CC BY
149
5. Bondarevsky G. L. . Bor'ba za Persidskij zaliv, Aravijskij poluostrov i Krasnoe more na rubezhe XIX-XX vv. [Struggle for the Persian Gulf, the Arabian Peninsula and the Red sea at the turn of XIX-XX centuries] Moscow. Gosolitizdat. 1965. P. 101.
6. Genis V. L. Kavkazskie boeviki v Persii (1908-1911 gg.) [Caucasian militants in Persia (1908-1911)] // Voprosy istorii - Questions of history. 1997, No. 5, pp. 3-21.
7. Kulagina L. M. Op. cit. P. 221.
8. Collection of treaties between Russia and other States. 1856-1917. Moscow. Gospolitizdat. 1952. Pp. 386-387. (in Russ.)
9. Kazem-zade F. Op. cit. P. 357.
УДК 94(470.342)"1914/1917"
А. В. Тарасов
Вятская губерния в 1914-1917 гг.: власть и общество в условиях Первой мировой войны
В статье рассматриваются вопросы, связанные с жизнью общества Вятской губернии и деятельностью органов государственного управления по отношению к местному населению в период Первой мировой войны.
The article discusses the issues associated with the life of society of the Vyatka province and activity of the governmental а authorities towards to local population in the World War I.
Ключевые слова: Первая мировая война, Вятская губерния, военнопленные, власть, общество.
Keywords: World War I, Vyatka province, prisoners of war, governmental, society.
После объявления России войны со стороны Германии в жизни вятчан почти сразу начались перемены, согласно требованиям военного времени [1]. С 24 июля 1914 г. губерния оказалась на положении чрезвычайной охраны. Сначала - до 4 сентября 1914 г., а затем этот статус продлялся в ходе войны «с предоставлением вятскому губернатору прав главнона-чальствующего» [2]. Властям вменялось в обязанность не допускать проявлений недовольства на почве дороговизны продуктов и товаров, их недостатка, предупреждать беспорядки «всеми приемлемыми способами и самым решительным образом» [3].
В августе 1914 г. городским головам было разрешено созывать чрезвычайные собрания городских дум в тех случаях, когда требовалось немедленное рассмотрение конкретных вопросов, вызванных войной. При этом они освобождались от «обязанности испрашивать» со стороны губернатора разрешения на их проведение, достаточно было «по закрытию собраний немедленно сообщить об их проведении» [4]. Эта вынужденная мера давала возможность органам местного самоуправления оперативно решать возникавшие вопросы.
1 июня 1915 г. губернатор А. Г. Чернявский издал распоряжение, по которому любые шествия, демонстрации и манифестации, включая патриотические, запрещались. Исключение могло быть сделано только для патриотических шествий, вызываемых особыми обстоятельствами. Всякое, даже «минимальное, сопротивление толпы должно в самые кратчайшие сроки подавляться» [5]. Полиция усиливалась: дополнительно направлялись вспомогательные и сверхплановые силы стражников в города и крупные фабричные поселения. Ужесточалась охрана тех предприятий и заводов, которые обслуживали армию и производили военную продукцию, в таких местностях повсеместно вводилось секретное наблюдение. Неспособность справиться с беспорядками объявлялась преступной [6].
В годы войны в губернию высылали иностранных военнообязанных, которых расселяли по уездным городам. Местное население спокойно отнеслось к массам прибывавших подданных враждебных государств. Но наличие иностранцев было чревато погромами. 15 июня 1915 г. Чернявский получил от начальника Вятского губернского жандармского управления
© Тарасов А. В., 2014
донесение, где утверждалось, что проживавший в Вятке по Николаевской улице германский подданный Кюххе встретил неизвестного русского подданного, который сказал ему: «Сегодня ночью начнется погром немцев с их дома, а затем аптеки Берман, магазина "Проводник", аптеки Бока и других» [7].
Секретно были отданы распоряжения полиции и конной страже группироваться у мест возможного возникновения беспорядков, в городе были размещены дополнительные силы полиции, а под видом учений полурота нижних чинов должна была находиться на губернской площади, где всегда собиралось самое большое число жителей Вятки. Погромов немецких подданных в городе так и не произошло. Отдельные стычки остались исключениями [8].
