CC BY
198
М 11_ Н I Б Т
История военного дела: исследования и источники Специальный выпуск I
РУССКАЯ АРМИЯ В ЭПОХУ ЦАРЯ ИВАНА IV ГРОЗНОГО Материалы научной дискуссии к 455-летию начала Ливонской войны
ЧАСТЬ I СТАТЬИ
Санкт-Петербург 2012
ББК 63.3(0)5 УДК 94
Редакция журнала: К.В. Нагорный К.Л. Козюрёнок
Редакционная коллегия: кандидат исторических наук О.В. Ковтунова
кандидат исторических наук А.Н. Лобин кандидат исторических наук Д.Н. Меншиков кандидат исторических наук Е.И. Юркевич
История военного дела: исследования и источники. — 2012. — Специальный выпуск. I. Русская армия в эпоху царя Ивана IV Грозного: материалы научной дискуссии к 455-летию начала Ливонской войны. — Ч. I. Статьи. [Электронный ресурс] <http://www.mLlhist.info/spec_1>
© www.milhist.info
© Володихин Д.М.
М 11. Н I Б Т
Володихин Д.М. Высший командный состав русской полевой армии при
Иване IV
Скудость историографии.
Кто входил в высший командный состав русской армии при Иване IV. Социальный состав воеводского корпуса полевой армии и опричнина. Потери воеводского корпуса при Иване IV.
Ссылка для размещения в Интернете:
http://www.milhist.info/2012/12/06/volodixin
Ссылка для печатных изданий:
Володихин Д.М. Высший командный состав русской полевой армии при Иване IV [Электронный ресурс]// История военного дела: исследования и источники. — 2012. — Специальный выпуск. I. Русская армия в эпоху царя Ивана IV Грозного: материалы научной дискуссии к 455-летию начала Ливонской войны. — Ч. I. Статьи. - С 1-41 <http://www.milhist. тАэ/2012/12/06/volodixin>
www.milhist.info
2012
ВОЛОДИХИН Д.М. доктор исторических наук
ВЫСШИЙ КОМАНДНЫЙ СОСТАВ РУССКОЙ ПОЛЕВОЙ АРМИИ
ПРИ ИВАНЕ IV
строительства с востока и юга угрожали Казанское, Астраханское, Сибирское, Крымское ханства, а также ногайские орды; с севера нависала молодая, но быстро усиливающаяся Швеция; на северо-западе связь со странами Европы «запирал» недружественный Ливонский орден; на западе простирались земли Великого княжества Литовского — одного из крупнейших европейских государств и давнего противника Москвы. Россия воевала постоянно, а если даже выпадал мирный год, всё равно, на оборонительный рубеж по течению реки Оки выставлялось многотысячное полевое соединение, призванное отбивать неожиданные нападения крымцев или ногайцев. Необходимо учесть, что страна не являлась густонаселенной, крупных городов в ней было совсем немного, значительная ее часть находилась в зоне рискованного земледелия, драгоценные металлы приходилось полностью импортировать, как и целый ряд иных «стратегический товаров», в том числе некоторые виды вооружения и снаряжения. Таким образом, не располагая высокоразвитой экономической основой и мощным демографическим ресурсом, Россия столкнулась с необходимостью создать сплоченные, хорошо организованные, высокомобильные вооруженные силы. Учитывая необходимость вести боевые
XVI столетии Московское государство постоянно прикладывало колоссальные усилия для поддержания высокой обороноспособности. Процессам мирного государственного
действия порой на нескольких фронтах одновременно и, если понадобится, перебрасывать относительно незначительные силы с одно края государства на другой, российское правительство во главе с монархом принуждено было особое внимание уделить высшему военному командованию. Иными словами, людям, от опыта, расторопности, отваги, а еще того больше от слаженности общих действий которых неоднократно зависела судьба важнейших городов и областей, а порой и всей державы.
Таким образом, кадровый состав руководства российскими войсками являлся на протяжении XVI в. одним из главных вопросов государственного администрирования. Особенное значение он приобрел в середине столетия, когда масштаб военных усилий Московского государства значительно вырос. Именно в этот период России покорились Казанское и Астраханское ханства, долгое время не прекращалась напряженная борьба с Крымом, прошла тяжелая Стародубская война с Великим княжеством Литовским и началась одна из крупнейших войн всего европейского Средневековья — Ливонская. Под занавес названного периода была введена опричнина, по многочисленным свидетельствам источников, значительно повлиявшая на состав русского воеводского корпуса.
Скудость историографии
В специальной исследовательской литературе военному командованию России середины XVI в. уделено совсем немного места. Как ни парадоксально, до настоящего времени историография, где исследовался бы социальный состав воеводского корпуса Московского государства того периода или хотя бы приводился его списочный состав, весьма скудна. Это относится как к дореволюционной, так и к советской, а также постсоветской историографии. Особенно ярко пренебрежение данной темой отразилось в работах советского
времени. Это и понятно: командный состав русской армии времен Московского царства в значительном большинстве рекрутировался из высшего эшелона «эксплуататорского класса» — служилой аристократии. Непопулярная социальная группа для историографии советского периода!
Нельзя сказать, чтобы русское военное дело тех времен не становилось предметом исследований. Существует обширная литература, где немало места уделено вопросам вооружения отечественных войск, их тактики, воинским смотрам, отдельным историческим победам русского оружия и биографиям выдающихся полководцев. Соединение академической подготовки со специфическим интересом к чисто военным вопросам видно, например, в работах П.П. Епифанова, А.В. Чернова и В.В. Пенского1. Однако у всех троих ученых вопросы подбора воеводских кадров оказались за пределами исследовательских интересов. В их трудах видно соприкосновение с темой командного состава Московского государства лишь по частным вопросам.
Л
Некоторые аспекты темы раскрыты в монографии Д.М. Володихина .
Досконально изучены вопросы местничества, представительство военно-служилого класса в Боярской думе, генеалогия наиболее влиятельных семейств,
-5
борьба придворных партий . Наконец, создан громадный объем статей и монографий, связанных с изучением социально-политической, экономической и культурной сущности опричнины4. Но если последние две группы научных трудов имеют между собой отчетливую связь и перекликаются по множеству вопросов, то первая — посвященная военному делу — оказывается как бы в стороне от общей логики развития исторической науки. Столь значительная часть повседневной жизни военно-служилого класса, как участие в военных операциях, изучается в отрыве от магистральных проблем социально-политической истории России. Создалась ситуация, в которой социальный аспект руководства вооруженными силами России военные историки не считают своей исследовательской территорией, отдавая его специалистам,
3
занимающимся историей дворянства, а те, в свою очередь, не берутся за него, видя в нем часть истории военного дела. Тем более, историю опричнины крайне редко и лишь по частным вопросам связывают с историей русской армии, хотя большинство видных опричников так или иначе служили на воеводских должностях.
Социально-политический феномен опричнины получил разработку в трудах нескольких поколений российских и советских историков. Внутреннее устройство опричнины, социальный состав опричной элиты, а также ее влияние на политический строй Московского государства к настоящему времени исследованы досконально. Значительно отстает по уровню изученности вопрос о влиянии, оказанном опричными преобразованиями на военное дело России во второй половине XVI столетия.
Кто входил в высший командный состав русской армии при Иване IV?
К высшему командному составу русской армии 1530-х — 1580-х гг. автор этих строк относит воевод, командовавших самостоятельными полевыми соединениями, а также отдельными полками внутри этих соединений. Их иерархия в составе действующей армии была задана «Приговором» о полковых воеводах 1550 г.5 До него действовал порядок старшинства, отличающийся от нового незначительно.
Роль командующего самостоятельным полевым соединением, в соответствии с этим документом, выполнял первый воевода Большого полка. Из состава иерархии воевод были исключены:
1. «Дворовые воеводы», то есть военачальники, командующие «Государевым полком» или, иначе «Государевым двором», когда он выходил в
поле. Их старшинство по отношению к воеводам Большого полка вызывает вопросы и к настоящему времени не может считаться до конца установленным.
2. Воеводы при «наряде» — передвижном артиллерийском парке.
3. Воеводы «на посылку», иначе говоря, для командования «летучими отрядами» быстрого реагирования.
Воеводские назначения из второй и третьей групп считались менее «почетными» по сравнению с назначениями на должности полковых воевод.
К высшему командному составу следует также отнести первых воевод в крупнейших городах России. Таковыми на протяжении царствования Ивана IV были Владимир, Новгород, Псков, Смоленск, Казань, Астрахань, Полоцк и, возможно, Юрьев-Ливонский.
Поскольку любое полевое соединение в XVI веке не имело постоянного состава и всякий раз формировалось заново, то не существовало и постоянных воеводских должностей для действующей армии. Каждый раз на должности полковых воевод Разрядный приказ (высшее военное учреждение Московского государства) назначал новых людей. Что касается городов и крепостей, туда воеводы назначались чаще всего на год или два, а потом заменялись новыми командирами. Задержка воеводы крепостного гарнизона на срок, превышающий два года, — большая редкость.
