CC BY
56
УДК 8Р1
Е. Ф. Григорьева
Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Ю.И. Минералов
ВРЕМЯ В ТВОРЧЕСТВЕ С.Т. АКСАКОВА (К ПРОБЛЕМЕ ВОСПРИЯТИЯ «СЕМЕЙНОЙ ХРОНИКИ»)
Цель работы - привлечь внимание к неисследованности «биографии внутренней жизни» писателя, проясняющейся при условии прочтения «Семейной хроники» в контексте целостности творческого - духовного - пути С.Т. Аксакова, воспоминания которого осложнены исповедальным началом, составившим сферу потаенного. В аксаковедении остаются непроясненными: трагический подтекст творчества писателя в целом и литературная позиция Аксакова последнего десятилетия жизни.
«Биография внутренней жизни», трагический подтекст, благодарность и время, осмысление настоящего.
The purpose of the article is to attract attention to “the biography of Aksakov’s inner life” that has not been investigated sufficiently and which is becoming clear if you read “The Family Chronicle” in the context of the writer’s creative life as a whole. The writer’s reminiscences are complicated by the confessionary beginning that belongs to the sphere of secrets. The tragic implication of the writer’s works in whole and Aksakov’s literary position of the last decade of his life remain unclear in Aksakov’s creative works.
“Biography of inner life”, tragic implication, gratitude and time, understanding of the present.
Погружение в глубину времени есть неотъемлемая черта творчества С.Т. Аксакова, определяющая своеобразие литературной позиции последнего десятилетия жизни писателя. Однако аксаковское представление «о задачах и психологической глубине мемуарной литературы» [13, с. 5], или отношение писателя «к художеству» [21, с. 5], на важность осознания которого указал А.С. Хомяков, не стало предметом самостоятельного изучения, как не стали предметом исследования «биография внутренней жизни писателя» [8, с. 604] или «выразившийся» в творчестве «духовный путь» [14, с. 400] С.Т. Аксакова.
Задача данной работы - проследить, каким образом выявление устойчивой повторяемости понятия «время», проявляя приоритеты аксаковского внимания, трагический подтекст и сферу потаенного, влияет на восприятие хроники и литературной позиции писателя последнего десятилетия жизни в целом, указывая на недостаточную проясненность генезиса хроники и аксаковского отношения «к художеству».
Так, с одной стороны, справедливо, что «аксаков-ская семья, жившая интенсивной духовной жизнью <...> далеко не все выносила на поверхность этой жизни. Трагический пласт семейного бытия таился глубоко внутри, но он нашел выражение в эпистолярных материалах» [10, с. 222]. С другой - очевидно, что стихотворения, статьи и сохранившиеся акса-ковские записки также запечатлели расстановку приоритетов аксаковского внимания, которая, не проявляясь вполне в каком-либо одном произведении Аксакова, будь то Детские годы или Хроника, вошла в единую сферу потаенного, отчасти поясняемую одним из ранних высказываний С.Т. Аксакова: «Без нас любителей довольно / О тайнах сердца толковать!.. [8, с. 661]. Это высказывание 1823 г., проливающее свет на формировавшуюся в 1820 - 30 гг. литературную позицию писателя, дополняет то нижеследующее суждение 1855 г., которое может быть эпиграфом ко всему творческому пути писателя, так как
именно в нем соединились два важных для Аксакова понятия: «благодарность» и «время».
