CC BY
69
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2010. № 6
С.Н. Ефимова
ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ А.П. ЧЕХОВА: ЛИЧНОСТНОЕ НАЧАЛО, МИРОВОЗЗРЕНИЕ, ЛИТЕРАТУРНЫЙ КОНТЕКСТ
Анализ записных книжек Чехова позволил проследить особенности чувственного восприятия мира писателем, его отношение к областям сознательного и бессознательного, рационального и эмоционального, его антропологическую концепцию, а также установить круг авторов, чьи записные книжки обладают тем или иным сходством с заметками Чехова. Это Е. Замятин, И. Ильф, А. Платонов, Ф. Достоевский.
Ключевые слова: когнитивные способности, чувственное восприятие, мышление, стиль.
Analysis of Chekhov's notebooks enables us to trace peculiarities of the author's view of the world, his attitudes to the spheres of consciousness and the unconscious, the rational and the emotional, his anthropological conception, as well as to establish the circle of authors whose notebooks have this or that similarity to Chekhov's notes. These are E. Zamyatin, I. Ilf, A. Platonov, F. Dostoyevsky.
Key words: cognitive abilities, sensory perception, thinking, style.
Записные книжки (далее - ЗК) А.П. Чехова1 многократно становились объектом внимания исследователей. Чаще всего они служили источником цитат «на тему», иллюстрирующих ту или иную чехо-ведческую концепцию. При обращении же к ЗК Чехова как целому наблюдаются две тенденции: анализ их как творческой лаборатории или как эстетического, художественного целого. Первое направление достигло своей вершины в монографии З. Паперного «Записные книжки Чехова», второе -прослеживается в ряде высказываний Л. Гроссмана, Г. Бялого, З. Паперного. В последнее время в чеховеде-нии отмечается необходимость перенести часть внимания из области поэтики на биографию писателя2, что обусловлено и отсутствием научной биографии Чехова, и актуализацией проблемы «биография и творчество». В качестве «сверхзадачи всех жизнеописаний» Чехова И.Е. Гитович называет «реконструкцию» его личности3. При
1 Цитаты из Полного собрания сочинений и писем А.П. Чехова оформлены следующим образом: в квадратных скобках двоеточием разделены номер тома (с буквой П., если цитируется письмо) и номер страницы. Выделения во всех цитатах, кроме отдельно оговоренных случаев, мои. - С. Е.
2 О том, насколько актуальна эта проблема, свидетельствует проведенная в декабре 2006 г. в Новгороде Великом конференция «Биография Чехова: итоги и перспективы».
3 Гитович И.Е. Биография Чехова - вчера и завтра // Чеховиана. Из века XX в XXI: Итоги и ожидания. М., 2007. С. 57.
этом неизбежно возникает проблема источников, к которым, помимо документов, должны быть отнесены и так назывемые «эго-тексты»4. В.А. Кошелев решает ее категорично: нельзя безусловно доверять ни письмам, ни мемуарам5.
Как представляется, отсюда и вытекает потребность обращения к ЗК как к единственному тексту, не представляющему собой связного повествования, а значит, обладающему наименьшей степенью экстериоризации (т.е. наиболее достоверному). ЗК, таким образом, не изображает, а лишь отражает жизнь личности через отдельные метонимические знаки (название книги, цитата, мелькнувшая мысль, набросок), тем самым практически исключая возможность самоин-сценировки6.
Вопрос о соотношении творческого и личного в ЗК кажется во многом схоластическим. А. Платонов писал о том, что «Чехов имел приемником жизни записную книжку», и в пародийной статье «Фабрика литературы» подчеркивал, что заносит в свою ЗК («полуфабрикат для литературных работ») «все», его «заинтересовавшее»7. Для ЗК характерна почти полная синхронность мысли / впечатления и их отражения на бумаге; то, что привлекает внимание писателя, отражает его внутренний мир, и даже творческие наброски спонтанны и представляют собой не целенаправленную работу над замыслом, а отражение некоторого внутреннего импульса.
В основе мировоззрения личности лежат ее когнитивные способности, формирующие отношения с миром. Черты образа мира, реконструируемого по ЗК, находят свои параллели и в творчестве писателя.
