CC BY
37УДК 808.2
Н.А. Вуттке
ЯВЛЕНИЕ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ
Статья посвящена явлению репрезентации как одному из частных средств реализации принципа экономии в языке. На примере атрибутивных репрезентантов анализируются экстралингвистические факторы, лежащие в основе репрезентации. Предпринимается попытка отграничения репрезентации от таких смежных явлений, как субституция, субстантивация, транспозиция. Делается вывод о развитии на основе репрезентативных свойств слова нового - глагольно-адъективного типа словосочетаний в русском языке.
Ключевые слова: атрибутивные репрезентанты, субституция, субстантивация, транспозиция, словосочетание, фразеологизм, компрессия, прагматика.
The article is devoted to the phenomenon of representation as one of the main means of realization of principle of economy in a language. Extralingustics factors are analyzed according to the example of attributive representative words, lying in the basis of representation. The attempt of representational differentiation from such similar phenomena as substitution, substantiation and transposition is taken. The conclusion is made on the development on the basis of representational properties of a word of a new type of verbal-adjunctive phrases in the Russian language.
Key words: representation, substitution, transposition, phrases, compression, pragmatics.
Под репрезентацией в научной литературе обычно понимается соотнесенность слова как знака с предметами, явлениями и ситуациями реальной действительности. При этом в зависимости от наличия или отсутствия экстралингвисти-ческого коррелята различают два основных семиологических класса слов: слова - названия или знаменательные слова и слова - неназвания или служебные слова [1, с. 19, 35]. В нашей трактовке явление репрезентации рассматривается несколько шире, а именно как способность слова представлять не только экстра-лингвистические корреляты, но и вербальные знаки, отсутствующие по той или иной причине в формальной структуре высказывания.
Следует оговориться, что понятие репрезентации в такой трактовке не является новым в лингвистике - под тем или иным названием (ср., например, понятие синтагматического нуля в работе [2]), прямо или косвенно оно нередко упоминается в научной и учебной литературе. Так, по мнению А.М. Пешковского, весьма подробно проанализировавшего особенности опущения существительных при прилагательных, «в прилагательных признак ведь изображен не сам по себе, а
46
как заложенный в предмете, и поэтому в нем заложено и смутное указание на самый предмет, в котором заложен данный признак. Можно сказать, что в прилагательном есть намек на предмет» [3, с. 134]. Характеризуя виды речевой реализации полноты/неполноты предложения, В.А. Белошапкова к числу необходимых членов предложения относит, во-первых, главные члены, а во-вторых, те второстепенные члены, «необходимость которых сигнализируется [выделено нами. - Н.В.] наличными членами, а именно косвенный падеж при управляющем слове [...] и существительное при наличествующем согласованном с ним прилагательном» [4, с. 92]. Н.С. Валгина, комментируя предложения типа «Не надо муки, не надо соли,- проговорил он, - на дворе сыро, слякоть. - Я резиновые надела, - сказала молодая женщина», отмечает, что «в таких предложениях общая речевая ситуация компенсирует пропуск, а форма имеющихся членов предложения указываем [выделено нами. - Н.В] на грамматическую связь с ними» [5, с. 197]. Авторы «Грамматики-80», анализируя явление неполноты словосочетаний, в частности, отмечают, что в предложении представителем зависимого члена словосочетания может быть его служебный элемент - предлог. Например, «все рассчитано от и до» [6, с. 142].
Так или иначе, обеспечивающая неполноту изложения репрезентация может быть квалифицирована как одно из частных средств реализации принципа экономии в языке. Объектом исследования в настоящей работе являются атрибутивные репрезентанты- прилагательные, причастия, притяжательные местоимения, порядковые числительные, которые, на наш взгляд, целесообразно подразделять на три группы:
1. Репрезентанты, детерминированные лингвистическим контекстом или ситуацией. Ср.: «Валить с больной головы на здоровую», «Между первой и второй промежуток небольшой». [Из разговора в автобусе]: Вы на следующей выходите? [Из разговора в суде]: - В общем, дела такие, что особенно не разбежишься, - сказал Краско. - Два или более погибших в результате грубого нарушения. От четырех до десяти лет. В зависимости от смягчающих (А. Волос). [Из разговора в больнице]: Пришел врач. Вот из шкафа достали и бланки «историй болезни». Три бланка. Всех положат. Вошел санитар. - Пока во вторую (В. Шаламов).
