СССР, имевшего весьма специфическую правовую систему.
Очевидно, что каждый правовой институт или норма права при «перемещении» из одной правовой системы в другую должны не просто обеспечивать потребности той стороны, которая их заимствует в силу практической необходимости, а обеспечивать их более эффективно, чем до заимствования. Иначе говоря, подобное заимствование должно иметь системный характер; любое заимствование должно превращаться в полноценный элемент прежней и одновременно становящейся новой правовой системы. Такое становится возможным, если распространение права (диффузия) происходит при обязательном сочетании с его «точной подстройкой» — лишь в таком случае заимствованный правовой конструкт становится полноценным системным правовым элементом «принимающей стороны». Выражаясь образно, «диффузия в праве» представляет собой распространение норм подобно волнам. Когда волна достигает «берегов» иной правовой системы, она обогащает ее
(или правовые системы), и тогда такая система (системы), становясь интернациональной, начинает отвечать требованиям новых условий1.
Для учета специфики этого процесса следует обратиться к теории «трансплантов» А. Уотсона2 и работам его последователей, развивавших данную теорию. Мы же отметим, что сегодня в юридической науке понятие «правовой трансплант» стало вполне обычным, широко применяемым для анализа деятельности, связанной с импортом правовых норм, смысл которой заключается именно в получении в итоге системного характера заимствований, в принципе не допускающих «чужеродности» в правовом поле новой правовой системы.
Отметим еще раз: «трансплантация права» должна повышать эффективность функционирования отечественной правовой системы — через такое совершенствование заимствования норм иностранного права, чтобы указанные иностранные нормы полностью могли соответствовать имеющемуся правопорядку.
С учетом отмеченного выше обратимся к институту заверений и гарантий, применяемому ныне и в отечественном праве и являющемуся тем самым «трансплантом», который, как задумывалось, позволит сторонам договора в большей мере защитить свои права и придаст гибкости договорным отношениям.
Заверения и гарантии (representations and warranties) являются одними из основных составляющих механизма договорного права, разработаными в английской правовой системе и применяемыми в основном для регулирования договорных отношений. Возникли они примерно во второй половине XVIII в., когда английское право стало четко дифференцировать договорные обязательства и деликты3.
Вместе с тем уже в средневековом английском праве были определены различные формы претен-
1 См.: Уруджу И. Восприятие распространенного: четыре круга распространенного, воспринятого в правовой системе Турции // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2014. № 1. С. 19.
2 «Транспланты» подразделяются на четыре типа—от возможных к заимствованию без какой-либо адаптации к новой правовой системе до «трансплантов», явившихся лишь «образцом» для последующего изобретения соответствующего аналога. См. подробнее: Watson А. Legal Transplants: An Approach to Comparative Law. Edinburgh, 1974.
3 См.: Будылин С. Л. Деликт или нарушение договора? Заверения и гарантии в России и за рубежом // Вестник экономического правосудия. 2016. № 3, 4. С. 96.
зий (covenant, debt), благодаря которым потерпевшая сторона договора имела право требовать принуждения второй стороны к исполнению условий заключенного договора4.
Условия договора в английском праве обычно подразделяются на два вида. К первому относятся те из них, которые являются основополагающими для данного договора; неисполнение одной из сторон договора его условий предоставляет контрагенту право на его расторжение; ко второму — те условия, несоблюдение которых предоставляет право пострадавшей стороне требовать лишь возмещения ущерба.
Отметим, что, несмотря на наличие общих целей, институт гарантий и заверений в праве Англии все же обладает некоторыми отличиями. В практической деятельности это, как правило, проявляется в последствиях его нарушения (вероятность аннулирования договора, компенсация ущерба)5. Методика расчета компенсации ущерба в двух этих случаях также имеет отличия в зависимости от предоставленных стороной-заверителем фактов. При исчислении компенсации ущерба по гарантиям исчисляется разница между положением контрагента до заключения договора и после его нарушения. В случае нарушения договора по заверениям возмещается как разница между ущербом по факту заключения договора, так и по последствиям его нарушения.
Вместе с тем разграничение заверений и гарантий в английском праве de facto на сегодняшний день не -значительно. В основном одни и те же положения договора одновременно содержат как заверения, так и гарантии6.