Познание мира начинается с чувственного восприятия, формирующего в сознании перцептивные образы8. В одной из записей Чехов подчеркивает преобладание зрительного канала над другими видами чувственного восприятия (жизнь - это «видения»): «Мне хочется, чтобы на том свете я мог думать про эту жизнь так: то были прекрасные видения...» [17: 102]. Важнейший источник «прекрасных видений» - свет: «[Иногда при закате солнца видишь что-нибудь
4 Термин введен М.Ю. Михеевым и объединяет дневники, мемуары, письма, ЗК и др. См.: Михеев М. Дневник как эго-текст (Россия, Х1Х-ХХ). М., 2007. С. 263.
5 См.: Кошелев В.А. Биография как легенда // Биография Чехова: итоги и перспективы. Великий Новгород, 2008.
6 Черты самоинсценировки можно найти в письмах Чехова. Так, в его переписке с братом Александром появляется ряд «метаписем», где обсуждаются текстовые стратегии в жанре письма. См.: [П. 1: 54]; Письма А.П. Чехову его брата Александра Чехова. М., 1939. С. 34. В ранних письмах к разным адресатам Чехов словно примеряет на себя разные стратегии. Судя по откликам Ал. П. Чехова, разные письма способны вызвать у читателя то хохот, то слезы. См.: Письма А.П. Чехову его брата Александра Чехова. С. 35, 39.
7 Платонов А. Фабрика литературы // Октябрь. 1991. № 10. С. 197-198.
8 Меркулов И.П. Когнитивные способности. М., 2005. С. 13.
необыкновенное <...>]» [17: 44]. Световые образы (в том числе аллегорические) часто встречаются в ЗК [17: 31, 42, 44, 46, 74, 84, 98]; писателя особенно привлекают переходные состояния: рассвет и закат. В письмах Чехов сравнивает свою жизнь и творчество со светом: «чем ближе весна, чем длиннее дни, тем я живее» [П. 10: 162]; новая пьеса «чуть-чуть забрезжила в мозгу, как самый ранний рассвет» [П. 10: 174]. А его герой Иероним в рассказе «Святою ночью» восхищается необыкновенным словом «светоподательна» из акафиста [5: 98].
Свету и тьме в цветовой гамме записей соответствует традиционная пара «белое-черное». На черно-белом фоне выделяются яркие цвета, распадающиеся на две группы: представляющие угрозу (диссонансные) и радостные. Первая группа - оттенки красного; среди них выделяется «багровый»: «<...> багровый шар заходящего солнца - Дантов ад!»; «<...> на землю, обагренную кровью» [17: 42, 94]. И в творчестве Чехова упоминание багрового цвета свидетельствует об угрозе и ожидании беды: «<...> небо, золотое и багровое, отражалось в реке» (начало повести «Мужики» [9: 282]); «Огонь <.> освещает в багровый цвет лица, дерюгу, белую холстину с ее рельефами от рук и ног мертвеца, образок. » (рассказ «Мертвое тело» [4: 127]); «На правом берегу горел лес, сплошная зеленая масса выбрасывала из себя багровое пламя <...>. И все в дыму, как в аду» («Остров Сахалин» [14/15: 45]); «холодная, багровая заря» (рассказ «Студент» [8: 309]).
С другой стороны, коннотациями радости маркирован цветовой образ пестроты, который можно проследить, к примеру, в трех фрагментах из записей на отдельных листах (близких к ЗК), повести «Мужики» и письма: «Зеленые и красные окошечки лампадки отражались в золотой ризе маленькой иконы, и это было так красиво и ласково <...>» [17: 199]; «<...> а у Бога - лампадки красненькие, зелененькие, синенькие, как глазочки» [9: 291]; «<...> окно велико и красиво, и на стене и на полу - зеленые, синие и красные отсветы, очень сильные при солнце. Я люблю цветные окна <...>» [П. 9: 481].
Среди слуховых образов особое значение имеет звук голоса, это важная характеристика человека: «Красивая, но с неприятным голосом»; «хороший ребенок безобразно плачет <...>»; «К. певец; ни с кем не говорит, горло подвязано - бережет голос, но никто не слышал ни разу, как он поет» [17: 75, 96, 96]. В творчестве внимание к голосу проявилось, например, в рассказе «Дом с мезонином»: «Она часто рыдала мужским голосом» [9: 182]; обычно громко говорит Лида; желая уловить голос Жени, герой слышит Лиду во время последнего визита к Волчаниновым.
