CC BY
23
Е
ЯЗЫКОВЫЕ СРЕДСТВА ВЫРАЖЕНИЯ МНОГОМЕРНОСТИ ЧУВСТВЕННОГО ВОСПРИЯТИЯ МИРА В ФИКЦИОНАЛЬНОМ ПРОСТРАНСТВЕ РОМАНТИЧЕСКОЙ НОВЕЛЛЫ
А.А. Серебряков
LANGUAGE MEANS OF EXPRESSING MULTIDIMENSIONAL SENSE PERCEPTION OF WORLD IN FICTITIOUS SPACE OF ROMANTIC SHORT STORY
Serebryakov A.A.
The article deals with the language means, mainly lexical, of expressing multidimensional sense perception of the world in the fictitious space of the romantic short story on the basis of the work by Heinrich von Kleist Die Verlobung in St. Domingo.
В статье рассматриваются языковые, прежде всего лексические, средства выражения многомерности чувственного восприятия мира в романтической новелле на основе текста Г. фон Клейста «Обручение на Сан-Доминго».
Ключевые слова: новелла, соматологиче-ское поле, лексическая организация текста, перевод.
УДК 801.6
Важным этапом эволюции романтического мировосприятия и стилистической саморефлексии Г. фон Клейста можно по праву считать прижизненную публикацию отдельным изданием в 1811 г. пяти новелл, частично уже известных немецкому читателю по более ранним газетным вариантам. В. В. Виноградов неоднократно указывал на необходимость детального изучения специфики языковой организации текста, подчеркивая, что «творчество писателя, его авторская личность, его герои и темы, идеи и образы воплощены в его языке и только в нем и через него могут быть постигнуты» (1, с. 6). Художественная проза, эссеистика Клей-ста свидетельствуют о его напряженных интеллектуальных поисках соответствий между содержанием и формой как языкового знака, так и произведения в целом, между рациональными и эмоциональными основаниями познания и концептуализации действительности, о проблеме выбора наиболее адекватных авторским интенциям языковых средств как первоэлементов художественного целого. Романтики, в их числе и Клейст, большое внимание уделяли вопросам языкового выражения абстрактных понятий, философских категорий, сложных идейно-эстетических комплексов.
Предметом нашего рассмотрения являются лингвопоэтические функции номинаций человеческого тела в тексте новеллы Клейста «Обручение на Сан-Доминго» как релевантной составляющей национальной языковой картины мира, представляющей
вербализованную систему «матриц», «в которых запечатлен национальный способ видения мира» (2, 80, 82). Цель данной статьи - выявление и анализ языковых средств выражения многомерности чувственного восприятия мира на конкретном литературном материале. Данная методологическая установка представляется вполне обоснованной, так как имеет гносеологическим основанием давнюю философско-эстетическую традицию. Уже Г. В. Лейбниц отмечал роль «органического» тела как точку отсчета для ориентации в пространстве; по его убеждению, «все конечные духи всегда соединены с каким-нибудь органическим телом и представляют себе другие тела посредством отношения к своему собственному телу» (3, с. 155). Позднее Э. Кассирер в «Философии символических форм» неоднократно подчеркивал, что именно «тело служит человеку первичной сеткой координат, к ней он в дальнейшем постоянно возвращается и на нее постоянно ссылается - и из нее же он также заимствует обозначения, необходимые для описания его пространственной экспансии» (4, с. 140). Мы разделяем высказанное К. Э. Штайн положение относительно «изоморфности слова и произведения искусства» и наличия в художественном тексте метапоэтического кода: «... и в произведении, и в слове как его первоэлементе заложены, как в генетическом коде человека, потенции к познанию бытия и самого процесса творчества» (5, с. 33).
Общеизвестно, что в разных культурах и на разных этапах развития культур человеческое тело изображается и оценивается неодинаково - от абсолютного запрета на изображение до полного воспроизведения анатомических подробностей тела и его отдельных частей. Характеризуя человеческое тело как «сложное приемно-перера-батывающее устройство по отношению к поступающей извне информации», Е. Фари-но предлагает «взглянуть на тело как на некую моделирующую внешний мир систему (выделено нами. - А. С.), пользующуюся разнообразными терминами (кодами) - например, терминами осязательного, визуального, акустического, термического и т. п.
