CC BY
106
Бунчук Т. Н. Языковой портрет говора села Лойма Прилузского района Республики Коми / Т Н. Бунчук // Научный диалог. - 2014. - № 4 (28) : Филология. - С. 6-29.
УДК 811.161.1’282.2(470.13)
Языковой портрет говора села Лойма Прилузского района Республики Коми
Т. Н. Бунчук
В статье рассматриваются языковые особенности одного из диалектов севернорусского наречия - русского говора села Лойма (Республика Коми). Показано, что лоемский куст деревень издревле представляет собой так называемое «анклавное» образование, сохранившее русскую культуру и язык в иноязычном окружении. Дано общее описание локальной ономастической системы, а также фонетических, грамматических и лексических черт, формирующих своеобразие данного диалекта. Впервые вводится в научный оборот лексика Картотеки Словаря говора села Лойма, хранящейся в Научно-образовательном центре Сыктывкарского государственного университета «Духовная культура Европейского севера России». Материалы картотеки собраны преподавателями и студентами филологического факультета университета в ходе экспедиций начиная с 1976 года. Характеризуются системные отношения в лексике Лоймы. Уделяется внимание диалектизмам, сохранившим архаические черты семантики. Так, например, в лоемском говоре фиксируется употребление слова конец в древнейшем синкретичном значении 'начало, край'. Как семантические архаизмы интерпретируются лоемские лексемы время 'пора, зрелость' и временной 'взрослый, зрелый'. Дан развернутый комментарий к слову наопако 'наоборот, наизнанку'. Перечислены группы диалектных глаголов говорения, записанных в с. Лойма.
Ключевые слова: русский народные говоры; диалект; Республика Коми; топоним; антропоним; диалектная фонетика; диалектная грамматика; диалектная лексика.
Лойма - русское село, географически располагающееся на современной территории Республики Коми и согласно административному
делению входящее в Прилузский район. Первое письменное упоминание Лоймы относится к началу XVI века: оно обнаруживается в дозорной книге Сольвычегодского уезда 1620 года, где сообщается о составе деревень Лоемского прихода [Жеребцов, 1994, с. 137]. Историки, тем не менее, полагают, что русские здесь появились значительно раньше - в XV веке [Там же]. Судя по топониму, пришли русские на уже заселенные земли: апеллятив лойма имеет финно-угорскую этимологию согласно обеим этимологическим версиям, изложенным в словаре М. Фасмера; оно родственно фин. Ьо1т1 ‘цепь’ или фин. Ьаыта ‘стадо, толпа’ [Фасмер, т. 2, с. 513]. По мнению археологов, до появления русских в этих местах проживали представители так называемой «лузской пермцы», предки современных прилузских коми, имевшие связи с прибалтийско-финскими и волжско-финскими народами [Жеребцов, 1994, с. 137]. И сегодня село Лойма окружено селениями, жителями которых являются коми. Можно сказать, что лоем-ский куст деревень издревле представляет собой так называемое «анклавное» образование, сохранившее русскую культуру и язык в иноязычном окружении. Этому способствовал и тот факт, что по рекам Лузе и Летке проходил торговый путь из Вятки в Устюг [Жеребцов, 1994, с. 137]. Такое включение в социальную коммуникацию севернорусского культурного пространства поддерживало связи с другими русскими и препятствовало культурной и языковой ассимиляции: количество языковых и культурных заимствований в лоемском говоре и традиционной культуре (фольклоре) из коми ничтожно мало.
Жители Лоймы осознают свою «корпоративную принадлежность», отделяя себя от жителей других соседних селений и гордясь своим происхождением. Надо сказать, что лоемцами (они же лоймяки, лоемчки) считают себя жители деревень Галактионовской, Ивановской, Кузнецовской, Кероса, Карповской, Анкерской, Лёхты, Пентю-ри, Вотинской, Уркинской, Тарасовской, Тарбиевской, Ериловской, Васильевской, Козловской, Матвеевской, Гари и некоторых других. Соседние село Спаспоруб и поселок Коржинский (Коржа), несмотря
на административную, территориальную и культурно-языковую близость (в Спаспорубе половина населения русские, а Коржинский входит в то же современное административное образование - Лоемское поселение), воспринимаются жителями Лоймы как чужие. Осознанию себя отдельной социальной группой способствовало, несомненно, расположение села: с одной стороны, оно находится в окружении сел с иной культурно-языковой принадлежностью, а с другой, оно располагается в относительной отдаленности от больших городов -Сыктывкара и Кирова (около 200 км в одну сторону и 250 км в другую). Жители Лоймы вполне осознают свое культурное и языковое отличие от остальных русских, а в последние годы даже подчеркивают его и им гордятся. Недавно силами местных библиотечных работников была издана книга «По-лоемски играем, по-лоемски поем...», где сделана, пусть и несколько наивная, попытка представить языковое и культурное своеобразие села [По-лоемски., 2010].
Культурное самосознание лоемцев проявляет себя в попытках объяснить свое историческое прошлое («А народ-то сюда откуда собрался? <...> В основном, говорят, с Пошехонья, с реки Шехо-ни» [По-лоемски., 2010, с. 4-5]), в поговорках (например: Где два лоймяка поспорят, там найдут третье решение; Лоемский если не дурак, то начальник [По-лоемски., 2010, с. 5]), а также многочисленных анекдотах, где фигурируют жители Лоймы и чужаки, не понимающие лоемской речи. Часто именно речь является маркером для обозначения «своего»: Они среди лоемчких-то выделялись: разговор такой реденький, лоемчки-те часто говорят, они и обличьем-то выделялись1.
Обращает на себя внимание антропонимическая система Лой-мы: наряду с официальными именами лоемцы активно используют
1 Здесь и далее курсивом без сносок представлен материал Картотеки Словаря говора села Лойма, хранящейся в Научно-образовательном центре Сыктывкарского государственного университета «Духовная культура Европейского севера России». В Картотеке собраны материалы, полученные преподавателями и студентами филологического факультета университета в ходе экспедиций начиная с 1976 года.
