CC BY
103
Лингвистика
B.Н. Левина
Языковая структура пейзажной единицы «метель» в прозаическом тексте1
В статье анализируется языковая структура пейзажной единицы «метель» в прозаическом тексте. Автор показывает эволюцию данной единицы в произведениях русской литературы разных временных периодов, а также отмечает особенности ее языкового выражения в современной прозе.
Ключевые слова: прозаический текст, пейзажная единица «метель», языковая структура, художественная картина мира.
К числу фундаментальных понятий, которые выражают специфику человека и его бытия, взаимоотношения с миром, относится понятие «картина мира». Оно активно разрабатывается в лингвистике в контексте антропоцентрического подхода к изучению языка. Как отмечает
C.А. Песина, «языковая модель мира несет в себе черты человеческой способности миропостижения, то есть антропоцентризма, который пронизывает весь словарный состав языка» [18, с. 42].
Изучение образа мира, запечатленного в языке, связано с анализом национальной специфики понятий, особое место среди которых занимает
1 НИР выполнена в рамках реализации ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 г., Государственный контракт № П656 от 19 мая 2010 г.
их художественное преломление в текстах. Осмысление бытия предопределяется эволюцией самого сознания, взаимодействием и сменой реалий, часто меняющих традиционное употребление языка. На первый план выходит проблема авторского стиля как содержательной мировоззренческой категории, тесно связанной с теорией речевой коммуникации. «Текст - это мир знаний и раздумий, мнений и страстей, восприятия и истолкования действительности - той экспликации социолингвистических и индивидуально-лингвистических языковых средств, которые отработаны культурой письменности нации. Язык существует в тексте -культурно-филологическом феномене, где формируются и воплощаются духовные потенции национального человека» [9, с. 92].
Вербальные тексты играют важную роль в сохранении языковых традиций, их продолжении, развитии. Художественный текст может достаточно объективно воссоздавать жизненные реалии. Это объясняется его многоуровневостью и тем, что восприятие произведения в значительной степени определяется литературным вкусом, опытом, мировоззрением, характером, возрастом читателя [12, с. 371-372].
Как мы уже отмечали, «комплексный подход к исследованию текста позволяет разработать ряд положений теории языковой коммуникации в новых условиях социума, определить семантику ключевых компонентов в структуре текстов различных типов, дать оценку системе языковых способов передачи знаний о картине мира, определить особенности порождения и восприятия различных типов текстов в условиях современной языковой культуры на примере анализа конкретных употреблений текстовых единиц, например, пейзажа, портрета, интерьера и т.д.» [13, с. 248]. Пейзажная картина мира обнаруживается в единообразии представлений народа, в стереотипных знаниях о действительности в художественном и фольклорном текстах. Она возникает в сознании читателя при восприятии им художественного произведения и создается разноуровневыми языковыми средствами, при этом отражая индивидуальную картину мира в сознании писателя и воплощаясь в отборе элементов традиционного и вымышленного пейзажа, в используемых языковых средствах, среди которых наиболее продуктивны индивидуально-авторские языковые средства как вариант текстовых единиц, отражающих концеп-тосферу пейзажа [12, с. 373].
Значительное место в русских прозаических текстах занимают описания зимней природы (А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь, И. С. Тургенев, А.И. Куприн, С.Т. Аксаков и др.). Основу информационного поля «зима» составляет пейзажная единица «метель», которая в зависимости от авторского замысла выполняет в тексте различные функции,
Филологические
науки
Лингвистика
а также имеет определенную языковую структуру. Это во многом подтверждается теоретическими положениями о том, что «художественный мир отражает объективированно-субъективную действительность независимо от реальности/достоверности события. Конструирование “реальности” произведения производится интенционально, на основе авторской рефлексии и художественной установки, отражающих в художественной форме события, явления, факты объективного мира. Поэтому со-при-частность к бытийности составляет референциальную основу мыслимого мира художественного произведения. <...> Смыслообразовательный характер контекста определяется семантическими ориентирами: различными лексическими, лексико-грамматическими и грамматическими средствами, направляющими интенсиональность содержания контекстного имени» [9, с. 105-107]. И, безусловно, «основная текстовая предназначенность слов - дать информацию о сфере типического применения слова и возможностях естественного употребления» [6, с. 32].
