CC BY
83
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2017. № 1
СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ КУЛЬТУР
Н.В. Карташева
КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ МИССИОНЕРСКИХ
ПЕРЕВОДОВ СВЯТИТЕЛЯ НИКОЛАЯ ЯПОНСКОГО
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение
высшего образования «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова» 119991, Москва, Ленинские горы, 1
Феномен русского православного миссионерства мало изучен в культурологическом аспекте. Между тем миссионерство может быть рассмотрено как разновидность межкультурного контакта, а различные стороны миссионерской деятельности за рубежом представляют собой большой интерес в контексте изучения проблемы взаимодействия культур. Одной из наиболее интересных сторон миссионерства является переводческая деятельность. Перевод богослужения и Священных текстов на язык обращаемого народа способствует органичному усвоению начал новой веры, а также создает новые линг-вокультурные парадигмы. Кроме того, миссионерский перевод призван не только донести смысл вероучения до язычников, но и помочь миссионеру через погружение в новую для него языковую стихию прочувствовать и познать особенность мировосприятия другого народа. В ряду выдающихся переводчиков, чья деятельность была связана с русскими духовными миссиями за рубежом, особое место занимает архиепископ Николай (Касаткин), святитель Японский. В статье рассматриваются культурологические аспекты его переводческой деятельности, продолжавшейся более сорока лет. Переводчик-миссионер выступает как посредник между различными культурными традициями — библейской христианской, национальной русской, национальной японской, конфуцианской дальневосточной и синтезирует на их основе новые культурные формы.
Ключевые слова: перевод религиозных текстов, русское миссионерство, православная церковь Японии, интертекстуальность.
Миссионерская деятельность Русской православной церкви, обращенная как к нерусскому, иноязычному («инородческому» по дореволюционной терминологии) населению Российской империи, так и к народам Северной Америки, Китая, Японии, Кореи, Индии и других стран, неизменно включала переводческую работу. Традиции миссио-
Карташева Наталья Валерьевна — кандидат культурологии, доцент кафедры сравнительного изучения национальных литератур и культур факультета иностранных языков и регионоведения МГУ имени М.В. Ломоносова (e-mail: [email protected]).
нерства в русской церкви были заложены свв. просветителями Кириллом и Мефодием. Следуя этой традиции, зарубежное и инородческое миссионерство основанием своей деятельности полагало проповедь на языке обращаемого народа и как можно скорейшее ознакомление его с текстами Священного Писания. Не менее важен был и перевод богослужения, так как участие в жизни Церкви невозможно без понимания языка литургии. Однако кроме непосредственных, духовно-религиозных задач, миссионерский перевод имел и более широкие культурные аспекты. Специфика миссионерской деятельности такова, что, находясь не только вне поля христианской культуры, но вообще в ино-культурной и иноязычной среде, миссионерство неизбежно становилось феноменом межкультурного взаимодействия. И миссионерские переводы являлись одним из основных способов неповерхностного познания фундамента иной культуры — ее языка, ее способа мышления и постижения мира. Для выдающихся миссионеров-переводчиков было очевидно, что изучение языка — необходимый этап в знакомстве с ментальностью и этносом обращаемого народа. А это знание, в свою очередь, способствует успеху проповеди. Культурное значение миссионерских переводов состоит и в том, что благодаря им религиозные и культурно-исторические смыслы одной культуры (христианской) материализуются в языковой реальности иной культуры (языческой) и обретают жизнь как часть иной духовной традиции. Миссионер-переводчик вводит в языковое сознание новые единицы, и они начинают жить своей жизнью, неумолимо меняя и язык, и культуру просвещаемого народа. Обширная переводческая деятельность, сопряженная с лингвистическими исследованиями (часто весьма высокого академического уровня), приводила к возникновению новых лингвокультур-ных парадигм. Языковые изменения, явившиеся результатом миссионерских переводов, порой ощущались и вне среды новых христиан, обогащали духовный опыт народа в целом.