в речи их производные и индивидуальные прозвища. Производные от официальных имен имеют выраженную словообразовательную типологию. Как правило, женские имена образуются от основы официального имени с помощью суффиксов -ик-/-ийк- (Марика, Евлалика ‘Евлалия’, Графийка ‘Глафира’, Лидийка и т. д.), реже - с помощью суффикса -ас]- (Любасья, Парасья). Мужские имена образуются от основы официального имени с суффиксами —к- (Валько, Пашко, Сим-ко ‘Изосим’, Самойко ‘Самуил’ и т. д.), -уш(к)- (Петруша, Ондрю-ша Володюшко и т. д.), -ун-/-юн- (Федюня, Сергуня и т. д.). Мужские и женские имена могут образовываться по одной модели: с помощью суффиксов -юх, -ах/-ях (Анюха, Натаха, Уляха, Васюха, Павлуха и т.д.), путем усечения основы (Лидя, Агня, Огря ‘Аграфена’, Овдя ‘Евдокия’, Окся ‘Аксинья’, Крестя, Евдя, Геня, Олёкса и т. д.). Эти формы имен, как правило, не являются ни деминутивами, ни экс-прессивами и не имеют возрастной дифференциации, они обычно сопровождают человека всю жизнь. Самыми распространенными фамилиями в Лойме являются сегодня Иевлевы, Тырышкины, Шехо-нины, Куликовы, Бородкины, Лобановы, Чужмаровы, Вилежанины, Низовцевы, Помысовы, Киршины и др. Фамилии, однако, используются редко и для официального обращения, в повседневной жизни более употребительны прозвища - коллективные, а также индивидуальные, которые могут переходить в разряд коллективных. Используются индивидуальные прозвища двух видов: патронимические и социальные. Патронимические представляют собой образования от личных имен родителей, часто матери, или мужа (Галишна, Люба-вишна, Агниишна и т. п.; Пашиха, Олексиха, Петрушиха, Васиха, Ни-колиха и т. п.). Социальные прозвища отражают отношение односельчан к человеку и его социальный статус: антропонимы образованы по характерным признакам людей (внешний вид, свойства, черты характера - Колобок, Худенький, Блудень, Багай, Сопливик и т. п.), либо по их социальным признакам (происхождение, профессия и др.- Кардан, Черемис, Бахтияр и т. п.).
В одной из социальных сетей лоемцы организовали свою группу «Лойма-сити», где оживленно обсуждают свой диалект, топонимику и антропонимику, историю Лоймы. Культурно-языковая рефлексия находит выражение в таком противопоставлении - говорить по-лоемчки / по-нашему vs говорить по-правильному / по-культурному / по-городски / по-вашему (например, У нас так лешак говорят, а по-культурному-то лешой. Я ведь не городская, век свой деревенская дак, я неумию по-горочки-то говорить-то. Ох и гимзят тут комары, вот кусаются надоели совсем, гимзят по-нашему, а по-правильному кусают. Колды да толды — это по-нашему, по-лоемчки, а по-вашему
— тогда да когда). Это позволяет говорить о наличии в языковом коллективе Лоймы стихийно сложившейся нормы, поддерживающей сохранение системы говора, который выступает как одно из средств самовыделения социальной группы (см. Раз по-лоемчки баёшь — своя девка!).
Исторически село разделено на три части - нижнюю, центральную и верхнюю. Однако это самое приблизительное деление, так как лоемское поселение включает в себя целый куст деревень (больше 20-ти). Каждая из этих деревень имеет несколько названий, например Козловская / Ракинская / Октябрь или Анкерская / Рай / Разгар (одно из названий может быть официальным, другое прежним, «народным», третье - название колхоза или совхоза, куда входила деревня): Разгар называли, Разгар, а потом написана была Анкерская, да и по-культурному надо было, а сами-те Рай зовут. В коллективных прозвищах лоемской ономастической системы, тем не менее, эти топонимы практически не нашли отражения (см., например, оттопони-мические прозвища вроде москвич, ухтинец). Пожалуй, единственным таким определением является лоемчкий (Ты чеевна? Лоемчка!); эта лексема имеет гиперонимический характер, так как используется в качестве названия жителей всех деревень. Для лоемцев более распространенной является ориентация в пространстве и социуме по фамилиям и родовым прозвищам: Некрасовы и фамилия была, там
Некрасовчи, Ерилёнки, Васильевчи, Занёнки, Пятковчи, вот это все по деревням названья были, а у нас Шорошонки была, у нас дед Ананий писал письмо, дак всё деревня Шороховы напишёт, а писалось Вотинская. Такие микротопонимы представляли собой уже вторичные отантропонимичные образования, которые называли не единицы административного деления села, а скорее, пространство, занимаемое домом или несколькими домами одного рода, имеющего общее родовое прозвище. Такое прозвище имели члены семьи, родственники трех или четырех поколений (напр.: Евленки, Петрушонки, Бага-ёнки, Занёнки и др.). Эти прозвища становились дополнительными знаками в пространстве и средством ориентации в нем: У нас сколько их поколений, всё зовут Ерофиенки, а тех Петрушонки: Петруша был дед; я туда к Петрушонкам-то и ушла.
