CC BY
89
H.A. Мажитов
ЗАБЛУЖДЕНИЕ ИЛИ ФАЛЬСИФИКАЦИЯ?
Вышла в свет книга «Угры Предуралья в древности и средневековье» [I]. Ее авторы профессора А.М. Белавин, Н.Б. Крыласова (Пермь) и В.А. Иванов (Уфа) своей целью поставили систематизацию накопленных археологических, письменных и других видов источников и на ее основе показать основные этапы возникновения и развития угорских археологических культур Предуралья от бронзового века до средневековья включительно. Таким образом, авторы убеждены, что Предуралье — это территория формирования и развития угроязычных племен с глубокой древности до позднего средневековья. В аннотации они отмечают, что ими «предложен новый вариант этнокультурной истории региона, учитывающий последние достижения региональной археологии» [I, с. 2, 3]. Для написания книги привлечены археологические источники Верхнего и Среднего Прикамья (Вятка), Зауралья, вплоть до Печоры. Основное содержание книги составляют результаты сравнительного анализа и интерпретация археологических и письменных источников Исторического Башкортостана, охватывающего территорию современной Республики Башкортостан, Челябинской, Курганской, Оренбургской областей, юга Пермского края, Свердловской области, Удмуртии, Восточного Татарстана. На этой обширной территории шел длительный процесс формирования и развития башкирского народа, и здесь они доныне живут на правах коренного населения. Парадоксальным является то, что в этнических построениях исторических процессов далекого прошлого у авторов книги не нашлось места для предков башкирского народа. Содержание данной книги вызывает полное недоумение: ведь в ней излагаются идеи, противоречащие сведениям письменных документов.
Авторы пытаются доказать, что на Южном Урале, в прилегающих к нему лесостепных и лесных районах Евразии с бронзового века (III ты-
сячелетие до н.э.) жили угроязычные племена. В раннежелезном веке (VIII в. до н.э. — IV в.н.э.) археологические следы пребывания угров, по их утверждению, представлены памятниками анань-инской (бассейн р. Кама) и саргатской (Зауралье) археологических культур. В раннем средневековье на Среднем Урале (Прикамье) их сменили переселившиеся из Западной Сибири кочевые племена, которые участвовали в сложении петрогромской, поломской, ломоватовской культур VI—IX вв., а на Южном Урале — кушнарен-ковские и караякуповские племена (VI—X вв.), которые отождествляются с мадьярами (предки венгров), осевшими на Среднем Дунае (Панно-ния) в самом конце IX в. после долгих странствий по степям Заволжья и Северного Причерноморья. Идея пребывания мадьяр на Южном Урале авторов настолько увлекла, что они даже пытаются доказать, что потомки оставшихся угров-мадьяр жили в Западном Приуралье (устье р. Белая) вплоть до XIII—XV вв. [I, с. 123—151, 261 и др.].
Знакомство со специальной литературой позволяет мне сделать вывод о том, что инициатором изложения данной концепции является В.А. Иванов: он неоднократно подчеркивал эту идею в своих ранее опубликованных трудах. Ярким примером сказанному служат соответствующие параграфы и главы, написанные им для I и II томов «Истории татар» [2; 3, с. 106—120, 204— 209, 306—327; 4, с. 408—417, 452—458, 492—503].
В постановке вопроса о пребывании на территории Южного Урала (Исторического Башкортостана) угров-мадьяр и проживании их потомков вплоть до XIII—XV вв. у В.А. Иванова и его соавторов были авторитетные предшественники в лице профессоров А.Х. Халикова, Е.П. Казакова и к.и.н. Е.А. Халиковой [5; 6; 7]. Их поддержали археологи Ижевска, Екатеринбурга, Челябинска и других городов России, а также некоторые исследователи Венгрии. Впервые эта точка
Мажитов Нияз Абдулхакович, доктор исторических наук, профессор, академик АН РБ, академик-секретарь Отделения социальных и гуманитарных наук АН РБ
зрения четко была сформулирована в 60-х гг. XIX в. Д.А. Хвольсоном и в настоящее время считается самым распространенным мнением среди российских археологов [8, с. 1—106 и др.].
К счастью, истина в науке утверждается не путем голосования. Наука, как известно, развивается на основе документально проверенных фактов, но у сторонников вышеприведенного мнения они отсутствуют. Единственным источ-никовым материалом, заслуживающим внимания в плане сказанного, служит информация о приезде венгерского монаха Юлиана к башкирам в 1235—1237 гг., а в начале XIV в. — Иоганки. Согласно отчету, Юлиан побывал среди башкир, которых он называет мадьярами, говорил с ними на понятном им языке [9]. Данный источник нуждается в серьезном анализе. Например, некоторые венгерские исследователи придерживаются мнения о том, что Юлиан Волгу не переходил и мог встретиться с представителями финно-угорского населения Среднего Поволжья.
Сторонники локализации легендарной страны «Великая Венгрия» на Южном Урале почему-то в своих исследованиях не привлекают несколько общеизвестных документов Х11—Х111 вв., которые сводят на нет их аргументы. Это — свидетельство авторов середины XII в. ал-Гарнати и ал-Идриси о проживании в это время на территории Венгерского королевства группы башкирского населения с самоназванием баш%орт [10, с. 38—61]. Указанные сведения подтверждает Якут ал-Хамави (первая пол. XIII в.). Он располагал информацией о том, что башкиры — подданные венгерского короля — живут в 30 населенных пунктах; король им не разрешает огораживать свои селения из-за боязни их восстаний; по одежде и языку они не отличаются от венгров и служат с ними вместе в войске [8, с. 711]. Изучив эти документы, выдающийся востоковед СССР академик В.В. Бартольд писал, что он не сомневается в их достоверности о проживании в XII — начале XIII вв. «к западу от венгров и к югу от Дуная» самостоятельной этнотерриториальной группы башкир. В результате самостоятельных исследований к аналогичному выводу пришел и А.-3. Валиди [11, с. 106; 12, с. 28—31].
Содержание вышеприведенных документов заставляет вспомнить и нижеследующие примеры. Специалистами установлено, что на территории Венгрии сохранились такие типично башкирские топонимические названия, как Сакмар,
Тазлар, Токсаба, Орманшаг и др., многочисленные аналогии которым можно найти на Южном Урале. У нас есть полное основание рассматривать их как конкретные следы проживания в XII— XIII вв. на Дунае группы башкир, вошедших в состав венгерского народа в результате ассимиляции [13, с. 323—335; 14].
В качестве второго примера мы приводим высказывания авторитетных лингвистов (Б.А. Серебренников, М. Рясянен, Д. Немет, В.В. Напольских) об отсутствии в башкирском языке явных следов влияния на его развитие угорских (в т.ч. венгерского) языков [15, с. 442—447; 16, с. 67 и др.]. Это наш своеобразный ответ В.А. Иванову и его единомышленникам, которые продолжают бездоказательно утверждать, что Южный Урал, начиная с V—VI вв., являлся территорией расселения угров-мадьяр, а оставшая их часть после IX в. продолжала жить в низовьях р. Белая вплоть до XII—XV вв. (племена так называемой чиаликской культуры). Согласно многочисленным письменным источникам, в указанное время здесь проживали собственно башкирские племена: они оставили письмена XIV в. на каменных плитах на арабской графике с тюркскими (башкирскими) словами [17; 18, с. 354], но никаких следов угров до сих пор не обнаружено. Приведенные источники недвусмысленно дают знать, что данная дунайская группа башкир вошла в состав венгерского народа и, следовательно, должна была оставить и оставила яркий след в его духовной культуре. В этой связи уместно вспомнить, что авторы ал-Гарнати, Ра-шид-ад-Дин не зря венгерского короля называли башкирским королем-царем [10, с. 40, 41; 19, с. 37]. Из вышеизложенного напрашивается вывод: у венгров башкирского происхождения на Дунае к началу XIII в., наверняка, сохранились предания об оставшейся на Урале исторической прародине, и путешествия монаха Юлиана, а затем Иоганки, скорее всего, были предприняты под их влиянием. При такой постановке вопроса сообщение о приезде Юлиана и Иоганки к башкирам получает противоположное звучание, чем это принято у сторонников мнения о мадьярах на Урале: они посетили уральских башкир — сородичей венгров башкирского происхождения.