В английской правовой системе институт заверений и гарантий действует в следующих направлениях7:
раскрытие сведений, имеющих прямое отношение к договору, стороной, предоставляющей их;
прекращение de jure обязывающих документов, оформленных в рамках заключения договора, в случае если заверения и гарантии оказались неверными;
обеспечение механизма компенсации ущерба в случае предоставления ложных гарантий и заверений.
В целом можно констатировать, что за прошедшие более чем 200 лет с начала становления и формирования договорного права в Англии различие меж-
4 Cm.: GlanvillR. Tractatus de legibus et consuetudinibus regni Angliae. Lib. 10. Cap. 8; Beames J. A Translation of Glanville. Washington, 1900. P. 207.
5 Cm.: ElliottC., QuinnF. Contract Law. Harlow, 2009. P. 331— 434.
6 Cm. : Bourne T. Contractual Representations and Warranties — Why the Difference Matters. URL: http://www.cripps.co.uk/ contractual-representations-warranties-difference-matters/.
7 Cm.: Kuney G. W. To the Best of Whose Knowledge //
California Business Law Practitioner. 2007. Vol. 22. No. 2. P. 58.
ду заверениями, трактуемыми как внедоговорные констатации о фактах, и гарантиями, определяемыми как договорные обязательства, закрепилось в английской правовой системе достаточно прочно. В соответствии с законодательством Англии гарантии и заверения являются одним из важнейших обстоятельств, которые побуждают стороны к заключению договорных отношений. Они выступают как заявления о фактах, которые являются существенными для возникновения договорных отношений, инициируют вторую сторону к заключению договора и предоставляют акцессорные условия расторжения договора и (или) компенсации ущерба, с помощью которых раскрываются сведения о наличии и (или) истинности конкретных фактов, которые предоставляет сторона-заверитель.
Как выглядят на этом фоне заверения об обстоятельствах, выступающие в качестве российского аналога «заверений и гарантий» в английском праве?
Заверения об обстоятельствах в российском гражданском праве являются наиболее близким по смыслу понятием «заверений и гарантий» в английском праве.
Статья 4312 «Заверения об обстоятельствах» была введена в Гражданский кодекс РФ с 1 июня 2015 г. Согласно данной норме для договорных отношений предоставляется возможность взыскания ущерба за ложность заверений, предоставляемых одной из сторон договора. Ранее такая возможность была непосредственно связана с признанием договора недействительным — в том случае, когда он был заключен с помощью обманных действий контрагента или же при добросовестном заблуждении (ст. 178, 179 ГК РФ), что не всегда соответствовало интересам обращения, так как пострадавшей от ложных заверений стороне довольно часто было невыгодно аннулирование договора. При этом судебная практика не предполагала какие-либо иные способы защиты пострадавшей стороны, а правила об ответственности за нарушение обязательств отсутствовали. Наконец, в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 22 ноября 2016 г. № 54 «О некоторых вопросах применения общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации об обязательствах и их исполнении» было разъяснено, что ст. 307 ГК РФ не предусматривает полного перечня действий, осуществление которых или воздержание от совершения которых может быть предметом обязательства.
Согласно решению Пленума, в ситуациях, предусмотренных законодательством или вытекающих из существа обязательства, на контрагента может быть возложена ответственность за наступление или ненаступление тех или иных обстоятельств, в том числе и не зависящих от ситуационного поведения, например, в ситуации ложного заверения об обстоятельствах в предпринимательской деятельности.
Ранее в российском законодательстве не признавались заверения по определенным обязательствам ввиду специфического характера заверений, суть которых состоит в утверждении фактов, что не давало возможности отнести их к обязательствам8.
Вследствие этого, согласно ст. 307 ГК РФ, ответственная за нарушение сторона должна была совершить в пользу контрагента конкретное действие, например передать имущество, выполнить работу, выплатить денежную компенсацию и т. д., или же воздержаться от такового действия.
Однако, несмотря на вышесказанное, судебная практика нередко опровергала пригодность правовых норм ГК РФ в отношении, например, договоров купли-продажи акций9, которые более, нежели другие виды сделок, обусловлены необходимостью применения заверений об обстоятельствах.