В ономастической системе Лоймы очевидно просматривается традиционная модель пространства: центр (с выраженной положительной коннотацией) - периферия (с отрицательной). Центральная часть Лоймы (Повост, а также дд. Карповская, Вотинская, Уркин-ская) и нижняя часть села (дд. Тарбиевская, Тарасовская, Васильевская и др.) составляют определенное целое, возможно, в связи с тем, что между ними нет явно выраженной границы. Это находит отражение в том, что прозвище нижнокона имеет довольно неопределенный характер: так называют жителей то более отдаленных от центра села деревень, то менее, и не всегда жители этих деревень относят себя к нижноконам, например, житель д. Тарасовской говорит: Мы ниже здесь, а там ещё нижноконами называли, Октябрь-от — нижнокона, мы-то как тут в центре. Центральной и нижней части противостоит верхняя часть села - деревни Галактионовская, Ивановская, Керос, Макаровская, Кузнецовская. Возможно, это противопоставление обусловлено наличием формально выраженной границы - расстоянием в несколько километров от центра, причем, это расстояние представляет собой незаселенное пространство, лес. Этот куст деревень был в советское время объединен в колхоз с названием «Искра»,
и потому в лоемской ономастической системе эти деревни до сих пор имеют это объединяющее название: А тамока, туды, в Искре, дак собирались в Девято воскресеньё. Другое название этих деревень и их жителей - Верхокона /Верхохона /Верхота: Искра по-прежному Верхохона, она самая верхняя от Лоймы, оне как вверху живут. Отношения центральной / нижней части Лоймы и Верхохоны традиционно носили (да и носят сейчас, судя по прозвищам) отношения противопоставления, соперничества. Известны, например, факты кулачных боев между мужиками и парнями из деревень этих частей Лоймы во время народных праздников. Такого рода отношения нашли отражение в присловье: Ох, коты, коты, коты, Не видали Вер-хоты, Верхота - лапотники, По п...е охотники. В этом присловье очевидно просматривается семантика состязательности представителей разных частей села в брачных отношениях: образ жителей Верхо-коны включает характеристики гиперсексульности и агрессивности. В определенном смысле такое видение жителей верхней части Лой-мы поддерживается и прозвищем Верхохонские чупы. Лексемы чупа, чупой в лоемском говоре имеют значение ‘неопрятный человек, грязнуля’: Всё говорят, вон какой грязный, чупа. Чупой ходит, грязный, неухоженный. Ходит как чупа недотрёпанная. Слово чупа, однако, в современном лоемском говоре является устаревающим и не всегда понятным носителям говора (см., например: Их-то звали Верхохонские чупы, это неудобно говорить, а не знаю, чё это такое - чупы, это, мне кажется, неприличное чё-то). Поэтому на смену прозвищу Верхохонские чупы появились более современные прозвища Чечня и Ичкерия: Почему-то и сейчас верхохон всё ненавидят, а всякиё и вверху есь люди, а всё верхохон зовут Чечня, а ещё Ичкерией, по-разному - пируют дак. Появление этих современных прозвищ, как кажется, может быть обусловлено и фонетической близостью лексем (чупа и чечня), и ассоциативным стереотипным смыслом, приписываемым денотатам (верхокона и чеченцы воспринимаются как эмоционально и сексуально легко возбудимые люди).
Некоторой отдаленностью от центра характеризовались и другие деревни - Запольская, Лёхта, Анкерская. Эти деревни, однако, располагались не вдоль центральной дороги, как большинство лоемских деревень, а в стороне. В связи с этим к деревням и их жителям лоемцы относились не как к соперникам, а несколько пренебрежительно, считая их в чем-то неполноценными: Бабушка у Пятковыхродилась, там центральная деревня как бы, а там все деревни как на горках, вверху, оне наверху этих горок, дак она всё говорила - забока, забочена-те, говорит, которы там с тех деревень, оне не любили в стороне-то, не на дороге дак, тех-то, от большой дороги в стороне. Все сидят, ждут у Гали дружка, а он всё не идёт и не идёт - вот ещё, забочена-те, и не идут долго! Жители деревни Анкерской (Рай), стоящей в стороне от большой дороги, характеризовались в таком присловье: Раевичи -люди дичи, люди - бешеный народ, где увидят девку с парнем, тут стоят, разинув рот. Лексема дикий в лоемском говоре обозначает ‘глупый, плохо понимающий, не участвующий в активной социальной жизни, отсталый’ (А чё, я ещё дикая была, в первый класс ходила, ума-то нет). Кроме того эта лексема имеет в лоемском говоре и значение ‘странный, необычный’: Один у нас еретник был, он тожо дикой уж был, диковатой был дак, вот какой был еретник! Умёр он, задичал, дикой совсем стал: дом сожёг и корова сгорела и телёнок - всё сгорело, нечо не вытаскали, всё сгорело, и самого в дурной дом увезли куды-ко, в Летку ли куды ли. Таким образом, определение дичи в присловье приобретает символический для традиционной культуры смысл - чужой, другой в широком смысле этого понятия.
Чужой / другой в сознании лоемцев - это и объект для насмешек, и персонаж анекдотов. Так, например, известен такой шутливый рассказ о подшучивании над девушками и женщинами из села Учка соседнего Лузского района Кировской области, где обыгрываются омоформы - предложно-падежная форма топонима и обсценное слово: Идет лоемский мужик, а навстречу ему девки из села Учки. Он спрашивает: «Девки, вы чеевны?» А они отвечают: «Мы с Учки!»
Как можно заметить, прозвища и присловья в говоре села Лойма позволяют говорить об особенностях социальной организации носителей говора, их культурно-географической ориентации в пространстве и о характере экспликации символической модели, лежащей в основе народной картины мира. Жителям села Лойма характерно, с одной стороны, стремление к предельной конкретизации пространства, его привязанности к людям, семьям, населяющим его, а с другой стороны - наделение оценочными характеристиками целых групп людей, объединенных территориально; причем в основе этой оценоч-ности лежит древнейшая модель восприятия пространства.
Говор Лоймы представляет собой один из диалектных вариантов севернорусского наречия. Некоторые языковые особенности позволяют отнести его к Вологодско-Вятской группе говоров, сложившейся еще в древности, по крайней мере до XV века. Тем не менее говор Лой-мы является говором территории относительно позднего заселения и потому может быть квалифицирован как говор вторичного образования. Особое расположение Лоймы (иноязычное окружение), с одной стороны, и тесные, никогда не прекращавшиеся связи с вятскими и архангельскими селениями, прежде всего Лальского и Вилегодско-го уездов, с другой, создали условия для сохранения уникальных не только русских (восточнославянских) по происхождению, но и общеславянских языковых элементов. Русские говоры представляют собой, с одной стороны, постоянно обновляющуюся речевую стихию, в которой свободнее, чем в литературном языке, реализуются заложенные в языке потенциальные модели и смыслы, а с другой - своеобразную сокровищницу, хранящую языковые элементы разных уровней: звуки, морфемы, формы, синтаксические структуры и, конечно, слова. Выявление и исследование таких элементов даже на уровне микросистемы (системы одного говора) помогает уточнить и определить особенности развития русского языка в системе славянских языков.
Представим краткий обзор самых характерных языковых особенностей лоемского говора, снабдив исчерпывающим (а где-то избы-
точным) иллюстративным материалом для наиболее полного представления о лоемской речи и лоемцах.