Единый ряд в ЗК образуют несколько звуковых образов: «стонало море», «выли не только собаки, но даже лошади»; «поют петухи,
и уже кажется ему, что они не поют, а ноют»; «[- Катя, кто это там внизу все отворяет и закрывает дверь? Скрипит и стонет. <...>»] [17: 31, 67, 103, 71]. «Выть», «стонать», «ныть» - это не только метафоры, но и перенос настроения на природный и вещный мир. По всей видимости, это связано с личной подверженностью писателя настроению скуки и тоски. В ЗК Чехова косвенно создается «я-образ» при помощи слова «нытик»: «Сияющая, жизнерадостная натура, живущая как бы для протеста нытикам; <...> его все любят, но только потому что боятся нытиков <...>» [17: 88]. Скорее всего, образ «жизнерадостной натуры» задуман Чеховым в противоположность себе как «нытику». Согласно замыслу, после смерти героя окружающие должны были в нем разочароваться - тем самым «самоутверждается» автор. Слово «нытик» еще раз использовано в ЗК в подобном контексте: «Теперь, когда порядочный рабочий человек относится критически к себе и своему делу, то ему говорят: нытик, бездельник, скучающий; когда же праздный пройдоха кричит, что надо дело делать, то ему аплодируют» [17: 102]. Таким образом, для «я-образа» Чехова важна антитеза «Я и Другой», которая в сочетании с мотивом собственной «житейской» неполноценности обнаруживается впоследствии и в ЗК И.А. Ильфа: «Это я таким бы хотел быть, вздорным болтуном, гоняющимся за счастьем, которого наша Солнечная система предложить не может. Безумец, вызывающий насмешки порядочных неуспевающих» (сам автор относит себя к «порядочным неуспевающим»)9.
Чехов писал в ЗК об ограниченности чувственного восприятия: «[умирает в человеке лишь то, что поддается нашим пяти чувствам, а что вне этих чувств <...> остается жить]» [17: 85]. Кроме «пяти чувств» человек обладает высшими когнитивными способностями - сознанием, памятью и мышлением10. Помимо сознательной сферы для Чехова важна и бессознательная, к которой относится в первую очередь (согласно З. Фрейду) сон. ЗК Чехова демонстрирует устойчивый интерес к онейросфере [17: 43, 62, 82, 85]. Сны в заметках писателя преимущественно неприятные, даже кошмарные: «<...> и смотритель в ужасе, просыпается облитый потом.», «Я так мучился от слонов, что проснулся» [17: 83, 85]. И в одном из писем Чехов упоминает кошмарный сон, который посещает его из-за холода, если ночью спадает одеяло [П. 2: 30].
Тема сна - признак, по которому можно сопоставить ЗК Чехова и других авторов. Чехов описывает сон как психологический феномен, но не пытается анализировать его. Для Л.Н. Толстого более характерны радостные сны11, а также переход от самого сна к скрупулезному психологическому анализу его природы. И Л.Н. Толстой,
9 Ильф И. Записные книжки. М., 2001. С. 105-106.
10 См.: Меркулов И.П. Когнитивные способности. С. 13.
11 См.: Толстой Л.Н. Записные книжки. М., 2000. С. 13, 40.
и М.А. Волошин воспринимают сон как материал для творчества, поэзии12. И.А. Ильф, кажется, выдумывал сны как источник комизма (чтобы потом использовать в рассказе или фельетоне)13. Сон как психическое явление завораживает К.С. Станиславского, но лишь как наблюдателя: он подробно описывает движения и лицо спящего сына, к которому зашел в детскую14. А ближе всего к Чехову оказывается Е.И. Замятин. В опубликованной части его ЗК есть два сна, объединенных подзаголовком «Сны»; это и кошмар, и подлинный аналог действительности («<...> а сон есть действительность», - писал Чехов [17: 43]): «1. Будто вечером приговорили, утром рубят мне голову <...>. 2. Будто Сологуб приговорен к повешению и устроил вечером, накануне, у себя ужин» .
Мотив взаимопроникновения действительности и кошмарного сна актуализируется в книге «Остров Сахалин», где несколько раз подчеркнуто сонное состояние поселенцев: «вялое, сонное и жалкое на вид существо»; «спросонья, выражения как у больных или сумасшедших»; «Обыватели ведут сонную, пьяную жизнь». Наконец, известна фраза, произнесенная автором при отъезде с Северного Сахалина: «<...> остались лишь потемки да жуткое чувство, точно после дурного, зловещего сна» [14/15: 130, 140, 41, 181].