Роспись воевод в действующую армию производилась по принципам местничества. Иначе говоря, учитывались факторы родовитости и прежних служб семейства московскому княжескому дому. Это само по себе означало, что для подавляющего большинства воеводских назначений любого статуса — как полковых, так и крепостных, — избирались военачальники из «служилой аристократии», и гораздо реже — из родовитого дворянства. Что же касается
высших командных назначений, то занятие таких постов командирами из не аристократической среды уникально.
Местнические принципы комплектования высшего командного состава приводили к значительным затруднениям во время боевых операций. Служилый аристократ мог не принять воеводских «списков», считая, что задета его родовая честь, либо отказать во взаимодействии другому полководцу в период вооруженных столкновений с неприятелем — из тех же соображений. Такое поведение время от времени приводило к срыву крупных военных предприятий. Кроме того, опытный и искусный военачальник в целом ряде случаев не мог быть поставлен на крупную воеводскую должность в силу относительно низкого положения в системе местнических «счетов». Вместо него на первую позицию в подобной ситуации назначался весьма знатный аристократ, а более даровитый полководец шел к нему вторым или третьим воеводой — своего рода помощником. Вторых, третьих и четвертых воевод вряд ли стоит включать в высший командный состав российской армии того времени, хотя именно они порой играли решающую роль в принятии тактических решений.
При всех указанных недостатках на протяжении XVI в. система местничества играла большую положительную роль. Она позволяла русской аристократии решать возникающие в ее среде противоречия в судебном порядке, путем «тяжеб», а не с оружием в руках. Местничество снимало значительную часть напряжения в высшем эшелоне военно-служилого класса — весьма пестрого, многочисленного и лишь совсем недавно прошедшего консолидацию вокруг Москвы, как общерусского центра. Это сберегло для «государевой службы» десятки видных военачальников, которые в противном случае могли бы погибнуть в ходе междоусобных столкновений.
Основные семейства, представителям которым вручалось командование крупными полевыми соединениями при Иване IV, таковы: князья Бельские, Булгаковы-Голицыны, Воротынские, Глинские, Горбатые, Одоевские, Мстиславские, Оболенские (разных ветвей), Пронские, Пунковы-Микулинские, Ростовские (разных ветвей), Трубецкие, Шуйские, Щенятевы, а также выходцы из старинных боярских родов — Плещеевы (разных ветвей), Шереметевы, Яковлевы-Захарьины и, может быть, Морозовы.
Воинские формирования инородческого состава — татарские, ногайские, составленные из европейских наемников — ставились под команду знатных людей соответствующего этноса. Для взаимодействия с русским военным командованием туда отправляли особых воевод (или «приставов») из числа русских, которые должны были находиться при командирах подобного рода формирований. К числу высшего командного состава они причислены быть не могут.
Обучение военному искусству имело семейно-родовой характер. Приобрести тактический, а также организационный опыт, научиться владеть оружием, конем и овладеть воинскими обычаями служилый аристократ мог только одним способом: получая «уроки» от родни. Никаких воинских училищ централизованно не создавалось.
Социальный состав воеводского корпуса полевой армии и опричнина
С середины 1530-х по начало 1560-х гг. социальный состав командования вооруженных сил Московского государства наследовал той структуре, которая сложилась в правление Василия III. Автором этих строк были проанализированы сведения воинских разрядов по 124 кратким боевым выходам и значительным кампаниям русских войск с лета 1534 г. по осень 1559
г. 6, а также данные по зимней 1562—1563 г. наступательной операции под Полоцком.
За период с 1534 по 1559 гг. первыми воеводами Большого полка, то есть командующими крупными самостоятельными полевыми соединениями, представители нетитулованной знати назначались только 5 раз. А это составляет всего лишь 4% от числа всех назначений — ничтожная цифра и серьезный показатель падения служилого статуса нетитулованной знати. Первыми воеводами не Большого, а других полков представители нетитулованной знати за всё это время назначались 104 раза. За этот же период представители титулованной аристократии побывали на аналогичных воеводских постах 315 раз — в 3 раза больше. Иначе говоря, «княжатам» досталось несколько более 75% подобного рода назначений, а представителям боярских родов — чуть менее 25%. Однако, если взглянуть на период с 1534 по 1546 гг., то соотношение будет другим: 33 назначения к 136. Иначе говоря, 19% и 81%. Для сравнения: при Иване III, в период с осени 1478 по лето 1505 гг., нетитулованная знать занимала места командующих полевыми соединениями в 14% случаев, а отдельные полки возглавляла в 37% случаев; при Василии III, с осени 1505 по лето 1533 гг. , процент нетитулованной знати в высшем командовании русской армии составил по обоим параметрам соответственно 8%
о
и
25%ö. Очень хорошо видно — старомосковские боярские рода имеют при Иване III прочные позиции на армейской лестнице чинов. Проще говоря, перед ними открыты просторы для карьеры в вооруженных силах. Их влияние постепенно снижается, но резкое его падение происходит лишь в 1530-х — 1540-х гг.
М.М. Кром собрал данные по пожалованиям в боярский чин за период с конца правления Василия III (1533 г.) до кончины Елены Глинской в 1538 г. — преобладание титулованной знати в списке пожалований незначительно, почти незаметно9. В армии сложилась принципиально иная ситуация. Приведенные
8
выше цифры дают совершенно определенную картину: титулованная знать, особенно та ее часть, которая относится к числу знатнейших родов царства, занимающих верхние позиции в системе местнических счетов, абсолютно преобладает.
Положение нетитулованной знати в армии несколько улучшилось с 1547 г., вероятно, в связи с браком Ивана IV и Анастасии Захарьиной-Юрьевой, происходившей из старомосковского боярского рода. М.М. Кром считает, что к концу 1548 г. «...в Думе установился своего рода баланс между старинной ростово-суздальской знатью., потомками литовских княжат. и старомосковским боярством. Так создавалась основа для консолидации придворной элиты»10. Но в армии положение старомосковского боярства улучшилось лишь незначительно; вряд ли социальные амбиции его представителей были удовлетворены. Возврата к временам Ивана III не произошло.
Зимой 1562/1563 г. русская армия проводила стратегически важную операцию — лучшие силы ее были собраны для осады и взятия Полоцка. Во главе полевого соединения встал сам Иван IV. Поскольку данному походу придавалось особое значение11, в состав командования должны были отрядить наиболее надежных, искусных и опытных воевод.
Воинский разряд полоцкого похода показывает следующее: за вычетом самого царя, князя В.А. Старицкого и представителей выезжей татарской знати, командные кадры состояли из 22 воевод. Из них три — кн. М.П. Репнин, М.И. Вороной Волынский и Б.И. Сукин — были фактически исключены из местнической системы старшинства, поскольку командовали «нарядом»12, а служба артиллерийских командиров не сопоставлялась со службой командиров полковых. Командование ертаулом также не могло сопоставляться с командованием полками, поскольку ертаул был явно «честию ниже» всех
полков. Во главе ертаула в Полоцком походе стоял кн. А.П. Телятевский,
13
вторым воеводой ему дали И.А. Бутурлина .
Что же касается прочих воеводских назначений, то они имели довольно четкую сетку старшинства по службе и по «чести», заданную «Приговором» о полковых воеводах 1550 г.14
Первым воеводой большого полка числился князь И.Д. Бельский, знатнейший Гедиминович (его следовало бы считать командующим полевого соединения, если бы старшинство его должности не становилось формальным в присутствии самого царя), а вторым воеводой ему назначили князя П.И. Шуйского, знатнейшего Рюриковича15.
Вот список первых воевод прочих полков: князья И.Ф. Мстиславский, В.М. Глинский, И.И. Пронский, П.М. Щенятев16. Все — титулованные служилые аристократы самого высокого уровня знатности. Ни одного представителя старых московских боярских родов. Выходцам из этой среды достались менее значительные места третьих (!) воевод в некоторых полках и лишь в одном случае — второго воеводы (передовой полк, воевода И.В.
17
Шереметев Большой) . Казалось бы, эта ситуация хотя бы отчасти
компенсируется тем, что первым «дворовым воеводой», то есть командиром
18
«государева двора», поставлен боярин Иван Петрович Яковля . Но «государев двор» или, иначе, «государев полк» не получил в воинской иерархии середины XVI в. четкого статуса ни по служебному старшинству, ни по «старшинству чести». Так что общую картину абсолютного преобладания высшей титулованной знати в армейском командовании это назначение смягчает лишь в очень малой степени.