Фонетические особенности
Среди фонетических особенностей говора можно отметить следующие. Говор Лоймы является окающим говором с полным типом оканья: различение гласных неверхнего подъема непереднего ряда наблюдается во всех безударных слогах (огородеч, коротко, картов-ка и т. п.). «Неразличение» гласных (несовпадение с литературным произношением и написанием) отмечается только в заимствованных словах (омбар, манастырь, канфета и т. п.).
В говоре можно обнаружить рефлекс этимологического «ять»: произношение гласного [и] или [ие] на месте гласного звука переднего ряда верхне-среднего подъема (писня, издили, здись, билёнький и т. п.). Реализация этого звука обусловлена позицией - под ударением перед мягким согласным; перед твердым произносится [е]: Сончё свитёт на весь-от свет.
Отмечается произношение [е] между мягкими согласными независимо от ударения на месте [а], который является реализацией древнейшего переднего носового, а также по аналогии и на месте исконного [а]: меч, грезь, хозеин, боелись, оставлеют, днеми и т. д.: Из школы придёшь, в печку загленёшь - опеть одно варёно молоко. Я, как голова заболит, излажу горечой сладкой чай, варёноё молоко добавлю и пью - легчат.
Безударный вокализм после мягких согласных в лоемском говоре представлен еканьем и ёканьем (десети, плесать, росплётают, яичек (Р. п.) и т. п.): В Великой четверг двор заговаривали и всё и, перекрестят три раза двор, вот этот, скота-то ведь много дёржали. Если витирок есь, это гувно всё очистят и лопатыма так бросят, и относит шёлуху-ту. Дедушко-то умёр. Мы сейчас двоё.
В произношении согласных наблюдается неразличение аффрикат [ц] и [ч’]: их произношение совпадает в [ч’] (конеч, медунича, челый и т. п.): Яичи-те луковной травой красили. В кошовках катаютча,
тройки запряжёны, всё разукрашёно; на дугах-то лендочки разны, колоколъчи-те висят да всяки чветы гумажны. Звук [ч’], хотя и непоследовательно во всех словах, может произноситься и на месте [с] в сочетании с [к’] (базарчкий, лоемчкий, лехочкий и т.п.): В болъниче-то всё людъчки. Бабушка у меня лёхочкая была. Нарядилась, лико, все базарчки-те ряски у меня.
Губно-зубной звонкий [в] в слабой позиции перед согласным и на конце слова может произноситься как ^] (пироwка, свекроwка, короw и т.п.): Топеръ-то, деwки, даже нитку вдёжитъ не могу в иголку-ту, вот деwки-то как. Однако такое произношение является непоследовательным и вытесняется [ф]: Фсё-то и не упомнишъ, дефка.
Обнаруживается в говоре Лоймы и альвеолярное произношение бокового сонанта [/] в положении перед гласным непереднего ряда (піакал, соїома и т.п.): У К1авди-то даwно ли бы1а? В основном он фиксируется в речи людей пожилого возраста, и потому это явление, как и произношение губно-губного ^], можно охарактеризовать как устаревающее.
Долгие шипящие в говоре произносятся как твердые (холшшо-вый, шшолок, дошшечка, дожжело и т. п.): С потоку-то хлешшот! Однако сочетание [шт] на месте [ч’т] произносится с мягким шипящим и прогрессивно ассимилированным смычным [ш’т’]: Я никак и не думал ведъ, штё он эдак бабахнёт. Виник дадут, штёбы под-метатъ. Такое произношение по аналогии может распространться, хотя и непоследовательно, и на исконное [шт]: Ты куды пошёл в эких штянах?
Заднеязычный звонкий в говоре Лоймы произносится как смычный взрывной [г], коррелирующий в слабой позиции с глухим [к]. В качестве диалектной особенности надо отметить замену глухого смычного на щелевой [х] в сочетании с [т] (Галахтионовская, хто, нихто и т. п.): Ходили бором, нехто не возил, пешком ходили.
Отмечается в говоре ассимиляция согласных по мягкости: [з’д’елал], [ус’п’ен’йо], [роз’д’ел’ил], [воз’л’е]. Спорадически на-
блюдается произношение [р’] с исконной мягкостью: Дубас-от сверьху надерьнешь.
Кроме того, надо отметить ряд слов с архаическим и лексикализо-ванным произношением: долонь (ладонь), блухой (глухой), лендочка (ленточка), ичко (яичко), исерьги (серьги), горносталь (горностай), колды (когда), сэстолько (столько) и др.
Грамматические особенности
1. Среди морфологических диалектизмов обнаруживаются и морфонологические, и собственно грамматические явления..
Существительные в говоре Лоймы имеют следующие особенности. Наблюдается унификация средств выражения грамматического значения. Формы имен ср. р. как с твердой, так и с мягкой основой последовательно оформляются флексией -о/’о (село, полё, училишшо, сердьчо и т. п.): Тебе - на стояньичо, нам - на здоровьичо. Существительные 3 склонения имеют тенденцию к сближению с формами имен 1 склонения, в косвенных падежах получая соответствующую флексию (на пече, во рже, по волосте и т. п.): На сенокосе весь усапашша - к ноче-то месту рад, а утре опеть. Формы мн. ч. И. п. слов-деминутивов преимущественно оформляются флексией -а: ро-бятишка, зёрнышка. Формы Т. п. мн. ч. имеют варианты окончаний -има/-ыма и -ам/-ям (лопатыма, задворкима и т. п. и с губам, под столам и т. п.): Полотенцы, ой, баскиё какиё у меня были, с плетуш-кима. А потом возьле больничи челойуповод на тебя гледел и фарыма у машины мигал. Я николды с парням-то не полохалась.
