CC BY-NC-ND
141
А.С. Поливанов
ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ В.В. ЕРОФЕЕВА КАК ОДИН ИЗ ИСТОЧНИКОВ ПОЭМЫ «МОСКВА-ПЕТУШКИ»
Основная цель данной статьи - проследить, каким образом В.В. Ерофеев использует материалы своих записных книжек при создании поэмы «Москва - Петушки». Материалом для анализа служат записные книжки писателя 1959-1970 гг. В результате делаются выводы о методах использования записных книжек в тексте «Москвы-Петушков».
Ключевые слова: Ерофеев, «Москва-Петушки», записные книжки.
Дневники и записные книжки В.В. Ерофеева1 за 1960-е гг. были опубликованы еще в 2005 г.2 и вызвали ряд отзывов3, в которых содержались упреки как по качеству издания, так и по качеству комментария. Возможно, эти отрицательные рецензии и привели к тому, что опубликованный текст до сих пор не стал предметом серьезного анализа. Необходимость такого анализа подчеркивалась и в критических работах4, и в воспоминаниях о В.В. Ерофееве. Например, Владимир Муравьев, один из ближайших друзей В.В. Ерофеева и тот человек, благодаря которому «Москва-Петушки» попала в самиздат, вспоминал, что В.В. Ерофеев многократно возвращался к своим записным книжкам и писал свои художественные произведения по их материалам5.
Известно, что В.В. Ерофеев вел записные книжки с 1955 г. (с семнадцати лет) и до самой смерти. Часть из этих записных книжек утеряна (например, 1955-1958 и 1971-1972 гг.), часть была опубликована еще в 1990-х гг.6, однако основной свод увидел свет только в начале XXI в. в двух томах - в один собраны записные книжки 1959-1970 гг.7, а во второй - 1972-1978 гг.8.
Опубликованные записи нельзя отнести к какому-то конкретному жанру. В блокнотах В.В. Ерофеева встречается сухая биогра-
© Поливанов А.С., 2010
фическая хроника, выписки из прочитанной литературы, внушения самому себе, вызвавшие интерес у В.В. Ерофеева отрывки из разговоров, многочисленные идеи писателя по составлению сборников (например, календаря, где каждой дате соответствовало бы какое-нибудь стихотворение из русских классиков), учебников (например, по истории музыки).
В целом можно сказать, что в записных книжках В.В. Ерофеева так или иначе отражаются все впоследствии реализованные писателем идеи. За многочисленными выписками из произведений В.В. Розанова, например, последует эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика»9. В связи с этим было бы логично предположить, что в записных книжках остались следы размышлений писателя над «Москвой-Петушками».
По данным самого В.В. Ерофеева, поэма10 «Москва-Петушки» была написана в январе-марте 1970 г.11 Под самим произведением поставлена дата «осень 1969 года», однако ее следует воспринимать как одну из авторских мистификаций. Поскольку речь в поэме идет именно об осени, то В.В. Ерофеев решил передвинуть дату создания произведения на несколько месяцев пораньше, создав таким образом ощущение того, что история, описанная в поэме, была зафиксирована сразу же после того, как случилась, и еще раз подчеркнув сближение автора и героя в поэме.
Примечательно, что никто из тех, кто прочитал поэму до ее появления в самиздате, не хочет или не может вспомнить, каким образом она создавалась. Например, один из самых близких друзей В.В. Ерофеева, Игорь Авдиев, помимо записных книжек писателя упоминает лишь тетрадь, которую В.В. Ерофеев прятал от своих приятелей осенью 1969 г.12 В.С. Муравьев, в свою очередь, также вспоминает о похожей тетрадке, однако уже после написания поэмы: «Помню, принес он как-то тетрадку. <...> И вот Веничка пришел и объявил мне, что он написал забавную штуку. <...> Это была "Москва-Петушки"»13.
Осложняет работу над историей создания «Москвы-Петуш-ков» и отсутствие каких-либо черновиков поэмы. Во всяком случае, никто из друзей писателя, публикаторов и комментаторов не упоминает о них. Кроме того, после 1970 г. зафиксирована только одна правка текста произведения, сделанная самим В.В. Ерофеевым. Известно, что она произошла после 1973 г., когда В.В. Ерофеев получил копию израильского эмигрантского журнала «Ами», в котором впервые была опубликована поэма. Именно на страницах этого журнала и была сделана правка - она зафиксирована в публикации «Москвы - Петушков» 2005 г. издательством «Захаров»14. По сравнению с изданием в «Ами» изменения, сделанные
В.В. Ерофеевым, носят в значительной степени стилистический, а не смысловой характер, и не влияют ни на общий замысел, ни на сюжет произведения.