Теперь краткая историческая справка. Умозрительное предположение авторов о проживании на Южном Урале угров-мадьяр противоречит сообщениям многочисленных авторов IX—XII вв. о
Южном Урале как о стране башкир. Большинство трудов этих авторов до нас дошли в отрывках в виде краткого переизложения современников, но они быши доступны выдающемуся арабскому ученому XII в. ал-Идриси, который обобщил их в своем сочинении «Отрада страстно желающего пересечь мир». Начиная с ХШ—Х1У вв. и во все времена этот труд был широко известен в мировой науке. В Х1Х—ХХ вв. популярностью пользовался французский перевод А. Жобера [20], а в 2006 г. И.Г. Коновалова опубликовала его в русском переводе с подробными комментариями [21, с. 122—124, 128] и сделала доступным для российского читателя.
Источники ал-Идриси дают подробное описание Южного Урала как страны башкир. В них содержатся сведения о городах Намджан, Гур-хан, Карукийа, Кастр, Мастр, о расстоянии пути между ними, особенностях ландшафта, социально-политической и экономической жизни жителей. Особый интерес вызывает сообщение о том, что жители Намджана славились как плавильщики медной руды, которую затем вывозили в Хорезм и Чач (Ташкент). Они же на плотах сплавляли шкуры лисицы и бобра до Каспийского моря и продавали там по выгодным ценам среди хазар. Заслуживают внимания и сведения о жителях г. Гурхан как искусных мастерах по изготовлению великолепных седель и оружия — «какие не делают ни в одной (другой) стране тюрок». Ценна также информация о том, что башкирские города являлись центрами политической жизни (столицами локальных ханств), управляемой местными ханами с наследственной властью от отца к сыну. Источники особо выделяют город Гур-хан как самый благоустроенный, возделанный округой, с множеством крепостей вокруг, у его правителя (хана) имелись многочисленые воины.
Как видно из вышеприведенного краткого пересказа содержания книги ал-Идриси, башкиры в 1Х—Х11 вв. хорошо были интегрированы в мир развитых стран юга (Казахстан, Средняя Азия, Северный Кавказ, очевидно, Иран и Китай, арабские страны). Последнее подтверждается хорошим знанием у арабских ученых условий жизни башкир, что было возможно при регулярном посещении ими Южного Урала. Не зря же в книге особо подчеркивается, что в город Гурхан приезжают купцы и путешественники.
Информация о стране башкир 1Х—Х11 вв., содержащаяся в книге ал-Идриси, полностью
согласуется со сведениями таких широко известных в литературе авторов IX—X вв., как Салам Тарджеман, Ибн Фадлан, ал-Масуди, ал-Балхи и др. Они единогласно указывают, что башкиры тогда расселялись по обоим склонам Южного Урала. Ибн Фадлан, как очевидец, пишет, что западная группа башкир проживала на Левобережной Волге в близком соседстве от болгар на севере и гузов на юге. Пограничной полосой между названными соседями являлись соответственно реки Большой Черемшан и Яик.
Теперь, четко очертив территорию расселения башкир IX—XII вв., мы в состоянии вести конкретное суждение об их происхождении, образе жизни, культуре. Кроме того, в нашем распоряжении имеются материалы сотен различных видов археологических памятников — городищ, курганных и грунтовых могильников, аулов, в выявлении и исследовании которых я лично принимал участие. Здесь я считаю уместным отметить, что основная работа по выявлению, изучению, классификации, датировке всех накопленных археологических материалов Южного Урала V—XIV вв. проведены лично мною, и мне же принадлежит авторство в создании схемы развития этнокультурной, социально-экономической и политической истории башкирского народа IX— XVI вв. и их ближайших предков — племен Южного Урала V—VIII вв.
Результаты классификации и научные выводы полностью опубликованы в трех моих личных и двух крупных коллективных монографиях [22—27], получивших признание в советской археологической науке. Я обязан особо подчеркнуть, что исторические выводы А.М. Белавина, В.А. Иванова и Н.Б. Крыласовой по итогам научного анализа археологических и других видов источников по всему средневековому Южному Уралу оказались прямо противоположными нашим выводам 30—40-летней давности и постоянно подтверждаемыми новыми данными. Здесь будет уместным привести следующее заключение классика средневековой археологии Степной Евразии С.А. Плетневой относительно характера сложения и развития истории и культуры башкир VI—XIV вв. Она писала: «Другой пример — высокоразвитые культуры прабашкир, близкие по общему уровню развития и культурам соседних государств. Как и аланы, они имели глубокие корни в древности и традиции их сохранились до наших дней. Объяснять жизнестойкость
и силу культур этих народов, по-видимому, следует ранним оседанием этих кочевников и тесным слиянием их с оседлыми племенами. Развитие их текло по определенному руслу, и никакие катаклизмы не могли уничтожить эти вполне сложившиеся степные цивилизации. Политическое подчинение народа какому бы то ни было государству не могло существенно изменить многовековые культурные традиции» [26, с. 238, 239]. При освещении вопросов средневековой истории Башкортостана оппоненты обязаны были дать подробную их историографию, но они сделали вид, что у них не было никаких предшественников.
На начальной стадии изучения и систематизации материалов археологические памятники башкир IX—XII вв. были объединены в кушна-ренковскую и караякуповскую культуры. Со временем я пришел к убеждению, что территория их распространения полностью вписывается в страну башкир, указанную в письменных источниках, и во всех своих последующих работах описывал как культуру исключительно башкир. Это — общепринятый в мировой, в т.ч. российской, археологической науке принцип классификации археологических источников. Например, синхронные археологические памятники Волжской Болгарии классифицируются как волж-ско-болгарские, Марий Эл — марийские, Удмуртии — удмуртские.
Материалы археологических памятников (курганов) IX—XII вв. очень богаты и разнообразны. Они содержат, например, роскошные уздечные и седельные наборы, предметы оружия (сабли, ножны), пояса, сплошь украшенные серебряными и золотыми пластинами. Особый интерес представляют женские шейные, нагрудные украшения, многочисленные куски согдийского шелка, из которого сшивали платья, рубашки, поясные повязки. Если учесть и бесчисленное количество золотых и серебряных арабских монет, ювелирных изделий (блюда, кувшины) южного происхождения, то весь вышеперечисленный набор уникальных находок служит археологическим доказательством того, что башкиры того периода действительно поддерживали активные торгово-экономические и культурно-политические связи со своими южными соседями.
Культура башкир IX—XII вв. генетически восходит к культуре местных южноуральских племен V—VIII вв., этнический состав которых был очень
пестрым. В нем четко выделяются племена турбас-линской, кушнаренковской, караякуповской, се-ленташской археологических культур, которые своим происхождением восходят к степным культурам Южной Сибири, Казахстана и Средней Азии. Время появления их на Южном Урале было различным. Например, турбаслинские племена в массовом порядке проникли сюда на рубеже IV—V вв. Своеобразным центром их расселения была территория Уфимского полуострова (устье рек Уфа и Дема), где они оставили такие выдающиеся памятники, как городище Уфа-П, Новотурбаслинские, Дежневские, Уфимские курганы с богатым набором вещей из золота и серебра ^^УШ вв.
Турбаслинцы в бассейне р. Белая застали оседлое население раннебахмутинской (мазунинской) культуры. Длительное совместное проживание этих двух групп племен привело к качественному изменению образа жизни, материальной и духовной культуры бахмутинцев в сторону сближения с турбаслинцами, в чем нетрудно видеть следствие ассимиляционного влияния последних.
Время прихода племен кушнаренковской культуры приблизительно определяется концом VI — началом VII вв. Отличительной особенностью их культуры были тонкостенные плоскодонные горшки кувшинообразной формы, украшенные по верхней части тулова и дну сложным орнаментом в виде резных кругов, насечек и овальных штампов. Мне не раз приходилось отмечать, что тонкостенность сосудов, богатый изящный орнамент наводит на мысль, что кушнаренков-ская посуда изготавливалась наподобие металлической и, вероятно, имела культовое назначение. На эту мысль наводит близость комплекса орнаментальных узоров декору медных, серебряных зеркал, кувшинов, широко распространенных в евразийской степи в V—VШ вв. Не считаем лишним еще раз подчеркнуть, что сосуды кушнарен-ковского типа в Западной Сибири появляются одновременно с южноуральскими: следовательно, они имеют южное — казахстанское, среднеазиатское — общее происхождение и оставлены тюркоязычными племенами. Важными показателями в плане сказанного являются примеры нахождения сосудов кушнаренковского и турбас-линского типа в каменных курганах с «усами», объединяемых теперь в селенташскую самостоятельную культуру VI—VIII вв.
