Япония и японцы в трудах миссионера Николая японского: «Чужие» и «Свои» Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 433

DOI 10.24411/2409-3203-2018-11811

ЯПОНИЯ И ЯПОНЦЫ В ТРУДАХ МИССИОНЕРА НИКОЛАЯ ЯПОНСКОГО:

«ЧУЖИЕ» И «СВОИ»

Яблонская Ольга Васильевна

к.и.н., доцент кафедры истории и обществознания ФГАОУ ВО ННГУ им. Н И. Лобачевского Арзамасский филиал Россия, г. Арзамас

Аннотация: Статья посвящена проповеднической деятельности Николая Японского и основанию им Российской Духовной Миссии в Японии. Рассматриваются условия распространения православия, особенности нравов местных жителей, проблемы, которые приходилось преодолевать великому русскому миссионеру. Николай Японский изучил религии, историю, культуру окормляемого народа, смог не только преодолеть собственный культурный и бытовой национализм, но и проникся любовью к японцам. Подлинный интерес к стране, бескорыстное служение вере позволили русскому миссионеру побороть этно-культурные и политические противоречия между народами и основать православную церковь в Японии, ставшей посредником между двумя мирами - японским и русским.

Ключевые слова: Япония, Россия, Российская Православная миссия, Николай Японский, христианство.

JAPAN AND THE JAPANESE IN THE WRITINGS OF A MISSIONARY NIKOLAY JAPANSKII: "STRANGERS" AND "THEIR"

Yablonskaya Olga V.

Ph. D., Associate Professor of History and Social Science The State University of Nizhni Novgorod, the Arzamas Branch Russia, the City of Arzamas

Abstract: The the Article is devoted to the preaching work of Nicholay apanskii) and the base of the Russian Spiritual Mission in Japan. Examines the conditions for the spread of Orthodoxy, especially of the customs of the inhabitants, the problems that had to overcome great Russian missionary. Nicholas had studied Japanese religion, history, culture nourished people, managed not only to overcome their own cultural and everyday nationalism, but also filled with love for the Japanese. A genuine interest in the country, the selfless service of the faith allowed the Russian missionary to overcome ethno-cultural and political differences between peoples and to establish the Orthodox Church in Japan, who became an intermediary between the two worlds of Japanese and Russian.

Keywords: Japan, Russia, Russian Orthodox mission, Nikolay Japanskii, Christianity.

Важнейшую роль в налаживании духовных связей между Россией и Японией в период политического противостояния двух государств сыграл Николай Японский (Иван Дмитриевич Касаткин) (1836-1912 гг.). Миссионером-гигантом называли архиепископа католики и протестанты, трудившиеся в Японии одновременно с ним. Авторитет российского священнослужителя был и остается среди японских верующих непререкаемым. Благодаря его миссионерским трудам и сегодня на территории государства существует православная христианская община, а японская православная церковь

46

называется именем Николая. В 1970 г. за вклад в обращение японского народа в христианскую веру российского миссионера причислили к лику святых, как равноапостольного.

Касаткин приехал в Японию в 1861 г., прожил здесь до самой смерти в 1912 г., дважды ненадолго возвращаясь на родину: К 1912 году на японских островах насчитывалось 33 тысячи православных христиан [8, с. 410], примерно столько же, сколько и сейчас.

