CC BY
102
Пытки в России
Некоторые виды пыток распространены в различных регионах России и подробно описаны в прессе (»слоник» — применение противогаза с прерыванием дыхания, «ласточка» — растяжка на веревках, «распятие Христа» — название говорит за себя, «конвертик» — пытаемого складывают как конверт для отправки).
По результатам нашего исследования пыточной практики в пяти регионах России (2004-2006):
— 3,4 % взрослого населения были жертвами пыток в 2004 г. в Санкт-Петербурге и Нижнем Новгороде, 4,3 % в Пскове, 2,8 % в Коми, 3,6 % в Чите.
— 5,9 % взрослого населения Санкт-Петербурга в 2005 г. и 21,3 % в течение всей жизни.
— 40-60 % заключенных были жертвами пыток до приговора суда (во время следствия).
Проблема:
Разработка, принятие и реализация адекватной, реалистичной научнообос-нованной уголовной политики.
It is absolutely impossible...
Б.К. Сыздык*
ВЗГЛЯДЫ НА ПРЕСТУПНОСТЬ: ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ?
Вопросительный знак не так горд, как восклицательный, поэтому голову особо не поднимает. Он знает, что не знает, и не стыдится этого. Спрашивает. Я надеюсь, что в моих размышлениях больше вопроса, чем восклицания...
Истоки учения о преступности уходят в незапамятные времена. Проблема преступности особенно ярко отражена в знаменитом сочинении великого итальянца Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях», впервые опубликованном в 1764 году. Некоторые из его идей до сих пор сохраняют свою актуальность. Необходимо задаться вопросом: насколько мы смогли продвинуться в решении вопросов преступности со времен Беккариа?!
* Болат Кенелулы Сыздык — кандидат юридических наук, Карагандинский университет «Болашак», член Санкт-Петербургского международного криминологического клуба (Караганды, Казахстан). © Б. К. Сыздык, 2010.
Развитию криминологии способствовали идеи, выработанные марбургс-кой неоклассической школой, а также содержащиеся в теориях социальной дезорганизации, дифференцированной связи, опасного состояния, конфликта, интеракции, клеймения, уменьшающих преступность человеческих ценностей и в новейших течениях криминологии: постмодернистском (конститутивном), интегративном, аболиционистском, миротворческом и т. д.
Среди определений преступности встречаются самые разные: от крайнего неприятия до признания полезности. Например, Э. Дюркгейм и его последователи считают преступность нормальным явлением любого здорового общества, от которого обществу никогда не удастся избавиться. Она выполняет полезные функции для совершенствования социального организма. Патологией признается чрезмерный ее уровень. Основной функцией преступности является индикация противоречий, дисфункций, в жизнедеятельности общественного организма.1 Преступность — это момент, состояние социального организма... Преступность как социальное явление представляет собой одну из характеристик общества, один из параметров, отражающих состояние социального организма».2
В последнее время широкое распространение получили взгляды известных российских криминологов Я. И. Гилинского и Д. А. Шестакова.
Под преступностью, по мнению Д. А. Шестакова, следует понимать «свойство человека, социального института, общества отдельной страны, глобального общества воспроизводить множества опасных для окружающих людей деяний, проявляющееся во взаимосвязи преступлений и их причин, поддающееся количественной интерпретации и предопределяющее введение уголовно-правовых запретов».3
Приведённый взгляд представлен в криминологии как семантическая концепция. Действительно, и морфологическая конструкция и семантическое содержание «преступности» говорит о том, что это то, что присуще чему-то, кому-то. Присущее — это признак, свойство, атрибут. Итак, выходит что преступность — свойство человека, социального института, общества, глобального общества. Это определение существенно расширяет границы понятия «преступность», объединив под ней другие элементы (преступное множество, причины данного множества и взаимосвязи между множеством и их причина-
1 Раска Э. Борьба с преступностью и социальное управление. — Таллинн, 1985. — С. 44, 53.
2 Прив. по: Гилинский Я. И. Девиантология. — СПб., 2007. — С. 192—193. Спиридонов Л.И. Криминологический факт и его оценка // Криминология и уголовная политика. — М., 1985. — С. 21; Он же. В русле социологического подхода // Отклоняющееся поведение и молодежь. — Таллинн, 1979. — С. 3-4.