В принципе, в условиях контекстуально-ситуативной детерминации любое определение может актуализировать свою репрезентативную функцию; репрезентанты этого типа, следовательно, являются неисчисляемыми.
2. Репрезентанты, детерминированные контекстом культуры. Под последним в работе вслед за В.И. Ко духовым понимаются условия интерпретации бытующего словесного контекста, охватывающие как словесную культуру народа, так и понятийную культуру, т.е. различные знания, известные говорящим [7, с. 18]. Так, использование репрезентанта «кольцевая» в высказывании «Я тебя до кольцевой довезу» (Э.Самарина) предполагает осведомленность реципиента о наличии кольцевой автодороги в Москве. На распознавании контекста культуры основывается один из вопросов, сформулированных на телевикторине «Домаш-
47
нее задание»: Станиславский и Немирович-Данченко были первыми. А кто были последними? (Имеются в виду народные артисты СССР). Репрезентант «пятьдесят восьмая», часто употребляемый в рассказах В.Шаламова (Ср.: Сотня людей из пятьдесят восьмой бережно и торопливо восстанавливала свою тюрьму), не является порядковым номером зоны, как это может показаться на первый взгляд: пятьдесят восьмой, как известно, в системе ГУЛАГа называли зону, в которой отбывали наказание лица, осужденные по 58-й статье. Здесь следует оговориться, что словосочетания с именем собственным, а также идиоматизированные в плане содержания словосочетания не являются определительными. Однако они построены по принципу определительных, а представленные в их структуре атрибуты сохраняют репрезентативную функцию. Ср.: Перейдешь улицу на красный свет, распрощаешься с белым (Реклама), купить бутылку сухого, буханку черного, получить подъемные. В словосочетании «танцевать камаринского» редуцирован субстантивный компонент «мужик». См. у Ф.М.Достоевского: «Фалалей отлично плясал [...], но особенно любил он комаринского мужика.» Полная форма словосочетания обусловлена тем фактом, что героем «Камаринской» является пьяный камаринский мужик, а также тем, что данная песня исполнялась преимущественно мужчинами. Особо следует отметить функционирование наименований улиц, учреждений культуры, производственных объектов и т.п. с редуцированным субстантивным компонентом. Так, знание топографии Москвы и Санкт-Петербурга позволяет адекватно воспринимать перемещения героев в пространстве обеих столиц как месте действия в романе А. Волоса «Недвижимость» и в повести Н. Катерли «Долг». Ср., например: [Маклер]: Я счел, что на Ленинском уже не протолкнуться [...]. Я пересек сизую влажную Москву [...] и вырвался на Симферопольское. [Тамара]: Кто же тащится с Васильевского через весь город с таким грузом? [...] Завернула со Среднего за угол [...], подошла к дому. Ср. также активное использование редуцированных наименований произведений искусства, например, оперных и балетных спектаклей в следующих высказываниях: «Вчера был на «Спящей»«, «Кто поет в «Царской»?», «Кто танцует в «Лебедином»?» и т.д.
На наш взгляд, контекст культуры может включать в себя также такие условия интерпретации словесного контекста, как языковая компетентность участников речевого акта, предполагающая, в частности, владение последними сочетательными потенциями лексических единиц или семантической формулой. Не секрет, что сочетание прилагательного с существительным может носить относительно устойчивый характер, что, например, позволяет О.С.Ахмановой говорить о лексико-фразеологическом характере поведения прилагательных в словосочетаниях атрибутивного типа, если, конечно, рассматривать фразеологизм в широком смысле этого слова [8, с. 176-177]. С.Г. Тер - Минасова, выделяя среди категорий, свойственных словосочетаниям, категорию клишированности, в частности, отмечает, что в основе этой категории лежит лексико-фразеологическая обусловленность сочетаемости слов в речи. По ее мнению, категория клишированности зиждется на противопоставлении регулярно воспроизводимых единиц,
48
вносимых в речь как бы в готовом виде, в виде «блоков», имеющихся в языковом опыте говорящего, и тех словосочетаний, которые явно создаются говорящим в процессе речи. Большое значение при этом имеет такой параметр, как частотность употребления того или иного словосочетания [9, с. 89]. Весьма показателен в этом отношении следующий пример из В.Катаева: На днях пойдет всеобщая. Может, еще месяц тому назад Петя не понял бы, о чем говорит Гаврик. Но теперь было вполне ясно: раз «всеобщая» - значит «забастовка».
