CC BY
80
О. А. Губанов, аспирант, кафедра эстетики и музыкальной культуры, Владимирский государственный университет, г. Владимир, Россия, [email protected]
ЭИДОС И СИМУЛЯКР: ПОВОРОТ ОТ ЛОГОСА К ЛИНГВО-МАТЕЗИСУ
На заре XXI в. все чаще слышны обеспокоенные голоса о кризисе Культуры, девальвации гуманистических идеалов, начале новой — пост-человеческой, трансгуманистичной эры. Философские истоки этих явлений обнаруживаются в постструктурализме и связаны с попытками деонтоло-гизации, десакрализации бытия, критикой метафизического миросозерцания. Уникальность, беспрецедентность «ситуации постмодернизма», в которой мы все вдруг оказались, широко обсуждается в интеллектуальной среде. Для понимания сущностных изменений в культуре конца XX — начала XXI в. автор считает целесообразным применение компаративистского метода: сравнение феноме- : нологического учения (как воплощения западной метафизики для гуру постмодернизма — Ж. Деррида) с постструктурализмом позволяет рельефней выявить специфику современной культуры. Если феноменологическое учение зиждется на эйдосе, то эпицентром, главной категорией постструктуралистской философии является симулякр.
Феноменология есть идеалистически-гуманистическое учение, кровными узами связанное с логосом. Эйдос, о котором пойдет речь в статье, — это частица логоса,
Желание становится дизъюнктивным потоком, оно пронизывает социальное тело общества, является производством и продуктом производства в «машинном» (т. е. действующем в режиме пауз и импульсов) обществе.
Постмодернизм как ведущая философия второй половины XX столетия и зарождающийся постпостмодернизм как философия дигитально-виртуальной культуры (посткультуры-субкультуры-ультракультуры-антикультуры) стремятся избавить мир от всех логоцентрических-метафизических категорий, деконструировать их и представить в качестве симулякров.
Постмодернизм — это такой взгляд на вещи, в результате которого все кажется = симулякром. Метафизика — симулякр, логос — симулякр. Все их «отпочкования» — культура, искусство, религия — все предстает в качестве симулякра, не может являться копией Идеи, так как Идеи нет. И воспринимать их некому, все субъекты децентрированы. Постмодернизм, будучи апологетом виртуальной реальности, деконструирует метафизику и феноменологию в частности (она с точки зрения постмодернизма автоматически попадает в метафизику как идеалистическое учение, а для Ж. Деррида «гуссерлианство» — это образец метафизической стагнации современной философии). Ж. Деррида в работе «Голос и феномен: Введение в проблему знака в феноменологии Гуссерля» (1967) подвергает критике основные постулаты феноме-
логос — это предельное значение эйдоса. нологии, перечеркивает их1. Изначальный
ДИСКУССИЯ 4
журнал научных публикаций Щ
опыт, имманентная данность, преобразование «жизненного» мира в мир «истинный» деконструируются и отвергаются французским ученым. Он предлагает новый взгляд на Бытие (Ж. Деррида -
перечеркнул бы это слово), где все предстает си-мулятивным.
«Интенциональ-ность сознания», играющая существенную роль в философии Э. Гуссерля и М. Хайдеггера, интерпретируется Ж. Дерри-да как «желание» — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ведь желание — практически синоним либидо в философии постмодернизма. Ж. Делез и Ф. Гваттари, сохранив весь шарм «сексуальности» либидо, трактовали его как «машинное желание». Юнговская трактовка либидо как психической энергии вообще, как метафизического принципа психики замещается трансгуманистичным, «киборговским» представлением о нем. В семиотической-постфрейдистской сфере либидо может быть понято как интенциональность-направленность-влече-ние одного знака к другому знаку. Тот другой знак играет роль соблазнителя. Желание становится дизъюнктивным потоком, оно пронизывает социальное тело общества, является производством и продуктом производства в «машинном» (т. е. действующем в режиме пауз и импульсов) обществе2. Этих сексуально-машинных аллюзий должно быть достаточно, чтобы понять, насколько перверсивно-превратно истолковывается интенциональность сознания=желание постмодернистами-постфрейдистами. Де-конструируя интенциональность сознания, постмодернизм превращает ее в симулякр самой себя.
Аналогичным образом обстоит дело с истиной в гуссерлевском понимании. Она, согласно учению Э. Гуссерля, есть структура акта сознания, которая создает возможность усмотрения положения дел именно таким, каково оно есть, восприятие самости эйдоса, незамутненный взгляд на него, возможный лишь в процессе
Истин больше нет, есть лишь конвенциальные условные договоренности, существующие лишь постольку, поскольку необходима какая-либо коммуникация между знаками-объектами-постлюдьми-машинами.