Таким образом, записные книжки В.В. Ерофеева оказываются едва ли не единственным источником, по которому можно судить как об истории создания «Москвы-Петушков», так и об авторском замысле произведения. Способы использования записных книжек в поэме и будут основным материалом для анализа в данной статье.
Небольшие записи, следы которых можно найти в «Москве-Петушках», датируются 1964-1965 гг. Однако если в эти годы такие записи носят единичный характер, то к 1966 г. в записных книжках систематически встречаются отрывки, которые потом появятся в «Москве-Петушках». Первой из таких записей, датированных 1966 г., можно назвать следующую: «Гоголь, наведываясь к Панаевым15, убедительно просил ставить ему на обедах особый, розовый бокал»16. Сравним это с диалогом Венички и черноусого из главы «Есино-Фрязево»:
«- Что Николай Гоголь?
- Он всегда, когда бывал у Панаевых, просил ставить ему на стол особый розовый бокал...»17
Последние записи, следы которых можно найти в «Москве-Петушках», появляются в блокнотах Ерофеева до отрывка, датированного 2 апреля 1970 г. По всей видимости, самой последней можно считать такую: «...добавить: триумф, тщета, идея, каприз, пафос (о смесях)» [ЗК, с. 633]. Именно написанное в скобках («о смесях») позволяет нам говорить о том, что имелся в виду вполне конкретный эпизод из поэмы: в описании придуманных Веничкой коктейлей (смесей) появляется большинство из процитированных выражений: «Смешать водку с одеколоном - в этом есть известный каприз, но нет никакого пафоса. А вот выпить стакан "ханаанского бальзама" - в этом есть и каприз, и идея, и пафос, и сверх того еще метафизический намек» [МП, с. 57].
Таким образом, мы можем говорить, что процесс создания «Москвы-Петушков» занял не один год - в окончательный текст поэмы вошли отрывки из записных книжек по крайней мере пяти лет. При этом речь идет отнюдь не об единичных отрывках: за 1966-1970 гг. записей, которые потом будут использованы при написании «Москвы-Петушков», насчитывается около восьмидесяти.
По годам такие записи распределены более или менее равномерно. Бросается в глаза, что большая часть из них относится еще к 1966 г. Однако в 1969-1970 гг. записи стали более пространными, более длинными, чем в 1966-м.
Сравнение более ранних записей с более поздними не позволяет говорить о том, что за несколько лет до написания «Москвы-Петушков» Ерофеев уже понимает структуру будущего произведения и его сюжет. Наоборот, записные книжки, которые в 1960-е Ерофеев ведет с особой тщательностью и в которые вносит все свои идеи и планы, позволяют говорить о том, что замысел произведения приходит к Ерофееву в самый последний момент, то есть приблизительно к концу 1969 - началу 1970 г. До этого в записных книжках писателя есть только наброски к отдельным эпизодам, которые, по всей видимости, еще не соединены общей мыслью.
Для того, чтобы понять, какую роль в поэме «Москва-Петушки» играют заимствования из записных книжек, необходимо отметить, что не все записи одинаковы по своему характеру и значению. Их можно условно разделить на четыре группы.
Первую часть условно обозначим как нестандартную, маркированную лексику. В публикациях, посвященных поэме, не раз отме-чалось18, что язык «Москвы - Петушков» составлен из нескольких лексических пластов - официального языка радио и телевидения, языка классической русской литературы, библейского языка и других. Смешение языковых пластов приводит к тому, что лексический строй поэмы кажется весьма разнообразным.
Во многом такое разнообразие стало возможным именно благодаря записным книжкам, в которые В.В. Ерофеев на протяжении многих лет выписывал запомнившиеся ему выражения - как из художественных произведений, так и из анекдотов, услышанных на улице или произнесенных в разговоре замечаний. Часть из таких записей вошла впоследствии в поэму и помогла обогатить ее лексический строй.
«Сохрани и помилуй, Царица Небесная», - записывает В.В. Ерофеев в 1966 г. Герой писателя - Веничка - несколько раз за поэму использует именно это выражение - «Царица Небесная», не самое употребляемое и из-за этого, видимо, и выписанное В.В. Ерофеевым словосочетание. Для примера приведем лишь один эпизод из поэмы. «Нет ничего спиртного! Царица небесная», - восклицает герой поэмы в главе «Москва. Ресторан Курского вокзала» [МП, с. 12].