Комплексный характер этих факторов как раз и обусловил сложившуюся на 1 июня 2015 г. потребность в законодательном регулировании и единообразии при взыскании ущерба за ложность заверений, на которые полагается контрагент при заключении договорных отношений. Пока же реакцией на сложившееся положение фактически стал институт заверений об обстоятельствах, выступивший как аналог «заверений и гарантий» в английском праве. В связи с этим возникает проблема соотносимости между заверениями об обстоятельствах в российском праве и заверениями и гарантиями в английской правовой системе. Решение ее даст возможность выявить условия применимости английского права к новому для российского договорного права институту заверений об обстоятельствах, судебная практика в отношении которого в данное время еще находится на стадии формирования.
Гарантии по английскому праву представляют собой констатацию факта, который может относиться как к прошлому, так и к настоящему. Заверение не обладает относимостью к какому-либо конкретному периоду времени и является простой констатацией факта. Однако в случае невыполнения гарантии договорных обязательств оно дает право пострадавшей стороне на возмещение ущерба, в то время как ложное заверение обеспечивает еще и право на аннулирование договора.
В английском праве ложное заверение является деликтом (tort), соответственно, в случае такого заверения подается иск, основанный именно на деликте,
8 См.: Цветков А. В., Ястребов В. М. Заверения об обстоятельствах в российском гражданском праве // Актуальные проблемы гражданского права и процесса: матер. всерос. науч.-практ. конф. / отв. ред. Н. А. Резина, Е. Ф. Рашидов. Омск, 2017. С. 118—124.
9 См.: Сегалова Е. А. Судебная практика по заверениям об обстоятельствах (ст. 4312 ГК РФ) // Вестник арбитражной практики. 2016. № 6. С. 17—19.
и причиненный ущерб определяется согласно нормам, по которым высчитывается ущерб по деликт-ным заверениям10.
Нарушение гарантийных обязательств является нарушением договора, и в этом случае иск основывается непосредственно на невыполнении обязательств договора11. Определение ущерба в данном случае несколько отличается от ложного заверения. Таким образом, определение причиненного ущерба при ложном заверении и нарушении гарантии различается.
В российском законодательстве подобные различия отсутствуют, так как понятия деликта в отечественном договорном праве нет, следовательно, нет и не может быть «деликтных» исков. Однако заверения об обстоятельствах, регулируемые ст. 4312 ГК РФ, обладают элементами как гарантий, так и заверений английского договорного права.
Соответственно, заверения об обстоятельствах могут быть представлены в отношении констатации фактов, связанных как с настоящим, так и с прошлым или будущим. Фразой «заверения об обстоятельствах, имеющих значение для заключения договора, его исполнения или прекращения» подразумевается неограниченность (в смысле — безграничность) периода времени, в течение которого они могут быть даны.
В отношении последствий нарушения заверений об обстоятельствах российское законодательство рассматривает другие основания для их возникновения, что обусловлено в первую очередь отличиями между общей и континентальной правовыми системами.
Статья 4312 ГК РФ предусматривает два вида последствий нарушения заверений. В первом случае, если нарушение заверений не имеет существенной значимости для пострадавшей стороны, будет вполне правомерным требование возмещения ущерба или выплаты неустойки12. В отличие от английского договорного права, способы расчета ущерба в соответствии с российским законодательством будут всегда однозначными.
Во втором случае, если заверения имели существенное значение для пострадавшей стороны, то в дополнение к возмещению ущерба и выплате неустойки правомерно расторжение договора (аналог termination), если такое право изначально не было ограничено сторонами13. В случае исключения воз-
10 См.: Beatson J., Burrows A., Cartwright J. Anson's Law of Contract. 29th ed. Oxford, 2010. P. 143.
11 См.: Томсинов А. В. Заверения об обстоятельствах и возмещение потерь в российском праве в сравнении с representations, warranties и indemnity в праве Англии и США // Вестник экономического правосудия Российской Федерации. 2015. № 11. С. 92.
12 См.: Томсинов А. В. Указ. соч. С. 95.
13 См.: ДубинчинА. А. Английское контрактное право: прак-
тическое пособие для российского юриста: заключение дого -
вора. М., 2012. С. 225—226.
можны варианты признания договора недействительной сделкой, что тождественно расторжению договора (rescission) в английском праве.
Например, в отношении гарантии существует презумпция ее материальности, и в этом случае для принятия положительного решения по поданному иску на истце лежит бремя доказывания значительности тех утверждений, которые повлияли на его решение заключить договор.