Действительность-сон должна быть лишена разумных закономерностей, о чем однажды сказал в ЗК и Ильф: «Конечно, мир безумен. Безумны нищие на улицах Вены, безумен порядок, все безумно, и девушки в том числе»16. Эти слова напоминают о черте ЗК Чехова, отмеченной многими исследователями его творческих заметок: «Логика вещей извращается <...> каждый образ слагается из двух внутренне-противоречивых частей»17. К этой особенности присоединяется и вторая: отсутствие прямой авторской оценки описанного, которое отмечалось практически во всех работах о творчестве Чехова и проявилось также в его ЗК. Как представляется, эти две черты суть не творческие, а психологические (характер мышления): видение абсурда, противоестественности мира и воздержание от оценки, окончательного суждения. Так же воспринимал действительность и Замятин; в его ЗК отражен мир, в котором смещены ценности и функции предметов; мертвые почти не отличаются от живых. Отсюда и тяготение Замятина к форме анекдота. О чертах анекдота в творчестве Чехова написано много; но важна повышенная концентрация парадоксальных заметок именно в ЗК как Чехова, так и Замятина. К этому уровню парадоксальности приближаются отдельные замеча-
12 Там же. С. 40; Волошин М. Записные книжки. М., 2000. С. 80.
13 См.: Ильф И. Записные книжки. С.42-43.
14 См.: Станиславский К.С. Записные книжки. М., 2001. С. 27-28.
15 Замятин Е.И. Записные книжки. М., 2001. С. 83-84.
16 Ильф И. Записные книжки. С.118.
17 Чуковский К. Записная книжка Чехова // Нива. 1915. № 50. С. 933.
ния из ЗК Ильфа: «Не пейте кофе, кофе возбуждает. Он не спал всю ночь. Но не из-за самого [кофе], а из-за цены на него - 15 пиастров чашечка»18 и т.п. Возможно, частотность таких заметок в ЗК связана с одной из задач этого типа текста - сохранить образ эпохи в эпизодах. Так, ранее через литературные анекдоты свое время характеризовали в ЗК П.А. Вяземский и Н.В. Кукольник19.
О том же принципе мышления говорит в ЗК М. Волошин: «Фантазия - это, в своей сущности, способность комбинаций. <.. .> То чудесное, сверхъестественное в явлениях жизни, что мы называем фантастическим, является просто новой областью наблюдения <.. .>»20. Подобной способностью комбинаций обладали и Чехов, и Замятин, что особенно ярко проявилось в их ЗК.
Одна из главных тем, объединяющих разнообразные наброски в ЗК Чехова, - это религия. Чаще всего в этих заметках описаны парадоксальные ситуации, связанные с одной из трех проблем: 1) неистинная вера (шестнадцать заметок)21; 2) религиозный фанатизм, противоречащий разуму (пять заметок) 2; 3) обряд вместо веры (семь заметок)23. Таким образом, Чехов смеется не над верой как таковой, а над ее деформациями, что не исключает возможности истинной веры.
В ЗК Чехова неоднократно упоминаются «сверхъестественное», «гипнотизм», «мистицизм», «спиритизм». Мистицизм связан для Чехова с религией: «Радикалка, крестящаяся ночью, втайне набитая предрассудками, втайне суеверная <...>»; «Отец Иерохиромандрит»; «Богомолен. Бывает у гадалок» [17: 65, 77, 203]. По всей видимости, слепая вера была для писателя одной из разновидностей суеверия; популярный спиритизм и высокая мистика человеческой судьбы соединяются во фрагменте письма к А.С. Суворину: «Как-то лет 10 назад я занимался спиритизмом и вызванный мною Тургенев ответил мне: "Жизнь твоя близится к закату"» [П. 5: 306].
Для Чехова слепая вера и суеверие как разновидности бессознательного противостоят сфере сознания, к которой принадлежит и подлинная вера: «Сидя на бульваре ночью, Саша думала о боге, о
18 Ильф И. Записные книжки. С.111.
19 Об этом см.: Курганов Е.Я. Литературный анекдот пушкинской эпохи: Дисс. ... докт. филос. наук. Helsinki, 1995. URL: http://www.slav.helsinki. fi/publications/sh/ sh15 index.html
200 Волошин М. Записные книжки. С. 77.
21 «<...> поп пьяница и играет в карты»; «Сестра читает псалом и через каждые 2-3 фразы прерывает грызотней <...>»; «он мечтал: лежит его жена без ног, а он ходит за ней за спасение души.»; «он оставил все на добрые дела, чтобы ничего не досталось родственникам и детям, которых он ненавидел» [17: 32, 50, 86, 94] и др.