Именно благодаря контексту культуры, как нам кажется, русский язык изобилует большим количеством неполных атрибутивных словосочетаний с редуцированным субстантивным членом. Например: «выехать на встречную», «уволиться по собственному», «приехать на майские/ноябрьские», «получить пожизненное», «выйти в декретный», «играть в подкидного» и т.д.
3. Репрезентанты - структурные компоненты устойчивых фразеологических единиц. Речь идет о ФЕ типа «выпить (запить) горькую», «всыпать горячих», «добраться на своих двоих», «сделать что-либо одной левой», «стоять на полусогнутых», «оторваться по полной», «выглядеть на все сто» и т.д., которые, на наш взгляд, не получили должного освещения в научной литературе и могут являть собой объект лингвистического анализа в его лексикографическом, лексическом, грамматическом и этимологическом аспектах. Так, обращение к данным словарей позволяет констатировать следующие варианты формальной презентации выделенных ФЕ:
1. Оговаривается равноправное употребление краткого и полного варианта фразеологизма. Например: «смотреть (глядеть) в оба - то же, что в оба глаза смотреть». Заглавным словом является атрибут «оба». «Попятный или попятный двор». Заглавным словом является атрибут «попятный».
2. Представлен краткий вариант фразеологизма с указанием в скобках редуцированного субстантива. Например: «явиться с повинной (головой)». Заглавным словом является атрибут «повинный». «На все сто (процентов)». Заглавным словом является атрибут «сто».
3. Дается только полный вариант. Наличие краткого варианта не оговаривается. Например: «на всякий пожарный случай». Заглавное слово - «случай». «Катиться по наклонной плоскости». Заглавное слово - «плоскость».
4. Представлен только краткий вариант. При этом, если у одних фразеологизмов однозначное восполнение редуцированного субстантива не вызывает затруднений (Ср.: «сказать пару ласковых (слов)», «ходить на полусогнутых (ногах)», «пойти на мировую (сделку)», «на равных (правах)»), то у других такая реконструкция возможна только за счет привлечения данных специальной литературы. Так, редуцированный фразеологизм «Выселить за/на сто первый (километр)» предполагает знание советской административно-юридической практики: выселение лиц асоциального поведения за пределы таких крупных городов, как Москва и Ленинград. Реконструкция компрессированных фразеологических сочетаний в следующих примерах предполагает определенную лингвистическую компетентность реципиента, в частности, знание таких данных фразеологическо-
49
го фонда русского языка, как «левая работа» в значении «неофициальный приработок» и «промочить горло (глотку)» в значении «употребить спиртное»: Двух рейсов за ночь - по двадцать пять километров да один раз назад - он [тракторист] никак бы не сделал. А к утру ему надо было быть с трактором в гараже, оттуда он увел его тайком для левой (А. Солженицын). Математика, видимо, плоховато ему [Лёне] давалась [...]. А иногда, можно предположить, просто на сухую не шла. Лёня тогда спускался в свой подвал, мыл [...] стаканы [...] и разливал по ним из трехлитровой бутыли нечто пахнущее (В. Ковылов). Проведенный анализ показал, что, например, фразеологизм «во всю ивановскую» в значении «что есть мочи, изо всех сил» по одной из версий образован от выражений «звонить во всю Ивановскую» - во все колокола колокольни Ивана Великого в московском Кремле, или «кричать во всю Ивановскую» - от названия Ивановской площади в Кремле, где в старину оглашались царские указы [10,
с. 627]. Согласно другой точке зрения, привязка оборота «во всю ивановскую» к истории Кремля вторична, она - плод народной этимологии, легенда, порожденная языком. Исходным следует считать оборот «во всю ивановскую мочь (силу), в котором прилагательное «ивановский» относится к герою русского фольклора - крестьянскому сыну Ивану, Иванушке-дурачку, в конце сказки становящемуся Иваном-царевичем. В сказках Иван-царевич и скачет на коне, и молодецки кричит, и богатырски храпит «во всю Ивановскую мощь» [11, с. 225]. Фразеологизм «пуститься во все тяжкие, во вся тяжкие, во вся тяжкая» в значении «начать вести себя крайне предосудительно, предаться пьянству, мотовству, разврату и
