CC BY
15И. Л. ЧЕСТНОВ УДК 34
ЯКОВ ИЛЬИЧ ГИЛИНСКИЙ И ПОСТМОДЕРНИСТСКАЯ КРИМИНОЛОГИЯ
16 июня 2019 года исполнилось 85 лет Якову Ильичу Гилинскому. Дата побуждает попробовать осмыслить выдающийся вклад этого ученого в отечественную и мировую науку.
Яков Ильич — один из немногих представителей референтности в юридической науке1, переживающей кардинальный эпистемологический и социальный кризис. Приход эпохи постмодерна (о которой чуть подробнее будет сказано ниже) ознаменовался осознанием ограниченности научного знания. Наука не знает и не может знать ответы на все вопросы бытия. Более того, в конце XX века научное знание отказалось от претензий эпохи Просвещения на полное и окончательное описание, объяснение и предсказание мира. Оказалось, что более или менее сложные социальные явления и процессы принципиально непредсказуемы, по крайней мере, отдаленные их последствия, которые, ко всему прочему, не имеют «единственно верного» критерия оценки. Позиция «Божественного метанаблюдателя», воплощенная в фигуре «юридического Геркулеса» (выведенная у. Блэкстоном и активно пропагандируемая Р. Дворкиным), как и в «Законодательствующем Разуме» И. Канта, осталась в прошлом. Сегодня наука может более или менее точно описывать и объяснять социальные феномены, исходя исключительно из современного уровня знаний, социокультурной ситуации, финансирования, отношения власти и общества к соответствующей научной проблеме. И при этом честность в науке предполагает признание принципиальной возможности (и неизбежности когда-нибудь) пересмотра существующего знания (в этом — содержание знаменитого принципа фаллибилизма К. Поппера).
С приходом постмодерна произошло «размывание» научной референтности: научные авторитеты перестали быть «властителями дум» и превратились всего лишь в консультантов (3. Бауман)2. Поэтому общепризнанных лидеров уровня С. С. Алексее-
1 Из зарубежных авторов для меня таковыми являются Ю. Хабермас, Э. Гидценс и П. Бурдье, среди современных отечественных юристов назову, пожалуй, Д. И. Луковскую и В. В. Лазарева, ранее, конечно, — Л. И. Спиридонов и В. С. Нерсесянц. При этом я понимаю собственную пристрастность и никому не навязываю свою точку зрения.
2 Постсовременное общество «вызывает к жизни и обеспечивает сосуществование авторитетов в таком количестве, что ни один из них не в состоянии оставаться авторитетом долгое время, не говоря уж об обладании правом на "исключительность", с... > "Знающие" люди, даже те, чьи знания не вызывают открытого сомнения, не являются лидерами; они в лучшем случае являются консультантами, и одно ключевое различие меядду лидерами и консультантами заключается в том, что за первыми следуют, тогда как вторых нанимают и могут уволить». — Бауман 3. Текучая современность / пер. с англ. под ред. Ю. В. Асочакова. СПб., 2008. С. 71 — 72.
ва, В. Н. Кудрявцева, Д. Н. Шаргородского и некоторых других (с позицией которых можно соглашаться или нет, но невозможно не признавать их авторитет) сегодня практически не осталось. Я. И. Гилинский — один из немногих «последних могикан», как минимум в криминологии.
Если попытаться одним предложением сформулировать роль Я. И. Гилинского в постсовременной криминологии (социологии девиантности), то позволю себе следующее суждение: он является основоположником постмодернистской науки о преступности и девиатности в нашей стране, вдохновителем ее принципиально нового осмысления и исследования с позиций новой методологии.
