CC BY
146
уДК 141201 В. д. УЛЬЯНОВ
Воронежский государственный архитектурно-строительный университет
РАЗВИТИЕ НИГИЛИЗМА В НОВОЕ И НОВЕЙШЕЕ ВРЕМЯ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ_____________________________________
Статья посвящена анализу итогов развития нигилизма в Новое и Новейшее время. В связи с концепцией М. Хайдеггера даётся оценка перспектив нигилизма в период постмодерна. Материалы этой статьи могут быть использованы в преподавании курсов «Философия», «Культурология». Новизна в интерпретации этой проблемы заключается в исследовании феномена новоевропейского нигилизма в связи с современной нигитологией, проистекающей из постмодернистского истолкования бытия.
Ключевые слова: нигилизм, метафизика, ценности, нигитология, христианство.
Анализ форм объективации нигилизма в европейском сознании Нового и Новейшего времени, на наш взгляд, позволяет прийти к следующему выводу. Европейский нигилизм стал отрицанием того типа сознания, который восходит к сократовско-платоновской традиции, был многократно усилен в рамках иудео-христианского дуалистического онтологизма и может быть назван метафизическим. Возникшая на его основе «культура Духа» строилась не только на дихотомическом расчленении реальности — на идеальный и материальный её аспекты, но гипертрофировала, фетишизировала идеальное, придавая ему статус Абсолюта, истинно сущего, подлинного бытия. И как отмечает М. Хайдеггер в своей работе «Европейский нигилизм» (1967), «...результат: вера в категории разума есть причина нигилизма, — мы измеряли ценность мира категориями, которые относятся к чисто вымышленному миру»[1, 130].
Отличительной особенностью этого метафизического типа культуры была своеобразная «тирания Идей» в отношении индивида. Причём не важно, носила ли идея сугубо религиозный (civitas Dei), философский (Абсолютная идея Гегеля) или политикоидеологический характер (коммунизм). Важно другое — в отношении идеи индивид был лишь функцией, ипостасью, инструментом, неполноценным по своему онтологическому статусу и лишённым подлинной свободы. Став реакцией на гипертрофию идеального, европейский нигилизм по определению не мог быть действенно альтернативой классической метафизике. Это связано с тем, что на отрицании вообще вряд ли возможно построить некую позитивную программу, как философскую, так и практически ориентированную. Опыт переоценки прежних ценностей, ниспровержение идеалов, будучи деструктивными по своей природе, освобождают интеллектуальное пространство для выработки нового типа сознания, культуры, который должен был стать подлинной альтернативой «тирании Идей».
Но насколько внеметафизичен был сам нигилизм, насколько создателем его доктринально оформленных версий в философии, эстетике, поэтической практике удалось преодолеть метафизическое мышление в попытках найти выход за пределы его парадигмы? Очевидно, что демонтаж классической метафизики, осуществлённый такими корифеями новоевропей-
ского нигилизма, как М. Штирнер и Ф. Ницше, по существу, означал лишь смену одних концептов другими. Их мышление оставалось всецело в области Понятия.
Попытка Ницше может быть признана самой яркой, многообещающей в усилиях по преодолению «тирании Идеи». Через инверсию сознания к дореф-лективному, мифологическому мироощущению, свободной игре диониссийского и аполлоновского, через реконструкцию античного мифа о вечном возвращении, реконструкцию образа героя — Сверхчеловека в этой попытке мы наблюдаем предельное (в рамках новоевропейской культурной традиции) усилие по реконструкции самой стихийности мифологического сознания. Это происходит через насыщение философской рефлексии, поэтико-эстетической, музыкальной экспрессивностью. «Низложение прежних верховных ценностей происходит не от пустой горячки слепого разрушения и суетного обновленчества. Оно идёт от какой-то нужды и от необходимости придать миру тот. смысл, который не принижает его до роли проходного двора в некую потусторонность. Должен возникнуть мир, делающим возможным такого человека, который развёртывал бы свое существо из полноты своей собственной ценности. Для этого требуется, однако, переход, проход через состояние, в котором мир выглядит обесцененным, но вместе требует какой-то новой ценности» [1, 127].