Основной территорией распространения курганов с «усами» являются степи Центрального
Казахстана, где они выделяются в тасмолинскую культуру и датируются примерно I—VII вв. н.э. Селенташская культура Южного Урала представляет северо-западную локальную группу этой обширной этнокультурной общности, оставленной тюркоязычными кочевниками. Челябинские коллеги профессора И.Э. Любчанский и С.Г. Боталов убеждают, что носители тасмолин-ской культуры, следовательно, и ее селенташ-ского варианта активно входили в мир развитых этнокультурных и социально-политических объединений Центральной Азии, Среднего Востока, в частности, Бактрии [28].
Одновременно с названными племенами Южного Урала V—VIII вв. в Восточном Зауралье (вплоть до Иртыша) жили племена бакальской культуры, образ жизни которых определялся полукочевническим скотоводством и плужным земледелием. Им принадлежали многочисленные крепости-городища и открытые поселения (аулы) со следами жилищ-полуземлянок. Но следует помнить, что и данная часть территории Южного Урала входила в область кочевьев скотоводов казахстанских и среднеазиатских степей, пригонявших сюда табуны лошадей на весенне-летний период. Памятники бакальской культуры с незначительными изменениями эволюционного характера продолжают существовать вплоть до IX— XI вв. Племена селенташской и бакальской культур, бесспорно, имеют прямое отношение к истории зауральской группы башкир.
Таким образом, даже предпринятый беглый анализ материалов археологических памятников Южного Урала раннего средневековья позволяет прийти к заключению о том, что население этого края тогда было сильно смешанным, но в нем численно преобладали кочевые племена степного происхождения, в которых следует видеть носителей тюркского языка. Вывод о том, что язык башкир IX—XII вв. был тюркским, в науке ни у кого из специалистов до сих пор сомнений не вызывал. Благоприятные природно-климатические условия способствовали быстрому оседанию их в крае, а совместное проживание на общей территории — взаимному сближению в образе жизни, нивелировке различий в культуре и языке и объединению в рамках развивающегося башкирского народа.
В распоряжении науки имеются результаты исследования палеоантропологического материала из могильников турбаслинских, бахмутин-
ских могильников IV—VIII вв., проведенного антропологами М.С. Акимовой и P.M. Юсуповым [29—33]. Они свидетельствуют, что физический тип северной группы современный башкир формировался на основе физического типа племен бахмутинской культуры — самой многочисленной группы населения Западного Приуралья III— VIII вв. Ученым-антропологам принадлежит мысль о том, что в физическом типе южной группы современных башкир четко прослеживается прямая генетическая связь с башкирскими племенами IX—XII вв., а через них — с носителями тур-баслинской культуры. Эти данные ясно указывают, что названные племена края V—VIII вв. явились кровнородственными предками отдельных групп башкир IX—XII вв.
Одним из важных достижений социально-экономического и культурного развития племен V—XII вв. явилось возникновение на Южном Урале крупных поселенческих центров городского типа, примером чему служит городище Уфа-II в административном центре столицы Башкортостана. Оно, как известно, находится в тесном окружении еще современный ему 6 городищ-крепостей, более 10 аулов и нескольких крупных некрополей. Научная общественность Республики Башкортостан и Российской Федерации хорошо информирована об удивительных открытиях на городище Уфа-II [18; 34—38], поэтому, не повторяясь, подчеркнем следующее.
Как бышо отмечено в начале статьи, одним из самых оригинальных материалов городища Уфа-II являются многометровые культурные слои, образованные в результате широкого применения искусственно созданного строительного материала в виде жидкой глины в опалубке и сырцовых кирпичей. Такая строительная традиция нехарактерна для племен лесостепной и лесной зоны Евразии, но в то же время типична для народов юга Казахстана, Средней Азии, Ближнего и Среднего Востока. Такие культурные напластования встречаются во всем втором строительном горизонте, прикрытающем первыш (нижний) горизонт с находками III—V вв. н.э. Это дало коллективу археологической экспедиции по изучению городища Уфа-II прийти к заключению, что городище Уфа-II как цитадель города Башкерти (Башкорт) основали пришлые из районов юга Средней Азии собственно башкирские племена с самоназванием башкорт. Об активном участии в этногенезе башкир названных выше
пришлых племен башкорт говорил и А.-З. Ва-лиди [12, с. 18], позже его мнение нашло подтверждение в трудах Р.Г. Кузеева [15, с. 425— 449]. Яркий среднеазиатский налет культуры городища Уфа-11 теперь заставляет нас полностью поддержать предположения вышеперечисленных ученых и придать ему доказательный характер.
Вопрос о времени прихода на Южный Урал группы собственно башкирских племен с самоназванием башкорт в науке пока исследован очень слабо, но с этим событием, должно быть, тесно связано распространение и утверждение здесь понятий «башкиры», «башкирский народ» и «страна башкир». В плане сказанного дальнейшее изучение городища Уфа-11 приобретает исключительно важное значение.
Как показывает мировая практика, утверждение этих понятий происходит от самоназвания ведущей (элитной) этнической группы: оно переходит названию города, затем государства вокруг него и всего его населения.
Сведения письменных источников четко дают знать, что к 1Х—Х вв. понятия «башкиры» и «страна башкир» по отношению ко всему Южному Уралу воспринимаются как давно утвердившиеся. Следовательно, этот сложный исторический процесс проходил на несколько веков раньше. Учитывая, что в письменных источниках город Башкерти (Башкорт) помещен на территории г. Уфа (устье реки Уфа) [39], есть все основания полагать, что те кардинальные изменения, которые произошли в архитектурном облике городища Уфа после 1У—У вв., связаны с приходом сюда группы башкирского населения (башкорттар) из районов юга Средней Азии, о чем уже шла речь выше. Логически развивая эту мысль, следует предположить, что именно территория города Уфа с многочисленными крупными городищами-крепостями и группами курганов У—У111 вв. становится важнейшим торго-во-ремесленным и культурно-политическим центром на всем Южном Урале. Мы уверены, если в ближайшее время на Южном Урале будут обнаружены новые памятники, наподобие городищу Уфа-11, то эти открытия лишь подтвердят изложенную нами версию.
Из всего вышеизложенного напрашивается следующий серьезный вывод. В многочисленных письменных источниках 1Х—Х11 вв. Южный Урал предстает перед нами как страна башкир с крупными всемирно известными городами. Материа-
лы сотен городищ-крепостей и аулов со значительными отложениями культурных слоев служат дополнительным подтверждением того, что подавляющее большинство башкир вело оседлый или полуоседлый образ жизни. Весь этот круг источников в совокупности позволяет реконструировать не только этнокультурный состав населения Южного Урала, но и социально-политические аспекты жизни башкирского народа. В плане сказанного трудно переоценить сведения письменных источников о башкирских городах, управляемых местными правителями, и имена десятков ханов-правителей в башкирских шеже-ре (родословная) и текстах надмогильных камней. Для абсолютного большинства археологов и историков-медивистов региона эти материалы представляют нетронутую целину.
Подведем некоторые итоги анализа исследований авторов книги «Угры Предуралья...» по средневековой археологии Южного Урала. Знакомство с ее содержанием легко убеждает в том, что научная интерпретация накопленных материалов не отражает современное состояние изучения археологических памятников края кушна-ренковского и караякуповского круга, а ограничена переизложением собственных представлений о них, основанных на произвольном толковании содержания трудов авторов IX—XIII вв. о башкирах [I, с. 82—122, 141—151, 170, 172—174, 225— 227]. Историография темы ограничена кратким упоминанием нескольких работ своих единомышленников, а труды с изложением альтернативных мнений даже не удостоились внимания авторов. В связи с таким упущением нелишне будет упомянуть, что без историографии не бывает науки.
Особо следует подчеркнуть, что их выводы о проживании на Южном Урале в VI—XII вв. угров-мадьяр противоречат сведениям многочисленных арабских авторов, которые этот регион четко называют страной башкир и помещают в нем всемирно известные города. Предвзятость суждения авторов книги о мадьярах-уграх заключается в том, что они не информируют читателя об этих ценнейших и широко известных письменных источниках, и это понятно: одно упоминание о них свело бы на нет все их этнокультурные построения по данному вопросу. В недавнем интервью газете «Российская газета» профессор В.А. Иванов, кстати, открыто выразил недоверие картографическим работам западноевропейских авторов XIV—XVI вв., поместивших город «Баш-
керти» («Башкорт») в устье реки Уфа, т.е. на территории современной столицы Башкортостана, и таким образом солидаризировался с М.И. Род-новым, который накопленную археолого-пись-менную информацию об этом памятнике (средневековом г. Уфа) назвал мифом [40; 41].