характера» (6, с. 206). Признавая неисчерпаемость и вариативность интерпретаций художественного произведения читателями, Н.С. Болотнова акцентирует значимость лексической организации текста, так как «особая роль лексических единиц в выражении общего смысла текста обусловлена их способностью стимулировать ассоциативную деятельность автора и адресата» (7, с. 357) .
Анализ художественной прозы Клей-ста показывает, что в его текстах крайне редко встречается комплексное портретное описание персонажа, если не считать упоминания отдельных черт, как, например, застывший взгляд, дрожание верхней губы, бледность или багровость, то есть отдельных черт, эксплицирующих различные эмоциональные состояния. В «Обручении на Сан-Доминго» отсутствие описаний человеческого лица особенно заметно на фоне постоянно упоминаемых рук, прежде всего кистей рук, а также головы, груди, ног персонажей. Сплошное обследование текста показало, что односложная лексема Hand (кисть руки), включая случаи ее использования в функции корневой морфемы и в словоформах множественного числа, встречается 60 раз, а с учетом других элементов функционально-семантического поля Hand -Arm общее число номинаций возрастает до 84, что можно считать свидетельством ее значения как особого коммуникативного кода, по-особому маркирующего систему представленных межличностных отношений. На наш взгляд, не вполне правомерно каждое употребление лексемы Hand рассматривать как выражение паравербальной коммуникации - жестики и мимики. Безусловно, к сфере жестики относятся многие из представленных в семантическом пространстве текста коммуникативных ситуаций, однако, в преобладающем большинстве случаев именно избыточного употребления лексемы Hand нецелесообразно, по нашему мнению, говорить о системе коммуникативно значимой жестики (ср., например: «gab ihr die Laterne in die Hand») (8, c. 162) - «передав ей фонарь» (9, с. 565) - здесь переводчик «улучшил» оригинал и опустил столь
часто повторяющуюся лексему; «nahm ein Licht in die Hand» (II: 171) - «взяла свечу» (573), в данном контексте переводчиком опущена лексема рука; «seine Buechse in die Hand nahm» (II: 189) - «взяв в руки ружьё» (588).
Отсутствие собственно лица усиливает странное впечатление, будто утратившие часть личностных свойств персонажи состоят исключительно из автономно существующих частей тела - головы, груди и ног. Предваряя дальнейшее изложение, заметим, что в анализируемом тексте персонажи изображаются последовательно в направлении от головы до ног.
В этом плане следует также отметить коммуникативную значимость лексемы Kopf (голова), встречающуюся в 11 контекстах, а с учетом использования синонимичной лексемы Haupt (голова), тоже имеющей 11 употреблений, включая ее появление в составе сложных слов - Oberhaupt, Haup-tschluessel, Hauptgebaeude, Hauptkampf и лексему Hirn (мозг), общее число употреблений возрастает почти двукратно и составляет 23. И, конечно, совершенно не случайным, а интенционально обусловленным является введение Клейстом в текст новеллы приведенных сложных слов с компонентом Haupt. В начале повествования Конго Гоан-го «всадил пулю в голову своего господина» (563) - «seinem Herrn die Kugel durch den Kopf jagte» (II: 161); в конце новеллы ситуация воспроизводится снова, на что указывает акцентированный Клейстом лексический повтор «jagte Gustav sich die Kugel ...durchs Hirn» (II: 194) - «... пустил себе пулю в голову.» (592). Показательно с этой точки зрения описание казни Марианны Конгрев на гильотине: «.worauf ... das Eisen ... herabfiel, und ihr Haupt von seinem Rumpf trennte» (II: 174) - «После чего. нож гильотины упал, и голова ее отделилась от туловища» (576). Обратим внимание на необычное употребление в приведенном предложении притяжательных местоимений. Во-первых, Клейст использует в нарушение семантической конгруэнтности местоимение мужского/среднего рода seinem вместо ihrem, местоимения женского рода, и, как следствие,
высказывание приобретает дополнительный смысл, так как меняется точка референции повествования: в данном дистрибутивном окружении существительное Rumpf (туловище) соотносится уже не с человеком по имени Марианна, а с существительным среднего рода Haupt (голова), то есть, строго говоря, с учетом несоответствий грамматического рода в немецком и русском языках адекватный перевод на русский язык должен быть таким: «После чего, нож гильотины упал, и голова ее отделилась от своего туловища».
Лексема Brust (грудь), наряду с лексемами Hand, Kopf, также характеризуется высокой частотностью: 13 словоупотреблений, дважды в качестве контекстуального синонима используется лексема Busen (грудь (женская), бюст; перси). На примере контекстов лексемы Busen отчетливо видно, как в русском переводе при передаче ее значения происходит неоправданная генерализация смысла высказывания. Так, в первом контексте слову Busen соответствует душа «... открыть юноше . преступление, лежавшее тяжким бременем на её юной душе» (583) - «das Gestaendnis der Verbrechen, die ihren jungen Busen beschwerten, abzulegen» (II: 183); во втором контексте Busen переводится как сердце «Но кто опишет ужас, охвативший её сердце.» (583) - «Aber wer beschreibt das Entsetzen, das wenige Augenblicke darauf ihren Busen ergriff ...» (II: 183). Отметим, что в переводных вариантных соответствиях ослабляется принцип лексического повтора, являющийся одним из конструктивных механизмов тексто- и смыслопо-рождения в художественной прозе Клейста.
Количественные показатели употребления в тексте лексемы Fuss/Fuesse тоже достаточно высоки — 9 словоупотреблений. Подчеркнем, что эксплицированная в тексте телесность, реализуемая посредством приведенных выше номинаций частей человеческого тела и пронизывающая весь текст, обеспечивает возможность чувственного восприятия, формами которого являются, по Канту, пространство и время. В первую очередь, в этой связи следует выделить зрительное и слуховое восприятие, актуализи-
руемое частотным употреблением лексических единиц, обозначающих визуальные и акустические способы восприятия, в частности, посредством лексемы Blick (взгляд) и ее словоформ. Помимо данной лексемы, визуальное восприятие актуализируется в фик-циональном мире новеллы также посредством повторных номинаций органа зрения Auge (глаз): лексема Auge и её форма множественного числа Augen употребляются в 10 контекстах, а с учетом использования в составе сложных слов - Augenblick(e), Augenwimper - частотность употреблений возрастает троекратно. Повествователь дважды повторяет, что мать смотрит на дочь широко раскрытыми, то есть удивленными глазами «mit grossen Augen» (II: 177, 182), в переводе, однако, и этот повтор утрачивается.
Обратим внимание на несколько двусмысленный контекст, в котором глаза Густава и Тони привлекают к себе особое внимание читателя. В переводе содержание передано логично, а главное однозначно: «... она рассказала мужчинам все, что произошло: каково было положение дел в усадьбе, когда туда прибыл юноша; как после разговора с ним с глазу на глаз оно изменилось непостижимым образом.» (587). Коррелятом существительного «положение» является личное местоимение «оно», согласующееся с существительным в роде, числе и падеже. Однако в оригинале Клейст, на наш взгляд, не случайно использует грамматическую конструкцию, допускающую и стимулирующую двойственность интерпретации выраженного содержания: «Sie erzaehlte den Maennern ... alles, was vorgefallen; wie die Verhaeltnisse, in dem Augenblick, da der Juengling eingetroffen, im Hause bestanden; wie das Gespraech, das sie unter vier Augen mit ihm gehabt, dieselben auf ganz unbegreifliche Weise veraendert» (II: 188). С одной стороны, указательное местоимение множественного числа «dieselben» семантически соотносится с существительным «Verhaeltnisse»; однако с точки зрения синтаксиса немецкого предложения становится не только возможным, но и формально предпочтительным соотнесение указательного местоимения «dieselben» с существительным «Augen» (глаза Тони и
Густава). Такое прочтение влечет изменение содержания, так как указательное местоимение соотнесено уже не с подлежащим, а с дополнением «Augen», и перевод мог быть следующим: «... разговор непостижимым образом изменил их глаза».
Акустическое, слуховое восприятие мира, как и визуальное, играет важную роль в формировании когнитивно-ментальной рефлексии персонажей и эксплицируется в тексте в виде номинаций множественности видов звуков, шумов или тишины. Клейст примечательным образом соединяет зрительный и слуховой типы восприятия, многократно и даже избыточно повторяя лексические единицы функционально-семантического поля «зрение и слух». Показателен в этом отношении контекст, когда Тони заметила, «что его веселость развеялась» (575); но Клейст уточняет, ка к она зримо заметила - «...sichtbar bemerkte, dass sich seine Heiterkeit zerstreut hatte» (II: 173); это значимое для языка новеллы уточнение, однако, не передано в переводе, вероятно, как избыточное.
Повлекшее трагические последствия неожиданное возвращение свирепого Гоанго в основном воспринимается персонажами с помощью визуальных и акустических средств функционально-семантического поля «зрение» и «слух».
Помимо отмеченных контекстов, в тексте встречаются речевые партии персонажей, в которых непосредственно соединяются оба вида чувственного восприятия -визуальное и акустическое. Так, Тони, «расплакавшись от горя и бешенства», отвечает матери: «... у тебя нет ни глаз, ни ушей» (585) - «weil du keine Augen und Ohren hast!» (II: 186). Аналогичное совмещение обнаруживается в описании ситуации с Тони, которая «едва только убедилась, что все в доме затихло, тотчас встала, .» (586) - «stand, sobald sie alles im Hause still sah, wieder auf, .» (II: 187). Перевод не отражает этой особенности мировосприятия персонажа: выросшая в глуши Карибских островов Тони воспринимает происходящее чувственно - в тексте Клейста она именно «увидела, что все тихо». Отметим, что соединение слуховых и
вкусовых ощущений встречается в тексте реже, но тоже играет важную роль для выражения экспрессивности восприятия персонажами окружающего мира; однако, по нашим наблюдениям, этноспецифическое содержание таких контекстов вызывает определенные трудности при передаче их средствами другого языка.
Обоняние как средство восприятия окружающего мира представлено в тексте и ассоциируется, прежде всего, с Тони и Густавом. Так, Тони приносит для ножной ванны «сосуд с горячей водой, испускавший аромат душистых трав» (573) - «Das Maed-chen hatte ... ein Gefaess mit warmem Wasser, von wohlriechenden Kraeutern duftend, hereingeholt» (II: 171), дважды, применительно к Густаву и Тони, упоминается «сладостное дыхание» («suesse Atem» (II: 173, 183). Повсеместное, как было выявлено в ходе анализа, присутствие рук предполагает определенную роль осязания в восприятии мира персонажами. Относительно оценки самим Клейстом значения для человека чувственного восприятия мира предельно ясно сообщается в его письме к Мартини от 18 марта 1799 года: «... где лучшее место для счастья, чем то, где располагаются инструменты наслаждения, то есть наши чувства, с которыми соотносится все творение и в которых повторяется весь мир с его бесконечными прелестями» (II: 789).
Принимая во внимание значимость чувственного восприятия и специфику его языковой реализации в тексте, читатель уже иначе воспримет повторяющиеся лексические единицы, например, замечание относительно «неосмотрительного решения Национального конвента» (563) - «die unbesonnenen Schritte des Nationalkonvents» (II: 160) или о «легкомыслии» Густава «в одном публичном месте высказать суждение о только что учрежденном в городе грозном революционном трибунале» (575) - «wie ich die Unbesonnenheit so weit treiben konnte, mir eines Abends an einem oeffentlichen Ort Aеusserungen ueber das eben errichtete furchtbare Revolutionstribunal zu erlauben» (II: 174); о формах реагирования персонажа «немного подумав» (567) - «nachdem er sich ein wenig
besonnen», «после краткого раздумья» -«nach einer kurzen Besinnung» (II: 173).
