CC BY
172
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. 13 (151).
Филология. Искусствоведение. Вып. 31. С. 106-121.
ВТОРИЧНЫЙ СЕМИОЗИС В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ
Вторичный семиозис может рассматриваться не только как вторичная номинация вербальных составляющих текста, но и как процесс использования всей системы авторских знаков и других графических средств с целью экстраполяции дополнительных конкретизирующих денотативных и коннотативных смыслов, расширяющих глубину понимания и интерпретации текста.
Ключевые слова: семиозис, невербальные графические знаки, абзац, делимитационное
поле, смысловая структура текста.
В самом общем понимании семиозис - это процесс означивания. В соответствии с семиотическим принципом означивания выделяется два вида механизмов семиозиса: 1) первичное, собственно семиологическое означивание (знакообразование), семантическим результатом которого являются словесные знаки; 2) вторичное означивание, названное Э. Бенвенистом «семантической интерпретацией», свойственное высказываниям, единицам речи в целом1. Вторичное кодирование (вторичный семиозис) можно понимать в широком и узком значениях. В широком значении - как любой буквенный код, т. е. графический, письменный, вербальный способ презентации текста, так как по отношению к способности отражать «предметные отношения» (Н. И. Жинкин) вербальные средства (словесные) будут первичными; в узком - как систему невербальных средств - репрезентантов смысла в тексте, так как невербальные (несловесные) знаки при восприятии текста реципиентом также подвергаются семиотическому преобразованию и вследствие этого влияют на предметную структуру, т. е. денотативное отражение действительности, а именно смысл текста.
Кроме того, следует обратить внимание на введенное Н. И. Жинкиным понятие интеграции как универсального закона, действующего при восприятии и порождении речевых образований любого уровня, в том числе и интеграции языковых единиц на уровне тек-ста2. Данный закон не может не учитываться при анализе невербальных знаков, используемых автором в тексте. Данные знаки так же. как и вербальные языковые единицы, объединяются (интегрируются) в тексте и образуют вместе с вербальными знаками единую систему - текстовое поле, где они находятся
в отношениях взаимной дополнительности, позволяя представить информацию в максимально сжатой и вместе с тем в наиболее доступной для восприятия и понимания наглядной пространственно-графической форме. Текст, таким образом, выступает как сложная система не только особым образом расположенного словесного (вербального) материала, но и всех невербальных средств, с помощью которых автор проявляет себя как субъект высказывания. Факт выбора одного из данных средств при наличии нескольких знаков для обозначения одного и того же предмета (явления) может быть квалифицирован как семиотический процесс; использование окказионального знака в такой конситуации можно рассматривать как факт вторичного семио-зиса. Вторичное означивание может быть понято также и как дополнительная коннотация, возникающая в процессе знакоупотребления. Такое понимание идет от семиотических ис-следованиий Р. Барта, где под вторичной семиотической системой понимается «коннота-тивная семиотика» - система, в которой план выражения сам по себе представляет систему значений3. Таким образом, под вторичным се-миозисом понимается явление, происходящее в дискурсе, когда синергетика текста (язык) взаимодействует с энергетикой говорящего, что порождает определенный экспрессивный эффект, «неизреченный остаток»4.
Следует обратить также внимание и на то, что, если «первичное» означивание, «первичный» семиозис, легко выделяется, подчиняется строгим правилам, то вторичный семиозис находится в большей зависимости от апперцепции, от социальной принадлежности читающего и слушающего, от уровня его интеллектуального развития и т. п. Описание вторичного семиозиса всегда более
или менее приблизительно и связано с известным риском, в то же время средства вторичного семиозиса могут создавать «.. .некий континуум, в котором возникает множество отдельных сообщений, понимаемых из контекста и не сводимых к строго определенному коду», «код еще не опознается, но это не значит, что его нет»5. Иначе говоря, процесс формирования знака, а следовательно, и связь между означаемым и означающим в структуре знака как единицы вторичного семиозиса никогда не носит окончательного характера, так как формирование означаемого (возможный спектр значений знака) зависит от апперцепции интерпретатора. С другой стороны, в данном случае можно также говорить о принципе многоуровневости семиозиса: само появление новых знаков для обозначения уже получивших наименование предметов и явлений - факт формирования нового семиотического уровня.
В понимании единиц вторичного семиозиса, функционирующих в художественном тексте, мы отталкиваемся от дефиниции знака, представленной Ю. С. Степановым: «Начертание слов, знаки препинания, многоточия, абзацы, расположение строк <...> прописные буквы и даже характер шрифта играют роль знаков. При этом их знаковый характер коренным образом отличается от того, какой они могут иметь в практической речи <...> В речи художественной они есть часть самого знака, его означающее, и, следовательно, их связь с означаемым непосредственна»6. Мы считаем, что «.соотношение содержания и выражения (означаемого и означающего) в данном случае носит не семантический, а семиотический характер, так как семантикостилистический смысл <...> не закреплен <...> Соотношение “означаемое - означающее” обусловлено конкретным художественным намерением и возникает “по установлению” автора художественного произведения»7. Несмотря на всю кажущуюся пестроту, которая детерминирована необходимостью отказа от расчлененного, поуровневого, изолированного подхода к наблюдаемому материалу, относимых к средствам вторичного семиозиса знаков, все они отличаются той степенью об-лигаторности, которая может позволить им считаться знаками: некое инвариантное значение, условно обозначенное как «наиболее важное, новое, главное». Разница между языковым значением вербальной единицы и дан-
ным значением невербального знака заключается в максимальной степени абстрактности означаемого, это значение приращенное. Данное значение теснейшим образом связано с функцией актуализации: можно сказать, что функция актуализации его реализует.
В качестве основных условий семиоти-зации невербальных графических знаков, используемых автором в художественном тексте, могут быть выделены следующие: 1) повторяемость, частотность употребления; 2) тождественность позиции, в которой употребляются данные повторяющиеся знаки; 3) устойчивость значения; 4) общность функции (как правило, это функция актуализации). Реализация данных условий поможет убедиться в том, что «.та или иная линия или конфигурация действительно является формой языкового знака, а не просто рисунком или частью орнамента»8. Естественно, что часть знаков будет характеризоваться семиотической нестабильностью: невысокая частотность, использование в разных конситуациях, затемненное вследствие этого значение.
Использование средств вторичного се-миозиса может способствовать развитию в тексте новой семантики, которую можно квалифицировать как приращенную семантику. Между конкретными вербальными и словесно невыраженными единицами могут быть восстановлены прогнозируемые, объективно порождаемые на основе трансформации текста (или конкретно каких-либо синтаксических конструкций) вербальные компоненты: например, метатекстовые показатели очередности и фигуративные знаки могут быть заменены словесными, вследствие чего образуются дополнительные фрагменты текста. Следовательно, использование средств вторичного семиозиса можно рассматривать как один из каналов компрессии на уровне текста, эксплицирования возможных смыслов и подтекстов.
Рассмотрим функционирование одного из средств вторичного семиозиса - абзацного отступа - в художественном тексте, а именно во фрагменте романа А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» (для удобства анализа абзацы будут пронумерованы):
1) «Шестой пункт - шпионаж,
2)
3)
4)
5)
6) 7)
8)
был прочтен настолько широко, что если бы подсчитать всех осужденных по нему, то можно было бы заключить, что ни земледелием, ни промышленностью, ни чем-либо другим не поддерживал жизнь наш народ в сталинское время, а только иностранным шпионажем и жил на деньги разведок. Шпионаж - это было нечто очень удобное по своей простоте, понятное и неразвитому преступнику, и ученому юристу, и газетчику, и общественному мнению.
Широта прочтения еще была здесь в том, что осуждали не прямо за шпионаж, а за ПШ - Подозрение в Шпионаже;
НШ - Недоказанный Шпионаж, и за него всю катушку! И даже за
СВПШ - Связи, Ведущие к Подозрению (!) в Шпионаже.
То есть, например, знакомая знакомой вашей жены шила платье у той же портнихи (конечно, сотрудницы НКВД), что и жена иностранного дипломата.
И эти 58-6, ПШ и СВПШ были прилипчивые пункты, они требовали строгого содержания, неусыпного наблюдения (ведь разведка может протянуть щупальцы к своему любимцу и в лагерь) и запрещали расконвоирование. Вообще всякие литерные статьи, то есть не статьи вовсе, а вот эти пугающие сочетания больших букв (мы в этой главе еще встретим другие) постоянно носили на себе налет загадочности, всегда было непонятно, отростки ли они 58-й статьи или что-то самостоятельное и очень опасное. Заключенные с литерными статьями во многих лагерях были притеснены даже по сравнению с 58-й»9.
единицы того, о чем идет речь, и того, что об этом сообщается) распространяется не только на предложение-высказывание, но и на смысловое построение более обширного целого, например, на абзац или на композиционный блок. Мы представляем себе композиционный блок как коммуникативно-синтаксическую структуру, в которой отдельные предложения-высказывания, ее составляющие, объединяются на основе общего коммуникативного задания, выполняемого данным текстом. Именно общее коммуникативное задание текста формирует логико-смысловую целостность текста.
В цитируемом выше фрагменте текста, представляющем собой композиционном блок, абзацный отступ использован 7 раз, причем между первым и вторым абзацами ис-
Прежде всего следует отметить, что мы не вполне согласны с мнением И. Р. Гальперина, считающего, что приращение смысла не запланировано создателем текста, а возникает исключительно спонтанно, «...в процессе реализаций лексических, синтаксических, композиционных особенностей СФЕ»10. Мы считаем, что особая делимитация текста на абзацы и расположение их на поле страницы, сделанные самим автором, способствуют приращению смысла, «сопутствуют ему», так как они произведены самим автором, следовательно, автором же «просчитан» возможный смысловыразительный потенциал данных приемов. Вслед за О. А. Крыловой11 мы исходим из мысли о том, что основной принцип актуального членения (выделение в составе коммуникативной
пользован двойной отступ. Начиная с третьего, абзацы координируют красную строку по второму абзацу, а не от границы левого поля страницы. Таким образом, первый абзац выдвинут (как и все предыдущие и последующие абзацы - названия пунктов 58-й статьи Уголовного кодекса 1926 года, о котором идет речь в главе) вперед, влево, и отделен пробелом в один интервал от предыдущего и последующего текста. Структурная двойственность конструкции «1-й - 2-й абзацы» подчеркивается знаком «запятая», поставленным в конце
1 (базового) абзаца, который не только показывает расчлененность всей конструкции на части, но и создает дуализм в прочтении первой части («Шестой пункт - шпионаж»):
1) ее можно рассматривать как самостоятельное двусоставное предложение с составным именным сказуемым с нулевой связкой, тогда 2-й (ложный) абзац начинается с неполного предложения, где опущено подлежащее «он»;
2) если же не учитывать запятую после данного абзаца, у которой, на наш взгляд, чисто делимитационная функция, тогда 1-й абзац представляет собой подлежащее с приложением («Шестой пункт - шпионаж - был прочтен...»), а во 2-й (ложный) абзац вынесено сказуемое с зависимыми словами и придаточными предложениями, распространяющими группу сказуемого. Следовательно, делими-тационное поле создается расчлененностью групп подлежащего и сказуемого. С точки зрения структуры классического абзаца, конструкция «1-й, базовый абзац + 2-й, ложный абзац» представляет собой ССЦ, в котором первая часть (базовый абзац) представляет собой зачин, то есть тему высказывания, вторая часть (ложный абзац) - комментирующую часть, содержащую рему высказывания. Структура фрагмента текста, включающего базовый и ложный абзацы, отражает, кроме того, взаимоотношение «.семантики (семантической стороны онтологических объектов) и эпистемологии (знаний субъекта речи об объектах)»12. Следует отметить, что с наличием эпистемологического уровня у А. И. Солженицына связано то обстоятельство, что повествование в его романах предполагает повышенную и, может быть, качественно иную, чем предполагается «обычной» литературой, «включенность» читателя. Читатель вместе с автором должен найти истину, поиск которой идет в направлении установления соответствий текста с внетекстовой реаль-
ностью. Вынесенная в препозицию, в отдельный абзац, группа подлежащего служит своеобразным заголовком: это название пункта статьи кодекса, известной всем. Ложный абзац содержит информацию, которую знает только автор о данном объекте речи и которую он раскрывает читателю впервые. Это противопоставление официального смысла и индивидуально-авторского его понимания и толкования и является внутренней доминантой делимитации фрагмента текста на два ложных абзаца. 3-й абзац дает еще один поворот названной в 1-м абзаце темы, причем рема в нем вновь полностью не раскрывается, а дробится на 4 части, 3 из которых (каждая отдельно) выносятся в новый абзац и становятся субтемами, а одна («.осуждали не прямо за шпионаж, а за.») остается в базовом для них абзаце. 3-й абзац также является ложным, так как он обрывается на предлоге, относящемся к словоформе, которая находится в следующем абзаце. Каждый из последующих (с 4 по 6-й) ложных абзацев начинается с выделенных заглавными буквами аббревиатур
- названий «литерных статей» шестого пункта 58-ой статьи УК СССР. Эти «пугающие сочетания больших букв» образуют вместе с 1-м абзацем - общим заголовком к фрагменту текста - своеобразные символы, за которыми автор видит тысячи пострадавших и погибших безвинно людей. Абзацы, содержащие дважды повторенные (сначала в сложносокращенном, а потом в расшифрованном виде) «литерные статьи», создают особое смысловое поле, выражающее по нарастающей возмущение, гнев и негодование автора. То, что заглавные буквы используются автором не случайно, а с определенной целью, говорит следующее замечание А. И. Солженицына: «Сегодня язык стонет под напором больших букв - от учреждений и организаций, часто ничтожных. А уж грозное МВД всем кажется естественным - тогда как в дореволюционной России писалось с маленьких букв: «министерство внутренних дел» или «м.в.д.»13. 4,
5 и 6-й абзацы содержат только «расшифровку» вынесенных в препозицию аббревиатур; здесь нет никакой вербально выраженной информации, за исключением 5 абзаца, где, кроме словосочетания, раскрывающего аббревиатуру, есть еще экспрессивное безглагольное неполное восклицательное предложение, содержащее дополнительную рему («.и за него всю катушку!») ко всем трем ложным
абзацам. Кроме того, в этом абзаце используется присоединительный союз и, который вместе с усилительной частицей даже, хотя и является своеобразным «мостиком» между
5-м и 6-м абзацами, выполняющим интегрирующую функцию, но, в первую очередь, повышает экспрессивность всей конструкции. В
6-м абзаце экспрессивность подчеркивается также восклицательным знаком, употребленным в паралингвистической функции, то есть не как знак пунктуации, а как чисто внешний символ, нацеленный на передачу дополнительного коннотативного значения. Вынесенные в препозицию и в новый абзац названия «литерных статей» получают особое интонирование, которое можно назвать «акцентным выделением» (Л. М. Савосина).
Таким образом, указанные абзацы вычленяются на основании того личностного смысла, который придает их содержанию автор, узуальные же языковые условия не дают для этого оснований, так как при выделении каждого из ложных абзацев происходит расчленение не только предложения, но разрыв подчинительного словосочетания.
Созданию делимитационного поля и образованию ложных абзацев способствуют отношения однородности, связывающие 4, 5 и 6-й абзацы в структуре простого предложения («.осуждали не прямо за шпионаж, а за ПШ -., НШ - ., СВПШ ...»). Все ложные абзацы в данном случае - это дополнения, распространяющие предикат «осуждали». Отношения однородности и бессоюзная связь подчеркивают автосемантичность данных членов предложения. 3, 4, 5 и 6-й абзацы образуют рематическую цепочку, формирую-
щуюся из рем, актуализирующих поочередно общий подтекстовый смысл, или, иначе говоря, доминантную идею фрагмента - идею абсурдности шпиономании, развитой в стране и узаконенной всеми этими «пунктами».
7-й абзац является комментирующей частью по отношению к 6-у абзацу. Грамматические маркеры абзацирования здесь выражены по-стабзацным знаком - точкой - с пропуском остальной части строки и заглавной буквой после красной строки. Абзац начинается с пояснительного союза то есть и следующего за ним вводного слова например, что подчеркивает его комментирующую и интегрирующую функции. Пример, приводимый А. И. Солженицыным в качестве поясняющей части к абзацу «СВПШ - Связи, Ведущие к Подозрению (!) в Шпионаже», уже эксплицитно подчеркивает абсурдность происходящего. В данном абзаце меняется эмоциональноэкспрессивный тон повествования, что способствует его делимитации. Если предыдущие три абзаца были ярко экспрессивны (использование заглавных букв, знаков препинания в паралингвистической функции), то данный абзац характеризуется понижением тона, что присуще научному стилю при перечислении примеров к названным уже фактам; и эта особенность интонации (ее обычность, даже некоторая обыденность), с которой прочитывается данный микроэпизод, потрясает читателя еще больше. Последний, 8-й абзац анализируемого фрагмента является классической концовкой, обобщающей текстовую и подтекстовую информацию всего фрагмента текста. Анализируемый фрагмент текста может быть представлен следующей схемой:
1. А,
3.
4.
5. Ъ А
8. Ъ А.
Горизонтальное сечение показывает поле делимитации. Пересекающие и объединяющие их линии выделяют отношения между конституентами смыслового поля, то есть отношения между концептами, образующими смысловое поле композиционного блока. Данные конституенты также образуют микрополя и в то же время являются конституента-ми макрополя, сконцентрированного вокруг доминанты (доминантной идеи), образующей ядро поля. Смысловые конституенты 1 и 2 абзацев, 6 и 7 образуют микрополя, находящиеся на периферии от ядра макрополя, и имеют свои доминанты: в первом микрополе (1 и 2 абзацы) доминантную идею можно квалифицировать как «шпионаж - это распространенное явление»; в микрополе 6 и 7 абзацев -«подозрительными могут быть любые связи». В то же время микрополе 6 абзаца связано с микрополями 3-5 абзацев, объединенными, в свою очередь, своей доминантной идеей
- «осуждали за все». Конституенты смыслового поля образуют систему актуального доминантного смысла всего композиционного блока, ядром или доминантной идеей которого является идея абсурдности и пагубности шпиономании.
Несомненно, что в первую очередь все возможные модификации смысла текста формируются на основе и благодаря наличию конвенционального значения его вербальных единиц. Но, так как «вербальные экспликации смысла по своей природе субъективны и поэтому множественны»14, должны быть дополнительные, невербальные, средства, помогающие автору - продуциенту текста -репрезентировать личностные смыслы, представляющие его картину мира. На текстовом уровне таким дополнительным средством
- репрезентантом доминантного смысла, на наш взгляд, может быть абзацный отступ, при помощи которого, как мы показали на примере проведенного выше анализа, возможны актуализация смысла или смысловые приращения.
Вторичный семиозис, таким образом, может рассматриваться не только как вторичная номинация вербальных составляющих текста,
но и как процесс использования всей системы авторских знаков и других графических средств с целью экстраполяции дополнительных конкретизирующих денотативных и кон-нотативных смыслов, расширяющих глубину понимания и интерпретации текста.
Примечания
1 Бенвенист, Э. Общая лингвистика / под ред., с вступ. ст. и коммент. Ю. С. Степанова. М. : Прогресс, 1974. С. 167.
2 Жинкин, Н. И. Речь как проводник информации. М. : Наука, 1982.
3 Барт, Р. Избранные работы. М. : Наука,
1989.
4 Эко, У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию / пер. с итал. В. Г. Резник и А. Г. Погоняйло. СПб. : Симпозиум, 2004. С. 365.
5 Там же. С. 199.
6 Степанов, Ю. С. В трехмерном пространстве языка. Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М., 1985. С. 326.
7 Назарова, Т. Б. Современный английский язык и методы его изучения : филология, семиотика и ЭВМ : дис. ... д-ра филол. наук. М.,
1990. С. 423.
8 Лукин, В. А. Лингво-семиотические свойства художественного текста, его компоненты и параметры типологического определения : дис. ... д-ра филол. наук. Орел, 2003. С. 23.
9 Солженицын, А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 1. М. : Центр «Новый мир», 1990. С. 54.
10 Гальперин, И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981. С. 42.
11 Крылова, О. А. Коммуникативный синтаксис русского языка. М., 1992. С. 134.
12 Переверзев, К. А. Высказывание и ситуация : об онтологическом аспекте философии языка // Вопр. языкознания. 1998. № 5. С. 33.
13 Солженицын, А. И. Публицистика : в 3 т. Ярославль, 1995-1997. Т. 2. С. 43.
14 Босова, Л. М. Соотношение семантических и смысловых полей качественных прилагательных : психолингвистический аспект : автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Барнаул, 1998.С. 14.