Полное игнорирование в рецензируемой книге сведений средневековых арабских авторов о башкирах и Южном Урале, а также попытки определить этническую принадлежность средневековых археологических памятников без учета сведений письменных источников — беспрецедентный случай в исторической науке Башкортостана и Южного Урала в целом, его следует оценить как попытка намеренного искажения истории башкирского народа и народов сопредельных территорий (Поволжье, Западная Сибирь).
У нас есть возможность иллюстрировать ошибки профессора В.А. Иванова в определении территории расселения башкир IX—X вв. на анализе его последней научно-популярной книги «Путь Ахмеда ибн-Фадлана» [42]. Как известно, Ибн Фадлан в 921 г. в составе арабского посольства прибыл к волжским болгарам и в качестве секретаря посольства вел дневник, куда записывал встречи с представителями местных племен, речные переправы во время прохождения маршрута от Бухары через плато Устюрт далее на север по приуральским степям. Через р. Яик арабы переправились в район города Уральск, откуда начиналась страна тюркоязычных башкир. В ней арабы переправлялись через реки Чаган, Иргиз, Мога, Самара, Кинель, Сак, Кондурча и вышли к реке Большой Черемшан, которая служила пограничной полосой между землями северной группы башкир и волжских болгар [43, с. 26].
Структура дневниковых записей Ибн Фад-лана привлекла внимание авторитетных востоковедов Европы. Они обратили внимание на то, что Ибн Фадлан вел два дневника: в одном он записал пути и реки, а в другом — рассказ о народах и событиях, но, вернувшись в Багдад, обобщил их и скомпоновал из обеих дневниковых записей одну книгу. В результате такого механического объединения оказалось: описание страны башкир идет после перечня названия рек, через которые прошли арабы. Этот же принцип структуры рукописи сохранен при описании земель гузов и болгар. Таково общее мнение всех востоковедов, занимавшихся фундаментальным исследованием труда Ибн Фадлана [18, с. 190—
267; 27, с. 122—132]. Из сказанного следует, что маршрут Ибн Фадлана пролегал через земли западной группы башкир, ограниченные на юге средним течением реки Яик, на севере — Большим Черемшаном, а на западе — Левобережной Волгой.
Профессор В.А. Иванов не понял эту структурную особенность книги Ибн Фадлана и описанную в книге территорию западной группы башкир в сильно уменьшенном виде локализует вблизи болгар, а на землях от р. Яик вплоть до уровня Самарской Луки — печенегов [42, с. 14, 21—24], что является грубым искажением содержания первоисточника. В связи с этим подчеркнем, что потомки увиденных Ибн Фадланом башкир на этих землях жили в середине XVI в., когда башкиры добровольно вошли в состав Русского государства, и их потомки здесь живут до настоящего времени на правах коренного населения (этнографическая группа башкир Саратовской и Самарской областей).
Если мы сведения Ибн Фадлана о башкирах сравним с информацией арабских авторов IX— XII вв., систематизированной ал-Идриси, то придем к следующим выводам: Ибн Фадлан описал западную (приволжскую) границу Исторического Башкортостана начала Х в., в то время как основная его территория с пятью не раз вышеупомянутыми городами включала весь регион Южного Урала.
Регион Среднего Урала (Верхнее Прикамье с прилегающими районами бассейна рек Вятка, Ветлуга) и Зауралья (север Свердловской, Тюменской областей) по особенностям культуры древнего и средневекового населения резко отличается от Южного Урала. Учитывая это обстоятельство, мы ограничимся лишь тезисными замечаниями в адрес авторов книги «Угры Преду-ралья в древности и средневековье».
1. В советской исторической и филологической науках существовало общепринятое мнение о том, что бассейн реки Кама, включая Среднее Поволжье, издревле являлся областью расселения оседлых племен, основная часть которых сыграла активную роль в этногенезе финноязычных народов этого региона (мари, мордва, удмурты, коми). В формировании и развитии данного концептуального положения финно-угроведения участвовали многие поколения отечественных и зарубежных археологов, антропологов, этнографов, языковедов и оно не потеряло своего значения
до сегодняшнего дня. А.М. Белавин, В.А. Иванов, Н.Б. Крыласова склонны считать, что язык племен ананьинской культуры был не финно-пермским, а преобладающим угорским; в подтверждение приводят свидетельства средневековых письменных источников ХУ1—ХУ111 вв. о проживании в Пермском Предуралье и на Вятке угров-остяков [1, с. 4—16, 32—81]. Ссылка на указанные письменные источники в данном случае мне представляется некорректной: отдельные группы угров могли оказаться далеко на западе от Урала в ХУ—ХУ1 вв., в период военного противостояния Казанского, Сибирского ханств и Ногайской Орды, когда происходили масштабные миграции народных масс с запада на восток и в обратном направлении. Если наше данное предположение окажется правильным, то поздние средневековые источники об остяках не имеют никакого отношения к далекому археологическому прошлому.
2. Эпоха 1У—У вв. (Великое переселение народов) оставила яркий след в Среднем и Верхнем Прикамье. Тогда сюда из южных (сибирских) степей проникают группы кочевых племен, оставивших многочисленные курганные могильники типа Бурково, Харино и Качка. Авторы приводят ряд доказательств, усиливающих, по их мнению, угорскую принадлежность этих памятников. Странно, они забыли (видимо, намеренно) в этом перечне упомянуть Тураевские курганы, происхождение которых автор раскопок В.Ф. Генинг склонен был связать с вторгшимися в Удмуртское Прикамье племенами гуннского, степного, вероятно, тюркского происхождения. Как известно, в этом вопросе его решительно поддержал А.Х. Халиков [44; 45; 46, с. 20]. Приход в таежный верхнекамский край кочевых племен был вызван важными событиями в широкой евразийской степи, где главными действующими силами были гунно-тюрки. Непринятие прикамскими и среднеуральскими археологами возможного гунно-тюркского или тюрко-угор-ского компонента в материалах памятников названного круга придает их выводам односторонний ограниченный характер.
3. В У1—1Х вв. в Верхнем Прикамье, включая бассейн рек Сылва и Чусовая, сложились неволинская, ломоватовская и поломская культуры. Они территориально расположены в непосредственной близости от северной границы башкир 1Х—Х11 вв. и их ближайших предков У—
VIII вв. (бахмутинцы, кушнаренковцы, турбас-линцы). Если учесть, что на Правобережной (Удмуртской) Каме и в бассейне р. Сылва сейчас известны городища с кушнаренковской керамикой [47—49], то напрашивается вывод о смешанном расселении носителей этих трех культур с раннесредневековыми предками башкир.
Авторы книги справедливо отмечают, что в культуре племен Южного Урала (ранние башкиры, неволинцы, ломоватовцы, поломцы) много общего, особенно в поясных наборах и металлических украшениях [1, с. 82—258]. Эта близость обусловлена, очевидно, не только модой на эти категории предметов, но и территориальной и этнокультурной близостью населения данного региона.
4. Авторы убеждены в том, что неволинские, частично ломоватовские и поломские племена вместе с племенами кушнаренковской культуры в К в. покинули Предуралье, переселившись в Паннонию на Дунае, участвовали в формировании венгерского народа [1, с. 88]. В качестве доказательства они приводят многостраничные примеры из вещевого материала и погребального обряда неволинцев и их ближайших соседей, которые находят некоторые аналогии в культуре тогдашних племен лесной Евразии, но не убеждают в идентичности их с культурой дунайских венгров К—Х вв. Здесь будет уместным сделать следующее замечание: книга посвящена доказательству научной обоснованности тенденциозной (предвзятой) мысли (идеи) о проживании в УН— ГХ вв. на Южном Урале, в т.ч. Пермском Пред-уралье, мадьярских племен. Чтобы убедить читателя в своих этнических построениях, авторы явно избегают информировать его о существовании в науке множества альтернативных мнений по всем поставленным в книге вопросам. Например, моему поколению археологов хорошо известно высказанное профессором А.Х. Халиковым на ТУ Уральском археологическом совещании (Пермь, 1964 г.) возражение против мнения об угорской принадлежности неволинской культуры. Тогда он четко сказал, что она, скорее всего, оставлена тюркоязычными племенами. Своим таким рассуждением А.Х. Халиков был очень близок к истине. Эту мысль он повторил в работах 1987 г. и 1989 г. [46, с. 21; 51].
