CC BY
227
Шэй
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
М.А. ХАЗОВА
аспирант кафедры русской литературы XX -XXI веков и истории зарубежной литературы Орловского государственного университета Е-mail: hazova_2013@mail.ru Тел. 8 953 470 97 36
ЮРОДСТВО В ТВОРЧЕСТВЕ И.А. БУНИНА: К ВОПРОСУ О РЕАЛИЗАЦИИ ТЕМЫ БЕЗУМИЯ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ КОНЦА ХГХ - НАЧАЛА XX ВЕКА
Статья посвящена феномену юродства в изображении И.А. Бунина. Автор подчеркивает значимость поставленной темы для всего творчества писателя, пытающегося разобраться в проблемах России и всего русского народа. В связи с тем, что изображение юродивых обусловлено религиозно-нравственными исканиями писателя, статья также затрагивает проблему веры и безверия Бунина.
Ключевые слова: безумие, «живая жизнь», феномен юродства, христианская традиция, Бог живых и Бог мертвых.
Многие писатели XIX - начала XX века пытались разобраться в загадочной душе простого русского народа. В предреволюционные годы проблема русского народа и русской деревни звучит особенно остро. На рубеже веков автор пытается переосмыслить прошлое России и понять, что ждет ее в будущем. И. А. Бунин не склонен идеализировать русского человека, видя в нем не только простоту, мудрость, одухотворенность, но и косность, необразованность, жестокость и глупость.
Юродство как неотъемлемая часть русской старины и русского народа находит отражение во многих произведениях писателя, таких, как «Над городом» (1900), «Птицы небесные» (1909), «Деревня» (1909-1910), «Суходол» (1911), «Всходы новые» (1913), «Иоанн Рыдалец» (1913), «Аглая» (1916), «Исход» (1918), «Слава» (1924), «Божье древо» (1927), «Дурочка» (1940), «Полуденный жар» (1947) и др. В древнерусской литературе юродивые изображаются в христианской традиции, однако писатели XX века, в том числе и И. А. Бунин, переосмысливают феномен юродства.
В настоящее время существует ряд обстоятельных исследований, посвященных вопросам юродства и «блаженства» (И.А. Есаулов «Юродство и шутовство в русской литературе»[8], Н. И. Злыго стева ««Странный человек» в русской литературе»[9], С. Иванов «Похабство, буйство и блаженство»[10], И. Рынкова «Феномен юродства: проявления и особенности»^] и др.). Представление о юродивых как о безумных в русской литературе берет свое начало из житийной литературы и реализуется в соответствии с христианской средневековой традицией. Восточной церкви был известен широкий круг юродивых. Первым русским юродивым следует считать Исаакия Печерского, о котором рассказывается в Киево-Печерском патерике. Средневековые рус© М.А. Хазова
ские источники упоминают около пятидесяти имен отечественных юродивых; некоторые из них были канонизированы. К числу почитаемых русских юродивых относятся Авраамий Смоленский, Прокопий Устюжский, Максим Московский, Василий Блаженный Московский, Николай Псковский Салос, Михаил Клопский и другие. В их аскетическом подвиге отчетливо опознаются те черты, которые характерны для юродивых: внешнее безумие, дар прорицания, обличение грешников и т.д.
Впоследствии тема безумия стала одной из ключевых, знаковых тем для русской литературы. Образы юродивых встречаем у всех крупных авторов XIX века: в произведениях А. С. Пушкина (Николка из «Бориса Годунова», прототипом был Иван Большой Колпак), Ф.М. Достоевского (Семен Яковлевич в «Бесах», прототипом которого стал знаменитый юродивый Иван Яковлевич Корейша, Маркел и юродивая - мать Смердякова из «Братьев Карамазовых») и многих других. Важно отметить, что понятие «юродство» в светской литературе часто понимается не в его исходном значении, а переосмысливается авторами в соответствии со сверхзадачей произведения. Иногда юродство прямо приравнивается к святости и не имеет примеров буйства, дерзких поступков и агрессивного поведения, но сохраняет другие черты, которые говорят о героях как о юродивых.
