CC BY
25
YAK 821.111 ББК 83.3(4)
O.B. РАЗУМОВСКАЯ O.V. RAZUMOVSKAYA
ЯЗЫЧЕСКОЕ И ХРИСТИАНСКОЕ В ПЬЕСЕ-МАСКЕ ДЖОНА МИЛТОНА «КОМОС»
THE PAGAN AND THE CHRISTIAN IN JOHN MILTON'S MASK «COMUS»
В статье рассматривается проблема соотношения языческой и христианской образности в драматической поэме (маске) Джона Милтона, созданной в ранний период его творчества и отражающей направление его философских и эстетических поисков. В «Комосе» юношеские идеалы Милтона подвергаются переосмыслению, что отражается в противопоставлении языческих и библейских мотивов в тексте поэмы.
The article deals with the problem of the pagan and Christian imagery in Milton's early work - a dramatic poem, or, according to other definitions, a mask play «Comus», which displays the direction of his aesthetic and philosophical search at that period. In «Comus» Milton's juvenile ideals are subjected to revision, which is obvious in the opposition of pagan and Christian ideas and images in the poem.
Ключевые слова: пьеса-маска, пастораль, языческое, античность, библейское, поэзия.
Key words: Mask play, pastoral, pagan, antiquity, the Biblical, poetry.
В творчестве Джона Милтона драматические произведения занимают особое место. Хотя большинство творений великого поэта могут претендовать на уникальность в своей жанровой категории, его поэмы-маски являются во многих отношениях уникальными текстами, не имеющими аналогов в поэзии самого Милтона и его современников.
Начало творческого пути Милтона пришлось на плодотворный для английского театра период, когда ещё писали для сцены Томас Мидлтон (15801627), Джордж Чэпмен (1559-1634), Джон Уэбстер (ок. 1580 - ок. 1634), Джон Марстон (1576-1634), Томас Хейвуд (ок. 1574-1641) и, конечно, Бенджамен Джонсон (1572-1637). Милтон, очевидно, не видел себя в числе их соперников, и всего дважды за свою жизнь он обращался к драматическому жанру, в результате чего появились пьеса-маска «Комос», (Comus, A Mask Presented at Ludlow Castle, 1634) и трагедия «Самсон Борец» (Samson Agonistes, 1671). Используя форму пьесы-маски для своего сочинения, Милтон, в первую очередь, отдаёт дань почтения Бену Джонсону, с чьим именем ассоциируется расцвет данного жанра в первой трети XVII века, а также поздним елизаветинцам, разработавшим классические образцы этого придворного увеселения. Вместе с тем, «Комос» Милтона демонстрирует его тяготение к пасторальному модусу и может рассматриваться как пасторальная драма или поэма.
Это сочинение молодого поэта принадлежит к так называемому гор-тонскому периоду, подарившему английской литературе несколько шедевров Милтона - диптих «Аллегро» и «Пенсерозо», траурную элегию «Люсидас», прекрасные стихотворения в жанре сонета, эпитафии, оды. Завершив своё образование в Кембридже, Милтон удаляется в загородную усадьбу своих родителей в Хаммерсмите (с последующим переездом в Гортон), чтобы в сельском уединении поразмыслить о выборе жизненного пути. Духовная, научная и политическая карьера почти в равной степени привлекали будущего автора «Потерянного рая», однако в Гортоне на первом месте для него оказывается поэзия.
Стихотворения этого периода демонстрируют стремление Милтона объединить в своём творчестве античные и ренессансные мотивы с художественными достижениями своей эпохи и собственными поэтическими наход-
ками. Милтон ностальгирует по безвозвратно ушедшей поэтической Англии -литературной Аркадии, в которой царили Шекспир, Спенсер, Сидни и другие елизаветинцы, пасторальный модус гортонских стихотворений превращает их в панегирик утраченному Золотому веку. Большинство текстов, созданных в начале 30-х годов, разительно контрастирует по духу и стилю с более поздней лирикой Милтона, созданной им в период гражданской войны - в Гор-тоне Милтон на время отрешается от зреющих в стране грозных событий, мысленно прощаясь со своими великими учителями - Вергилием, Овидием, Горацием и их ренессансными последователями.
Как пишет крупнейший российский милтоновед А.Н. Горбунов, поэт с ранней юности преклонялся перед античными стихотворцами: «Это чувство было настолько сильным, что герои греческой и латинской поэзии казались малообщительному юному Милтону ближе, чем его сверстники. Строки же античных авторов, к которым поэт много раз возвращался, учась на их примере мастерству в духе гуманизма Ренессанса и XVII века, всплывали в его памяти вплоть до самой смерти и постоянно звучали эхом во всех его лучших произведениях... В его сознании возникло своеобразное напряжение между двумя полюсами притяжения - античностью и христианством, которое оплодотворило лучшие страницы его поэзии» [4, с. 582]. В латинских элегиях Милтон показывает себя старательным и способным учеником самых выдающихся поэтов античности, и по нарисованным им картинам пробуждения природы и наслаждения жизнью и любовью можно сказать, что мир Катулла, Горация и Овидия увлекает начинающего поэта, маня неизведанными наслаждениями и радостями. Но довольно рано к Милтону приходит осознание, что чувственные наслаждения и дух гедонизма несовместимы со стезей эпического поэта, которую он себе выбирает. Подражание античности для молодого Милтона - почти неотъемлемая составляющая его поэтического ученичества, однако оно быстро перерастает в изящную стилистическую игру. Милтон восхищается красотой и мощью античной Музы, но не торопится примерять на себя анакреонтический венок, о чем сообщает, в частности, в своей латинской элегии (Elegia VI).