т. п.» образован на основе выражения «ударить во все тяжкая колокола» в значении «звонить с исключительной силой». Тяжкими на Руси называли большие церковные колокола, издающие сильные, густые звуки [11, с. 579]. Фразеологизм «пойти на попятный» (или «на попятный двор», «на попятную») имеет значение «отказываться от данного уже согласия, от прежнего решения, мнения». Попятным, или задним, двором раньше именовали место на постоялом дворе. Путники, не распрягая, ставили лошадей в ряд головой к кормушкам, установленным вдоль задней стены двора. Чтобы выехать обратно на улицу со двора, надо было попятить повозку задом на попятный двор и там уже развернуться к воротам. Бывало, что посетители, договорившись с хозяином постоялого двора о кормежке лошадей и обеде, вдруг выводили лошадей на попятный двор [11, с. 558-559]. Полная форма выражения «куда кривая вывезет» в значении «пусть будет так, как получится, будь что будет»- «куда кривая лошадь вывезет», где «кривая» значит «хромая». Поехать на такой лошади - дело рискованное: она может довезти, а может и не довезти до места назначения [11, с. 315]. В основе образования фразеологизма «знать как облупленного» в значении «знать кого-либо очень хорошо» лежит эллипсис исходного выражения «как облупленное яйцо» [11, с. 413]. Шутливое приветствие «наше вам с кисточкой!» образовано из более пространных оборотов «наше вам почтение!», «наше вам уважение!» путем шутливого добавления словоформы «с кисточкой» [11, с. 261]. Фразеологизм «до последнего» в значении «не отступать, бороться, пока есть хоть малейшая возмож-
50
ность» заимствован из речи военных и означал «до последнего солдата, до последнего патрона» [11, с. 465].
Различная степень эксплицированности субстантивного компонента делает проблематичным определение лингвистического статуса атрибутивных компонентов ФЕ. Здесь первостепенной задачей остается выработка четких критериев отграничения репрезентации от таких смежных явлений, как субституция и субстантивация: проведенный анализ показывает, что данные явления, как правило, смешиваются в научной литературе. Так, А.М. Пешковский, как отмечалось выше, весьма удачно подметивший суть репрезентации, при анализе примеров типа «Да ты, смотри, хорошенького отвесь, крупного. Свеженького не угодно ли?» квалифицирует последние как случаи замены существительных прилагательными, т.е. субституции [3, с. 134]. Ср. также анализ «заместительного употребления имен прилагательных мужского, также как и женского рода, входящих в состав какого-нибудь обозначения, например, тракторный завод - тракторный» у В.В.Виноградова [12, с. 82]. В.П. Малащенко объясняет возможность употребления эллиптических конструкций типа «Война! Вот начало её. Вот конец. А м е ж д у было всё: и атаки, и сон, как награда» наличием относительной самостоятельности лексического значения предлога. Без взаимодействия лексических значений имени и предлогов, заключает автор, последние не смогли бы выполнять роль заместителя предложно-падежной формы [См. об этом: 13, с. 35-36]. Такой подход, на наш взгляд, порождает больше вопросов, чем ответов, например, каким образом предлог как обладатель собственного лексического значения может вбирать в себя значение зависимой словоформы, представленной в контексте? На отождествлении субституции и репрезентации основана трактовка процесса распада двухчленных атрибутивных словосочетаний Г.Н.Акимовой. По ее мнению, при распаде двухчленного словосочетания значение его «умещается» в оставшемся компоненте, т.е. происходит как бы смысловая и грамматическая конденсация, например, «Невский» вместо «Невский проспект» [14, с. 18]. Схожим образом трактуются неполные словосочетания в «Грамматике-80». В частности, отмечается, что компонент, постоянно употребляемый вне связи со стержневым словом, сосредоточивая в себе значение всего словосочетания, развивает самостоятельное лексическое значение. Например: начало девятого часа - начало девятого; перерыв от двух часов до трех часов - перерыв от двух до трех; студенческий билет - студенческий потерял; дети до шестнадцати лет - до шестнадцати не допускаются, до шестнадцати вход воспрещен; сороковой размер - носит сороковой [6, с. 142].