Во многом изображение юродивых обусловлено религиозно-нравственными исканиями писателя. Вопрос веры и безверия Бунина - один из самых сложных вопросов в буниноведении и однозначно не решен до сих пор (И. В. Мотеюнайте[14], Р.М. Балановский[6], О.А. Бердникова[7], Т.А. Ко-шемчук[11], О. В. Лазарева[12]). Достоверно можно лишь отметить, что, будучи рожденным в эпоху крушения всех религиозных основ, Бунин пережи-
ФИЛОЛОГИЯ
вает кризис веры и на всем протяжении жизненного пути остается в сомнениях и духовных метаниях. Сомнению подвергает он и святой подвиг юродивого, сотни лет почитаемого русским народом. Не желая идеализировать, Бунин рассматривает их не столько с позиции вечного и духовного, сколько с позиции земного и реального. Среди многочисленных образов, созданных писателем, особое место занимают лжеюродивые, получившие резко негативную оценку Бунина.
При создании отрицательных образов (к которым можно отнести таких героев, как Макарка («Деревня»), Дроня, Кличина, Юшка из «Суходола». Мужик Борода, Кирюша Борисоглебский, Кирюша Тульский, Ксенофонт, Феодосий Хамовнический, Петруша Устюжский, Иван Степанович Лихачев, Ванюша Кувырок, Федя Золотарь, Данилушка Коломенский из «Славы») автор скрупулёзно выписывает все черты настоящего юродивого.
Все перечисленные выше юродивые Бунина так же, как и герои древнерусской литературы, не являются сумасшедшими в прямом смысле этого слова и добровольно надевают личину безумия. Однако мотивы, побуждающие на такой поступок истинного юродивого и юродивых Бунина, разнятся. Подлинный юродивый принимает на себя личину безумия, чтобы скрыть свою святость, уйти от мирской жизни и пострадать за Христа, в шутливой и парадоксальной форме духовно наставить мирского человека на истинный путь, путь к Богу, в то время как юродивые Бунина надевают маску с целью обогащения или насыщения плоти. Юродивыми становятся пьяницы, бывшие каторжники, воры, «провиненые монахи»[2, с. 178] или просто предприимчивые люди, решившие воспользоваться легковерностью русского народа.
Портретной характеристикой писатель подчеркивает близость своих героев юродивым - отказ от материальных благ, простота в обиходе и одежде. Так, Тихон Ильич впервые видит странника Макарку «в лаптях, скуфье и засаленном подряснике» [2, с. 50], «не в меру оборванным» [2, с. 176] предстает перед читателем и Дроня (хотя тот факт, что перед нами пьяница, наталкивает на мысль не о добровольном, а о вынужденном отказе от хорошей одежды). Благодаря страшному и пугающему виду («сальные волосы, босой, <...> в лохмотьях» [4, с. 166]), Федя Золотарь также приобретает уважение и почитание местных жителей. Многие из «блаженных» надевают на себя женскую юбку или рубаху, отращивают длинные волосы или стригут клоками с целью привлечь к себе внимание окружающих и прослыть за юродивых.
Особое значение мошенники придают мелким
деталям, несущим в себе тайный религиозный смысл или выбивающимся из нормы. Так, Мужик Борода подпоясывается «детским розовым поя-ском»[4, с. 165], Федя Золотарь носит «на голове железный таган ножками вверх»[4, с. 166] как символ царской короны, неотъемлемым атрибутом Макарки становится «высокая палка, выкрашенная медянкой, с крестом на верхнем конце и с копьем на нижнем»[2, с. 50]. Бунин с горечью показывает, что лишь один незначительный предмет обихода, например, таинственная сумочка «на серенькой под-девочке»^, с. 167] Кирюши Тульского, в которую, по словам ее обладателя, «смертному лучше и не заглядывать»[4, с. 167], способна породить в народе страх и поклонение.
Из древнерусской литературы известно, что истинные юродивые пренебрегали одеждой даже в самые жестокие морозы и пресекали любые попытки богатых или благочестивых людей позаботиться о них (рвали одежду или не принимали дар, затаптывали новые сапоги в грязь). И. Бунин показывает, с какой легкостью юродивые избавляются от рваной одежды сразу после того, как это становится им невыгодно. Макар, еще будучи странником, снимает с себя бродяжью одежду и с радостью идет в услужение к Тихону Ильичу в надежде легким трудом (а именно воровством) нажить себе капитал. Когда он снова появляется в доме своего благодетеля в качестве юродивого, у читателя не возникает сомнения, что перед ним человек, который не раз еще снимет подрясник и предаст крест ради еще большей выгоды. Кирюша Борисоглебский также с легкостью снимает нищенскую одежду, накопив достаточную сумму на приобретение собственного домика.