В постмодерне и виртуальности красота признается нелегитимной и уступает место красивости.
Под красивостью следует понимать внеэйдетическую, китчевую копию-симулякр красоты.
идеально-совершенной редукции. Адаптируя эту мысль в духе когнитивной психологии можно было бы следующим образом ее переформулировать: истина есть безусловный
- стопроцентный консонанс восприятия сущности объекта.
С точки зрения философии постмодернизма, каждое слово в определении истины, да и само ее понятие является метафизически-логоцентрически-схола-стической фикцией, симулякром, который надо перечеркнуть или, в крайнем случае, просто деконструировать. Популярные «выжимки» из Ж. Деррида тому подтверждение: «восприятия не существует; может быть, я мертв; схваченное письмом понятие тут же спекается; секрет в том, что понимать нечего»3.
Истина, согласно М. Хайдеггеру, тождественна бытию. «Гносеологизация» истины происходит параллельно забвению бытия. Гиперреальность, дигитально-виртуальная культура — есть отказ от онтологического понимания истины, вообще клоунское, но в то же время необходимо-неизбежное суперинтеллектуальное разоблачение всякого понимания. Истин больше нет, есть лишь конвенциальные условные договоренности, существующие лишь постольку, поскольку необходима какая-либо коммуникация между знаками-объектами-постлюдьми-машинами и т. д. Исследование фундаментальных структур человеческого существования, предпринятое М. Хайдеггером, теряет свою значимость в пост-человеческом, трансгуманистичном
- квазибытии. Проблема Другого также приобретает специфический оттенок в постмодернизме. Ин-терсубъектность, согласно М. Фуко (периода «генеалогии власти»), — это форма властности
микроотношений, порядок, регулирующий субъекты, объекты и конфигурации дискурсивных практик4. В этом родственность диктату паранойи у Ф. Делеза и Ф. Гваттари, это
взгляд на Культуру как на некий жреческий культ самовоспроизводства через навязывание субъектам (пусть и децентрированным) псевдообъективных истин, к тому же сменяющих друг друга и взаимоотрицающих друг друга в различных эпи-стемах. Проблема Другого фактически снимается в дигитально-виртуальной культуре в связи с децентрацией субъектов, их маргинализации в www-пространстве, возможности перевоплощения, вплоть до потери человеческого облика. В гигантском гипер-интертек-сте нет ничего Другого и нет ничего своего, лишь бесконечное дописывание ризоматиче-ских текстов, археписьмо Линвго-матезиса.
В феноменолого-постмодернистском контексте интересно осмыслить статус красоты как эстетической категории. Каково отношение художественного эйдоса к красоте? Не имаманента ли она ему, не является ли она чем-то инвариантным по отношению к эйдосу? И как красота может проявлять себя в симуляции? Для ответа на эти вопросы, который, конечно же, не может быть однозначным и исчерпывающим, следует задаться вопросом: что есть красота? И если подходить к ней с постмодернистской, а не феноменологической лупой (а иначе невозможно адекватно осмыслить релевантность красоты и симулякра), то выяснится, что она — метафизический пережиток, идеалистическое абстрактно-схоластическое понятие. Это некая как-бы-соразмерность-пропорциональность-сделанность, вызывающая квазиэстетическое удовольствие и со-
Симулякр - это когда вместо ноэзиса имеешь дело с ловлей призраков.
ответственно поднимающая рыночную стоимость «красивого» предмета-объекта.
В то время как для «позитивистской» философии связь логосо-эйдоса и красоты органична и самоочевидна. Она есть чувство высочайшей духовной радости, рожденной - в предвкушении-процессе-последствии восприятия художественного объекта, она — то, что спасет мир. У релятивистов-скептиков-постмодернистов-экономистов такое понимание Красоты вызывает цинично-меланхолическую улыбку, словно эта фраза выдернута из сентиментального женского романа.
Можно утверждать, что в постмодерне и виртуальности красота признается нелегитимной и уступает место красивости. Под красивостью следует понимать вне-эйдетическую, китчевую копию-симулякр красоты. Красивость может доставить как-бы-эстетическое наслаждение-удовольствие, может быть суперИдеальной в плане формы и эстетически-стилевой-жанро-вой-герметичности-блестящести, и в этом качестве даже может дать фору как-бы-душевно-духовно-эйдетическим объектам. Симулякр часто гораздо более яркий-пе-стрый-крутой-мастерски-упакованный. И в этом плане наше время супер-эстетично-красивое.