Как отмечает в своих исследованиях К. А. Нагина, «мотив метели вошел в русскую литературу вместе со стихами П.А. Вяземского, первым из русских поэтов связавшим специфику национального характера с любовью к зиме» [15, с. 112.]. Кроме того, «начиная с Пушкина, образ метели-судьбы прочно займет свое место в русской литературе. С этим образом тесно связана проблема соотношения случайного и закономерного, воплощенная в двух вариантах поведения персонажей. Одни следуют зову судьбы, другие идут наперекор предзнаменованиям, пытаясь собственными усилиями достичь желаемого» [14, с. 14]. Например: На дворе была метель; ветер выл, ставни тряслись и стучали; все казалось ей угрозой и печальным предзнаменованием. А.С. Пушкин. «Метель» (1830). Ключевые лексемы: метель, ветер, угроза, печальное, предзнаменование, выл, тряслись, стучали, - подчеркивают всю несостоятельность человека перед природной стихией. Следует обратить внимание также на то, что «ключевые слова как фактор понимания выступают в виде понимания текста и его семантики за счет того, что понимание структурировано, то есть оно осуществляется путем последовательного осмысления семантических уровней и постепенного погружения в текст. Причем происходит процесс понимания не отдельных единиц, а структуры текста в целом» [17, с. 792].
И также неслучайно при обращении к данным славянской мифологии мы находим, что «в тот день, когда уезжает кто-нибудь из родичей, поселяне не метут избы, чтобы не замести ему следа, по которому бы мог он снова воротиться под родную кровлю. Как метель и вихри, заметая проложенные следы и ломая поставленные вехи, заставляют плутать
дорожных людей; так стали думать, что, уничтожая в дому следы отъехавшего родича, можно помешать его возврату» [3]. Истоки этой семантики прослеживаются в самой этимологии слова «метель», которое образовано от слова «мету» [19]. Глагольное происхождение придает многим контекстам, в которых встречается эта пейзажная единица, ярко выраженный признак динамики и значительно реже - статики. Это подтверждается и данными других словарей. Так в «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля: «СУМЕТЬ (метель) ж. вост. метель (от мести), мятель (мястись), вьюга. Сумет м. сугроб, сувой, снежный занос, нанесенный ветром бугор снега. Заехали ночью в невылазный сумет. || Холм, могила. До сумета вы(про)жито, а ума не нажито. См. сметывать» [8]. По данным «Большого толкового словаря русского языка» под редакцией С.А. Кузнецова, «МЕТЕЛЬ, -и; ж. Сильный ветер со снегом; вьюга. Снежная м. М. воет за окном. М. занесла следы. < Метельный, -ая, -ое. М-ая зима. М-ая погода. М. снег» [5]. В «Большой советской энциклопедии»: метель - это «перенос снега ветром в слоях, близких к земной поверхности», а также «позёмок»; «низовая и общая метель», «снег при достаточно сильном ветре»; значительное увеличение снежного покрова; низкая температура воздуха; «местное название буран» [4]. Синонимами к слову «метель», по данным «Словаря русских синонимов и сходных по смыслу выражений», являются «ветер», «вьюга» [2], которые традиционно используются в литературных произведениях при описании метели.
Авторы прозаических текстов значительно расширяют семантическое поле пейзажной единицы «метель», например: Даже скорей была она язычница, брали в ней верх суеверия: что на Ивана Постного в огород зайти нельзя - на будущий год урожая не будет; что если метель крутит - значит, кто-то где-то удавился, а дверью ногу прищемишь — быть гостю. <...> Но в тот же день началась метель - дуель, по-мат-рениному. А.И. Солженицын. «Матренин двор» (1960).
Языковая структура пейзажной единицы «метель» разнообразна.
1. Ветер за стенами дома бесился, как старый, озябший голый дьявол.
В его реве слышались стоны, визг и дикий смех. Метель к вечеру расходилась еще сильнее. Снаружи кто-то яростно бросал в стекла окон горсти мелкого сухого снега. Недалекий лес роптал и гудел с непрерывной, затаенной, глухой угрозой. А.И. Куприн. «Олеся» (1898). Здесь ключевыми компонентами являются следующие лексемы: субстантивы ветер, снег, дьявол, рев, стон; глаголы бесился, бросался; адъективы старый, озябший, голый; наречия - сильнее, яростно; нестандартные текстовые сочетания - горсти мелкого сухого снега, гудел с непрерывной, затаенной, глухой угрозой.