Распространять православие в Японии было весьма затруднительно, даже после снятия запрета на деятельность христианских общин в 1873 г. Во многом это было обусловлено тем, что в России мало обращали внимания на миссионерство - и рядовые граждане, и синод, и государство. Япония была для нас абсолютно чуждой, и казалось, ненужной страной. Деньги давали не на Миссию, а лично Николаю, известному священнику, занимавшемуся неординарным делом в экзотической стране. Конечно же, для деятельности Духовной миссии, в условиях конкуренции с западными проповедниками, средств катастрофически не хватало. Рядовое духовенство, как правило, не хотело заниматься миссионерством или искало выгоды службы, те же, кто с пониманием относился к распространению веры, не спешили заняться благим делом в далекой и чужой стране. Н. Японский предлагал реформировать Синод, по примеру западных стран организовать специальные миссионерские учреждения, издавать периодические журналы, участвовать в заграничных религиозных собраниях, «чтобы живым словом возвещать православие» [3, с. 418-419]. Причины равнодушия священства архиепископ видел не только в плохой организации Русской православной церкви, но и в распространении нигилизма и материализма в среде самого духовенства. Николай, сам обладавший глубокой и непоколебимой верой, был очень требователен к проповедникам. Он отказался взять преподавателем в Миссию Владимира Соловьева [2, с. 243], иконописцем будущего синолога, исследователя церковной архитектуры и живописи, иеромонаха Алексея Виноградова [2, с. 132]. Своим преемником архиепископ видел Сергия Старогородского. Будущий патриарх Сергий дважды был в Японии, но не выдержал трудностей и не продолжил близкое ему миссионерское дело. Далеко не высокого мнения Николай был о тех помощниках, что приехали в японскую Миссию. С первых по последние страницы дневников присутствуют грустные размышления о ленивых, необразованных, нерадивых православных служителях.

На фоне равнодушия РПЦ, государства, священства к делам японской миссии, «бедности до голости» православной общины, выгодно смотрелись миссионеры Запада, с их «громадными, неистощимыми средствами» [3. с. 287]. Но католические и протестантские проповедники получали государственную поддержку, потому что распространению религии сопутствовала политическая экспансия, что было недопустимо для Касаткина. Только чистая вера, без какой-либо политической нагрузки, угрожающей национальной идентичности. И Сергий Старогородский, и Николай Японский всегда отстаивали независимость миссионерства от расчетов человеческих. Преподавание русского языка в семинарии было лишь с той целью, чтобы семинаристы могли читать русские богословские книги [9, с. 339], а само богослужение велось на японском языке. Но японцам, вставшим на путь западной модернизации, только веры было недостаточно. В этом отношении более «полезными» были прагматичные западные миссионеры, предлагавшие, помимо религии, блага материальной цивилизации. Японский отмечает прямую зависимость японцев между увлечением иноземным и инославием, делая неутешительный вывод, что «мало вероятия на обращение Японии в Православие, слишком Япония увлечена цивилизацией протестантских и католических стран». Боялся он, что и сам император примет веру западной цивилизации, и «православные тотчас бросятся вслед за ним» [3, с. 287-288]. В минуты отчаяния, а они бывали часто, ему казалось невозможно преодолеть эту границу чуждости. Все чаще и чаще приходили мысли, что, быть может,

Япония и недостойна подлинного христианства. Архиепископ Николай хотел, чтобы его прозелиты считали придаточными меркантильные интересы, их взгляд должен был быть устремлен к высшей запредельной реальности, в православии они должны были видеть только чистую христианскую веру, а не «одну из шпор» подгоняющей «брыкающего и фыркающего ныне коня японской государственности» [3, а 288]. Но готовы ли были к этому японцы? На протяжении всей деятельности в Японии Николай в этом сомневался: «Православию же нет тут места!» [4, а 297].

Неуспех миссии в определенной степени был связан с широким распространением русофобских настроений в стране Восходящего солнца: «Одна речь и есть о России — речь злословия, зложевания, неприязни, опасения» [6, с. 57-58]. Следует отметить, что архиепископ во многом разделял эти настроения. Особенно резко критиковать родное Отечество миссионер стал в годы русско-японской войны. «Бьют нас японцы, ненавидят нас все народы. За что бы нас любить и жаловать?» - спрашивает священник. Отвечая на поставленный вопрос, архиепископ Николай дает самую резкую отповедь всем слоям российского общества: дворянство развратилось крепостным правом «до мозга и костей»; крестьянство из-за того же крепостного состояния «невежественно и грубо до последней степени»; чиновничество живет взяточничеством и казнокрадством; «верхний класс — коллекция обезьян — подражателей и обожателей то Франции, то Англии, то Германии»; священники «еле содержит катехизис» [6, а 119]. Неудивительно, что мы проиграли Японии. Война показала преимущества нашей восточной соседки. Рядом с японцами, по мнению Николая, мы представляли собой «жалкую фигуру». «Их идеалы не высоки» - пишет святитель, - но они «в своей жизни и деятельности на высоте своих идеалов». И главное для японцев - это «слава своего Отечества». «А мы иногда заносимся высоко, а коль скоро коснется действительности, оказываемся мелкими, жалкими эгоистами» - делает неутешительный вывод российский священник [6, а 316].