К середине 1560-х гг., таким образом, положение представителей боярских родов в военной иерархии оставалось стесненным. И поколение выходцев из этой среды, которые начали делать карьеру в 1520-х — 1540-х гг.,
условно говоря, «поколение Алексея Даниловича Плещеева-Басманова», видело, сколь резко ухудшился его служилый статус по сравнению с временами Ивана III и Василия III. Быстрое и весьма болезненное сокращение возможностей выйти на главные командные посты в армии должно было вызвать недовольство; по всей видимости, оно стало источником серьезной социальной напряженности внутри военно-служилого класса.
Ранняя опричнина создала условия для «реванша» нетитулованной аристократии на армейской службе.
Опричный боевой корпус был развернут в полную силу относительно недолго. В 1565 г. небольшие отряды опричников осуществили первый боевой выход — под Болхов, против крымцев19. От 1566 г. не осталось свидетельств о каком-либо участии опричников в боевых операциях. Осенью 1567 г. опричные
силы участвовали в большом походе, прерванном (из-за боязни измены) до
20
соприкосновения с неприятелем . Лишь на исходе 1567-го и в первые месяцы 1568 г. на поле боя появляются самостоятельные трехполковые, а затем и пятиполковые опричные соединения21. Воинские разряды дают сведения о существовании подобного рода соединений до майской оборонительной операции под Москвой 1571 г., где участвовал так называемый «опричный
разряд». Для более позднего времени нет достоверных свидетельств о
22
существовании опричных боевых соединений22. Общие действия опричных ратей и земских встречаются как минимум с 1569 г., когда З.И. Плещеева-Очина отправляют с опричным отрядом на поддержку земской армии воеводы М.Я. Морозова, идущей отбивать Изборск. Но до середины 1571 г. разряды четко отделяли участвующие в крупной операции соединения опричников от соединений земцев. А с зимы 1571—1572 г. начинается расписывание опричных и земских воевод в один и тот же полк, без обозначения их принадлежности к опричнине и земщине.
Разрядная запись выхода опричников под Тарусу, относящаяся к 7080 (1571/1572) г. вроде бы говорит о самой поздней крупной самостоятельной операции опричного воинства. Однако свидетельство тарусской разрядной записи 7080 г. выглядит сомнительно: она изобилует ошибками и представляет собой явный дублет более ранней, относящейся к осени 1570 г. После мая-июня 1571 г. опричный корпус как самостоятельная боевая сила не собирался.
Таким образом, полномасштабное существование опричного воинского корпуса относится к периоду с конца 1567-го по лето 1571 г.
В истории опричнины различается два периода, связанных с кадровой политикой в отношении воеводского корпуса. До середины 1570 г. среди военачальников опричнины, в том числе и главнокомандующих опричными соединениями, чрезвычайно высок процент представителей старомосковских боярских семейств. Этот процент намного выше представительства нетитулованной служилой знати в русской армии доопричного периода на хронологическом пространстве в полстолетия — от 1510-х гг. Особенно велика роль двух влиятельных боярских семейств: Плещеевых и Колычевых-Умных. Из восьми командующих полевыми соединениями опричников, назначавшимися на протяжении всего периода существования опричнины, четыре — представители нетитулованной старомосковской знати: И.Д. Плещеев Колодка, А.И. Плещеев-Очин, З.И. Плещеев-Очин и Ф.А. Плещеев-Басманов; один — из выезжей северокавказской знати (кн. М.Т. Черкасский) и только три — из родов титулованной знати: князья А.П. Телятевский, В.И.
23
Телятевский и Ф.М. Трубецкой ; притом лишь последний из них, родовитый Гедиминович, относится к первостепенной, знатнейшей служилой аристократии. Опричная армия с осени 1567 по май 1571 г. совершила девять боевых выходов в составе трех- и пятиполковых соединений, когда во главе этих соединений стояли представители русской служилой знати24 (еще в двух случаях это был князь М.Т. Черкасский — представитель «выезжей»
12
северокавказской знати). В пяти случаях опричные полевые соединения возглавляли представители нетитулованной знати, в четырех — титулованной
25
(соответственно, 56% и 44%) . За то же время на посты первых воевод отдельных полков 17 раз ставились представители русской служилой знати; из них 12 (71%) титулованных аристократов и 5 нетитулованных (29%)26. Худородные «выдвиженцы»-дворяне были допущены на командные должности опричного воинского корпуса в весьма незначительном количестве, скорее, как исключение27. Зато среди опричных воевод встречается немало выходцев из родов титулованной знати, стоявших в середине XVI столетия на втором плане — по знатности, влиянию и земельным богатствам. Ни одного военачальника, принадлежащего среде высшей титулованной аристократии, «княжат», до 1570 г. на воеводские должности в опричнину привлечено не было (тот же кн. Ф.М. Трубецкой начал выдвигаться в опричнине на высокие и высшие армейские посты не ранее мая 1570 г.).
В середине 1570 г. кадровая политика резко изменилась: командование
опричного боевого корпуса «усилили» целом рядом знатнейших аристократов с
28
княжеским титулом . Князь Ф.М. Трубецкой, знатнейший аристократ, дважды возглавляет основные силы опричной армии29. Зато нетитулованной знати в принципе перестают давать назначения на должности полковых воевод и командующих полевыми соединениями. Социальный состав опричных воевод в 1570—1571 гг. лишь незначительно отличался от социального состава командования вооруженных сил Московского государства в 1550-х и первой половине 1560-х гг.
Но до какой степени сохранилось доопричное состояние в сфере назначения на высшие командные должности в «земщине», если рассматривать ее за тот же период 1568—1571 гг.? Чтобы ответить на этот вопрос, надо прежде понять, в чем коренное отличие между опричным и доопричным механизмами комплектования воеводского корпуса.
13
А отличие это весьма велико. Фактически, опричнина совершила переворот в кадровой политике относительно русского воеводского корпуса.
Поворот в кадровой политике коснулся не только опричнины. Если проследить по разрядам за 7076—7079 (1567—1571) гг., то есть за период расцвета опричной военной системы, кого ставили на главные воеводские посты в «земщине», то и здесь станут очевидными радикальные изменения в комплектовании армейского командования по сравнению с доопричным временем.
В этот период земская армия осуществила 14 боевых выходов, в рамках
30
которых формировались соединения от трех полков и более . В четырех операциях земские воинские соединения действовали под командой представителей нетитулованной знати — В.А. Бутурлина, И.П. Хирона Яковлева, И.В. Меньшого Шереметева и М.Я. Морозова. Особенно велико значение боярина И.П. Хирона Яковлева: за это время его ставят на высокие воеводские посты пять раз. Всё это представители родовитой боярской аристократии. Выходцы из названной среды, таким образом, назначались на высшие командные должности в 29% случаев. Что же касается первых воевод в отдельных полках (не считая большого полка, первый воевода которого считался командующим всего соединения), то и по этому параметру боярская знать заняла твердые позиции: 12 назначений из 39, то есть порядка 30%. Если же присовокупить к этим цифрам число назначений на пост второго воеводы большого полка (он приравнивался к первым воеводам других полков по служебному старшинству), то представительство нетитулованных боярских родов в высшем командовании «земской» армии возрастет до 35%.
Такого в русской армии не было весьма долго. Фактически, в «земщине» произошел возврат более чем на 60 лет назад — к порядкам периода правления Ивана III. Следует также обратить внимание на еще один впечатляющий факт:
в «земщине» представители нетитулованной знати, то есть в основном выходцы из старинных московских боярских родов, получили на армейской службе положение, сравнимое с тем, какое занимали представители их среды в опричнине.
В итоге напрашивается вывод: взлет, которого добились Плещеевы, Колычевы-Умные и другие древние боярские семейства в опричнине, сказался также на положении московской нетитулованной знати и в «земщине». Предположительно, титулованная российская аристократия (и в первую очередь ее «сливки» — «княжата») должна была потесниться на своих позициях в армейском командовании. Очевидно, расширяя канал для возвышения старомосковских боярских родов на воинской службе, верхушка титулованной знати добивалась консолидации «земщины» перед лицом того наступления, которое в опричные годы вел на права служилой аристократии Иван IV.
Старинные московские боярские семейства находились в близких отношениях с правящей династией благодаря тому, что служили ей на протяжении многих поколений. В период конфронтации Ивана IV с «княжатами» эта социальная среда могла предоставить монарху важный политический ресурс — возможность заменить своими представителями выходцев из высшей княжеской аристократии на ключевых управленческих постах, в том числе и в армии. Подобные амбиции у старого боярства были, почва для конфликта с «княжатами» (главным образом, оказавшимися на службе у московских государей относительно недавно) также имелась. Таким образом, накануне опричнины и в опричное время на действия Ивана IV оказывал влияние серьезный социальный фактор — наличие мощной опоры в виде значительного сегмента служилой русской аристократии.