При всей очевидной разнородности структурных типов словосочетаний в приведенных примерах их интерпретация характеризуется, с одной стороны, игнорированием контекста: ср. «перерыв от двух до трех»; «студенческий потерял»; «до шестнадцати не допускаются» (в изолированной позиции словоформы «от двух до трех», «студенческий», «до шестнадцати», «начало девятого» могут быть истолкованы как угодно; например, как начало девятого тома в эпопее Р. Роллана, месяца беременности и т.д.), с другой - приписыванием оставшемуся
51
компоненту семантики компонента, не представленного в формальной структуре словосочетания. К тому же, если следовать логике авторов «Грамматики», то, например, получается, что словоформа «в девятнадцать» в словосочетании «поступить в вуз в девятнадцать» «развивает» собственное значение возраста, а в словосочетании «прийти в девятнадцать» - значение времени, что в принципе неверно. Весьма показательно в этом отношении следующее высказывание, юмористический характер которого задается неопределенностью семантики субстантивного компонента атрибутивного словосочетания: «Ты помнишь, как у меня болели ноги в сорок первом? - Да, я помню, как у тебя болели ноги в сорок первом. - Тогда я взял сорок третий, и они у меня не болят» (ТВ). Явление субституции основано на принципе полноты замены, репрезентация же, как отмечалось выше, связана с функционированием неполных словосочетаний, в которых слова различных лексико-грамматических разрядов не заменяют элиминированный компонент, а являются его представителем или репрезентантом. В зависимости от семантики антецедента различают, как известно, субституты конкретные и ситуативные. В любом случае, однако, непременным условием субституции является относительный характер семантики слов-субстигутов. Слова-репрезентанты характеризуются конкретностью семантического наполнения, они, следовательно, не могут вбирать в себя семантику недостающего компонента словосочетания. Таким образом, характер соотношения антецедента и субститута не может быть приравнен к характеру соотношения репрезентанта и элиминированного субстантива. Кроме того, сфера употребления слов-репрезентантов ограничивается, как правило, разговорно-обиходным стилем, тогда как слова-субституты не являются стилистически маркированными.
Вместе с тем редукция существительного при адъективе, лежащая в основе как репрезентации, так и субстантивации, не означает автоматического возведения согласованного определения в ранг субстантивата. Комментируя неполные предложения «Идет. - Кто? - Моя. [Кто же еще в такую рань выскочит], В.А. Бело-шапкова, в частности, отмечает, что в третьем из них отсутствует подлежащее. Такое толкование этого предложения предполагает, по ее мнению, что словоформа «моя» здесь употреблена как форма прилагательного. Если видеть здесь субстантивацию (моя = «моя жена»), то словоформу «моя» следует считать подлежащим [4, с.92-93]. Схожим образом трактуется грамматический статус местоимений «мой», «моя» в лексикографической литературе - и как слова-адъективы, и как существительные в значении «муж, возлюбленный», «жена, возлюбленная». Например, «Мой голову сложил на Балатоне, так я вдова» [15, с. 288].
Не отрицая возможной двойственной грамматической природы тех или иных лексических единиц, отметим, прежде всего, функционально-стилистическую закрепленность и ситуативно-контекстуальную детерминированность субстантивного употребления местоимений «мой», «моя» в приведенных выше примерах (в других контекстах они могут «означать» любое существительное мужского или женского рода, например, дочь, машину, квартиру и т.д.), что, в свою очередь, свидетельствует в пользу трактовки последних как репрезентантов. Ср.,
52
например, «Моя» - название газеты омской молодежи, «Моя» - название гостиницы в г. Самаре.