Пытаясь походить на истинных юродивых, герои Бунина перенимают и идею о странных поступках, заключающих в себе символический смысл. Так, Дроня, например, шел к дому с задумчивым видом и как бы случайно стукался головой в стену, после чего отскакивал с «радостным лицом», Федя Золотарь рылся каждый день в нечистотах, по причине чего народ готов был с радостью целовать его палку, Ксенофонт пил чай с лампадным маслом, а Ванюша Кувырок ходил колесом. Особенно прославились ненормальными действиями Данилушка Коломенский, бившийся в «буйнейшей пляске над гробом»[4, с. 170], и Кирюша Борисоглебский, на протяжении трех лет врывавшийся в церковь со страшным коровьим ревом. Разумеется, все эти странности невозможно объяснить с точки зрения христианского благочестия, хотя по закону жанра после смерти юродивого тайна неадекватных поступков должна быть раскрыта.
Все исследователи подвига юродства выделяют
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
такую черту, как дар предсказания, характерную и для героев И. Бунина. В древнерусской литературе способность предсказывать предоставляется юродивым, прошедшим аскетический путь и усмирившим не только свою плоть, но и гордыню. Такой человек ощущает себя гостем в этом мире и всеми помыслами обращается к христианским идеалам, к вечности. Находясь в пограничном состоянии, он приобщается к высшему божественному разуму, позволяющему раскрыть тайны не только мирского, но и потустороннего мира. В отличие от древнерусских авторов, Бунин иронизирует по поводу неожиданного появления потусторонних способностей у юродивых, показывая, что они связаны исключительно с жаждой наживы. Так, обыкновенный дворник, не имеющий никакого отношения к Богу и святости, становится юродивым и обретает дар предсказания: «Феодосию тоже однажды надоело быть обыкновенным дворником, и он тоже однажды разулся, возложил на себя вериги, то есть попросту собачьей цепью обмотался, прихватил в подручные некоего бродячего Петрушу и пошел пророчествовать»[4, с. 167]. После совершения кражи и последовавшего за ней позорного изгнания совершенно неожиданно дар обретает и Макарка, с легкостью предсказывая всем в округе смерть.
Для большей достоверности лжеюродивые следуют иносказательному принципу пророчества, когда странный жест, пословицы, поговорки, песни или не по ситуации сказанное слово приобретают сакральный смысл. Так, Кирюша Борисоглебский выбирает пророчество через жесты: «посует пальцем в кулак - к свадьбе, сложит крестом ручки - к покойнику»[4, с. 167]. Макарка вместе со своим слепым попутчиком, напевая старинные песни на древнем церковном языке, грозят всем грешникам Божьим судом и вечным огнем. Особое внимание Бунин обращает на искусственно созданный голос певцов, призванный внушать страх к неумолимому пророчеству юродивого: «Слепой, сумрачно шевеля поднятыми бровями, смело запивался мерзким гнусавым тенором. Макарка, остро блестя неподвижными глазами, гудел свирепым басом. Выходило что-то не в меру громкое, грубо-стройное, древнецерковное, властное и грозящее»[2, с. 51]. После окончания песни юродивый просит угощения, при этом, не доигрывая карающую роль до конца, выдает свое истинное лицо: «И вдруг оборвал (песню -М.Х.), - в лад со слепым, - крякнул и просто, своим обычным дерзким тоном, приказал: «Пожалуйте, купец, рюмочкой погреться»»[2, с. 51]. Обладая артистическими талантами и смекалкой, юродивый не ограничивается одним видом предсказания и наравне с песнями использует символические пред-
меты, получить которые означает верную смерть: дает в руки кусочек ладана, щепотку пыли или преподносит фотографию с изображением умершего человека.