Новый взгляд на преступность и девиантность состоит в обосновании их относительности, конвенциональности и сконструированности. При этом ученый заявляет о релятивности нормы и девиации как таковых: «...организация и дезорганизация, "норма" и "аномалия", энтропия и негэнтропия дополнительны в понимании Н. Бора. Их сосуществование неизбежно, они неразрывно связаны между собой, и только совместное их изучение способно объяснить исследуемые процессы»1. Одновременно им утверждается «нормальность» преступности, что кардинально отличает позиции постмодернизма и классической криминологии. Нормальность преступности описывается Я. И. Гилинским как «нормальность всего того, что делает человек... Нормальность не в смысле хорошо, правильно, а в смысле — естественно, распространено, имеет место быть»2. С такой позицией, например, категорически не согласен В. А. Номоконов, который пишет, что «для юриста норма — это делаемое и рекомендуемое государством поведение (правило)», а криминология, по мнению этого ученого, — все-таки не «социология преступности, а социально-правовая наука, привязанная к дефинициям уголовного кодекса»3. В этой дискуссии достаточно наглядно просматривается различие классического подхода и постсовременного к понятию нормы, девиации и преступности. Норма, и это сегодня уже многим стало очевидно, не тождественна статье нормативного правового акта, а является общеобязательным (применительно к данному сообществу) правилом поведения, которое широко распространено, многократно используется и положительно оценивается. В противном случае невозможно отличать мертворожденные и реальные, действующие и юридически значимые правила поведения. Но важно также и то, что без знания об отклонении от нормы невозможно определить саму норму.
Если попробовать развить оригинальные и эвристические идеи Я. И. Гилинского по поводу преступности и девиантности, то полагаю уместным заметить, что эти феномены по своим свойствам потенциально неисчерпаемы. Более того, их свойства не являются априорной данностью, а возникают и проявляются во взаимосвязи социальных явлений. Так как преступность и девиантность связаны со всеми социальными
1 Интервью с Я. И. Гилинским / / Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев. 2005. № 2. С. 8.
2 Гилинский Я. И. Преступность: что это? Кто виноват? Что делать? / / Вестник Казанского юридического института МВД России. 2019. № 1. (35). С. 8.
3 Номоконов В. А. Спасет ли мир красота (заметки на полях статьи проф. Я. И. Гилинского «Преступность: что это? Кто виноват? Что делать?») / / Вестник Казанского юридического института МВД России. 2019. № 2 (36). С. 124,125. Странно выглядит такое заявление известного криминолога с учетом его позиции, которую я не могу не приветствовать, по поводу необходимости «расширения методологического и теоретического арсенала криминологии, объединения усилий представителей всех гуманитарных, и даже естественных и точных наук». — Номоконов В. А. Новая криминология против преступности / / Социальный контроль над преступностью: что делать? : материалы XXXII Меяддунар. Балтийской криминол. конф. (Санкт-Петербург, 21 — 22 июня 2019 года) / Рос. гуманит. педагог, ун-т им. А. И. Герцена; под ред. Я. И. Гилинского. СПб., 2019. С. 160. Если этот так, то норма права (в данном случае — уголовного права) не может быть сведена к юридической форме ее внешнего выражения.
(и не только социальными) феноменами, а все их свойства не могут одновременно проявляться (актуализироваться), то приходится заключить неисчерпаемую многогранность, полимодальность преступности и девиантности, хотя бы в тех последствиях, которые им приписываются. Это лишний раз доказывает важнейший тезис Я. И. Ги-линского: «Нет ни одного поведенческого акта, который был бы "преступен" сам по себе, по своему содержанию, независимо от социального контекста»1.
