CC BY
174
С.В. Кодан
Кодан Сергей Владимирович — доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист Российской Федерации, профессор кафедры теории государства и права Уральской государственной юридической академии
Закрепление презумпции знания закона в российском законодательстве (XVIII — начало XX в.)
Презумпция знания закона как разновидность общеправовых презумпций имеет длительную историю. Еще римские юристы сформулировали требования к знанию населением нормативноправовых предписаний власти, среди которых наиболее четко отражала презумпцию правознакомст-ва формула: «Nemo ignorantia juris recusare potest» — «Никто не может отговариваться незнанием закона». Не менее важной являлась и дополняющая ее презумпция «Ignorantia juris semper nocet» — «Незнание законов не освобождает от ответственности». При этом презумпция знания закона и обнародование узаконений в римском праве выступали как взаимосвязанные элементы правового регулирования. Еще первая римская кодификация права середины V столетия до н. э. получила название Законов XII таблиц в связи с тем, что законы были написаны на 12 деревянных досках, выставлялись на городской площади и поэтому никто не мог «отговариваться незнанием закона»1. С этого времени презумпция знания закона прочно укореняется в правовом развитии различных стран. Не стала исключением в этом и Россия. С формированием российской правовой системы стали складываться предпосылки, а в XVIII — начале XX века презумпция знания закона получила законодательное закрепление, также обрели организационно-правовое оформление механизмы ее реализации и обеспечения. Характерно, что в России и народное правосознание отразило презумпцию правознакомства в поговорках — «Незнанием закона никто не отговаривайся» и «Никто неведением закона отговариваться не может»2.
Вопросам изучения презумпции знания закона (как и презумпций в целом) уделяет достаточно большое внимание и российское правоведение XIX — начала XX века3. В советский и постсоветский периоды развития юриспруденции продолжились исследования презумпций. Среди исследований этого плана особое значение имеют работы В.К. Бабаева, который определил фундаментальные теоретические положения относительно правовых презумпций4. Не менее важны других работы исследователей, посвященные презумпциям5.
При этом заметим, что историки права остаются несколько в стороне от изучения презумпций. Между тем исследование презумпций представляется весьма интересной проблемой, позволяющей проследить различные стороны данного явления в ретроспективной проекции — показать закрепление презумпций в законодательстве и их изучение в российском правоведении в XVIII — начале XX века. Представляется, что историко-юридический контекст проблемы изучения презумпций позволит обогатить и дополнить также и теоретические представления о них. Именно поэтому в рамках данной статьи и предполагается обратиться к изучению одной из основных общеправовых презумпций в российском праве — презумпции знания закона, ее законодательному закреплению и организационно-правому обеспечению в истории развития российского права в XVIII — начале XX века.
1 См.: Черниловский З.М. Всеобщая история государства и права. — М., 1983. — С. 79.
2 Иллюстров И.И. Сборник российских пословиц и поговорок. — Киев, 1904. — С. 73.
3 См.: Андреевский И.Е. Русское государственное право. — СПб.; М., 1866.; Ивановский В.В. Русское государственное право. — Казань, 1895; Мейер Д.И. О юридических вымыслах и предположениях, о скрытных и притворных действиях. — Казань, 1854; Оршанский И.Г. О законных предположениях и их значении // Журнал гражданского и уголовного права. — 1874; Сокольский В.В. Русское государственное право. — Одесса, 1890; Таганцев Н.С. Лекции по русскому уголовному праву. — СПб., 1887; и др.
4 См.: Бабаев В.К. Презумпции в советском праве. — Горький, 1974; Бабаев В.К. Презумпции в российском праве и юридической практике // Проблемы юридической техники: Сборник статей / Под ред. В.М. Баранова. — Н. Новгород, 2000; и др.
5 См.: Тилле А.А. Презумпция знания законов // Правоведение. — 1969. — № 3; Черниловский З.М. Презумпции и фикции в истории права // Государство и право. — 1984. — № 1; Журилов Н.В. Опубликование нормативных актов и презумпция знания закона / Н.В. Журилов, С.Г. Кондрашина // Экономика здравоохранения. — 1999. — № 4; Вавилова А.А. Презумпция знания закона // Вестник Московского университета. — Серия 11 : Право. — 2006. — № 1; Дубовиченко С.В. Презумпция правознакомства в уголовном праве // Вестник Волжского университета им. В.Н. Татищева. — Серия: Юриспруденция. — Тольятти, 2006. — Вып. 56; и др.
1. Зарождение презумпции знания закона подданными и служилыми людьми в российском праве
Формирование презумпции знания закона уходит своими истоками к созданию позитивного права в Древней Руси. Оно, прежде всего, было связано с необходимостью обеспечения информацией о нормативных велениях власти формирующегося государственного аппарата и населения. Древнерусские властно-правовые предписания первоначально опирались на признаваемые властью обычаи славянских племен и по мере развития нормативно-регулирующей деятельности государства, связанной с усложнением общественных отношений, повлекли как рост числа правовых актов, так и усложнение их содержания. «Государство, — указывает русский историк права М.Ф. Владимирский-Буданов, — постепенно овладевает своею будущею функцией творчества и защиты права, да и сам народ стремился “поискати себе князя, который бы владел нами и судил по праву”»1.
Возникновение и развитие государства и права в Древней Руси постепенно вело к тому, что формирующееся государственное управление и юрисдикционная деятельность государственного аппарата требовала ознакомления с законодательными актами как носителями властных управленческих и судебных полномочий государства, так и населением. Знание содержания узаконений постепенно становилось необходимой составляющей процесса правового регулирование, что в свою очередь требовало отработки механизмов обнародования и упорядочения узаконений. В этот период начинает складываться механизм доведения содержания узаконений до населения. В Древней Руси эти обязанности возлагались на бирючей (глашатых), объявлявших волю князя на площадях, а с принятием христианства и постройкой церквей последние стали местом оглашения законодательных актов. Эти же процедуры обнародования узаконений использовались и в последующее время, до начала XVIII столетия2.
Не менее важной с точки зрения обеспечения знания закона была и наметившаяся тенденция создания актов систематизации санкционированных государством обычаев правовых предписаний власти, начало которой положил первый сводный акт древнерусского права кодифицированного характера — Русская Правда, а затем Псковская и Новгородская судные грамоты, Двинская и Белозерская уставные грамоты. Эту же тенденцию отразило и издание Судебников 1497 и 1550 годов3.
В указанный период презумпция знания закона в российском праве достаточно четкой формулировки пока еще не получила. В европейском же законодательстве данный вид презумпции уже присутствовал в достаточно четких формулировках. Так, например, приказ Карла IX парижскому муниципалитету от 13 июня 1563 года в связи с восстанием в Париже и мерами по поддержанию порядка содержал следующее положение: «И чтобы никто не мог отговариваться незнанием закона, да будет настоящий приказ зачитан и во всеуслышание объявлен глашатаем на улицах и перекрестках сего города, а также вывешен во всех местах, где это потребуется»4.