Ставшие сейчас известными исторические документы позволяют утверждать, что участок Камы от уровня Набережных Челнов до Перми,
включая бассейны рр. Сылва и Чусовая, в рассматриваемое время (VI —X вв.), полностью входил в территорию Исторического Башкортостана с коренным башкирским населением. Ввиду важности поставленного вопроса ниже вкратце перечислим подтверждающие документы.
Восточный Татарстан с XVI в. является территорией расселения многочисленной мензелин-ской группы башкир, вошедших в 1921 г. в состав Республики Татарстан [51; 52]. Предки мен-зелинских башкир этот край, по-видимому, заселили в VII—IX вв.; некоторым подтверждением этому могут служить редкие находки кушнарен-ковской керамики этого времени на Средней Каме. Как известно, сторонники локализации легендарной страны «Большая Венгрия» в Урало-Поволжье в качестве важного для себя аргумента рассматривают материалы Больше-Тиганского могильника в Восточном Татарстане, которые по всем признакам повторяют культуру уральских башкир IX—X вв. Мне уже приходилось писать, что Больше-Тиганский могильник датируется в основном Х в. [53], и это затем было подтверждено арабской монетой середины Х в. в одном из погребений. В IX—X вв. мадьяры уже были в Северном Причерноморье, а затем Паннонии, поэтому данный памятник никак не мог быть оставлен ими. Следовательно, его материалы в качестве важного козыря работают против сторонников указанного мнения. Надо признать, на современном уровне источников вопрос о пребывании мадьяр в Урало-Поволжье далек от своего решения.
В IX—XVI вв. мензелинские башкиры пребывали в составе Волжской Болгарии, Казанского ханства, испытали активное культурно-языковое влияние поволжских татар, но вплоть до современности сохранили свое этническое (башкирское) сознание. Подтверждением этому служат результаты переписей населения XVIII— XX вв.
Исторические сведения о башкирах Пермского Прикамья и Среднего Урала, включая Восточное Зауралье (Свердловская, Челябинская, Курганская, Тюменская области), представлены в различных опубликованных документах XVI— XVIII вв. [54—56]. Самостоятельную группу в них составляют те, в которых речь идет о сборах ногайскими мурзами налогов с башкирского населения, проживавшего сплошным массивом от Средней Камы на западе до озер Иткуль, Увиль-
ды, Аргази и реки Исеть в Восточном Зауралье [57, с. 467—483]. Здесь полезно будет вспомнить фундаментальные исследования известного пермского историка конца XIX в. А.К. Дмитриева, который в территорию Исторического Башкортостана включал весь юг Пермской губернии, всю Оренбургскую губернию, а также земли Восточного Зауралья, включая Шадринский, Верхнеуральский, Торицкий и Челябинской уезды [59, с. 19]. Информированность и объективность суждений этого ученого достойны подражания.
Следующую группу документов составляют жалованные грамоты русских властей XVI — начала XVII вв. пермским башкирам (гайнинским) на право пользования обширными земельными угодьями. В их число входят оберегательная грамота Петра I башкирам в защиту их вотчинных прав на земли, а также исковые заявления башкир XVII—XVIII вв. барону Строганову с требованиями вернуть силой захваченные их земли [54, с. 659—672; 55, с. 15—42; 56, с. 17—37 и др.].
Среди этих материалов с особым интересом читаются русско-башкирские документы, свидетельствующие о том, что до прихода русских по всему Среднему Уралу, включая Пермское Прикамье, широкое распространение получили ру-доискательство и горнорудное дело башкир, на основе которого строились металлургические заводы XVII—XVIII вв. В развитии казенной горнозаводской промышленности Среднего Урала башкирские рудознатцы оказывали активное содействие. Из этих документов становится ясным, что башкиры Прикамья и Среднего Урала заселили этот обширный край не позднее IX—X вв. и контролировали горнорудное дело во всем регионе.
В плане приведенных соображений читателю интересно будет знать, что в Исторический Башкортостан входила значительная часть Свердловской области, включая месторасположение города Екатеринбург. Научная ценность данного положения заставляет меня вспомнить один любопытный факт. Российским ученым XVII—XVIII вв. достоверно было известно, что Екатеринбург возник на башкирских вотчинных землях и что это признавали правительственные круги и научная общественность города вплоть до начала 90-х гг. ХХ в. Доказательством сказанному являлись отлитые из чугуна барельефы на двух концах моста через р. Исеть по Ленинскому проспекту города со следующим текстом: «На сем месте на
башкирских землях в 1723 году заложены Екатеринбургские заводы» (как очевидец, эту надпись привожу по памяти. — Н.М.). Писатель Д.Н. Мамин-Сибиряк писал, что р. Исеть, как артерия, протекает через башкирские земли.
Высказанная выше мысль о вхождении юга Пермского края и Свердловской области в территорию Исторического Башкортостана подтверждается еще и нижеприведенным документом. В Татышлинском районе РБ, в непосредственной близости от южной границы Пермского края, около деревни Нижнее Сокорово находится могила башкирского хана Исяна, известного по многим историческим документам. Сохранился его шежере, согласно которому он приходится внуком 12 поколения сподвижнику Чингисхана Майкы-бию — основателю Табынского ханства на Иртыше. Документы дают знать, что при втором внуке Карача-Карагазиз-бие (50—70-е гг. ХШ в.) потомки Майкы-бия переселяются на Урал и вскоре обосновывают свое ханство на Среднем Урале, куда входит юг Пермского края и север Башкортостана [59, с. 155—167; 60, с. 34—37]. Отметим, что Исян-хан был современником падения Казани в 1552 г. и вскоре был принят представителями власти Ивана Грозного в Казани, из рук которых получил грамоту на право управления земельными угодьями своих соплеменников.
5. Нами охарактеризованные материалы не-волинской, ломоватовской культур У!—Х вв., а также бесспорные сведения исторических документов о средневековых башкирах на Среднем Урале позволяют прийти еще к следующим очень важным выводам.
Сведения письменных источников ХУ— ХУЛ вв. о проживании на Среднем Урале на территории Исторического Башкортостана отдельных групп угорских племен (вогулы, остяки) [15, с. 237, 488 и др.] заставляют предположить, что представители этой группы населения в результате ассимиляционного влияния со стороны местного (башкирского) населения могли войти в состав башкирского народа в качестве финно-угорского компонента. Вполне возможно, что этот процесс этнокультурного взаимодействия мог начаться уже в У—УШ вв., когда в Пермском Пре-дуралье сложились и развивались неволинская и ломоватовская, а в Удмуртском Прикамье — по-ломская археологические культуры, характеризующиеся важными признаками как тюрков-степняков, так и финно-угорских лесных племен
Урала. Во всяком случае смешанное башкиро-угорское (остякское) расселение могло иметь место.
Тема о башкиро-остякских (угорских) контактах представляет особый научный интерес еще потому, что в источниках ХП—ХУ! вв. башкир называли иштяками (истяками), т.е. остяками. Выдающийся этнограф академик АН РБ Р.Г. Ку-зеев уделил этому вопросу серьезное внимание и в результате пришел к следующим выводам.
В составе башкирского народа никогда не было никакой родоплеменной группы с самоназванием иштяк-остяк. Информаторы ему говорили, что когда-то башкир так называли казахи. Данная информация дает знать, что этноним «иштяки» за башкирами утвердился как прозвище, данное им казахами. Основанием для этого послужило либо совместное (смешанное) расселение башкир с остяками, либо близкое их соседство на Урале. Активное этнокультурное взаимодействие башкир с остяками оставило определенный след в традиционной народной одежде современных башкир. Например, этнографы С.И. Руденко и Н.В. Бикбулатов как башкиро-остякское наследие рассматривали сохранившиеся в ХХ в. женские налобные повяз-ки-хараусы с трапециевидными вышитыми узорами [61].