Постмодернизм во главе с Ж. Дерри-да «обезвредил» Логос, эфирно-огненную душу Космоса, как его понимали стоики, или как «слово божие», так его понимает Иоанн в Евангелие. Взамен лингвоцентри-ческий (семиотический-пост-фрейдистский-постструктуралистский) поворот в философии, который впоследствии распространился и на всю культуру. Беспрецедентное в истории человека развитие техники привело к появлению новой — дигитально-вирту-альной культуры, отмеченной тенденцией «математизации» всего и вся. Но лингво-мате-зис в дигитально-виртуальном пространстве взят в идеализированном, очищенном от ло-гоцентризма и метафизики,
ДИСКУССИЯ t
журнал научных публикаций Щ
виде. Здесь эйдос уступает место симулякру, сам становится симулякром.
Симулякр — это антифеномен. Си-мулякр — это нечто, не имеющее эйдоса. Следовательно, он не может быть подвергнут эйдетической редукции. У него вместо эйдоса — концепт, т. е. некая имманентно-автономная анти-автореференциальная лингво-математическая модель-нарцисс. Эйдос — это отслаивающаяся, отсвечивающая, настраивающаяся аура объекта, духовное свечение, квинтэссенция гено-текста, это мгновенная вспышка метафорического света в сознании. Эйдос — это то в предмете восприятия, что не является следом, что не сводимо к нему. Фанероноскопия (другое название феноменологии, употреблявшееся Ч. Пирсом) — составное существительное; «скопия» — значит мысленно «оскоплять» следы, это значит — узреть бесследное, нена-зываемое, непередаваемое никак иначе, кроме как посредством самопредставления. Для восприятия симулякра невозможно применять процедуру эпохе, ведь «за скобками» ничего нет. Весь постмодернизм это «скобки», но скобки нельзя вынести за скобки.
Феноменология хочет работать с чистыми истинами, априорными смыслами, симулякр вообще перечеркивает понятие истинности. Смысл в си-мулякр привносится, но он случаен и, как это ни парадоксально для постмодернизма, трансцендентен симулякру. Изоморфный смысл для самопредставления мог бы выбрать и другой симулякр, т. е. связь их неорганична, если это понятие вообще может фигурировать в постмодернистском тексте. Более того, сам смысл симулятивен, он спекулятивен. Он — ряд коннотаций, потерявших след в метафорической вечности. Смысл — есть некая симулятивная вспышка, возникающая на зыбких стыках как-бы-означающего и как-бы-означаемого, на нейрофизиологическом, рациональном, чувственном ли уровнях восприятия.
Эйдос — это лик трансцендентного, уникальный ДНК-код-референт божественного, первоначала, логоса. Логоса как метафизического центра. Симулякр же перечеркивает центр, смещает его, а сам оста-
Постмодернизм взглянул правде в глаза. Метафизический нарратив исчерпан, он не оправдал себя.
ется децентрированным. Симулякр — это квазифеномен, художественный-антихудожественный призрак без эйдоса. Эйдос — это то, что не тело, не материя. Эйдос — это душа. Симулякр же метафорически те-лесен.
Эйдос — это сияние смысла. Симулякр — это перечеркивание смысла. Это игра не означающих знаков. Симулякр виртуален. Он существует лишь на уровне воображения, всего не-природного, это ряд бесконечных сопутствующих как-бы-смыслов, комментариев к символу-обра-зу-эйдосу, но в то же время это отсутствие денотаций. Это бесконечное манипулирование символом, подрыв его сути, пара-зитирование на нем. Это маргинализация художественного образа. Симулякр — это когда вместо ноэзиса имеешь дело с ловлей призраков.
Симулякр — это не сам предмет, но лишь представление о нем. Воспринимающему субъекту теперь невозможно возвра-_ титься назад к предметам, так как путь к ним запутан сонмами сле-дов-симулякров; тропы, ведущие к эйдетической редукции, заросли ядовитым плющом постмодернистского сознания-мира-антимира-восприятия. Невозможна и феноменологическая «соборность» — интерсубъективность, потому как субъекты-интерсубъекты остались в метафизическом прошлом, либо растворились в эфире дигитально-виртуаль-ного пространства.
