CC BY
183
УДК 821.161.1
ПРОБЛЕМА ЮРОДСТВА И ЛЖЕЮРОДСТВА В МАЛОЙ ПРОЗЕ И.А. БУНИНА
© Ольга Геннадьевна Талалаева
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Россия, аспирант кафедры истории русской литературы, e-mail: [email protected]
В статье рассмотрен феномен юродства как особая черта национальной духовной культуры и русской прозы первой трети ХХ в. В рассказах «Чаша жизни», «Иоанн Рыдалец», «Слава» И.А. Бунина проанализированы образы и художественные функции героев-юродивых, выявлены истоки и причины возникновения лжеюродства.
Ключевые слова: малая проза И.А. Бунина; феномен юродства; лжеюродство.
Феномен юродства как особая черта национальной духовной культуры всегда привлекал к себе пристальное внимание ученых и писателей. Это явление стало предметом исследования многих гуманитарных наук (философии, культурологии, теологии, литературоведения). К теме юродства неоднократно обращались русские писатели: Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, Н.С. Лесков, А.М. Ремизов, И.С. Шмелев, Е.И. Замятин, А.П. Платонов.
В России юродство воспринималось как полноправный подвижнический путь к святости, пророческое служение. Расцвет русского юродства пришелся на XIV в. Но, несмотря на гонения со стороны Церкви и Власти, популярность этого явления сохранялась вплоть до начала XX в. Это объясняется, прежде всего, тем, что юродство представляет собой одну из форм безнаказанной критики общества и его устоев. Следует различать юродство природное (не напускное) и юродство притворное, когда человек сознательно выбирает такой путь ради Христа. Отдельно стоит понятие лжеюродства. Проблема лже-юродства заключается в том, что не всегда
человек оказывается в состоянии различить кто перед ним: лицедей или святой.
Юродивый обладает целым рядом признаков-привилегий, выделяющих его из толпы: неадекватным поведением (безумием), характеризующимся странными телодвижениями, криками, руганью; несвязной речью, невнятным бормотанием; своеобразным
внешним видом (небрежностью, минимумом одежды на себе или просто наготой, странными предметами в руках и карманах).
Исследователь феномена философ Г. Федотов выделил следующие моменты подвига юродства:
«1. Аскетическое попрание тщеславия, всегда опасного для монашеской аскезы. В этом смысле юродство есть притворное безумие или безнравственность с целью поношения от людей.
2. Выявление противоречия между глубинной христианской правдой и поверхностным здравым смыслом и моральным законом с целью посмеяния миру.
3. Служение миру в своеобразной проповеди, которая совершается не словом и не делом, а силой Духа, духовной властью личности, нередко облеченной пророчеством» [1].
Только первая и третья составляющие юродства, по представлению Г. Федотова, являются подвигом. Служение миру возможно лишь при тесном контакте с людьми. Близость к народу юродивыми достигается заимствованиями поведенческой модели из фольклора, об этом писал еще А.М. Панченко в своей работе «Юродивые на Руси» [2]. В доказательство он привел сравнение с известным героем русских сказок Иванушкой-дурачком, который оказывается умнее всех, поскольку мудрость его скрыта, притворна, а глупость имеет тайный смысл. Актерское мастерство юродивых доходит до высшей точки развития, они живут этой ролью. И вместе с тем облик юродивого амбивалентен, он подстраивается под окружающее его общество.
В христианстве юродство - это, прежде всего, духовное юродство, в котором заключается отказ от мира и материальных благ ради Христа и необходимость страдать подобно ему. Одной из известных библейских цитат, определяющих суть этого феномена, является высказывание из Первого послания апостола Павла к коринфянам: «Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии» (1 Кор. 4:10). В православной церкви существует традиция канонизации юродивых, о многочисленных совершенных ими чудесах можно узнать в житиях и воспоминаниях современников.
С течением времени юродство теряет тот смысл, который был присущ ему в период расцвета, попадая под влияние литературы, оно начинает выполнять новые функции, помогающие решить поставленные писателем задачи. В прозе начала XX века феномен юродства выполнял художественно-философскую, психологическую и культурологическую функции. Подтверждение этого факта можно найти в творчестве Б. А. Пильняка, А.П. Платонова, Б.К. Зайцева.