Являясь важнейшей составляющей миссионерской деятельности Русской Церкви во все периоды ее существования, переводческая деятельность, несомненно, заслуживает отдельного исторического исследования. Одна только Русская духовная миссия в Китае за свою почти двухвековую историю дала множество замечательных лингвистов и переводчиков, внесших неоценимый вклад как в российскую, так и в мировую синологию. Среди известных переводчиков духовные лица: архим. Иакинф (Н.Я. Бичурин), профессор архим. Даниил (Д.П. Си-виллов), архим. Петр (П.И. Каменский), архим. Аввакум (Д.С. Честной), иеромонах Феофилакт (Ф.Т. Киселевский), архим. Палладий (П.И. Кафаров), архиеп. Гурий (Г.П. Карпов), митр. Иннокентий (И.А. Фигуровский); и светские ученые, прикомандированные к миссии: И.К. Рассохин, А.Л. Леонтьев, А.С. Агафонов, К.А. Скачков, С.В. Липовцев, З.Ф. Леонтьевский, академик В.П. Васильев, А.И. Сос-
ницкий, В.В. Горский, И.И. Захаров и др. Выдающихся лингвистов и переводчиков мы обнаруживаем и в составе Алтайской миссии (ар-хим. Макарий (Глухарев), протоиер. Михаил (Чевалков), архиеп. Владимир (Петров), протоиер. Василий (Вербицкий), митр. Макарий (М.А. Невский) и др.); в составе Аляскинской (Американской) миссии (свт. Иннокентий Вениаминов, св. Иаков Нецветов); в составе Забайкальской и других сибирских и дальневосточных миссий (еп. Дионисий (Хитров), архиеп. Мартиниан (М.С. Муратовский), митр. Нестор (Н.А. Анисимов)). Отдельную страницу в истории русской переводческой традиции, связанной с миссионерством, представляет собой деятельность Николая Ивановича Ильминского и созданные им Казанская инородческая учительская семинария и Переводческая комиссия при братстве святителя Гурия. Под руководством и при непосредственном участии Н.И. Ильминского было предпринято значительное количество переводов на различные тюркские языки — татарский, алтайский, чувашский, шорский, якутский, казахский и др.
Но и в таком славном ряду переводчиков-миссионеров основатель Японской православной церкви свт. Николай (Касаткин) (1836—1912) занимает особое место. Его проповедь — уникальный пример успешной миссионерской деятельности, основанной на созидательной энергии самого просвещаемого народа. Более 50 лет миссионерского служения, проводимого в тяжелых условиях, при крайне малом числе помощников, порой в полном одиночестве, завершились созданием церковной общины, насчитывающей более 30 тыс. православных христиан-японцев (по данным, приведенным Г.Е. Бесстремянной, — 32 700 христиан в 266 приходах [Бесстремянная, 2013: 4]. Было построено 175 церквей и восемь соборов, открыты семинария, две женские школы, катехизаторское училище, издавалось четыре журнала, создано общество переводчиков для ознакомления японцев с русской литературой и проч. Все это стало возможно только благодаря тому, что с первых лет существования японское православие распространялось и поддерживалось самими японцами, учениками русского миссионера — проповедниками, катехизаторами, учителями и священниками. Как свидетельствует протоиерей Прокл Ясуо Усимаро, наш современник, профессор Токийской православной семинарии: «Святитель Николай желал, чтобы японцы сами создали свой духовный мир. <...> Нет сомнения в том, что широкая публика вокруг новоуч-режденного им православного присутствия находилась под влиянием его духовности. Это влияние не было ограничено узкой сферой, но распространилось во всем японском обществе, где оно сохраняется и по сей день» [Ясуо Усимаро, 1988: 231]. Главный метод миссионерского служения свт. Николая Касаткина можно определить как последовательное соединение православного христианского вероучения с лучшими сторонами специфической японской этничности; как можно
более полный и скорый перенос догматических основ христианства на почву традиционного японского мировосприятия1. В некотором смысле этот процесс можно назвать «культурным переводом», и, разумеется, «собственно перевод» был его важнейшим элементом.
Миссионерские переводы, осуществленные святителем Николаем за время его служения, — бесценный опыт и богатое культурное наследие, оставленное им Японии. Постоянство в переводческих трудах, их продолжительность, объем переведенных текстов — все это свидетельствует о настоящем жизненном подвиге. В Дневниках святителя Николая, являющихся важнейшим источником по изучению его миссионерского пути, мы находим неоднократное подтверждение того, как высоко ставил сам великий миссионер переводы в своей деятельности. Он был уверен, что «в настоящее время вообще работа миссии в какой бы то ни было стране не может ограничиваться одною устною проповедью. <...> В Японии же, при любви населения к чтению и при развитии уважения к печатному слову, верующим и оглашаемым прежде всего нужно давать книгу, написанную на их родном языке, непременно хорошим слогом и тщательно, красиво и дешево изданную. <...> Печатное слово должно быть душой миссии»2.
Исключительность переводческих трудов святителя Николая обусловлена, с одной стороны, особенностями японской культуры, с другой стороны — свойствами личности миссионера: аскетизм, чрезвычайная требовательность к себе, собранность и невероятная работоспособность, и при этом — высокая образованность, склонность к научной деятельности и яркая литературная одаренность. И в России, и в Японии архиеп. Николай (Касаткин) был признан выдающимся общественным деятелем, его духовное попечение и административная работа охватывали многотысячную японскую паству и простирались далее, но все же главным делом своей жизни он считал перевод. По свидетельству Д.М. Позднеева, близко знавшего святителя, архиеп. Николай говорил: «Хотя бы небо разверзлось, а я не имею права отменить занятий по переводу»3. Когда в 1905 г. он узнал от врачей о грозящей ему глухоте, то утешал себя: «Полуглухим — так полуглухим! И в этом виде еще можно работать, переводу богослужения это не помешает, а это и есть главное дело конца моей жизни»4. И уже незадолго до смерти владыка признавался своему преемнику епископу Сергию
1 Японский исследователь наследия свт. Николая Накамура Ёсикадзу так пишет об этом: «Великий русский миссионер во всей полноте использовал конфуцианскую мораль, близкую простым людям, для распространения в Японии христианства» [цит. по: Саблина, 2006: 80].