Относительность (релятивность) преступности и девиантности состоит не только в том, что граница нормы и патологии сегодня размывается, но и в том, что все позитивное влечет негативное, и наоборот. В этом смысле не существует «только положительных, позитивных» социальных явлений, как и «только отрицательных». Что сегодня считается «позитивным» или «негативным», зависит от позиции официальной власти (господствующей или правящей элиты). При этом такая оценка всегда оспаривается другими центрами власти или референтными группами в современном сложноструктурированном социуме. Поэтому в постсовременном социуме невозможно найти консенсус даже по вопросу «вопиющей несправедливости» (термин, предложенный Г. Радбрухом после Второй мировой войны для конституционной оценки фашистского законодательства и активно использовавшийся Конституционным судом ФРГ) таких деяний, как теракты или государственные перевороты, — для «другой» стороны эти деяния могут быть квалифицированы как возмездие или революция. «Принципиальным для понимания социальных отклонений, девиантности и предмета девиантологии как науки, — пишет Я. И. Гилинский, — является осознание относительности, релятивности социальной "нормы" и социальных "отклонений". В природе, в реальной социальной действительности не существует явлений, видов деятельности, форм поведения "нормальных" или же "девиантных" по своей природе, по содержанию, per se, sui generis. Те или иные виды, формы, образцы поведения "нормальны" или "девиантны" только с точки зрения сложившихся (установленных) социальных норм в данном обществе в данное время ("здесь и сейчас"). ...Нет ни одного поведенческого акта, который был бы "девиантен" сам по себе, по своему содержанию, независимо от социального контекста»2.
«Девиации, — утверждает Я. И. Гилинский, — присущи всем уровням и формам организации мироздания. В современной физике и химии отклонения обычно именуются флуктуациями, в биологии — мутациями, на долю социологии и психологии выпали девиации. Существование каждой системы (физической, биологической, социальной) есть динамическое состояние, единство процессов сохранения и изменения. Девиации (iфлуктуации, мутации) служат механизмом изменчивости, а следовательно, существования и развития каждой системы. Без девиаций "ничего никогда породить не могла бы природа", а "порождения" природы не могут без девиаций изменяться (развиваться). Отсутствие девиаций системы означает ее не-существование, гибель ("а на кладбище все спокойненько")»3.
В этой связи уместно заявить «онтологичность» принципа относительности преступности и девиантности. Так как не существует одного-единственного референта и того и другого (как и любого другого сложного социального явления или процесса), то бытие преступности и девиантности зависит от знаковой (лингвистической) их опосредованности — от определения властью, от придания им юридической значимости. И тут относительность (релятивность) преступности и девиантности имманентно дополняется их сконструированностью. «При чем тут онтология?» — спросит
1 Гилинский Я. И. Очерки по криминологии. СПб., 2015. С. 5—6.
2 Гилинский Я. И. Девиантность, преступность, социальный контроль в обществе постмодерна : сб. ст. СПб., 2017. С. 162.
3 Там же. С. 164-165.
поборник классической науки. Дело в том, что в нашем, надеюсь, лучшем из миров, что-либо существует, если оно известно, описано, по возможности категоризировано, а для юриста — квалифицировано1. В этом онтологическое значение «лингвистического поворота», который определяет социогуманитарное знание во второй половине XX века. Наделение социальной и затем юридической значимостью — важнейший этап конструирования социальности как таковой, во всех ее проявлениях (включая преступность и девиантность). Теория «навешивания ярлыков», конечно, давно известна в криминологии. Однако до сих пор сложной остается проблема, кто и как конструирует нормы уголовного права (особенно если проводить различие между текстом закона и фактически действующими нормами права). Важно не только изучение формальной юридической политики соответствующего государства, а выявление того, как и почему люди — широкие народные массы — принимают и используют в своих повседневных практиках соответствующие правила поведения (кроме того, как они сами вырабатывают правила, преимущественно обычаи, конкретизирующие официальные предписания, — и это не менее важная исследовательская задача культу ральной криминологии).
Полагаю, что научный анализ конструирования преступности и девиантности предполагает решение «основного вопроса социологии» (в данном случае — социологии девиантности и преступности) — взаимоотношение структуры и действия (личности). Эта проблематика на макроуровне требует учета того, как влияют на инсти-туционализацию преступности и девиантности социокультурного и исторического контекста международное окружение, экономика, внутренняя политика и другие социальные факторы, как эти «внешние» факторы преломляются в правовой культуре социума. На микроуровне исследование антиномии структура/действие (личность) должно включать анализ структурных ограничений, налагаемых на индивидуальное правомерное или противоправное поведение (например, как на деятельность правоохранительных органов влияет ежемесячная, ежеквартальная и годовая отчетность или отношение конкретных людей к правоохранительным органам, к перспективам раскрытия карманных краж и т. п.), и то, как единичные действия изменяют структуру.