Среди прилагательных и неличных местоимений обращают на себя внимание стяженные формы (стара, железна, больша, котора и т. п.): В прощёно воскресенье прощенья у всех просят. Как правило, стяженные формы наблюдаются у прилагательных и местоимений в ед. ч. В форме мн. ч. полных прилагательных и неличных местоимений отмечается образование с флексией -иё / -ыё (большиё, но-выё, какиё и т. п.): Подружкам лендочки, хошь долгиё, кому короткиё. И. п. полных прилагательных м. р. выражен флексией -ой, как удар-
ной, так и безударной (молодой, новой и т.п.): Ой, какой паренъ-от нестатной, небаской. Простая сравнительная степень прилагательных в лоемском говоре может образовываться с помощью форманта -яе (быстряе, веселяе и т. п.): Старуха-та одна походные тапки все меняла, как в магазине чё-ко басяе купит, так и менеет. Простая сравнительная степень наречий обычно образуется посредством форманта -я (скоря, смеля и т. п.): Иди давай к нам на посидёнки, да хотъ попикашъ маленько, нам веселя будёт.
В формообразовании местоимений в лоемском говоре отмечается следующее: употребление в косвенных падежах после предлогов основ без [н] (у ё, с им, из его и т. п.): Ну ничо жо им неохота, чо и вырастёт из их! С има так ведь не побаёшъ; употребление краткой формы личных местоимений в Р.-В. п. (мня, тя): Ой, одна говорит, у мня зубы болят. Чо у тя тут наростёт? Личное местоимение 3 л. мн. ч. представлено формой оне: Оне приходят: его мати, дедя и тётка, за матничу не переходят. В говоре Лоймы отмечается использование местоимения кой: В кадче дырочка, кою штырём запирают. Кои поют, дак им деньги кладут. Кое забыла, кое не могу сообразитъ-то.
Глагол в говоре Лоймы имеет ряд особенностей. В наст. в. употребляются стяженные формы (утихат, нахлебамся, хваташъ и т. п.): Вот комар летат, бунгат, спатъ мешат. Наблюдается унификация окончаний глаголов I спр. в 3 л. ед. ч. (несёт, пишёт, чуёт и т. п.): Багай багаём, арисуёт, дак куды с добром. В глаголах с основой выпадение интервокального Ц] и последующего стяжения гласных не происходит, однако [е] заменяется на [и] (овеселиёт, умиёт и т. п.): Ой, небо-торазбашиватся маленъко, небо-то басиёт. В формах глаголов исторического IV класса с основой на -4- / -и- (гортти, любити) наблюдается колебание в образовании формы: на месте -е (из 4) выступает гласный -и, и наоборот, на месте -и гласный -е (свербело, дожжело и ревила, околили): Я любела виноградинку, баского молодча. Коллектив-то у их розвалился - все остарили. У некоторых
глаголов отмечаются либо архаические основы (бости, бол ‘бодать, бодал’: Бык-от его забол; или: чихать - чишу, чишут: Робёнок-от чишот шибко, видно, продуло где-ко буди вымок), либо основы, появление которых можно объяснить известными историческими процессами (мьют, мьёт ‘моют, моет’ с незакономерным «прояснением напряженного редуцированного» на месте этимологического гласного полного образования: В бане помьются, виник кто в прибанке, кто в бане оставят). Форма повелительного наклонения мн. ч. в лоем-ском говоре образуется с помощью суффикса -итё (неситё, собирай-тё, подьтё и т. п.): Пока вёдро, дак копны-те скоря в зароды мечитё. Отмечается более свободное, чем в литературном языке, образование форм возвратного залога (полоскаться, колдоваться, поминаться и т. п.): А в сутках-то в избе образ Николы Чудотворча всю жизнь виселся. В формах глаголов возвратного и страдательного залогов 2 л. ед. ч. наблюдается прогрессивная ассимиляция звуков по месту образования (смиёшша, вымудряшша, усапашша и т. п.): Помоешша -оставить надо водичку. В лоемском говоре, как и в целом в народной речи, более выразительно, чем в литературном языке представлена аспектуальная дифференциация глагольной семантики. В говоре широко употребляются глаголы со значением многократности действия, которые образуются с помощью суффикса -ива-/-ыва- (бивать, соби-рывать, бегивать, баиваться и т. п.): Скучно мне одному-то жить, люблю, колды кто-то гащивает. С другой стороны, активно используются глаголы со значением одномоментности, однократности действия, которые образуются с помощью суффикса -ну- (гулянуть, пивнуть и т. п.): Колды на стол студень подавали, к ему в ладку-ту кваса ленут.
2. Среди синтаксических особенностей обращают на себя внимание предложения с предикативными страдательными причастиями и субъектным дополнением с предлогом у: Вот ведь бык-бодун-от какой у их заведён. Пришли, а он уж у его зарублён, мужик-от, неживой. Одета-то шутя: сарафан какой-то наволочён у ей, кофта под им.
В говоре отмечается довольно интенсивное употребление усилительно-выделительной частицы -ко / -ка (кто-ко, чё-ко, мне-ка, где-ко и т.п.): До того уробишься, что месту рад: куды-ко вальнёшься, тут и спишь. Как правило, данная частица сопровождает местоимения и местоименные наречия. Постпозитивная частица -то в лоемском говоре имеет согласуемый характер, выступая в разных формах рода и числа: муж-от, село-то, баня-та, сами-те и т. п., и имея косвенные формы В. п.: Сымай скоря оболочку-ту да за печью на спичу-ту повысь, обутки-те на голбче поставь. Употребление этой частицы имеет практически неограниченный характер: она может употребляться не только с существительными и местоимениями, но с наречиями, числительными, глаголами: На второй-от день сорили, валили сор. Жито-то в кучу всё, а потом-от лопатыма-то очистят. Эдак-ту морозило! Чего принесла-та? В качестве вводных слов в говоре широко употребляются лико, ликожде, знашьтё / нашьтё, буди / будичи, например: В лесу сёгоды, знаштё, опеть ни ягодки, ни губинки нет. Ликожде, лето-то како было! Давно дождя не было, буди, с гнилого угла подуёт. Отёмнали, ничё не видко на уличе-то, фонарик, будичи, дай.
На уровне словосочетания обращают на себя внимание конструкции с предложным управлением. Диалектное своеобразие здесь выражается, с одной стороны, в ином значении предлогов, например предлог о имеет в говоре временное значение: Он меня о масленичу катит по всей волосте. На столе-то как о празднике, только кар-товничи и нет; с другой стороны, в употреблении предлога с другой падежной формой существительного, например, предлоги возле и мимо употребляются с формой В. п. имени: Пойду мимо почту-ту Употребляются в лоемском говоре и двойные предлоги (по-над, пона, с-по и т. п.): В деревне-то по-за глаза любят про тя побаять.