В начале XVII века в условиях завершившегося объединения русских земель и создания централизованного Московского государства проблема повышения роли закона и законности как инструментов социального управления все более осознается властью. Она стремится к совершенствованию законодательства и приведению его в порядок. По этому поводу российский историк права Д.Я. Само-квасов весьма красноречиво подчеркивал: «Вывести Русь эпохи смутного нестроения к законному и прочному порядку государственной жизни можно было только посредством издания общеизвестного, общепризнанного и общеобязательного законодательства, перевоспитания исполнителей закона в направлении преданности интересам царя и отечества, и повсеместного царского контроля государственной службы»5.
Таким законом стало Соборное уложение 1649 года, издание которого было вызвано комплексом социально-экономических и политических факторов: антиправительственными выступлениями, коррумпированностью приказных и притеснениями с их стороны населения, расстройством управления и суда. Еще в 1637 году служилые люди в челобитной Земского собора просили судить «по своей государевой уложенной книге» и дали совет, следуя примеру Юстиниана, навести порядок в законах. На Земском соборе 19 июля 1648 года было подано челобитие о составлении сводного, комплексного законодательного акта, который бы заменил разрозненные акты. Создание нового закона имело четко определенную задачу — обеспечить деятельность государства необходимой законодательной базой,
1 См.: Владимирский-Буданов М.Ф. Русская правда. — Киев, 1911. — С. 17.
2 См.: Андреевский И. Русское государственное право. — СПб.; М., 1866. — Т. 1. — С. 176.
3 См.: Дювернуа Н.Л. Источники права и суд в Древней России. — М., 1869. — С. 54, 60; Самоквасов Д.Я. Лекции по истории русского права. — М., 1896. — Вып. 2. — С. 146—172; Загоскин Н.П. Курс истории русского права. — Казань, 1906; Сергеевич В.И. Лекции и исследования по древней истории русского права. — СПб., 1910; Грибов-ский В.М. Древнерусское право. — Пг., 1915. — Вы1п. I; Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. — Киев, 1905.
4 Документы по истории гражданских войн во Франции 1561 —1563 гг. — М., 1962. — С. 104.
5 Самоквасов Д.Я. Русские архивы и царский контроль приказной службы в XVII в. — М., 1902. — С. 22.
«чтоб вперед по той Уложенной книге всякие дела делати и вершить» и на этой основе обеспечить законность в деятельности государства и подданных. Соборное уложение представляло собой объемное узаконение со сложной и достаточно строгой системой построения (25 глав, 967 статей). Требование законности определяла статья 1 — «судом судити и расправа делами по государеву указу». Характерно, что Уложение в статье 1 главы X закрепило и принцип обязательности русских законов для всех лиц, пребывающих на территории России1.
Соборное уложение стало первым печатным законодательным актом общего характера, которое в 1649 году было издано дважды церковнославянским шрифтом (кириллицей) огромным для своего времени тиражом в 2,4 тыс. экземпляров. Это сделало его достаточно доступным изданием для служилых людей и подданных2. Дополнения к Соборному уложению 1649 года получили обобщенное обозначение «новоуказные статьи», которых до начала единоличного правления Петра I было издано полторы тысячи (Новоторговый устав 1667 года, Новоуказные статьи о поместьях 1676 года, Новоуказные статьи о татебных, разбойных и убийственных делах 1669 года и др.)3.
В условиях повышения роли закона в жизни страны и роста законодательного массива на первое место верховной властью выдвигается и требование знаний узаконений служащими приказов, которые приобретались первоначально с навыками практической деятельности. В 1620-е годы стали возникать специальные школы при приказах для обучения подьячих приказному делопроизводству, в которых они знакомились с текстами узаконений. Так, например, с 1621 года при Поместном приказе обучались от 30 до 90 человек. Приказное законоведение — «юриспруденция дьяческая» — стала первой формой получения обязательного знания закона служилыми людьми, но одновременно и их монополией на знание нормативно-правовых предписаний4.
К концу XVIII столетия знание узаконений как основа их реализации осознается верховной властью, а в деятельности Российского государства просматривается стремление организационно и информационно обеспечить служащих государственного аппарата и подданных правовой информацией. В этот период сложились предпосылки для законодательного закрепления и обеспечения реализации презумпции знания закона в последующие периоды развития российского права.
2. Законодательное закрепление презумпции знания закона в XVIII — первой четверти XIX века
Период XVIII — первой четверти XIX века в законодательном закреплении презумпции знания закона характерен постепенным определением в узаконениях как ее содержания, так и механизмов ее реализации. До подготовки и издания Свода законов Российской империи 1832 года был накоплен массив законодательных актов, составивших базу для определения презумпции правознакомства как принципиального положения российского права. Одновременно первые дефинитивные определения презумпции знания закона складываются и в российском правоведении.
В законодательном определении презумпции знания законов весьма характерно правление Петра I. Его реформы в государственно-правовой сфере обозначили новую эпоху в осознании верховной властью роли законодательства и законности в государственной политике и управлении. На расширение использования в социальном управлении закона играл и идеологический фактор, который был связан с необходимостью обоснования и легитимации в обществе организации государственной власти и правительственного курса, должен был обеспечить внедрение в него особо значимых для власти идей и политических ориентиров. Становясь основным средством трансляции в общество идеологических установок и воли носителя верховной государственной власти, закон в условиях укрепления абсолютизма рассматривался как связующее звено между главой государства и его подданными как находящимися на государственной службе, так и находящимися вне служебных отношений. Да и сам монарх провозглашал принцип законопослушности: «Когда государь повинуется закону, тогда не дерзнет никто противиться оному». В данном контексте презумпция знания закона выступала как важное звено в правовом регулировании и обеспечении и реализации законодательных предписаний. Власть начала оформлять презумпцию знания закона как принцип правового регулирования и встраивать ее в систему требований исполнения закона, что получило закрепление в петровских узаконениях.
1 См.: ПСЗ 1. — Т. I. — № 1.
2 См.: Строев В. Историко-юридическое исследование Уложения, изданного царем Алексеем Михайловичем в 1649 году. — СПб., 1833. — С. 1—39; Числов П.И. История русского права московского и петербургского периодов. — М., 1902. — С. 97—127; Маньков А.Г. Уложение 1649 года — кодекс феодального права России. — М., 1980. — С. 53—76.
3 См.: Соборное уложение 1649 года. Текст. Комментарий. — Л., 1987; Тихомиров М.Н. Соборное уложение 1649 года / М.Н.Тихомиров, П.П.Епифанов. — М., 1961.
4 См.: Томсинов В.А. Развитие русской юриспруденции в XVII столетии // Законодательство. — 2005. — № 8—12; 2006. — № 1; Томсинов В.А. Юридическое образование в России в XVIII столетии. — М., 2010. — С. 18—22.