Николай Японский в целом осуждал нашу восточную политику, которая привела к войне, и тех политиков, что вели страны к конфронтации. Не очень высокого мнения о Струве, осуждает Дубасова, за его стремление захватить Корею, доказывавшего царю, что не составит труда раздавить «эту гадину (Японию)». И наоборот, поддерживает Розена, призывавшего к нормализации отношений с Японией [5, с. 273]. И. Касаткин считал, что у Японии большая государственная будущность, поэтому Россия должна стремиться к дружбе с ней, а не вражде.

Что касается Японии, то после принятия закона о толерантности, никаких препятствий христианам в государстве не создавалось. Более того, миссии, в частности православная, защищались от фанатиков. В годы войны японские СМИ подчеркивали, что война с Россией не имеет ни религиозной, ни национальной окраски.

Но не только внешние факторы были препятствиями для православия, но и особенности менталитета, обычаи, в целом культура. Логически стройные религиозные учения мешали распространению христианства. Рационалисты-японцы не могли с легкостью принимать на веру все, им требовались аргументированные доказательства, а не априорные суждения. Кроме того, потенциальным новообращенным, воспитанным в конфуцианском сыновнем благочестии и на буддийских идеях о всемирном спасении, трудно было принять, что их покойные предки приговорены к вечному пребыванию в аду. Но в целом, в старых религиях Касаткин не видел непреодолимых препятствий в распространения православия. Признавая благотворное влияние на духовное развитие синтоизма, буддизма и конфуцианства [3, с. 766], Японский считал, что они уже не могли удовлетворить мировоззренческим запросам японцев. Синтоизм И.Касаткин называл примитивной религией, но ее влияние крепко держалось на культе императора. Даже те, кто принял христианство, продолжали утверждать, что император «выше Бога, и нет никого выше его» [4, с. 546]. В буддизме российский священник отмечал стройную систему взглядов, богатую письменную культуру, высокие моральные принципы, и в первую

очередь, «любовь к ближнему», проявляющуюся повсеместно во взаимопомощи. Но в буддизме, в отличие от православия, нет единства, да и идея нирваны, по мнению Николая, не может удовлетворить духовным исканиям. Больше препятствий в распространении веры несло конфуцианство с его любовью к государству, порядку, со здоровым практицизмом, а вследствие - с гордыней и самодовольством [5, с. 443]. «Падений глубоких и бушеваний страстей - вторит о. Николаю о. Сергий Старогородский - конфуцианец не знает,... все у него чинно, даже мелкие грешки обставлены корректно. Все у него сводится к государству и японскому народу» [1, с. 216].

Успеху миссии российского пастыря способствовала настоящая любовь к окормляемому народу. Он никогда не считал Японию отсталой страной, не удивлялся ее быстрому развитию в XIX в. Полковнику Вогаку по этому поводу говорил, что наша «отсталость» от Японии - «не отсталость», а «недогнанность», ведь еще 1200 лет назад, когда России и в помине не было, Япония уже была образованным государством [4, с. 264]. В XIX в Япония в грамотности населения опережала многие европейские государства, здесь не было ни одной крупной деревни без школы. Привлекала о. Николая удивительная способность японцев ценить красоту, уважение к старшим, чувство долга, патриотизм, уважительное отношение к закону, не в пример нам. Успехи за 20 лет после открытия были очевидны: флот, заводы, фабрики, развитая торговля, современная правовая система. Японию, несомненно, в этом отношении нужно поставить в образец России - приходит к выводу российский пастырь.