Так, в самом начале войны, 5 августа 1914 г., в 8 вечера у кинематографа «Прогресс» за двумя германскими военнопленными увязалась огромная толпа воинственно настроенных горожан. Однако грамотные действия вятского полицмейстера А. В. Румянцева позволили избежать трагедии [9].
Летом 1915 г. в губернии, особенно в Вятке, возникали слухи о погромах немцев. Но они были всего лишь проявлением массовых настроений. По оценкам вятской полиции, настроение населения было спокойным, а до ноября 1915 г. даже оставалось «приподнятым и переполненным патриотическими чувствами». Жители Вятки с большим вниманием относились к новостям с фронта, переживали успехи и неудачи «вполне хладнокровно». Общий же вектор настроений, по полицейским сводкам, состоял в желании довести войну до победного конца, серьезного недовольства призывами в армию не было, так как население в своей массе осознавало, что потребности вооруженных сил велики, а война - «занятие дорогостоящее» [10].
Однако отношение населения к военнопленным и военнообязанным из враждебных стран зачастую менялось, отражая поведение последних. Так, сильное недовольство вызывал у местного населения рост цен на продукты питания, обусловленный наличием большого количества иностранных подданных, многие из которых обладали достаточными средствами для приобретения товаров даже по высоким ценам. А в беднейших слоях местного населения, как правило, рабочих, у которых родственники ушли на войну, это вызывало раздражение. К тому же многие иностранцы вели себя вызывающе, ходили в увеселительные заведения. Полиция отмечала, что жители высказывались насчет них так: «Что их кормить даром, нужно заставлять их что-нибудь работать», «Как волка не корми, все в лес смотрит» [11].
Наличие военнообязанных-иностранцев и военнопленных в Вятской губернии имело и положительный эффект: повсеместная нехватка рабочих рук и подорожание работ частично ослаблялись присутствием множества людей, которые могли выполнять хотя бы часть их. При этом делалось все возможное, чтобы иностранные подданные максимально были отдалены от местного населения: военнообязанным запрещалось бывать у местных жителей, а тем - у военнообязанных, под угрозой заключения в тюрьму или крепость на три месяца, ареста на тот же срок или штрафа до 3 тыс. руб. [9] Военнообязанным Германии, Австро-Венгрии и Турции запрещалось вести любые разговоры с нижними чинами гарнизонов, а также с ранеными и больными воинами. Тем не менее сами военнообязанные нередко вели себя вольно, особенно по отношению к девушкам, стремились завязать разговор, зачастую вступали в интимную связь с русскими женщинами [12]. Вплоть до осени 1916 г. военнопленными или военнообязанными неприятельских государств с утра по повышенным ценам скупались продукты питания, что лишало часть местных жителей возможности приобрести мясо, яйца, молоко, масло, овощи по нормальным ценам. По этой причине городские управы запретили утреннюю продажу в руки иностранцев, а вскоре начали определять объемы продаж для каждого иностранного подданного [13]. Однако торговцы всячески пытались обойти эти запреты.
Немало усилий власти приложили для воплощения в жизнь правительственного запрета продажи алкоголя. 12 ноября 1914 г. вышло обязательное постановление губернатора, по которому запрещалось приобретавшим спирт, вино или другие крепкие напитки для химических, технических, ученых, учебных, фармацевтических или лечебных надобностей употреблять их в качестве напитков или заниматься их перепродажей [14].
В полицейских сводках отмечалось, что «население с радостью встретило правительственное распоряжение о прекращении виноторговли... теперь замечается полный достаток и довольство своим положением, и является возможность... труженику делать сбережения на черный день» [15]. В действительности же население не прекратило употреблять спиртное.
Так, из отчетов городских управ видно, что после запрета продажи алкогольной продукции распространение получило (в том числе и среди детей) употребление различных суррогатов, которое «расползалось и вширь, и вглубь» [16].