Также и обстоятельства, входящие в суть предоставленной гарантии, обязаны быть в точности выполненными, в противовес заверениям, где достаточно соблюдения отмеченных фактов лишь в целом14. Гарантия выступает условием заключения договора, тогда как заверение выступает в роли мотивации сто -роны для вступления в договорные отношения. Гарантия, как правило, включается в текст договора, а заверения вполне допустимы и в устной форме15.
Тем не менее на практике договаривающиеся стороны зачастую включают в текст договора надлежащие заверения под единым названием representations and warranties. Теоретически введение в текст договора заверений должно являться своего рода «мостиком» для придания им статуса гарантии, так как по сути заверения являются лишь формой конкретизации факта и вытекают из фактических условий договора, но не из факта согласования сторонами16. При этом практика свидетельствует, что такие заверения могут быть интерпретированы в суде и как гарантии, выступающие непосредственной составляющей заключенного договора.
На сегодняшний день наличие такой неопределенности сопровождается отличиями в методике исчисления ущерба и взыскания неустойки для де-ликтной и договорной ответственности, в результате чего признание факта заверением — или же гарантией — способно привести к изменению объема возмещаемого ущерба, и в силу этого в судопроизводстве зачастую придерживаются соображений справедливости17.
Таким образом, в судебной практике отсутствует единая система дифференцирования заверений как института деликтного права и гарантии — как договорного обязательства, что в некоторых случаях дает истцу право выбора.
Главным критерием дифференцирования заверений и гарантий выступает справедливо определенное на-
14 См.: Devenney J. Re-Examining Damages for Fraudulent Misrepresentation: Towards a More Measured Response to Compensation and Deterrence // Commercial Contract Law: Transatlantic Perspectives / eds. by L. A. DiMatteo, Z. Qi, S. Saintier, K. Rowley. Cambridge, 2013. P. 418.
15 См.: Дубинчин А. А. Указ. соч. С. 225—226.
16 См.: Saunders T. W. A Treatise on the Law of Warranties and Representations Upon the Sale of Personal Chattels. L., 2014. P. 87.
17 См.: Devenney J. Op. cit. P. 418.
мерение сторон представить заверение в качестве одного из договорных обязательств. С целью определения намерений сторон суды принимают во внимание довольно большое количество условий и факторов18.
В отечественном законодательстве, основываясь на опыте английского права, принят комбинированный подход, объединивший заверения и гарантии в единое целое — заверения об обстоятельствах. Что получилось в итоге?
В соответствии с п. 1 ст. 4312 ГК РФ заверения могут быть предоставлены как при заключении договорных отношений, так и после их заключения. Аналогично заверениям в английском праве, в российском ответственность не находится в зависимости от признания договора недействительным19. Тем не менее заверения, указанные в ст. 4312 ГК РФ, подобно последствиям нарушения гарантий по английскому договорному праву, предоставляют право лишь на взыскание ущерба или выплату неустойки.
В соответствии с п. 2 ст. 4312 ГК РФ речь идет о заверениях, имеющих существенное значение, ответственность за нарушение которых предполагает, помимо компенсации ущерба, отказ от договора, если иное не предусмотрено соглашением сторон20. Заметим, что такое следствие не вписывается ни в теорию заверений английского договорного права, влекущих расторжение договора, ни в отказ от него; также отличается оно и от концепта гарантий, ответственность за нарушение которых не дает полномочий на отказ от договора. В соответствии с п. 3 ст. 4312 ГК РФ сторона, если она под воздействием ложных заверений при заключении договора была введена в заблуждение или обманута, вправе требовать признания договора недействительным.
Необходимо также отметить, что кроме определенных ст. 4312 ГК РФ результатов ложных заверений могут возникнуть и другие последствия, которые обычно используются в договорах по английскому праву. Так, в практике договоров финансирования применяются договорные положения, обусловливающие, что на любую дату внесения денежных средств заверения и гарантии должны быть корректными; ложность заверений и гарантий может предоставить банку право отказа в предоставлении очередного транша заемщику21.
Помимо этого, ложность заверений может привести к наступлению случая неисполнения обязательств, если это предусмотрено в договоре как основание для возникновения такого события22. Данная ситуация дает возможность заимодателю предъявлять требования о досрочном исполнении
18 См.: Дубинчин А. А. Указ. соч. С. 225—226.