Подытоживая все изложенное, необходимо сказать, что книга «Угры Предуралья в древности и средневековье» написана авторами при полном игнорировании того очевидного факта, что весь Южный Урал, включая также средние широты Урала, являлся территорией формирования и развития башкирского народа и здесь башкиры до сих пор живут на правах коренного населения. Это означает, что центральными темами средневековой и древней истории этого региона должны быть происхождение, этапы развития этнокультурной, социально-политической истории башкирского народа и ближайших его предков. Отсюда напрашивается вывод: полнота и объективность историко-археологических трудов по Южному Уралу, прежде всего по периоду средних веков, должна определяться с учетом постановки и освещения указанных аспектов темы. К сожалению, работы многих уральских археологов, в т.ч. книга «Угры Предуралья...», этим требованиям не соответствуют.
6. Актуальность и сложность вышерассмот-ренных вопросов вынуждают меня затронуть еще
одну тему. Это — вопрос о том, насколько отдельно взятый археологический материал может дать объективную информацию об этноязыковой принадлежности коллективов людей, оставивших конкретные археологические памятники.
Для поиска ответа на поставленный вопрос мы имеем хороший пример сибирских коллег, которые уже много лет тому назад с привлечением широкой научной общественности обсудили его и пришли к выводу, что сам археологический материал без учета данных, прежде всего, письменных источников, а также этнонимии и топонимии не позволяет с уверенностью определить языковую принадлежность наших далеких предков [62—64].
Сегодняшнее состояние и перспективы развития уральской археологической науки требуют, чтобы методологические аспекты определения этнокультурной принадлежности ее материалов требуют коллективного обсуждения и принятия согласованных рекомендаций с привлечением историков, этнографов, лингвистов и антропологов. В этом плане опыт профессоров А.М. Белавина, ВА. Иванова и Н.Б. Крыласовой по систематизации археологических источников Урала создает хорошую базу для будущих дискуссий и выработки решений. На мой взгляд, настало время очередное традиционное урало-поволжское археологическое совещание посвятить обсуждению этой темы. Будущих его участников, наверняка, привлекут рекомендации вышеназванных авторов по определению этнических показателей культуры средневековых угров уральского региона. В качестве таковых они предлагают, например, маски-получины, подвески-всадники, подвески с «сокольничим», арочные бико-нические шумящие подвески, кожаные поясные кошельки, которые относятся к категории находок [I, с. 118—122, 175—258], имеющих широкое территориальное распределение; только в Урало-Поволжье, не говоря за его пределами, они богато представлены в памятниках башкир, волжских болгар, марийцев, вогулов и остяков IX— XII вв. По этой причине они не могут рассматриваться как характерные черты культуры какого-либо этноса или этнической общности. Кстати, в данный вопрос могут быть внесены существенные коррективы после уточнения места их изготовления на основе геохимических анализов состава металла.
Большая осторожность требуется в использовании в этих целях керамики со шнуровым орнаментом [I, с. 123—174]. Не вызывает сомнения, что она — характерная черта культуры финно-угорского населения Правобережной Камы и Среднего Урала, но в башкирских памятниках Южного Урала IX—XII вв. она найдена в единичных экземплярах и, видимо, является продуктом этнокультурных контактов башкир со своими северными соседями. Нельзя также исключить, что в результате частичной их ассимиляции данный тип керамики мог стать одним из видов материальной культуры башкир XII— XIV вв. Данное предположение, например, вполне приемлемо при объяснении происхождения шнуровой посуды в памятниках чиаликского круга XIII—XIV вв.
Совершенно другую картину мы наблюдаем на примере анализа кушнаренковского типа керамики. В своих ранних работах мы не раз обращали внимание коллег на то, что данный вид керамической посуды, появившись на Южном Урале на рубеже VI—VII вв., претерпевает несколько этапов эволюционного развития и тесно смыкается с декоративно-прикладным искусством современных башкир [18, с. 225, 226; 65]. Это наглядно видно в преемственном развитии комплекса орнаментальных мотивов и территории распространения как ранних, так и поздних образцов в регионе Южного Урала. Все это усиливает доказательства в пользу принадлежности памятников с кушнаренковской посудой к ранним башкирам. Я уверен, мои коллеги, в т.ч. оппоненты, когда-нибудь вынуждены будут согласиться с данным выводом. Такова логика нашей археологической науки.
Вышеизложенную мысль по поставленному вопросу можно аргументировать еще и на примере далеких и близких предков башкирского народа. Читатель уже знает, что по вопросу об этнической принадлежности археологических культур южноуральского региона эпох раннего железа и средневековья высказаны разные и взаимоисключающие мнения. Это и есть своеобразный показатель того, что данный вопрос только на археологическом материале не имеет решения. Но в то же время в распоряжении исследователей имеется бесспорный факт, который непременно должен учитываться при исследовании эт-ногенетических вопросов. К нему относится наличие у башкирского народа фольклорного ма-
териала, в т.ч. выдающегося героического эпоса «Урал-батыр», где имеются хорошо датированные сюжеты из жизни племен Южного Урала не позднее V—II вв. до н.э. [66, с. 33—144]. Наши предварительные наблюдения и выводы опубликованы в двух монографических трудах [18, с. 91—125; 27, с. 40—91].
Героический эпос «Урал-батыр» — надежно проверенный экспертами-фольклористами мирового уровня источник в этногенетических исследованиях. Доказано, что он возник и развивался в глубокой древности под влиянием зороастрий-ской философско-религиозной литературы народов Средней Азии, Ирана и Афганистана. В пользу данного мнения говорит близость, а в некоторых случаях — полное совпадение имен, поступков главных героев и мест происходящих событий. Главный герой эпоса Урал-батыр выступает в роли покровителя всех добрых сил в природе и жизни людей, защищает их от противостоящих сил, погибает в борьбе с ними. Качествами преобразователя природы владеет сын Урал-батыра Йайык (Йайьгк). В эпосе повествуется, что он булатным мечом отца перерубает Уральские горы, откуда потекли мощные потоки воды, проложившие русло реки Яик (Урал). Следует отметить, что на карте римского автора II в. Птолемея река Урал названа Йайыком (Джаик). Здесь уместно будет вспомнить мнение В.В. Бартольда о том, что гидроним Джаик на карте Птолемея — самое точно датированное тюркское слово.
Имя героя Йайык совпадает с названием народа даик (варианты даи, дахо), упомянутого Геродотом (V в. до н.э.) в числе множества племен (исседоны, аримаспы, аргиппеи, саки, массагеты) в регионе Южного Урала [67; 68]. У нас есть все основания думать, что племена даик-йайык представляли ведущую этническую группу в составе населения всего Южного Урала раннежелезного века. Только этим можно объяснить факт перерастания самоназвания народа в название главной реки этого региона. Более того, есть обоснованное предположение о том, что тогда многие местные реки назывались Йайык (варианты Ик). В пользу этого мнения говорит то, что этот гидроним носят около 10 рек Южного Урала. В древности рек с таким названием на Урале, очевидно, было значительно больше. В этой связи нелишне будет упомянуть высказанное в литературе мнение языковедов о том, что гидроним Аки-дель (Агщел) также является вариантом назва-
ния главной реки Йайык. Повсеместное закрепление гидронима Йайык за многими большими и малыми реками Южного Урала носило, видимо, неслучайный характер, а было обусловлено происходящими важными событиями в духовно-общественной жизни местного населения края. В плане сказанного бесспорный интерес представляет установленный факт существования у древних предков башкир развитой религиозной системы о боге водной стихии Йайык-хане, который своими мощными потоками воды может очистить землю от всех нечистых сил. Следовательно, широкое распространение в далеком прошлом этого гидронима связано с популярностью религиозных представлений о боге Йайык-хане [18, с. 107—125].
Самый ключевой момент в вышеизложенном в следующем. Понятие о боге Йайык-хане до современных башкир дошло в расплывчатой форме, и это можно объяснить влиянием ислама на духовную культуру башкир. Но оно четко сохранилось у алтайцев, у них бог воды Йайык-хан — один из самых популярных мифических героев. Чтобы добиться его благорасположения, алтайцы даже в наши дни совершают сложные обряды, приносят обильные жертвы в его честь [69, с. 1—18 и др.]. Но ни на Алтае, ни в Южной Сибири нет ни большой, ни малой реки Йайык, а факт популярности представлений об этом боге у алтайцев можно объяснить так: древним предкам их он был привнесен выходцами с территории Южного Урала. Некоторым подтверждением факта этого переселения могут служить сохранившиеся у алтайцев исторические предания о том, что их предки в отдаленные времена пришли с Урала.
Отсюда возникает вопрос о переселении определенной группы древних предков башкир на Алтай и установлении примерной даты этого события на археологическом материале.