Полицейская статистика отметила снижение числа преступлений, совершенных в состоянии алкогольного опьянения. Тем не менее нетрезвые ратники и солдаты нередко встречались на улицах Вятки. В сентябре 1914 г. пристав 2-й части доносил вятскому полицмейстеру Румянцеву: «В дом терпимости ежедневно приходят нижние чины пулеметной команды 333-го Глазовского полка и позволяют себе здесь всевозможные дебоширства, поют песни, ругаются сквернословием, матерной бранью и не обращают никакого внимания на содержательниц домов терпимости и постового городового. В ночь на 22 сентября 1914 г. они изрезали салфетку на столе и изорвали шторы в сенях» [17].
Вятская городская управа, договорившись с Нижегородской управой, совместно выступали за ослабление вреда от пива путем снижения его крепости до 3%, а также за запрет выносной торговли пивом. Особо ратовали они за полный запрет продажи пива в определенных местностях, круг которых должен был определяться местными властями. А сам спирт должен был отпускаться только для химических, технических, ученых, учебных, фармацевтических, косметических и подобных нужд. В аптеках все спиртосодержащие лекарства можно было бы приобретать только по рецептам врачей или по удостоверениям врачебных управлений. Все это делалось, как заявлялось, для того, чтобы «обновленная Россия пошла бы по пути славного будущего» [18].
В годы войны в Вятской губернии росли цены практически на все товары и услуги. Порой цены завышались торговцами искусственно, нередко в зависимости от количества народа на рынках. Быстрее других росли цены на белый хлеб, свинину, муку, масло, сахар-рафинад, рыбу, овес, ячмень [19]. На некоторые продукты цены колебались в зависимости от сезона, в том числе и в сторону снижения (картофель и отдельные сорта мяса). Рост цен вызывал недовольство горожан: многие не имели средств для приобретения жизненно необходимых продуктов. Это порождало доносительства, анонимные письма в полицию. Так, в 1914 г. неизвестный детально представил в письме вятскому полицмейстеру Румянцеву перечень товаров, продающихся одним из торговцев, с указанием цен на них до и после повышения. Свое письмо он закончил так: «Надеюсь, что вы в скором времени обратите внимание на это нечеловеческое обстоятельство и поставите торговлю господина Фоминых согласно законам» [20].
Поначалу власти пытались устанавливать «твердые» цены на жизненно необходимые продукты питания. Однако установление «твердых» цен на продукты местного происхождения (картофель, ржаную муку, овес и прочие) приводило лишь к сокращению подвоза в города и, как следствие, еще большему повышению цен. Вместе с тем до 9 часов утра запрещалась любая скупка жизненно необходимых продуктов питания всем перекупщикам [21].
Торговцы, со своей стороны, сопротивлялись установлению «твердых» цен. Так, в декабре 1915 г. торговцы Вятки обратились с просьбой в городскую думу о пересмотре таксы на сахар-рафинад, ссылаясь на то, что в условиях, когда заводчики продают его по высоким ценам, привоз и торговля им на рынках губернии попросту стала невыгодной и даже убыточной. Аналогичные прошения поступили и от торговцев хлебом в марте 1916 г. [22]
В условиях дороговизны горожане все чаще писали прошения о понижении цен на товары и увеличении жалованья и заработной платы. Так, в июне 1917 г. служащие городской Орловской электростанции просили у городской управы повысить оклады на 35-80%, мотивируя просьбу «крайней дороговизной и невозможностью жить на такие жалкие гроши». В сентябре о том же просили служащие Орловской городской пожарной команды, указывая на необходимость увеличения жалованья на 50% ввиду их «материального положения, при котором при настоящей дороговизне жизни существовать положительно невозможно». В октябре преподаватели орловских училищ писали начальству: «Получаемых нами 3040 рублей в месяц не хватает на самое необходимое, из-за чего покорнейше просим инспектора народных училищ, чтобы он ходатайствовал перед орловской городской думой о выдаче прибавок на время дороговизны» [23].
Некоторые оказывались просто не в состоянии содержать семьи. Так, 7 февраля 1917 г. вдова Матрена Трапезникова, мать семерых детей в возрасте от 1 года до 12 лет, жившая на 12 руб. в месяц, просила принять в открываемые приюты двух ее девочек и двух мальчиков [24].