Но не все черты японского характера находили понимание у Николая, многие из них противоречили христианским заповедям. В первую очередь, это неоправданная жестокость [3, с. 710]. Неприятно поразило это качество и Старогородского: «Удивительна эта мрачная, отвратительная черта японского характера, это холодное, расчетливое убийство для убийства,. и все это при изысканной элегантности, при вежливых поклонах, при сладких улыбках: изящный вид и черствое сердце» [1, с. 186]. Не соответствовали христианским нормам жизни и брачно-семейные отношения [3, с. 25, 27, 91, 196; 4, с33, 34]. Адюльтер, причем среди самых верующих, расчет и жесткие ограничения в выборе супруга, чрезмерно либеральное воспитание детей - это в первую очередь тревожило о. Николая даже в период русско-японской войны. Кого-то священник смог убедить строить семью по-христиански, а самых упрямых вынужден был отлучить от Церкви. Боролся он и с универсальными пороками, такими как обман. Но здесь российский священник не всегда был последователен и категоричен. Так, например, вся православная паства и о. Николай осудили катехизатора Сайто за то, что тот советовал одному христианину сделаться злостным банкротом, то есть перевести свой дом и землю на имя другого, а самому объявиться несостоятельным должником [5, с. 504]. Когда же у православной Миссии появилась возможность путем обмана уменьшить сумму налогов, пастырь и его паства согласились «взять грех на душу». Смошенничать предложил местный чиновник, Японский по этому поводу отмечает, что до войны такого понимания у чиновников православная миссия не находила [5, с. 496].

К сожалению, российский миссионер глубокую веру среди воцерковленных наблюдал далеко не всегда. Принимая христианство, новообращенные с трудом отказывались от языческих традиций и обрядов, результатом чего были многочисленные курьезные ситуации из-за смешения иностранного с японским, «к ущербу того и другого» [3, с. 5; 5, с. 44, 47]. Встречался отец Николай со стремлением японцев подзаработать на христианстве, денежные выплаты японские неофиты расценивали как проявление любви. Западные миссии не отказывали в материальной помощи своей пастве [10, с. 280], поэтому и к Николаю православные японцы обращались с денежными просьбами [3, с. 25, 130, 316317; 5, с. 15]. Однажды ему предложили за принятие православия 2000 человек отремонтировать плотину, но он, безусловно, отказался [3, с. 137-138].

Николай Японский хотел, чтобы его прозелиты лучше узнали и полюбили его первую Родину. С этой целью в Японии распространялась русская классическая литература, его ученики переводили Пушкина, Крылова, Достоевского, Толстого. Кроме того, способных юношей отправляли на учебу в российские Академии, надеясь сделать их связующим звеном между русским и японским народом. Но иногда результат не соответствовал ожиданиям. Так произошло с выпускником Киевской Духовной Академии - Кониси. Пропитанный, как пишет Николай, благодеяниями России, Кониси отплатил ей «мерзостным словоизвержением». В одной из своих работ Кониси дал следующую характеристику русским: «Русский народ — тупой разумением, вялый волею, ленивый, не любящий ничего, кроме покоя,— до того, что даже руки не поднимет вытащить мухи из рюмки водки, а глотает водку прямо с мухой; ругается напропалую русский народ, есть и доброта у русских, но это больше от лени» [4, с. 97-98]. Но следует сказать, что Кониси до конца был предан духовному отцу - Николаю, а из России он привез не только негативный опыт, но и полные собрания сочинений Достоевского и Толстого.

Конечно, подобные факты приводили И. Касаткина к отчаянию: «Кажется по временам, что ничего нет, кроме пены, — дунуть — и все исчезло... Ибо катихизаторы — поголовно — еще площе, чем священники, сущее ничтожество,— все вместе и каждый порознь» [3, с. . 322-323]. Но это было лишь брюзжание перфекциониста о. Николая. Искренних верующих было много, поэтому сколько бы ни брюзжал православный миссионер, но всегда приходил к выводу, что «Господь хочет быть Его истинной Вере в Японии. «Везде по Церквям есть несомненно хорошие христиане; везде видны следы благодатной помощи Божией. Но жатва многа» [4, с. .81].