Однако даже Ницше, как это становится очевидно из рассмотрения всего комплекса предлагаемых им по отношению к классической метафизике альтернатив, не удаётся достичь этой цели. Как справедливо отмечает М. Хайдеггер, его усилия обернулись созданием новой редакции традиционного для постплато-новской Европы метафизического мышления. Да и могло ли быть иначе, если реконструируемый в понятии Миф и есть, по сути своей, метафизика.
Аналогичные результаты мы видим и в эстетических проявлениях европейского нигилизма, где дистилляция «чистой Красоты», красоты-в-себе от примесей христианской этики и онтологии ведёт лишь к формализации внешне эстетического, превращения его в Канон, в конечном итоге подавляющий свободу художника. Как видим, даже здесь изначально яркий импульс антиметафизического приводит в конечном итоге к догматизации эстетического мироощущения.
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 2 (76) 2009 ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 2 (76) 2009
Иными словами, к тем результатам, которые прямо противоположны изначальному протестному импульсу художника — поэта.
«Тирания Идей» и здесь остаётся незыблемой. Меняется лишь внутреннее содержание самой идеи. Важно отметить, что это новая метафизика, выросшая из античных, доплатоновских мифологем, не могла быть не чем иным, как метафизикой Становления в противовес классической парменидо-платонов-ской, иудео-христианской метафизике Бытия, поскольку идеальное и рожденные им идеалы, как истинно сущее абсолютное бытие, отвергнуто и опорочено. Каким образом это вытекает из ницшевского нигилизма, показывает Хайдеггер: «Поскольку же все сущее в качестве воли к власти, т.е.никогда не иссякающего самопревозмогания, должно быть постоянным. ««становлением», при том что это «становление» никогда не может «про-» и «вы-»двинуться за пределы самого себя к какой-либо «цели», но, напротив, очерченное кругом возрастания власти, возвращается снова и снова только к ней, то и сущее в целом, будучи таким властным становлением, должно само снова и снова возвращаться к себе и приводить к тому же самому» [1, 85].
В этой ситуации не остаётся ничего иного, как понизить онтологическую планку, перенести на мир становления избыточные ценностно-смысловые значения Абсолюта. Отныне абсолютным стал мир становления, сфера имманентного, подлежащая преобразованию, чтобы смог быть осуществлён долгожданный прыжок из «Царства необходимости» в «Царство свободы». Нигилистическая теория и практика, таким образом, стимулировала социальный новоевропейский утопизм. В конечном итоге, и то и другое проистекает из фундаментальной для новоевропейского сознания кризисной ситуации, наиболее ёмко охарактеризованной знаменитыми словами Ницше «Бог умер».
Утрата христианским Богом своей власти над умами и сердцами европейцев, с одной стороны, повлекла к нигилистическому отрицанию реальности, утерявшей высший смысл и значение, с другой — возложила на плечи Человека миссию по преобразованию мира через его познание методами позитивной, рациональной науки и философии без оглядки на божественную интервенцию. «С переоценкой всех прежних ценностей человек встает поэтому перед безусловным требованием: беспредпосылочно, самостоятельно, самочинно и самообязывающе учредить «новую разметку поля», в рамках которой должно происходить упорядочение сущего в целом по новому распорядку. Поскольку «сверхчувственное», «потустороннее» и «небо» уничтожены, остается только «земля». Новым порядком должно поэтому быть абсолютное господство чистой власти над земным шаром через человека, не через какого угодно человека и уж, конечно, не через прежнее, живущее под знаком прежних ценностей человечество»[1, 86].
В этой связи представляется в высшей степени неслучайной генетическая связь Ницше с нацизмом, нечаевщиной и большевизмом. Нигилистически мыслящие теоретики и практики новой Европы подпитывали утопические фантазии, делая «разрушение старого мира до основания» важнейшей предпосылкой и условием для создания нового, сколь бы чудовищными не были последствия подобного рода экспериментирования.