Таким образом, в годы Первой мировой войны в условиях быстрой инфляции неуклонно падал уровень жизни населения, возникли трудности в снабжении городов продовольствием, обострились другие социальные проблемы. В массе населения стало быстро распространяться недовольство. В этой ситуации губернские власти ужесточили полицейский контроль, прибегли к изданию многочисленных ограничительно-регулирующих распоряжений.
Наиболее негативно военное время отразилось на крестьянстве губернии, которое несло основное бремя налогов и являлось основой солдатского контингента. Помимо налогов государство проводило в крестьянских хозяйствах реквизиции лошадей, скота и зерна для армии. И, кроме того, для военных нужд крестьянам приходилось выполнять различные принудительные работы и повинности по прокладке дорог, шоссейных и железнодорожных, перевозке грузов и заготовке леса (дров) для военных заводов, с частичной оплатой этого труда. Заготовка леса была связана с тем, что в уральской промышленности доминировало древесное топливо. В промышленности Вятской губернии, по данным 1916 г., на древесное топливо приходилось 10% [25].
Возникновение системы принудительного труда было закономерностью военного времени и наблюдалось во всех воющих странах Первой мировой войны. Согласно царскому указу от 8 декабря 1914 г. о принятии всех мер для безостановочной работы военных заводов, губернатором Вятской губернии А. Г. Чернявским была создана в уездном городе Сарапуле особая реквизиционная комиссия, в обязанности которой входила организация крестьянского населения на принудительные работы, в первую очередь, по обеспечению казенных Воткинского и Ижевских заводов топливом (дровами). Для этих работ должны были привлекаться крестьяне Сарапульского, Елабужского, Малмыжского, Глазовского уездов, а также Оханского и Осинского уездов Пермской губернии. К работам должно было привлекаться трудоспособное население, с 18 до 45 лет, со своим инструментом и своими лошадьми. Отказ от выполнения принудительных работ грозил наказанием по законам военного времени: «Заключение в тюрьму или крепость на три месяца, арест на тот же срок или денежный штраф до 3 тыс. р.» [26]
Первый наряд на рубку и вывозку дров для Воткинского и Ижевских оружейного и ста-леделательного заводов поступил в январе 1915 г. По этому наряду крестьяне 10 волостей Глазовского уезда должны были вырубить и вывезти 36 тыс. куб. сажен дров. Например, Ба-лезинская волость должна была по разнарядке направить в лес 1351 человек, Люкская 1601 пешего и конного [27].
Условия труда в лесу были очень тяжелые. Жилищ для лесорубов, построенных заводами, не хватало. Сами крестьяне, ввиду временности работы, часто не желали строить себе жилье в лесу, и нередко бывало, что люди спали в лесу у костров под открытым небом в тридцатиградусные морозы. Хотя возраст привлеченных крестьян от 18 до 25 лет строго оговаривался высшими властями, это условие часто нарушалось местной администрацией. В циркуляре вятского губернатора Н. Руднева земским начальникам Сарапульского, Ела-бужского, Глазовского и Малмыжского уездов о предотвращении использования лиц, не способных к работам по заготовке дров для Ижевских казенных заводов, от 4 мая 1916 г. признавалось, что «на работы по заготовке дров для Ижевских заводов высылаются лица, не способные для таких работ, а именно: дряхлые старики, подростки, больные и женщины; причем среди последних бывают даже с грудными детьми». Губернатор предлагал земским начальникам немедленно указать должностным лицам волостного и сельского управления о привлечении к работам только людей, пригодных для этого. Появление циркуляра свидетельствует о довольно широком распространении подобных злоупотреблений местных властей и о стремлении губернских властей избегать повода для излишнего недовольства крестьян [28].
Крестьяне часто обращались к местным властям и администрации Ижевских заводов с жалобами. Так, 60-летние жители деревни Сундошур Игринской волости Н. М. Наговицын и У. И. Ившин, обращаясь к представителю Ижевских заводов, жаловались на тяжелый труд по рубке леса для заводов: «Уже много лет по болезни рук и ног не можем работать. Выполнение этих работ является для нас физически невозможно, по разнарядке нам надо вырубить и вывезти по 8 квадратных сажен дров. Если нанять вместо себя, то придется заплатить самое меньшее по 70 руб., что приведет к полному разорению хозяйства. Остальные члены семьи малолетние, а сыновья мобилизованы» [29].