Начало ХХ в. в России характеризовалось многими сложными процессами в политической, социальной, духовной сферах общества. Это время резко обозначило ряд проблем и противоречий, разрешить которые попытались в свою очередь и люди из творческой среды писателей, выбрав инструментом юродивого героя - носителя национальной психологии. Этот персонаж укладывался
в сложный социально-культурный контекст эпохи. И.А. Бунин не стал здесь исключением.
Писатель обратился к явлению юродства как к одной из составляющих русской души, пытающейся разрешить вечные человеческие проблемы. В прозе Бунина сформировался особый тип героев - юродивых. Тип такого героя важен в понимании духовно-философских поисков И.А. Бунина. Информационной опорой для создания подобных персонажей, без сомнения, послужило посещение писателем большого количества монастырей, церквей и особо чтимых в народе святынь, в которых в сложный период своей жизни и страны он черпал духовные силы. В дневнике И. А. Бунина можно найти многочисленные записи о храмах Москвы. В 1895 г. писатель создал рассказ «Святые горы», повествующий о времени, проведенном автором в одном из древнейших монастырей России -Святогорском Успенском монастыре. Особое место в творчестве И. А. Бунина занимает цикл «Странствия» (1930), который состоит из небольших по объему путевых заметок-откровений о разных уголках православной Руси. При совершении паломничества И. А. Бунин видел множество странников и юродивых, образы которых нашли яркое художественное воплощение в этих рассказах.
Герои И.А. Бунина имеют свой характер и свои отличительные черты, таков юродивый Яша из рассказа «Чаша жизни» (1913). Юродивый в этом рассказе И. А. Бунина выступает на заднем плане и его появление обусловлено сюжетным замыслом автора и действиями других героев. Первоначально рассказ назывался «Дом», впоследствии писатель изменил его на «Чашу жизни». Главная идея рассказа - это повествование о бесцельно прожитой жизни, о том, как герои понапрасну растратили все лучшее, данное им от Бога. Юродивый выступает своеобразным доказательством бесполезности их существования.
Облик и место обитания Яши детально обрисованы писателем: «Он был небольшой, тощий, - ему было уже лет восемьдесят, - в длинном халатике, подпоясанном веревкой, в алой бархатной шапочке, надетой набекрень. Усы, бородку он выстригал - они торчали у него колючими серыми пучками возле глубоко запавших пепельных губок. Глазки у
него были хитрые-прехитрые» [3]. Этот герой отнюдь не главный, но именно он подводит итог произведению, связывает, словно щепочки, которые он дает одной из героинь, жизни персонажей: отца Кира, Горизонтова, Селихова и его жену. Бунин особо обращает внимание в облике Яши не на безумие, а на его хитрые-прехитрые глазки. Как было ранее сказано, юродивый - это актер, и Яша, играя свою роль, подчеркивает простую истину о бесцельно прожитой жизни героев, растраченной по пустякам. Отец Кир, поражавший всех ученостью и своей непомерной строгостью - спился. Селихов прославился беспощадным ростовщичеством и умер в толпе. Ничего не приобрел и Горизонтов, готовый продать свое тело, будучи живым. Александра Васильевна, бывшая ранее молодой и красивой, как Афродита, окруженная поклонниками, превратилась в одинокое и несчастное, запуганное мужем существо, которое умерло задавленное лошадью.
Основой для рассказа явились переложенные в прозу будни городка Ефремова, в котором, как и в каждом провинциальном городке, текла своя пресная жизнь, где прожитый день - копия предыдущего. Бунин, вспоминая о создании «Чаши жизни», говорил: «А главное, отчего написалось все это, было впечатление от улицы в Ефремове. Представь песчаную широкую улицу, на полугоре, мещанские дома, жара, томление и безнадежность... От одного этого ощущения, мне кажется, и вышла «Чаша жизни» [4]. Лишь Яша выбивается из общей массы жителей городка. Прототипом юродивого послужил для писателя Иван Яковлевич Кирша. В «Грасском дневнике» Г. Кузнецова ярко передала слова Бунина об этом человеке: «Его вся Россия знала. Был такой в Москве. Лежал в больнице и дробил кирпичом стекло. <...> И вот валил туда валом народ, поклонницы заваливали его апельсинами, а он жевал их, выплевывал прямо в поклонницу, -в какую попадет, та считает себя особенно отмеченной и счастливой» [4]. Но Яша из «Чаши жизни» - не единственный образ юродивого в творчестве И. А. Бунина.
В рассказе «Иоанн Рыдалец» (1913) юродивый Иван Емельянов Рябининов является уже главным героем. Произведение получило высокую оценку современников. Один из «деревенских» писателей В. Муй-
жель в личной переписке с В.С. Миролюбо-вым поделился впечатлениями о прочитанном: «Прислал мне давеча книгу Бунин -«Иоанна Рыдальца» - подлиннейшее искусство, тонкое, умное, вдохновенное!» [5]. Представляется, что высокая оценка современников обусловлена, прежде всего, тем, что И. А. Бунин в своем произведении попытался изучить и разглядеть те особенности русского характера, которые могли послужить причинами для превращения обычного человека в юродивого.
Действие рассказа происходит в селе с говорящим названием Грешное. В рассказе противопоставлены друг другу Рябининов, прозванный Иоанном Рыдальцем, и князь. И.А. Бунин выступил в роли биографа, представив жизнь Рябининова до принятия подвига юродства, он четко обозначил обстоятельства, побудившие его к этому. Жизнь Рыдальца сложилась тяжело: сначала по воле князя всю семью выселили с привычного места, затем Ване, мечтающему о служении Богу, пришлось смириться с желанием отца и жениться. После принятия на себя подвига юродства Рыдалец долгое время сидел на цепи в избе отца, пока не сбежал и не стал скитаться по деревням. О своем герое - Иоанне Рыдальце автор говорил, что тот весь выдуман, в отличие от рассмотренного выше Яши из «Чаши жизни».
Таким образом, можно сделать вывод о том, что обращение И.А. Бунина к феномену юродства не случайно, подобная поведенческая модель открывает новые возможности для раскрытия характера персонажа, с помощью таких героев писатель выражал свое мнение о положении в стране, его Иван Ря-бининов несет в себе идею протеста против власти. В станции Грешное И.А. Бунин увидел всю Россию, в страданиях Рыдальца -страдания всех людей, угнетенных властью. Иоанн Рыдалец говорит словами пророка Михея Морасфитянина: «Буду, буду ходить, как ограбленный, буду вопить, как штраусы!» [3, с. 128]. Как известно из Библии, пророк Михей первый предсказал гибель Иудеи из-за греховного поведения господствующей власти. Бунин вложил в своего героя неприятие существующей обстановки в России. Представляется, что привлечение библейского текста в данном случае обусловлено яркостью фигуры пророка и его изречений. Писа-
тель противопоставил князю странного человека, его мужицкую святость, исходящую из корней дикой Руси. Бунин подчеркнул бесполезность требований Рыдальца, не могущего противопоставить князю ничего, кроме странного поведения. Юродивого не пугает физическая расправа, и он изо дня в день добивается «удовольствия».
Неожиданно представлен писателем финал рассказа, в котором князь требует, чтобы его погребли рядом с Рыдальцем. На могиле вельможи выбиты слова из покаянного псалма Давида, занимающего особое место среди псалмов. Написанный после всех прегрешений Давида, 50 псалом передает сильный душевный настрой автора, именно поэтому И.А. Бунин упомянул его в заключении рассказа. В ходе повествования можно узнать, что такое желание князя обусловлено примирением с Богом и людьми перед смертью. Стремление к примирению с обществом и властью в реальной жизни, желание обрести покой, вот, пожалуй, и есть то, чего хотел и сам И. А. Бунин.
Особняком в творчестве писателя стоят образы лжеюродивых. Личная авторская интерпретация этого феномена позволяет увидеть переход от традиционного понятия и изображения юродства, к частному, трансформированному, переосмысленному И. А. Буниным, такому, как лжеюродство. В рассказе «Слава» (1924) писатель сконцентрировался на изображении юродивых героев. Главным отличием этих персонажей от канонических юродивых является десакрализация поведения, их поступки лишены тайного смысла. В таком случае исчезает святость героя, остается лишь смеховое начало, роль скомороха. О лжеюродивых в рассказах И. А. Бунина, искавших не Бога, а своей похоти, писал И. Ильин: «С нещадной точностью показывает их Бунин, целой вереницей: обжорства ради юродивый, чая ради, блуда ради и еще иные, хуже и ниже... И при этом — все люди различной сознательности, вменяемости и духовного уровня» [6]. Такое юродство начинает выполнять иную функцию, это уже не выражение божьей истины, а стремление наживы. Для выполнения новой функции на первый план выдвигается актерское мастерство, и чем искуснее владеет им лжеюродивый, тем правдоподобнее он выглядит, и, следовательно, увеличивает шанс для дости-
жения той или иной цели. Потребительское отношение к жизни новых юродивых усиливает шутовскую сторону. Но вместе с тем нельзя путать два понятия - шутовство и юродство: «Шут лечит пороки смехом, юродивый провоцирует к смеху аудиторию, перед которой разыгрывает свой спектакль. Этот «спектакль одного актера» по внешним признакам действительно смешон, но смеяться над ним могут только грешники (сам смех греховен), не понимающие сокровенного, «душеспасительного» смысла юродства. Рыдать над смешным - вот благой эффект, к которому стремится юродивый» [7]. Необходимо подчеркнуть, что юродство всегда находилось на особом положении в понимании православной церкви, порой граничило с ересью.
