CC BY
259
К. В. Вержбицкий
ЗАКОН ОБ ОСКОРБЛЕНИИ ВЕЛИЧИЯ (LEX LAESAE MAIESTATIS) КАК ОРУДИЕ ПОДАВЛЕНИЯ ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ, ГРАЖДАНСКИХ ТРАДИЦИЙ В РИМСКОЙ ИМПЕРИИ
(на примере процесса Кремуция Корда)
В 25 г. клиенты Сеяна Сатрий Секунд и Пинарий Натта привлекли к суду Кремуция Корда за сочиненный им исторический труд, в котором он без должной похвалы отзывался о Юлии Цезаре и Божественном Августе, зато хвалил Брута, а Кассия даже называл «последним римлянином» (Romanorum ultimus) (Senec., Ad Marc., 22, 2-3, 4-7; Tac., Ann., IV, 34-35; Suet., Tib., 61). Дион Кассий (LVII, 24) сообщает, что труд Корда был написан давно, сам Август читал его и не нашел в нем ничего предосудительного. Чтобы объяснить, почему дело Корда возникло только теперь, Р. А. Бауман высказал предположение о существовании двух редакций его книги: первой, которую читал Август, и второй, содержавшей более резкие выпады против существующего строя. Появление второй, более поздней редакции и стало причиной организации против её автора судебного процесса [3. С. 103].
Гипотеза Р. А. Баумана встретила поддержку со стороны некоторых отечественных учёных [21. С. 149; 22. С. 172], но, как представляется, переработка историком своего труда сама по себе не могла привести его к общеизвестному трагическому финалу. Процесс над Кордом, завершившийся самоубийством историка и уничтожением его книги по приговору сената (Tac. Ann., III, 34-35; Suet., Tib., 61; Calig., 16; Dio., LVII, 24), был вызван к жизни изменениями в системе принципата, усилением её монархических и авторитарных черт. Для римлян эпохи Тиберия убийцы Цезаря уже не были конкретными людьми, превратившись в символы борьбы против монархии [19. С. 146 сл.].
Некоторые современные исследователи пытаются оспорить версию источников о том, что именно труд Кремуция Корда был причиной, равно как и формальным поводом его осуждения. В частности, Ф. Б. Марш считает, что главное обвинение против историка не попало в acta senatus, так как процесс завершился досрочно, и осталось неизвестно Тациту и Светонию [10. С. 292 сл.]1. Развивая точку зрения Ф. Б. Марша, Р. С. Роджерс предположил, что историк был привлечен к суду как участник заговора против принцепса [11]2.
Представляется, что нет оснований не доверять сообщениям античных писателей о деле Корда. Хотелось бы особо подчеркнуть, что Сенека Младший, Тацит, Светоний и Дион Кассий в один голос называют причиной гибели историка его книгу и интригу Сеяна (Senec., Ad Marc., 22, 2-3, 4-7; Tac. Ann., IV, 34-35; Suet., Tib., 61; Dio, LVII, 24). Единодушие античных авторов в этом вопросе3, на наш взгляд, является важным свидетельством правильности традиционной версии.
Процесс против Корда, организованный ближайшим помощником и, в тот момент, другом принцепса, нельзя рассматривать в отрыве от современной ему политической
1Критику взглядов Ф. Б. Марша см.: [2].
2Критику взглядов Р. С. Роджерса см.: [21. С. 133 сл., 147 сл.].
3О том, что сообщения Сенеки, Тацита, Светония и Диона Кассия не противоречат друг другу, а, наоборот, дополняют, см.: [16].
© К. В. Вержбицкий, 2010
обстановки. После 23 г. на первый план среди факторов, влияющих на ситуацию, выходит династический вопрос: в 23 г. внезапно умирает сын и наследник Тиберия Друз. Тацит и Светоний в один голос утверждают, что виновником его смерти был Сеян: сын императора не любил префекта и как-то раз дал ему пощечину; Сеян поклялся отомстить. Он соблазнил жену Друза Ливиллу и внушил ей мысль убить супруга, чтобы вступить в брак с ним, Сеяном; вместе они отравили Друза медленно действующим ядом (Tac. Ann., IV, 3, 7-11; Suet., Tib., 62). Истинная причина его смерти открылась лишь восемь лет спустя, когда Сеян был уже низложен и казнен: бывшая жена префекта, Апиката, с которой он развелся, надеясь жениться на Ливилле, в предсмертном письме рассказала обо всем принцепсу (Dio., LVIII, 11).