Мать троих детей Ирина Степановна Хохрякова в письме к мужу, призванному в армию, сообщала: «Детей моих малых оставить не с кем, богатые соседи постоянно осыпают меня оскорблениями и принудили меня насильственным образом уплатить в пользу их, богатых соседей, 10 р. за вывозку дров» [30].
Часто мобилизованные в армию крестьяне писали жалобы местному начальству о притеснениях их жен и семей, связанных с принудительными работами. Так, мобилизованный крестьянин деревни Мокрушиной Игринской волости Глазовского уезда И. М. Щуклин жаловался в письме земскому начальнику: «После меня на родине осталось следующее семейство: жена Ольга, 45 лет, с четырьмя малолетними детьми, а также домашнее хозяйство. Из полученных мною сведений я узнал, что мою жену Ольгу по распоряжению игринского волостного старшины отправляют на работы пилить дрова для надобностей Ижевского оружейного завода. Ввиду изложенного покорнейше прошу Ваше высокоблагородие сделать распоряжение об освобождении моей жены Ольги Щуклиной от вышеуказанных работ». Через три месяца И. М. Щуклин получил официальное уведомление, что его жена старшиной волостного правления к принудительным работам не привлекалась, а соседи, привлеченные к этим работам, предъявили требования о материальной помощи из-за выполнения работ за освобождаемых солдаток [31].
Мобилизованный житель деревни Верх-Кулюгурт Игринской волости М. Я. Тронин в мае 1916 г. написал прошение земскому начальнику об освобождении от принудительных работ своей жены, оставшейся с тремя малолетними детьми и инвалидом-отцом, и о возвращении взысканного с жены штрафа в размере 70 р. за ее отказ от принудительных работ. А «так как у нее не было денег, то ей пришлось продать единственную лошадь и заплатить штраф». В полученном через два месяца уведомлении М. Я. Тронину сообщили, что его жена к принудительным работам не привлекалась, штраф с нее не взыскивался, а лошадь была продана из-за старости до привлечения населения деревни Верх-Кулюгурт к работам [32].
В результате тяжелого труда и лишений немало крестьян, загнанных в лес, тяжело болели, умирали. Не выдерживая каторжного труда, крестьяне стали отказываться от выполнения принудительных работ [33].
Еще в 1915 г. привлеченные на лесоразработки крестьяне начали самовольно покидать работу в лесу. Поначалу это были единичные случаи, но в 1916 г. самовольный уход с принудительных работ принял массовый характер. В январе 1916 г. крестьяне ряда волостей Ела-бужского уезда самовольно бросили работу в лесу и уехали в свои селения. Многие сельские общества на своих сходах категорически отказывались ехать на работы в лес. Полиция и земские начальники приказывали должностным лицам силой выгонять людей на работы в лес, но движение против принудительных работ принимало столь большие размеры, что у местных властей уже не хватало полицейских сил для борьбы с крестьянами. Только в Гла-зовском уезде Вятской губернии в 1916 г. произошло до 20 выступлений крестьянского населения против принудительных работ [34].
Своеобразной и широко распространенной формой уклонения крестьян от принудительных работ стало использование справок о болезни. Сарапульская реквизиционная комиссия указывала на этот факт: «Массами поступают заявления от крестьян об освобождении их от принудительных работ, почти каждый из них предоставляет медицинское свидетельство о болезни, выданное, в большинстве случаев, частным врачом Самоглядовым. С такими свидетельствами пришлось освободить от работ около ста человек». Реквизиционная комиссия уведомила земских начальников, что нетрудоспособные крестьяне от принудительных работ по рубке и вывозке дров освобождаются «только в том случае, когда свидетельства эти о болезни выданы правительственным врачом, в крайнем случае, земским врачом в присутствии полицейского чина» [35].