Элегия VI была написана в ответ на письмо другу Милтона Карло Ди-одати, которое не сохранилось, хотя его содержание достаточно легко восстановить из милтоновского стихотворного ответа. Вероятнее всего, Карло признавался, что позволил себе погрузиться в атмосферу праздничного веселья, и просил прощения за написанные в этот период стихи, которые носили слишком легкомысленный характер. Милтон напоминает ему, что веселье и вино способствуют созданию лирической поэзии, поскольку ей покровительствуют Бахус и Аполлон. В качестве примера он приводит поэтов, прославлявших хмельное веселье и праздники, и черпавших в них вдохновение - Пиндара, Анакреонта. Но для себя будущий автор «Потерянного рая» выбирает иной путь, о чем говорится во второй части элегии. Милтона привлекает эпическая поэзия, повествующая о героях и их подвигах, о деяниях богов. Молодой поэт подчёркивает, что от эпического певца требуется особая преданность своей Музе, выражающаяся в воздержании и аскетизме. При этом образ эпического барда приобретает у Милтона черты библейского пророка, полностью отдающегося своему служению, что отчасти предсказывает драматичную судьбу самого автора элегии.
Хотя мифологические образы и аллюзии на античные тексты составляют неотъемлемую часть поэтики Милтона, однако уже в раннем его творчестве возникает тенденция к противопоставлению языческой античности и христианства (преимущественно в пуританском духе). Милтон признает эстетическую значимость и красоту древнеримской поэзии, однако сама античность предстаёт как период опасного заблуждения, духовного сна, от которого человечество мог пробудить только приход Спасителя. Древние божества в поэзии Милтона постепенно превращаются в идолов. Художественное развитие этой идеи достигает своей полноты в образах падших ангелов
в Потерянном рае», а её источником можно считать слова апостола Павла из 1 Послания к коринфянам: «20 the things which the Gentiles sacrifice, they sacrifice to devils, and not to God: and I would not that ye should have fellowship with devils. 21 Ye cannot drink the cup of the Lord, and the cup of devils: ye cannot be partakers of the Lord's table, and of the table of devils» (1 Cor., x. 20-21).
Победа христианства над язычеством составляет один из аллегорических подтекстов раннего стихотворения Милтона - «Рождественской оды», в которой поэт описывает рождение Христа. Текст оды отсылает читателя к «мессианской» эклоге Вергилия, возвещающей появление божественного младенца. То, что у Вергилия предстаёт как многозначное, туманное пророчество, у Милтона дано как отражение свершившегося, констатация. Для Милтона важно, что Вергилий, несмотря на активную «христианизацию» его творчества средневековыми богословами, был язычником, и в основе его эклог лежит характерная для языческого мышления цикличная концепция времени. Обретение мира и гармонии представлено у Вергилия как возвращение Золотого века: «Сызнова ныне времен зачинается строй величавый, /Дева грядёт к нам опять, грядёт Сатурново царство» (Эклога IV, 5-6). Милтон, напротив, стремится подчеркнуть, что Рождество - неповторимое, уникальное событие, открывающее новую, доселе недоступную страницу в истории человечества, и потому требует иного модуса выражения, а значит, и нового певца.
Смена эпох запечатлена в «Оде» при помощи истории о падении языческих оракулов. Пророчества об оракулах, которые умолкнут с приходом Христа, содержатся также в Ветхом Завете, в речениях пророка Михея: «Исторгну чародеяния из руки твоей, и гадающих по облакам не будет у тебя, 13 истреблю истуканов твоих и кумиров из среды твоей, и не будешь более поклоняться изделиям рук твоих» (Михей, V, 12-13). «and I will cut off witchcrafts out of thine hand; // and thou shalt have no more soothsayers: // 13 thy graven images also will I cut off, // and thy standing images out of the midst of thee; // and thou shalt no more worship the work of thine hands» (Micah, V, 12-13).
Милтон также опирается на поэму Пруденция «Апофеоз» (IV в.), где рассказано, что Дельфийский оракул замолчал при рождении Христа, Аполлон мучился и кричал от молитвы изгнания бесов, а заклинания языческих жрецов потеряли силу: «torquetur Apollo // nomine percussus Christi, nee fulmina Verbi // ferre potest ; agitant miserum tot verbera linguae, quot laudata Dei resonant miracula Christi. Prudentius, Apotheosis, 402-405. (Apollo writhes // when the name of Christ smites him, he cannot bear // the lightnings of the Word, the lashing tongue // torments him sorely whenever the praises of the God // Christ's wonderful works are sounded» [2, p. 149-150].