Многие современные исследователи скептически относятся к версии источников [4. С. 625; 7. С. 39 сл., 157; 9; 10. С. 166 сл.; 14], другие, на наш взгляд более справедливо, считают ее вполне вероятной [12. С. 134 слл.; 19. С. 143 сл.], хотя всякий раз, когда сталкиваешься с закулисной интригой, очень трудно однозначно утверждать что-либо.
Смерть Друза, каковы бы ни были ее истинные причины4, вызвала династический кризис: у принцепса был наследник, сын Друза, Тиберий Гемелл, но сыновья Германи-ка и Агриппины, Нерон, Друз и Гай тоже считались внуками принцепса и к тому же были старше. Позиции дома Германика таким образом чрезвычайно усилились. Всеобщая любовь, которой при жизни пользовался Цезарь Германик, была столь велика, что под ее влиянием позднейшие писатели даже приписали ему намерение восстановить республику (Tac. Ann., II, 82); теперь чувства и упования граждан переносятся на его отпрысков. Во главе семьи стояла Агриппина, вдова Германика, женщина, наделенная твердым властным характером и высоко ценящая свое положение внучки Божественного Августа. Между ней и Тиберием существовали натянутые отношения, после трагической кончины Германика перешедшие в откровенно враждебные: ничто не могло убедить вдову, что император не причастен к смерти ее мужа [4. С. 622 сл.]. Опасность была в том, что на Агриппину и ее детей ориентировалась значительная часть сторонников покойного Германика.
Этот узел противоречий, в котором династические интересы тесно переплелись с соперничеством старой родовитой аристократии и новых, выдвинувшихся при империи фамилий, был разрублен в ходе инспирированной Тиберием кампании репрессий, главным организатором которой стал доверенный друг императора префект преторианцев Луций Элий Сеян.
Будущий фаворит Тиберия родился в Вольсиниях в Этрурии между 20 и 16 годами до н. э., его отцом был римский всадник Сей Страбон, а мать принадлежала к знатному роду Юниев (его дядей с материнской стороны был Юний Блез). Из его имени можно заключить, что он был усыновлён нобильским родом Элиев, попав, таким образом, в элиту общества. Будучи ещё совсем молодым человеком, Сеян сопровождал Гая Цезаря, одного из внуков Августа, в поездке по Востоку в 4-1 годах до н. э. (Tac. Ann., IV, 1), и, вероятно, около этого времени познакомился с Тиберием. Завязавшаяся между ними дружба перешла со временем в столь тесные доверительные отношения, что Сеян сделался, можно сказать, alter ego своего высокопоставленного друга. Обычно непроницаемый для окружающих Тиберий с ним одним оставлял свою скрытность и осторожность (Tac. Ann., IV, 1). Подобное безусловное доверие со стороны человека, в силу своего характера вовсе не склонного слепо доверять кому бы то ни было, мо-
4О возможных причинах смерти Друза см.: [4. С. 625; 5; 7; 9; 10. С. 166 слл.; 14;]. Ср.: [1; 12; 19. С. 144 сл.; 20].
жет показаться удивительным, однако этот факт легко объясним. Тиберий сблизился с Сеяном в самую, может быть, тяжёлую пору своей жизни, в годы изгнания, когда человек, на которого он мог бы положиться, был ему особенно необходим. С другой стороны, дружба с опальным пасынком Августа не могла принести юному Сеяну никаких выгод, и, следовательно, у Тиберия не было причин сомневаться в его искренности. Став принцепсом после смерти своего приёмного отца, Тиберий, достигший, наконец, верховной власти, которой он так долго был лишён и к которой, вероятно, втайне всегда стремился, вспомнил о Сеяне по той же причине, по которой подружился с ним на Родосе. Ему снова понадобился человек, перед которым он мог бы снять маску, скрывавшую от окружающих его неуверенность в себе и в прочности своего положения. Префектом претория был в то время отец Сеяна, назначенный на этот пост ещё Августом. Тиберий разделил должность командира гвардии, поставив Сеяна вторым префектом претория, а после того как Страбон был назначен префектом Египта, Сеян сделался единственным начальником преторианцев и вплоть до 31 г. вся власть над столичным гарнизоном находилась в его руках [19. С. 144].
В 20 г. Сеян получил преторские отличия, а его дочь обручилась с племянником Гер-маника, сыном будущего императора Клавдия. Сеян был инициатором концентрации преторианских войск в столице (ibidem, III, 29; IV, 2; Dio., LVII, 19). Тиберий полностью доверял своему префекту и не раз публично превозносил его заслуги.