Многие юродивые, объявляя себя предсказателями, не считают нужным играть роль, чтобы мошенничество не казалось столь явным, так как понимают непоколебимую веру русского народа в таинственное и непознанное. Мужика Бороду просят найти краденое, но, убедившись в его бессилии, выгоняют из дома, однако слава юродивого с тех пор упрочивается с каждым днем. Впоследствии он не считает нужным как-то пророчествовать или рассказывать что-либо божественное, так как уже то обстоятельство, что он выпивает много чая, убеждает людей в его святости. Юродивый Феодосий также уверен в своей безнаказанности, поэтому, в отличие от Макарки, делая предсказания, не стремится изменить голос или внешность. В отношении героя Бунин замечает: «Пророчествовал он крайне бездарно и, главное, вид имел самый не пророческий: обыкновенный лысый мужик лет сорока с превеселыми и нахальными глазами»[4, с. 167]. Сатирически Бунин изображает и предсказания Тимоши Кличинского из «Суходола». Все помыслы юродивого занимает удовлетворение плоти, о чем свидетельствует и портретная характеристика героя: «маленький, женоподобно-жирный, с большими грудями, с лицом косого младенца, одуревшего и задыхающегося от полноты...»[2, с. 177]. При входе в дом Тимоша придает лицу тревожное выражение («узенькие глазки его смотрели так, точно из воды выскочил он или спасся от неминуемой гибели»[2, с. 177]) после чего начинает пророчествовать, произнося всего одно слово:
- Бяда! - бормотал он, задыхаясь. - Бяда...[2, с. 177]
После исполнения этого ритуала, получив свое угощение, юродивый больше не видит смысла пророчествовать: «Его успокаивали, кормили, ждали от него чего-то. Но он молчал, сопел и жадно чав-кал»[2, с. 177]. Примечателен тот факт, что, не получив предсказания, барышня продолжает верить в святость юродивого и ждать его нового прихода.
В рассказе «Слава» И. А. Бунин высказывает мысль о причине, побудившей его изобразить лжеюродивых. Автор ставит своей целью не просто сатирически изобразить мошенников и лжецов, а выяснить природу этого явления. Критике подвергается весь русский народ, годами верующий в юродивых, темные силы и неумолимую волю рока: «. мы, русичи, исконные поклонники плутов и выродков и что эта наша истинно замечательная особенность, наша «бабская охота ко пророкам лживым»
ФИЛОЛОГИЯ
есть предмет, достойный величайшего внимания»[4, с. 168]. В связи с этим любопытно рассмотреть реакцию Тихона Ильича («Деревня») на пророчества Макарки. Умный, расчетливый герой с первого взгляда определил юродивого как «прожжённого»[2, с. 50] человека. Кроме того, зная предысторию его жизни, не мог стать легковерной жертвой. Однако, когда Макарка вручает ему картинку, предвещающую скорую гибель от грозы, Тихон Ильич «почувствовал внезапный холод под ложечкой»[2, с. 51-52] и на время «опешил»[2, с. 52].
Образы истинных юродивых возникают в произведениях «Всходы новые» (Вася), «Деревня» (Аким), «Исход» (Анюта), «Божье древо» (Дурочка). Всех этих героев сближает с истинными юродивыми безумие, хотя в данном случае сумасшествие -это не подвиг, не личина, надеваемая ради Христа, а действительно болезнь, от которой невозможно отказаться. Некоторые черты также позволяют рассматривать героев Бунина с точки зрения подвига юродивого. Так, автор замечает, что юродивый Вася, сын попа, имеет «блаженно-радостное»[3, с. 114] выражение лица. Странница Анюта из рассказа «Исход» совершает неадекватные поступки, непонятные мирскому человеку. Увидев работника, она высовывается в окошко, хлопает в ладоши и кричит что-то «тупо, косноязычно и восторжен-но»[4, с. 13]. В разговоре об умершем князе Анюта упоминает о смерти, обесценивающей все материальное, в том числе и деньги: «В голова себе много положил? Понял теперь, что у тебя в головах, глу-пый?»[4, с. 18]. Кроме того, героиня, в отличие от нормальных мирских людей, воспринимает смерть не как страдание и горе, а как великую радость, дарующую смертному покой и умиротворение. Аким также имеет черты, роднящие его с юродивым: взгляд дурачка, попеременно становящийся «ястре-биным»[2, с. 85] и пугающим, пренебрежение заботой о плоти (питается очень скудно, одет бедно), в некотором смысле и поклонение Богу (читает вечернюю молитву).