Некоторое сходство юродства и шутовства, их связь со смеховой культурой было замечено М.М. Бахтиным, Д.С. Лихачевым, А.М. Панченко. В работе «Смех как зрелище» А.М. Панченко говорил о том, что всякое людное место являлось для юродивого сценической площадкой [7]. Именно театральность роднит шута и юродивого, обязательное условие для реализации спектакля -зрители.
Рассматривая функции шута и функции юродивого, можно привести высказывание М. М. Бахтина, который рассуждал о роли шута и дурака следующим образом: «Само бытие этих фигур имеет не прямое, а переносное значение: самая наружность их, все, что они делают и говорят, имеет не прямое и непосредственное значение, а переносное, иногда обратное, их нельзя понимать буквально, они не есть то, чем они являются; в-третьих, наконец, - и это опять вытекает из предшествующего, - их бытие является отражением какого-то другого бытия, притом не прямым отражением. Это - лицедеи жизни, их бытие совпадает с их ролью, и вне этой роли они вообще не существуют» [8]. Представляется, что это высказывание применимо и к понятию юродивого. Как уже отмечалось, шут, прежде всего, приближен к лжеюродивому, поскольку поведение обоих десакрализовано.
В рассказе «Слава» писателем изображен целый ряд лжеюродивых. В рассказе присутствуют, по-своему гениальные, народные антиидеалы, которые отрицают для себя
юродство как форму религиозного подвижничества. Рассказ «Слава» имеет рамочную композицию, состоящую из зарисовок-миниатюр образов блаженных. Невидимый рассказчик повествует слушателю о разного рода юродах: «...Я же и хотел сказать, сколь много среди наших знаменитостей было и есть плутов и выродков, а во-вторых, должен напомнить вам, что цель моя заключалась вовсе не в том, чтобы их обличать: я вел совсем к другому, к тому, что мы, русичи, исконные поклонники плутов и выродков и что эта наша истинно замечательная особенность, наша «бабская охота ко пророкам лживым» есть предмет, достойный величайшего внимания» [3, т. 5, с. 169]. И.А. Бунин подчеркнул национальные черты русского человека: видение сокровенного там, где его нет, чрезмерную доверчивость и беззащитность перед ложью. Русский человек, убежденный заверениями какого-нибудь псевдосвятого, совершить какие-либо действия для своего будущего благополучия, готов отдать последнее, что у него есть. Герои «Славы» и есть те люди, которые идут путем обмана.
Все герои, описанные в рассказе, происходят из народа: Кирюша Борисоглебский -мужик из большого торгового села, Феодосий Хамовнический - обыкновенный дворник, Иван Степанович Лихачев - извозчик. Все они были не богаты, и решили, по словам рассказчика, достичь славы и упрочить свое материальное положение путем лже-юродствования.
Бунин изобразил целую галерею таких лиц, все они кардинально отличаются от Иоанна Рыдальца не только поведением, но и мотивами, которые стали решающими для избрания подобной жизни. Гонимые жаждой наживы и материального обогащения герои Бунина подаются в блаженные. Писатель намеренно разоблачает их в ходе повествования, обнаруживает истинную личину: «А Кирюша как прикинулся на Троицу коровой, так и остался на целых три года. <...> А на четвертый год подсчитал однажды выручку, увидал, что капиталец составился уже кругленький, и восвояси. А там домик себе построил, палисадничек с мальвами завел, ну и прочее тому подобное» [3, т. 5, с. 167]. Раскрыв подлинную наружность своих героев, Бунин усилил степень обмана окружающих, легкость, с которой это делают юродивые.
Люди рады обманываться, они не замечают всей потешности ситуации: «Феодосию тоже однажды надоело быть обыкновенным дворником, и он тоже однажды разулся, возложил на себя вериги, то есть попросту собачьей цепью обмотался, прихватил в подручные некоего бродячего Петрушу и пошел пророчествовать. <...> Пророчествовал он крайне бездарно и, главное, вид имел самый не пророческий: обыкновенный лысый мужик лет сорока с превеселыми и нахальными глазами» [3, т. 5, с. 167]. Писатель выразил пародию на юродство, в этом случае вполне уместно говорить о религиозном шутовстве. Исследователь А.В. Голозубов в статье «Религиозное шутовство и его компоненты» отмечает, что «юродство является частным случаем религиозного шутовства.» [9]. Трудно согласиться с точкой зрения А.В. Голозубова (образ шута ведь не несет в себе божественного, пророческого начала, у него иные функции, а потому нельзя однозначно говорить о равенстве его с юродивым), но, тем не менее, она представляется нам интересной по отношению к лжеюродивым. Представляется, что именно лжеюродство будет являться частным случаем религиозного шутовства, как десакрализованное явление, как пародия на форму святости.
Бунинских лжеюродивых роднит с шутом целый ряд характерных черт. Одним из главных признаков схожести можно признать лжепророчество, неприкрытое неумелое дурачество, сопровождаемое поступками, лишенными сакрального смысла, которое, тем не менее, оправдывается окружающими и поощряется: «Думаете, не может же быть, чтобы двадцать лет почитали, как икону, только за то, что может человек ведерный самовар охолостить? <...> Вероятно, хоть изредка чем-нибудь себя иным проявляет. Ну, например, врет что-нибудь божественное, хоть из приличия дурачит. Да нет же, ничего подобного! Только пьет и стяжает славу!» [3, т. 5, с. 166].
Также к возможным признакам родства между понятиями шута и лжеюродивого следует отнести потребность в театральном костюме, специальную атрибутику, которая опять же лишена тайного значения и несет в себе смеховое начало. Если у шута обязательные элементы в одежде, которые нацелены на то, чтобы рассмешить зрителей, -
это колпак с бубенчиками, шутовской жезл, потешный наряд, то и у героев И.А. Бунина можно обнаружить сходные одежды и шутовской облик в целом. Федя Золотарь пятнадцать лет ходит по улицам: «сальные волосы, босой, весь, конечно, в лохмотьях, на голове железный таган ножками вверх, -царская корона» [3, т. 5, с. 166]. Как можно заметить, и жезл, и корона являются элементами царского облачения. Можно сделать вывод о том, что обращение во лжеюродство, как и в шутовство наступает с переодеванием: «Окромсал в один прекрасный день голову клоками, разулся, надел женскую юбку, взял в руку лом и отличился в город» [3, т. 5, с. 166]. Надев маску юродства, герои становятся актерами. Бунин использует гротеск для создания комического эффекта. Феодосий Хамовнический, отправляясь на путь мученичества, обматывает себя собачьей цепью, заменяя ей вериги, а Мужик Борода, который в состоянии выпить ведерный самовар, подпоясывается детским розовым кушаком. Извозчик Иван Степанович Лихачев надевает костюм священнослужителя: «с козел слез и преобразился в бродячего наставника святой жизни. Надел подрясник, бархатную скуфеечку - и пошел» [3, т. 5, с. 168].
Исследователь Т. И. Скрипникова, рассуждая о русской потребности в праздниках и особенном участии в них юродивых в творчестве И.А. Бунина, отметила, что «в лжеюродстве и проявилась, по мнению писателя, особая, «артистическая» природа русского человека.» [10]. Из приведенных выше аргументов можно сделать вывод о том, что и у шутов, и у юродивых налицо было наличие костюмов, а также ими исполнялись отрепетированные роли, следовательно, все они нуждаются в зрителях. Именно зрители, публика могли оценить актерское мастерство и наградить, что являлось для каждого особенной заслугой. Стремление нажиться побуждало к странным поступкам: к распитию чая с лампадным маслом, к перерождению в корову, к нелепому пророчествованию, но вместе с этим у бунинских героев, увлеченных игрой, ни на миг не пропадает главная цель: «Говорит с пошлейшим красноречием, читает самые избитые нотации, а сам, конечно, зорко посматривает, сколько именно пятаков сердобольная дура из платочка развязывает» [3, т. 5, с. 169]. Лжеюродивые выби-
рают самые людные места, в которых представление принесет хорошую прибыль: церковь по большим праздникам, похороны, шатание по городу, дома мещанок и купчих.
Мотивация шутов и юродивых крайне неоднозначна. Жажда наживы переплеталась с желанием манипулировать людьми, с желанием определенной моральной победы над толпой.
Шут и лжеюродивый добиваются одной цели: выставить себя дураком, но оправдана она будет лишь в том случае, если за унижением последует денежное вознаграждение. Своих героев писатель называл людьми гениальными. Гениальность их объясняется умением увлечь толпу через собственное унижение для достижения своей цели. И.А. Бунин именует это явление первобытностью, зоологической цельностью, которой не встретишь нигде больше, кроме как в России: «Здесь вы тоже должны представить себе нечто совершенно из ряда вон выходящее в смысле цельности ходячей ненасытной утробы, ее зоологической устремленности исключительно к одной цели - к лапше, к арбузу, к канареечкам, к лапушкам» [3, т. 5, с. 168]. Всех героев рассказа «Слава» отличает юродство не ради Христа, а ради своей цели. И. Ильин справедливо говорил о «соблазнительности» юродивых И.А. Бунина, подчеркивал: «Это все люди голодного инстинкта, лентяи, дерзкие попрошайки, свирепые промышленники... Именно в этой связи осмысливается многое в изображении православия и у самого Бунина» [6, с. 262]. И если само понятие юродства у писателя напрямую соотносится с понятием святости, мученичества, то лжеюродство граничит с шутовским началом, и потому, подразумевая его как противоположность истинному подвижническому пути, возможно, употреблять понятие религиозного шутовства.
Представляется, что противоречивость героев И. А. Бунина связана с кризисными умонастроениями времени, т. к. именно юродивые обозначают конфликт между видимым и существующим, обличая человеческие пороки и отражая настроения общества. Вследствие этого феномен юродства рассматривался И. А. Буниным не только в религиозном, сакральном, но и в социальном аспекте. Поэтому проблема юродства в его творчестве тесно связана с вопросами лжеюродства, ко-
торое высвечивало духовные изъяны современной художнику эпохи. Юродство и лже-юродство И. А. Бунин выразил с помощью особой поведенческой модели национально выраженных типов героев, воплотивших в себе противоречия своего времени.
1. Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М., 1990. С. 200.
2. Панченко А.М. Русская история и культура. СПб., 1999.
3. Бунин И.А. Собр. соч.: в 9 т. М., 1966. Т. 6. С. 215.
4. Кузнецова Г.Н. Грасский дневник // Элек-
тронная библиотека LITRU [сайт]. [2010]. URL: http://www.litru.ru/?book=6183 8.html
(дата обращения: 23.11.2010).
5. Письмо В. Муйжеля к В.С. Миролюбову // Отдел рукописей ИРЛИ РАН. Ф. 185. № 819.
6. Ильин И.А. Собр. соч.: в 10 т. М., 1996. Т. 10. С. 292.
7. Лихачев Д.С., Панченко А.М., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. Л., 1984. С. 80.
8. Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М., 1986. С. 195.
9. Голозубов А.В. Религиозное шутовство и его компоненты // Грани. 2009. № 4. С. 62.
10. Скрипникова Т.И. Русская потребность праздника в «крестьянских» рассказах И.А. Бунина 1910-х годов // Вестник ВГУ. Серия Филология. Журналистика. 2007. № 1. С. 99.
Поступила в редакцию 28.12.2010 г.
UDC 821.161.1
PROBLEM OF FOOLISHNESS FOR CHRIST AND PSEUDO- FOOLISHNESS FOR CHRIST IN I. A. BUNIN’S STORIES
Olga Gennadyevna Talalaeva, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russia, Post-graduate Student of History of Russian Literature Department, e-mail: [email protected]
In the article the phenomenon of foolishness for Christ is considered as a special line of national spiritual culture and Russian prose of the first-third of 20th century. In I.A. Bunin's stories “A Life Bowl”, “Ivan Rydalets”, “Glory” the images and art functions of heroes-yurodivies are analyzed, the sources and the occurrence reasons of behaving like a yurodivy are revealed.
Key words: I.A. Bunina's small prose; phenomenon of foolishness for Christ; pseudo-foolishness for Christ.