В 1916 г. в Вятской губернии нередки были случаи отказа от принудительных работ для заводов военнообязанных крестьян, получивших пятимесячную отсрочку от призыва в армию и желавших быть призванными. Они считали условия работы на заводе худшими по сравнению с армией, к тому же их семьи не получали пайков, как семьи военнослужащих. В связи с этим Сарапульская реквизиционная комиссия на заседании 24 сентября 1916 г. «постановила: военнообязанных, наряженных на принудительные работы, получивших пятимесячные отсрочки, с работ не освобождать, о чем уведомить всех земских начальников Вятской губернии» [36].
В лесных дачах Ижевских оружейного и железоделательного заводов с 1 мая 1916 г. ежедневно работало 7000 рубщиков, Воткинского железоделательного завода - до 5120. За два месяца ими было заготовлено до 138 870 сажен дров. В Ижевском лесничестве зимой 1917 г. находилось до 35 тыс. дроворубщиков, возчиков и углежогов. В лесах вокруг Воткин-ска трудилось по 2-3 тыс. человек [37].
Кроме заготовки леса для Воткинского и Ижевских казенных заводов крестьяне Вятской губернии также были привлечены к принудительным работам для перевозки руды, известняка, железного лома, стружки, смазочных материалов, кирпича Омутнинскому, Песков-скому, Кирсинскому заводам Акционерного общества «Северные заводы» наследников Н. П. Пастухова, для обслуживания Сюгинского и Бондюжского заводов, на строительство железной дороги Агрыз-Ижевск, Ижевск-Воткинск [38].
Таким образом, государство, организовывая принудительные работы и повинности, связанные с заготовкой топлива для военных заводов, перевозкой дров, сырья, выжигания угля, строительством и ремонтом грунтовых и железных дорог, подрывало сельскохозяйственное производство губернии, в котором и без того ощущалась острая нехватка рабочих рук. И, как следствие, уменьшились посевные площади и снизился урожай хлеба. Особенно в тяжелом положении оказались крестьяне Сарапульского, Глазовского и Елабужского уездов, находившиеся вблизи Ижевских и Воткинского заводов и строившейся железной дороги Казань - Екатеринбург [39].
Принудительные повинности усиливали недовольство крестьян войной и рост революционных настроений в деревне.
Примечания
1. Судовиков М. С. 1914 год в истории Вятско-Камского региона // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2014. № 5. С. 47.
2. Государственный архив Кировской области (ГАКО). Ф. 721. Оп. 1. Д. 1180. Л. 115.
3. ГАКО. Ф. 631. Оп. 1. Д. 481. Л. 2.
4. ГАКО. Ф. 721. Оп. 1. Д. 1257. Л. 34-34об.
5. Там же. Л. 4.
6. От канцелярии Вятского губернатора // Вятская речь. 1914. № 30. С. 4.
7. Там же.
8. ГАКО. Ф. 721. Оп. 1. Д. 1257. Л. 50 об.-52 об.
9. Там же. Д. 1203. Л. 62-64 об.
10. Там же. Д. 1255. Л. 54.
11. Там же. Л. 230.
12. ГАКО. Ф. 863. Оп. 1. Д. 21. Л. 90-90 об.
13. ГАКО. Ф. 721. Оп. 1. Д. 1180. Л. 703.
14. ГАКО. Ф. 632. Оп. 1. Д. 303. Л. 4-4 об.
15. ГАКО. Ф. 862. Оп. 1. Д. 2833. Л. 186.
16. ГАКО. Ф. 721. Оп. 1. Д. 1188. Л. 116-116 об.
17. ГАКО. Ф. 823. Оп. 2. Д. 102. Л. 14-15.
18. ГАКО. Ф. 628. Оп. 6. Д. 655. Л. 49-50.
19. ГАКО. Ф. 721. Оп. 1. Д. 1188. Л. 332-332 об.
20. ГАКО. Ф. 862. Оп. 1. Д. 2833. Л. 189-189 об.
21. ГАКО. Ф. 628. Оп. 6. Д. 641. Л. 50-51 об.
22. Там же. Л. 251.
23. ГАКО. Ф. 863. Оп. 1. Д. 21. Л. 9.
24. Там же. Д. 20а. Л. 38, 151; Д. 27. Л. 45.
25. Там же. Л. 24.