В дигитальном пространстве нет эй-досов. Эйдосы остались в древесной культуре позитивистской метафизики. Диги-тальное пространство гиперреально, а потому оно симулятивно. Симулякр таит в себе величайшую печаль по утраченному Имени Отца. Он вынужден скитаться по ризоме www, предлагая себя, в действительности предлагая отрицание себя, перечеркивание себя, ибо лишен самости. В отличие от «божественного» эйдо-са симулякр более человечен, слишком человечен еще в том, до-символическом, до-сакральном смысле и одновременно пост-символическом, пост-сакральном. Он — симулякр — есть символ минус перво-
начало, феномен минус эйдос. Отречение от Имени Отца есть разочарование в ценностях метафизики, плач по ее исчерпанности. Симулякр — это иронично-ностальгические похороны художествен- -
ного образа-символа-эй-доса.
Симулякр — базовый компонент диги-тальной нет-культуры. Дигитальная нет-культура — это арт-пространство по воспроизводству симулякров, в том числе некорыстное, некоммерческое. Симулякры есть психическое явление, обусловленное либо целенаправленным восприятием «духовного ничто», либо нерелевантностью восприятия («превращение в симулякр»). Все должно иметь дигитальную копию или дигитальное бытие. Если чего-то нет в дигитальном пространстве, значит, этого больше не существует как культурного феномена — это дигитальная миграция культуры. Но, попадая в дигитальное пространство, нечто лишается своей «естественной среды обитания», своей самости, превращается в симулякр. Выхолащивается, вымывается эйдос. Дигитальная культура — это симулякр апокалипсиса, это прорыв, девальвирующий духовную Культуру, новая среда обитания для некоего нового (как-бы) — эстетически-художественного-нет-художественного опыта.
Специфика виртуальных как-бы-эйдосов (а по сути, концептов-моделей) и виртуальных копий как-бы-эйдосов (копий концептов-моделей) в их зыбкости и эфемерности. Эйдетически-космическую фантасмагорию бытия постмодернизм превратил в ризоматический хаосмос, населенный симулякрами. Постмодернизм взглянул правде в глаза. Метафизический нарратив исчерпан, он не оправдал себя. Но нам все равно нужно что-то святое, нам нужна какая-то новая религия, невозможно пребывать в невесомости и зыбкости симулякров. Человечество всегда нуждалось в чем-то постоянном и как-бы-непреходящем. Нас лишили его, заменив разговорами о нем.
То есть, симуляция не есть лишь философская категория, существующая с платоновских времен и получившая новое дыха-
Человечество всегда нуждалось в чем-то постоянном и как-бы-непреходящем. Нас лишили его, заменив разговорами о нем.
ние в постмодерне. Платон, как известно, упрекал схоластов в симуляции мышления. Теперь же пора сказать — симуляция — это основа современной жизни, во всяком случае, жизни молчаливого большинства, это их как-бы-эйдос. Симуляция — это самообманка, имеющая целью как-бы-уменьшить когнитивный диссонанс восприятия псевдо-бытия, на деле же лишь усугубляющая его. Квази-авторитарность симулякра власти во всем, ведется круглосуточное слежение за каждым, пусть даже де-центрированным субъектом. Квазисубъекты вынуждены симулировать деятельность, в действительности же всем практически нечем заняться, так чтобы почувствовать в этом хоть какой-то смысл. Ведь смысл в своем предельном значении всегда духовен, а какая же духовность в царстве симу-лякров?
Симуляция есть притворство, подражание, имитация, искажение, сублимация. Сфера чистой симуляции — виртуальность. В ней нет времени и нет пространства, в ней реальность фантомна. Этот зыбкий призрачный мир пропадает с отключением электричества. Именно этот мир является последним прибежищем децентрированных субъектов-квазисубъектов. Но феноменологически дигитальный мир пуст. Метафизические эйдосы не копируются в цифру, логос в ней не обитает. От нее веет холодным цинизмом и мистически-завораживающей, почему-то манящей пустотой. Там, где начинается дигитальное пространство, — феноменология отступает и разводит руками. Этот пучкообразный интер-гипер-парадок-сально-но-системный-и-одновременно-бессистемный хаосмос не входит в ее прерогативу I'
1. Derrida J. Speech and phenomena and other essays on Husserl's theory of signs. — Evanston, 1973. XIII.
2. Deleuze C., Guattari F. Capitalisme et schizophrenic: L'Anti-Oedipe. - P., 1972. P. 287.
3. Derrida J. De la grammatologle. - P., 1967. P. 379-445; Derrida J. L' ecriture et difference. - P., 1967.
4. Foucault M. L'Archeologie du savoire. — P., 1969; Foucault M. L'ordre du discours. — P., 1971.