2 Позднеев Д.М. Архиепископ Николай Японский. Воспоминания и характеристика. СПб., 1912. С. 19.
3 Там же. С. 14.
4 Дневники святого Николая Японского: В 5 т. Т. 5. СПб.: Гиперион, 2004. С. 287—288.
(Тихомирову): «Молюсь . преподобному Серафиму вымолить мне у Господа еще лет пять. Только пять лет. Ведь сколько я тогда бы успел бы перевести! Только одна у меня теперь и есть молитва, именно об этом.»5
О том, как именно осуществлялись эти переводы, с какими трудностями приходилось справляться свт. Николаю и его помощникам, рассказано, в частности, в воспоминаниях современников, знавших владыку: его преемника на посту главы Японской Церкви епископа Сергия (Тихомирова)6, ближайшего соратника по переводам Павла Накаи (Цугумаро), чьи дневники хранятся в архиве университета Осаки, выдающегося востоковеда Дмитрия Матвеевича Позднеева7 и др. Работа по переводу Священного Писания и разнообразной богослужебной литературы продолжалась с 1871 г. (год официального открытия миссии) до последних дней жизни святителя (1912) почти ежедневно (за исключением дней значимых богослужений), с половины восьмого до двенадцати часов утром и с шести до девяти часов вечером. Были переведены на японский все книги Нового Завета, частично Ветхий Завет, включая Псалтирь и все тексты, которые используются в качестве паремий. Были также переведены тысячи страниц богослужебных текстов, в том числе: Служебник, Требник, Часослов, Октоих, Постная и Цветная Триоди, Общая и Праздничная Минеи, Ирмологий [Потапов, 2012: 152].
Стремясь достичь высокого качества японского текста, архиеп. Николай активно привлекал к переводческой работе наиболее образованных японских сотрудников, главный и неизменный — это Павел Накаи, но кроме него были и другие: Исаак Кимура, Игнатий Мацу-мото, Петр Исикава, Савва Хорие, Иван Сэнума. Коллективность была одним из основных принципов переводческой работы. Стараниями святителя при миссии был создан целый переводческий отдел («Айайся»). Переведенные тексты проходили несколько кругов проверки, сложные места неоднократно уточнялись, подвергались самому придирчивому исследованию. Особое внимание уделялось единообразию переводов одного и того же слова, встречающегося в различных местах текста (для этого проводили тщательную выверку переведенных текстов по «Справочному и объяснительному словарю к Новому Завету», составленному П.А. Гильтебрандтом, в котором были собраны в алфавитном порядке слова и фразы из Нового Завета с указанием глав, где они встречаются).
5 Святитель Николай Японский в воспоминаниях современников / Сост. Г.Е. Бесстремянная. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2012. С. 240.
6 Епископ Сергий (Тихомиров) Памяти высокопреосвященного Николая, архиепископа Японского // Святитель Николай Японский в воспоминаниях современников. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2013.
7 См.: Позднеев Д.М. Указ. соч.
Но несмотря на штат помощников, основная нагрузка по переводу все же была на свт. Николае: владея церковнославянским, греческим, еврейским, китайским, японским и основными европейскими языками, имея академическое богословское образование и апостольское горение, он не только сам переводил, но и обеспечивал качество переводов в целом. Высокие уровень переводческой работы русской духовной миссии признавался представителями других христианских церквей, которые в изобилии были представлены в Японии эпохи Мэйдзи. Выхода из печати новых русских переводов ждали с нетерпением и протестантские, и католические переводчики. Но и свт. Николай живо интересовался тем, что делали переводчики других конфессий: «В1БИор'а Шершевского8 нашел за еврейской Библией и разными китайскими текстами, развернутыми перед ним. <...> Замечательно, что и он страдает той же болезнью, от которой мучимся мы с Накаем; не может успокоиться при переводе христианских терминов на китайский — находит их не выражающими христианского смысла»9. Кроме известного библеиста Шерешевского русский архиепископ поддерживал дружеские отношения и с другими инославными переводчиками как в Японии, так и в других странах Дальнего Востока.