26. Поликарпов В. В. Военнопленные в лагерях под Ижевском в 1915-1916 гг. // Военная история. 2007. № 2. С. 100.
27. Вятская речь. 1917. № 92. С. 3.
28. Вятская речь. 1917. № 97. С. 3.
29. Вятская речь. 1917. № 200. С. 3-4.
30. Вятская речь. 1916. № 44. С. 4.
31. Вятская речь. 1915. № 30. С. 3.
32. Там же.
33. ГАКО. Ф. 1062. Оп. 1. Д. 696. Л. 5.
34. Там же. Л. 396.
35. TaM we. ß. 708. R. 243 06.
36. TaM we. R. 102-103, 106.
37. TaM we. ß. 822. R. 25.
38. TaM we. C. 104.
39. TaM we. O. 1068. On. 2. ß. 83. R. 9-9 06.
Notes
1. Sudovicov M. S. 1914 god v istorii Vyatsko Kamskogo regiona [1914 in the history of the Vyatka-Kama region] // Vestnik Vyatskogo gosudarstvennogo gumanitarnogo universiteta - Herald of the Vyatka State University of Humanities. 2014, No. 5, p. 47.
2. State archive of the Kirov region (GAKO). F. 721. Sh. 1. File 1180. Sh. 115.
3. GAKO. F. 631. Sh. 1. File 481. Sh. 2.
4. GAKO. F. 721. Sh. 1. File 1257. Sh. 34-turn.
5. Ibid. Sh. 4.
6. . Ot kancelyarii Vyatskogo gubernatora - From the office of Vyatka Governor // Vyatskaya rech'-Vyatka speech. 1914, No. 30, p. 4.
7. Ibid.
8. GAKO. F. 721. Sh. 1. File 1257. Sh. 50.-52 turn.
9. Ibid. File 1203. Sh. 62-64 turn.
10. Ibid. File 1255. Sh. 54.
11. Ibid. Sh. 230.
12. GAKO. F. 863. Sh. 1. File 21. Sh. 90-90 turn.
13. GAKO. F. 721. Sh. 1. File 1180. Sh. 703.
14. GAKO. F. 632. Sh. 1. File 303. Sh. 4-4 turn.
15. GAKO. F. 862. Sh. 1. File 2833. Sh. 186.
16. GAKO. F. 721. Sh. 1. File 1188. Sh. 116-116 turn.
17. GAKO. F. 823. Sh. 2. File 102. Sh. 14-15.
18. GAKO. F. 628. Sh. 6. File 655. Sh. 49-50.
19. GAKO. F. 721. Sh. 1. File 1188. Sh. 332-332 turn.
20. GAKO. F. 862. Sh. 1. File 2833. Sh. 189-189 turn.
21. GAKO. F. 628. Sh. 6. File 641. Sh. 50-51 turn.
22. Ibid. Sh. 251.
23. GAKO. F. 863. Sh. 1. File 21. Sh. 9.
24. Ibid. File 20A. Sh. 38, 151; File 27. Sh. 45.
25. Ibid. Sh. 24.
26. Polikarpov V.V. Voennoplennye v lageryah pod Izhevskom v 1915-1916 gg. [Prisoners of war in camps near Izhevsk in 1915-1916] / / Voennaya istoriya - Military history. 2007, No. 2, p. 100.
27. Vyatskaya rech'- Vyatka speech. 1917, No. 92, p. 3.
28. Vyatskaya rech'- Vyatka speech. 1917, No. 97, p. 3.
29. Vyatskaya rech'- Vyatka speech. 1917, No. 200, pp. 3-4.
30. Vyatskaya rech'- Vyatka speech. 1916, No. 44, p. 4.
31. Vyatskaya rech'- Vyatka speech. 1915, No. 30, p. 3.
32. Ibid.
33. GAKO. F. 1062. Sh. 1. File 696. Sh L. 5.
34. Ibid. Sh 396.
35. Ibid. File 708. Sh. 243 turn.
36. Ibid. Sh. 102-103, 106.
37. Ibid. File 822. Sh. 25.
38. Ibid. P. 104.
39. Ibid. F. 1068. Sh. 2. File 83. Sh. 9-9 about.