3 Шестаков Д. А. Криминология. — СПб., 2006.
ми), которые и раньше были известны криминологии, но рассматривались как относительно самостоятельные объекты исследования.
Вместе с тем, на наш взгляд, данный подход не раскрывает онтологическую сущность главного объекта криминологии. Мы не получаем ответа на вопрос: «Что есть, по сути, то, что мы называем преступностью, и в чем выражается ее субстанция? По существу здесь в некоторой степени подменяется необходимость постижения сути изучаемого объекта рассмотрением всего лишь смысла понятия, т. е. названия, в данном случае слова «преступность».
Взгляд на преступность, как на свойство человека, социального института и других, будучи семантически правильным, с методологической точки зрения не вписывается в рамки традиционной криминологии. Естественно, и человек, и социальный институт, и общество кроме свойства преступности обладают также и другими свойствами, функциями. Чем тогда рассматриваемое свойство отличается от других по существу? Если это свойственно человеку, социальному институту и другим что препятствует его большему росту, развитию?
Выходит, мы снова возвращаемся на теологическую точку зрения о греховном человеке, в которого вселился бес, дьявол? Или мы сталкиваемся с ситуацией, когда объект исследования криминологии удаляется от нее, растворяясь среди прочих, либо то, что считалось объектом криминологии, таковым не является.
Может быть, то, что должна исследовать криминология, скрывается не под этим понятием? Или же главный объект криминологии может быть назван по-другому? По существу эти вопросы содержатся в самой семантической концепции.
Если признать, что преступность — это свойство какого-то объекта (в нашем случае человека, общества и т. п.), то отсюда логически вытекает, что изменение, нейтрализация, устранение объективного свойства объекта приводит к соответствующим трансформациям самого объекта. Действительно объективное свойство объекта нельзя изменить, не изменив саму суть изучаемого объекта. Тогда мы получаем другой, уже измененный объект. Правда, применительно к отдельному человеку Д.А. Шестаков пишет, что его преступность, может равняться нулю, преступность же общества, полагает он, всегда имеет абсолютную величину.4 Семантическое определение преступности, на наш взгляд, не является полным, всеобъемлющим. При семантическом подходе мы отталкиваемся от имени объекта, которым мы сами его наделили, а суть вопроса как бы оставляем на стороне.
4 Д. А. Шестаков. 1) На криминологическом семинаре // Правоведение. — 1981. № 2. — С. 106; 2) Понятие преступности в российской и германской критической криминологии // Правоведение. — 1997. — № 3. — С. 108.
Е. И. Каиржанов, в корне не соглашаясь с тем, что преступность — свойство всякого общества, считает ее, безусловно, негативным антиобщественным явлением. По его мнению, нельзя путать «свойство общества» с «общественным явлением». В то же время он отмечает, что категория «преступность», придуманная самими людьми, является абстракцией.5 Тогда возникает другой вопрос. Если преступность — абстракция, то как быть с понятием «жертва преступления», возможно ли его рассматривать как некий социальный и языковой конструкт, созданный умозрительно, или оно имеет объективный референт в социальной действительности?6
Идя дальше в своем исследовании, Д. А. Шестаков в качестве свойств самой преступности выделяет опасность, регулируемость и неискореняемость. Последнее свойство, по его мнению, обусловливает необходимость с ней считаться как с некой данностью и строить взаимоотношения на цивилизованном уровне, что в современных европейских условиях предполагает отказ от цели возмездия (мести, кары и т. п.) и тенденцию к смягчению наказания.7 Получается, криминологи изучают свойства (опасность, регулируемость и неискореняемость — свойства преступности).
Показатели самой преступности позволяют нам судить в целом об обществе, о его характеристиках, о состоянии его здоровья. Иначе говоря, преступность тот «симптом», исходя из которого, ставится «диагноз» целому обществу или отдельным его сферам и начинают «лечить конкретную болезнь». Но симптом болезни и сама болезнь это разные, по сути, вещи. Болезнь может быть одна, а ее симптомов множество, или, наоборот, у многих болезней бывают схожие симптомы.