19 См.: Цветков А. В., Ястребов В. М. Указ. соч. С. 118—124.
20 См.: Томсинов А. В. Указ. соч. С. 95.
21 См.: Дубинчин А. А. Указ. соч. С. 225—226.
22 См.: Будылин С. Л. Указ. соч. С. 9.
обязательств или использовать обеспечение в соответствии с договором.
Такое применение заверений в отечественном законодательстве допустимо посредством указания в договоре определенных условий в качестве основания для возникновения права заимодателя требовать досрочного исполнения обязательств заемщиком. Анализируя судебную практику, можно прийти к выводу, что в российском судопроизводстве признается возможность определения условий договора, не регламентированных ст. 811 ГК РФ, в том числе в отношении ложных заверений.
Таким образом, институт заверений об обстоятельствах в российском договорном праве взял соответствующую составляющую от заверений в английском праве, но в модифицированном виде: упор был сделан на индивидуальный подход стороны, представляющей заверения, но не стороны, получающей заверения23.
В соответствии с абз. 3 п. 1 ст. 4312 ГК РФ ответственность за ложные заверения наступает, если их предоставление было умышленно ориентировано на мотивирование второй стороны к заключению договора — если сторона предполагала, что контрагент будет полагаться на такие заверения или же имела разумные основания исходить из такого предположения.
То есть в нашей стране отношения, связанные с осуществлением предпринимательской деятельности, находятся под действием презумпции, что сторона, предоставившая ложные заверения, предполагала: контрагент будет полагаться на такие заверения, в то время как в английском праве данная ситуация обусловила бы необходимость для истца доказывания ложности заверений24. Тем не менее доказывание причинно-следственной связи между заверением и намерением заключить договор необходимо, если контрагент, заключивший договор, основывался на ложных заверениях, имевших для него существенное значение. Таким образом, необходимо доказать, что, имея достоверную информацию о предоставляемых условиях, он не заключил бы договор.
Нормы п. 1 ст. 4312 ГК РФ не дают возможности применять механизм заверений и в тех случаях, когда сторона, получающая заверения, была осведомлена об их ложности, так как невозможно полагаться на то, что не соответствует реальности.
Таким образом, отечественное законодательство не дает ответа на вопрос о характере применения заверений в виде структуры распределения риска между сторонами не только в ситуации осведомленности о недостатках предлагаемого договора, но и при не-
23 См.: Литовченко А. В. Заверения об обстоятельствах: сравнение с representations и warranties по английскому праву // Юридический вестник молодых ученых. 2016. № 3. С. 25—33.
24 См.: Saunders T. W. Op. cit. P. 94.
готовности стороны взять на себя все те риски, которые могут возникнуть.
Не урегулировало введение ст. 4312 ГК РФ еще ряд проблем: допустимость исключения заверений, которые были предоставлены до заключения договора по соглашению сторон, а также вероятность лимитирования заверений посредством подписания письма-разглашения, которое аннулирует право заимодателя требовать компенсации ущерба в связи с обстоятельствами, при которых такая информация была раскрыта.
В отношении ответственности стороны, предоставившей ложные заверения, отечественное договорное право схоже с институтом гарантий английского права. В процессе осуществления сторонами договорных отношений ответственность наступает вне зависимости от того, известно ли стороне, предоставившей ложные заверения, непосредственно об их ложности.
Лимиты ответственности в этом случае могут быть установлены по соглашению сторон, так как ответственность за предоставление ложных заверений наступает только в отношении тех заверений, которые были предоставлены до заключения договора, а также вне зависимости от признания договора незаключенным или недействительным (абз. 2 п. 1 ст. 4312 ГК РФ). Таким образом, в данной ситуации просматривается внедрение безвиновной деликт-ной ответственности, аргументированность которой представляется весьма сомнительной.
Связав воедино гарантии и заверения, российский законодатель не провел разграничения между двумя этими институтами договорного права, которые могут быть предметом защиты тогда, когда они ненадежны. Также нет ясности и в отношении того, какие именно методики должны быть использованы при подсчете возмещения ущерба в том или ином случае.
Однако, если рассмотреть нормы, закрепленные в ст. 15 и 393 ГК РФ, регламентирующие общие правила исчисления положительного интереса при возмещении ущерба в случае ложных заверений до заключения договора с умыслом мотивации контрагента к его подписанию, то следует отметить, что это было бы несовместимо с целями института заверений.
