CC BY
205
жатся идеологии и секты. <...> Впервые мы наблюдаем нигилизм как стиль»[2]. Стиль поведения и мироощущения. Всё это вполне закономерно подводит его к следующему выводу: «.в мире фактов нигилизм приближается к последней цели. При входе в зону его господства повреждена была только голова, зато тело было ещё в безопасности. Теперь же наоборот. Голова — по ту сторону линии, в то время как динамизм снизу возрастает и требует взрыва. Мы живём на пороховой бочке, которой будет достаточно для уничтожения большой части человеческого рода»[2].
Новый европейский нигилизм при всём его эпатаже и безапелляционности сохранял ещё веру в Человека, веру в миф о Его творческих способностях. Ныне постметафизическое сознание европейцев становится похоже на род «буриданова осла», с той только поправкой, что идеалы Богочеловечества и Человеко-божества в равной мере вызывают скуку и раздражение на фоне бурного развития техники и технологии. Наблюдается поразительная статика духовности. Застойное сознание имеет тенденцию к саморазрушению. Так возникает китч, эклектика, постмодерн. На повестке дня бытийная смерть человека, которую возвестил Мишель Фуко, что ставит его в один ряд с Коперником, Дарвином и Марксом. «В наши дни мыслить можно лишь в пустом пространстве, где уже нет человека . Всем тем, кто ещё хочет говорить о человеке и его царстве, освобождении. Всем тем, кто ещё ставит вопрос о том, что такое человек и его суть. Всем тем, кто хочет исходить из человека в своём поиске истины и наоборот. Всем тем, кто сводит всякое познание к истинам человека. Кто вообще
не желает мыслить без мысли о том, что мыслит именно человек — всем этим несуразностям и нелепым формам рефлексии можно противопоставить лишь философический смех, т.е., иначе говоря, безмолвный смех. Можно поручиться, человек исчезнет, как исчезло лицо, начертанное на прибрежном песке» [3, 363].
Постмодерн осуществил деконструкцию человека. Нигитология деконструирует само бытие, причём не только в теории, но и в практике. «Сущность нигилизма, которая в конце концов заканчивается господством воли к воле, покоится на забвении бытия»[4].
Библиографический список
1. Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Ницше и пустота / Мартин Хайдеггер [сост. О.В. Селин]. — М., 2006. — 304 с.
2. Юнгер Э. Через линию // Судьба нигилизма: Эрнст Юнгер. Мартин Хайдеггер. Дитмар Кампер. Гюнтер Фигаль / Пер. с нем. — СПб., 2006. - С. 7-64.
3. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / Пер. с фр. В.П. Визгина, Н.С.Автономовой ; вст. ст. Н.С. Автономовой. СПб., 1994. — 406 с.
4. Хайдеггер М. «Линии» // Судьба нигилизма: Эрнст Юнгер. Мартин Хайдеггер. Дитмар Кампер. Гюнтер Фигаль / Пер. с нем. — СПб., 2006. — С. 65— 120.
УЛЬЯНОВ Владимир Александрович, ассистент кафедры философии, социологии и истории.
Статья поступила в редакцию 11.12.2008 г.
© В. А. Ульянов
УДК 1111 К. В. ЛОПАТИНА
Омский государственный педагогический университет
ВТОРОЙ ПРИХОД БЫТИЯ В ОТНОШЕНИИ КУЛЬТУРЫ И ЦИВИЛИЗАЦИИ______________________________________
Исследование позволяет сделать вывод о том, что освоение структуры Бытия может быть проведено через анализ машины. Ценность, выступающая основой культуры, — это всегда есть обособление и, поскольку машина в структуре своей содержит соответствующий срез, вполне уместно уровнять роль ценности в культуре и машины в цивилизации. Понятие «машина» есть единица современной реальности.
Ключевые слова: бытие, символ, симулякр, ризома, «машина».
Одно из известного множества определений культуры преподносит ее как аспект жизни общества и человека, связанный со способом осуществления деятельности, отличающим человеческое бытие от животного существования. Выбранное определение отражает один из важнейших смыслов культуры, состоящий в выполнении ею роли формирующего фактора в отношении бытия, ссылка на что тем более актуальна в условиях неопределенности статуса последнего в век, ознаменованный философией как век «постмодерна».