Впервые презумпцию знания закона в качестве достаточно четкого правила формулирует Воинский артикул 1715 года, который предписывал изучать данное узаконение — «дабы неведением никто не отговаривался, надлежит сей артикул на смотрах, а особливо при всяком полку по единожды прочитать в неделю...». Воинский устав 1716 года (во включенном в него Воинском артикуле) сохранил данное положение и в преамбуле подчеркнул, что данное узаконение издано для того «дабы всякий чин знал свою должность ... и неведением не отговаривался»1. Связь обнародования узаконений с данным правилом особенно просматривается и в указе Петра I о печати и рассылке Воинского устава 10 апреля 1716 года, который предписывал: данное узаконение издать 1 тыс. экземпляров (в том числе 300 — «на словенском и немецком языке для иноземцев нашей службе»); разослать узаконение «во все корпусы войск ... и по губерниям и канцеляриям» для обнародования. В указе царь особо подчеркнул требование доведения законов до населения и обеспечения им знания законов «дабы неведением никто не отговаривался»2. При этом заметим, что Петр I все же предусмотрел возможность отойти от строго соблюдения презумпции знания закона. Так, согласно толкованию к артикулу 41 Воинского устава 1716 года (о наказании солдата за сон на посту) возможно смягчение наказания «когда солдат вновь в службу принят, и воинского артикулу не слыхал...»3. Хотя в последующем законодательстве таких изъятий относительно презумпции знания закона на законодательном уровне не фиксировалось.
В качестве подтверждения связи презумпции знания закона с безусловностью требования соблюдения узаконений весьма характеры и ряд законодательных актов Петра I. На это он обращал внимание в именном указе «О наказании за преступление против опубликованных указов» от 9 февраля 1720 года, объявленным царем Канцелярии полицмейстерских дел Петербурга, а от нее всем столичным жителям, а затем и всему населению страны. Данный законодательный акт детализировал определение презумпции знания законов и связывал ее с требованием соблюдения законоположений и официальным обнародованием узаконений. Главой государства указывалось «объявить всенародно», что «в минувших годах ... его величества указы о разных делах публикованы, и впредь публикованы будут в народ, что по оным исполнение чинили, как в тех указах предложено будет». Далее указ предписывал: «Кто в какое преступление впадет, против публикованных указов, а другой ведая про те указы, но смотря на других, тоже станет делать, или, ведая не известит, тот будет без пощады казнен или наказан, как в тех публикованных указах за преступление объявлено, не ставя то ему в оправдание, что смотря на другого чинил, чего для надлежит всякому проступать по указам, и хранить оные, и чтоб впредь никто неведением не отговаривался»4.
В отношении осознания властью проблем взаимосвязи законности, презумпции знания закона и реализации законодательных предписаний весьма важен и указ Петра I от 17 апреля 1722 года, изданный в связи с казнью сибирского губернатора князя Гагарина за злоупотребления и хищения казенного имущества и направленный на «хранение прав гражданских». В нем император обращал внимание на то, что «ничто так к управлению государством нужно есть как крепкое хранение прав гражданских», и предупреждал, что законы нельзя не хранить и ими «играть как в карты», и определил законность в качестве незыблемого принципа деятельности государственного аппарата: «Того ради сим указом, яко печатью, все уставы и регламенты запечатываются, дабы никто не держал иным образом дела вершить и располагать не против регламентов», и запрещал при наличии узаконения на дело «требовать на то указа, и тем сочинить указ на указ, дабы в мутной воде удобнее рыбу ловить». При этом данный указ предписывал: если в законах, «регламентах покажется темно, или дело, что на оное ясного решения не положено: такие дела не вершить, ... но приносить в Сенат выписки»5.
Презумпция знания закона последовательно распространялась верховной властью и на чиновничество, что отразило петровские реформы в сфере реформирования и организации государственной службы. Царский указ «О должности Сената» 1718 года требовал от сенаторов знания и соблюдения узаконений и особо обращал внимание на то, что «презрение указов ничем рознится с изменою» и даже более опасно, поскольку, «услышав измену, всяк остережется», а несоблюдение законов приведет к тому, что «мало по малу все разорится, и люди в непослушании останутся», поэтому «ничто иное, токмо общая погибель следовать будет...6 Петр I именным указом Сенату «О важности государственных уставов и неотговорке судьям неведением законов по производимым делам под опасением штрафа» подчеркивает значение знания законодательства чиновниками. Император указывает, что
1 Устав воинский. 30 марта 1716 г. // ПСЗ 1. — Т. V. — № 3006. Преамбула.
2 Именной указ Сенату «О рассылке книг Воинского устава по корпусам войск, по губерниям и канцеляриям и о принимании его в основание как по делам воинским, так и земским». 10 апреля 1716 г. // ПСЗ 1. — Т. V. — № 3010.
3 ПСЗ 1. — Т. V. — № 3006. — Арт. 41.
4 ПСЗ 1. — Т. VI. — № 3510.
5 Именной указ «О хранении прав гражданских, о нерешении дел против регламентов, о невыписывании в докладе что уже напечатано и о имении сего указа во всех судных местах на столе, под опасением штрафа». 17 апреля 1722 г. // ПСЗ 1. — Т. VI. — № 3970.
6 ПСЗ 1. — Т. V. — № 3264. — П. 12.
«надлежит обретающимся в Сенате, Синоде, коллегиях и во всех судных местах всего государства, ведать все государственные уставы и важность их, яко первое и главное дело, понеже в том зависит правое и незазорное управление всех дел, и каждому для содержания чести своей и убегания от впадение неведением, в погрешение и в наказание должно». Далее царь, ссылаясь на отговорку ряда сенаторов незнанием ранее оглашенного закона и отсутствие принятия ссылок на узаконения генерал-прокурора при рассмотрении в Сенате дела о казнокрадстве сановника графа П.П. Шафирова в октябре 1722 года, определил нормы об ответственности государственных служащих за незнание закона: «И дабы впредь никто неведением о государственных уставах не отговаривался ..., и для того отныне, ежели о каком указе где при каком деле помянуто будет, кто не возьмет того указа смотреть и пренебрежет, а станет неведением после отговариваться: таких наказывать впервые отрешение от чина на время и штрафу, год жалования, в другой ряд третьею долею всего движимого и недвижимого имения, в третий раз лишением всего имения и чина вовсе»1. В развитие этого узаконения Сенат 25 сентября 1724 года указом «О должностях коллежских чинов и служителей» указал «прибавить в прокурорскую должность, чтобы регламенты так накрепко во всем, как Воинский регламент, и смотреть накрепко за всеми членами и подчиненными, и чтобы, выбрав из регламента, читать так, как солдатам и матросам читают». Соответственно предписывалось прокурорам все уровней следить, чтобы во всех присутственных местах их «члены о своей должности, так и канцелярские служители о содержании всяких дел и писем, выписав из Генерального регламента, читали, как то чинится для всегдашнего вразумления в должности солдатской чтением и ведением их Воинских артикулов, дабы впредь неведением не отговаривались»2.
Организационно-правовому обеспечению реализации презумпции знания закона верховная власть также начинает уделять достаточно большое внимание. Обнародование издаваемых законодательных актов становится обязательным элементом законодательного процесса. Законодательную базу положений об обнародовании узаконений составили узаконения Петра I. Указ «О обнародовании всех именных указов и сенатских приговоров по государственным генеральным делам» от 16 марта 1714 года предписывал: «Которые его царского величества именные указы ... сенатские приговоры состоятся о всяких государственных генеральных делах, а надлежат ко всенародному объявлению, и те указы, ... посылати по прежнему в губернии к губернаторам и в приказы к судьям, а для всенародного объявления велети в типографии печатать и продавать всем, дабы были о том ведомы»3. Двадцать седьмого апреля 1722 года последовал указ «О должности Сената», в котором предписывалось рассылать для исполнения указы исполнителям с указанием: «Чтоб такое было, чтоб возможно то сделать», а также штрафовать за просрочку рапорта об исполнении (100 руб. с увеличением кратности по просроченным месяцам до четырех, а после пяти ссылать на вечную каторгу на галеры, ежели законных причин не доложит)4.