В завершение позволю себе несколько соображений о постмодернизме, тем более что, как с горечью замечает один из немногих юристов-постмодернистов в нашей стране А. С. Александров, «когда уходит вера, начинается постмодернизм. Некоторые уже поспешили "забыть его", толком не поняв»2. Этот термин — постмодернизм (и постмодерн) — в силу своей бессодержательности может означать очень многое3. Отсюда различие позиций и оценок этого феномена — от апологетики до полного неприятия. Оценка, конечно, всегда субъективна и идеосинкразична. С постмодернистской точки зрения феномен постмодернизма (и постмодерна)4 принципиально амбивалентен (или поливалентен) и не имеет (не может иметь) одной единственно верной оценки. Постмодерн, как изящно выразился у. Эко, — это своего рода «переправа от модернизма к еще
1 Символ, знак, означающие, — пишет А. С. Александров с коллегами, — более реальны, чем «объективная реальность, о существовании иной реальности, кроме прочитываемой в виде текста, мы можем строить лишь предположения, исходя из нашего языкового опыта». — Александров А. С., Александрова И. А., Терехин В. В. Шесть критических эссе о праве и правосудии / / Постклассическая онтология права: монография / А. С. Александров, И. А. Александрова, Н. В. Андрианов [и др.]; под ред. И. Л. Честнова. СПб., 2016. С. 569.
2 Александров А. С., Александрова И. А., Терехин В. В. Указ. соч. С. 562.
3 По мнению у. Эко, постмодерн — это «зонтичный термин, под которым с большим или меньшим основанием толкутся самые разные явления, от архитектуры до литературы и философии». — Эко у. Заклятие сатаны. Хроники текучего общества / пер. с итал. Я. Арьковой [и др.]. М., 2019. С. 17.
4 Отличие между этими понятиями в том, что первое — это описание и, возможно, объяснение второго. При этом одно не существует без другого.
не поименованному настоящему»1. Одной из характерных черт этого зарождающегося настоящего, по его мнению (со ссылкой на 3. Баумана), «является кризис государства (какая мера самостоятельности остается у национальных государств по сравнению с возможностями наднациональных сообществ?). Исчезает институт, гарантировавший индивидуумам возможность единообразного решения различных проблем нашего времени, и вот с его кризисом мы получаем кризис идеологий, а стало быть, и партий, и вообще всего того, что обращается к общности ценностей, которая позволяла индивидууму ощущать себя частью чего-то, выражающего его чаяния. На фоне кризиса понятия общности на первый план выступает оголтелый индивидуализм, когда никто никому больше не попутчик, а лишь соперник, которого лучше остерегаться. Этот "субъективизм" подорвал основы современного общества, ослабил его, так что в результате в отсутствие каких-либо ориентиров все расплывается и растекается. Теряется незыблемость права (судебная система воспринимается как нечто враждебное), и единственное, что остается человеку, лишенному ориентиров, — это демонстрация себя любой ценой, "демонстрация себя" как ценность ... да еще потребительство»2.
Об этой же неоднозначности трактовки постмодерна пишет Я. И. Гилинский: общество постмодерна характеризуется «существенным повышением уровня индивидуальной и социальной свободы человека и усилением "несвободы", зависимости от современных и предстоящих технологий, включая робототехнику и искусственный интеллект (да и от постоянно отстающей политики ...). <.. .> У нас есть неограниченные возможности (за несколько часов переместиться в любую точку планеты; поговорить посредством скай-па с приятелем, находящимся в Австралии или Японии; молниеносно отреагировать на любую новость, высказавшись "на весь свет" в сетях Интернета) и неограниченные риски, вплоть до тотального самоуничтожения человечества — омницида. <...> Привычные "истины" и "смыслы" теряют свои основания. Неопределенность — постоянное состояние нашего бытия. Общество постмодерна есть общество возможностей и рисков (вспомним у. Бека)»3.