Лингвистические трудности и профессиональные переводческие проблемы, с которыми миссионер неизбежно сталкивался в процессе переводов и поиск их решения достаточно подробно проанализированы в работах Г.Е. Бесстремянной «Христианство и Библия в Японии» [Бесстремянная, 2006], «Православный перевод Священного Писания на японский язык» [Бесстремянная, 2005] и др. Если же рассмотреть миссионерские переводы свт. Николая с культурологической точки зрения, то они предстанут как непрерывная и глубокая работа с несколькими абсолютно несовпадающими, далеко и географически, и исторически отстоящими друг от друга традициями. Это прежде всего уходящая корнями в глубокую древность 70-ти толковников традиция перевода текстов Священного Писания. В ее русле возникали и развивались отдельные локальные сюжеты, среди которых и история славянских переводов, и драматическая история русского перевода Библии, и поликонфессиональная история переводов Священного Писания на языки дальневосточных народов — японский, корейский, маньчжурский, но прежде всего на китайский (известно, что Китай познакомился с текстом Ветхого Завета не позднее середины XII в. [Иванов, 1998: 300]). Святитель Николай, будучи наследником кирилло-мефодиевской традиции, применил ее принципы в дальневосточных переводах и тем самым соединил две культурные ветви воедино.
8 Самюэль Шерешевский (1831—1906) — американский епископальный миссионер в Китае, известный переводчик Библии.
9 Дневники святого Николая Японского. Т. IV. С. 190.
Другой мощной традицией, с которой взаимодействовал выдающийся русский миссионер, была глубоко самобытная духовная традиция Дальнего Востока. Он постигал эту традицию не только доскональным изучением японского и китайского языков, но и посредством чтения аутентичных сочинений: конфуцианской литературы; «Сутры лотоса» и других книг буддийского канона; японских исторических памятников «Кодзики» («Записи о делах древности» — древнейшая летопись Японии, VIII в.), «Нихонги» («Японские хроники»), «Дай нихонси» («История Великой Японии»), «Нихон гайси» («Неофициальная история Японии»). В предисловии к своему историческому исследованию «Сёгуны и микадо» свт. Николай подчеркивал, что для верного понимания японской культуры «нужно изучить не костюм и внешние приемы японца, а его дух в историческом развитии, словом, изучить его литературу»10.
Осуществленные русской духовной миссией в Японии переводы явились творческим результатом интерпретации названных культурных традиций. Основным содержанием этого процесса был отбор тех принципов и явлений, которые, по мнению переводчиков, наиболее соответствуют миссионерским целям. В результате объединения выбранных элементов и возникала новая лингвокультурная парадигма. В чем же проявляется интерпретирующая роль миссионера-переводчика? В своей работе он взаимодействует не просто с конкретным текстом, но с переводческим пространством, как «реально существующим континуумом процессов и отношений, возникающих при переводе текста с одного языка на другой, из одной культуры в другую» [Кушнина, 2004]. Традиция перевода Священного Писания представляет собой именно такое сложно структурированное пространство, содержащее и различные переводческие подходы и методы, и различные языковые и конфессиональные варианты библейского текста. Так перед переводчиком встает проблема выбора исходного текста, решение которой предопределяется не столько «техническими» аспектами перевода, сколько богословскими и культурно-историческими факторами. По отношению к дальневосточной культурной традиции интерпретирующим моментом является культурологически обусловленный выбор языка перевода. В контексте японской культуры середины XIX в. эта задача была весьма и весьма трудной11.
Сложность исходного текста требовала от переводчика богословской и исторической образованности, своеобразной духовной интуиции,
10 Николай, архиеп. Сёгуны и Микадо. Исторический очерк по японским источникам // Избранные ученые труды святителя Николая архиепископа Японского. М.: ПСТГУ, 2006. С. 82.
11 Современные исследователи переводов Библии отмечают, что «качество любого библейского перевода определяется, прежде всего, качеством переводимого текста и качеством языка, на который осуществляется перевод» [Сорокин, Логачев, 1978: 156].
владения герменевтическими методами. Вот как описывает свт. Николай один из обычных этапов переводческого труда: «Употреблены все меры ясно вразуметь и выразить текст; пред нами были: три греческих текста, два латинских, славянский, русский, английский, французский, немецкий, три китайских, японский, толкования на русском и английском, все, все лексиконы — каждый день, почти каждый час, приходилось копаться во всем этом»12. Разумеется, такого качества переводческая работа требовала высокой образованности от ее исполнителей, и не случайно современный японский исследователь приходит к выводу: «Судя по всему, в Православной церкви в России зарубежное миссионерство было сферой, где трудились в основном люди интеллектуального склада» [Накамура, 2004: 13].