Высказывания А.М.Пешковского типа «Многие слова сейчас стоят еще на пути от прилагательных к существительным, причем одни сделали уже большую часть пути, другие еще только вышли в путь, а некоторые стоят как раз наполдороге» и, наконец, «Каждое прилагательное может заменить существительное» [3, с. 134-135] свидетельствуют об излишней абсолютизации процесса субстантивации автором. Может сложиться впечатление о неизбежном исчезновении из словарного фонда русского языка прилагательного как части речи, а также ряда существительных, «замененных» прилагательными. С нашей точки зрения, трактовка редукции субстантивного компонента лишь как очередного этапа на пути перехода прилагательного в существительное в излишней степени понижает значимость адъектива как в семантическом, так и других функциональных аспектах. Способность прилагательного и других «синтаксических» адъективов - причастий, порядковых числительных, местоименных прилагательных - репрезентировать элиминированный компонент есть одна из функций, свойственных данному классу слов помимо функции основной - характеризующей. В отличие от субстантивированных прилагательных, слова-репрезентанты не меняют своего категориального значения и исключают возможность отнесения к ним других определений. Существенное значение имеет тот факт, что при репрезентации всегда остается возможность параллельного употребления редуцированного и полного варианта словосочетания. Сравнение двух словоформ -«на желтый» и «на красное» в примерах «Светофор перемигнул на желтый» (А. Вололс) и «Я знал, что он [незнакомец] торопится [...] поставить в рулетку «на красное» свои последние три рубля» (И. Меттер) дает основание предположить, что мы имеем дело с двумя видами транспозиции: функциональной - при репрезентации (см. первый пример) и семантической (см. второй пример). Так, по мнению Л.Н. Мурзина, в случае так называемого перехода прилагательного в существительное прилагательное, как правило, не изменяет своей грамматической формы, но принимает на себя функцию существительного; например, «Сложное предложение состоит из ряда простых» [16, с. 82]. Как случай функциональной транспозиции трактует словоформу «на втором» в высказывании «Я живу на втором (этаже)» В.Г. Гак [17, с. 519]. Однако возникает естественный вопрос: как трактовать результаты такой транспозиции в аспекте членов предложения? Если признать, что прилагательные в приведенных примерах принимают на себя функцию существительного, то, по логике вещей, получается, что транс-позаты «простых» и «втором» следует квалифицировать как дополнение и, соответственно, как обстоятельство, что в принципе неверно. На основании изложенного можно сделать вывод, что репрезентация и транспозиция по своей сути смежные, но разные явления. Редукция субстантивного компонента не меняет функциональных характеристик репрезентантов. Таким образом, с точки зрения синтаксической неполные предложные словоформы «из простых» и «на втором» можно охарактеризовать как объединение определения, представленного адъек-
53
тивом, и части другого члена предложения, представленной предлогом (в приведенных выше примерах - это часть дополнения и часть обстоятельства.
Известно, что в процессе субстантивации происходит изменение категориальной семантики исходного адъектива. Так, если прямой функцией собственно прилагательного является обозначение признака, то субстантивированное прилагательное называет прежде всего предмет, что сказывается, в частности, на сочетательных потенциях последнего - возможности модификации субстантивата другими адъективами. В свою очередь, слова-репрезентанты исключают возможность отнесения к ним других определений. Ср. в этой связи искусственный характер таких образований, как «красивая моя», «умный мой». Репрезентация -текстовое явление, наблюдаемое на уровне синхронии, субстантивация же затрагивает систему языка и предполагает рассмотрение эволюционного развития трансформы. «Продукты» субстантивации могут быть систематизированы по семантическому (родовому) признаку, в то время как слова-репрезентанты в аспекте их семантики не поддаются системному описанию. Существенное значение имеет тот факт, что в отличие от субстантивации при репрезентации не происходит образования новой лексемы и сохраняется возможность параллельного употребления редуцированного и полного варианта словосочетания. Субстанти-ваты в аспекте их семантики относительно самодостаточны и не нуждаются в контекстуальном распространении. Косвенным подтверждением этого можно считать способность субстантиватов к терминологизации, поскольку семантическая самодостаточность и однозначность термина являются его характерными чертами. Ср., например: КАСАТЕЛЬНАЯ. Мат. Прямая, имеющая общую точку с кривой, но не пересекающая ее [15, с.37].
В свете изложенного представляется правомерным считать большинство адъективов - компонентов неполных ФЕ не субстантиватами, а репрезентантами. Впрочем, возможен и дифференцированный подход. Так, фразеологизм «на перекладных» в значении «как придется, разными видами транспорта, на попутном транспорте (ехать, добираться)», можно квалифицировать как субстантивированное прилагательное, если исходить из того факта, что трансформ «перекладные» соотносится с существительным «лошади», которое, в свою очередь, можно считать потенциальным родовым признаком или основанием для выделения таких субстантиватов, как «перекладные», «курьерские», «почтовые».
ФЕ как устойчивые в структурно-семантическом плане образования уже по определению тяготеют к неполноте изложения. Они самодостаточны в структурно-семантическом плане. Невостребованность редуцированного существительного при адъективе в составе ФЕ не меняет статус этого адъектива как согласованного определения, зачастую выступающего как застывшая репрезентативная форма, не мотивированная с точки зрения современного русского языка. Привлечение этимологических данных позволяет объяснить не только выбор грамматической формы репрезентанта, но и особенности лексического наполнения отдельных ФЕ: ср., например, корректность употребления предлога «в» в каждой из приведенных выше трактовок фразеологизма «во всю ивановскую».