В мировой науке считается общепринятым понятие о том, что героические эпосы являются поэтизированной формой истории народа, созданной им самим, они не заимствуются одним народом у другого и передаются из поколения в поколение по кровнородственной линии. Отсюда следует вывод: современных башкир с племенами раннежелезного века генетически связывает героический эпос «Урал-батыр», который мог сохраниться до наших дней при условии существования на Южном Урале этноса, передавав-
шего его из поколения в поколение. В качестве такового мы должны видеть, прежде всего, племена региона раннежелезного века во главе с да-ями (даик=йайык). О том, что даи-йайык в древней истории башкирского народа сыграли невторостепенную роль, свидетельствуют не только широко распространенные гидронимические названия на Йайык (Ик), религиозные верования о Йайык-хане, но и сохранение этнонима йайык как подродового названия у современных оренбургских башкир. Этот факт зафиксирован профессором С.Ф. Миржановой в период диалектологической экспедиции по изучению особенностей их языка в 70-х гг. ХХ в.
Вопрос о значении башкирского героического эпоса «Урал-батыр» как важнейшего источника по древней истории Южного Урала — слабо разработанная в ней тема. Его ценность особенно возрастает в свете информации о существовании у древних предков башкир развитой системы религиозных верований о покровителе водной стихии Йайык-хане. Эти источники вносят принципиальную новизну в сложившиеся представления об этнокультурном составе населения региона Южного Урала эпохи древности и раннего средневековья и особенно этнической интерпретации археологических источников.
Проделанный нами анализ по книге «Угры Предуралья в древности и средневековье» показывает, что поставленная авторами цель доказать, что на территории Предуралья с позднебронзо-вого века до XIV—XV вв. формировались и развивались археологические культуры угров, не достигнута. В книге не выделен ни один комплекс археологических памятников (культура), который можно было бы безоговорочно признать как угорский. Самой серьезной методической ошибкой авторов является полное игнорирование средневековых письменных источников о расселении на территории всего Южного и Среднего Урала в IX—XVI вв. башкирского населения с сотнями монументальных памятников оседлой и полуоседлой культуры. Концептуальные выводы авторов, написанные в порядке полного игнорирования сведений этих письменных источников, воспринимаются как целенаправленная фальсификация средневековой и древней истории всего региона Южного и Среднего Урала. Другая методическая ошибка авторов состояла в следующем. Жанр книги позволял свои выводы по определению этнической принадлежности ар-
хеологических культур проверить методом рет-рореспективы: сначала выделить археологические следы (памятники) пребывания в уральском регионе групп племен (башкиры, удмурты, кима-ки, гузы, остяки, вогулы), территориально точно локализуемых по письменным источникам. Такой вариант анализа вывел бы исследователей на путь выделения археологических памятников башкир IX—XVI вв. на территории Республики Башкортостан, Челябинской, Курганской, Тюменской, Свердловской, Оренбургской, Самарской, Саратовской областей, юга Пермского края (Левобережная Кама до Перми) и Удмуртии, а также Восточного Татарстана. Данный метод этно-генетического анализа должен рассматриваться как важный показатель объективности предпринятых исследований. Одновременно он представит возможность точнее определить генетические связи средневековых археологических культур с культурами предшествующих столетий. Следует признать, в плане реализации этой важнейшей задачи уральской археологии мы пока делаем первые робкие шаги. Учитывая научно-практическую значимость совершенства этих методологических задач будущих этногенетических исследований, было бы желательно обсуждать их на заседаниях традиционных урало-поволжских археологических совещаний.
Я очень надеюсь, что авторы книги и читатели с пониманием отнесутся ко всему изложенному в настоящей статье. Поднятые в труде вопросы уральской археологии настолько важны в плане дальнейшего развития нашей науки, что потребовало от меня откровенного изложения своей позиции.
ЛИТЕРАТУРА
1. Белавин A.M., Иванов В.А., Крыласова Н.Б. Угры Предуралья в древности и средневековье. — Уфа, 2010.
2. Иванов В.А. Древние угры-мадьяры в Восточной Европе. — Уфа, 1999.
3. История татар. Т. 1. — Казань, 2002.
4. История татар. Т. 2. — Казань, 2009
5. Chalikowa Е.А., Chalikow А.Н. Altungaru an der Kama und im Ural (Das Graberfeld von Bolshie Tigani). — Budapest, 1981.
6. Казаков Е.П. Кушнаренковские памятники Нижнего Прикамья // Об исторических памятниках по долинам Камы и Белой. — Казань, 1981. — С. 115—135.
7. Казаков Е.П. Волжские болгары, угры и финны в IX—XIV вв.: проблемы взаимодействия. — Казань, 2007.
8. Хволъсон Д.А. Известия о хазарах, болгарах, мадьярах, славянах и руссах Абу али Ахмеда Бен Омара ибн-Даста // Журнал министерства народного просвещения. — СПб., 1869.
9. Аннинский С.А. Известия венгерских миссионеров XIII—XIV вв. о татарах и Восточной Европе // Исторический архив. Т. 3. — М.; Л., 1940.
10. Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати. — М., 1971.
11. Бартолъд В.В. География Ибн-Саида // Собр. соч. Т. 5. — М., 1968.
12. Э.З. Туган. Башкорттар тарихы. — Офо, 2005.
13. Гарипов Т.М., Кузеев Р.Г. Отчет о научной командировке в Венгерскую Народную Республику // Археология и этнография Башкирии. — Уфа, 1962. — Т. 1. — С. 323—335.
14. Мажитов H.A. К проблеме башкиро-мадьярских связей // Вестник АН РБ. — 2006. — Т. 2., № 2. — С. 5—11.
15. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа. — М., 1974.
16. Наполъских В.В. Введение в историческую уралистику. — Ижевск, 1997.
17. Ишбердин Э.Ф. Камень с загадочными знаками // Советская тюркология. — 1980. — № 2. — С. 64—67.
18. Мажитов H.A., Султанова А.Н. История Башкортостана. Древность. Средневековье. — Уфа, 2010.
19. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. — М.; Л., 1960.
20. Gaubert Amadee. Geographie d Edrisi. — Paris, 1840.
21. Коновалова И.Г. Ал-Идриси о странах и народах Восточной Европы. — М., 2006.
22. Мажитов Н.А. Бахмутинская культура. — М., 1968.
23. Мажитов Н.А. Южный Урал в VII—XIV вв. — М., 1977.
24. Мажитов Н.А. Курганы Южного Урала VIII— XII вв. — М. 1981.
25. Археологическая карта Башкирии. — М., 1976.
26. Археология СССР. Степи Евразии в эпоху средневековья. — М., 1981.
27. Мажитов Н.А., Султанова А.Н. История Башкортостана с древнейших времен до XVI в. — Уфа. 1994.
28. Боталов С.Г., Таиров А.Д., Любчанский И.Э. Курганы с «усами» урало-казахстанских степей. — Челябинск, 2006.
29. Акимова М.С. Этногенез башкир по данным антропологии // Археология и этнография Башкирии. - Уфа, 1971. - Т. 4. - С. 38-43.
30. Акимова М.С. Антропология древнего населения Приуралья. — М. 1968.
31. Юсупов P.M. Историческая антропология Южного Урала и формирование антропологического типа башкир. — Уфа, 1991.
32. Юсупов P.M. Башкиры на рубеже тысячелетий // Проблемы этногенеза и этнической истории башкирского народа. — Уфа, 2006. — С. 95—101.
33. Юсупов P.M. Ранние этапы этно- и расогенеза башкир // Гуманитарные науки в Башкортостане. История и современность. — Уфа, 2007. — С. 275— 277.
34. Мажитов H.A., Сунгатов Ф.А., Султанова А.Н. Сокровища Древней Уфы. — Уфа, 2008.
35. Мажитов H.A., Сунгатов Ф.А., Иванов В.А., Саттаров T.P., Султанова А.Н., Иванова Е.В. Городище Уфа-II. Материалы раскопок 2006 года. Т. 1. — Уфа, 2007.
36. Мажитов Н.А., Сунгатов Ф.А., Сатаров T.P., Султанова А.Н. Городище Уфа-II. Материалы раскопок 2007 года. Т. 2. — Уфа, 2008.
37. Мажитов Н.А., Сунгатов Ф.А., Султанова А.Н., Исмагилов P.E., Бахшиева И^. Городище Уфа-II. Материалы раскопок 2008 года. — Уфа, 2009.