Таким образом, существующий на сегодняшний день в российском праве институт заверений об обстоятельствах видится нам и неполным, и достаточно противоречивым, однако в целом он не является для него чужеродным элементом. Разумеется, полностью позаимствовать институт заверений и гарантий из английского договорного права в российские условия было невозможно в силу разницы в правовых системах двух стран, однако пока базирующийся на его основе институт заверений об обстоятельствах представляется недостаточно системным элементом в отечественной правовой системе. Причина этого кроется в том, что законодатель заимствовал указанный институт в самом общем виде в качестве
далеко не лучшей и не точной копии с английского правового института и при этом до сегодняшнего дня не смог осуществить его «точной настройки» под российский правовой порядок.
Впрочем, даже точная и полная трансплантация в российскую правовую систему института заверений и гарантий из английского договорного права также не явилась бы идеальным вариантом решения проблемы. Наличие противоречий в нем потребовало бы решения тех же самых проблем, которые не решены в нашей правовой системе до сих пор, и к тому же ситуация усугубилась бы необходимостью адаптации этого правового института к российским правовым реалиям.
Объективно существующая потребность в преодо -лении имеющихся в английском договорном праве
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
противоречий, вытекающих из сложности систематизации заверений в виде «заверений и гарантий», привела в итоге в ходе трансплантации к смешению различий в характере и целях, которые часто вступают в противоречие с целями «заверений об обстоятельствах». Именно поэтому законодатель сегодня поставлен в условия, когда потребуется более четко отграничить гарантии от договорных заверений в ходе дальнейшего совершенствования института заверений об обстоятельствах. Поэтому надеяться на максимально эффективное функционирование института заверений об обстоятельствах в российской правовой системе в ближайшее время не следует, достижение такого режима его работы станет возможно после длительной и кропотливой доработки всех норм, которые его составляют.
Beames J. A Translation of Glanville. Washington, 1900.
Beatson J., Burrows A., Cartwright J. Anson's Law of Contract. 29th ed. Oxford, 2010.
Bourne Т. Contractual Representations and Warranties — Why the Difference Matters. URL: http://www.cripps.co.uk/contractual-representations-warranties-difference-matters/.
Devenney J. Re-Examining Damages for Fraudulent Misrepresentation: Towards a More Measured Response to Compensation and Deterrence // Commercial Contract Law: Transatlantic Perspectives / eds. by L. A. DiMatteo, Z. Qi, S. Saintier, K. Rowley. Cambridge, 2013.
Elliott С., Quinn F. Contract Law. Harlow, 2009.
Glanvill R. Tractatus de legibus et consuetudinibus regni Angliae. Lib. 10. Cap. 8.
Kuney G. W. To the Best of Whose Knowledge // California Business Law Practitioner. 2007. Vol. 22. No. 2.
Saunders T. W. A Treatise on the Law of Warranties and Representations Upon the Sale of Personal Chattels. L., 2014.
Watson А. Legal Transplants: An Approach to Comparative Law. Edinburgh, 1974.
Будылин С. Л. Деликт или нарушение договора? Заверения и гарантии в России и за рубежом // Вестник экономического правосудия. 2016. № 3, 4.
Дубинчин А. А. Английское контрактное право: практическое пособие для российского юриста: заключение договора. М., 2012.
Литовченко А. В. Заверения об обстоятельствах: сравнение с representations и warranties по английскому праву // Юридический вестник молодых ученых. 2016. № 3.
Сегалова Е. А. Судебная практика по заверениям об обстоятельствах (ст. 4312 ГК РФ) // Вестник арбитражной практики. 2016. № 6.
Томсинов А. В. Заверения об обстоятельствах и возмещение потерь в российском праве в сравнении с representations, warranties и indemnity в праве Англии и США // Вестник экономического правосудия Российской Федерации. 2015. № 11.
Уруджу И. Восприятие распространенного: четыре круга распространенного, воспринятого в правовой системе Турции // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2014. № 1.
Цветков А. В., Ястребов В. М. Заверения об обстоятельствах в российском гражданском праве // Актуальные проблемы гражданского права и процесса: матер. всерос. науч.-практ. конф. / отв. ред. Н. А. Резина, Е. Ф. Рашидов. Омск, 2017.
О