Благодаря работе русской миссии и ее бессменного руководителя японской культуре эпохи Мэйдзи стал доступен значительный корпус текстов православной традиции, восходящей к древней традиции христианского Востока. Эти тексты (гимнографические, догматические, проповеднические, дидактические) не являются простой суммой различных по происхождению и функциональности сочинений, их веро-учительное и культурно-историческое единство обусловило их интертекстуальность, они насквозь пронизаны цитатами и аллюзиями, источником большинства которых является Священное Писание. Интертекстуальность — один из факторов, влияющих на выбор исходного текста при миссионерском переводе [Кошелева, 2008] и усложняющих задачи переводчиков. Возникает «проблема корректной репрезентации интертекста» [Вишнякова, Панькина, 2014] — все тексты должны быть переведены как единый текст («гипертекст»), в противном случае в его бытовании будет утрачено очень важное качество — полнота, утратится представление о единстве Священного Писания и Священного Предания. В случае, когда перевод осуществляется с различных по языку источников (а иногда это неизбежно), возникают серьезные лексические и смысловые несовпадения. Вот как в одном из писем архиепископ Николай описывает такую ситуацию: «Славянский текст часто совсем расходится с русским или, лучше, греческий с еврейским13. На китайский и японский языки переведена Библия с английского текста, а он взят с еврейского. Натурально желается, чтобы японец всякое слово Священного Писания, вошедшее в богослужение, нашел и собственными глазами видел в Библии; японцы же так охочи до того, и пытливость эта так законна»14. Иными словами, определенные фраг-
12 Дневники. Т. 3. С. 417.
13 Славянская Библия была переведена с греческого, а русская — с еврейского текстов.
14 Святитель Николай Японский. Видна Божия воля просветить Японию: Сборник писем. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2009. С. 117.
менты Библии, включенные в текст богослужения, переведенный с церковнославянского, не совпадают с теми же фрагментами в тексте Библии, переведенной с английского или русского. Между тем именно опора на библейский текст определяет глубину текста богослужения, его включенность в традицию. Несовпадение текстов приводит к разрыву единого смыслового поля, и технические, казалось бы, сложности перевода вызывают серьезные богословские и культурные («японцы охочи») проблемы.
Неоднократные затруднения при выборе исходного текста ставят миссионера —переводчика перед проблемой перевода богослужебных текстов на русский язык: славянский текст не расшифровывается, неясен. «Ныне идет 4-й глава Октоиха; переводится целиком все, что есть в славянском тексте. И вот тут-то видишь, как необходим перевод богослужения на русский или, по крайней мере, — приведение славянского текста в удобопонятный вид. Иногда над одним стихом простоишь полчаса и более, чтоб только уразуметь смысл его.»15 Проблема перевода Священного Писания и текста богослужения на русский язык не была специфически церковной, она была связана со многими явлениями русской общественной и культурной жизни начала и середины XIX в., и до наших дней является предметом острого обсуждения в церковных и внецерковных кругах [Лихачев, 2012; Кравец-кий, Плетнева, 2001; Балашов, 2001] Объективная связь проблематики иноязычных и русских переводов православных текстов в миссионерской практике подтверждается причастностью ряда выдающихся миссионеров к общественной и церковной полемике по вопросу русской Библии [Чистович, 1899].
Другим существенным культурологическим аспектом переводческой деятельности свт. Николая является уже упомянутый нами момент выбора языка перевода. Японский язык эпохи Мэйдзи представлял собой весьма динамичное, неопределившееся в своих формах явление. «Языковая ситуация с ее пестрой смесью стилей и иноземных лексико-грамматических влияний была еще сложнее, чем в XVI веке, когда иезуитские миссионеры писали в отчетах в свой орден: японский язык, несомненно, создан дьяволом для того, чтобы помешать проникновению в страну христианства» [Мазурик, 2012: 77]. Для православных переводов свт. Николай и его помощник Накаи избрали официальный письменный язык самураев (японского дворянства) «бунго». На момент начала переводов он был официальным литературным языком Японии. Многое в «бунго» было заимствовано из китайской лексики и грамматики, что делало его понимание затруднительным для людей низших сословий [Бесстремянная, 2006: 149].
15 Святитель Николай Японский. Видна Божья воля. С. 56.