Уже в античности наметились две точки зрения на роль Сеяна в развитии политических репрессий: Тацит считает Сеяна главным виновником драматических событий 23-31 гг.; Светоний полагает, что Сеян лишь шел навстречу желаниям принцепса (Tac. Ann., IV, 1; Suet., Tib., 61). Тенденция связывать ужесточение императорского режима после смерти Друза с деятельностью Сеяна и его ставленников сохраняется и в современной историографии [4. С. 628 слл.; 8. С. 223 слл.]. Вместе с тем, взгляд на Сеяна как на простое орудие Тиберия, выраженный, в частности, в монографии Д. Хеннига, бесспорно, наиболее фундаментальном из посвящённых фавориту Тиберия исследований, также присутствует в исторической литературе [7. С. 44 слл., 64 слл.].
Нам представляется, что до конца 20-х годов Сеян действовал как исполнитель воли Тиберия, но использовал сложную политическую обстановку для личного выдвижения. Любое обострение ситуации было ему на руку, так как в условиях конфликта росла его роль как «министра безопасности», и он, безусловно, подталкивал принцепса в этом направлении.
Его влияние особенно возросло после переезда императора на остров Капри в 26 г., когда Сеян, единственный из высокопоставленных чиновников, взятый им с собой, сделался посредником между Тиберием и правительством в Риме (Tac. Ann., IV; 17).
Удалившийся на Капри Тиберий из главы сената, председательствующего в курии, превращается в господина, посылающего сенаторам свои письменные распоряжения [14. С. 223]. Таким образом, традиция Августа, когда император правит вместе с сенатом и как его председатель, — не случайно античность видела в титуле первоприсутствующего смысл системы принципата — прервалась. В принципате Тиберия с этого времени рельефно проступают черты авторитарного режима, утверждаемого на основе насилия и создания в обществе атмосферы страха перед политическими преследованиями [19. С. 148].
Сложные отношения в императорской семье, равно как и влияние Сеяна, настойчиво подталкивавшего принцепса к силовому решению стоящих перед ним проблем, в конце концов, сделали своё дело. Префект претория сумел убедить своего августейшего друга в необходимости проведения серии показательных процессов против некоторых
лиц из так называемой «партии Агриппины». Их ближайшая цель заключалась в том, чтобы создать вокруг семьи Германика атмосферу опасности и страха и вынудить его сторонников перейти в другой лагерь .
Первый процесс, на котором в роли обвиняемых оказались близкие Агриппине люди, состоялся в 24 г. Обвинению в вымогательствах и оскорблении величия тогда подверглись близкий друг Германика, участник его походов Гай Силий и его жена Созия Галла. Не подлежит сомнению, что император, председательствовавший на заседании сената во время слушанья дела Силия, был в то же время главным лицом, заинтересованным в его осуждении. Непосредственным организатором процесса был Сеян, убедивший Тиберия в необходимости для предотвращения смуты в государстве расправиться с главными сторонниками Агриппины (ibid., IV, 17-19)6.
Поддавшись на уговоры, Тиберий оказался в дальнейшем заложником собственной репрессивной политики. Он уже не мог положить предел потоку доносов, потому что нуждался в них, не мог эффективно бороться с деляторством, хотя отдельные обвинители и подвергались при нём наказаниям (ibid., IV, 56), попустительствовал Сеяну, чьи амбиции росли не по дням, а по часам, так как ему нужен был человек, готовый взять на себя роль организатора репрессий.
В этих напряжённых условиях дело, подобное делу Корда, просто не могло не возникнуть. Кремуций Корд, судя по всему, не принадлежал к числу друзей Агриппины, но как историк он критически относился к Августу и установившемуся при нём режиму [22. С. 175]. Светоний со ссылкой на его «Историю» приводит любопытный рассказ о том, как в 18 г. до н. э. проводился очередной ценз сената (Aug., 35). Детали этого рассказа рисуют основателя Империи в не слишком выгодном свете: Кремуций говорит, что сенаторов допускали к Августу по одиночке после предварительного обыска. Опасающийся за свою жизнь Август Кремуция Корда, по всей вероятности, разительно отличался от своего официального образа, увековеченного в Анкирской надписи.