54
Как известно, компрессия текста есть результат воздействия ряда факторов -как лингвистических, так и экстралингвистических. В этой связи естественным образом возникает вопрос о факторах, лежащих в основе редукции адъективносубстантивных словосочетаний. Так, весьма распространенной можно считать точку зрения, согласно которой редукция субстантивного компонента квалифицируется как признак неполноты сложного предложения, обусловленной законами построения последнего. Например: «В одной руке он держал удочку, а в другой - кукан с рыбешкой» [5, с. 196]. На наш взгляд, в подобных случаях следует разграничивать два понятия - неполноту предложения и неполноту члена предложения: неполнота члена предложения не означает автоматического возведения этого предложения в ранг неполного. Редукция субстантивного компонента «руке» в приведенном примере обусловлена не грамматическими факторами (реконструкция словосочетания не делает предложение грамматически некорректным), а факторами стилистическими - стремлением избежать повтора в рамках одного предложения. Думается, что вторичная номинация в неполном сложном предложении в большей степени есть прерогатива автора, о чем свидетельствуют следующие примеры: А если отойти от окна, то окажешься в комнате, где у одной стены диван, который теперь называют антикварным, а у другой стены диван, который даже теперь антикварным не называется, хотя уже появилась такая надежда (М. Анчаров). Две недели он [старик] царил в квартире: сорил, курил, пел песни, а на третью неделю запил и пропал (И. Грекова).
Следует отметить, однако, что компрессия словосочетаний анализируемого типа в значительной степени может предопределяться рамками дистантного (практически контактного) расположения эксплицита и редуцированной предложной словоформы. Их удаленность друг от друга в тексте зачастую влечет за собой повтор субстантивного компонента, в противном случае возникают определенные трудности в декодировании компрессированных структур. Ср. след, пример: Сереже дали от завода квартиру, две комнаты, площадь большая, убери-ка, а она [Лиза] не привыкла кой-как. Комнаты большие, светлые, с огромными окнами, в новом доме, газ, мусоропровод, и завод совсем близко, прямо из окон видно. Квартира, правда, не совсем отдельная: в третьей комнате жил старичок сосед, но тихий, вежливый, - его и незаметно (И. Грекова).
В свое время, анализируя атрибутивные словосочетания, А.И. Смирницкий отметил их одну, на наш взгляд существенную, особенность: «Внутри атрибутивного комплекса одно слово является ведущим, а другое - зависимым от него. При этом, говоря о ведущем и зависимом слове, не следует смешивать «ведущий» и «зависимый» в грамматическом и лексическом плане. Нередко оказывается, что грамматически зависимое слово является ведущим лексически, а грамматически ведущее слово - второстепенным с точки зрения лексических отношений между словами» [18, с. 177]. Высказывание А.И. Смирницкого во многом расширяет понятие репрезентации в его функциональном плане: за счет редукции субстантива не только достигается сжатость изложения, но и происходит перераспределение смысловой нагрузки на атрибут как наиболее значимый в
55
лексическом отношении компонент высказывания. Нередко такое перераспределение сопровождается графическим (читай - интонационным) выделением репрезентанта в тексте. Например: Собор, как и положено было ему по возрасту, давно отошел от службы, перевелся на пенсион и вышел в вольную от Синода. И понятно, что свадьбы, как ждали бы её, скажем в действующем, здесь никто одухотворенно не ждал (В. Ковылов). В свете изложенного вполне оправданной представляется прагматическая обусловленность актуализации признака, а не предмета в текстах рекламы, в названиях художественных произведений, журнальных и газетных статей. Например: «Плати только за последнюю!», «Все еще платите за входящие?», «Поспешишь на красный свет - распрощаешься с белым», «От двух до пяти» (название книги К.И. Чуковского), «ОТ БУМАЖНОЙ К ВИРТУАЛЬНОЙ (Возможности и потери в архитектуре)» - название очерка В. Юзбашева.