Однако, несмотря на частотное употребление лексических единиц с семантикой чувственного восприятия, автор эксплицитно констатирует, что Тони «не доверяет своим чувствам». В этой связи обратим внимание на характерный недостаток перевода одного предложения на русский язык. В оригинале «Toni, welche ihren Sinnen nicht traute, starrte, von Entsetzen ergriffen, die Mutter an» (II: 178). В свете наших предшествующих рассуждений представляется достаточно обоснованным предположение, что речь может идти именно о чувствах как совокупном средстве мировосприятия, а не о каком-либо отдельном виде чувственного восприятия мира - зрении, слухе, обонянии, осязании. Поэтому существующий перевод «Тони, не верившая своим глазам, с ужасом глядела на мать» (579), по меньшей мере, не воспроизводит иммaнентно присутствующей в тексте Клейста многомерности чувственных восприятий. Приведенные контексты свидетельствуют, что в фикциональном мире новеллы, несмотря на акцентирование чувственных восприятий, сами персонажи им не очень доверяют. Отметим, что пространственные и временные параметры действия осознанно подвергаются сомнению посредством введения в повествование заведомо противоречащих друг другу возрастных указаний персонажей и пространственных нелепостей в описании основного места действия - дома Гоанго. Помимо этого, смысл многочисленных контекстов чувственно познаваемого персонажами мира ставится под сомнение уже тем, что действующие лица не всегда являются именно субъектами, воспринимающими мир посредством органов чувств. Персонаж почти всегда выступает в роли пациенса, что получает отражение в грамматических падежных конструкциях: логические субъекты грамматически репрезентированы в тексте в виде объектов падежных категорий - родительного, дательного, винительного падежей.
Особенно отчетливо эта черта идио-стиля Клейста обнаруживается при сопоставлении описаний сходных фабульных со-
стояний, в которых оказываются персонажи: Густавом «овладело какое-то неприятное и тягостное чувство» (573) - «... so uebernahm ihn ein widerwaertiges und verdriessliches Gefuehl» (II: 171); о состоянии Тони сообщается теми же самыми словами с использованием той же грамматической конструкции: «so uebernahm sie, von manchen Seiten geweckt, ein menschliches Gefuehl» (II: 175) -«... ею овладело непосредственное человеческой чувство» (576). Можно констатировать, что в речевых партиях персонажей на разных уровнях структуры текста, прежде всего на синтаксическом и лексическом, доминируют слова и словосочетания, выражающие пассивное состояние. Густав, например, рассказывая о трагических событиях в Страсбурге, не выражает свое отсутствие активной конструкцией и не говорит «weil ich nicht anwesend war» или «da ich geflohen war»; вместо этого следует: «Man verklagte, man suchte mich-ja, in Ermangelung meiner, der gluecklich genug gewesen war, sich in die Vorstadt zu retten, lief die Rotte meiner rasenden Verfolger, die ein Opfer haben musste, nach der Wohnung meiner Braut» (II: 174) - «... меня стали разыскивать; более того, не найдя меня, так как мне удалось.» (575).
Даже если номинации персонажей не выступают в функции грамматического объекта, они, тем не менее, занимают подчиненное положение по различным основаниям; например, по соотнесенности с определенным цветом: «alles, was die weisse Farbe trug, sich in diesen Platz warf, um ihn zu verteidigen» (II: 161) - «... все белые бросились в этот город, чтобы защищать его» (564); по принадлежности к этнической группе; по принадлежности к определенной фамилии: «sei ihm keine Person dieses Namens (Bertrand) vorgekommen» (II: 168) - «... ему не пришлось встречаться с лицом, которое носило бы такую фамилию» Бертран (570).