Между тем, не кто иной, как Тиберий в начале своего правления фактически санкционировал право divus Augustus на судебную защиту по закону об оскорблении величия [3. С. 81]. Правда, в «Истории» Кремуция Корда, насколько мы можем судить, не содержалось прямых выпадов против Августа или Тиберия, но зато в ней развенчивался официальный миф о восстановлении Республики (res publica restituta), составлявший важнейшую часть идеологии принципата [22. С. 176].
Октавиан Август мог позволить себе не обращать внимания на критические отзывы современников и даже советовал Тиберию поступать подобным образом (Suet. Aug., 51). Auctoritas наследника Юлия Цезаря, победителя в гражданской войне и спасителя отечества, была столь велика, что могла выдержать любую критику без малейшего ущерба. Именно поэтому историки, хвалившие Помпея, Цицерона, Катона, и, как мы видели на примере Корда, даже убийц Цезаря, при Августе могли не опасаться за свою жизнь. Разумеется, какие-то рамки существовали уже тогда; в частности, в 12 г. до н. э. по решению сената был сожжён исторический труд Тита Лабиена (Suet., Cal., 16). В целом, однако, эпоха Августа отличалась значительной свободой слова, впоследствии исчезнувшей.
Однако авторитету Тиберия, каким бы он ни был, было далеко до всеобъемлющей auctoritas Augusti. Это делало второго римского императора гораздо более чувствительным к критике, нежели его предшественника. То, что в сочинении Кремуция речь
5Tac. Ann., IV, 17: esse qui se partium Agrippinae vocent, ac ni resistatur, fore pluris; neque aliud gliscentis discordiae remedium, quam si unus alterve maxime prompti subverterentur.
6Подробнее о деле Силия см.: [17].
шла о Цезаре и Августе, а против самого Тиберия не было ничего, не только не меняло дело, но скорее даже усиливало критическую направленность.
Долгое, более чем сорокалетнее, правление Августа создало традицию, на которую Тиберий, видевший в ней источник собственных прав на власть, пытался опереться. Этой цели должен был служить и комплекс мер, направленных на развитие культа Августа (Tac. Ann., I, 54. 78), и стиль отношений с сенатом, выглядевший продолжением и развитием традиций предшественника (Suet. Tib., 30; Dio., LVIII, 7). Но, несмотря на все усилия Тиберия, римлянам, многие из которых родились и выросли при Августе, трудно было представить на его месте кого-то другого.
В глазах общества право на принципат дали Августу личные заслуги7, однако таких исключительных заслуг как у Августа, у Тиберия не было. Располагая всеми полномочиями своего предшественника, Тиберий так и не смог (да и не мог) приобрести его авторитета (auctoritas), составлявшего важный элемент политического положения принцепса, хотя, безусловно, пытался это сделать. Рано или поздно он должен был отказаться от попыток играть второго Августа и перейти от управления авторитетом к иным более жёстким методам.
Династический кризис и изменение расстановки сил в окружении Тиберия определили тот факт, что поворот в политике пришёлся именно на 20-е гг. Одной из первых его жертв оказался Кремуций Корд, суд над которым является, без сомнения, наиболее тяжким пятном на репутации Тиберия [18]. Во многом, благодаря ему, преемник Августа остался в истории с клеймом жестокого тирана, и хотя учёными XIX-XX вв. было сделано немало, чтобы представить его фигуру в более выгодном свете8, в деле Корда трудно не усмотреть эпизод борьбы режима против политического свободомыслия.
Эта борьба была проиграна императорским режимом в чистую. Запрещённые сочинения вышли на свет уже при ближайшем преемнике Тиберия (Suet. Cal., 16), а отрывки из них дожили до наших дней на страницах произведений Тацита, Светония и Диона Кассия. Благодаря тому, что позднейшие авторы пользовались трудами Корда, Лаби-ена и их коллег как источниками, мы и сегодня зачастую смотрим на императорский Рим глазами оппозиционных писателей I в. н. э., иногда даже не осознавая этого.
* * *
«Дело» Кремуция Корда показывает, что к началу 20-х гг. завершается процесс трансформации республиканского закона об оскорблении величия (lex laesae majes-tatis) в имперский закон против неблагонадёжных. Эта трансформация происходила исключительно на практике, без каких-либо существенных изменений формальноюридического характера : с преследования настоящих преступлений закон переключается на действия, ничего общего не имеющие с реальной государственной изменой. Созданный для защиты жизненно важных интересов римского народа, закон об оскорблении величия в условиях авторитарного режима принципата становится инструментом, который можно было использовать для давления на общество.