Особенности словообразования
В качестве деривационных особенностей говора Лоймы можно назвать активность некоторых преимущественно глагольных префиксов.
Вз-/воз-, взацепитъся, вспомлитъ, вздумать, вздыматься, воссиять и т. п. (Одна корова всех взманила. Платья атласовыё, блестяш-шиё, только воссияет! У меня лапосты раньше шибко болели, много раз одеколоном мазала взъёмы-те).
Об- / обо-, обсеноставиться, обнатуреть, обзабавиться, обза-риться и т. п. (Обгорят дак говорят, дай ради Христа милостынку на погорело место. Могли чё-ко сделать со скотом: то не обгулива-ется, то домой не приходит, где-ко блудит. Всё ведь худенькая была
- ой, как обнатурела, баская стала).
О-, овариться, огладить, огрузить, огоревать, окусить, остареть, обуситься и т. п. (Ты его в алую рубаху выбаси, дак сразу ове-селиёт. Яичко ожёлубить тебе? Эка невидаль, отеплило, вот народ и повалил).
Из- / изо-: изжелтиться, изломать, извалить, изобидиться, изойти и т. п. (Он ведь такой, проход кобенится, в гости звать, дак заранее надо да ещё извеличеть. Онучи-те поплотней навёртывай, штёбы неслабко было, а то все ноги измозолишь. Ну, парень, изуви-ришься, дак худо жить-то потом, люди-те не будут вирить тебе).
Можно отметить и двойные префиксы приза- (Пашко-то не при-заставишь в город съездить), изна- (Столбы-те ставили, дак оне еще и стоят, не изнабочились), навз- (Вот навзбуживаю тебя, вред-ничашь дак).
Лексические особенности
Словарный состав лоемского говора включает в себя лексику общеупотребительную, просторечную и собственно диалектную. Собственно диалектная лексика - самая выразительная часть словарного состава говора. Среди лексических диалектизмов можно выделить семантические и собственно лексические диалектизмы, происхождение которых может связываться с разными историческими эпохами. Особое внимание привлекают архаические лексемы и архаическая семантика. Так, например, в лоемском говоре фиксируется употребление слова конец в древнейшем синкретичном значении ‘начало,
край’. Это очевидно проявляется в таком употреблении: Песню-ту никак с конча [то есть с начала, с первых строчек] вспомнить не могу. Или: Вилегодская-та этто парочкима, в средину две девки схватятся или два парня и с конча [то есть с края круга] начинают в средину.
Как семантический архаизм можно интерпретировать значение лексем время и временной в лоемском говоре. Эти слова в говоре имеют значение ‘пора, зрелость’ и ‘взрослый, зрелый’, соответственно. В этом случае время понимается не как ‘длительность, последовательная смена секунд, минут, дней и т. д.’, а как ‘период полного становления и формирования чего-, кого-либо, в том числе полноценного человека, пик развития, после которого начинается процесс угасания; пора’. Это значение обнаруживается, например, в таком употреблении: Мужик-от во времене, конечно, ему баба нужна, своя-то здоровьем всё скудатся, вот и бегат ко чужим, во времене ведь, временной мужик. В таком же значении употребляется лексема времян-ный в пермских и свердловских говорах [СРНГ, вып. 5, с. 193]. Как представляется, идея расцвета, пика развития, отраженная в лоем-ских фиксациях время и временной, обнаруживается в однокоренных словах и в лексике других говоров. Например, в смоленских и вятских говорах слова время и временное обозначают ‘менструация’, то есть срок, следовавший после пика наивысшей готовности женщины стать матерью, а для девочек - свидетельство физиологической готовности и переход в иную, зрелую пору жизни [СРНГ, вып. 5, с. 193; ОСВГ, т. 1-2, с. 201]; в ярославских говорах наречие на времени означает ‘о приближении срока отела’[СРНГ, вып. 5, с. 191], то есть ‘пора, пик развития’. Более того, в ярославских и курских говорах лексема время употребляется в значении ‘счастье, довольство, достаток, благосостояние, благополучие’ [СРНГ, вып. 5, с. 192]. Семантика диалектной лексемы время соотносится здесь с этимологическим значением слова год, которое также, обозначая временной промежуток, в народном сознании связывалось с ожидаемым периодом благополучия, зрелой поры, спелости: слова год, годный и ждать - этимо-
логически родственны. Сходное значение в русском языке сохраняет и слово пора, например, в наречии впору или в выражениях чья-то пора (пора дождей, пора волка и пр., то есть благоприятная для субъекта обладания) и в самой поре ‘в расцвете лет’1. Можно предположить, что лексема время, находясь в одной лексико-семантической парадигме со словами год и пора, еще в древности «переняла» семантические элементы ‘зрелость’ и ’спелость’. Не случайно в севернорусском фольклоре лексемы время и пора образовывали сопряженную единицу - пора-время /пора-времечко. Именно эти архаические семы и остались актуализированными в лоемском говоре.
Перечень лоемских слов, сохранивших древнюю семантику, может быть продолжен: это и губы ‘грибы’, и стая ‘помещение для скота’, и холка ‘ягодицы’, и огород ‘забор, ограда’ и др.
Обращают на себя внимание древние по происхождению лексемы, не имеющие параллелей в современном русском литературном языке, но сохранившихся в русских говорах, в частности в говоре Лоймы. Такие слова в русском национальном языке однозначно квалифицируются как диалектные, имеющие ограниченный ареал распространения. Зачастую такие слова воспринимаются недиалектоно-сителями как слова с темной внутренней формой, а потому «экзотические». В некоторых случаях эти лексемы воспринимаются (в том числе и самими носителями говора) как заимствованные2. В качестве примера можно назвать лишь некоторые такие лексемы, зафиксированные в говоре Лоймы. Это бончеть ‘жужжать’, брезга ‘болтун’, вёдро ‘хорошая, ясная погода’, взголовница ‘подушка’, викать ‘кричать, подавать голос’, гачи, гачник ‘подштанники, пояс для штанов’, омег ‘черт’, потка ‘птица’, пышкать ‘шумно дышать, сопеть, пых-
1 Сходное значение слова время обнаруживается и в других славянских языках; например, в болгарском и сербском языках лексема време имеет значение ‘пора, срок’; в украинском языке веремя имеет значение ‘вёдро, погода’, то есть благоприятное и ожидаемое состояние атмосферы.