Поэтому, когда говорится о симптоме, волей-неволей мы должны признать, что саму болезнь мы не определили, т. е. не «дошли» до болезни. Не поставили точный, окончательный диагноз, а лишь ограничились выявлением, описанием определенных симптомов. В этом случае, возможно ли надеяться на выздоровление пациента посредством лечения, рекомендуемого со стороны лечащего врача. Тогда в случае выздоровления пациента можно ли будет сказать, что это произошло благодаря медицине? Или это был счастливый случай, или результат влияния других, неведомых нам сил или защитных сил организма. Естественно, даже точный диагноз не говорит в пользу стопроцентного выле-
5 Каиржанов Е.И. Преступность — явление социальное // Предупреждение преступности. — 2002. — № 1. — С. 27—31.
6 Шипунова Т. Некоторые критические замечания о немецкой критической криминологии / Преступность и криминология на рубеже веков: материалы XII Международного Балтийского криминологического семинара. — СПб., 1999. — С.34.
7 Шестаков ДА. Российская уголовно-правовая политика под углом зрения исторической тенденции к смягчению репрессии // Правоведение. — 1998. — № 4. — С. 155.
чивания, но это дает хоть какой-то шанс на то, что лечение будет корректным, грамотным, что не будет нанесено вреда организму больного.
В юридической литературе нередко проводят аналогию криминологии с медициной. Поэтому, не будучи медиком, я также вынужден был оперировать общеизвестными понятиями из сферы медицины. Заранее прощу прощения у специалистов в случае некорректного использования медицинской терминологии.
Симптом свидетельствует о болезненном состоянии организма. Причинами этого могут быть ослабление иммунитета, внесение инфекции, расстройства или перестройка организма и т. п.
При использовании семантического подхода как методологической основы криминолог должен будет полностью или частично отказаться от института уголовной юстиции и наказания. Или перед ними должны быть поставлены совсем иные задачи, нежели сегодня указаны в уголовном, уголовно-процессуальном и уголовно-исполнительном законодательстве.
И в самом деле, Д. А. Шестаков формулирует совершенно новые цели (функции) уголовной ответственности: удержание лица, совершившего преступление, от новых преступлений (функция защиты человека), реституция (восстановление положение потерпевшего), ресоциализация осуждённого, которые существенным образом отличаются от существующих.8
В целом, семантическая концепция находится в русле гуманизма и, несмотря на определенную недосказанность, как нам кажется, она обладает потенциалом, способным кардинально изменить парадигму криминологии.
Я. И. Гилинский рассматривает преступность лишь как один из видов де-виантности, являющийся искусственным социальным конструктом, не имеющим качественной определенности в реальной действительности. Признавая определенное кризисное состояние криминологии, выход из кризисной ситуации он видит в новой «сумасшедшей» теории, которая вышла бы за пределы существующих парадигм криминологии как «нормальной науки».9
Он напоминает общеизвестное положение уголовного права о том, что понятие «преступление» состоит из двух разных признаков, одни которых являются материальными, субстанциальными (общественная опасность или более корректно — вред), другие — формальны, несубстанциальны (противоправность, указание в уголовном законе).10
8 Шестаков ДА. Наказание без возмездия // Проблема укрепления законности в условиях правовой реформы /Под ред. С.И. Зельцова. — Владикавказ, 1991. — С. 36—39.
9 Гилинский Я.И. Объяснение преступности // Предупреждение преступности. — 2002. — № 2. — С. 79.
10 Гилинский Я. И. Девиантология. — СПб.: Юридический центр Пресс, 2007. — С. 196.
Так, например, В. Е. Жеребкин пишет: «Материальный признак — это такой признак, который присущ предмету как таковому, является субстанциональным, имманентным его свойством. Это признак объективный, существующий независимо от субъекта познания (законодателя) и до него.
Формальный признак — это признак не субстанциальный, он не принадлежит предмету действительности, не являются его имманентным свойством. Этим признаком реальный предмет наделяется субъектом познания (законодателем)».11
Я. И. Гилинский выражает сожаление, что отечественные криминологи прошли мимо этих рассуждений. В качестве рабочего определения он в соавторстве с В. Афанасьевым даёт следующее: преступность — это относительно распространенное (массовое), статистически устойчивое социальное явление, разновидность (одна из форм) девиантности, определяемое законодателем в уголовном законе.
Взгляды Я. И. Гилинского также противоречат доминирующим подходам к преступности. Также не дают исчерпывающего ответа на вопрос, что такое преступность. Отрицая существующие парадигмы, подготавливают почву под новые парадигмы.