И все же, несмотря на перечисленные приметы истинных юродивых, писатель не только лишает своих героев ореола святости, но и осуждает за пьянство, жадность, жестокость и безнравственный образ жизни. Так, юродивый Вася, несмотря на божественный вид, оказывается пьяницей, а Аким
- грубым и недовольным жизнью человеком, за пятиалтынный продавшим право обладания собственной женой. Женщины-юродивые изображаются с точки зрения земной, а не божественной жизни. Дурочка из «Божьего древа» не только выходит замуж, что само по себе не характерно для юродивых, стремящихся отойти от мирской жизни и прийти к
Богу, но и, прожив в браке лишь несколько сезонов, уходит от мужа к вольной, легкой жизни, в которой любовники кормили ее «жамками»[4, с. 360], а не простой мужицкой пищей. Анюта также живет мирской жизнью и вместо любви к Богу через всю жизнь проносит любовь к князю. Примечательно, что в ее рассказе слышится ревность по отношению к сопернице и горечь от сознания своей убогости, помешавшей князю рассмотреть ее «ангельскую-архангельскую»[4, с. 18] душу. Кроме того, рассуждая о ничтожности денег и всего материального, юродивая в то же время сожалеет о том, что князь так и не одарил ее деньгами, которые смогли бы прикрыть ее наготу. Таким образом, автор обращает внимание на мирочувствование героев, основанное на тяготении к мирским соблазнам.
Среди всех юродивых И. А. Бунина можно выделить третью группу героев (Васька («Над городом»), Глаша («Полуденный жар»), Иоанн Рыдалец («Иоанн Рыдалец»)) действительно являющихся сумасшедшими, но не несущих своими образами резкой негативной окраски. Несмотря на то, что среди этих героев нет безнравственных и порочных личностей, всецело назвать их истинно юродивыми и положительными героями нельзя.
В экспозиции произведения «Над городом» объектом внимания рассказчика становятся дети, взбирающиеся на колокольню. Их взорам открывается великолепная панорама весеннего города. Глазами детей мы видим радостный и живой мир: «Хорошо глядеть на все это сверху - видеть у себя под ногами верхушку березы! С высоты все кажется красивее, меньше; двор после весенних дождей стал бел, опрятен, между его высохшими плитами пробивается первая травка, а верхушка березы закудрявилась легкими, прозрачными кружевами зелени, необыкновенно нежной и свежей. И как тепло! Выйдет солнце из-за облака - чувствуешь на лице горячую ласку света. Воробьи на березе задорно зачиликают в этом блеске ...»[1, с. 200]. Природа, так любовно, восторженно и поэтично изображенная писателем, становится символом жизни, гармонии, красоты, одухотворенности и божественности этого мира.
Появление юродивого, выполняющего, казалось бы, почтенную и важную миссию звонаря, диссонирует с общей картиной вселенской радости и вызывает у детей только жалость. В рассказе автор противопоставляет мир детей, принимающих Бога через любовь и красоту, и мир взрослых, не замечающих этой красоты, не умеющих оторваться от земных забот и приблизиться к высшему началу. Рассказчик, размышляя о сменяющихся поколениях, приходит к выводу, что никто из них так и не смог открыть той божественной радости, которой
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
прониклись дети: «А матери и отцы их, уже сгорбленные и пригнутые к земле страданиями и близостью смерти, плетутся с желтыми восковыми свечами в руках пред алтарь бога, который всегда казался им жестоким и карающим, требующим вечных покаянных слез и вздохов...»[1, с. 203] В конце рассказа повествователь мысленно взбирается на колокольню и забирает у юродивого, являющего собой символ мертвого мира, почетную миссию звонаря, чтобы рассказать миру о том, что «Бог не есть бог мертвых, но живых!»[1, с. 203]
В связи с этим важно рассмотреть понятие «живая жизнь», впервые встречающееся в «Записках из подполья» Ф.М. Достоевского. Для И.А. Бунина с этим выражением связано философское понимание категорий жизни и смерти. Осознавая важность данного понятия, Ю.В. Мальцев отводит в своей книге «Иван Бунин» целую главу для его трактовки. С одной стороны, исследователь обращает внимание на то, что «Бунину были знакомы упоение жизнью и жажда полноты бытия, но даже в минуты экстаза и счастья его никогда не покидало тревожное сознание неизбежности смерти и мука непостижимости смысла бытия»[13, с. 204]. В то же время, по мнению Мальцева, это утверждение не говорит об отрицании «живой жизни». Бунин действительно признает, что неизбежная смерть в конечном итоге побеждает «живую жизнь», и это закономерно, «ужасным ему кажется не преобладание страдания над радостью (эти чередования тени и света для него и есть жизнь), а утеря самой способности упиваться радостью и страдать, утеря их еще при жизни <.> или вместе с жизнью»[13, с. 218].