Филологические
науки
Лингвистика
2. В самом деле, едва только поднялась метель, и ветер стал резать прямо в глаза, как Чуб уже изъявил раскаяние и, нахлобучивая глубже на голову капелюхи, угощал побранками себя, чорта и кума. Н.В. Гоголь. «Ночь перед Рождеством» (1831-1832). Ключевые компоненты: метель, ветер; нестандартные авторские единицы: стал резать прямо в глаза.
3. Лошади измучились, мы продрогли; метель гудела сильнее и сильнее, точно наша родимая, северная; только ее дикие напевы были печальнее, заунывнее. М.Ю. Лермонтов. «Герой нашего времени» (1839-1841). Актуализированы глагольные лексемы измучились, продрогли, гудела, субстантивная форма глагола напевы.
4. А нам-то любо было смотреть на нее; и не увидишь, как свечка нагорит, не слышишь, как на дворе подчас и вьюга злится и метель метет. Ф.М. Достоевский. «Бедные люди» (1846). Традиционно для русских текстов употребление сочетаний вьюга злится и метель метет.
5. Едва миновав темные фигуры мельниц, из которых одна неуклюже махала своими большими крыльями, и выехав за станицу, я заметил, что дорога стала тяжелее и засыпаннее, ветер сильнее стал дуть мне в левую сторону, заносить в бок хвосты и гривы лошадей и упрямо поднимать и относить снег, разрываемый полозьями и копытами. Колокольчик стал замирать, струйка холодного воздуха пробежала через какое-то отверстие в рукаве за спину, и мне пришел в голову совет смотрителя не ездить лучше, чтоб не проплутать всю ночь и не замерзнуть дорогой. Л.Н. Толстой «Метель» (1856). Здесь также достаточно узнаваемы глаголы стал дуть, относить (снег), наречие сильнее, прилагательное холодного (воздуха).
6. - Ну что стал опять? Вишь, найти дорогу хочет! Сказано, метель! Теперь землемер самый, и тот дороги не найдет. Ехал бы, поколе лошади везут. Авось до смерти не замерзнем... пошел знай!
- Как же! небось, поштальон в прошлом году до смерти замерз! -отозвался мой ямщик. Л.Н. Толстой. «Метель» (1856). Семантика пейзажной единицы «метель» раскрывается через оценку состояния человека и животных: до смерти не замерзнем, поколе лошади везут. Обращает на себя внимание диалоговая форма коммуникативного выражения данной текстовой единицы.
7. Казалось, они только что вырвались из чьих-то грозных, смертоносных когтей - и, вызванный жалким видом обессиленных животных, среди весеннего красного дня вставал белый призрак безотрадной, бесконечной зимы с ее метелями, морозами и снегами. И.С. Тургенев. «Отцы и дети» (1862). Здесь также описание дано через характеристику животных.
8. Да, видно, до метели не доехать. К вечеру становится все холоднее. Слышно, как снег под полозьями поскрипывает, зимний ветер - сивера -гудит в темном бору, ветви елей протягиваются к узкой лесной дороге и угрюмо качаются в опускающемся сумраке раннего вечера. В.Г. Короленко. «Чудная» (1880). В описании участвуют слова новых тематических групп, характеризующих состояние природы.
9. Слышу, как чья-то рука шарит по двери, ищет скобку, а затем чувствую холод и свежий запах январской метели, сильный, как запах разрезанного арбуза. И.А. Бунин. «Сосны» (1901). Эффект достигается за счет сравнения. В семантическом поле текстовой пейзажной единицы «метель» появляется такой нетрадиционный признак, как запах.
10. Шагал в серой мгле по сугробам, слушая вой метели и вспоминая яростные взвизгивания разбитого человека; чувствовал, что его слова остановились где-то в горле у меня, душат. М. Горький. «Мои университеты» (1923). Лексика из тематической группы «метель» используется автором в описании физического и психологического состояния человека.
11. Ведьма сухая метель загремела воротами и помелом съездила по уху барышню. М.А. Булгаков. «Собачье сердце» (1925). Семантика пейзажной единицы «метель» актуализирована глаголами: загремела, съездила, метафорическим выражением: ведьма сухая метель.
12. Под ногами сахарно похрупывал снег, зернисто-синий, сыпкий. С серой наволочи неба срывалась метель. Ветер нес огонь из цигарок, перевеивал снежную пыльцу. М.А. Шолохов. «Тихий Дон», кн. 3 (1928-1940). Текстовая нагрузка «метели» связана с усилением роли эпитетов.
13. То мороз, то дождь, и вдруг снег, как зимой, метель белая с воем, и опять солнце, опять тепло и зеленеет. М.М. Пришвин. «Лесная капель» (1943). Сравнение определительного характера обусловило актуализацию субстантивов: мороз, снег, зимой, с воем.