Выбирая между Аполлоном - языческим покровителем искусств - и Уранией, которая выступает в его творчестве как Муза христианской поэзии, Милтон, в итоге, отдаёт предпочтение последней. Прощание с языческим поэтическим миром - и, возможно, определёнными юношескими иллюзиями и заблуждениями - запечатлено в траурной элегии «Люсидас» (Lycidas, 1637), завершающей гортонский период. Сцена изгнания духов здесь пронизана сожалением и ностальгией: в отличие от жестоких и кровожадных идолов, составляющих армию Сатаны в «Потерянном рае», нимфы, Лары и оракулы в «Люсидасе», покидая леса, оставляют после себя ощутимую пустоту. Уход античных божеств описан так, что вызывает ассоциации с библейским стихом про Рахиль, оплакивающую своих детей: «A voice was heard in Ramah, lamentation and bitter weeping» (Jeremiah, 31, 15), «A voice of weeping heard, and loud lament». (Lycidas, l. 183).
Однако подлинная переоценка античного наследия с его мифологической образностью и языческим миросозерцанием уже произошла для Милто-на в пьесе-маске «Комос», написанной по случаю вступления графа Бриджу-отера в должность губернатора Уэльса. Сюжет маски незатейлив и в чем-то архетипичен: юная добродетельная Леди (отсутствие имени собственного придаёт образу героини аллегорический характер и одновременно религиоз-
ный подтекст), заблудившись в лесу, попадает в плен к волшебнику Комосу, но, поборов его злые чары, освобождает себя и братьев. Заглавный образ поэмы - придуманный Милтоном псевдоантичный персонаж, сын Вакха и Цирцеи, соединивший в своём характере все самое низменное и коварное от обоих родителей.
Юнцом кудрявым в плющевом венке Пленилась нимфа, и у ней от Вакха Родился сын, обличьем на отца, А сердцем и душой на мать похожий. Был Комосом он назван, и скитаться, Войдя в года, отправился, и долго Бесчинствовал меж кельтов и иберов, Пока не поселился в здешних дебрях, Где мать свою в науке чародейства Под кровом мглы зловещей превзошёл.
(пер. Ю. Корнеева) [3, с. 513].
Комос - циник и эпикуреец, искусный волшебник и одарённый оратор, в котором некоторые исследователи склонны видеть набросок для будущего образа Люцифера из «Потерянного рая». Его владения - это языческий мир без надежды на пробуждение души: каждый, кто отведал его зелья, превращается наполовину в животное, и, сам того не замечая, вливается в бездушное и бессмысленное стадо прочих жертв Комоса.
Зооморфный облик свиты Комоса, погруженной в вихрь бездумного чувственного наслаждения, передаёт скептическое восприятие Милтоном языческого гедонизма, воспетого многими великими поэтами античности: даже гармоничная природа, не одухотворённая высшим божественным началом, превращается в темницу страждущей и томящейся души, не знающей спасения. «Обычно в пасторалях природа, в данном случае лес, являлась своеобразным оазисом, где не было места ложным условностям цивилизации. Попав на её лоно, герои познавали истинные ценности и даже злодеи там каялись в совершенных ими преступлениях... В «Комосе» никакого пасторального оазиса нет, и природа скорее на стороне злого волшебника. Недаром же шум леса и буйное веселье «невежд-поселян», славящих Пана за полные амбары и овчарни, пугают Леди. Лес в пьесе - это место, где играют неуправляемые разумом страсти человека и возможен обман и предательство» [4, с. 590].
Символом преодоления соблазна становится освобождение целомудренной и непоколебимой в своих убеждениях Леди, в которой несложной узнать аллегорию добродетели в пуританском духе. «Поэт понимал целомудрие как героическую доблесть, которая вовсе не сводится к воздержанию, но воплощает собой особый образец совершенства, платонический идеал блага, осмысленный на христианский манер как духовная целостность и жизнь по законам благодати» [4, с. 591]. Победа Леди над Комосом одновременно возвещает торжество духовного над плотским, христианского над языческим. Для самого Милтона это момент окончательного отказа от служения Аполлону или Эрато и обращения к тернистому и полному лишений пути христианского поэта, который приведёт его к «Потерянному раю».
Литература
1. Горбунов, А.Н. Поэзия Джона Милтона (От пасторали к эпопее) [Текст] / Джон Милтон: «Потерянный рай», «Возвращённый рай» и другие поэтические произведения. - М. : Наука, 2006. - С. 582-648.
2. Милтон, Д. Комус [Текст] / Д. Милтон. «Потерянный рай», «Возвращённый рай» и другие поэтические произведения. - М. : Наука, 2006. - С. 511-542.
3. Milton, J. Comus. Lycidas [Text] / The English Poems of John Milton; ed. by Laurence Lerner. - Hertfordshire : Wordsworth Poetry Library, 2004. - 602 p.
4. Prudentius, Apotheosis [Text] / Prudentius, with an English translation by H.J. Thomson. - London : William Heinemann, 1949. - Vol. I. - P. 116-200, 149-150.