Занимая выгодные позиции, заданные возможностью оперирования продуктами веками бродившей
философской мысли, один из ярчайших представителей постмодернистской философии — Ж. Делез говорит о том, что Бытие предстает дважды: первый раз в отношении метафизики, второй — в отношении техники, ознаменовавшей переход в иные пространство и время и ставшей знаковым явлением современной реальности.
Второй приход Бытия спровоцировал процесс материализации, он есть приход на поверхность конкретно данного из глубины трансцендентного, изменивший Бытие до неузнаваемости, обрекающей его на пребывание в состоянии оправдания и реабилитации.
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 2 (76) 2009 ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 2 (76) 2009
В отношении культуры, в указанном выше статусе, этот переход проявляется в актуализации обозначенного в начале XX века вопроса о соотношении культуры и цивилизации, а именно: второй приход Бытия становится моментом перемещения его из культуры как средоточия духовности в цивилизацию — нечто утилитарное, материальное и техногенное.
Воссоздавая сложившиеся на тот момент позиции относительно указанного вопроса, можно выделить две диаметрально противоположные точки зрения, одна из которых противопоставляет культуру и цивилизацию, провозглашая последнюю конечным моментом в развитии культуры, означающим ее упадок или «закат», а вторая производит отождествление культуры и цивилизации и называет последнюю ценностью всех культур и системой присущих для них средств функционирования и совершенствования.
Но какими бы ни были противоположными эти точки зрения, обе они пытаются решить вопрос взаимодействия культуры и цивилизации, подразумевая их соприсутствие. Разрыв в пониманиях этого соприсутствия заключается в том, что есть часть чего, что есть этап чего, или что по отношению к чему есть развитие, а что деградация.
В этом смысле постмодернизм не изменяет своему сложившемуся амплуа умельца нивелировать противоречия, свести их на нет и привести к несостоятельности конфликт, поместив в этот раз культуру и цивилизацию в разные пространственно-временные континуумы: в глубинно-хронический и поверхностно-эонический соответственно.
После этого цивилизация уже становится явлением, находящимся вне культуры и в первый раз приобретает равновесный с ней статус, теперь это два явления, имеющие абсолютно разную природу, но одинаковый статус. В связи с чем обозначенный выше вопрос теперь может звучать так: где имеет место культура, а где цивилизация?
Ж. Бодрийяр производит требуемую локализацию, найдя воплощение культуры и цивилизации в известных всем географических объектах: в странах Европы, в частности во Франции, и в Америке соответственно.
Проанализировав обозначенное Ж. Бодрийяром и проведя синтез его идей с известными значениями понятия «знак», можно заключить, что ключом к пониманию принципиального различия между культурой и цивилизацией, воплощенных в указанных местах, является именно последнее понятие, способное представать в разных обличиях: культура есть воплощение знака — символа, цивилизация — знака — симулякра.
Чаще всего символ определяется как тайный знак, понятный только просвещенным и тем самым связывающий их в единое множество или условный знак, то есть знак, о значении которого специально договорились. Ввиду чего, культура, будучи символичной по своей природе, выступает объединяющим основанием для всех «просвещенных» и закрытой, недоступной системой для всех, тайной символов не владеющих. Символы по отношению к культуре выполняют функцию информационных кодов, закрепляющих исторически накапливаемый социальный опыт, который выступает по отношению к различным видам деятельности, поведения и общения в роли программ, задающих вектор движения и развития. Суть кодировки заключается в ограничении доступа, что приводит к проблеме входов и выходов в систему культуры, которые являются необходимыми для постоянно развивающихся систем. По причине чего, попадая в
условия современной информационной реальности, культуре недостает требуемой мобильности и гибкости в силу имеющегося жесткого центра, эту гибкость исключающего.
Цивилизация же рождает нам иной знак — симу-лякр, определяемый как знак, в котором означающее и означаемое сливаются. В отношении симулякра не может быть образовано двух групп: «просвещенных» и тайной не владеющих, так как до своего возникновения и появления симулякр никакого содержания не имеет. Возникнув в среде, он создает для всех, эту среду наполняющих, равные обстоятельства неведения источника и содержания появившегося, предоставляя возможность совместного и абсолютно равноправного участия в наделении представшего симуляк-ра значением. То есть если культура есть закрытая система, то цивилизация — это открытая и ничем не ограниченная поверхность, наделенная по причине отсутствия предварительной наполненности легкостью и возможностью принятия всего, что этой поверхности окажется способным достигнуть. Подобная неограниченность доступа оказывается решающим фактором воплощения и становления информационной реальности, берущей свое начало с момента сенсационного переворота, состоящего в процессе материализации и переходе к технике. После этого можно однозначно разграничить культуру и цивилизацию, определив в качестве формирующего элемента культуры — духовную ценность, а в качестве формирующего элемента цивилизации материализованную ценность — машину.