Отсюда и вытекают принципы неопределенности, релятивности, конструируемо-сти социальности как таковой, включающей преступность и девиантность. «Фрагмен-таризация общества постмодерна, сопутствующая процессам глобализации, — пишет Я. И. Гилинский, — а также взаимопроникновение культур приводят к определенному размыванию границ между "нормой" и "не-нормой", к эластичности этих границ. <.. .> Чем более фрагментарно общество, тем больше в нем нормативных субкультур (а следовательно, и вариантов "отклонений"). И кто вправе судить, чьи нормы "правильнее" и что тогда есть "отклонения". <...> Модернистская ориентация на прошлое в обществе постмодерна сменяется ориентацией на будущее. А оно достаточно неопределенно. Сколько групп единомышленников ("фрагментов"), столько и "будущего", столько и моральных императивов, столько и оценок деяний как "нормальных" или " девиантных" »4.
Приведенные цитаты открывают горизонт и перспективы постсовременных исследований общества, человека, права, преступности и девиантности. Очевидно, что настоятельно нужна позитивная (но не позитивистская) программа постмодернистской криминологии и девиантологии. Замечательно, что в нашей стране (и нашем Институте) есть признанный лидер таких исследований. Уверен, что именно ему по плечу разработка позитивной программы изучения преступности в обществе постмодерна — таковы наши пожелания Я. И. Гилинскому в связи с его замечательной датой!
1 Эко у. Указ. соч. С. 18.
2 Там же.
3 Гилинский Я. И. Девиантность в обществе постмодерна. СПб., 2017. С. 8, 9 — 10.
4 Там же. С. 22 — 23.
Библиографический список
1. Александров, А. С. Шесть критических эссе о праве и правосудии / А. С. Александров, И. А. Александрова, В. В. Терехин / / Постклассическая онтология права : монография / [А. С. Александров, И. А. Александрова, Н. В. Андрианов и др.] ; под ред. И. Л. Чест-нова. — Санкт-Петербург : Алетейя, 2016. — С. 561 — 684. — (Толкование источников права). - ISBN 978-5-906860-66-8.
2. Бауман, 3. Текучая современность / 3. Бауман ; [пер. с англ. под ред. Ю. В. Асочакова]. — Санкт-Петербург : Питер, 2008. — 238 с. — ISBN 978-5-469-00034-1.
3. Гилинский, Я. И. Девиантность в обществе постмодерна / Я. И. Гилинский. — Санкт-Петербург : Алетейя, 2017. - 222 с. - ISBN 978-59069804-10.
4. Гилинский, Я. И. Девиантность, преступность, социальный контроль в обществе постмодерна : сб. ст. / Я. И. Гилинский. — Санкт-Петербург : Алетейя, 2017. — 282 с. — ISBN 978-5-906910-40-0.
5. Гилинский, Я. И. Очерки по криминологии / Я. И. Гилинский. — Санкт-Петербург : Алеф-Пресс, 2015. - 140 с. - ISBN 978-5-90596660-6.
6. Гилинский, Я. И. Преступность: что это? Кто виноват? Что делать? / Я. И. Гилинский / / Вестник Казанского юридического института МВД России. - 2019. - №1 (35). - С. 86-14.
7. Интервью с Я. И. Гилинским / / Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев. - 2005. - № 2. - С. 2-12.