2 Так, например, слова гачи и потка лоемцы считают заимствованными из языка коми, так как эти лексемы широко употребляются в соседнем коми языке, тогда как исторически наоборот - это ранние славянские заимствования в коми.
теть’, попышек ‘прыщ, волдырь’, скудать, скудаться ‘недоставать’, ‘жаловаться’, стожары ‘жерди’, шушеница ‘сухие грибы, ягоды; сухие сопли’, имать ‘ловить, хватать’, лони ‘в прошлом году’ и мн. др. Все они являются словами общеславянского происхождения, так как обнаруживают параллели в современных славянских языках, и не только восточнославянских. Они зафиксированы и историческими словарями.
Немного подробнее остановимся на одной такой лексеме, зафиксированной в лоемском говоре. Слово наопако употребляется в говоре Лоймы в значении ‘наоборот, наизнанку’: Тебе одно говорят, а ты наопако всё ладишь. Переоболокись: наопако рубаху-ту надерьнул. Это диалектное слово, помимо Лоймы, зафиксировано и в других севернорусских говорах - вологодских, олонецких, тверских, ярославских, новгородских, псковских, нижегородских, ленинградских, архангельских, вятских, костромских, пермских; оно имеет следующие варианты: наопакишу, наопокон, наопакушу, напак, напко [СРНГ, вып. 20, с. 55-56] и др. Кроме того, слово известно и другим славянским языкам: оно употребляется в украинском (навпаки ‘наоборот’), болгарском (наопаки), сербском (наопачке ‘наизнанку’), словацком (паорак ‘наоборот’) языках. Слово отмечено и в памятниках средневековой русской письменности в значении ‘вспять, назад, обратно’ [СРЯ Х-ХУП, вып. 10, с. 162].
Спектр многочисленных значений лексемы наопако, обнаруженных в русских говорах1, можно классифицировать таким образом:
- значения с общей семой ‘левый’ (левой рукой [делать что-л]);
- значения с общей семой ‘по направлению от себя’ (движение вовне, в противоположную сторону);
- значения с общей семой ‘назад’ (обратно; задом наперед);
1 В классификации обобщен семантический объем лексем наопако, наопакишу, наопакушу, наопак, представленный в Словаре русских народных говоров [СРНГ, вып. 20, с. 55-56], Областном словаре вятских говоров [ОСВГ, вып. 6, с. 172], Новгородском областном словаре [НОС, с. 608-609], Ярославском областном словаре [ЯОС, вып. 6, с. 104-105].
- значения с общей семой ‘иначе’ (наизнанку; не на ту ногу или руку; совершенно иначе, наоборот; непонятно, искажая смысл (говорить и т. п.), нечисто, картаво, либо как нерусский);
- значения с общей семой ‘обмануть’ (обмануть, сбить с толку);
- значения с общей семой ‘неправильно’ (не так, как следует, вопреки, наперекор; некстати; глупо; неприлично; сделать небрежно, второпях, без старания; зря, без толку что-л. сделать).
Этимологически данное слово образовано префиксальным способом: посредством приставки на- от опак, опако в значении ‘назад, навзничь, наоборот’ [Фасмер, т. III, с. 42].
Этимологическая семантика, а также семантический объем корневой группы отражает древнейшее представление об «ином / потустороннем» в мифологической модели мира. «Иное» противопоставлялось «этому / своему» (наопако ‘в противоположную сторону’), однако «иное» мыслилось как носитель тех же признаков и свойств, только наоборот, это антипод «этого» (наопако ‘наизнанку’). Неслучайно одним из символов «иного» является левая рука (наопако ‘налево, левой рукой’, пакиша ‘левша’)1. «Иное» в традиционной культуре чаще всего оценивалось негативно. Это область отсутствия порядка и правил (наопако ‘глупо, бестолково, неприлично’ и ‘ложно, обманно’), это чужой мир, и потому его свойства могли приписываться инородцам, иностранцам (наопако ‘нечисто, картаво, как нерусский’). Отношение в народном мировосприятии к этому понятию и отрицательная коннотация обнаруживается в этимологически близком русском слове пакость ‘вред’.
Этнолингвистический потенциал этой лексемы находит отражение в контекстах описания различных обрядовых действий: лоемск. Наопако-то не лей воду-ту из ковша, эдак-то только на покойника льют. волог. Я вышла да и кинула берёсту наопашку, овци и прибежали. новгородск. У нас, бывало, в лес итить - рубаху напакишу
1 В русском языке слово рука может иметь значение ‘сторона’, например: располагаться
по левую руку.
одеваем. Так, и леший, не обойдёт, и мы не заплутаем. яросл. (зафиксировано Далем) Весьма любопытный обычай сохранился в Ярославской губ. во время свадебного стола: все скатерти...накрываются на столы наизнанку, или, как говорят, наопак, или, как выражаются, наопакушу [СРНГ, вып. 20, с. 55-56].
Итак, анализ этимологии слова наопако, семантического объема корневой группы в русском национальном языке позволил выявить его «культурную глубину». Оно принадлежит славянскому лексическому фонду, отражает движение народной мысли и историю формирования русской ментальности.
Характер системных отношений в лексике говора Лоймы можно представить на примере описания лексико-семантической группы глаголов речи. Рассмотрим только те из них, которые находятся в синонимических отношениях и образуют синонимический ряд. В качестве доминанты ряда можно назвать глаголы баять и говорить, семантика которых является наиболее общей и емкой: в них выражена смысловая основа ряда. В лоемском говоре эти глаголы являются абсолютными синонимами, так как не обнаруживают ни стилистических, ни семантических различий. Например, Мелентьевна баяла: «Слово “арестуют” нельзя говорить».
Слова синонимического ряда, являясь своеобразной микросистемой, демонстрируют все грани одного понятия. Лексические единицы ряда с доминантой ‘говорить’ в лоемском говоре находятся либо в отношениях тождества, либо в отношениях близости значений. Можно разделить все лексемы ряда на подгруппы (микроряды) в зависимости от того признака, который их различает.