« <...> всегда время отдавать справедливость заслуге; благодарным быть - всегда время» [8, с. 620] - сказано в 1855 г. (здесь и далее выделено нами -Е.Г.). В своей совокупности суждения 1823 и 1855 гг. помогают увидеть литературную позицию писателя как устойчиво неизменную в глубинных своих основах, начиная с ранних литературных опытов Аксакова. Так, очевидно, что Посвящение А.С. Шишкову, предпосланное Аксаковым переводу комедии Мольера, зиждется на том же стремлении запечатлеть Истину и выразить благодарность, которое отчетливо проявляется и в статьях 1830 - 50 гг. «Ты от нашествия речей иноплеменных / Словесность русскую преславно защитил.» [1, с. 250], - сказано в 1819 г.. «<...> какою черною неблагодарностью платим мы некоторым писателям, которых имена <. > должны мы произносить с почтением и признательностью» [8, с. 520] - в 1830 г. При сопоставлении ранних стихотворений писателя и статей 1830 - 1850 гг. проясняется, что раздумья о проблеме безразличия к духовным основам отечественной культуры, о неспособности к благодарности - Богу, Отечеству, природе, современникам, ближним и близким - так же устойчиво проявляются как одна из побудительных причин творчества, как раздумья о «тайнах духовной природы человека» [3, с. 338] и важности сохранения благодарной памяти, что, в соответствии с христианской традицией, предопределяет способность словесности сохранять качества «душеспасительной духовной пищи» [8, с. 380]. Трагический подтекст очевиден как в письмах, так и в творчестве, начиная со стихотворений «Три канарейки» (1812) и «А.И. Казначееву» (1814): «... Я мнил, / Что мы, сразив врага и наказав кичливость / Окажем вместе в тем им должну справедливость / Познаем, что спаслись мы благостью небес / Прольем раскаянья потоки горьких слез / Что подражания слепого устыдимся, / К обычьям, к языку родному обратимся. [8, с. 636].
Для сравнения: из юношеского письма к сестре, на которое в 1987 г. указал С.П. Фатеев: «... нет местечка, где бы проклятые люди не наказали природы...» [19, с. 8], из «Литературных и театральных воспоминаний»: «Что за мудреное создание человек!» [8, с. 19]. Очевиден трагический подтекст в «Истории моего знакомства с Гоголем» и в «Хронике»: «.человек - заклятый и торжествующий изме-нитель лица природы!» [6, с. 87]. Причем в 1850 гг. явно повторение определения 1820 гг.: «проклятые люди» - «заклятый. изменитель».
При продолжении сопоставлений проясняется, что раздумья писателя о духовном мире матери, составившие основу «Семейной хроники», так неотделимы от раздумий о собственном духовном пути, как размышления о творчестве современников и исторических судьбах русского народа неотделимы от мысли о необходимости сохранения исторической памяти как условия сохранения духовной основы отечественной словесности. На это указывают письма, статьи Аксакова и его воспоминания, в частности, заключение Хроники. Поучительны, по Аксакову, сохраненный в достоверности уклад ушедшей жизни и прочитанные в их совокупности письма Н. В. Гоголя, воспоминания о А.С. Шишкове и А. А. Шаховском, о М.Н. Загоскине и Г.Р. Державине, о Шу-шерине и Мертваго; но при этом, в соответствии с христианской традицией - «не суди и не судим бу-деши», - неизбежно осмысление и собственного духовного пути, о чем говорит явно не случайная устойчивая повторяемость слов «самолюбие» и «страсть» в воспоминаниях, окружающих Хронику.
«Поэта должно судить по законам его собственного творчества» [17, с. 5], - обращаясь к наследию Ф. И. Тютчева, напоминал Б. Н. Тарасов о непреходящем значении пушкинского изречения, в полной мере применимого к С. Т. Аксакову, который не однажды объяснял «законы. собственного творчества», но продолжает прочитываться без учета этих объяснений. «Мы переживаем теперь великое время, - писал Аксаков И.С. Тургеневу, объясняя, почему важно возвращение Тургенева на родину. - Письменное и еще более изустное слово имеют теперь большое значение; теперь надобно говорить направо и налево, объяснять трудный и запутанный предмет и по возможности упрощать его понимание.» [4, с. 346].