Ввиду чего второй приход Бытия может быть принят в качестве причины того самого ожидаемого в начале XX века упадка, или «заката» культуры, но это лишь в том оппозиционном значении, существовавшем тогда, а в рамках постмодернистской традиции осознание специфики встречи с техникой есть констатация неизбежности перехода к открытой цивилизации от закрытости культуры. Поэтому достижение этого осознания может стать путем к определению сути и природы цивилизации, выполняющей роль формирующего фактора Бытия XXI века.
В рамках марксистской традиции цивилизация отождествляется с материальной культурой, которая может быть обозначена как результат производственной деятельности, что может быть понято как момент локализации цивилизации до сферы производственных отношений. Но производство в рамках философии постмодернизма, марксизм включающей, удачно покрывает все, после чего можно говорить о том, что все является производством, деятельной единицей которого по-прежнему остается машина, значение которой как материализованной техники предельно изменяется.
«Повсюду — машины, и вовсе не метафизически: машины, машин, с их стыковками, соединениями» [1] — оповещает Ж. Делез. Так что есть машина в этом заявлении?
Понимание машины как некоего механического устройства, осуществляющего отлаженно и четко преобразовательные процессы вещей различных природ, введенное классическим материализмом, наверное, даже для самих авторов являлось лишь отправным моментом для дальнейших смысловых расширений введенного понятия, чем объясняется попытка перенесения «машинности» на все структуры бытия.
Лишив машину материальности и оставив, лишь присущую ей форму, которую в духе Аристотеля можно обозначить сутью подвергаемого преобразо-
ванию, М. Фуко рождает новые структуры, именуемые все тем же именем — «машина», придав им постановкой в пару с конкретизирующими определениями оттенок. В результате чего, мы получаем новый вариант схемы и диаграммы: конкретные машины — схемы взаимодействия, биформальные устройства и абстрактная машина — неформальная диаграмма, под которой понимается карта соотношения сил, карта плотности и интенсивности, функционирующей при помощи изначально не локализуемых связей и в каждое мгновение проходящей через любую точку [2]. В таком виде представшая в новых содержательных образах машина вполне адекватно может быть определена как структура, являющаяся средоточием того, что традиционно характеризуется как постмодернистское: во-первых, соединение и уравнивание оппозиционного бинарной пары и, во-вторых, ризоматическое устроение пространства и его многоликого заполняющего. Учитывая известное признание ризоматичности и стирания граней между противоположностями одними из определяющих характеристик онтологических структур современной реальности, машина может быть названа вариантом онтологической единицы, что предположительно и имеется в виду в том самом заявлении Ж. Делеза: «Повсюду — машины!..».
Обозначение машины вариантом онтологической единицы является следствием абстрагирования сущностных для нее свойств: составленности из функциональных заменяемых и, иногда, взаимозаменяемых частей, отношения между которыми определяются совокупностью множественных связей.
Концепт «машина», который может быть понят как результат обозначенного абстрагирования, основательно проработан Ж. Делезом и Ф. Гваттари в их ключевой совместной работе «Анти-Эдип», где она предстает в качестве системы трех срезов, действующих в различных измерениях. Доведенная до образа уникальной структуры, машина есть способ и схема членения и организации реальности.
Анализ, проведенный в отношении предложенной упомянутыми авторами машины, позволяет отвлечься от самого понятия последней, по причине чего в дальнейшем «машина» будет заменяться «новой онтологической единицей», предполагая перенесение ее характеристик на реальность.