Утверждение, что преступление — это юридическая категория,12 раньше не вызывало возражений. В этой связи В. Фокс писал, что «сама концепция преступления есть признание того, что обществу дана власть вмешиваться в жизнь гражданина и применять в отношении него силу с тем, чтобы обеспечить повиновение в целях безопасности и благополучия общества».13 Н. Кристи дает немного иную трактовку: «Преступление — это не «вещь». Преступление — это понятие, применяемое в определённых социальных ситуациях, когда это возможно и соответствует интересам одной или нескольких сторон».14 Г. Й. Шнайдер трактует преступление, как конфликт между сторонами, при котором до поры до времени неизвестно, кто выберет себе роль жертвы.15 С точки зрения выбора методов и средств воздействия наиболее близким нам являются взгляды Н. Кристи. Он писал: «Скрытая идея, которую несёт нео-
11 Прив. по: Гилинский Я. И. Девиантология. СПб., 2007. С. 197. Жеребкин В.Е. Логический анализ понятий права. Киев, 1976. С. 37.
12 Прив. по: Фокс В. Введение в криминологию. М.: Прогресс, 1980. С. 284. Brodsky S., ed. Psychologist in the Criminal Justice Sistem Carbondale. 1972. p. 1.
13 Фокс В. Введение в криминологию. М., 1980. С. 281.
14 Кристи Н. Пределы наказания. Пер. с анг. / Под ред. д. ю. н. А. М. Яковлева, к.ю.н. В. М. Когана. .М.: Прогресс, 1985. С. 173.
15 Шнайдер Г.Й. Криминология: Пер. с нем. / Под общ. ред. и с предисл. Л. О. Иванова. М., 1994. С. 504.
классицизм, состоит, прежде всего, в том, что подчеркивается решающее значение преступного деяния. Нарушение закона, этот конкретный поступок, имеет значение столь важное, что приводит в движение всю государственную машину и предопределяет почти в деталях всё, что будет иметь место в дальнейшем. Ни желания жертвы преступления, ни индивидуальные свойства виновного, ни конкретные местные условия, а преступление — грех — оказывается решающим фактором. Скрытая идея неоклассицизма состоит в том, что, исключая все эти факторы, кроме преступления, она лишает легитимности целый ряд альтернатив, которые следует принимать во внимание.
Такая система фактически приводит к отрицанию всех других ценностей, которые, несомненно, подлежат включению в эту наиболее важную ритуалис-тическую демонстрацию государственной власти. Наша уголовная политика должна отражать тотальность основных ценностей системы. Мои чувства и, полагаю, чувства многих людей оскорбляют создание системы, в которой преступлениям придается такое значение, что, обладая абсолютным приоритетом среди других факторов, они определяют судьбу лица, совершившего какое-либо преступление. Мы можем создавать преступления созданием систем, которые требуют этого понятия. Мы можем ликвидировать преступления, создавая системы противоположного типа».
Сказать, что криминологию не устраивает уголовно-правовое определение преступления, значит поверхностно подходить к проблеме. Вслед за Д. А. Шес-таковым она стала различать мнимое и реальное преступление и соответственно мнимую и реальную преступность. Под страхом превратиться в псевдонауку, описывающую виртуальную реальность, криминология вынуждена постоянно уточнять свой предмет. В научных дискуссиях обсуждается возможность выработки независимого от уголовно-правового определения преступления криминологического его понятия.16 Одни учёные преступность рассматривают как социальный институт, не требующий оценки по шкале «плохой — хороший», поскольку так не оцениваются институты брака и семьи, государства, образования и другие.17
Л. В. Кондратюк отмечает, что преступление есть материальное выражение духовного несовершенства человека. Есть причины преступления, а в целом и преступности. В последние десятилетия научная мысль, по его мнению,
16 Шестаков Д. А. Криминология на рубеже двух тысячелетий / Преступность и криминология на рубеже веков: материалы XII Международного Балтийского криминологического семинара. — СПб., 1999. — С. 35—37.
17 Бараева Н.Б. Организованная преступность как социальный институт / Преступность и криминология на рубеже веков: материалы XII Международного Балтийского криминологического семинара. — СПб., 1999. — С. 13.
развивалась именно в направлении духовно-материального объяснения жизни в целом, задача криминологии в углубленном изучении духовности, духа человека. Он акцентирует внимание на необходимости изучения, прежде всего, человека и пишет: «Если исходить из названия нашей науки — криминология (от лат. crimen — преступление и греч. logos — учение), то в основу её должно быть положено учение о преступлении как особой категории человеческого поведения и о человеке как субъекте этого поведения. Он пишет: «Считая преступление деянием личности свободной и ответственной, мы не можем его природу относить лишь к внешней стороне, к условиям существования, и полагаем, что онтические корни его находятся в психо-духовной природе человека. Более того, и социальная, и индивидуальная составляющие человеческой жизни не могут рассматриваться как полностью автономные сущности — они суть лишь разные формы воплощения духовной жизни человека. И социум, и личность имеют особые конгруэнтные структуры, находящиеся между собой в разной степени согласования — рассогласования. И если мы имеем дело с деструктивной и преступной стороной человеческого существования, то основания этой деструктивности должны корениться в природе как индивидуальной, так и общественной его форм.
Вместе с тем должно быть и некоторое общее объяснение того факта, что природа человека (индивидуальная и социальная) оказалась наделена этой фатальной и трагической способностью к саморазрушению».18По его мнению, вопреки сложившемуся двумерному представлению о человеке как о существе, имеющем тело и психику, следует признать и третью «сферу», третье человеческое измерение — духовность или просто дух. Естественно, эти мысли автора представляют собой попытку нового осмысления категорий криминологии и, безусловно, заслуживают внимания.
В своих дальнейших рассуждениях о духовности, как структурной составляющей человека, он всецело опирается на христианское учение об изначальной греховности человека и пути предупреждения преступного поведения рассматривает только в ключе христианского учения. При этом он не упоминает даже о существовании еще трёх мировых религий, не говоря о множестве религиозных течений и сект. При таком однобоком подходе, показывающем зависимость криминологии от одной религии, трудно рассчитывать на целостность, универсальность. Если между криминологией и религией существует зависимость, то эта зависимость должна быть универсальной, распространяться и на другие формы религиозного мировоззрения.
Возвращаясь к семантическому взгляду на преступность как на свойство человека и общества, можно провести параллель с компьютерными техноло-
18 Кондратюк Л.В. Антропология преступления (микрокриминология). — М., 2001. — С. 69.
гиями: сбои в системе компьютера свидетельствуют о недоработке системы, недостаточной защите программного обеспечения или о наличии вредоносных программ, т. е. вирусов. Никому в голову не приходит утверждать, что эти сбои свойство самой компьютерной системы. Здесь главное в том, что причины сбоев компьютерной системы лежат за ее пределами. Вирусы создаются людьми. Почему? Вопрос. Может быть потому, что человек сам является создателем компьютера? Хакеры приносят много вреда, но они вынуждают совершенствовать программное обеспечение, постоянно работать над повышением системы защиты. Одним словом испытывают и систему, и себя. А кто испытывает человека, общество?
Таким образом, можно заключить, что преступность свидетельство слабости, незащищенности, несовершенства человека. Это несовершенство, скорее всего, имеет место быть не в теле человека, а в его духовной сфере. По аналогии с информационной технологией «зараженность» компьютерной системы вирусами свидетельствует не о слабости «физического тела», а о слабости программного обеспечения.
Г. -Й. Шнайдер считает, что криминология занимает срединное положение в объяснении феномена преступности, т. е. она не охватывает высшие (фи-лософско-духовные, теологические и др.) и низшие (биохимические) подходы, а остается в пределах обществоведческой методологии.
Однако срединное положение криминологии не позволяет ей дать ответы на поставленные перед нею вопросы. Видимо, пришло время выходить за эти рамки. И попытаться понять, как устроен этот мир. Кто есть человек? Какова его роль в этом мироздании?
Человечество не идет проторенными дорогами в объяснении мира. Вначале объяснением мира занимались традиция, религия и философия. И в том, и в другом случае объяснение мира зиждилось на авторитете: в одном случае — на священных знаниях дедов-прадедов, в другом — на авторитете Бога и святых, в третьем — отцов-основателей философии. С мировоззренческой позицией Церкви связано немало трагических и курьезных случаев в истории человечества: это — «охота на ведьм», борьба с ересью и т. п. Сегодня Церковь официально отказывается от большинства своих прежних решений, основанных на ошибках, категоричном однобоком подходе. Например, в 2004 г. в городе Престонпанс в Шотландии помиловали 81 ведьму. Известно, что на историю этой и других стран протестантизма до сих пор накладывает мрачный оттенок «охота на ведьм».