В соотношении с этим становится понятно, почему юродивая Глаша никогда не сможет в восприятии Бунина стать положительной героиней, несущей в мир духовный свет и божественную мудрость. Ее Бог - это также карающий Бог мертвых, заставляющий бояться бесов, а по полям вместо очарования природы видеть «страх и жар»[5, с. 331]. Карающими в рассказе выглядят даже ангелы, которых, по мысли юродивой, также нужно не только почитать, но и бояться: «. проснулась и вся трясусь, плачу, рыдаю, а на меня ангелы крыльями дуют со всех сторон, ничего не видать, темь, погреб, а я вижу, как они белеются, вихрем округ меня... У, дурак, дурак! - ласково и восторженно сказала она грубым голосом и захохотала диким, блаженным хохотом. - А ты говоришь: не бояться! Как же не бояться?»[5, с. 331] Символично, что во сне юродивую пытаются живой похоронить в поле архиереи и священники, и лишь случай спасает ее от верной гибели.
В рассказе «Иоанн Рыдалец» образ юродивого
выстроен по всем канонам древнерусской литературы. Во-первых, автор подчеркивает, что изначально герой мечтал отдать себя в услужение Богу, и лишь просьба родителей удержала его от этого шага. Однако и впоследствии жизнь свою он провел благочестиво, читая священное писание. В древнерусской литературе подчеркивается, что юродивым мог стать лишь святой человек, уже доказавший свое благочестие. Иоанн Рыдалец долгое время вел аскетическую жизнь и, лишь послужив Богу, смог стать юродивым, что еще раз подчеркивает святость героя. Традиционным является также одеяние юродивого: «Был он худой, жиленый, ходил в одной длинной рубахе из веретья, подпоясывался обрывком, за пазухой носил мышей, в руке - железный лом и ни летом, ни зимой не надевал ни шапки, ни обуви»[3, с. 129]. Из всех юродивых Бунина - это единственный герой, не побоявшийся выступать против самого князя и других высокопоставленных особ даже после жестоких экзекуций: «объявился странным, пошел по деревням, всюду с лаем и оскаленными зубами кидаясь на господ, на начальников и в слезах вопя: «Дай мне удовольствие!»[3, с. 129].
Важно отметить, что Бунин, перечисляя все заслуги юродивого, не ставил себе целью возвеличить героя. Писателя в большей степени интересует, что именно заставляет людей помнить о подвиге юродивого. В древнерусской литературе юродивый своими наставлениями и ненормальными поступками возвращал к Богу отступников. В «Иоанне Рыдальце» юродивого боятся и с благоговением и страхом слышат слова, которыми он когда-то повергал в ужас всю округу. Получается, что сам подвиг юродивого остался незамеченным и вместо возрождения души снова возродил Бога мертвых. Примечательно, что житие святого помнят лишь «старухи, доживающие свой долгий век в княжеской мертвой усадьбе»[3, с. 128]. Поведение корнета и дамы в трауре над могилой блаженного еще раз доказало, что неординарные поступки Иоанна Рыдальца не привели к возрождению душ. Подвиг юродивого не вызывает у корнета ответного чувства, однако возникает страх перед карающим юродивым. Дама останавливает свой взгляд на страшных словах пророка Михея, вызывающих в ее душе трепет и тоску. Бунин иронизирует по поводу сладких слез дамы, вызванных словами о неряшливости юродивого, посвятившего себя Богу: «И она сладко плачет, стоя на коленях, опершись одной рукой, в перчатке, на тонкий зонтик, а другой - голубой, прозрачной, в кольцах - прижимая к глазам батистовый платочек»[3, с. 130]. Таким образом, Иоанн Рыдалец так же, как и другие герои, становится символом Бога мертвых, так как, несмотря
ФИЛОЛОГИЯ
на свою святость, запомнился людям карающим пророком, призванным подвергнуть наказанию грешников.