Названный фактор действовал до 1570 г. Затем монарх, после Новгородского «изменного дела», разочаровался в самой возможности опираться преимущественно на эту социальную среду. Ключевые фигуры опричнины, в том числе и клан Плещеевых, как минимум, не поддержали план карательной экспедиции на земли Северной Руси, если только не сопротивлялись ему открыто. Это было воспринято как нелояльность. Как уже говорилось, на протяжении последних лет опричнины значение старых боярских семейств в опричнине упало (в том числе, и в опричной армии). Гораздо больше надежности обеспечивали командные кадры, назначаемые из числа второстепенных княжеских родов. Это прежде всего князья Телятевские, Хворостинины, Гвоздевы-Приимковы, князь И.П. Охлябинин, князь В.А. Сицкий. «Выдвиженцы» из числа не столь знатных дворян использовались на крупных воеводских постах относительно редко и не сыграли сколько-нибудь значительной роли. Часто назначались на воеводские посты лишь царский фаворит К.Д. Поливанов, а также М.А. Безнин-Нащокин и И.Б. Блудов — видимо, в силу выдающихся тактических способностей.
С расформированием опричной военной системы в 1571 г. и отменой опричнины в целом в 1572 г. встал вопрос о новой кадровой политике по отношению к воеводскому корпусу. Следует повторить и подчеркнуть: фактор особых надежд монарха на старомосковскую боярскую среду перестал «работать». Она уже не выглядела в его глазах надежным кадровым ресурсом, позволяющим обойтись без «княжат». И лишь опасения высших родов княжеской аристократии насчет того, что в будущем царь вновь может сделать ставку на московскую нетитулованную знать, теоретически, могли избавить эту группу в составе правящего класса от новой утраты служебных перспектив — как в 1530-х — 1540-х гг.
Разрядные записи за 1571—1584 гг. (до кончины Ивана IV), а также ряд летописных известий, позволяют составить четкое представление об этой новой
31
кадровой политике .
В названный период полевыми соединениями в составе от 2 до 7 полков была совершена 101 войсковая операция (походы, осады крепостей, выходы на оборонительные позиции, случаи сосредоточения на границах). Из них в двух случаях армию возглавлял сам Иван IV (новгородские походы зимы 1571— 1572 гг. и весны 1572 г.) — в разрядной записи нет упоминания воевод большого полка, более того, в месте, где должны быть перечислены воеводы, прямо говорится следующее: «В большом полку — царь и великий князь Иван
32
Васильевич всеа Русии»32. В остальных 96 походах главное командование должно было находиться в руках у первого воеводы Большого полка.
Представители титулованной знати получали посты «командармов», то есть первых воевод Большого полка, в 80 случаях (80,8%). Первыми воеводами в остальных полках они бывали в 183 случаях (62,9% от всех назначений). Иными словами, «княжата» заметно улучшили свои позиции в армии по сравнению с периодом опричнины. Фактически, они вновь доминируют на высших командных постах. Но это уже далеко не то абсолютное господство, которым пользовались титулованная служилая аристократия в период «боярского царства» 1530-х — 1540-х гг.
Ключевые посты в русской армии 1570-х — первой половины 1580-х гг. чаще всего занимают именно «княжата». Среди них выделяются рода Булгаковых-Голицыных (в первую очередь, В.Ю. и И.Ю. Булгаковы-Голицыны), Трубецких (Ф.М. Трубецкой, Т.Р. Трубецкой), Воротынских (М.И. Воротынский до казни в 1573 г. и затем — И.М. Воротынский), Одоевских (Н.Р. Одоевский до казни в 1573 г., а затем М.Н. Одоевский), Мстиславских (И.Ф. Мстиславский и его сын Ф.И. Мстиславский), Шуйских (прежде всего,
А.М. и И.П. Шуйские); на ключевых воеводских должностях часто оказываются С.Д. Пронский, М.П. Катырев-Ростовский, А.П. Хованский. Поразительно высокое место в армейской иерархии занимают «княжата»-Гедиминовичи. И это еще после того, как извелся род князей Бельских, глава которого, кн. И.Д. Бельский (знатнейший Гедиминович), до своей гибели в 1571 г. занимал лидирующее место в списке полководцев Московского государства! Весьма прочные позиции — у князей Хворостининых. Однако они ходят в полковых воеводах, а командование полевыми соединениями в этот период им не доверяют, хотя прежде «военная звезда» XVI столетия князь Д.И.
33
Хворостинин возглавлял небольшие армии — сказывается невысокий уровень знатности этого семейства.
Нетитулованная знать, а именно выходцы из боярских родов, выдвигалась на должности «главнокомандующих» (первых воевод Большого полка) 12 раз (12,1%), а на должности первых воевод других полков — 76 раз (26,1 % от всех назначений). Конечно, по сравнению со второй половиной 1560-х гг. это значительно более низкий результат. Но он представляет собой результат своего рода социального компромисса и обеспечивает все же для представителей данной социальной группы хорошие возможности карьерного возвышения в армии. По первой позиции произошел возврат почти что к временам Ивана III, по второй — получен результат несколько более выгодный для старомосковского боярства, чем это было при Василии III. Иными словами, опричные годы, хотя и не позволили московскому боярству обойти на поприще военной службы титулованную знать, но все-таки остановили ослабление его позиций в армейском командовании и стабилизировали возможности карьерного продвижения для его представителей на приемлемом уровне.
Из старинных боярских родов на протяжении всего послеопричного периода наиболее прочные позиции у Бутурлиных. Выходцы из этого семейства постоянно назначаются на должности полковых воевод, а время от
18
времени возглавляют полевые соединения. Высоко стоят также Морозовы и Колычевы. Постоянно назначается полковым воеводой В.В. Головин.
Важно отметить еще один социальный результат опричнины: ключевые посты в войсках гораздо чаще стали занимать персоны, не имеющие отношения к русской служилой аристократии.
Это, во-первых, представители выезжей татарской, ногайской, северокавказской знати. (Черкасские, Шейдяковы, Тюменские и т.п.). Если прежде во главе войск довольно редко ставили номинального командующего из служилых татарских «царей» или «царевичей», то со времен опричнины это стало обычным делом, а в послеопричные годы выходцы из этой социальной среды стали регулярно получать должности «государевых воевод» (соответственно, 6,1% и 8,6 % по названным позициям).
И, во-вторых, не прошел даром опыт назначения в годы опричнины на высокие воеводские должности представителей дворянства, то есть неродовитой части военно-служилого класса. Их по-прежнему немного, зато воеводские чины они получают не в сравнительно небольшой опричной, а в единой русской армии. Так, пост первого воеводы в походе «по ногайским вестям» на Каму получает дворянин Н. Чепчугов-Клементьев34, 5 или 7 раз
35
(источники дают противоречивые сведения35) в роли полковых воевод оказываются другие дворяне (2,4%). Чаще всего это даровитый «выдвиженец» государев М.А. Безнин-Нащокин.
Итак, на протяжении периода, превышающего столетие — с последней четверти XV в. по 1584 год, когда скончался Иван IV, — командование вооруженных сил формировалось почти исключительно из представителей русской служилой аристократии. Ключевые воинские посты занимают, главным образом, представители двух социальных групп — старомосковского боярства, то есть нетитулованной знати, связанной с московскими государями
традициями долгой родовой службы, а также «княжат», — главным образом, пришлого элемента, относительно недавно оказавшегося на московской службе, утратив прежнее независимое или почти независимое положение.
В первой трети XVI в. позиции титулованной аристократии в воинском командовании постепенно укрепляются, а в 1530-х — 1540-х гг. «княжата» добиваются полного доминирования в русской воинской иерархии. Положение нетитулованной знати резко ухудшается. Уровень, на котором оно стабилизируется в период с конца 1540-х по середину 1560-х гг., видимо, не удовлетворяет древнее московское боярство.
Оно выступает в качестве главной опоры Ивана IV при учреждении опричнины и в первые годы ее существования. Вся вторая половина 1560-х гг. проходит под знаком «боярского реванша» над высшими родами «княжья». Выходцы из нетитулованной знати обретают господствующее положение в опричной армии (главным образом, представители семейства Плещеевых). Кроме того, видимо, под влиянием опричных порядков, княжеская аристократия делает представителям московского боярства значительные уступки и в земской армии: здесь они получают значительно более широкие возможности карьерного продвижения, нежели это было до опричнины.
Однако в 1570 г. происходит падение старых лидеров опричнины, в том числе и доминирующего в опричной военной иерархии семейства Плещеевых. По всей видимости, Иван IV испытывает разочарование в возможностях боярской среды служить ему в качестве неисчерпаемого резерва высококлассных администраторов и воевод, которые были бы покорными исполнителями его воли. В опричнине появляются полководцы из числа высших родов титулованной аристократии.
С самого начала опричнины видно, что значительное количество военачальников рекрутируется в опричнину из второстепенных княжеских семейств.
На протяжении всего периода существования опричнины воеводские посты в ней получают неродовитые выходцы из дворянства, не имеющего отношения к аристократическим родам. Однако их количество невелико, а командование самостоятельными полевыми соединениями опричной армии им не доверили ни разу.
После расформирования опричной системы, вчерашние опричные полководцы вливаются в единую русскую армию.