Окружающие Хронику произведения и статьи 1850 гг. содержат те же «упрощенные» объяснения побудительных причин творчества, которые очевидны в статьях 1830 г. и подтверждают, что Аксаков, называя себя собирателем материалов для «биографа» [8, с. 8] или «будущего историка словесности русской» [8, с. 520], осознавал свою литературную позицию как позицию служения Истине и Отечеству с точки зрения долга, начиная с 1821 г., когда он был принят в Общество любителей российской словесности. « <. > предлагаю все, что могу: мое усердие, мое искреннее желание хотя со временем сделать что-нибудь достойное <.> высокой цели, смею сказать, со славою Отечества нашего нераздельной.» [8, с. 702].
Для сравнения: «. время летит, и будущее по-
коление, будущий историк словесности русской с негодованием отзовется о нашем молчании.» [8, с. 520] - 1830 г. «Я печатно предлагал всем друзьям и людям, коротко знавшим Гоголя, написать вполне искренние рассказы своего знакомства с ним и таким образом оставить будущим биографам достоверные материалы для составления полной и правдивой биографии великого писателя. Это была бы. истинная услуга истории русской литературы и потомству» -1852 г. [8, с. 149].
Сопоставление показывает, что аксаковские устремленность в будущее - «к потомству», как и погружение в прошлое, сопровождаются устойчивой взаимосвязанностью понятий: «время», «потомство», «история», «биограф», «будущий биограф словесности русской»; «благодарность», «совесть», «долг», «благодарная память». При этом очевидно, что «тайны сердца», отчасти проявляясь при исследовании процесса самосознания, входят в контекст Хроники и Детских годов, а способность Хроники выступать тем «сердцевинным явлением» (11, с. 105) творчества писателя, которое связует в единое целое творческий путь С.Т. Аксакова, проясняется лишь при исследовании литературной позиции писателя, глубинными корнями уходящей в христианскую традицию прощения, взаимосвязанную с благодарением. Так, если окружающие Хронику воспоминания основаны на погружении в прошлое, которое неизменно сопровождается возвращением ко времени написания -выговаривания, то «Очерк зимнего дня» (последнее произведение Аксакова), «диктованное. за четыре месяца до кончины» [7, с. 505], есть то чистое созерцание прошлого, которое не осложнено ни отступлениями от повествования, ни возвращениями ко времени выговаривания, ни умолчанием, представляя собою чистую и тихую благодарность, сохранившуюся в памяти. Кроме того, если в Детских годах, в Воспоминаниях, как и в Хронике, преобладает мотив оправдания матери и почти не заметны сокрытые в сфере потаенного раздумья о том, «как постепенно и почему переменялись чувствования, происходило охлаждение и т.п.» [7, с. 502], то в Истории знакомства с Гоголем, в воспоминаниях о Державине, Шишкове, Шушерине, Мертваго, в Отрывке из семейной хроники аксаковское внимание, направленное на осмысление своеобразия внутреннего мира современников и собственного жизненного пути, распределяется едва ли не равномерно, что говорит о том, что раздумья о труднообъяснимости поведения (поступка) кого-либо другого «органически сцеплены» с раздумьями о собственной «биографии внутренней жизни».
Попытки рассмотреть творчество писателя в его целостности очевидны в аксаковедении. В 1996 г. П.М. Тамаев рассматривал «Записки.» С.Т. Аксакова как художественное целое [15, с. 73], напоминая о продолжении писателем традиций древнерусской словесности. В 2003 г. Н. А. Колодина отмечала, что «писатель, делая к своим произведениям примечания, публикуя их вторично со вступлениями, дополняя приложениями и ссылаясь в одних своих текстах на другие, помогает по-особому оценить, в том числе
и в жанровом отношении, все пространство его прозы» [12, с. 101]. В 2001 г. П.М. Таракин рассматривал театральную и литературную критику С.Т. Аксакова «как целостную систему» [16, с. 1]; в 2010 г.