По вопросам информационного обеспечения государственного аппарата и подданных официальными текстами изданных узаконений следуют указы Петра I: от 11 мая 1719 года — «О чем какие его царского величества именные указы в коллегиях или Санкт-Петербургской губернии и городовой канцелярии состоятся, а касаются правлению или ведению сенатскому (кроме тайных дел), с тех всех указов, для известия, в сенат копиями за руками, того же числа» и от 14 мая 1723 года — «Когда от его величества которой коллегии или канцелярии присланы будут письменные, или по словесным его величества приказам записаны указы, и о тех указах немедленно для ведома объявить в Сенате, чтоб, за неизвестием о таковых указах, не происходило в делах помешательства»5. Указ от 10 августа 1724 года определил механизмы сосредоточения изданных узаконений в Сенате: «Все его величества указы, которые состоялись в прошедшие времена не временные, но в регламенты надлежащие, разобрать, и на которое одно дело не один указ, снесть в один, и когда от его величества апробированы будут, и оные напечатать и прикладывать к регламентам, куда надлежат». Для обеспечения наведения порядка в узаконениях было предписано: «Ежели в некоторых коллегиях обретаются его величества именные указы, которые состоялись в прошлых годах в бывшей Ближней канцелярии, также и в других приказах и канцеляриях до состояния Сената и коллегий, а подлежат оные к вечному установлению, а не временные: с тех подать в Сенат точные копии за судейскими руками без замедления, дабы за неведением каких его величества указов упущено не было»6. Необходимо отметить, что в законодательном массиве выделялись секретные законодательные акты — «законы тайне подлежащие», которые не
1 ПСЗ 1. — Т. VII. — № 4436.
2 ПСЗ 1. — Т. VII. — № 4572.
3 ПСЗ 1. — Т. V. — № 2785.
4 ПСЗ 1. — Т. VI. — № 3978. — Ст. 8.
5 Сенатский указ «О внесении в Сенат копий со всех именных указов, которые состоятся в коллегиях и прочих присутственных местах» 11 мая 1719 г. // ПСЗ 1. — Т. V. — № 3372; Именной указ из Сената «О сообщении коллегиями и канцеляриями именных указов в Сенат» 14 мая 1723 г. // ПСЗ 1. — Т. VII. — № 4224. — П. 8.
6 Именной указ «О присылке в Сенат из всех присутственных мест копий с указов, состоявшихся до учреждения Сената и подлежащих ко всегдашнему наблюдению». 10 августа 1724 г. // ПСЗ 1. — Т. VII. — № 4547.
направлялись в Сенат и не обнародовались в силу политических причин, конфиденциальности содержащихся в них сведений и большинство «узаконений по расколу и сектантству»1.
При Петре I началась практика публикации узаконений в сводном виде. Царь указом 29 апреля 1720 года предписал все изданные указы классифицировать, «разбирать на двое: которые временные (правоприменительные. — С.К.) в особливую книгу, а которые в постановление какого дела (нормативные, дополняющие прежде изданные узаконения. — С.К.) припечатывать, а именно: что надлежит до коллегии, то в регламент коллегии, а что к уставу или артикулам и прочим делам, в регламент, а не на время: оные припечатывать по все годы к оным книгам» 2. В соответствии с данным распоряжением были изданы указы отдельными книгами по годам за 1714—1720 годы, а затем издавались узаконения по прошествии года (издавались до 1730 г.). Этим, как подчеркивает М.М. Сперанский, было «положено первое начало собранию законов»3. Издания узаконений, хотя и непоследовательно, продолжилось и в последующие правления.
В плане обеспечения информированности служащих государственного аппарата и подданных и контексте обеспечения презумпции знания закона необходимо рассматривать и начавшиеся в петровское правление работы по систематизации законодательства. Еще указом Петра I от 6 июня 1695 года велено приказам выписать имеющиеся или подготовить новые статьи для восполнения пробелов в Соборном уложении и дополнявших его «новоуказных статей»4. Восемнадцатого февраля 1700 года последовал царский указ об учреждении специального учреждения для создания нового общегосударственного кодекса — Палаты об Уложении (Уложенную палату), которая должна была подготовить новое обобщающее узаконение на основе Соборного уложения и последовавших после него узаконений5. Петр I четко обозначил намерение верховной власти обеспечить страну систематизированным и доступным для подданных и чиновничества законодательством. Но данное учреждение, как и все девять подобных учреждений в XVIII веке, успеха не имело6.
Правления 1720—1790-х годов в законодательное закрепление презумпции знания закона принципиальных изменений не внесли. Петровские законоположения остались неизменными, но механизмы их реализации получили дальнейшее развитие. Особенно большое значение в плане рассматриваемых вопросов имело царствование Екатерины II, когда вопросы определения легальности и легитимности власти приобрели решающее значение в политике и практике деятельности верховной власти. Императрица в указе о создании Комиссии для сочинения проекта нового Уложения от 14 декабря 1766 года указывала на необходимость «узаконить таковые государственные установления, по которым бы правительство любезного отечества в своей силе и надлежащих границах течение свое имело так, что и в потомки каждое государственное место имело свои пределы и законы к соблюдению доброго во всем порядка»7. Екатерининская позиция по поводу роли закона и законности была обозначена в ее «Наказе Комиссии о составлении проекта Нового уложения» (1767 г.), в котором она указывала, что «гражданское общество ... требует известного порядка», законы есть основания порядка и законности, «делающие твердыми и неподвижными установления всякого государства», а их издание от верховной власти следует «не с иным намерением... как только чтобы сделать самое большое спокойствие и пользу людям, под сими законами живущим»8.
С первых лет правления Екатерины II достаточно большое внимание властью уделялось укреплению законности. В Наставлении губернаторам от 21 апреля 1764 года императрица предписывала чиновников и судей «нерадивых о должности своей, или порочных людей приметить, ... понуждать и исправлять их разными в законах изображенными образы; а в случае безнадежного исправления имеет власть отрешить от места»9. Обращалось внимание и на вопросы информированности подданных об изданных узаконениях и обеспечению их достоверности. Именной указ «О признании публикуемых указов действительными, когда они будут печатные» от 17 марта 1764 года подчеркивал, что «простой народ ... нередко обманываем бывал списками ложных от ее императорского величества и
1 См.: Лазаревский Н.И. Лекции по русскому государственному праву. — СПб., 1910. — Т. 1. — С. 425.
2 Именной указ «О разделении указов на временные и ко всегдашнему наблюдению издаваемые и о напечатании сих последних». 29 апреля 1720 г. // ПСЗ 1. — Т. IV. — № 3574.
3 Сперанский М.М. Обозрение исторических сведений о Своде законов. — СПб., 1832. — С. 12—41.
4 Именной указ «О сочинении во всех приказах проектов для пополнения уложения и новоуказных статей». 6 июня 1695 г. // ПСЗ 1. — Т. III. — № 1513.