22 «Учитель: Не следует праздновать столетие Пушкина, он ничего не сделал для церкви»; «Усекновение - не ел круглого, сек детей» [17: 68, 75] и др.
23 «[Детей не учили молиться и думать о боге, не внушали им никаких правил, а только запрещали в пост есть скоромное]» [17: 212] и др.
душе <...>»; «[Старик не верил в бога [или, вернее, никогда], потому что почти никогда не думал о нем; сорочья, животная жизнь]» [17: 209, 211]. Модус мысли героя - главный в рассказе «Студент», где шесть раз использованы формы «думал», «задумался», «подумал».
Из процитированной выше записи следует, что «животная жизнь», по Чехову, - это жизнь без мысли (об этом же: «чем человек (кресть<янин>) глупее, тем легче его понимает лошадь» [17: 105]). Другое важное замечание писателя: «Так называемая детская чистая радость есть животная радость» [17: 41]. Эти слова свидетельствуют об отношении Чехова к детям. Ребенок, по Чехову, - существо, еще лишенное разума и тем самым открытое вере (известны высказывания писателя о том, что сам он был религиозен лишь в детстве). Эти взгляды наиболее ярко проявились в коротком творческом наброске, где связаны друг с другом «слабость ума», вера и радость: «Алеша: мой ум, мама, ослабел от болезни, и я теперь, как в детстве: то богу молюсь, то плачу, то радуюсь.» [17: 9]. К вере или суеверию без разума приближается и чувство, лишенное рационального начала, - не «любовь», а «обожание»: «<...> искать в женщине того, чего во мне нет, - это не любовь, а обожание, потому что любить надо равных себе»; «Мать обожает дочь» [17: 41, 41-42].
Итак, «чистая радость» ребенка, по Чехову, проистекает от недостатка ума («глуп и туп, как в детстве» [17: 198]). Более того, эмоциональная и рациональная сферы оказываются несовместимы для писателя: «Пофилософствовать насчет любви Ив<ашин> мог, но любить нет»; «Разлюбил женщину, чувство нелюбви, спокойное состояние, длинные, спокойные мысли» [17: 9, 75]. Близкое суждение обнаруживается в ЗК А. Платонова, для которого любовь - признак недостатка внутреннего содержания в человеке: «Для Узника Тайна женщины, вообще человека: жить в душе нечем, надо чтоб любил другой, в котором возможно настоящее, - но ведь этого нет. Любовь, это перекладывание ответственности на другого, а самому - право быть пустым. Оч<ень> важно!!»24.
Другая заметка демонстрирует, что на шкале ценностей Чехова любовь уступает не только разумному, но и «делу»: «Когда я вижу книги, мне нет дела до того, как авторы любили, играли в карты, я вижу только их изумительные дела» [17: 41].
О том, что Чехов отдает предпочтение рациональной сфере во внутреннем мире человека, свидетельствует обилие в ЗК слов, связанных с рациональными качествами человека, образованием и наукой: ум, умный, умствование, умственный, умственно; мысль, идея; мудрость, мудрец; интеллигент, интеллигентный; несерьезность, глупость, глупый, глупец, дурак, тупица, идиотка; скука, скучный, неинтересный; чудак, банальный, банально; наука, ученый,
24 Платонов А. Записные книжки. Материалы к биографии. М., 2006. С. 157.
формула; университет, образование, невежество; вдумываться, знать, понимать.
Для писателя характерно противопоставление «умного» и «глупого». Однако «ум» для Чехова не высшая оценка человека; ступенью выше стоит «гениальность»: «Умный говорит <...>. А гений <...>» [17: 80]. Эта заметка показывает, что и «гениальность» причислена писателем к рациональным параметрам. Тем самым образуется не традиционная шкала «бездарный - талантливый - гений», а градация «глупый - умный - гений». В связи с этим вспоминается восклицание героя рассказа «Святою ночью» об авторе акафиста: «Слова такого нет ни в разговоре, ни в книгах, а ведь придумал же его, нашел в уме своем!» [5: 98]. Здесь акт творчества (поиск подходящего слова) принадлежит именно к сфере ума.
А.С. Собенников отмечал: «"Ум" не является в мире Чехова безусловной ценностью, ума недостаточно, чтобы познать все богатство и разнообразие жизни»25. Но, с другой стороны, ум - главная мерка, с которой в ЗК Чехов подходит к человеку. Конечно, есть целая группа записей, в которых рациональное воспринимается негативно, однако их можно связать с выписанной Чеховым цитатой, где смысловым центром все равно оказывается категория «умно»: «Чтобы умно поступать, одного ума мало (Достоевский)» [17: 60].