В.Е. Угрюмов исследовал стиль прозы С.Т. Аксакова как «уникальное явление русской литературы» [18, с. 4]. Однако остается без внимания, что понятие «время», устойчиво повторяющееся в письмах и творчестве писателя, есть то центральное звено, связующее в единое целое творческий путь Аксакова, которое свидетельствует, прежде всего, о проблеме восприятия «Семейной хроники», прочитывающейся, как показывает литература, не только вне учета контекста, на фоне которого десятилетиями она вынашивалась, но и без учета накопившихся наблюдений и, в частности, глубокого замечания П.Е. Щеголева, обоснованного исследователем в очерке 1918 г. «Воспоминания С.Т. Аксакова» и требовавшего уточнения, что не замечено в аксаковедении. «Все книги Аксакова связаны единством темы и единством героя. Тема одна - история одной человеческой жизни, и герой один - сам Аксаков» [22, с. 15]. Разделяя творчество писателя на «безжизненные и вялые, юношеские творения» и «зрелое» творчество [22, с. 7], исследователь не заметил, что единственный «герой» и «история одной человеческой жизни» показаны в воспоминаниях Аксакова в той взаимозависимости с историями другой «одной человеческой жизни», которая неотъемлема от общего человеческого жития целого народа и включена Аксаковым в течение конкретного исторического времени, в котором преходящее (временное) неотделимо от вечного (вневременного). Так, в письме А.О. Смирновой Аксаков писал: «Не слышно ли в настоящих событиях шага истории? Константин давно уже сказал в каких-то шуточных стихах: «Событий полны времена, / И слышен шаг истории.» [1, с. 157].
Письма, как справедливо заметила Е.И. Анненкова, действительно запечатлели глубинную сферу духовной жизни писателя, основу которой составляли раздумья о событиях, которыми «полны времена». Однако эти же раздумья, осложненные осмыслением феномена человеческого поведения и в том числе собственного духовного пути, ложились и в основу сферы потаенного аксаковского творчества, на что указывают умолчания, связывающие аксаковские переходы от одного времени к другому времени. «Глубокой осенью 1815 года приехали мы в Москву <.> следы исполинского пожара еще не были изглажены <.> все красноречиво говорило о недавнем посещении Европы. (умолчание - Е.Г.)» [8,
с. 24]. Данное погружение в прошлое, сопровождающееся раздумьями о поведении современников, не предполагавших нападения Наполеона на Россию, обрывается достаточно резким выводом и, на первый взгляд, неожиданным возвращением к настоящему -ко времени выговаривания «Литературных и театральных воспоминаний»: «Конечно, действительность показала недальновидность этих людей; но давно ли мы все считали высадку англичан и французов в Крым, в таких гигантских размерах, совершенно невозможною?.. (умолчание - Е.Г.)» [8, с. 25].
Но при продолжении сопоставлений очевидно, что аксаковские раздумья о событиях, которыми «полны времена», неизменно сопровождаются раздумьями о «тайнах духовной природы человека» или теми возвращениями ко времени написания, которые завершаются умолчанием. Так, в стихотворении «А.И. Казначееву» (1814) понятие «время» соседствует с понятием болезни - «язвы» и обусловлено раздумьями молодого Аксакова о причинах явно не физической, а духовной «язвы». «Знать, время язве сей положит лишь предел.» [8, с. 638]. Высказывание из письма к сыну (И.С. - Е.Г.), которое относится к 1845 г.: «Ведь помочь нельзя, ей богу, нельзя! Бог и время, может быть, век целый, - вот помощники. [20, с. 189] - созвучно в то же время и стихотворению 1814 г. и авторскому отступлению от повествования, очевидному во Вступлении к «Запискам об уженье рыбы», в котором раздумья о «противоестественном воспитании» и «ложном направлении» [9, с. 10] также концентрируются в определении болезни - «черная немочь» [9, с. 11] и явно относятся не к одному герою и к истории не одной человеческой жизни.