Надо заметить, что выбор языка перевода для миссионеров часто оказывался связанным с выбором стилистического регистра. И здесь также все определялось культурными факторами. Так, Н.И. Ильминский, переводивший для народов Поволжья, писал, что «трудящиеся над инородческими переводами и сочинениями должны снизойти на степень инородческой простоты, чтобы их работа вышла в пору ино-родцам»16. При переводе Ильминский предлагал ориентироваться на народную речь и в качестве ассистента миссионера-переводчика видел носителя народной (простонародной) культуры17, считая, что его «инстинктивное понимание или ощущение силы и тонкостей родного языка тем цельнее, вернее и чище и, следовательно, тем авторитетнее, чем менее инородец знаком с русским языком»18. Позиция святителя Николая была абсолютно иной. Оценивая уровень культурного и языкового развития японцев, он стремился удерживать высокую планку языка перевода, всячески избегая вульгаризмов и какой-либо просто-речности. При этом остро встает вопрос понятности текстов, так как разрыв между языком образованного сословия и простонародья был на тот момент весьма велик. «При мысли о важности того, что переводим, любезен нам самим почтенный язык ученый, который не стесняется много ни знаками, ни произношением их, и не нуждается ни в какой транскрипции; но этот язык был бы неудобен и для средне-ученых, а для малоученых совсем не понятен. При мысли о том, что переведенное нами должно быть доступно всем и в этом именно и должно состоять главное его достоинство, влечет нас к себе язык массы, язык народный, но тогда перевод наш вышел бы до того вульгарным, что им сразу бы пренебрегли бы все, не составляющие простонародья. Положено нами выбирать язык средний» [Павлович, 2008: 133]. Добавим, что переводы, сделанные при свт. Николае, не подвергались ревизии в XX в. и стиль «бунго» утвердился как язык православного богослужения в Япониии, некий аналог церковнославянского в Русской Православной Церкви.
Один из важнейших вопросов, стоящих перед миссионерами-переводчиками, трудящимися в дальневосточном культурном ареале, — выбор лексики для передачи богословских понятий. Исследователь истории переводов Нового Завета на китайский язык П.М. Иванов выделяет два пути, по которым может пойти миссионер-переводчик:
16 Ильминский Н.И. О переводе православных христианских книг на инородческие языки: Практич. замечания Н. Ильминского. Казань: Унив. тип., 1875. С. 6.
17 Помощник свт. Николая в переводах Павел Накаи (Цугумаро), напротив, был одним из самых образованых людей Японии, знатоком филологии и иероглифики. Он принадлежал знаменитому роду Накаи, из которого вышли несколько глав известных конфуцианских школ г. Осака.
18 Ильминский Н.И. Указ. соч. С. 26.
использовать «традиционный китайский философский словарь», давая попутные уточнения и пояснения, или избегать применения традиционной философской лексики, так как она ведет «к конфуциони-зации» священного Писания. Святитель Николай старался идти по второму пути, всячески избегая слов, которые могут неверно сориентировать новообращенных и привести к неразличению конфуцианских (а также буддистских, синтоистских) и христианских понятий. Например, не использовать такие слова как дао, или мити (при переводе слова «путь»). Однако избегая использования уже имеющихся в языке понятий, переводчик ставит себя в очень трудное положение — либо прибегать к описательности и включать в текст различные пояснения и истолкования, что, несомненно исказит исходный текст, или создавать новые слова, наиболее точным образом передающие смысл переводимого. В результате сложной скрупулезной переводческой работы святителем Николаем «. выработан на японском языке совершенно особый православно-богословский словарь, что представляет собой гигантскую, имеющую большое научное значение, лексикологическую работу»19.
Таким образом, даже краткий культурологический анализ миссионерских переводов св. Николая Японского позволяет судить об их глубокой связи с развитием одновременно нескольких культурных традиций. В поиске новых языковых единиц, в стремлении облечь в новую форму существовавшие прежде в иной культурной традиции смыслы, миссионерский перевод являет себя в качестве творческой, культуросозидающей формы деятельности.
Список литературы
1. Бесстремянная Г.Е. Православный перевод Священного Писания на японский язык // Церковь и время. Научно-богословский и церковно-общественный журнал. 2005. № 2 (31). С. 121—142.
2. Бесстремянная Г.Е. Предисловие // Святитель Николай Японский в воспоминаниях современников. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2013. С. 3-18.
3. Бесстремянная Г.Е. Христианство и Библия в Японии. Ч. 1: Исторический очерк и лингвистический анализ. М.: ОВЦС Московского Патриархата, 2006.
4. Вишнякова О.Д., Панькина Ю.А. Интертекстуальные включения в когнитивно-прагматическом и переводческом аспектах // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. № 4. С. 71-80.
5. Иванов П.М. Православные переводы: Нового Завета на китайский язык // Материалы Ежегодной богословской конференции ПСТБИ. 1998. С. 300-305.
19 Позднеев Д.М. Указ. соч. С. 80.
6. Кошелева Т.И. Интертекстуальность в религиозном дискурсе // Вестник Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого. Вып. 47. 2008.
7. Кравецкий А.Г., Плетнева А.А. История церковнославянского языка в России. Конец XIX-XX в. М., 2001.
8. Кушнина Л.В. Взаимодействие языков и культур в переводческом пространстве: гештальт-синергетический подход: Автореф. дисс. ... докт. филол. наук. Пермь, 2004.
9. Лихачев Д.С. Русский язык в богослужении и в богословской мысли // Церковнославянский язык в богослужении Русской Православной Церкви: Сборник / Сост. Н. Каверин. М.: Русский Хронографъ, 2012.
10. Мазурик В.П. Святитель Николай Японский: размышления о роли личности в истории // Духовное наследие равноапостольного Николая Японского: К столетию со дня преставления: Сборник трудов научной конференции. М., 2012. С. 75-82.
11. Накамура К. Дневники св. Николая Японского // Дневники святого Николая Японского: В 5 т. / Сост. К. Накамура. Т. 1. СПб.: Гиперион, 2004. С. 11-56.
12. Павлович Н.А. Святой равноапостольный архиепископ Японский Николай. М.: Издательство ПСТГУ, 2008.
13. Потапов А.В. Переводческая деятельность святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского // Духовное наследие равноапостольного Николая Японского: К столетию преставления: Сборник трудов научной конференции. М., 2012. С. 152-160.
14. Прот. Николай Балашов. На пути к литургическому возрождению. М.: Культурно-просветительский центр «Духовная библиотека», 2001.
15. Саблина Э. 150 лет Православия в Японии. История Японской Православной Церкви и ее основатель Святитель Николай. М.: АИРО-XXI; СПб.: Дмитрий Буланин, 2006.
16. Сорокин В., прот. Логачев К.И. Проблемы русского перевода Священного Писания // Богословские труды. 1975. Т. XIV. С. 154-158.
17. Чистович И.А. История перевода Библии на русский язык. СПб., 1899.
18. Ясуо Усимаро. Японское православие и культура периода Мэйдзи // Тысячелетие Крещения Руси. Международная церковно-историче-ская конференция. Киев. 21-23 июля 1986 г. Материалы. М.: Изд-во Московской Патриархии, 1988.
Natalya V. Kartasheva
CULTURAL ASPECTS IN THE MISSIONARY TRANSLATIONS OF ST. NICHOLAS OF JAPAN
Lomonosov Moscow State University 1 Leninskie Gory, Moscow, 119991
The phenomenon of Russian Orthodox missionary tradition has received little attention in Cultural Studies. However, missionary work can be viewed as a kind of intercultural contact, and various aspects of the missionary activity abroad are of
great interest in the context of studies focusing on the interaction of cultures. One of the most interesting spheres of missionary work is translation. The translation of liturgical and sacred texts into the language of the people that is being converted contributes to the organic assimilation of the principles of the new faith, as well as creates new linguistic and cultural paradigms. Moreover, missionary translations are intended not only to convey the doctrinal meaning to the Gentiles, but also to help the missionary experience and learn about the special features of a different people's worldview, through immersion in a new linguistic ambience. Among the prominent translators whose activity was connected with the Russian spiritual missions abroad, Archbishop Nikolai (Kasatkin), known as St. Nicholas of Japan, occupies a special place. The article discusses cultural aspects of his translation activity, which lasted for more than forty years. The missionary-translator acts as an intermediary between the two very different cultural contexts — traditional Russian with its Christian, biblical foundations, on the one hand, and traditional Japanese (Confucian in broader sense), on the other, — and, on this basis, synthesizes new cultural forms.
Key words: translation of religious texts, Russian missionary tradition, the Orthodox Church of Japan, intertextuality.
About the author: Natalya V. Kartasheva — PhD, Ass. Professor, Department of Comparative Literature and Culture, Faculty of Foreign Languages and Area Studies, Lomonosov Moscow State University (e-mail: [email protected]).
References
1. Besstremyannaya G.E. 2005. Pravoslavnyi perevod Svyashchennogo Pisaniya na yaponskii yazyk [Orthodox Translation of the Holy Scriptures into Japanese]. Tserkov'i vremya, no. 2 (31), pp. 121—142. (In Russ.)
2. Besstremyannaya G.E. 2013. Predislovie [Preface] In Svyatitel' Nikolai Yaponskii v vospominaniyakh sovremennikov [St. Nicholas of Japan in the Memoirs of Contemporaries]. Svyato-Troitskaya Sergieva Lavra, pp. 3—18. (In Russ).
3. Besstremyannaya G.E. 2006. Khristianstvo i Bibliya v Yaponii. Ch. 1. Is-toricheskii ocherk i lingvisticheskii analiz [Christianity and the Bible in Japan. P. 1. Historical Survey and Linguistic Analysis]. Moscow, OVTsS Moskovskogo Patriarkhata. (In Russ.)
4. Vishnyakova O.D., Pan'kina Yu.A. 2014. Intertekstual'nye vklyucheniya v kognitivnopragmaticheskom i perevodcheskom aspektakh [Intertextual Inclusions in Cognitive-Pragmatic and Translation Aspects]. Moscow State University Bulletin. Series 19. Linguistics and Intercultural Communication, no 4, pp. 71-80. (In Russ.)