Вероятно, важнейшим фактором распространения православия в Японии был сам Николай. Его редкая работоспособность, глубокая вера, настоящая любовь к японцам, отсутствие корысти и политической выгоды в деятельности обеспечили ему огромный авторитет, причем не только среди верующих, но и язычников [10, с. .278]. Следуя евангельским словам Иисуса Христа «Я есть пастырь добрый; и знаю Моих, и Мои знают Меня», православный священник в совершенстве овладел японским языком, изучил историю этой страны, прочитал китайских классиков, японских писателей. Чтобы «знать моих» он слушал буддийских проповедников, ходил в «говорильни», обедал в дешевых столовых, проникался «нуждами ближнего, ... со всеми скорбями, радостями». [1, с. 178]

Православная церковь не несла в Японию русификации и национальной нивелировки. Архиепископ никогда не оскорблял религиозных чувств японцев, никогда не порицал последователей синтоизма, конфуцианства, буддизма, потому даже среди язычников у него было много друзей. Как отмечалось, служба в Японии велась на родном языке, в православных храмах ходили босиком, проповеди слушали сидя на полу, что соответствовало японским традициям. Но в плане догматики не допускалась никакая японизация христианства.

Японская Православная церковь перенесла тяжелейшее испытание - Русско-японскую войну. Николай не дал национальным чувствам возобладать над верой, он остался со своей паствой, несмотря на обвинения в отсутствии патриотизма. Было решено, что каждый молится за победу своего государства, так как чувство патриотизма идет от бога. Японцы старались не демонстрировать при своем духовном пастыре ликования по поводу побед, не говорить о поражениях русских. Более того, японские православные священники, знавшие русский язык, оставили свои приходы и направились в лагеря для русских военнопленных, а в самой стране было создано «Православное товарищество духовного утешения военнопленных» [7, а 29].

Что касается государства, делалось все для обеспечения безопасности миссии и лично Николая Японского. Но погромы, избиения, угрозы в адрес христиан были постоянно. Чтобы обезопасить себя, один немец на своем доме выставил доску с надписью

по-японски: «Я не русский» [6, с. 225]. Конечно, многие не выдержали испытание веры, отказались от православия.

В эти тяжелые месяцы русский миссионер испытывал двойственные чувства. С одной стороны, он, как настоящий патриот, верноподданный российского царя, тяжело переживает наши поражения: «Отечество милей и дороже; и крайне печально, что не Отечество бьёт японцев, а они нас» [6, с. 65]. Н.Японский до конца надеялся, что наступит перелом в нашу пользу. Он верил, что Стессель удержит Порт-Артур, Куропаткин разобьет японскую армию, большие надежды возлагал на адмирала Макарова, эскадру Рожественского. Патриотические чувства вели к преуменьшению заслуг японцев, победу японского флота у Порт-Артура он называл мнимой, неожиданные нападения японцев -«шутовскими выходками японского флота» [6, с. 19]. На страницах своих Дневников он желает поражений японцам: «Быть может, и флот японский поплатится за ночное вероломное нападение» [6, с. 23]. Когда японские и западные газеты наперебой кричали о жестокости и дикости русских, о. Николай яростно обличал японцев в коварстве и еще большей жестокости: «На глазах иностранных корреспондентов и военных агентов японцы, скрепя сердце, ухаживали за русскими ранеными и кормили их, но когда были уверены, что за ними не наблюдают, вымещали на них свою злобу, прокалывали грудь штыками, перерезали горло, разбивали ноги прикладами, а голову каменьями, издевались не только над живыми, но и над мертвыми ...» [6, с. 19-24, 130, 291].