Однако это же высказывание 1845 г. - «Бог и время. вот помощники» созвучно и стихотворению 1824 г.: «Кто знает будущего тайны? / Кто знает о своей судьбе? [8, с. 666], и последнему, предсмертному стихотворению «При вести о грядущем освобождении крестьян»: «Как узнать? Судеб народных / Не проникнуть в мрак и даль, / Не постичь путей исходных, / Богом вписанных в скрижаль [5, с. 474]. В том и другом случае очевидны раздумья о непостижимости будущего и труднообъяснимости того настоящего, которое не понятно не только в отношении к «одному герою» и к «истории одной человеческой жизни», но и в отношении судьбы всего народа.
Подобное созвучие, примеры которого могут быть продолжены, имеет одну и ту же основу в творчестве писателя, как и очевидная взаимосвязь устойчиво повторяющихся понятий, сопровождающих понятие «время»: «история», «потомство», «долг», «вера», «благодарность», «совесть. Эта основа, как показывает сопоставление окружающих Хронику воспоминаний, обусловлена тем рано развившимся вниманием к различного рода странностям человеческого поведения, которое, в соответствии с христианским мировоззрением писателя, развивало способность к самоуглублению и влекло за собою неприятие даже малейшей неправды, малейшего несоответствия Истине, требовавшей не только осознания иерархии жизненных ценностей, но честности и при восстановлении собственного духовного пути. «Шумиху с золотом потомство различит / И время слов набор, как звук пустой промчит.» [8, с. 644] - строки из стихотворения 1824 г. перекликаются со многими высказываниями Аксакова, которые опираются на понятие «время» и проясняют его литературную позицию.
Вот слова, предваряющие «Отрывок из семейной хроники», написанный в 1847 г.: «Всякий клочок бумаги долговечнее самой долгой человеческой жизни. Ты сохранишь эти листы, милая Софья, и они сохранят тебе живое воспоминание прошедшего» [7,
с. 501]. Для сравнения: отрывок из записки, относящейся к Детским годам: «Есть у меня заветная дума, которая давно и день и ночь меня занимает, но Бог не посылает мне разума и вдохновения <.> Такая книга надолго сохранила бы благодарную память обо мне во всей грамотной России. (умолчание -Е.Г) [6, с. 59].
Таким образом, очевидно, что глубина «Семейной хроники», ее способность выступать не только самостоятельным произведением, но проявляться и «сердцевинным явлением» творчества писателя, тем своеобразным обобщением многолетних раздумий о духовном мире матери, которое ушло в сферу потаенного окружающих Хронику воспоминаний, начинает проясняться по мере прочтения этого произведения в контексте целостности творческого пути С.Т. Аксакова, чему способствует, прежде всего, внимание к особенностям композиции Хроники, в которой очевидны отступления от повествования, созвучные многим аксаковским высказываниям, так или иначе связанных с понятием «время». Так, в Письме к редактору «Молвы» (1857) Аксаков, приветствуя возобновление «Молвы», не только выражал радость по поводу того, что вновь вышедшая «Молва» «напомнит. прошедшее веселое время, жизнь, еще полную жизни. многие памятные, дорогие имена» [8, с. 621], но и явно анализировал время ушедшей молодости. «Мое время, если хотите, если уж пошло на правду, было несколько, как бы это сказать, не то что поглупее теперешнего . (умолчание -Е.Г.) с этим нельзя согласиться; оно было простее, простодушнее, наивнее . ( умолчание - Е.Г.) Все не то; оно было пустее, вот это правда <.> мы жили спустя рукава, не оглядываясь на свое прошедшее, не вникая в безнравственность отношений настоящего и не помышляя о будущем» [8, с. 622]. Для сравнения: отступление от повествования из «Семейной хроники», свидетельствуя о глубинном погружении в прошедшее, лишь обозначает сферу потаенного, сокрытую за умолчанием и остающуюся сокрытой, если Хроника прочитывается вне учета целостности творческого пути писателя: «. я помню замирание молодого сердца и сладкую, безотчетную грусть, за которую отдал бы теперь весь остаток угасающей жизни.» (умолчание - Е.Г.) [6, с. 92].