5 Именной указ «О заседании в государевых палатах боярам для учинения свода уложения и всех указов после того состоявшихся». 18 февраля 1700 г. // ПСЗ 1. — Т. IV. — № 1765.
6 См.: Латкин В.Н. Законодательные комиссии в России в XVIII ст. — СПб., 1887.
7 Именной указ Сенату «Об учреждении в Москве Комиссии для сочинения нового Уложения, и о выборах в оную депутатов». 14 декабря 1766 г. // ПСЗ 1. — Т. XVII. — № 12801. См. также: Законодательство Екатерины II. — М., 2000. — С. 153—154.
8 Наказ Комиссии о составлении проекта нового Уложения, составленный Екатериной II. 1767 г. // Конституционные проекты в России. XVIII — начало XX в. — М., 2000. — Ст. 8—9.
9 Наставление губернаторам. 21 апреля 1764 г. // ПСЗ 1. — Т. XVI. — № 12137. — Ст. 4.
от сенатов указов, которые вымышляются и составляются единственно от злых людей» и которые народ приводят «в неизвестность и смущение». Императрица решила истребить «зло в самом корне» и «единожды навсегда освободить подданных ... от всяких впредь подобных», для чего повелела Сенату объявить, что «отныне никакие указы и манифесты для всенародного сведения и исполнения, от имени ее императорского величества собственно, или от Сената издаваемые, не должны быть признаваемы за действительные, кроме печатных». Предписывалось узаконения «обнародовать обыкновенным образом, печатными на публичных местах прибиваемыми и в церквях прочитываемыми листами во всех провинциях империи»1.
Большое значение в обеспечении реализации презумпции знания закона имели Учреждения для управления губерний от 7 ноября 1775 года, которые указывали: «Правление (губернии) наместническое есть то место, которое ... обнародывает и объявляет повсюду в подчиненных оному областях законы, указы, учреждения, повеления и приказания императорского величества, и выходящие из Сената и из прочих государственных мест, на то власть имеющих»2. Устав благочиния от 8 апреля 1782 года возложил на полицию надзор за соблюдением порядка обнародования узаконений и подчеркнул, что управа благочиния не взыскивает с людей исполнения, если закон не обнародован». Устанавливался и надзор за распространением ложных «узаконений» и указывал, что «управа благочиния не дозволяет в городе гражданину вчинать новизну в том, на что узаконение есть; всякую же новизну, узаконению противную, пресекает в самом начале». Характерно и то, что Устав благочиния 1782 года предусмотрел обеспечение знания закона подданными через определение процедур его обнародования, а управам и руководителям подразделений центральных и местных государственных органов предписал: своим подчиненным «читать и перечитывать узаконения и учреждения, ... дабы ... учинились известнее и в памяти возобновлялось положенное на них»3. Екатерина II указом от 2 мая 1783 года развила положения Устава благочиния «в пресечение всякой новизны узаконению» и предписала производить публикацию узаконений, «кои для народного сведения публикуются от наместнического правления в городах через городничих и управу благочиния, а в уездах через земских исправников и нижние земские суды», только «печатными листами», а также чтобы «никаким под именем манифестов и указов письменным спискам, яко пасквилям, многократными указами запрещенным, никто не верил, с тем подтверждением, чтоб впредь с таковыми ложными и вредными сочинениями поступаемо было по силе прежде опубликованных о том указов непременно»4.
В XVIII веке начинается движение в сторону создания в России системы профессионального юридического образования, направленного преимущественно на подготовку чиновников, что способствовало реализации презумпции знания закона государственными служащими. Генеральный регламент от 28 февраля 1720 года предписал организовать набор юнкеров и их практическое обучение при коллегиях. Табель о рангах от 24 января 1722 года — первый закон о порядке государственной службы — определил учредить краткосрочную школу для учебы тому, «что касается до правого суда» и «что коллежским правлениям подлежит», 10 ноября 1721 года был издан указ об учреждении школы для обучения подьячих. Двадцать второго января 1724 года Петр I принял решение создать как научное и учебное учреждение Академию наук, при которой в конце 1725 года начал работу Академический университет, в котором был в 1758 году был создан юридический факультет. Изучение законодательства вводится в общие школы, а также в созданный в 1743 году Кадетский корпус, в программе обучения в котором предусматривалось естественное и гражданское право, а с 1748 года предписывалось изучать «подлежащие к знанию гражданских прав уставы, регламенты и указы». Важным этапом в формировании юридического образования явилось создание в 1755 году Московского университета, имевшего в своем составе юридический факультет5.
Особенно четко правовое оформление требования соблюдения законов и обеспечение реализации требования знания закона чиновничеством и подданными просматривается в правление Александра I. Указ Сенату «О непреступлении губернаторами пределов власти, назначенной им законами» от 16 августа 1802 года подтвердил безусловность требования к чиновникам «о точном исполнении законов» и «решении дел на точной силе и по словам законов»6. В указе от 21 марта 1803 года монарх говорит о «сохранении прав каждого состояния»7. Общее учреждение министерств от 25 июня 1811
1 Именной указ «О признании публикуемых указов действительными, когда они будут печатные». 17 марта 1764 г. // ПСЗ 1. — T. XVI. — № 12090.
2 ПСЗ 1. — T. XX. — № 14592. — Ст. 95.
3 ПСЗ 1. — T. XXI. — № 15379. — Ст. 48, 55—56.
4 Именной указ Сенату «О признании действительными только таких указов и манифестов, кои публикуются от
наместнических правлений печатными листами». 2 мая 1783 г. // ПСЗ 1. — T. XXI. — № 15718.
5 См.: Кодан С.В. Генезис юридического образования и науки в России в XVIII — начале XX вв.: от законоведения к
правоведению // Юриспруденция XXI века: горизонты развития. Очерки. — СПб., 2006.
6 ПСЗ 1. — T. XXVII. — № 20372. — П. 15.
7 Именной указ Сенату «О неприкосновенности прав, представленных дворянству». 21 марта 1803 г. // ПСЗ 1. — T. XXVII. — № 20676.
года требует «точного исполнения» законов1. Александр I в манифесте о новом образовании Государственного совета от 1 января 1810 года подчеркивал курс власти «к утверждению и распространению порядка в государственном управлении»2. Монарх в Таможенном уставе по европейской торговле от 14 декабря 1819 года еще раз обратил внимание и на реализацию презумпции знания закона — «неведением закона никто, российский подданный ни иностранный, оправдываться не может»3. Император подтвердил (1802 г.) и неукоснительность требования «все именные императорского величества указы, кроме подлежащих особливой тайне, должны вноситься в Сенат от всех мест и лиц, которым оные даны будут» 4, а последний должен был обеспечить их обнародование.
Следует обратить внимание и на то, что презумпция знания закона все больше приобретает значение одного из принципов правового регулирования. Так, например, в 1821 году изданные Комиссией составления законов «Основания Российского права, извлеченные из существующих законов Российской империи» в их специальном четвертом разделе «О действии и применении законов» определяют положения относительно презумпции знания закона: «Каждый подданный должен стараться иметь точное сведение о законах касающихся до него, и никто неведением закона отговариваться не может» (§ 40); «В особенности обязываются государственные чиновники иметь законы и государственные права в своей памяти» (§ 41)5. Одновременно в российском правоведении появилось и первое определение содержания презумпции знания закона, которое дал чиновник Комиссии составления законов В.Ф. Вельяминов-Зернов, в книге «Опыт начертания российского частного гражданского права» в 1821 году: «Изданные и обнародованные законы обязывают всех подданных вообще, равно как и иностранцев живущих в России, и поэтому каждый должен их знать; следовательно неведение закона ни в каких случаях не может служить извинением»6.
В 1800—1820-е годы презумпция знания узаконений чиновниками и подданными, а также подготовка юристов были поставлены в число главных задач развития системы государственной службы. Шестого августа 1809 года последовал указ Александра I «О правилах производства в чины по гражданской службе и об испытаниях в науках для производства в коллежские асессоры и статские советники», которым была предпринята попытка ввести экзамен на знание узаконений7. Начало профессиональному профильному образованию чиновничества было положено созданием в 1803 году первого специального учебного заведения — Высшего училища правоведения при Комиссии составления законов, которое действовало до 1809 года. Эпохальным событием стало открытие в 1811 году уникального по своей педагогической направленности и содержанию обучения высшего учебного заведения государственно-правового профиля для подготовки чиновников для высшего звена государственного аппарата — Царскосельского лицея. Развивалась и сеть юридических факультетов университетов — в дополнение к Московскому университету в 1802 году была возобновлена деятельность Дерптского университета, основанного в 1632 году, открыты новые университеты — Виленский (1803 г.), Казанский и Харьковский (1804 г.) с отделениями «нравственных и политических наук». В 1809 году в число российских вузов вошел Абоский университет Великого княжества Финляндского, а в 1817 году был создан Варшавский университет Царства Польского. Становление системы университетского юридического образования завершилось преобразованием в 1819 году в Санкт-Петербургский университет Главного педагогического института. В указанный период начинает формироваться подготовка юристов для административно-хозяйственной деятельности в учебных учреждениях, возникших на основе инициатив и средств частных лиц, поддержанных правительством. Были созданы: в 1805 году Училище высших наук в Ярославле, в 1805 году в Нежине — Гимназия высших наук князя А.А. Безбородко, в 1817 году — Ришельевский лицей в Одессе и в 1819 году — Кременецкий (Волынский) лицей. Позднее были образованы Училище правоведения (1835 г.) для подготовки юристов для судебного ведомства и Аудиторская школа (1832 г., с 1846 г. — Аудиторское училище) для подготовки юристов для военно- судебной системы и другие учебные заведения юридического профиля8.
В период XVIII — первой четверти XIX века презумпция знания закона становится одним из средств правового регулирования и получает достаточно четкое закрепление в законодательстве.
1 ПСЗ 1. — T. XXXI. — № 24686. — П. 226, 227.
2 Образование Г осударственного совета. 1 января 1810 г. // ПСЗ 1. — T. XXXI. — № 24064.
3 ПСЗ 1. — T. XXXVI. — № 28030. — П. 446.
4 Именной указ «О правах и обязанностях Сената» 8 сентября 1802 г. // ПСЗ 1. — T. XXXVII. — № 20405.
5 Основания Российского права, извлеченные из существующих законов Российской империи. — СПб., 1821. С. 40—41.
6 Вельяминов-Зернов В.Ф. Опыт начертания российского частного гражданского права. — СПб., 1821. — Ч. 1. — С. 7.
7 См.: ПСЗ 1. — T. XXX. — № 23771; Баженова Т.М. Все части государственного служения требуют сведущих исполнителей...». К 200-летию Указа об экзаменах на гражданские чины / T.M. Баженова, Н.Н. Запунникова // Российский юридический журнал. — 2009. — № 6.
8 См.: Кодан С.В. Формирование и становление юридического образования: от законоискусства к правоведению (XVIII — первая половина XIX в.) // «Изучать юриспруденцию яко прав искусство». Очерки истории юридического образования в России (конец XVIII — XX в.). — Курск, 2008.
В деятельности Российского государства просматривается стремление организационно и информационно обеспечить служащих государственного аппарата и подданных правовой информацией, а также создать систему юридической подготовки чиновников. Презумпция знания закона и механизмы обнародования узаконений как основы ее реализации занимают прочное место в законодательной деятельности власти.
3. Презумпция знания закона в актах систематизации узаконений второй четверти XIX — начале XX века
При вступлении на престол Николай I четко обозначил свое намерение усилить режим законности и навести порядок в законодательном массиве, обеспечить государственный аппарат и подданных достоверной информацией об изданных законах. На необходимость обязательного доведения до сведения населения узаконений как условие обеспечения знания закона император обращает внимание уже в одном из первых своих указов (от 26 ноября 1825 года)1. Но главные его усилия были направлены на решение проблемы систематизации законодательства как основы законности и правопорядка. Создание для этого 31 января 1826 года Второго отделения Собственной его императорского величества канцелярии и возложение систематизационных работ на М.М. Сперанского позволило решить проблему в 1826—1832 годах2.
Публикация первого Полного собрания законов Российской империи, инкорпорировавшего в хронологическом порядке изданные в 1649—1825 годах узаконения, представила возможность ознакомления с ранее изданными законодательными актами. Начавшееся выпускаться с 1830 года второе Полное собрание законов Российской империи включало тексты издаваемых узаконений и стало источником официальной публикации российских законов. На этой базе в 1826—1832 годах были проведены работы по созданию Свода законов Российской империи — официального издания действующих законоположений. Тридцать первого января 1833 года о его издании и обнародовании известил манифест Николая I с введением в действие данного акта систематизации законодательства с 1 января 1835 года3. В рамках Свода законов были созданы и вошли в него Основные государственные законы Российской империи. Включив законоположения относительно основ государственного строя и законодательной деятельности, Основные законы системно изложили и положения о презумпции знания законов, а также механизмах ее реализации4. Последующие редакции Основных законов 1842, 1857, 1886, 1892 и 1906 годов оставили их без изменений.
Презумпцию знания законов необходимо рассматривать в контексте закрепления в Основных государственных законах принципа законности как основы деятельности государства и жизни подданных. Статья 47 указывала: «Империя российская управляется на твердых основаниях положительных законов, уставов и учреждений, от самодержавной власти исходящих». Это положение подчеркивало, как указывал А.Д. Градовский, «юридический, правомерный характер русского государственного устройства, в отличие его от форм произвольных, деспотических», а из этого «само собой вытекает правило, что воля верховной власти получает для граждан обязательную силу только с момента выражения ее в форме общего закона. Закон определяет как содержание прав власти, так и обязанностей подданных. У органов власти нет тайных прав, как у граждан нет тайных обязанностей»5. Соответственно Основными законами предполагалось в качестве обязанности для подданных (включая чиновников) знание и соблюдение узаконений.