Содержание текста дает основания для вывода о том, что изображенные действующие лица не имеют эмоций, а являются вместилищами эмоций, которые властвуют над индивидом. После смертельного выстрела в Тони у Густава «ярость, вызвавшая этот
поступок, естественно уступила место общечеловеческому чувству жалости» (591) -«die Wut, die diese Tat veranlasst hatte, machte, auf natuerliche Weise, einem Gefuehl gemeinen Mitleidens Platz» (II: 193). Тони на прощание подает Бабекан руку «под влиянием непреодолимого чувства» (589) - «und zum Abschied in einer Ruehrung, die sie nicht unterdruecken konnte, die Hand geben wollte, ...» (II: 190). В результате у реципиента формируется представление, что постоянное и частотное употребление в тексте номинаций соматологического поля рука, голова, грудь, нога/ноги призвано поддерживать ощущение простого присутствия в фикцио-нальном мире новеллы этих схематичных фигур; а столь же ироническим подтверждением такого присутствия в тексте служит употребление указательного местоимения «selbst». Как показало обследование, в тексте новеллы имеются 19 случаев употребления данного местоимения, дважды встречается омоним местоимения частица «selbst», 8 употреблений наречия «daselbst». Приведем соответствующие контексты. По замыслу Бабекан, «чтобы удержать всю компанию на месте, ее надо будет снабжать продовольствием.» (577) - «Die Gesellschaft selbst, schloss sie, muesse inzwischen, damit sie nicht weiter reise, mit Lebensmitteln versorgt.» (II: 176). Тони, «будучи уверена, что рано или поздно он проснется» (583) - «und in der Gewissheit, dass er ja frueh oder spaet von selbst erwachen muesse.» (II: 184), опасается, что, проснувшись и увидев себя связанным, «почтет её за предательницу» (584) - «dass der Unglueckliche sie selbst, wenn er sie in dieser Stunde bei seinem Bette faende, fuer eine Verraeterin halten.» (II: 185). Отметим, что в русском переводе двух последних контекстов не передано характерное, как мы установили, для языка новеллы указательное местоимение «selbst».
Проведенный анализ позволяет заключить, что одним из характерных свойств идиостиля Клейста является частотное употребление номинаций частей человеческого тела как средства концептуализации и категоризация мира; тем самым реализуется возможность автора художественного текста
определять точку референции повествования.
ЛИТЕРАТУРА
1. Виноградов В. В. О языке художественной литературы. — М., 1959.
2. Корнилов О. А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: ЧеРо, 2003.
3. Лейбниц Г. В. Сочинения: В 4 т. Т. 2. — М.: Мысль, 1983.
4. Кассирер Эрнст. Философия символических форм. Т. 1. Язык. — М.; СПб.: Университетская книга, 2001.
5. Штайн К. Э. Гармония поэтического текста. Монография / Под ред. проф. В. В. Ба-байцевой. — Ставрополь: Изд-во СГУ, 2006.
6. Фарино Е. Введение в литературоведение. — СПб.: Изд-воРГПУ им. А. И. Герцена, 2004.
7. Болотнова Н. С. Филологический анализ текста: Учеб. пособие. — 3-е изд., испр. и доп. — М.: Флинта; Наука, 2007.
8. Kleist Heinrich von. Saemtliche Werke und Briefe. Hrsg. von H. Sembdner. 6., ergaenzte
und revidierte Aufl. — Muenchen, 1977. Zwei Baende. Далее при цитировании на немецком языке страницы этого издания (с обозначением тома) указываются в круглых скобках. 9. Клейст Г. фон. Драмы. Новеллы. — М.: Ху-дож. литература, 1969. Далее при цитировании на русском языке страницы этого издания указываются в круглых скобках.
Обавторе
Серебряков Анатолий Алексеевич, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы, декан факультета филологии и журналистики Ставропольского государственного университета. Сфера научных интересов лежит в области истории и теории немецкой литературы, лингвопоэтики, лингвистической и социокультурной интерпретации художественного текста в широком литературном контексте, специфики литературной коммуникации.