Но сколько бы ни пытался архиепископ оправдать поражения России хитростью и вероломством наших врагов, мировым антирусским заговором, он понимал, что причины поражения надо искать в себе: «Платится Россия за свое невежество и свою гордость., не приготовилась, как должно, к войне» [6, с. 64].Окончание войны не принесло облегчения, Николай рассуждает не как священник, радующийся окончанию кровопролития, а как сын отечества, который переживает из-за того, что не смог отомстить врагу. В поражениях он видит промысел Бога: «Господь Бог, по-видимому, гнев Свой изливает на нас» [6, с. 119]. Начавшаяся русская революция подтверждала эту страшную мысль о божьем наказании России. Православный священник, верноподданный монарха осуждает бунтовщиков. Русских военнопленных, возвращающихся домой, он просит не поддерживать революционеров, «отравленных ядом возмущений» [11, с. 404]. Признавая необходимость «исправлений и улучшений по управлению в России», миссионер полагал, что об этом «заботится ныне наш возлюбленный Государь со своими советниками, старшими в государстве» [11, с. 404].

Итак, святитель Николай (Касаткин) Японский сделал за свою жизнь столько, сколько невозможно сделать одному человеку. Прибыв в 1861 году в страну восходящего солнца в качестве настоятеля консульской церкви, он практически в одиночку образовал в японскую христианскую церковь. Ему приходилось действовать в крайне неблагоприятных условиях - незнание японцами православия, запрета на христианство, расширения антирусского движения, военно-политического противостояния стран, приведшего в войне 1904-1905 гг. Подлинный интерес к стране, любовь к его народу, бескорыстное служение вере позволили русскому миссионеру побороть этно-культурные и политические противоречия между народами и сделать православную церковь в Японии посредником между двумя мирами - японским и русским. При этом русский подвижник не стремился делать из японцев европейцев. Как гуманист и просветитель, Архиепископ Николай внёс уникальный вклад в развитие российско-японских отношений, особенно в области образования и культуры, своими многообразными трудами он содействовал духовному сближению двух народов столь разных цивилизаций и культур.

Список литературы:

1. Архимандрит Сергий. На Дальнем Востоке. Письма японского миссионера. - Арзамас: Типография Н. Доброхотова, 1897.

51

2. Дневники святого Николая Японского: в 5 т. / Сост. К. Накамура. Т. 1.- СПб. Гиперион, 2004.

3. Дневники святого Николая Японского: в 5 т. / Сост. К. Накамура. Т. 2. - СПб.: Гиперион, 2004.

4. Дневники святого Николая Японского: в 5 т. / Сост. К. Накамура. Т. 3.- СПб. Гиперион, 2004.

5. Дневники святого Николая Японского: в 5 т. / Сост. К. Накамура. Т. 4. - СПб.: Гиперион, 2004.

6. Дневники святого Николая Японского: в 5 т. / Сост. К. Накамура. Т. 5.- СПб. Гиперион, 2004.

7. Зенина Л. В. Японские ученые о российской духовной миссии в Японии // Православие на Дальнем Востоке. Вып. 2. Памяти святителя Николая. - СПб: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1996.

8. Из донесения начальника Российской Духовной Миссии о состоянии православной Церкви в Японии за 1911 год // Саблина Э. 150 лет Православия в Японии. История Японской Православной Церкви и её основатель Святитель Николай. - М: АИРО-XXI; СПб.: Дмитрий Буланин, 2006.

9. Рапорт начальника Российской духовной Миссии в Японии, архимандрита Николая, Совету Православного Миссионерского Общества // Саблина Э. 150 лет Православия в Японии. История Японской Православной Церкви и её основатель Святитель Николай. - М: АИРО-ХХ1; СПб.: Дмитрий Буланин, 2006.

10. Яблонская О.В., Горькова О.С. Архиепископ Николай Касаткин о мотивах принятия православия японцами // Эпоха науки. 2018. № 14. С. 276-281.

11. Японский Н. Окружное послание к русским военнопленным в Японии // Саблина Э. 150 лет Православия в Японии. История Японской Православной Церкви и её основатель Святитель Николай. - М: АИРО-ХХ1; СПб.: Дмитрий Буланин, 2006.