Отношение к понятиям «ум», «мудрость», «разум», близкое Чехову, было и у Замятина. Чеховское «Соломон сделал большую ошибку, что попросил мудрости» [17: 8] перекликается с записью из ЗК Замятина «Молитва. Избави меня, Господи, от полного разума»26; оба писателя в силу первой профессии интересовались наукой и сохранили в повседневной и творческой жизни черты научного познания. В ЗК Замятина появляется цитата из ЗК Чехова: «Лучше от дураков погибнуть, чем принять от них похвалу (Чехов)»27. Она входит в тематический блок цитат «О глупости».
Еще одна важная когнитивная способность человека, включенная в рациональную сферу, - это понимание. Она пятикратно упоминается в записных книжках Чехова [17: 88, 118, 197, 116, 82]. Стремление понять - главный тип отношения Чехова к человеку и миру; письмо Чехова к А.Н. Плещееву показывает, что писатель пытался понять не только человека, но и даже птиц: «Войдите Вы в положение коростеля, который всю дорогу не летит, а идет пешком, или дикого гуся, отдающегося живьем в руки человека, чтобы только не замерзнуть.» [П. 2: 211].
Кроме «ума», в мире Чехова важны еще два понятия: «ложь» и «правда». Эта антитеза тоже принадлежит к сфере рациональных
25 Собенников А.С. «Между "есть Бог" и "нет Бога".»: (о религиозно-философских традициях в творчестве А.П. Чехова). Иркутск, 1997. С. 45.
26 Выделение автора. См.: Замятин Е.И. Записные книжки. С. 28.
27 Там же. С. 174.
начал в человеке: «Духовная жизнь человека определяется наличием главных антиномий: "добро/зло", "прекрасное/безобразное", "истина/ложь", формулирующих три сферы духа: этику, эстетику и логику, чему на деятельностном уровне соответствуют нравственность, искусство и наука»28. Например, в рассказе «Пари» неразличение лжи и правды герой связывает с безумием: «Вы обезумели и идете не по той дороге. Ложь принимаете вы за правду и безобразие за красоту» [7: 235]. Более того, в этом фрагменте текста даже эстетическое восприятие мира («безобразие» - «красота») описано как рациональное («обезумели»).
Чехова в первую очередь волнует ложь, что демонстрирует словарик, формирующийся вокруг двух ключевых понятий: правда, искренний, честный - лицемер, лицемерие, лжа (фолькл.), ложь, лживость, клевета, врать, лгать, скрыть, солгать. Эти понятия также соотнесены с познанием (проблема веры в чужую/ собственную ложь). И особняком стоит один вид лжи: «Они что-то скрыли, солгали святому духу» [17: 212]. То же выражение употреблено (по другому поводу) в дневнике: «<...> это значит лгать святому духу» [17: 225]. Таким образом, «святой дух» - понятие, очень значимое для писателя.
Примечательно, что Чехова отличает негативное отношение к старикам: им присущи и глупость, и ложь, и самообожание: «[Она хотела наставить старика на путь истинный <...>, но все это разбивалось о самообожание]»; «Старческая важность, старческое ненавистничество. И сколько я знал презренных стариков!»; «от стариков я слышу [тольк<о>] или глупость или клевету» [17: 28, 74, 87]. Тем самым возникает философия жизненного пути: ребенок способен на веру, но не имеет главного - разума; старик уже потерял и то, и другое29; и только зрелость дает шанс на достойное и осмысленное существование. Противоположные взгляды на старость отразились, например, в ЗК Платонова30.
В ЗК Чехова особое место занимает тема смерти как физиологического явления, часто появляется образ трупа: «[<...> пронесли покойника в открытом гробе, с хоругвями]»; «Мертвые срама не имут, но смердят страшно», «Раздели труп, но не успели снять перчаток <...>»; «глядя в окно на покойника, которого несут <...>»; «беззубая старость и отвратительная смерть» [17: 26, 58, 76, 95, 62]. Вспоминается финал рассказа «Жизнь в вопросах и восклицаниях»: «От него пахнет! Мир праху твоему, честный труженик!» [1: 132] - а также
28 Чернейко Л.О. Лингво-философский анализ абстрактного имени. М., 1997. С. 7.