Законы и другие нормы, охраняющие существующий порядок, действуют, как известно, отнюдь не автоматически. То или иное их применение всегда опосредовано
7Не случайно сам Август проявил столько заботы о том, чтобы увековечить все деяния, совершённые им во славу римского народа. Его исключительные заслуги были основой auctoritas Augusti, на которой, по крайней мере в теории, держалась его власть (R. G., 34).
8В этом плане особенно важны следующие книги: [6; 8; 10; 13; 15].
9О том, что за период времени от Августа и вплоть до IV в. в законе об оскорблении величия не было произведено сколько-нибудь существенных изменений формального характера, см.: [23].
волей тех, в чьи руки общество передало защиту правового порядка, и эта воля порой способна вносить в процесс правоприменения столь существенные коррективы, что, несмотря на сохранение буквы закона, дух его будет выхолощен или изменится на прямо противоположный.
Именно это и произошло с республиканским законом об оскорблении величия (lex majestatis) в эпоху принципата, когда власть народа-суверена была заменена диктатурой одного лица, сосредоточившего в своих руках все важнейшие властные полномочия и функции. Из средства защиты Республики, каким он был первоначально, данный закон превратился в орудие подавления гражданских традиций в интересах авторитарного режима; именно в этом своём качестве он и вошёл в историю, оставшись в её анналах символом произвола и насилия, творившихся под маской закона.
Литература
1. Balsdon J. P. V. D. The “Murder” of Drusus, Son of Tiberius// ClQ. New Ser. Vol. I. 1951. P. 75.
2. Balsdon J. P. V. D. The Principates of Tiberius and Gaius // ANRW. Bd II. T. 2. 1975. P. 91.
3. Bauman R. A. Impietas in principem. Miinchen, 1974. P. 81, 103.
4. Charlesworth M. P. Tiberius // CAH. Vol. X. 1934. P. 622 f, 625, 628 ff.
5. Eisenhhult W. Der Tod des Tiberius Sonnes Drusus // Museum Helveticum. Vol. VII. 1950. P. 123 ff.
6. Grant M. Aspects of the principate of Tiberius. New York, 1950. P. 103 f., 134.
7. Hennig D. L. Aelius Sejanus. Munchen, 1975. S. 39 f., 44 ff., 64 ff., 157.
8. Kornemann E. Tiberius. Stuttgart, 1960. S. 109, 146, 223, 227, 246.
9. Levick B. Tiberius the Politician. London, 1976. P. 161.
10. Marsh F. B. The reign of Tiberius. Oxford, 1931. P. 91, 166 f., 292 f.
11. Rogers R. S. The Case of Cremutius Cordus // TAPhA. Vol. XCVI. 1965. P. 359.
12. Salmon E. A History of the Roman World from 30 BC to AD 138. London, 1957. P. 134 ff.
13. Sivers G. R. Tacitus und Tiberius // Sivers G. R. Shtuden zur Geschichte der romischen Kaiser. Berlin, 1870. S. 55, 95, 103 f.
14. Smith Ch. E. Tiberius and Roman Empire. Baton Rouge, 1942. P. 152.
15. Starr A. Tiberius. Leben, Regierung, Charakter. 2 Aufl., Berlin, 1873. S. 83 ff.
16. Steidle W. Tacitusprobleme // Museum Helveticum. Vol. XXII, 1965. S. 81 ff.
17. Вержбицкий К. В. Из истории процессов о государственной измене (laesa majestas) в
эпоху ранней империи: дело Гая Силия (24 г. н. э.) // Ius antiquum. 2000. № 1 (6). С. 165 слл.
18. Гримм Э. Д. Исследования по истории развития римской императорской власти. Т. I. СПб., 1900. С. 305.
19. Егоров А. Б. Рим на грани эпох. Л., 1985. С. 143 слл., 146 сл.
20. Нони Д. Калигула. Ростов-на-Дону, 1998. С. 110.
21. Портнягина И. П. Процессы об оскорблении величия в эпоху раннего принципата // Проблемы античной государственности. Межвузовский сборник. Л., 1982. С. 133 сл., 147 сл., 149.
22. Портнягина И. П. Дело Кремуция Корда (к вопросу о республиканской оппозиции в период раннего принципата)// Проблемы политической истории античного общества. Межвузовский сборник. Л., 1985. С. 172, 175 сл.
23. Щёголев А. В. Закон об оскорблении величия в кодексе Юстиниана // Ius antiquum. 1999. № 1(4). С. 115.