Таких примеров можно было бы привести еще десятки - для внимательного читателя «Москвы-Петушков» не составит труда заметить, что они буквально раскиданы по записным книжкам. Приведем еще несколько примеров. «Целиком и полностью, но не окончательно» [ЗК, с. 428] и «А надо вам заметить, что гомосексуализм изжит в нашей стране хоть и окончательно, но не целиком. Вернее, целиком, но не полностью. А вернее даже так: целиком и полностью, но не окончательно» [МП, с. 97]. И еще один:
«Все где-то что-то ловит: в какой-то мутной водице какую-то самолюбивую рыбку», - отмечает В.В. Ерофеев в записных книжках по прочтении мнения В.В. Розанова о М.М. Горьком [ЗК, с. 420]. В «Москве-Петушках» выражение «ловить рыбку в мутной воде» появляется в другом контексте: «Довольно в мутной воде рыбку ловить - пора ловить человеков», - восклицает герой поэмы, обнаружив пропажу четвертинки с водкой [МП, с. 62]. Дополнительно отметим, что неназваный здесь Горький потом будет упомянут в поэме в монологе Венички: «Что говорил Максим Горький на острове Капри? "Мерило всякой цивилизации - способ отношения к женщине" <...> Эх, Максим Горький, Максим же ты горький, сдуру или спьяну ты сморозил такое на своем Капри? Тебе хорошо -ты там будешь жрать свои агавы, а мне чего жрать?» [МП, с. 76-77].
Часть из записей переходит в поэму дословно. Другие примеры не так очевидны. Например, в 1966 г. В.В. Ерофеев записывает: «Автор Корана клянется очень странными риторическими оборотами: "Четой и нечетой", плодами смоковниц, копытами кобылиц и пр.» [ЗК, с. 362]. В «Москве-Петушках» же, в главе «Орехово-Зуево - Крутое», появляется выражение «бесплодной, как смоковница» [МП, с. 101], причем в скобках подчеркивается: «прекрасно сказано: бесплодной, как смоковница».
Как мы видим, в данном случае В.В. Ерофеев не цитирует дневниковую запись, а оставляет из нее лишь одно выражение. Дополнительно отметим, что сравнение «бесплодной, как смоковница» появляется в тексте поэмы почти сразу после эпизода с контролером Семенычем, когда Веничка рассказывает ему про «женщину Востока», которая «сбросит с себя паранджу» [МП, с. 97]. Возможно, именно эти ассоциации с восточной культурой и мусульманством послужили Ерофееву напоминанием о Коране и, следовательно, о своей ранней записи, посвященной сравнениям из Корана.
Случайно услышанные отрывки из разговоров, перешедшие из записных книжек в поэму, могут быть как короткими (как в приведенных выше примерах), так и довольно длинными, в несколько предложений. Сравним еще один отрывок из записных книжек и из текста поэмы.
«Сосин: - А палец у декана откусишь? Ради любимой женщины? Откусишь?
Глухов: - Ну, зачем палец?
Сосин: - А флакон чернил выпьешь без штанов? ради любимой женщины?» [ЗК, с. 472].
В главе «61-й - 65-й километр» встречаем почти дословное:
«Ты смог бы у этого приятеля, про которого рассказывал, -смог бы палец у него откусить? Ради любимой женщины?
- Ну зачем палец? Причем тут палец? - застонал декабрист.
- Нет, нет, слушай. А ты мог бы: ночью, тихонько войти в парткабинет, снять штаны и выпить целый флакон чернил, а потом поставить флакон на место, одеть штаны и тихонько вернуться домой? Ради любимой женщины? Смог бы?» [МП, с. 80].
Следует отметить, что в текст поэмы переходят не только цитаты - как из литературы, так и из разговоров, но и собственные мысли Ерофеева, которые остались на страницах записных книжек. Эти записи можно условно назвать вторым типом записей, оказавшихся в структуре «Москвы - Петушков». Это уже не просто стилистически маркированные выражения. Так, в 1966 г. он записывает: «С детства приучать ребенка с чистоплотности с привлечением авторитета. Говорить ему, что святой Антоний бяка, никогда не мыл руки, а Понтий Пилат наоборот» [ЗК, с. 432]. В главе «Воиново-Усад» эта запись получила продолжение: «Я выступил и сказал: "Делегаты! Если у меня когда-нибудь будут дети, я повешу им на стенку портрет прокуратора Иудеи Понтия Пилата, чтобы дети росли чистоплотными. Прокуратор Понтий Пилат стоит и умывает руки - вот какой это будет портрет"» [МП, с. 108].