Первая подгруппа самая многочисленная, сюда входят слова с семантическим оттенком ‘говорить о чём-то неважном, болтать’. Это такие слова, как балякать, балясничать, трёкать, шлёпать, брякать, ляпать и др.: Садись давай, побалякаем о жизни; Чё быробили хошь, а то только балясничать и могут, проход прохлаждаются; Трёкать-то она может про всё, чё угодно. Болтаитёсь по деревне,
шлёпайтё чё не надо-то, чё-ко бы робили лучше. В эту же группу входят и устойчивые выражения робить языком и молоть околесну: Уж баять-то он мастак, складно выходит, вот и робит языком, от этого спина не ломит. Не мели околесну-ту, садись за стол да окрупенись маленько.
Вторая группа - слова с семантическим оттенком ‘говорить о чем-то неважном продолжительное время’. Это такие слова, как колоко-лять, долдонить, тарабарить, боронить: Колоколять, дак это мы любим. Володишко идёт, начнёт опеть долдонить, дак ни конча ни краю нет. Сюда же можно отнести выражение собирать что попало: Самому-то не надоело боронить-то? Чо попало сидишь собирашь!
Третью группу составляют слова с семантическим оттенком ‘говорить невнятно’. Сюда можно отнести слова бармолить, мургать, бекать: Бармолит чё-то себе под нос, толком сказать не можот! Чё там мургашь, скажи ладом! Чё и говорит, не поймёшь нечо - вот ведь бякало бекает.
В четвертую группы входят слова с семантическим оттенком ‘говорить с плаксивой интонацией’. Это слова мявгать и пикать: Не мявгай мне тут, все равно не пущу! Ошабашь уж пикать-то!
Наконец, пятую группу составляют слова с оттенком значения ‘говорить громко’, это лексемы ухать и гаркать: Ты чё эдак-ту ухашь - напужал ведь меня! Да как гаркнул он сыну-то.
Таким образом, синонимический ряд с доминантой ‘говорить’ в лоемском говоре включает в себя лексемы, лексическое значение которых совпадает в родовом понятии, но различается такими семантическими оттенками, которые можно условно объединить, назвав характер речи (невнятно, громко, с плаксивой интонацией, продолжительно) и функция речи (о чем-то незначительном, неважном).
Каждую из подгрупп (микрорядов) составляют абсолютные синонимы, или синонимы-дублеты. Тут, однако, надо заметить следующее. Если в литературном языке синонимы-дублеты имеют тенденцию к исчезновению, то в говорах они, наоборот, широко используются. Скорее
всего, это связано с отсутствием нормативных ограничений в устной речи, со стремлением к выразительности, предполагающим постоянный поиск новых, ярких лексем. Это позволяет предположить, что понятие «дублет, абсолютный синоним» в диалектной речи является условным. В ряде случаев слова, являющиеся семантически и стилистически тождественными, различаются внутренней формой, то есть образом, формирующим представление о понятии. А если учесть, что в народной речи отмечается повышенное внимание к внутренней форме, то становится ясно, что понятие «семантическая тождественность» оказывается неточным. Это можно показать на примере лоемских синонимов мургать и бекать. Совпадая семантически и стилистически, они отличаются мотивационно. Мургать в Лойме, кроме значения ‘говорить невнятно’, имеет значение ‘о кошке: издавать негромкие, урчащие звуки’. В свою очередь бекать имеет значение ‘об овце: блеять’. Это значит, что в сознании говорящего возникают разные образы, связанные с характером речи. Невнятность речи и в том, и в другом случае обнаруживает разную природу: мургать - говорить, скорее всего, тихо, бормоча, по нос, а бекать - говорить монотонно или запинаясь. Таким образом, как особенность народной речи, в том числе и лоем-ской, можно отметить детальную семантическую разработку понятия, предельную конкретизацию отраженной в нем идеи.
Итак, описание различных языковых и некоторых этнокультурных особенностей русского говора села Лойма позволяет составить «языковой портрет» лоемца, с одной стороны, носителя севернорусской традиции, хранящего в своей речи и культуре многое из того, что было в древнерусской речи и культуре, а с другой - творца, внимательно и с интересом вглядывающегося в окружающий мир и отражающего его в слове.
Источники и принятые сокращения
1. НОС - Новгородский областной словарь / Институт лингвистических исследований РАН ; изд. подгот. А. Н. Левичкин и С. А. Мызников. -XXVII, 1435 с.
2. ОСВГ - Областной словарь вятских говоров / ВятГГУ ; [под ред. В. Г. Долгушева, З. В. Сметаниной]. - Киров : Коннектика ; Изд-во ВятГГУ; Радуга-ПРЕСС, 2004-2012. - Т. 1-8.
3. СРНГ - Словарь русских народных говоров / под ред. Ф. П. Филина, Ф. П. Сороколетова, С. А. Мызникова. - Москва ; Ленинград, 1965-2010. -Вып. 1-43.
4. СРЯ ХГ-ХУП - Словарь русского языка ХГ-ХУП вв. - Москва : Наука, 1975-2008. - Вып. 1-28.
5. Фасмер - Фасмер М. Этимологический словарь русского языка : в 4 томах / М. Фасмер ; под ред. О. Н. Трубачева. - Санкт-Петербург : Азбука, 1996. - Т. Г-ГУ
6. ЯОС - Ярославский областной словарь. - Ярославль, 1981-1991. -Вып. 1-10.
Литература
1. Жеребцов И. Л. Где ты живешь : населенные пункты Республики Коми : историко-демографический справочник / И. Л. Жеребцов. - Сыктывкар : Коми кн. изд-во, 1994. - 271 с.
2. По-лоемски играем, по-лоемски поем. : сборник частушек, старинных песен, современного фольклора / сост. Е. И. Шехонина ; Центральная межпоселенческая библиотека им. В. В. Юхнина. - Объячево : [б. и.], 2010. - 68 с.
© Бунчук Татьяна Николаевна (2014), кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и общей филологии Института гуманитарных наук, Сыктывкарский государственный университет (Сыктывкар), [email protected].