Особняком в творчестве И. А. Бунина стоит рассказ «Птицы небесные», повествующий о юродивом, выделяющемся из общей массы.
Главный герой произведения также выписан в соответствии с христианской средневековой традицией, однако автор не следует строгому канону, по которому писались подобные образы в житийной литературе. Нищий Лука, встречающийся студенту на дороге, на первый взгляд, кажется ему шарлатаном и дурачком, желающим обогатиться за его счет, но при более близком знакомстве предстает перед ним мудрым и рассудительным человеком с чистой и светлой душой. Как и все юродивые, он крайне беден и довольствуется лишь «старым зипуниш-кой»[1, с. 341]. В то же время его характеризует аккуратность (вся одежда тщательно заплатана) и бережливость (имеет трое портков и рубахи). На вопрос студента о том, не мерзнет ли он в такой худой одежде, нищий, не жалуясь на свою судьбу, честно и прямо рассказывает, что без валенок он мерзнет, однако свою одежду считает справной. В отличие от истинного юродивого, он берет у студента деньги, но в то же время не проявляет к ним должной радости. Примечателен тот факт, что, несмотря на свою бедность и болезнь, Лука все же радуется жизни и, в отличие от традиционного юродивого, не спешит попасть в рай и даже сомневается в его существовании:
- В рай, значит, спешишь попасть? - сказал студент, трогая ухо и поворачиваясь от ветра.
- Зачем в рай? Это еще дело темное - не то есть он, рай-то, не то нет. А мне и тут не плохо[1, с. 343].
И действительно, он наслаждается всеми моментами счастья, что дает ему жизнь, не впадая в уныние и сохраняя спокойное выражение лица: любуется, например, дымом, поднимающимся из труб дома «в чистое зеленое небо ровными фиолетовыми столбами»[1, с. 340].
Такое отношение героя к жизни студенту кажется странным: с одной стороны, аскетическая жизнь старца, а с другой - сомнение в рае. И все же, по заверениям самого юродивого, он искренне верит в Бога. Ключом к пониманию смысла произведения является разговор о смерти и о птицах небесных (слова вынесены автором в название):
- Живешь, как птицы небесные?
- А что ж птицы небесные? Птицы - звери всякие, они, брат, о раях не думают, замерзнуть не боятся[1, с. 344].
Этот рассказ соотносится с рассказом «Над го-
родом», где также возникают образы птиц. Голуби являются в рассказе символом божественного мира живых, достигнуть их высоты - значит, приобрести крылья, прикоснуться к красоте и гармонии: «Птицы любят высоту, - и мы стремились к ней. Матери говорили, что мы растем, когда видим во сне, что летаем, - и на колокольне мы росли, чувствовали за своими плечами крылья...»[1, с. 201]. Исходя из этого Старец Лука, живущий, как «птицы небесные», является в творчестве И. А. Бунина единственным положительным героем среди юродивых, так как «не утрачивает способность упиваться радостью бытия и страдать»[13, с. 218], верит не в Бога мертвых, а в Бога живых.