38. Мажитов Н.А., Султанова А.Н., Сунгатов Ф.А. О средневековом этапе истории города Уфы — столицы Башкортостана // Архивы Башкортостана. — Уфа, 2007. — № 1. — С. 24—23.
39. Псянчин А.В. Möns ET Urbis: Уральские горы и город Уфа в европейской средневековой картографической традиции // Архивы Башкортостана. — Уфа, 2007. — № 1. — С. 17—23.
40. Российская газета. — 2010. — 9 декабря.
41. Pоднов М.И. Уроки Любавского // Научное, педагогическое и просветительское наследие М.К. Любавского и актуальные проблемы социально-экономической и политической истории России и ее регионов. XVI—XX вв. — Уфа, 2010. — С. 31—32.
42. Иванов В.А. Путь Ахмеда ибн-Фадлана. — Уфа. 2010.
43. Путешествие ибн-Фадлана на реку Итиль. — М.: Мифи-Сервис, 1992.
44. Генинг В.Ф. Тураевский могильник V в. н.э. (захоронения военачальников) // Из археологии Волго-Камья. — Казань, 1976. — С. 55—108.
45. Халиков А.Х. Общие процессы в этногенезе башкир и татар Поволжья и Приуралья // Археология и этнография Башкирии. — Уфа, 1971. — Т. 4. — С. 30—37.
46. Халиков А.Х. Узловые проблемы средневековой археологии Среднего Поволжья и Прикамья // Проблемы средневековой археологии Урала и Поволжья. — Уфа, 1987.
47 Пастушенко И.Ю. Кушнаренковские материалы памятников бассейна реки Сылвы // Проблемы бакальской культуры. — Челябинск; Шадринск, 2008. — С. 142—146.
48. Иванов А.Г. Группы кушнаренковско-кара-якуповского населения между Камой и Вяткой // Проблемы бакальской культуры. — Челябинск; Шадринск, 2008. — С. 147—161.
49. Голдина Р.Д. Современное состояние изученности новолинской культуры в сылвенско-иренском поречье // Проблемы бакальской культуры. — Челябинск; Шадринск, 2008. — С. 115—141.
50. Халиков А.Х. Некоторые новые аспекты в этногенезе удмуртского народа // Новые исследования по этногенезу удмуртов. — Ижевск, 1989. — С. 43— 50.
51. Асфандияров А.З. Аулы мензелинских башкир. — Уфа, 2009.
52. Асылгужин P.P., Юсупов Ю.М., Салауши М. Западные башкиры. Политическая история и проблемы этнической идентификации. — Уфа, 2010.
53. Мажитов НА. Рецензия на книгу Chalikowa ЕА., Chalikow A.H. Altungaru an der Kama und im Ural (Das Jraberteld von Golshie Tigani). Budapest, 1981 // Советская археология. — 1985. — № 2. — С. 276—279.
54. Асфандияров А.З. История сел и деревень Башкортостана и сопредельных территорий. — Уфа, 2009.
55. «Горная власть» и башкиры в XVIII в. — Уфа, 2005.
56. Кулбахтин Н.М. Горнозаводская промышленность в Башкортостане XVIII в. — Уфа, 2000.
57. Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. — М., 2002.
58. К истории Зауральской торговли. Башкирия при начале русской колонизации // Пермская старина. — Пермь, 1900. — Вып. 8.
59. Кузеев Р.Г. Башкирские шежере. — Уфа, 1960.
60. Нуртдинов P., Гарифуллин Д. Гали Чокрый. 1828—1889. — Яр Чалы, 2004.
61. Кузеев Р.Г. К этнической истории башкир в конце I — начале II тысячелетия н.э. // Археология и этнография Башкирии. — Уфа, 1968. — Т. 3. — С. 242— 248.
62. Методические аспекты археологических и этнографических исследований в Западной Сибири. — Томск, 1981.
63. Проблемы этногенеза и этнической истории аборигенов Сибири. — Кемерово, 1986.
64. Методика археологических исследований Западной Сибири. — Омск, 2005.
65. Мажитов Н.А. Новые материалы о ранней истории башкир // Археология и этнография башкир. — Уфа, 1964. — Т. 2. — С. 148—157.
66. Башкорт хальгк ижады. Эпос. Т. 1. — Эфе, 1972.
67. Геродот. История. — Л., 1972.
68. Васильев В.Н., Савельев Н.С. Ранние дахи Южного Урала по письменным источникам. — Уфа, 1993.
69. Анохин А.В. Материалы по шаманству у алтайцев, собранные во время путешествий по Алтаю в 1910—1912 гг. по поручению Русского Комитета для изучения Средней Азии и Восточной Азии. — Л., 1924. — Т. 4., вып. 2.
Ключевые слова: древность, средневековье, племена, народы Урала, источники: археологические, письменные, фольклорные, объективность, искажения, коллективные обсуждения, задачи, проблемы археологических совещаний.
Key words: ancient times, the Middle Ages, tribes, the Urals peoples, archaeological, written, folklore sources, objectivism, misrepresentation, collective discussions, tasks, problems discussed at archaeological meetings.
ЗАБЛУЖДЕНИЕ ИЛИ ФАЛЬСИФИКАЦИЯ?
Книга А.М. Белавина, В.А. Иванова и Н.Б. Крыласовой «Угры Предуралья в древности и средневековье» (Уфа, 2009) посвящена систематизации и этнокультурной интерпретации материалов археологических памятников Предуралья и прилегающих регионов от эпохи поздней бронзы до средневековья (XIV—XV вв.). В ней утверждается, что на этой огромной территории на всем протяжении древности и средневековья жили угроязычные племена и, следовательно, все археологические культуры края оставлены ими. Проделанный критический анализ источниковой базы рецензируемой книги убедил автора настоящей статьи в том, что предложенная ими версия этнокультурной при-
надлежности средневековых археологических памятников Южного и Среднего Урала (Башкортостан, Челябинская, Курганская, Оренбургская области, а также юг Свердловской области, Пермского края, Удмуртии, восточная часть Татарстана) дана без учета сведений письменных источников о проживании здесь в ЬХ—ХУ вв. тюркоязычных башкир и потому является принципиально ошибочной. В освещении затронутых узловых вопросов этнокультурной истории в книге полностью обойдены существующие в науке альтернативные мнения других исследователей. Тенденциозный характер содержания книги очевиден.
Niya% e. Ma^hitov
IS IT A FALSE BELIEF OR FALSIFICATION?
The book "The Pre-Urals Ugric Peoples in Ancient and Medieval Times" by A.M. Belavin, V.A. Ivanov and N.B. Krylasova published in 2009 in Ufa is devoted to the systematization and ethnocultural interpretation of archaeological materials of the late Bronze and Middle ages (the 14th and 15th centuries) found in the Pre-Urals and adjoining regions. The authors claim that it was the Ugric speaking tribes that lived on this vast territory throughout the ancient and medieval times. Hence all the archaeological cultures were left by them. A critical analysis of the sources used in preparing the book has convinced the author of the article that the version of ethnocultural origin of medieval archaeological monuments found in the South and Mid-Urals (Bashkortostan, the Chelyabinsk, Kurgan regions, southern parts of the Sverdlovsk region, the Perm territory, Udmurtia and the eastern part of Tatarstan) is presented, written sources concerning the habitation of the Turkic speaking Bashkirs in the 9th to the 16th centuries here not having been taken into account. Therefore it is wrong. In considering the key issues of ethnocultural history alternative viewpoints of other researchers haven't been taken into account. The biased nature of the book is obvious.
К сведению читателей
Вышла книга:
Мажитов H.A., Султанова А.Н. История Башкортостана. Древность. Средневековье. — Уфа: Китап, 2010. — 496 с.: ил.
Работа посвящена актуальным проблемам этнополитической истории Башкортостана. Основное внимание уделено вопросам этнической преемственности современный башкир и древнего, средневекового населения края. Эта тема освещена на фоне широкого привлечения данный исторической этнографии, фольклора, языка башкир, а также письменных источников. Впервые авторы знакомят читателя с уникальными материалами недавно открытого средневекового города Башкорт V—XVI вв. — предшественника города Уфы на его территории.
Рассчитана на массового читателя, может служить пособием для студентов и учащихся старших классов.
НА Мажитов, А,Н. Султанова
история
БАШКОРТОСТАНА
ДУЕРНПСТО СГдаПЮВ&А