14. Помню, как иногда по целым неделям несло непроглядными азиатскими метелями, в которых чуть маячили городские колокольни. К.Г. Паустовский. «Золотая роза» (1955). Семантика метели обусловлена нестандартной текстовой единицей.
15. Я пытался себе представить эти сорок дней одиночества, когда вокруг ни одной живой души, только свист горной метели и мертвый шорох снега. Ф. Искандер. «Святое озеро» (1969). Вновь актуализированы адъективы.
16. Настена вспомнила, что в марте, в лютую и мокрую метель, она бежала по льду где-то здесь же: время идет, а у нее ничего не меняется, и зимой и летом приходится искать непогоду, чтобы попасть все туда
Филологические
науки
Лингвистика
же, все для того же. В. Распутин. «Живи и помни» (1974). Традиционно сочетание лютую и мокрую метель, лексика зимой, непогоду.
17. Там второй день лежала больная Феня; простудилась, кашляла, и они не пустили ее в школу: шутка ли - по такой метели плестись за три километра в местечко. В. Быков. «Знак беды» (1982).
- Доктора привозили?
- Да где по такой метели! Может, сама как поправится. В. Быков. «Знак беды» (1982). Диалоговую форму коммуникативного представления пейзажной единицы «метель» можно отнести к нестандартному способу языкового выражения.
18. Небо было серое, недоброе. Обещало метель. В городке, идя по тропке, он свернул к ректорскому корпусу - его потянуло к себе движение людей, быстро входящих в подъезд и выходящих на улицу. В. Дудин-цев «Белые одежды», ч. 3 (1987). Ассоциирование действия людей перенесено на качество метели как оценочная характеристика.
19. Аналогия с предыдущим примером прослеживается в следующем описании: Ходило над нею холодное солнце, выли метели, с грохотом проносились по улице лесовозы, звучали голоса ребятишек, возвращающихся из школы, - ни на что Агафьина изба отозваться не могла, умершая безмогильно, наводящая на живых тяжелую тоску. В. Распутин. «Изба» (1999). Вновь используются известные для русского языка сочетания.
В современной прозе наблюдается достаточно компактное использование пейзажных единиц, т.е. без традиционно принятой атрибутики (снег, ветер, вьюга). Деваться ему, покойнику, было, видно, некуда, ночь на дворе, залег покойник в дрова, в сарай, не так метет метель, причем умудрился стащить замок с петель. Л. Петрушевская. «Пчелка» (1998-1999). Весна! Метели бывают редко, редко и солнце! Вот оно какое северное солнце, не похожее ни на какие другие солнца, - радостное, чистое, почти не заходит, и я, не поклонница белых ночей, часто теперь мысленно брожу по своему любимому Ленинграду... Т. Окуневс-кая. «Татьянин день» (1998). Текстовая пейзажная единица «метель» в одноименном произведении В. Сорокина является фоном происходящих событий: Метель и вправду усилилась, снег несло и крутило. В. Сорокин. «Метель» (2010). Следует отметить реализацию пейзажной единицы в диалогических конструкциях:
- Так ведь мятель, барин. - Перхуша глянул в подслеповатое окошко.
- Знаю, что метель! Там больные люди ждут! - повысил голос доктор; и в монологических размышлениях героев: Стоя на крыльце и втягивая бодрящий папиросный дым, Платон Ильич уже думал о завтрашнем дне:
«<...>Нет, не доберется он раньше меня из Усох, там, почитай, сорок верст, да по такой погоде... Вот повезло с этой метелью...»; Он вспомнил двух обычных лошадей, на которых, совсем измученных метелью, он три с половиной часа назад приехал в проклятое Долбешино и которые сейчас стояли на станционной конюшне и, наверно, что-то жевали; Если метель перестанет, доедем за часа полтора. В. Сорокин. «Метель» (2010).