Таким образом, тема безумия как «юродства» частотна в творчестве И.А. Бунина, что связано с попыткой писателя через осмысление прошлого приблизиться к пониманию настоящего и будущего России. При изображении юродивых автор лишь частично идет вслед за христианской традицией, во многом переосмысливая ее. Герои обладают чертами, характерными для истинных юродивых, однако, обобщая все вышесказанное, можно прийти к выводу о том, что понимание истинной святости и истинного юродства И.А. Буниным не совпадает с религиозными представлениями церкви. В произведениях писателя можно выделить несколько типов юродивых: 1.) Во-первых, лжепророков и мошенников, обогащающихся за счет легковерности русского народа; 2.) Во-вторых, действительно безумных героев, имеющих некоторые схожие черты с традиционными юродивыми, однако порочных в своей основе и потому осуждаемых автором, 3.) В-третьих, действительно юродивых, не имеющих каких-либо пороков и даже отвечающих стандартам, по которым строился образ в древнерусской литературе, и все же в сознании автора приобретающих отрицательную оценку, так как являются символом мертвого, а не живого мира. С позиции Бунина, люди в поклонении перед Богом мертвых забывают о Боге живых, подарившем уже в этом мире красоту, гармонию и счастье. В связи с этим юродивые, не принимающие «живую жизнь», становятся карателями и не выполняют своего главного предназначения - преображать души людей. Особняком в системе образов юродивых стоит герой из рассказа «Птицы небесные», лишь частично сохраняющий схожесть с традиционными юродивыми, так как несмотря на то, что ведет аскетичный образ жизни, не ставит своей целью попасть в потусторонний мир и наслаждается радостями земного одухотворенного и прекрасного мира живых, а не мертвых.
———UT<I УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
Библиографический список
1. Бунин И.А. Собр. соч.: В 9-ти т. Т.2. М.: Художественная литература, 1965. 527с.
2. Бунин И.А. Собр. соч.: В 9-ти т. Т.3. М.: Художественная литература, 1965. 503с.
3. Бунин И.А. Собр. соч.: В 9-ти т. Т.4. М.: Художественная литература, 1966. 499с.
4. Бунин И.А. Собр. соч.: В 9-ти т. Т.5. М.: Художественная литература, 1966. 543с.
5. Бунин И.А. Собр. соч.: В 9-ти т. Т.7. М.: Художественная литература, 1966. 399с.
6. Балановский Р.М. Религиозно-философские искания И. Бунина в цикле путевых поэм «Тень птицы»// Орловский текст российской словесности: творческое наследие И.А. Бунина. Орел, 2010. Вып.2. С. 39 - 44.
7. Бердникова О.А. Путь к Назарету (евангельские мотивы в поэзии и прозе И.А. Бунина). Орловский текст российской словесности: творческое наследие И.А. Бунина. Орел, 2010. Вып.2. С. 5 - 11.
8. Есаулов И.А. Юродство и шутовство в русской литературе. Литературное обозрение. 1998. №3. С.108- 112.
9. Злыгостева Н.И. «Странный человек» в русской литературе.Литература в школе. 1990. №6. С. 29 - 35.
10. Иванов С. Похабство, буйство и блаженство. Родина. 1996. №1. С. 101 - 105.
11. Кошемчук Т.А. Русская литература в православном контексте. СПб.: Наука, 2009. 278с.
12. Лазарева О.В. И.А. Бунин и И.Г. Прыжов: проблема восприятия юродства (на материале рассказа «Слава»)// Творческое наследие И.А. Бунина: традиции и новаторство. Материалы международной научной кон -ференции, посвященной 135-летию со дня рождения И.А. Бунина. 22-24 сентября 2005 года. Орел: ПФ Картуш, 2005. С. 53 - 57.
13. Мальцев Ю.В. Иван Бунин. 1870-1953. М: Посев, 1994. 432с.
14. Мотеюнайте И.В. Восприятие юродства русской литературой XIX- XX вв. Автореферат. ... д.ф.н.
- Великий Новгород, 2007// [Электронный ресурс]:[сайт].Режим доступа: http://www.dissercat.com/content/ vospriyatie-yurodstva-russkoi-literaturoi-xix-xx-vv, свободный. - Загл. с экрана.
15. Рынкова И. Феномен юродства: проявления и особенности// Народное творчество. 2006. №4. С. 12 - 14.
M.A. KHAZOVA FEEBLE-MINDEDNESS IN BUNIN’S WORKS: TO THE QUESTION OF MADNESS THEME REALIZATION IN RUSSIAN LITERATURE OF THE LATE XIX - EARLY XX CENTURY
The article is devoted to the phenomenon of feeble-mindedness, depicted by I.A. Bunin. The author underlines importance of this theme for all Bunin’s works, where the writer tries to understand problems in Russia and problems of the whole Russian nation. As the representation of the “God’s fools” is connected with writer’s religio-moral search, the article also touches upon the problem of Bunin’s faith and lack offaith.
Key words: madness, «live life», phenomenon of feeble-mindedness, Christian tradition, god of the living and of the dead’s.