Точно так Ерофеев впоследствии разворачивает идею про индивидуальные графики на производстве - они упоминаются в блокноте за 1969-1970 гг. А сентенция того же года «Если человеку по утрам скверно, а вечером он бодр и полон надежд, он дурной человек, это верный признак. А если наоборот - признак человека посредственного. А хороших нет, как известно» [ЗК, с. 581] перейдет в измененном виде в два абзаца из главы «Москва - Серп и молот» [МП, с. 18].
В записных книжках есть и другой тип записей, которые потом перейдут в поэму. Они похожи на черновики вставных эпизодов из поэмы. В «Москву-Петушки» они перешли значительно измененными, причем чаще всего многократно дополненными. Так, сравнительно большая история про человека, который затосковал от того, что не может «насладиться» Ольгой Эрдели, в записных книжках оказалась в таком виде: «Представляете, до какой степени напиться: Ольгу Эрдели, говорит, хочу, прославленную артистку» [ЗК, с. 510].
Кроме того, часть загадок, которые выдумывает Сфинкс в поэме, были записаны В.В. Ерофеевым еще за несколько лет до создания «Москвы-Петушков». Так, если верить записным книжкам, в 1969 г. В.В. Ерофеев задумывает специальный сборник задач («написать задачник развивающий, попутно с навыками счета, моральное чувство и чувство исторической перспективы» [ЗК, с. 590]).
Далее в записных книжках В.В. Ерофеев приводит примеры таких задач. Часть из них, например про лорда Чемберлена или
про количество «справления» большой нужды и малой в течение года, в видоизмененном виде входят в текст поэмы. Основное отличие загадок из записных книжек и загадок из «Москвы-Петушков» в том, что последние не имеют ответа, они абсурдны. Например, в загадке про лорда Чемберлена он опрокидывает столик на станции Петушки, а счет ему выставляют в ресторане Курского вокзала. В записных книжках ответ у такой загадки возможен, так как действие происходит в одном ресторане - для правильного решения необходимо только знать, сколько стоит разбитая лордом посуда и ее содержимое.
Еще один тип дневниковых записей, которые меняют свое значение, если смотреть на них не отвлеченно, а в контексте «Москвы-Петушков», - это записи, не соотнесенные с конкретным эпизодом из поэмы, но, тем не менее, связанные с ее замыслом. Они помогают лучше понять особенности всего произведения целиком. Таких записей совсем немного, поэтому многие из них можно рассмотреть отдельно. Вот первая из них:
«Хорошо замечено: К вопросу о несовместимости человеческого и вещного. У Рабле тоже - приемы долгого описания вещей, подобных инвентарств. Но то время Рабле. Когда, расширяя и обогащая чел<овека> и чел. знание, овладение миром - было совсем лишено привкуса трагического абсурда», - пишет В.В. Ерофеев еще в 1967 г. [ЗК, с 551].
Это замечание писателя интересно сразу несколькими деталями. Во-первых, многократно отмечалось19, что поэма «Москва-Петушки» в значительной степени связана с идеями М.М. Бахтина о карнавале, и - косвенно - с романом «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле, на примере которого М.М. Бахтин и разбирает идею карнавала20.
Во-вторых, в поэме В.В. Ерофеева несложно найти и то, что он в записных книжках называет «инвентарством». Вспомним, например, как подробно описаны коктейли, которые может приготовить Веничка, или как перечисляется все, что герой купил в магазине перед тем, как сесть в электричку.
Однако этим связь записи с поэмой не исчерпывается. Многие исследователи, анализировавшие «Москву-Петушки» через теорию о карнавале, обнаруживали в концовке неполное соответствие идеям М.М. Бахтина, причем, если выражаться словами В.В. Ерофеева, - именно из-за наличия «привкуса трагического абсурда». Именно это ставил в вину автору «Москвы-Петушков» сам М.М. Бахтин - по свидетельству А.Л. Зорина, исследователь увидел в завершении поэмы «энтропию»21. Сам А.Л. Зорин пишет, что «стихия народного смеха в конце концов обманывает и исторгает
героя»22. Это «исторжение» происходит в самом финале, когда поэма превращается в трагическую - герою не только не удается доехать до «Москвы-Петушков», но и выжить. В записных книжках В.В. Ерофеев говорит о «привкусе трагического абсурда», которым обладает «наше время» в отличие от времени Рабле. Этот «привкус» многократно подчеркнут в финале поэмы.