В послеопричный период складывается новый курс кадровой политики в отношении воинского командования. Соперничество между титулованной и нетитулованной знатью заканчивается компромиссом, в рамках которого «княжата» сохраняют преобладающее положение, но старомосковскому боярству открывается более широкий доступ к наиболее важным постам в армии. Представители второстепенных княжеских родов, игравших важную роль в опричной армии, сохраняют свое положение и в армии общегосударственной. Монарх продолжает назначать на воеводские посты выходцев из «худородного» дворянства, хотя количество подобных назначений остается незначительным. Кроме того, в командовании полевыми соединениями России несколько большее значение начинает играть «выезжая» татарская, ногайская, северокавказская знать.
В результате «передел» армейской иерархии на приемлемые «сферы влияния» создал надлежащие условия для консолидации правящего класса России.
Потери воеводского корпуса при Иване IV
На всем протяжении XVI в. русский воеводский корпус дважды понес значительные потери.
Это период с 1564 по 1573 гг., а затем период с 1578 по 1581 гг.
До этого потери воевод были единичными. Даже поражения, понесенные в ходе неудачных боевых действий во время Стародубской войны 1530-х гг. (в плен попало несколько значительных военачальников), не принесли массовых потерь в воеводском корпусе.
Многочисленные военные операции против Казани, Астрахани и Крыма также, в результате, влияли на численность и качество воеводского корпуса незначительно. Даже потери, понесенные им во время неудачного сражения при Судьбищах и по итогам поражения под Москвой в 1571 г., имели частный характер и ни в коем случае не могут быть названы катастрофическими. Они без особых проблем возмещались.
Аналогично и первые годы Ливонской войны, до 1564 г., не связаны с потерями командного состава, которые трудно было бы «закрыть».
Что же касается двух указанных промежутков, то они характеризуются в этом смысле крайним неблагополучием.
С 1564 по 1573 г. потери разного рода аккумулируются: это и потери от военных действий (в частности, гибель князя П.И. Шуйского, а также пленение и смерть ряда других русских полководцев на Уле), и переход военачальников на сторону неприятеля (известнее прочего — бегство князя А.М. Курбского в 1564 г.), а также ущерб, нанесенный воеводскому корпусу опричными массовыми репрессиями.
Последний фактор имеет смысл рассмотреть подробнее.
Беглый князь Андрей Михайлович Курбский в «Истории о великом князе московском» писал: «Убиты им (Иваном IV. — ДВ.) многие стратеги или командиры, люди храбрые и искусные в военном деле...». В первом послании к Ивану Васильевичу он вопрошает: «Зачем, царь, сильных во Израиле истребил, и воевод, дарованных тебе Богом для борьбы с врагами, различным казням предал, и святую кровь их победоносную в церквах Божьих пролил... Не они ли разгромили прегордые царства и обратили их в покорные тебе во всем, а у них же прежде в рабстве были предки наши? Не отданы ли тебе Богом крепости немецкие благодаря мудрости их? За это ли нам, несчастным, воздал, истребляя нас и со всеми близкими нашими?» В третьем послании та же тема выражена предельно ясно и концентрированно: «Лютость твоей власти погубила... многих воевод и полководцев, благородных и знатных, и прославленных делами и мудростью, с молодых ногтей искушенных в военном деле и в руководстве войсками, и всем ведомых мужей — все, что есть лучшее и надежнейшее в битвах для победы на врагами, — ты предал различным казням и целыми семьями погубил без суда и без повода... И, погрязнув в подобных злодеяниях и кровопролитии, посылаешь на чужие стены и под стены чужих крепостей великую армию христианскую без опытных и всем ведомых полководцев, не имеющую к тому же мудрого и храброго предводителя или гетмана великого, что бывает для войска особенно губительно и мору подобно, то есть, короче говоря, — без людей идешь, с овцами и с зайцами, не имеющими доброго пастыря и страшащимися даже гонимого ветром листика, как и в прежнем послании я писал тебе о каликах твоих, которых ты бесстыдно пытаешься превратить в воеводишек взамен тех храбрых и достойных мужей, которые истреблены и изгнаны тобою»36. Таким образом, опальный князь обвиняет царя в том, что тот, истребив командирский корпус, фактически лишил армию лучших воевод.
А значит, остается добавить, и боеспособности.
Сам же Андрей Михайлович поместил в «Истории о великом князе московском» список казненных аристократов, отметив, в частности, кто из них славился как талантливых полководец или хотя бы имел опыт и авторитет в военном деле. Список этот и не полон и не вполне достоверен. После его проверки, после добавления данных из летописей и разрядов, автору этих строк удалось составить итоговый реестр служилых аристократов, входивших в костяк военного руководства и пострадавших от террора.
Вот итоговый реестр:
Алексей Федорович Адашев (сведения о его смерти противоречивы; был под арестом и в опале, но казни не подвергся)
Даниил Федорович Адашев
Алексей Данилович Басманов
Никита Васильевич Борисов-Бороздин
князь Петр Андреевич Булгаков-Куракин
Василий Андреевич Бутурлин
князь Михаил Иванович Воротынский
князь Иосиф (Осип) Федорович Гвоздев-Приимков (или Гвоздев-Ростовский)
Михаил Петрович Головин
Петр Петрович Головин
князь Александр Борисович Горбатый-Суздальский князь Петр Иванович Горенский Василий Дмитриевич Данилов
князь Семен Иванович Засекин-Баташев
Михаил Андреевич Карпов
Федор Андреевич Карпов
князь Андрей Иванович Катырев-Ростовский
князь Юрий Иванович Кашин
князь Дмитрий Андреевич Куракин
князь Владимир Константинович Курлятев
князь Михаил Матвеевич Лыков
Иван Михайлович Морозов
Михаил Яковлевич Морозов
князь Никита Васильевич Оболенский
князь Петр Семенович Оболенский-Серебряный
князь Никита Романович Одоевский
Захарий Иванович Очин-Плещеев
князь Дмитрий Федорович Палецкий (?)
князь Иван Иванович Пронский Турунтай
Дмитрий Ильич Шафериков-Пушкин
Василий Васильевич Разладин-Квашнин
князь Василий Волк Васильевич Ростовский
Тимофей Замятня Иванович Сабуров
Григорий Степанович Сидоров
князь Федор Васильевич Сисеев
князь Василий Иванович Темкин-Ростовский
князь Федор Иванович Троекуров
Василий Иванович Умной-Колычев
Иван Петрович Федоров-Челяднин
князь Дмитрий Иванович Хилков (?)
князь Михаил Темрюкович (или Темгрюкович) Черкасский
Данила Григорьевич Чулков-Ивашкин
Андрей Иванович Шеин
Иван Васильевич Шереметев-Большой
князь Петр Михайлович Щенятев
Петр Иванович Яковлев
Семен Васильевич Яковля (Яковлев)
князь Александр Иванович Ярославов
Всего, таким образом, около пяти десятков с конца 50-х годов по вторую половину 70-х годов XVI столетия. Много это или мало? Если учесть, что в середине XVI в. на воеводские должности в полках действующей армии и крупных городах могли претендовать человек сто, от силы сто пятьдесят, то получится, что из высшего эшелона русского командования выбыла как минимум треть. Из ряда вон выходящий результат!
По большей части, в список попали служилые аристократы, «худородных» тут крайне мало, зато персон, принадлежащих к высшей знати, предостаточно. Высок процент видных представителей нетитулованной знати — старинных боярских родов, особенно московских. То крепкое боярство, на которое опирались когда-то московские Даниловичи, как на самый надежный резерв, при государе Иване Васильевиче потеряло лучших командиров и, в конечном счете, получило самый страшный удар.
Причем выбыли многие талантливые, искусные, удачливые полководцы.
С кем же Иван Васильевич остался? Каких московских военачальников князь Курбский презрительно именует «каликами»? Хороши ли они в деле? Тот же Скрынников считает, что к 1577 году у Ивана Васильевича «...не оказалось способных воевод, которые могли бы овладеть опорными крепостями Ригой и Таллином».
Между тем, сам Иван Грозный более оптимистично смотрел на этот вопрос. Полемизируя с Курбским, писавшим об истреблении «сильных во Израиле», он демонстрирует уверенность и в своей правоте, и в работоспособном состоянии командирского корпуса: «...Сильных во Израиле мы не убивали, и не знаю я, кто это сильнейший во Израиле, потому что Русская земля держится Божьим милосердием, и милостью пречистой Богородицы, и молитвами всех святых, и благословением наших родителей, и, наконец, нами, своими государями, а не судьями и воеводами, а тем более не ипатами и стратигами. Не предавали мы своих воевод различным смертям, а с Божьей помощью мы имеем у себя много воевод и помимо вас, изменников. А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить». Это слова из первого послания Ивана IV Курбскому (1564 г.). «Ведь вы говорили: "Нет людей на Руси, некому обороняться", — а ныне вас нет; кто же нынче
завоевывает претвердые германские крепости?» Так пишет царь во втором послании Курбскому (1577 г.).