Но ключевой вопрос в следующем: что произойдёт, если этот прыжок не состоится? Если утопический проект обернётся концлагерем, а белокурая бес-
тия — полоумным художником-недоучкой из Брау-нау? Тогда случится такое разочарование, которое будет несопоставимо с щтирнеровско-ницшеанско-бодлеровским отвержением христианства. В известном смысле классикам европейского нигилизма Нового времени даже повезло, поскольку трансцендентный статус христианского идеала civitas Dei создавал крайне благоприятные возможности для того, чтобы легко списать его недостижимость на этот пресловутый статус. Теперь же такие оправдания будут невозможны, ибо настаёт перспектива разочарования в самом мире Становления. Приходит эпоха нового нигилизма, в сравнении с которым «ветхий» новоевропейский был лишь невинной забавой чудаковатых философов, косматых юношей-анархистов и отравленных абсентом французских символистов.
Если первый, новоевропейский нигилизм был отрицанием метафизики Идеи, то новый, чьё появление ощущается в духовной климате современной трансатлантической цивилизации более чем явственно, рождённый из корня под названием «фетишизация становления», «фетишизация имманентного», грозит обернуться лобовым столкновением с Ничто как таковым. Более того, это грозит привести европейское сознание к очевидной и бескомпромиссной реальности небытия, дальше которой уже не просматривается никакая альтернатива, кроме тотального самоуничтожения.
В работе современного немецкого теоретика нигилизма Эрнста Юнгера (1895— 1998) «Через ли-нию»(1950) содержится следующий диагноз нынешней ситуации: «Нигилистический мир по своей сути — это мир редуцированный и продолжающий себя редуцировать, как и положено движению к нулевой точке. Ощущение, господствующее в нем, — ощущение редукции и редуцирования. Романтика больше не может противостоять этому движению, доносится лишь эхо исчезнувшей действительности. Избыток иссякает, человек чувствует себя эксплуатируемым в разнообразных, а не только в экономическом, отношениях.
Редукция может быть пространственной, духовной, душевной; она может касаться красоты, добра, истины, экономики, здоровья, политики, — только замечают её всегда в итоге как некую утрату. Это не исключает того, что на больших дистанциях она связана с расширением власти и действенности. Мы видим это, например, в упрощении научной теории» [2]. Усталость от ожидания утопического чуда сменилась самой опасной разновидностью усталости — усталостью от бытия как такового. Нигилизм, минуя фазу романтического прожектёрства, стал нигитологией. Ничто из метафоры превратилось в реальность.
Вот как Юнгер пытается обрисовать диагноз этой социокультурной ситуации, типичные её характеристики. Среди них он числит исчезновение чудесного, а с ним, как он пишет, «... рассеиваются не только формы почитания, но и удивление как источник науки» [2], а также рост специализации и сопряжённое с ней разделение и детализацию. «Специализация зашла так далеко, что индивиду остается развивать только частную идею, выполнять только одну операцию на конвейере. Нет недостатка в теориях, объясняющих причины утраты, которая обнаруживается на личностном уровне, этим процессом специализации, но верно как раз обратное, и потому средства, которые рекомендуются, по настоящему не помогают»^]. Далее «... появляются эрзац-религии, число которых огромно, как будто мы оказались под одним из более низких божественных сводов. <...> Мно-
жатся идеологии и секты. <...> Впервые мы наблюдаем нигилизм как стиль»[2]. Стиль поведения и мироощущения. Всё это вполне закономерно подводит его к следующему выводу: «.в мире фактов нигилизм приближается к последней цели. При входе в зону его господства повреждена была только голова, зато тело было ещё в безопасности. Теперь же наоборот. Голова — по ту сторону линии, в то время как динамизм снизу возрастает и требует взрыва. Мы живём на пороховой бочке, которой будет достаточно для уничтожения большой части человеческого рода»[2].