5. Ivanov P.M. 1998. Pravoslavnye perevody Novogo Zaveta na kitaiskii yazyk [Orthodox Translations of the New Testament into Chinese]. In Materialy Ezhegodnoi bogoslovskoi konferentsii PSTBI [Materials of Annual Theological Conference at St. Tikhon's Orthodox University], pp. 300-305. (In Russ.)
6. Kosheleva T.I. 2008. Intertekstual'nost' v religioznom diskurse [Intertextuality in Religious Discourse]. Vestnik Novgorodskogo gosudarstvennogo universiteta im. Yaroslava Mudrogo, no. 47. (In Russ.)
7. Kravetskii A.G., Pletneva A.A. 2001. Istoriya tserkovnoslavyanskogo yazyka v Rossii. Konets XIX—XX v. [The History of the Church Slavonic Language in Russia] Moscow. (In Russ.)
8. Kushnina L.V. 2004. Vzaimodeistvie yazykov i kul'tur v perevodcheskom pros-transtve: geshtal't-sinergeticheskiipodkhod [The Gestalt-Synergetic Approach to the Interaction of Languges in the Space of Translation]. Perm'. (In Russ.)
9. Likhachev D.S. 2012. Russkii yazyk v bogosluzhenii i v bogoslovskoi mysli [Russian Language in Liturgy and Theological Thought]. In Kaverin N. (ed) Tserkovnoslavyanskii yazyk v bogosluzhenii Russkoi Pravoslavnoi Tserkvi [Church Slavonic in the Liturgy of the Russian Orthodox Church]. Moscow, Russkii Khronograf Publ. (In Russ.)
10. Mazurik VP. 2012. Svyatitel' Nikolai Yaponskii: razmyshleniya o roli lich-nosti v istorii [St. Nicholas of Japan: Reflections on the Role of Personality in History]. In Dukhovnoe nasledie ravnoapostol'nogo Nikolaya Yaponskogo: Kstoletiyu so dnya prestavleniya. Sbornik trudov nauchnoi konferentsii [Spiritual Heritage of St. Nicholas of Japan: to the Centenary of his Repose], pp. 75-82. (In Russ.)
11. Nakamura K. 2004. Dnevniki sv. Nikolaya Yaponskogo [Diaries of St. Nicholas of Japan] In Nakamura K. (ed) Dnevniki svyatogo Nikolaya Yaponskogo: v 5 t. [Diaries of St. Nicholas of Japan]. V. 1, pp. 11-56. (In Russ.)
12. Pavlovich N.A. 2008. Svyatoi ravnoapostol'nyi arkhiepiskop Yaponskii Nikolai [Equal-to-the-apostles St. Nicholas of Japan]. Moscow, Izdatel'stvo PSTGU. (In Russ.)
13. Potapov A.V 2012. Perevodcheskaya deyatel'nost' svyatogo ravnoapostol'nogo Nikolaya, arkhiepiskopa Yaponskogo [Archbishop St. Nikolas of Japan as a Translator]. In Dukhovnoe nasledie ravnoapostol'nogo Nikolaya Yaponskogo: K stoletiyu prestavleniya. Sbornik trudov nauchnoi konferentsii. [Spiritual Heritage of St. Nicholas of Japan: to the Centenary of his Repose], pp. 152-160. (In Russ.)
14. Prot. Nikolai Balashov. 2001. Na puti k liturgicheskomu vozrozhdeniyu [On the way to the Liturgical Revival]. Moscow, Kul'turno-prosvetitel'skii tsentr "Dukhovnaya biblioteka". (In Russ.)
15. Sablina E. 2006. 150 let Pravoslaviya v Yaponii. Istoriya Yaponskoi Pravoslavnoi Tserkvi i ee osnovatel' Svyatitel' Nikolai [150 years of Orthodoxy in Japan. History of the Japanese Orthodox Church and its Founder St. Nicholas]. Moscow, AIRO-XXI; Saint-Petersburg, "Dmitrii Bulanin". (In Russ.)
16. Sorokin V, prot., Logachev K.I. 1975. Problemy russkogo perevoda Svya-shchennogo Pisaniya [The Problems of Translating the Holy Scriptures into Russian]. Bogoslovskie trudy, no. XIV, pp. 154-158. (In Russ.)
17. Chistovich I.A. 1899. Istoriya perevoda Biblii na russkii yazyk [History of the Russian Translations of the Bible]. Saint-Petersburg. (In Russ.)
18. Yasuo Usimaro. 1988. Yaponskoe pravoslavie i kul'tura perioda Meidzi [Japanese Orthodoxy and the Meiji Culture]. In Tysyacheletie kreshcheniya Rusi. Mezhdunarodnaya tserkovno-istoricheskaya konferentsiya. Kiev. 21—23 iyulya 1986. [Millennium of the Baptism of Rus. International Church History Conference. Materials]. Moscow. (In Russ.)