И в годы опричнины, и после ее отмены, московская армия регулярно совершала крупные операции — главным образом наступательные на западе и северо-западе, а также оборонительные на юге. Всякий раз с началом новой операции требовалось назначить с десяток воевод в полки. Их, разумеется, назначали: имена этих людей дошли до нас в разрядных книгах, а также источниках иностранного происхождения (царское летописание прервалось на 1567 годе). И если анализировать их социальный состав, то выяснится, что в подавляющем большинстве случаев они были все теми же служилыми аристократами. Провинциальных дворян в командирский корпус, как уже говорилось, добавилось совсем немного. Дворян московских — тоже не столь уж большое количество.
Кто возглавлял армии в главных походах, а также оборонительных операциях на юге, в 1565—1584 годах — от воздвижения опричнины до кончины царя? Если не считать представителей «старой гвардии», вроде князя М.И. Воротынского (казнен в 1573 г.) или князя И.Д. Бельского (погиб в 1571 г.), сгинувших в начале обозреваемого периода, то в 60-х — начале 70-х годов — князь Иван Андреевич Шуйский, в 70-х годах — князья Иван Юрьевич и Василий Юрьевич Голицыны, на рубеже 70-х и 80-х — князь Михаил Петрович Катырев-Ростовский, а также князь Иван Федорович Мстиславский, единственный ветеран из «старой гвардии», уцелевший после всех опричных и послеопричных репрессий, хотя неприятности были и у него. Последний в 80 -х передает «вахту» сыну, Федору Ивановичу Мстиславскому. И если отец был исключительно опытен, воевал на высоких воеводских должностях еще со времен последней казанской войны, неплохо проявил себя в 1552 г., взял Феллин в 1560 г., то сын, по общему мнению, военных талантов был лишен. В самом конце «набирают ход» князь Семен Данилович Пронский, да князь
28
Тимофей Романович Трубецкой (этот еще послужит и государю Федору Ивановичу, и государю Борису Федоровичу).
Помимо перечисленных, на службе у царя оставалось несколько выдающихся, талантливых военачальников, не занимавших однако, первенствующего положения в полевых армиях: князь Дмитрий Иванович Хворостинин и его братья — не столь даровитые, но опытные, Иван Васильевич Шереметев-Меньшой, князья Иван Петрович Шуйский, Петр Иванович Татев, Михаил Васильевич Тюфякин.
Есть ли среди них хотя бы один «калика»? Иными словами, хотя бы один ничтожный — по сравнению с любым служилым аристократом — городовой сын боярский? Или хотя бы выборный сын боярский? Или ли хотя бы один дворянин, служащий по московскому списку, но не принадлежащий знаменитой древностью рода знати? Ничуть не бывало. Все те же аристократические «сливки». Удалось ли «худородным» отметиться хотя бы раз среди «больших воевод», то есть пробиться не в постоянные командующие, а хотя бы в полководцы-на-одну-кампанию? Случай именно один-единственный за все 20 лет: Никифор Павлович Чепчугов в 1582 г. ходил во главе маленькой рати из двух полков из Казани на Каму. Этот начинал из стрелецких голов и долго выслуживал высокие воеводские должности; он был, видимо, по-настоящему талантливым военачальником, к тому же сумел возвыситься с помощью удачной матримониальной комбинации. Его почетное воеводство никак не связано с опричниной — назначение произошло через 10 лет после ее отмены.
Между отменой опричнины, с последующими казнями крупных земских военачальников (1572—1573 гг.), и финальной стадией Ливонской войны (1578—1583 гг.) царь был уверен в том, что располагает воеводским корпусом, достаточным для руководства полевыми соединениями на всех фронтах; более
того, его уверенность частично обоснована — группа опытных военачальников у него еще сохранялась. Иван Васильевич, нимало не опасаясь «недобора» в опытных полководцах, казнил в 1575 г. В.И. Умного-Колычева, имевшего солидные боевые заслуги.
В целом же, ущерб, нанесенный армии во время боевых действий и от казней между 1573 и 1578 гг. несравним с утратами 1565—1573 гг. Помимо Колычева, главные потери таковы: скончался еще один незаурядный воевода, князь Юрий Иванович Токмаков (1576 г.), нередко принимавший на себя обязанности командира русской полевой артиллерии; умер от ранения Иван Васильевич Шереметев-Меньшой (1577 г.).
В указанный период русская армия все еще могла решать сложные боевые задачи: обеспечивать оборону Юга России, а также вести масштабное наступление в Ливонии.
Однако период с 1578 по 1581 г. (от разгрома под Венденом до осады Стефаном Баторием Пскова) ознаменовался рядом тяжелых поражений. Потери, понесенные воеводским корпусом, поставили русскую армию на грань небоеспособности.
Перечислим наиболее серьезные утраты.
В 1578 г. под Венденом (Кесью) пали князь Василий Андреевич Сицкий, окольничий Василий Федорович Воронцов, дворянин «из Слободы» (то есть приближенный к царю) Данила Борисович Салтыков, князь Михаил Васильевич Тюфякин. Тогда же попали в плен князь Петр Иванович Татев, князь Петр Иванович Хворостинин, князь Семен Васильевич Тюфякин. В 1579 г. Стефан Баторий взял Полоцк, в плену оказались тамошние воеводы: князь Василий Иванович Телятевский (когда-то он возглавлял основные силы опричной армии!), князь Дмитрий Иванович Щербатый, Петр Иванович
Волынский, да Иван Григорьевич Зюзин. В крепости Сокол убит Борис Васильевич Шеин и попал в плен Федор Васильевич Шереметев. Тогда же погибли князь Михаил Юрьевич Лыков и князь Андрей Дмитриевич Палецкий. В 1580 г., после падения Великих Лук и ряда других укрепленных пунктов, русская армия потеряла пленными князя Федора Ивановича Лыкова, князя Михаила Федоровича Кашина, Юрия Ивановича Аксакова, Василия Петровича Измайлова, Василия Бобрищева-Пушкина. В Заволочье умер от ран Василий Юрьевич Сабуров и был захвачен поляками Иван Степанович Злобин. В результате поражения русского полевого корпуса под Торопцом думный дворянин Деменша Иванович Черемисинов и Григорий Афанасьевич Нащокин попали в плен. В 1581 г. перебежал к литовцам стольник Давыд (Нежданович) Бельский. Литовцы взяли Холм, и в плену оказались князь Петр Иванович Борятинский, да Меньшой Панин. Под Старой Руссой был пленен князь Василий Муса Петрович Туренин. И это далеко не полный список. Особенно неприятно то, что выбыли из строя князь М.В. Тюфякин, князь В.П. Туренин, князь М.Ю. Лыков, князь И.С. Лобанов-Ростовский, князь В.И. Телятевский, князь П.И. Татев, князь П.И. Хворостинин и Б.В. Шеин. Князь И.Ф. Мстиславский перестал водить войска — видимо, по состоянию здоровья.
Все это опытные люди, костяк воеводского корпуса. Утрата их для армии стоила дорого.
В 1577 г. ни Курбский, ни царь представить себе не могли, что такое возможно. Приходится вернуться к тезису об отсутствии в Московском государстве надежных и талантливых полководцев в послеопричное время и все-таки частично принять его. Попытаемся разобраться в этом вопросе.
Иван Васильевич прав был в том, что служилая аристократия по-прежнему исправно поставляла ему высшее «офицерство». Вовсе не «калики» возглавляли русские полки под Венденом. И уж совсем не «калики» отстаивали
в 1581 г. Псков от нашествия Батория. К началу последнего раунда войны с западными соседями у Московского государства оставалось еще достаточно воевод для ведения боевых действий. Пусть их состав и не был столь же «звездным», с каким Иван Грозный начинал Ливонскую войну, но армия отнюдь не была обезглавлена. У него еще оставался опытнейший Иван Мстиславский, старик, битый палкой по подозрению в измене и на несколько лет отставленный от дел; стойкий Иван Шуйский; деятельный Иван Шереметев, сложивший голову на государевой службе; гениальный Дмитрий Хворостинин, впоследствии жестоко униженный царем за то, что не дошел до врага из-за «великих снегов». И все они честно работали, закрывая собой Россию.
С другой стороны, в середине 60-х вооруженные силы Московского государства были способны безболезненно возместить потери в командном составе, хотя бы они и были значительно больше. А к концу 1570-х полководцев-«звезд» под рукой осталось мало, государю приходилось использовать в основном тех, кто считался дюжину лет назад... как бы получше выразиться? Наверное, вторым и третьим составом.