Литература
1. Аксаков, С.Т. Полн. собр. соч.: в 6 т. / С.Т. Аксаков.
- СПб., 1886. - Т. 4.
2. Аксаков, С.Т. Письмо А.О. Смирновой от 15 ноября 1854 / С.Т. Аксаков // Русский архив. - М., 1896. - Кн. 1. -С. 156 - 158.
3. Аксаков, С.Т. Письмо И.С. Тургеневу от 18 (30) февр. 1856 / С.Т. Аксаков // Переписка И.С.Тургенева: в 2 т.- М., 1986. - Т. 1. - С. 337 - 338.
4. Аксаков, С.Т. Письмо И.С. Тургеневу от 20 декабря 1857 (2 января 1858) / С.Т. Аксаков // Переписка И.С.Тургенева: в 2 т. - М., 1986. - Т. 1. - С. 346 - 347.
5. Аксаков, С.Т. При вести о грядущем освобождении крестьян / С.Т. Аксаков / Собр. соч. С.Т. Аксакова / под ред. А.Г. Горнфельда. - 1910. - Т. 4. - С. 473 - 474.
6. Аксаков, С.Т. Собр. соч. в 4 т. / С.Т. Аксаков. - М., 1956. - Т. 1.
7. Аксаков, С. Т. Собр. соч.: в 4 т. / С.Т. Аксаков. - М., 1956. - Т. 2.
8. Аксаков, С.Т. Собр. соч.: в 4 т. / С.Т. Аксаков. - М., 1956. - Т. 3.
9. Аксаков, С.Т. Собр. соч.: в 4 т. / С.Т. Аксаков. - М., 1956. - Т. 4.
10. Анненкова, Е.И. Таинство смерти в осмыслении Аксаковых / Е.И. Анненкова // Христианство и русская литература. - СПб., 1999. - С. 221 - 236.
11. Кожинов, В.В. Победы и беды России / В.В. Кожи-нов. - М., 2006.
12. Колодина, Н.А. Проблема жанра в прозе С.Т. Аксакова / Н.А. Колодина // Малые жанры: теория и история: Материалы межвузовской конференции. - Иваново, 2003.
- С. 93 - 101.
13. Левкович, Я.Л. Автобиографическая проза и письма Пушкина / Я.Л. Левкович. - Л., 1988.
14. Непомнящий, В.С. Пушкин. Избранные работы 1960 - 1990-х гг. / В.С. Непомнящий. - М., 2001.
15. Тамаев, П.М. «Записки.» С.Т. Аксакова как художественное целое» / П.М. Тамаев // Жизнь и судьба малых литературных жанров: Материалы межвузовской научной конференции. - Иваново. - 1996. - С. 73 - 82.
16. Таракин, П.М. Театральная и литературная критика С.Т. Аксакова: автореф. дис. . канд. филол. наук / П.М. Таракин. - 2001.
17. Тарасов, Б.Н. Историософия Ф.И. Тютчева в современном контексте / Б.Н. Тарасов. - М., - 2006.
18. Угрюмов, В.Е. Стиль прозы Аксакова: дис. . канд. филол. наук / В.Е. Угрюмова. - М., 2010.
19. Фатеев С.П. Записки счастливого человека / С.П. Фатеев // Аксаков С.Т. Охота пуще неволи. - Киев, 1991. -С. 5 - 18.
20. Фатеев, С.П. Об эволюции мировоззрения С.Т. Аксакова / С.П. Фатеев // Русская литература.- 1985. - № 1. -
С. 187 - 189.
21. Хомяков, А.С. Сергей Тимофеевич Аксаков / А.С. Хомяков // С.Т. Аксаков. Семейная хроника. Детские годы Багрова-внука. - М., 1996. - С. 5 - 8.
22. Щеголев, П.Е. Воспоминания С.Т. Аксакова / П.Е. Щеголев // Аксаков С.Т. Дневники и письма. - Петроград, 1918. - С. 15.