С XVI по XVIII век в Шотландии по обвинению в колдовстве были казнены почти 4 тысячи человек, и пепел от их костров до сих пор разжигает страсти. Местный историк справедливо заметил, что извиняться поздно, а вот ошибки признавать полезно. Видимо, общественная организация «Расследование при полнолунии» прониклась этой мыслю — и в 2008 г. подала в парламент
петицию с требованием реабилитировать всех колдунов и ведьм одним махом. Парламент не возражал.
В XVII веке знаменитый астроном Галилео Галилей был осуждён за ересь. В 1979 году по инициативе римского папы Иоанна-Павла II была создана специальная комиссия по реабилитации учёного. Он с почётом реабилитирован 31 октября 1992 г. — никакой ереси, просто ошибка невежественной инквизиции. В Ватикане решили установить памятник великому ученому и даже выставку в его честь организовали — в конце концов изобретение телескопа тоже принадлежит Галилею.19
В XVII веке от религии и философии окончательно отделилась наука в виде нескольких десятков разных научных дисциплин. Наука продвигала научно-технический прогресс и давала экономические выгоды. Затем она стала расширять свои границы и заниматься объяснением мира. Фундаментальная наука XVII-XIX веков вторгалась в заповедные области религии и философии, объясняла мир рационально. Но в разное время делала она это по-разному.20
Со временем научные теории сами превратились в некие догмы, в истинность которых необходимо было слепо верить. Но оказалось, что и наука не лишена ошибок. Однако, в отличие от Церкви, она не спешит их признавать, тем более от них отказываться. Один из такого рода примеров связан с именем эволюциониста Эрнеста Геккеля, который, стремясь любой ценой доказать правильность дарвиновской теории, рисовал эмбрионы так, как ему хотелось. Мошенничество Э. Геккеля в науке было давно разоблачено его коллегами, однако его выводы используют до сих пор, так как они выгодны для пропаганды дарвинизма.
С момента появления «принципа относительности» А. Эйнштейна в 1905 году в фундаментальной науке признается, что «объективность» данных, полученных исследователем, прямо зависит от используемых методов исследования. Одно и то же исследование, проведенное по-разному, дает разные результаты.
Согласно «принципу неопределенности» Нильса Бора невозможно понять, что такое элементарная частица: волна или часть вещества? В самом деле элементарная частица в одно и то же время — и то, и другое.
В этом ряду можно упомянуть еще «теорему неполноты» австрийского математика Геделя. Он установил, что арифметика развивается по законам, лежащим за пределами самой арифметики. Эта теория говорит о том, что «каждая сущность не самодостаточна», что каждый объект научного исследования
19 Ульянова В. Вышел Леннон из тумана // Московская неделя. 28 ноября 2008.
20 Мединский В. Р. О русском воровстве, особом пути и долготерпении. — М., 2008. — С. 369—371.
невозможно изучать вне связи с другими явлениями. Мир — это не склад не зависящих друг от друга явлений, объектов и процессов, а иерархически организованный организм, в котором одни сущности — части других.
«Это имеет много мировоззренческих последствий, в т. ч. для идеи демократии, автономии личности и других политических установок. Действительно, если отдельный человек автономен и независим и от всех остальных, то механически понимаемая демократия и культ «прав человека» обретает высокий смысл и опору на научные авторитеты. Если же человек сам по себе не имеет особого смысла вне семьи, профессии, страны, нации, гражданства, языка, культуры. и если народы, культуры и языки не имеют смысла вне цивилизаций и всего человечества. тогда и идеи демократии приобретает совершенно другой смысл».21
Г. А. Югай, говоря о единстве материи и духа, утверждает, что наука XVII века изгнала и опошлила ангелов, а сегодняшняя физика возвращает их в науку и философию. Он приводит следующую цитату из книги «Физики ангелов»: «Ангелы — квантовое явление: это единицы действия. Их присутствие обнаруживается исключительно в движении».22
В связи с вышеизложенным, приходится ещё раз признать, что мир развивается путем отрицания отрицания. В этом плане кризис криминологии является частным проявлением общего кризиса институтов, призванных заниматься мировоззрением человека. Это — наука, религия, философия. Без опоры на новые достижения в области естественной науки, религии и философии криминология не сможет продвинуться в решении своих специфических вопросов. Если таковые у нее имеются.