На фоне вопиющего недостатка живой силы и нарастающего дезертирства убыль в опытных воеводах становится крайне болезненным фактором. Руководить уменьшающимися в численности войсками, к тому же, утратившими прежний боевой дух, уставшими от войны и время от времени просто разбегающимися при боевых столкновениях, должны были весьма искусные командиры, а таковых осталось очень мало. Подобрать им адекватную замену к концу Ливонской войны стало трудным делом. Наступление Стефана Батория 1579—1580 гг. на северо-западные русские территории выявило растущую слабость управления и очевидный недостаток стойкости российских войск в полевых столкновениях.
Датский дипломат Якоб Ульфельд в 1578 г. проехал половину России. По дороге он вдосталь навидался нищеты, безлюдья, запустения земель и описал все это в красках. Тот же Антонио Поссевино отмечает: «Московскому князю нужно было размещать гарнизоны в чрезвычайно удаленных друг от друга областях и в многочисленных крепостях, а войну вести почти с помощью только своих солдат в разных местах и в течение многих лет. Защитники крепостей оставляли дома жен бездетными. Если кто-нибудь из них погибал, его место занимал другой, — в результате народ очень поредел. К тому же нужно было еще обучать стрельцов... которые пользуются небольшими ружьями. Этот вид оружия был неизвестен его (Ивана IV. — Д.В.) предкам, пользовавшимися почти только луками и стрелами. В войско набирают каждого десятого. Они становятся либо княжескими телохранителями, либо служат на войне, либо размещены по гарнизонам крепостей. Дома они оставляют жен и детей, и иногда, в случае их гибели, дома мало-помалу лишаются людей. Многих погубила чума, о которой никогда до этого времени не было слышно в Московии из-за очень сильных здешних холодов и обширных пространств. Многочисленные войны, казни многих тысяч людей (даже знатных), постоянные набеги татар, сожжение ими 12 лет тому назад столицы (к этому можно прибавить постоянные победы короля Стефана (Батория. — Д В.) в течение последних трех лет) довели князя до такого состояния, что его силы можно считать не только ослабленными, но почти подорванными. Известно, что иногда на пути в 300 миль в его владениях не осталось уже ни одного жителя, хотя села и существуют, но они пусты. В самом деле, ровные поля и молодые леса, которые повсюду выросли, являются свидетельством о ранее более многочисленных жителях».
Во второй половине 1570-х воеводы, не боясь царского гнева, угрожавшего опалой, ссылкой и казнью, отказывались решать боевые задачи, докладывая, что сил явно не хватает. Гарнизоны самовольно покидали
крепости. Дети боярские бежали из полков. В 1579 г. князь Василий Иванович Ростовский и Михаил Иванович Внуков разыскивают детей боярских, которые со службы «изо Пскова сбежали». Р.Г. Скрынников нашел множество документальных свидетельств разорения русских земель, в частности, Новгородчины, особенно пострадавшей от войны, голода и массовых эпидемий. Учитывая лишь строго документированные потери Новгорода Великого с пригородами, опричные казни и разгром 1570 года обошлись в 2700—2800 жизней, а стихийные бедствия и потери от боевых действий стоили намного больше. Б.Н. Флоря пишет о том, что в Деревской и Шелонской пятинах, судя по писцовым книгам, «население составляло 9—10% от того количества, которое проживало здесь в начале XVI столетия».
До наших дней дошел фронтовой архив небольшого корпуса, стоявшего в 1580 г. на великолукском направлении и подчиненного князю Василию Дмитриевичу Хилкову. Бумаги красноречиво свидетельствуют о распространении «нетства», то есть невыезда детей боярских на место службы. Вот характерные места из грамот Разрядного приказа, адресованных командиру корпуса В.Д. Хилкову: «Писали к нам в Невля воеводы Меньшой Колычев с товарыщи, что от них с Невля дети боярские нижегородцы и невляне розбежались (выделено мной. — Д.В.), а на Невле с ними людей мало. И как к вам ся наша грамота придет, и вы б тотчас послали на Невль детей боярских из коломнич, да из ярославцов пятьдесят человек, выбрав лутчих...» (20 августа 1580 г.); или: «Писали есте к нам и неты детей боярских ярославцов имяна, которые к вам на службу не приехали, к нам прислали, и мы тех нетчиков по поместьям сыскали пять человек и, бив их кнутом на Москве, послали к вам (выделено мной. — Д.В.) з зборщиком с Смиряем с Симановым, и список есмя тех детей боярских к вам послали с Смиряем ж. И как Смиряй тех нетчиков... к вам приведет, и вы б, по списку пересмотря, тем детем боярским ярославцем велели быти на нашей службе с собою... А вперед бы есте того
берегли накрепко, чтоб дети боярские от вас с нашей службы не разъезжались (выделено мной. — Д.В.)» (21 августа 1580 г.). Корпус, испытывавший очевидные сложности с комплектованием, был разгромлен под Торопцом в сентябре 1580 г. По свидетельству поляков — участников той кампании, полки Хилкова не проявили достаточной стойкости в бою. Немудрено: их с таким трудом собирали, доводили до фронта, там явно не хватало бойцов. Но и князь Василий Дмитриевич Хилков — отнюдь не выдающийся военачальник, и ему, очевидно, не хватило опыта для руководства соединением в сложной обстановке.
Можно сделать выводы:
1. В период с 1564 по 1573 год Московское государство претерпело «взрывную» убыль командного состава. Потери во время боевых действий, от казней, от бегства в стан неприятеля, а также от смертей по естественным причинам, должны были резко ухудшить управление армией, однако не стали причиной военной катастрофы. Между 1573 и 1578 годами русская армия еще могла адекватно выполнять сложные боевые задачи;
2. Период с 1578 по 1581 год принес новые тяжкие потери воеводского корпуса. К концу данного периода эти потери явно сказались на общей боеспособности русских войск — она заметно упала, особенно полевых соединений. В итоге к концу Ливонской войны Россия пришла со слабоуправляемыми вооруженными силами.
1 См.: Епифанов П.П. Войско и военная организация // Очерки русской культуры XVI века. — М., 1976. — Ч. 1. Материальная культура. — С. 292— 380; Пенской В.В. Военный потенциал Российского государства в конце XV-XVI вв.: количественное измерение // Отечественная история. — 2008. — № 1.
35
— С. 3—13; Пенской В.В. Иван Грозный и Девлет-Гирей. — М., 2012; Чернов А.В. Вооружение силы Московского государства в XV—XVII вв. — М., 1954.
Володихин Д.М. Социальный состав русского воеводского корпуса при Иване IV. — М., 2011.
Л
Буганов В.И. К изучению состава «Государева двора» XVI в. // Общество и государство феодальной России. — М., 1975. — С. 55—61; Бычкова М.Е. Состав класса феодалов в России XVI в. — М., 1986; Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. — М., 1969; Загоскин Н.П. Очерки организации и происхождения служилого сословия в До-Петровской Руси. — Казань, 1875; Зимин А.А. Состав Боярской думы в XV—XVI веках // Археографический ежегодник за 1957 год. — М., 1958. — С. 41—87; Зимин А.А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой половине XVI в. — М., 1988; Кавелин К.Д. Взгляд на юридический быт древней России // Кавелин К.Д. Собрание сочинений. — СПб., 1897. — Т. I; Кобрин В.Б. Власть и собственность в средневековой России. — М., 1985; Кобрин В.Б. Опричнина. Генеалогия. Антропонимика: Избранные труды. — М., 2008; Кром М.М. «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30— 40-х годов XVI века. — М., 2010; Маркевич А.И. История местничества в Московском государстве в XV—XVII вв. — Одесса, 1888; Мятлев Н. Тысячники и московское дворянство XVI столетия. — Орел, 1912; Назаров В.Д. О структуре «Государева двора» в середине XVI в. // Общество и государство феодальной России. — М., 1975. — С. 40—54; Новицкий В.И. Выборное и большое дворянство XVI—XVII веков. — Киев, 1915; Павлов А.П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове. — СПб., 1992; Павлов-Сильванский Н.П. Государевы служилые люди. Люди кабальные и докладные.
— СПб., 1909.; Петров К.В. Проблемы местнического старшинства полковых воевод в России в первой половине XVI в. // Вестник Челябинского
университета. — Сер. 1. История. — 1993. — № 1. — С. 3—8; Рождественский С.В. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. — СПб., 1897; Скрынников Р.Г. Опричная земельная реформа Грозного 1565 г. // Исторические записки. — М., 1961. — Т. 70. — С. 223—250; Смирнов И.И. Очерки политической истории Русского государства 30-х — 50-х годов XVI века. — М.—Л., 1958; Станиславский А.Л. Труды по истории государева двора в России XVI—XVII веков. — М., 2004; Флоря Б.Н. Формирование сословного статуса господствующего класса Древней Руси (на материале статей о возмещении за «бесчестье») // История СССР. — 1983. — № 1. — С. 61—74; Шмидт С.О. Российское государство в середине XVI столетия. — М., 1984; Шмидт С.О. Становление российского самодержавства. — М., 1973; Эскин Ю.М. Очерки истории местничества в России XVI—XVII вв. — М., 2009.