Другая запись дает представление о том, как В.В. Ерофеев ищет свой стиль, пытаясь взглянуть на себя со стороны. «К вопросу о «собств<енном> я», и т. д. Я для самого себя паршивый собеседник, но все-таки путный, говорю без издевательств и без повышений голоса, тихими и проникновенными штампами, вроде «Ничего, ничего, Ерофеев», или «Зря ты это затеял, ну да ладно уж», или «Ну ты сам посуди, зачем тебе это», или «пройдет, пройдет, ничего» (ЗК, с. 580).
Этот внутренний диалогизм речи В.В. Ерофеева дает один из ключей для понимания стиля «Москвы-Петушков»: именно в форме диалога с самим собой написана часть поэмы. Для примера приведем целые диалоги (скажем, в главе «Никольское-Салтыковская) или многочисленные обращения наподобие такого: «Ничего, Ерофеев, ничего. Пусть смеются, не обращай внимания» (МП, с. 110).
Многочисленные примеры связи записных книжек В.В. Ерофеева и текста поэмы «Москва-Петушки» позволяют говорить о том, что писатель активно использовал их при создании поэмы. При этом такое использование было систематическим, так как В.В. Ерофеев во время написания «Москвы-Петушков» просматривал записи сразу за несколько лет. Из блокнотов В.В. Ерофеева в текст поэмы перешли как отдельные фразы и предложения, так и целые микроновеллы, вставленные в «Москву-Петушки». Кроме того, некоторые записи-наблюдения В.В. Ерофеева, возможно, подсказали ему стилистические и идейные решения своего произведения или его эпизодов.
Примечания
1 Чтобы различать В.В. Ерофеева - автора поэмы «Москва-Петушки» и В.В. Ерофеева - героя данного произведения, мы будем называть В.В. Ерофеевым писателя, а Веничкой - его героя. Такая практика в критической литературе распространена, в частности по отношению к Э. Лимонову и Эдичке из произведения «Это я - Эдичка».
2 Ерофеев В.В. Записные книжки. М., 2005. 672 с.
3 См.: Богомолов Н.А. Венедикт Ерофеев и его комментатор // Новое литературное обозрение. 2006. № 82. С. 445-448.
4 Там же. С. 445.
7
5 Муравьев В.С. Печать минувшего // Театр. 1991. № 9. С. 90.
6 См.: Записная книжка писателя от 22/XI - 73 г. (так!) // Театр. 1991. № 9. С. 117-118. Ерофеев В.В. Указ. соч.
8 Ерофеев В.В. Записные книжки. Т. 2. М., 2007. 480 с.
9 В.С. Муравьев писал, что это название придумано не автором, а редакторами при первой публикации с «самиздатовском» журнале «Вече» за 1973 г. См.: Муравьев В.С. Указ. соч.
10 Поскольку определение жанра «Москвы-Петушков» не является темой этого исследования, мы будем называть это произведение поэмой - так, как ее назвал сам Ерофеев. При этом стоит учитывать, что это определение не единственное, а жанровому своеобразию произведения посвящен ряд специальных работ. См. их перечисление в: Гайсер-Шнитман С. Венедикт Ерофеев «Москва-Петушки», или «The Rest is Silence». Bern; Frankfurt am Main; Paris, 1984.
11 Ерофеев В.В. Сумасшедшим можно быть в любое время // Континент. 1990. № 67. С. 89.
12 Авдиев И. Печать минувшего // Театр. 1991. № 9. С. 104.
13 Муравьев В.С. Указ. соч. С. 91.
14 Ерофеев В.В. Москва-Петушки. М., 2005. 144 с. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием аббревиатуры МП и номера страницы.
15 Любопытно, что в этом отрывке В.В. Ерофеев ошибается, так как розовый бокал для Н.В. Гоголя стоял в доме не у Панаевых, а у Аксаковых. Однако И.И. Панаев здесь появляется неслучайно: именно в его мемуарах эта деталь и описана. См.: Панаев И.И. Литературные воспоминания. М., 1988. 444 с.
16 Ерофеев В.В. Записные книжки. М., 2005. С. 351. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием аббревиатуры ЗК и номера страницы.
17 Ерофеев В.В. Москва-Петушки. С. 68.
18 Гайсер-Шнитман С. Указ. соч.
19 См., напр.: Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Москва-Петушки Вен. Ерофеева // Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература. Т. 2. С. 391-394.
20 Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990. 543 с.
21 Зорин А. Опознавательный знак // Театр. 1991. № 9. С. 121.
22 Там же. С. 121.