Интересной реализацией пейзажной единицы «метель» являются метафорические конструкции: Женщина застыла, низко потупившись, и шум зала, как начинающаяся метель, словно засыпал ее снегом. В. Дудинцев. «Белые одежды», ч. 1 (1987); И все чаще в поисках крепости <... > вспоминала Тамара Ивановна свою деревню на берегу Ангары <... > в белой кипени майскую черемуху по обочью, сладкий дух ее в деревне, черемуховые метели после цветения, покрывающие улицу белизной... В. Распутин. «Дочь Ивана, мать Ивана» (2003). Также данная текстовая единица составляет основу сравнительных конструкций: Варвара достала сахар, вспомнила, что так и не купила ванильных сухарей с изюмом, и жизнь показалась совсем темной и пустой, как продуваемый метелью переулок. Т. Устинова. «Подруга особого назначения» (2003); Он долго падал в бездонную пропасть, и в ушах у него звенело, и шумело в голове, и было как-то знобко, как будто в жарком здании гуляет свирепая метель. Т. Устинова. «Большое зло и мелкие пакости» (2003).
Данный анализ подтверждает выявленные Е.Б. Никифоровой тенденции, которые влияют на развития лексико-семантической системы русского языка. Исследователь справедливо утверждает, что «лексикосемантическая система русского языка находится в состоянии динамического равновесия под влиянием двух первых тенденций качественного и двух последующих - количественного характера: 1) тенденция к изменению семантики слов, вызванному потребностью соответствия их значения эволюционирующему языковому сознанию; 2) тенденция к сохранению имеющегося значения, связанному с необходимостью удержания в языковом сознании традиционного опыта; 3) тенденция к элиминации, удалению элементов лексической системы, вызванной деактуализацией отдельных звеньев в современной изменяющейся концептосфере русского языка; 4) тенденция к плеонастической инновации, возникновению новых номинативных единиц, вызванному потребностями в вербализации новых когнитивных образований, появляющихся в концептосфере русского языка» [16, с. 19]. В связи с этим также будут актуальны, на наш взгляд, рассуждения о том, что «смысл обеспечивает связь языка с мыслью, а референция - связь языка с миром. Так в лингвистике появи-
Филологические
науки
Лингвистика
лись два самостоятельных раздела семантики - теория значения и теория референции. Теория значения изучает смыслы языковых единиц, способы их комбинирования и отношения между ними, то есть язык, оторванный от его употребления и окружающего мира. Теория референции исходит из того, что есть язык и его употребления, и изучает связи языка с внешним миром, а именно те языковые механизмы, которые эту связь осуществляют. Таким образом, теория значения отвечает за связь языка с мыслью, а теория референции - за связь языка с миром. Разорвать эти две теории невозможно, поскольку мысль также связана с миром. Но такое разделение позволяет четче представить функционирование языка» [11, с. 335]. В свете вышеизложенного, безусловно, важным является рассмотрение и категории ментального пространства, которое, «потенциально существуя в сознании людей, принадлежащих к одному этносу в определенный период его истории и развития, эксплицируется в текстах, прежде всего художественных, поскольку именно они наиболее полно отражают самосознание и мировосприятие народа» [10, с. 86].
Итак, проведанные исследования показали, что языковая структура пейзажной единицы «метель» тесно связана с ее семантикой и условиями контекста, в котором она выполняет различные функции. С появлением данной пейзажной единицы в тексте происходит расширение его семантики и появляется признак «динамики» в изображении событий. Кроме того, подобного рода пейзажные единицы позволяют передать автору психологическую основу описываемых ситуаций и эмоциональное состояние героя. Это во многом связано с тем, что «языковая система не только позволяет указывать степень приоритетности знания в картине мира говорящего через номенклатуру своих единиц, но и подчеркивать его актуальность через их комбинаторику» [14, с. 17].
Качественным признаком, характерным для пейзажной единицы «метель», является звук, который в условиях текста реализуется не только традиционными субстантивными формами (свист, вой, шипение, рев, шум, завывание), но и нестандартными авторскими конструкциями (дикие напевы, загремела за воротами, в реве слышались стоны, визг и дикий смех). Они подчеркивают семантику метели как необузданной стихии. Динамический характер пейзажной единице «метель» в тексте, как уже отмечалось ранее, придают глаголы и глагольные формы (крутит, закружавело, идет, утихла, не унималась, несло, порошила, срывалась, метет). Следует также отметить продуктивность в исследуемых произведениях конструкции метет метель. Наряду с этим, особенно в диалоговых формах представления пейзажной единицы «метель», используется указательное местоимение такая (метель) без какого-
либо уточнения атрибутивной лексикой, что является признаком сжатия информации в одной текстовой единице, ее сильной текстовой позиции, а также свидетельствует о прямом обращении автора к фоновым знаниям читателя о метели как стихийном явлении природы (ветер, вьюга, вихрь, вой и т.д.). Система используемых авторами эпитетов, входящих в информационное поле «метель», отличается индивидуальностью, например: лютая, мокрая, желтая, ведьма сухая, дикая.