4 См.: Альшиц Д.Н. Новый документ о людях и приказах опричного двора Ивана Грозного после 1572 года // Исторический архив. — М.—Л., 1949. — Вып. IV. — С. 3—71; Альшиц Д.Н. От легенд к фактам. Разыскания и исследования новых источников по истории допетровской Руси. — СПб., 2009; Бибиков Г.Н. К вопросу о социальном составе опричников Ивана Грозного // Труды Государственного исторического музея. — М., 1941. — Вып. XIV: Сборник статей по истории СССР XVI—XVII вв. — С. 5—28; Веселовский С.Б. Исследования по истории опричнины. — М., 1963; Виппер Р.Ю. Иван Грозный.
— М., 1998; Зимин А.А. Опричнина Ивана Грозного. — М., 1964; Зимин А.А. Реформы Ивана Грозного. — М., 1960; Кобрин В.Б. Источники для изучения численности и истории формирования опричного двора // Археографический ежегодник за 1962 год. — М., 1963. — С. 121—125; Кобрин В.Б. Состав опричного двора Ивана Грозного // Археографический ежегодник за 1959 год.
— М., 1960. — С. 16—91; Колобков В.А. Митрополит Филипп и становление московского самодержавия. Опричнина Ивана Грозного. — СПб., 2004;
Платонов С.Ф. Иван Грозный (1530—1584). — М., 1998; Садиков П.А. Очерки по истории опричнины. — М.—Л., 1950; Скрынников Р.Г. Царство террора. — СПб., 1992; Сухотин Л.М. К пересмотру вопроса об опричнине. I. // Записки Русского научного института в Белграде. — Белград, 1931. — Вып. 5. — С. 1— 23; То же. VII—VIII. // Там же. — Белград, 1940. Вып. 17. — С. 125—200; Он же. Список опричников // Новик. — Нью-Йорк, 1940. — Вып. 3(27).
5 Законодательные акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII века. — Л., 1986. — С. 29—30.
6 Разрядная книга (далее — РК) 1475—1605 гг. — М., 1977. — Т. I. Ч. 2. — С. 244—246, 249—255, 257, 260—261, 263—266, 273—281, 283—285, 287, 289— 291, 294—296, 298—300, 302—305, 307, 310—311, 313—318, 321, 328—335, 342—345, 348—351, 353—363, 365—366, 382—383, 385, 387—388, 392—393, 395, 398, 402—404; Там же. — М., 1978. — Т. I. Ч. 3. — С. 410, 412—413, 418— 419, 426, 441—444, 448, 452—454, 461, 463, 467—468, 475—476, 491, 495—496, 501—502, 504, 506, 508; Там же. — М., 1982. — Т. II. Ч. 2. — С. 4, 6—7, 17—19, 24—28, 32—34, 38, 39—40, 45—47, 56—57, 59—61.
7 Там же. — М., 1977. — Т. I. Ч. 1. — С. 21—22, 27—31, 33—40, 43, 49, 51, 53— 72, 74—75, 79, 87.
8 Там же. — М., 1977. — Т. I. Ч. 1. — С. 88—91, 93—101, 104, 107—108, 114— 117, 120—145, 147—167, 169—171, 174—175, 186—188; Там же. — М., 1977. — Т. I. Ч. 2. — С. 189—190, 196—198, 204—205, 209—210, 213, 215, 218—223, 227—230, 238, 239.
9 Кром М.М. «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30-40-х годов XVI века. — М., 2010. — С. 163—164.
10 Там же. — С. 352.
11 Александров Д.Н. Борьба за Полоцк между Литвой и Русью в XII—XVI веках. — М., 1994. — С. 88, 90; Хорошкевич А.Л. Россия в системе
международных отношений середины XVI века. — М., 2003. — С. 322.
12
Баранов К.В. Записная книга Полоцкого похода 1562/1563 года // Русский дипломатарий. — М., 2004. — Вып. 10. — С. 128.
13 Там же. — С. 128.
14 Законодательные акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII века. — С. 29—30.
15 Баранов К.В. Записная книга Полоцкого похода 1562/1563 года. — С. 125— 126.
16 Там же. — С. 126—128.
17 Там же. — С. 126.
18 Там же. — С. 129.
19 РК 1559—1605 гг. — М., 1974. — С. 45.
20 Там же. — С. 51—54.
21 Володихин Д.М. Воеводы Ивана Грозного. — М., 2009. — С. 249—250.
22
Володихин Д.М. Когда была отменена опричнина? // Вестник Московского государственного университета. — Сер. 8 (История). — 2010. — № 5. С. 3—13. Володихин Д.М. Воеводы Ивана Грозного. — С. 250.
О А
Еще в двух случаях это был кн. М.Т. Черкасский (РК 1475—1605 гг. — М., 1982. — Т. II. Ч. II. — С. 228; РК 1559—1605 гг. —М., 1974. — С. 68—69).
Еще в двух случаях это был кн. М.Т. Черкасский (РК 1475—1605 гг. — М., 1982. — Т. II. Ч. II. — С. 221, 237, 250—251, 261—262; РК 1559—1605 гг. — М., 1974. — С. 55, 58—60, 57, 68—69, 72).
26 РК 1475—1605 гг. — М., 1982. — Т. II. Ч. II. — С. 221, 228, 237, 250—251; РК 1559—1605 гг. — М., 1974. — С. 55, 58—60, 57.
27 За все годы опричнины выходцы из среды «худородных» дворян полками (только полками и никогда — соединениями!) командовали трижды: два раза К. Поливанов и один раз И. Блудов (РК 1475—1605 гг. — М., 1982. — Т. II. Ч. II.
— С. 237; РК 1559—1605 гг. — М., 1974. — С. 55, 57).
28
28 Володихин Д.М. Не за совесть, а за страх: воеводы князя Владимира Андреевича Старицкого на опричной службе // Историческое обозрение. — М., 2010. — Вып. 11. — С. 14—26.
29 РК 1475—1605 гг. — М., 1977. — Т. I. Ч. 2. — С. 261—262; РК 1559—1605 гг.
— М., 1974. — С. 72.
30 РК 1475—1605 гг. — М., 1982. — Т. II. Ч. 2. — С. 230—231, 234, 235, 238, 239, 240, 247—248, 261, 277, 282—283. Это движение «с Невля на Полоцк» в 7076 (1567/1568) г., выход «к Вязьме... для литовских людей» в 7076 (1567/1568) г., операции под Уллой и Изборском зимой 1568—1569 г., а также 10 выходов на «береговую службу» и против появившихся в южных регионов татарских отрядов в 7076—7079 (1567—1571) гг.
31 РК 1475—1605 гг. — М., 1982. — Т. II. Ч. 2. — С.291—294, 305, 308, 314— 317, 320, 325, 335--337, 339, 342, 345, 347, 357—359, 362, 364—365, 368, 370— 372, 377, 379—380, 382, 384, 391, 393, 404—406, 415—416, 422—423, 435—436; Там же. — М., 1984. — Т. II. Ч. 3. — С. 444—445; Там же. — М., 1984. — Т. III. Ч. 1. — С. 24—25, 28, 29—30, 32—35, 53—62, 75, 77, 86—87, 90, 119, 121—125, 132—134, 136—137, С. 149—150, 152—154, 168, 176, 179—180, 183, 185, 188— 189, 199, 205—209, 212—213, 215—218, 221—222, 224—226, 230; Там же. — М., 1987. — Т. III. Ч. 2. — С.3—6, 18—20, 25—27; РК 1559—1605 гг. — М., 1974. — С. 184; Московский летописец // Полное собрание русских летописей.
— М., 1978. — Т. 34. — С. 227.
•зл
РК 1559—1605 гг. — М., 1974. — С. 81. Фактически старшинство среди воевод в обоих случаях имел кн. Ф.М. Трубецкой — первый «дворовый воевода».
33
33 Так, вскоре после завоевания Полоцка, кн. Д.И. Хворостинин возглавил небольшое самостоятельное соединение — корпус поддержки, отправленный к городу, которому угрожало нападение польско-литовских войск (РК 1475— 1605 гг. — М., 1981. — Т. II. Ч. I. — С. 163).
34 Володихин Д.М. Казус Чепчугова // Родина. — 2008. — № 6. — С. 48—53.
35
Весной 1576 г., во время похода к Калуге «судовой рати», дворяне И.Р. Писарев и И.Н. Мясной поставлены вроде бы на воеводские посты, но названы «головами», что считалось в русской армии менее высоким чином (РК 1475— 1605 гг. — М., 1982. — Т. II. Ч. 2. — С. 405—406).
36 Курбский А. История о великом князе Московском // Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI века. — М., 1986. — С.352—353; Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным // Там же. — С. 16—17, 92— 93.
37
37 Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным // Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI века. — М., 1986. — С. 40—41, 82—83.