Постмодернистская реальность — это языковая реальность, поверхность, как пространство которой, есть хаотически устроенная непрерывность. Новая онтологическая единица языковой реальности — результат выбора сегмента поверхности, по-прежнему принадлежащего этой поверхности. То есть новая онтологическая единица может быть понята как некая область реальности, условием существования которой является нахождение в отношении этой реальности, она есть часть, но часть только в целом, вне его, понимаемая как самостоятельная единица, но с измененным обмельчавшим значением. Подобно матрешке: первая матрешка — реальность, вторая — это уже ее часть, новая онтологическая единица, являющаяся такой же реальностью для третьей, но каждая из вновь показывающихся матрешек — абсолютно самостоятельная единица в условиях потери всех предыдущих, но в своей самостоятельности получившая характер непримечательности и потерянности.
Далее, новая онтологическая единица содержит определенный код, который обрабатывается, резервируется в ней. Но код отсылает к обозначенному ранее различию символа и симулякра. Традиционно «код» определяется как некая знаковая структура,
которая отражает соответствие символа какому-то одному означаемому. В рамках постмодернистской реальности мы имеем дело не с символом, а с симуляк-ром, что влечет за собой необходимость уточнения природы кода. В свое время, анализируя бессознательное, Лакан указал на то, что последнее содержит код, включающий означающие цепочки. Применительно к новой онтологической единице оказывается невозможным указание на одну такую цепочку и даже на один код. «Цепочки называются означающими, потому что они сделаны из знаков, но сами эти знаки не являются означающими. Код больше походит не на язык, а на жаргон, открытую и многозначную формацию. Знаки в нем обладают произвольной природой, они безразличны к своему носителю. У них нет плана, они работают на всех уровнях и во всех направлениях...»[3] Пользуясь введенным постмодернистами терминологическим рядом, столь специфические выше указанные знаки, составляющие цепочки есть ни что иное, как симулякр, который не имеет никакого обязательства перед означающим, не выступает в качестве означаемого, а есть их слияние. После чего код новой онтологической единицы уже не может быть понят как центровой и статичный ход доступа, код теперь это составленное симулятивными цепочками, не линеаризованное, химеричное образование, определяемое единственной обязанностью, исходящей от составляющих его симулякров — производство желания. Обозначенные цепочки — это местоположения обособлений.
И, наконец, после выбора области языковой реальности и ее обособления, новая онтологическая единица оказывается способной породить субъект рядом с собой, как прилагающийся к себе элемент. Этот субъект будет не только частью рядом с новой онтологической единицей, он есть часть, к которой возвращаются части, соответствующие обособленным цепочкам и областям реальности. Субъект — часть, сделанная из частей. С позиций традиционной рациональности сделанное из частей вполне адекватно обозначить как целое, но в данном случае это целое принимает весьма не традиционный вид — целое, не способное к разложению на «изведенные» части, безвозвратно переработанные в момент перехода из новой онтологической единицы вовне ее [4].
Насколько бы активны ни были попытки постмодернистов уйти окончательно от системы и ее центризма, создается впечатление, что окончательно реализоваться в рамках концептуального творчества этим попыткам не удается.
Возникает ощущение возможности условного сравнения обозначенной структуры, представленной новой онтологической единицей с известной схемой: начало, определяющая середина, конец.
В качестве определяющей середины обособление может быть принято по причине принимаемого прямого влияния на проведение выбора области и составления субъекта, все обособление в себе отражающего. Но при этом это уже будет середина не линейной схемы, где выбор, обособление и субъект могут меняться позициями. Несмотря на это «но», обособление можно все-таки расценить как определяющий момент новой онтологической единицы.
Выше приведенное описание обособления позволяет представить его как иллюстрацию к воплощению принципов онтологии постмодернизма. Ранее было отмечено, что новая онтологическая единица имеет код, состоящий из цепочек, включающих знаки, не являющиеся означающими и не приводящие ни к какому конкретному означаемому, то есть имену-
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 2 (76) 2009 ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 2 (76) 2009
емые симулякрами. Симулякр — это первый принцип, нашедший отражение в «обособлении». Чистый симулякр — результат прохождения образа пяти последовательных стадий, на которых он сменяет свою функциональную роль следующим образом:
— является отображением базовой реальности;
— маскирует и искажает базовую реальность;
— маскирует отсутствие базовой реальности;
— не имеет никакого отношения к какой-либо реальности;
— является своим собственным чистым симуляк-ром [6].