Презумпция знания закона в Основных государственных законах вошла в систему нормативноправовых предписаний, включенных в подраздел «Об исполнении и применении закона» (ст. 62—71). Непосредственно сама же презумпция правознакомства была прописана в статье 62: «Никто не может отговариваться неведением закона, когда он был обнародован установленным порядком». Это положение не только выступало в качестве принципа правового регулирования, но и обеспечивало требование к государству официально публиковать узаконения, что закрепляла статья 63: «Закон, в надлежащем порядке обнародованный, должен быть свято и ненарушимо исполняем всеми и каж-
1 См.: Сенатский указ «О объявлении всем владельцам, с подписками, мнения Г осударственного совета о означении места жительства просителей в присылаемых ими прошениях». 26 ноября 1825 г. // ПСЗ 1. — T. XL. — № 30590.
2 См.: Майков П.М. Второе отделение собств. е.и.в. канцелярии 1826—1882. — СПб., 1906.
3 См.: Кодан С.В. Полное собрание законов Российской империи (к 175-летию издания) // Российский юридический журнал. — 2006. — № 1; Баженова Т.М. Свод законов Российской империи в законодательной политике и практике Российского государства / T.M. Баженова, С.В. Кодан // Систематизация законодательства в России: история и современность. 175-летию издания Свода законов Российской империи. Материалы «круглого стола». — М.; Н. Новгород; Екатеринбург, 2008.
4 См.: Основные государственные законы Российской империи // Свод законов Российской империи. — СПб., 1832. — T. 1. — Ч. 1.
5ГрадовскийА.Д. Начала русского государственного права. — СПб., 1875. — С. 3.
дым, как подданными, так и иностранцами, в России пребывающими, поколику то до них принадлежать может, без различая званий, чина и пола». Данная статья также требовала, чтобы были реализованы и «правила, изложенные в Своде уголовных законов и в разных уставах, о наказаниях за нарушение законов».
Одновременно Основные государственные законы определяли и порядок доведения узаконений до сведения служащих государственных органов и подданных. В статье 56 указывалось, что «общее хранение законов полагается в Правительствующем сенате» и «посему все законы, хотя бы они содержались в именных повелениях, данных особенно какому либо лицу или месту, должны быть от тех мест и лиц вносимы в списках в Правительствующий сенат», а также содержало «общее распоряжение, по коему велено со всех именных высочайших указов, кроме подлежащих особливой тайне, вносить списки в Правительствующий сенат». При этом сохранялась практика издания секретных узаконений. Так, например, утвержденное императором 24 апреля 1841 года заключение Святейшего синода о переименовании господствующей веры из православной грекороссийской в христианскую православную кафолическую восточного исповедания обнародовано не было, но в статью 40 Основных государственных законов в редакции 1842 года соответствующее изменение было внесено. И только Основные государственные законы в редакции 1906 года отменили возможность издания секретных законов1.
Статья 57 Основных государственных законов требовала доведения узаконений для субъектов права: «Законы общие, содержащие в себе новое правило, или пояснение, дополнение, либо отмену прежних законов, обнародываются во всеобщее известие Правительствующим Сенатом». Примечаниями к данной статье устанавливались определенные стадии обнародования узаконений. На первой стадии «закон предается от Сената тиснению, сообщается Святейшему Синоду и посылается присутственным местам и лицам при указать по установленной для сего форме». Далее подчеркивалось, что «министры сами собою не приводят в действие никакого нового общего закона, не предъявив его в списке Правительствующему сенату и не получив от него указа для дальнейших распоряжений». Это подчеркивало роль Сената как «хранилища законов» и органа, обеспечивающего законность в государственном управлении. Согласно статье 58 на местном уровне «обнародование закона в губернии принадлежит токмо губернскому правлению», и «он обнародывается без всякого сокращения, а тем паче изменения». Следует учитывать и то, что сроки вступления в юридическую силу объемных законодательных актов и актов систематизации законодательства, имеющих сложное содержание, были более продолжительными для ознакомления, что определяло разрыв во времени между опубликованием и началом действия узаконений. Так, например, Свод законов Российской империи был опубликован 31 января 1835 года, а вступил в силу 1 января 1835 года, а Уложение о наказаниях и исправительных — соответственно 15 августа 1845 года и 1 мая 1846 года2. Эта «совокупность правил, касающихся порядка составления и обнародования закона, — подчеркивал известный российский го-сударствовед А.Д. Градовский, — имеет одну общую цель: определить, при каких условиях распоряжение, исходящее от государственной власти, может иметь обязательную силу закона»3. Характерно и замечание государствоведа А.С. Алексеева, что «только с момента объявления получает силу и то начало, по которому никто не может оправдывать своих беззаконных действий ссылкой на то, что он не знает закона»4.
Государство также начинает уделять внимание повышению оперативности информирования служащих и подданных правовой информацией. Двадцать второго декабря 1862 года император утвердил мнение Государственного совета «Об издании особого Собрания узаконений и распоряжений правительства при Сенатских ведомостях и о некоторых изменениях в составе сих ведомостей», в котором предписывалось «помещать все манифесты, высочайшие повеления, указы Сената, трактаты и постановления, имеющие силу закона и подлежащие впоследствии внесению в Полное собрание законов Российской империи»5. С 1 января 1863 года для публикации узаконений стало издаваться «Собрание узаконений и распоряжений правительства» как приложение к «Сенатским ведомостям». Оно выходило в свет по мере накопления законодательного материала и разбивалось на статьи. Так, например, в данное издание за 1878 год было включено 944 статьи (1 641 страниц), а за 1899 год — 2452 статьи (11 790 страниц).
Свод законов содержал и достаточно четкое требование к знанию законов государственными гражданскими служащими. Свод уставов о службе гражданской в статье 610 Устава о службе по
1 См.: ШалландЛ.А. Русское государственное право. — Юрьев, 1908. — С. 252.
2 См.: Манифест «Об издании Свода законов Российской империи». 31 января 1833 г.// ПСЗ 2. — Т. VIII. — Отд. 1. — № 5947; Высочайше утвержденное Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. 15 августа 1845 г. // ПСЗ 2. — Т. XX. — Отд. 1. — № 19283.
3 Градовский А.Д. Начала русского государственного права. — СПб., 1875. — Т. 1. — С. 11.
4 Алексеев А.С. Русское государственное право. — М., 1897. — С. 262.
5 ПСЗ 2. — Т. XXXVIII. — Отд. 2. № 39070.
определению от правительства устанавливал, что «всякий служащий должен поставить себе в непременную обязанность ведать все уставы и законы государственные и содержать их в нерушимой сохранности, яки первый и главный предмет, от которого зависит правое и благонамеренное управление всех дел; закон, запрещающий всем вообще поданным отговариваться неведением законов, преимущественно подтверждается в отношении к лицам, состоящим в государственной службе»1.