8. Номоконов, В. А. Новая криминология против преступности / В. А. Номоконов / / Социальный контроль над преступностью: что делать? : материалы XXXII Междунар. Балтийской криминол. конф. (Санкт-Петербург, 21 — 22 июня 2019 г.) / Рос. гуманит. педагог, ун-т им. А. И. Герцена; под ред. Я. И. Гилинско-го. — Санкт-Петербург: РГПУ им. А. И. Герцена, 2019. - С. 160-166.
9. Номоконов, В. А. Спасет ли мир красота (заметки на полях статьи проф. Я. И. Гилинско-го «Преступность: что это? Кто виноват? Что делать?») / В. А. Намоконов / / Вестник Казанского юридического института МВД России. — 2019. - № 2 (36). - С. 124-128.
10. Эко у. Заклятие сатаны. Хроники текучего общества / у. Эко ; пер. с итал. Я. Арьковой [и др.]. - Москва : ACT, 2019. - 704 с. - ISBN 978-5-17-100529-0.
References
1. Aleksandrov, A. S. SHest' kriticheskih esse o prave i pravosudii / A. S. Aleksandrov, I. A. Alek-sandrova, V. V. Terekhin / / Postklassicheskaya ontologiya prava: monografiya / [A. S. Aleksandrov, I. A. Aleksandrova, N. V. Andrianov i dr.] ; pod red. I. L. CHestnova. — Sankt-Peterburg : Aletejya,
2016. — S. 561 — 684. — (Tolkovanie istochnikov prava). - ISBN 978-5-906860-66-8.
2. Bauman, Z. Tekuchaya sovremennost' / Z. Bauman ; [per. s angl. pod red. YU. V. Aso-chakova]. — Sankt-Peterburg : Piter, 2008. — 238 s. - ISBN 978-5-469-00034-1.
3. Eko U. Zaklyatie satany. Hroniki tekuchego obshchestva / U. Eko ; per. s ital. YA. Ar'kovoj [i dr.], - Moskva: AST, 2019. - 704 s. - ISBN 9785-17-100529-0.
4. Gilinskij, YA. I. Deviantnost' v obshchestve postmoderna / YA. I. Gilinskij. — Sankt-Peterburg : Aletejya, 2017. - 222 s. - ISBN 978-590698-04-10.
5. Gilinskij, YA. I. Deviantnost', prestupnost', social'nyj kontrol' v obshchestve postmoderna : sb. st. / YA. I. Gilinskij. — Sankt-Peterburg : Aletejya,
2017. - 282 s. - ISBN 978-5-906910-40-0.
6. Gilinskij, YA. I. Ocherki po kriminologii / YA. I. Gilinskij. — Sankt-Peterburg : Alef-Press, 2015. - 140 s. - ISBN 978-5-905966-60-6.
7. Gilinskij, YA. I. Prestupnost': chto eto? Kto vinovat? CHto delat'? / YA. I. Gilinskij // Vestnik Kazanskogo yuridicheskogo instituta MVD Rossii. - 2019. -№ 1. - S. 86-14.
8. Interv'yu s YA. I. Gilinskim / / Teleskop: nablyudeniya za povsednevnoj zhizn'yu peter-burzhcev. - 2005. - № 2. - S. 2-12.
9. Nomokonov, V. A. Novaya kriminologiya protiv prestupnosti / V. A. Nomokonov // Social'nyj kontrol' nad prestupnost'yu: chto delat'? : materialy XXXII Mezhdunar. Baltijskoj kriminol. konf. (Sankt-Peterburg, 21—22 iyunya 2019 g.) / Ros. gumanit. pedagog. un-t im. A. I. Gercena; pod red. YA. I. Gilinskogo. — Sankt-Peterburg : RGPU im. A. I. Gercena, 2019. - S. 160-166.
10. Nomokonov, V. A. Spaset Ii mir krasota (zametki na polyah stat'i prof. YA. I. Gilinskogo «Prestupnost': chto eto? Kto vinovat? CHto delat'?») / V. A. Namokonov / / Vestnik Kazanskogo yuridicheskogo instituta MVD Rossii. — 2019. — №2. - S. 124-128.