29 Об утрате стариком истинной веры: «[У отца ни тени раскаяния. Строг, несправедлив. Его бог любит, а других нет]» [17: 26].
30 Платонов А. Записные книжки. Материалы к биографии. С. 123.
фразы из письма А.С. Суворину: «Бог делает умно: взял на тот свет Толстого и Салтыкова <...>. Теперь оба гниют <...>» [П. 3: 205]. Тем самым смерть - это гниение, распад, смрад, мертвое тело.
Подобные высказывания Чехова как врача не вызывают удивления. Но они свидетельствуют о необычном мировоззрении, согласно которому в жизни личности телесная сфера не уступает по своей важности внутренней. Выше отмечено, что «животны», по Чехову, эмоции и отсутствие ума (крестьянина с лошадью объединяет глупость), тогда как традиционно принято считать «животной» именно телесность. Эти взгляды Чехова и определили структуру его записных книжек, где, как известно, физиологическая (бытовая) сфера соседствует с ментальной. В этом - отличие писателя от большинства других авторов. Например, Замятин был человеком не менее больным, чем Чехов, но свое здоровье он подробнейшим образом обсуждал в письмах к жене-врачу31, а опубликованная часть его записных книжек отдана целиком внутреннему миру.
ЗК Чехова показывает, что доминантой во внешней жизни человека писатель считал дело («поручение», «работу» и т.д.). С этой позиции автор дает людям (или своим будущим героям) довольно резкие оценки: «[Ни на что не способный человек. Поручения исполняет неисправно]»; «<...> никто, ни один не хочет работать как следует, с утра до ночи, не разгибаясь»; «рисунки Репина - это работа переспавшего, ленивого, но претенциозного человека» [17: 16, 87-88, 94]. В целом для ЗК Чехова, как ни странно, характерны категоричные суждения о людях. Еще большая категоричность обнаруживается в ЗК Ф.М. Достоевского32.
Источником страдания для Чехова становится противоречие, с одной стороны, рационального мышления и дела, а с другой - счастья: «Жизнь расходится с философией: счастья нет без праздности, доставляет удовольствие только то, что не нужно» [17: 46]. Не случайно Чехов подчеркнул в книге писем И.С. Тургенева фразу о том же противоречии: «Но счастье людей состоит именно в том, что они
поступают не сообразно с законами логики - а в силу мгновенных
33
чувств и увлечений» .
Заметки о невозможности счастья есть и в ЗК Ильфа34, а в ЗК Платонова появляется фраза, явно отвечающая на чеховское «Никто
31 Рукописные памятники. Вып. 3. Ч. 1. СПб., 1997 (Рукописное наследие Е.И. Замятина.)
32 Например, «Гегель, немецкий клоп», «мерзавца, как Пестель», «вся современная дрянь» (Достоевский Ф.М. Записные книжки. М., 2000. С. 98, 87, 77).
33 Ханило А.В. Пометы Чехова на книгах Пушкина, Гоголя, Некрасова, Тургенева и Л. Толстого // Чеховские чтения в Ялте. Чехов и русская литература: Сб. науч. тр. М., 1978. С. 159.
34 См.: Ильф И. Записные книжки. С. 97, 105.
не знает настоящей правды» и написанная в защиту простого зем-
35
ного счастья .
Эмоциональность в ЗК Чехова проявляется в достаточном числе восклицаний: «Бедное многострадальное искусство!» и др. [17: 63]. Для Чехова характерны и риторические вопросы, означающие тупик, в который зашла мысль: «Зачем Гамлету было хлопотать о видениях после смерти <...>?»; «Русскому человеку в высшей степени свойствен возвышенный образ мысли, но почему же в жизни хватает он так невысоко?» и др. [17: 59, 10, 72]. Обилие риторических вопросов сближает стиль записных книжек Чехова и Достоевского, хотя последний подчеркивал необходимость разрешения вопросов и часто записывал в ЗК дидактические диалоги вопросно-ответного характера. Вопросы и восклицания в записных книжках Чехова напоминают о названии его рассказа «Жизнь в вопросах и восклицаниях».