Однако важно отметить, что атрибутика пейзажной единицы (метель, ветер, вьюга, облака, серое небо, снег, мороз, серая мгла, буря) и в целом «метельная» картина мира представлена ярче в литературных произведениях XIX в., что связано с разнообразием лексики и грамматических форм пейзажной единицы и что свидетельствует об изменении структуры современных текстов ХХ-ХХ1 вв., сохранении или утрате, отсутствии в произведениях информационного поля данной текстовой пейзажной единицы. Как пишет об этом М.П. Абашеева, характеризуя данный период, «1990-е годы становятся своеобразной линзой, фокусирующей широкий спектр историко-литературных, культурных и философских проблем эпохи» [1, с. 7]. И справедливо замечают Н.В. Гашева и Б.В. Кондаков: «Самосознание культуры на рубеже ХХ-ХХ1 вв. пытается сфокусироваться прежде всего на искусстве, ибо только оно неразрывно связано с дипластией - очень важной для человека ХХ1 века способностью сознания схватывать в одномоментном восприятии сразу множество отношений и связей межу явлениями текущей действительности. <...> Стали разрушаться традиционные для русской культуры связи между литературой и читателями, резко упали тиражи книг, газет и журналов, усилилось влияние на человека новейших электронных СМИ. <...> “Информация” стала замещать “знание” и отделяться от живого человека - ее носителя. “Книжная” культура, доминировавшая на протяжении последнего тысячелетия, стала заменяться культурой “экранной”.» [7, с. 176]. Время покажет, в какой степени данный процесс отразится на состоянии языковой системы в целом.
Библиографический список
1. Абашева М.П. Литература в поисках лица (русская проза в конце ХХ века: становление авторской идентичности). Пермь, 2001.
2. Абрамов Н. Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений. 7-е изд., стереотип. М., 1999.
3. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов: В 3 т. Т. 1. М., 1994.
Филологические
науки
Лингвистика
4. Большая советская энциклопедия. ЦКЪ: http://slovari.yandex.ru (дата обращения: 25.04.2011).
5. Большой толковый словарь русского языка / Под ред. С.А. Кузнецова. СПб., 2000.
6. Будняк Д. Текстовые явления в функционировании слов в русском языке // Русское слово в мировой культуре: Материалы X Конгресса МАПРЯЛ / Под ред. В.П. Казакова и др. СПб., 2003. С. 31-34.
7. Гашева Н.В., Кондаков Б.В. Тенденции развития русской прозы 1990-х гг. Статья первая // Вестник Пермского университета. Серия «Российская и зарубежная филология». Вып. 5(11). С. 175-183.
8. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 2001.
9. Диброва Е.И. Пространство текста в композитивном членении // Структура и семантика художественного текста: Доклады VII Международной конференции. М., 1999. С. 91-138.
10. Иванова Л. П. Русское ментальное пространство (к постановке проблемы) // Мир русского слова и русское слово в мире: Материалы XI Конгресса МАПРЯЛ. Т. 4. София, 2007. С. 85-88.
11. Кронгауз М.А. Семантика: Учеб. для вузов. М., 2001.
12. Левина В. Н. Концептуализация пейзажа в художественном тексте // Концептуализация мира в языке: Коллективная монография. М.-Тамбов, 2009. С. 371-387.
13. Левина В.Н. Комплексное исследование текста в современных условиях языковой коммуникации // Вестник Тамбовского университета. Серия «Гуманитарные науки». 2010. № 4 (84). С. 245-249.
14. Манаенко Г.Н. Организация информации в тексте на основе взаимодействия синтаксических единиц // Вестник Пермского университета. Серия «Российская и зарубежная филология». 2009. № 4. С. 14-18.
15. Нагина К.А. «Страшная буря» в «страшную ночь»: мотив метели у Л.Н. Толстого в контексте русской литературы XIX века // Известия ВГПУ. С. 112-115.
16. Никифорова Е.Б. Семантическая эволюция лексической системы русского языка: тенденции, векторы, механизмы: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Волгоград, 2008.
17. Осипова И. А. Смысловая структура текста в аспекте существующих концепций ключевых слов // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. 2010. № 5 (3). Т. 12. С. 789-792.
18. Песина С.А. Комплексный подход к изучению языковой картины мира // Филология и культура: Материалы IV Международной научной конференции. Тамбов, 2003. С. 42-43.
19. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 1-4. М., 19641973.