Составленность кода новой онтологической единицы из цепочек, образуемых симулякрами, приводит к выходу из того, что считалось реальностью и предложенная кодировка может стать и становится письмом по самому Реальному. Симулякр становится способом высвобождения на поверхность того, чего никогда не было ни в одном оригинале, тем самым выполняя функцию метода конструирования реальности.
Сам же акт обособления, заключающийся в выборе вступления во взаимодействие из существующего множества лишь одного конкретного частного объекта с тем или иным непрерывным потоком, формирующим интересующий сегмент, понимаемый как точка, можно охарактеризовать как процесс ризома-тического характера.
Характеристика ризомы как образования, которое:
— стирает грани между точками, ставя на одну линию даже те из них, которые раньше на восходящей лестнице располагались на противоположных ее концах;
— отдает предпочтение не точкам, а линиям истечения, задающим характер множественности присущей развитию;
— может быть разорвано и тем самым расширено в отношении сферы своего действия;
— является открытым, восприимчивым, вариативным, модифицируемым, обратимым и переворачива-
Книжная полка
емым — вполне распространяема на обособление, и именно ризома является вторым онтологическим принципом, нашедшим свое отражение в обособлении.
Таким образом, симулякр и ризома есть онтологические принципы, применяемые в качестве конструирования и объяснения современной реальности, и вскрывающие характер структурирования бытия, в то же время они конструируют «срединный» момент новой онтологической единицы, что приводит к выводу: эта единица, которой было заменено понятие «машина» есть единица современной реальности. Далее: ценность, выступающая основой культуры, — это всегда есть обособление, как ограждение и отказ от иных ценностей и антиценностей и, поскольку машина в структуре своей содержит соответствующий срез, то вполне уместно уровнять роль ценности в культуре и машины в цивилизации, анализ которой теперь может быть рассмотрен как освоение структуры Бытия.
Библиографический список
1. Делез Ж. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения — Екатеринбург : У-Фактория, 2008. — С. 13.
2. Делез Ж. Фуко - М., 1998 - С. 66.
3. Делез Ж. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения — Екатеринбург : У-Фактория, 2008. — С. 65-66.
4. Делез Ж. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения — Екатеринбург : У-Фактория, 2008. — С. 62-70.
5. Делез Ж. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения — Екатеринбург : У-Фактория, 2008. — С. 70.
6. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть // URL: http: // www.ukma.kiev.ua/pub/MWT/Text/Daudrillard/Boudr_2.htm.
ЛОПАТИНА Ксения Владимировна, аспирантка кафедры философии.
Статья поступила в редакцию 09.12.2008 г.
© К. В. Лопатина
Философия: конспект лекций [Текст] : учеб. пособие для студентов всех специальностей и форм обучения / В. О. Бернацкий [и др.] ; под ред. Н. П. Маховой ; ОмГТУ. — Омск : Изд-во ОмГТУ, 2008. — 350 с. : табл. — Библиогр. в конце разд. — ISBN 978-5-8149-0589-5.
Учебное пособие по философии представляет собой переработанное и дополненное издание 2005 г. «Философия: конспект лекций», подготовленное авторским коллективом кафедры философии и социальных коммуникаций ОмГТУ. Предыдущее издание имело положительные отзывы студентов и преподавателей вузов. В данной книге внесены изменения и расширены все разделы, появился раздел по философии Древнего Востока. К каждой теме приведены контрольные вопросы и задания для закрепления изученного материала. Авторы достаточно глубоко и полно раскрывают темы, предусмотренные Гос. образовательными стандартами и рабочей программой. Особое внимание уделяется изложению авторских трактовок философских проблем, методическому сопровождению.
По вопросам приобретения - (3812) 65-23-69 E mail: libdirector@ omgtu.ru
Лобазова , О. Ф. Религиоведение [Текст] : учеб. для гуманитар. вузов по специальности «Социальная работа» / О. Ф. Лобазова ; под ред. В. И. Жукова ; Рос. гос. соц. ун-т. — 4-е изд., испр. и доп. — М. : Дашков и К°, 2008. — 486, [1] с. — Библиогр. в конце разд. — ISBN 978-5-91131-661-7.
Настоящее издание представляет собой учебник по курсу «Религиоведение» и предназначено для студентов вузов и учащихся средних общеобразовательных учебных заведений. В работе собраны и систематизированы научно достоверные теоретические положения и факты, составляющие основу отечественного религиоведения.