Хотя в творчестве Чехова нет морализаторства, для его ЗК характерны появляющиеся время от времени максимы: «Если хочешь стать оптимистом и понять жизнь, то перестань верить тому, что говорят и пишут, а наблюдай сам и вникай»; «Если хочешь, чтобы у тебя было мало времени, то ничего не делай»; «если хочешь, чтобы тебя любили, будь оригинален» и др. [17: 68, 79, 96]. Приведенные примеры имеют одну и ту же синтаксическую структуру (с союзом «если. (то)»), которая отражает характерную для Чехова логическую операцию «причина - следствие». Та же логическая операция может быть оформлена и при помощи союза «когда»: «Теперь, когда порядочный рабочий человек <...>, то ему говорят <...>; когда же праздный пройдоха <. >, то ему аплодируют»; «Когда женщина разрушает, как мужчина, то это находят естественным <...>, когда же она хочет или пытается создавать, как мужчина, то это находят неестественным <...>» [17: 102]. Максимы были особенно характерны для ЗК Л. Толстого и Достоевского.
Еще одна черта, сближающая записные книжки Чехова и Достоевского, - это их диалогизм36, т.е. заметки, построенные как обращение к некоему (или даже определенному, как у Достоевского) адресату: «Но не смущайтесь их орлиным видом»; «Аристократы? То же безобразие форм <...>»; «Тогда человек станет лучше, когда вы покажете ему, каков он есть.»; «<...> а я вам скажу:<.. .>» [17: 8, 62, 90, 95]. Появление в ЗК Чехова максим и диалогизма свидетельствует о потребности писателя открыто высказаться, заявить свою точку зрения.
35 См.: Платонов А. Записные книжки. Материалы к биографии. С. 17.
36 «Тетради Достоевского наглядно иллюстрируют верность теории М.М. Бахтина об основополагающем значении диалога во всей идейно-художественной системе писателя, в картине мира, им созданной» (Розенблюм Л.М. Творческие дневники Достоевского. М., 1981. С. 22).
Итак, анализ ЗК Чехова позволил установить, что к его заметкам наиболее близки ЗК Замятина, которым свойственно отражение абсурдности мира и особое восприятие рационального и онейросферы, а также ЗК Ильфа с их заметками о счастье и «безумном мире», антитезой «Я и Другой», проникновением в парадоксальность бытия. Кроме того, как это ни странно, обнаруживается и ряд черт, сближающих ЗК столь разных писателей, как Чехов и Достоевский.
Список литературы
Бялый Г. Послесловие // Из записных книжек А. Чехова. Л., 1968. Волошин М. Записные книжки. М., 2000.
Гитович И.Е. Биография Чехова - вчера и завтра // Чеховиана. Из века XX
в XXI: итоги и ожидания. М., 2007. Гроссман Л. Записные книжки Чехова // Записные книжки Чехова. М., 1927.
Достоевский Ф.М. Записные книжки. М., 2000. Замятин Е.И. Записные книжки. М., 2001. Ильф И. Записные книжки. М., 2001.
Кошелев В.А. Биография как легенда // Биография Чехова: итоги и перспективы. Великий Новгород, 2008. Курганов Е.Я. Литературный анекдот пушкинской эпохи: Дисс. ... докт. филос. наук. Helsinki, 1995. URL: http://www. slav. helsinki. fi/publica-tions/sh/sh15_index. html Меркулов И.П. Когнитивные способности. М., 2005. Михеев М. Дневник как эго-текст (Россия, XIX-XX). М., 2007. Паперный З. Записные книжки Чехова. М., 1976. Письма А.П. Чехову его брата Александра Чехова. М., 1939. Платонов А. Фабрика литературы // Октябрь. 1991. № 10. Платонов А. Записные книжки. Материалы к биографии. М., 2006. Розенблюм Л.М. Творческие дневники Достоевского. М., 1981. Рукописные памятники. Вып. 3. Ч. 1. СПб., 1997. (Рукописное наследие Е.И. Замятина.)
Собенников А.С. «Между "есть Бог" и "нет Бога".»: (о религиозно-философских традициях в творчестве А.П. Чехова). Иркутск, 1997. Станиславский К.С. Записные книжки. М., 2001. Толстой Л.Н. Записные книжки. М., 2000.
Ханило А.В. Пометы Чехова на книгах Пушкина, Гоголя, Некрасова, Тургенева и Л. Толстого // Чеховские чтения в Ялте. Чехов и русская литература: Сб. науч. тр. М., 1978. Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М., 1974-1983. Чернейко Л.О. Лингво-философский анализ абстрактного имени. М., 1997.
Чуковский К. Записная книжка Чехова // Нива. 1915. № 50.
Сведения об авторе: Ефимова Светлана Николаевна, студентка кафедры русского языка филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
10 ВМУ, филология, № 6