Вместе с тем, как справедливо отмечает Г.Н. Акимова, «опрощение не значит упрощение» [14, с. 19]. Трактовка компрессии как двоякого явления, сказывающегося не только в плане выражения, но и в плане содержания, позволяет констатировать различную степень трудности смысловой расшифровки неполных словосочетаний и, соответственно, прагматическую обусловленность употребления таких словосочетаний. Ср. след, пример: Белый недовязанный шарф отливал розовым; впрочем, может, это только казалось слеповатой маме, пристально и подолгу наблюдавшей собственное сокровище [дочь - Н.В.], понуро высчитывающее лицевые и изнаночные (А.Матвеева). В примере «Приказ [об освобождении] сам Кондаков подписывал. По собственному. Никто ему не подкладывал на подпись» (В. Шаламов) восстановление субстантивного компонента осложняется, с одной стороны, окказиональным употреблением словосочетания «подписать по собственному почину» в редуцированном виде, с другой - влиянием отчасти схожего с точки зрения лексического наполнения словосочетания «уволиться по собственному желанию». Сложность реконструкции неполного словосочетания «ездить на пятьдесят первых» в примере «[Капитан]: Я еще пацаном был [...], еще на пятьдесят первых ездили» (А. Волос) предполагает не только наличие определенных фоновых знаний у получателя речи, но и перевода атрибута из зависимой позиции в независимую. Ср.: «Ездили на автомобилях ГАЗ-51». Ср. также: «Жить в Крылатском» в значении «жить в микрорайоне «Крылатское»«. Вместе с тем правильное декодирование словосочетания «Жить на Бауманской» предполагает не только перераспределение синтаксических связей внутри словосочетания, но и частичную модификацию его лексического состава, ср. «Жить возле (у, в районе) станции метро «Бауманская»«. Как прагматически ненадежное следует квалифицировать использование репрезентантов, допускающих двусмысленное толкование редуцированного субстантива. Например: Эдита Пьеха сделала пластическую операцию и выглядит теперь на все сто (ТВ). Ср. аналогичное: Из журнала вы узнаете, как певице Лолите в ее возрасте удается выглядеть на все сто (ТВ). Наиболее сложными с точки зрения их смыслового декодирования представляются словосочетания, неполнота которых ком-
56
пенсируется за счет контекста культуры. Существенное значение имеет при этом хронологический аспект. Так, определенные трудности при реконструкции редуцированного субстантива могут вызывать репрезентанты, имеющие явный архаичный характер. Например: «дать честное пионерское или честное ленинское (слово)», «находиться на принудительном (лечении)», «сделать шестимесяч-ную/химическую (завивку)», «купить безразмерные (чулки)», «третий трудовой (семестр)», «комсомольская ударная (стройка)».
В заключение отметим, что понятие репрезентации существенным образом расширяет спектр функциональных потенций слова как лексической единицы, а наличие или отсутствие репрезентативной функции может рассматриваться в качестве одного из критериев частеречной принадлежности слова. Активное использование атрибутивных репрезентантов в современном русском языке способствует развитию нового для русского языка типа словосочетания - глагольноадъективного - и позволяет квалифицировать репрезентативность как одну из характерных примет русской языковой культуры. В этой связи определенный интерес представляет исследование репрезентативных возможностей других частей речи.
1. Уфимцева А.А. Семантика слова // Аспекты семантических исследований. М., 1980. С. 5-80.
2. Тураева З.Я., Биренбаум Я.Г. К вопросу о нулевой морфеме // Филологические науки. 1983. №4. С. 52-58.
3. Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. М.,1956.
4. Белошапкова В.А. Современный русский язык. Синтаксис. М., 1977.
5. Валгина Н.С. Синтаксис современного русского языка. М., 2000.
6. Русская грамматика: в 2 т. Т.2. М., 1982.
7. Ко духов В.И. Контекст как лингвистическое понятие // Языковые единицы и контекст: сб. статей. Л., 1973. С.7-32.
8. Ахманова О.С. Очерки по общей и русской лексикологии. М., 1957.
9. Тер-Минасова С.Г. Синтагматика речи: онтология и эвристика. М., 1980
10. Словарь русского языка: в 4 т. Т. 1. М.: Русский язык, 1985.
11. Бирих А. К., Мокиенко В.М., Степанова Л.И. Словарь русской фразеологии: Историко-этимологический справочник. СПб, 1999.
12. Виноградов В.В. Русский язык (грамматическое учение о слове). М., 1986.
13. Малащенко В.П. Свободное присоединение предложно-падежных форм. Ростов-н/Д, 1972.
14. Акимова Г.Н. Новое в синтаксисе современного русского языка. М., 1990.
15. Словарь русского языка: в 4 т. Т. 2. М.: Русский язык, 1986.
16. Мурзин Л.Н. Синтаксическая деривация. Пермь, 1974.
17. Гак В.Г. Транспозиция // Большой энциклопедический словарь. Языкознание. М., 2000.
18. Смирницкий А.И. Синтаксис английского языка. М., 1957.
57