Многообразие определений преступности имеет несколько значений: во-первых, можно говорить о сложности самого объекта исследования; во-вторых, оно свидетельствует об интенсивности поиска истины при анализе феномена преступности и незавершенности данного поиска; в-третьих, при таком многообразии нельзя говорить о наличии стройной единой теории преступности. В такой ситуации следует признать, что множественность теорий преступности является проявлением кризиса существующих криминологических теорий-гипотез. В целом речь должна идти не только о кризисе института наказания, а о кризисе всей системы уголовной юстиции, основанной на концепции преступления и наказания.
21 Прив. по: Мединский В. Р. О русском воровстве, особом пути и долготерпении.
— М., 2008. — С. 381.
22 Прив. по: Югай Г. А. Голография Вселенной и новая универсальная философия. Возрождение метафизики и революция в философии. Общая метафизика: Учеб. пособие с хрестоматией. — М., 2007. — С. 127—128. Фокс М, Шелдрейк Р. Физика ангелов.
— М., 2003. — С. 35—36.
Исследователи феномена преступности придерживаются разных подходов при анализе сущности преступности. К таким подходам относятся:
а) правовой;
б) социологический;
в) антропологический;
г) теологический.23
Ни один из подходов не является исчерпывающим. Каждый из рассматриваемых подходов к изучению преступности имеет свои сильные и слабые стороны. Абсолютизация одной из граней криминального феномена представляет собой наибольшую опасность. «Это чревато формированием плоской и однобокой криминологической теории. Не меньшая опасность таится и в механическом (эклектическом) соединении разнородных подходов. Необходимо найти механизм корректной реализации принципа дополнительности. Задача криминологического поиска заключается в формировании единой непротиворечивой теории преступности, способной объективно отразить сложнейшую сущность криминально-криминогенной реальности».
Новаторство в криминологии, смена парадигм необходимы. Однако считать этот процесс завершённым было бы пока еще преждевременно. Полагаем, что криминология продолжит поиски ответа на вопрос, что такое преступность.
Комментарий профессоров Я. И. Гилинского и Д. А. Шестакова на статью Б.К. Сыздыка
Я. И. Гилинский: Думаю, следует приветствовать размышления молодых (это — достоинство, а не недостаток!) учёных над основными понятиями криминологии. Б. К. Сыздык проанализировал обширный круг мнений по поводу «преступности». Не удивительно, что при этом не обнаружен «исчерпывающий ответ на вопрос, что такое преступность». Боюсь, что исчерпывающего ответа на этот и другие вопросы криминологии и иных наук... просто не существует. Как говорится, «есть много истин, нет Истины». Согласен, что «нельзя говорить о наличии стройной единой теории преступности». Но не думаю, что «множественность теории преступности является проявлением кризиса существующих криминологических теорий-гипотез». Это «нормальное» развитие любой науки. Единственное, с чем не могу согласиться — с апелляцией некоторых авторов к невидимому миру, «духу» и прочим божественным «сущностям». Наука и религия — «две вещи несовместные».
23 Иншаков С.М. Криминология: Учебник. — М., 2000. — С. 15.
Д. А. Шестаков: Б.К. Сыздык принадлежит к новому поколению криминологов СНГ, Казахстана. То, что он предпринял попытку вникнуть в сложные вопросы криминологической теории, нетрадиционных трактовок понятия преступности, достойно похвалы. Как правило, этой проблематики касаются маститые учёные с широким профессиональным кругозором. Именно отсутствие широкого взгляда в известной мере подвело Б.К. Сыздыка. Он рассматривает оригинальные определения преступности, вырывая их из контекста теоретических систем, в рамках которых они выведены. Так, автор статьи избежал бы опрометчивого утверждения о том, что концепция «преступность — свойство... общества воспроизводить преступления» якобы не раскрывает онтологическую сущность преступности, если бы он сопоставил это «семантическое» определение преступности с криминологическим понятием преступления и науки криминологии, которые даются в единой доктрине преступности социальных подсистем, в рамках которой оно мной, как известно, сформулировано.