Уголовное законодательство также начинает уделять более четко выраженное внимание вопросам реализации презумпции закона. Свод законов уголовных, вошедший в Свод законов Российской империи 1832 и 1842 годов издания, предусмотрел ответственность как собственно за нарушения законодательства, так и специально выделил составы правонарушений в главе «О наказаниях за препятствия в обнародовании законов». За такие деяния устанавливалась ответственность за умышленное уничтожение, изменение содержания указов, «присланных для объявления или выставленных для сего в определенном месте». Наказание назначалось самое суровое после смертной казни — лишение всех прав состояния, наказание кнутом и ссылка в каторжную работу2. С изданием Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года (как и редакции 1866 и 1885 годов) указанные составы были определены в блоке составов преступлений «О самовольном присвоении власти и о составлении подложных указов или предписаний и других исходящих от правительства бумаг», которым устанавливалась ответственность за составление подложных указов, манифестов, грамот, рескриптов, исходящих от правительства и императора, их подчистку, поправку, использование их в преступных целях. Виновный подлежал суровому наказанию: лишению всех прав состояния, ссылке на каторжные работы в рудниках бессрочно, наказание плетьми с наложением клейм. Даже если виновный не воспользовался подложным документом, он лишался всех, как лично, так и по состоянию присвоенных ему особенных прав и преимуществ, каторга заменялась ссылкой на житье в Томскую или Тобольскую губернии, дополнительно следовало наказание розгами и отдача в исправительные арестантские роты на срок до 4 лет3.
Необходимо обратить внимание и на то, что уголовное законодательство в определении вопросов, связанных с презумпцией знания уголовного закона, специальных положений в данном отношении не содержало и исходило из общей правовой регламентации данного вопроса основными государственными законами. Но при этом презумпция правознакомства получила своеобразную криминалистическую модификацию и рассматривалась как «презумпция знания угрозы закона». При этом презумпция знания уголовного закона из смысла статьи 175 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года распространялась и на иностранцев, поскольку данная статья определяла: «Иностранцы, в России жительствующие или временно в оной пребывающие, подлежат действию законов о наказаниях уголовных и исправительных на том же основании, как и подданные российские, если о каком-либо из сего изъятия не сделано особенного постановления в договоре с тою иностранною державою, у коей они находятся в подданстве».
Характерно, что именно практика рассмотрения уголовных дел в Уголовном кассационном департаменте Правительствующего сената способствовала формированию принципа реализации презумпции знания закона — «неведение закона не уничтожает ответственности»4. В решениях Кассационного департамента были выражены следующее принципиальные положения относительно толкования содержания презумпции знания уголовного закона исходя из практики рассмотрения уголовных дел:
(1) «Для привлечения к уголовной ответственности вполне достаточно запрещения проступка в законе, а вовсе не требуется особого объявления о том обвиняемому, так как, на основании статьи 62 законов основных, “никто неведением закона отговариваться не может”»;
(2) «Самая неразвитость и неграмотность подсудимого не могут служить основанием для извинения незнания закона, так как принимаясь за какую-либо определенную деятельность, всякий обязан знать все постановления, какие изданы и обнародованы по отношению к этой деятельности»;
(3) «Уменьшение уголовной ответственности по неведению подсудимым закона, а тем более освобождение по этому поводу от наказания, составляет существенное нарушение статьи 62 основных законов»5.
Следует отметить и то, что изучение презумпций (включая и презумпцию знания закона) становится объектом внимания российской юридической науки во второй половине XIX — начале XX века. Российский цивилист Д.И. Мейер в 1854 году подчеркивал: «В весьма многих случаях существование известных фактов для нас только вероятно, но не несомненно, и нет возможности или чрезвычайно
1 Свод законов Российской империи. — СПб., 1832. — Т. 3. — Кн. 1.
2 См.: Свод законов уголовных // Свод законов Российской империи. — СПб., 1832. — Т. 15. — Ч. 1. —
Ст. 232—234.
3 См.: Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. — СПб., 1845. — Ст. 319—322.
4 Таганцев Н.С. Лекции по русскому уголовному праву. Часть общая. — СПб., 1887. — Вып. 1. — С. 10.
5 Решения Уголовного кассационного департамента: 1867 г., № 421; 1869 г., № 153, 408; 1871 г., № 625; 1872 г.,
№ 541.
затруднительно раскрыть их несомненность. Но по самому существу своему вероятность в отдельном случае никогда не исключает возможности факта невероятного: обнимая большинство фактов какой-либо категории, вероятность не дает никакого ручательства за принадлежность представляющегося факта именно к большинству, а не меньшинству, хотя каждый раз эта принадлежность также вероятна. Признание факта существующим по вероятности, что он существует, называется предположением, презумпциею»1. В середине 1870 годов правовед И.Г. Оршанский указывал, что «учение о презумпциях до сих пор принадлежит к числу наименее разработанных и установившихся в юридической науке»2. Изучению презумпции знания закона начинает уделять внимание отраслевое правоведение. Представители науки государственного права (И.Е. Андреевский, А.С. Алексеев, А.Д. Градовский, Н.М. Коркунов, С.А. Корф, Н.И. Лазаревский, В.В. Сокольский, А.В. Романович-Славатинский, Л.А. Шалланд, О.О. Эйхельман) в контексте изучения законодательной деятельности подчеркивают роль и значение знания закона в реализации правовых предписаний. Данная презумпция находит отражение в работах по гражданскому и уголовному праву3.
В первой четверти XIX — начале XX века презумпция знания закона утверждается в качестве одного из средств правового регулирования и достаточно четко закрепляется в законодательстве. Получив закрепление в основных государственных законах Российской империи, презумпция правозна-комства обеспечивается организационно-правовыми механизмами обнародования, публикации и систематизации узаконений, что способствовало ее реализации как средства правового регулирования. В указанный период в «праве, — как подчеркивает российский государствовед С.А. Корф, — твердо установился принцип, согласно коему никто не может отговариваться незнанием законов, а потому законодательная норма может вступать в действие лишь с момента оповещения народа»4.
1 Мейер Д.И. О юридических вымыслах и предположениях, о скрытных и притворных действиях. — Казань, 1854. — С. 43—44.
2 Оршанский И.Г. О законных предположениях и их значении // Журнал гражданского и уголовного права. — 1874. — Кн. 4. — С. 3.
3 См.: Андреевский И.Е. Русское государственное право. — СПб.; М., 1866. — Т. 1. — С. 176—189; Алексеев А.С. Русское государственное право. — М., 1897. — С. 274—276; Градовский А.Д. Начала русского государственного права. — СПб., 1875. — С. 11—49; Коркунов Н.М. Русское государственное право. — СПб., 1897. — С. 114—119; Корф С.А. Русское государственное право. — М., 1915. — Ч. I. — С. 262.; Лазаревский Н.И. Лекции по русскому государственному праву. — СПб., 1910. — С. 428—481; Сокольский В.В. Русское государственное право. — Одесса, 1890. — С. 77—79; Романович-Славатинский А.В. Пособие для изучения русского государственного права по методу историко-догматическому. — Киев, 1872. — Вып. 1. — С. 68—75; Шалланд Л.А. Русское государственное право. — Юрьев, 1908. — С. 251—253; Эйхельман О.О. Очерки из лекций по русскому государственному праву. — Киев, 1893. — С. 271—283; Мейер Д.И. Русское гражданское право. — Пг., 1914; Гамбаров Ю.С. Гражданское право. Общая часть. — СПб., 1911; Синайский В.И. Русское гражданское право. — Киев, 1917. — Вып. I. Шерше-невич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. — М., 1911; Белогриц-КотляревскийЛ.С. Учебник русского уголовного права. — Киев; Харьков, 1903; Таганцев Н.С. Русское уголовное право. — СПб., 1902. — Т. I; и др.
4Корф С.А. Русское государственное право. — М., 1915. — Ч. I. — С. 262.