Новый европейский нигилизм при всём его эпатаже и безапелляционности сохранял ещё веру в Человека, веру в миф о Его творческих способностях. Ныне постметафизическое сознание европейцев становится похоже на род «буриданова осла», с той только поправкой, что идеалы Богочеловечества и Человеко-божества в равной мере вызывают скуку и раздражение на фоне бурного развития техники и технологии. Наблюдается поразительная статика духовности. Застойное сознание имеет тенденцию к саморазрушению. Так возникает китч, эклектика, постмодерн. На повестке дня бытийная смерть человека, которую возвестил Мишель Фуко, что ставит его в один ряд с Коперником, Дарвином и Марксом. «В наши дни мыслить можно лишь в пустом пространстве, где уже нет человека . Всем тем, кто ещё хочет говорить о человеке и его царстве, освобождении. Всем тем, кто ещё ставит вопрос о том, что такое человек и его суть. Всем тем, кто хочет исходить из человека в своём поиске истины и наоборот. Всем тем, кто сводит всякое познание к истинам человека. Кто вообще
не желает мыслить без мысли о том, что мыслит именно человек — всем этим несуразностям и нелепым формам рефлексии можно противопоставить лишь философический смех, т.е., иначе говоря, безмолвный смех. Можно поручиться, человек исчезнет, как исчезло лицо, начертанное на прибрежном песке» [3, 363].
Постмодерн осуществил деконструкцию человека. Нигитология деконструирует само бытие, причём не только в теории, но и в практике. «Сущность нигилизма, которая в конце концов заканчивается господством воли к воле, покоится на забвении бытия»[4].
Библиографический список
1. Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Ницше и пустота / Мартин Хайдеггер [сост. О.В. Селин]. — М., 2006. — 304 с.
2. Юнгер Э. Через линию // Судьба нигилизма: Эрнст Юнгер. Мартин Хайдеггер. Дитмар Кампер. Гюнтер Фигаль / Пер. с нем. — СПб., 2006. - С. 7-64.
3. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / Пер. с фр. В.П. Визгина, Н.С.Автономовой ; вст. ст. Н.С. Автономовой. СПб., 1994. — 406 с.
4. Хайдеггер М. «Линии» // Судьба нигилизма: Эрнст Юнгер. Мартин Хайдеггер. Дитмар Кампер. Гюнтер Фигаль / Пер. с нем. — СПб., 2006. — С. 65— 120.
УЛЬЯНОВ Владимир Александрович, ассистент кафедры философии, социологии и истории.
Статья поступила в редакцию 11.12.2008 г.
© В. А. Ульянов
УДК 1111 К. В. ЛОПАТИНА
Омский государственный педагогический университет
ВТОРОЙ ПРИХОД БЫТИЯ В ОТНОШЕНИИ КУЛЬТУРЫ И ЦИВИЛИЗАЦИИ______________________________________
Исследование позволяет сделать вывод о том, что освоение структуры Бытия может быть проведено через анализ машины. Ценность, выступающая основой культуры, — это всегда есть обособление и, поскольку машина в структуре своей содержит соответствующий срез, вполне уместно уровнять роль ценности в культуре и машины в цивилизации. Понятие «машина» есть единица современной реальности.
Ключевые слова: бытие, символ, симулякр, ризома, «машина».
Одно из известного множества определений культуры преподносит ее как аспект жизни общества и человека, связанный со способом осуществления деятельности, отличающим человеческое бытие от животного существования. Выбранное определение отражает один из важнейших смыслов культуры, состоящий в выполнении ею роли формирующего фактора в отношении бытия, ссылка на что тем более актуальна в условиях неопределенности статуса последнего в век, ознаменованный философией как век «постмодерна».
Занимая выгодные позиции, заданные возможностью оперирования продуктами веками бродившей
философской мысли, один из ярчайших представителей постмодернистской философии — Ж. Делез говорит о том, что Бытие предстает дважды: первый раз в отношении метафизики, второй — в отношении техники, ознаменовавшей переход в иные пространство и время и ставшей знаковым явлением современной реальности.
Второй приход Бытия спровоцировал процесс материализации, он есть приход на поверхность конкретно данного из глубины трансцендентного, изменивший Бытие до неузнаваемости, обрекающей его на пребывание в состоянии оправдания и реабилитации.
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 2 (76) 2009 ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ
