CC BY
72
лостный и гармоничный мир, пускай и объединенный силой оружия, а не за мир, в котором сохраняется и поддерживается разделение между миром всеобщего процветания и могущества и миром всеобщей отсталости и несвободы. XX век не оправдал надежд Соловьева — он не стал веком мира и справедливости, подтвердит ли век XXI его опасения и страхи?
1 Соловьев B.C. Собр. соч. 2-е изд. Т.1. С. 236.
2 Соловьев B.C. Собр. соч. Т.4. С. 4-5.
3 Соловьев B.C. Собр. соч. Т. 12. С. 360.
4 Соловьев B.C. Письма. Т.4. С. 221.
5 Соловьев B.C. Собр. соч. Т. 12. С. 564.
6 Соловьев B.C. Собр. соч. Т.8. С. 319.
7 Соловьев B.C. Собр. соч. Т.8. С. 325-326.
8 Соловьев B.C. Собр. соч. Т.7. С. 73.
9 Была опубликована в журнале «Вестник Европы», 1894. № 9. С. 396-
397.
10 Соловьев B.C. Собр. соч. Т.7. С. 175-176.
11 Соловьев B.C. Собр. соч. Т.10. С. 152.
12 Соловьев С.М. Владимир Соловьев. Жизнь и творческая эволюция. М., 1997. С. 360-361.
13 Сыромятников С.Н. Англичане и мы // Россия. 15-го января 1912 г., №1893.
14Сыромятников С.Н. Книги и жизнь. LXIX // Россия. 19-го октября 1908. № 893.
С.М. УСМАНОВ
Ивановский государственный университет
«ВОСТОК КСЕРКСА» В ИСТОРИОСОФИИ ВЛАДИМИРА СОЛОВЬЕВА: В ПОИСКАХ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
В 1890 году журнал «Вестник Европы» в своем апрельском номере напечатал очередное стихотворение Владимира Сергеевича Соловьева - «Ex Oriente lux». В нем упоминалось об очень давней войне персов и греков в V веке до Рождества
Христова. А завершалось стихотворение несколько неожиданным вопрошанием России:
О Русь! В предвиденье высоком Ты мыслью гордой занята, Каким же хочешь быть Востоком: Востоком Ксеркса иль Христа?1
Если Владимир Сергеевич ожидал «ответа» на столь необычно поставленный вопрос, то напрасно. Все получилось здесь почти в точности по Гоголю: «Русь, дай ответ. Не дает ответа...». Пришлось философу прибегать к более сильнодей -ствующим средствам, уже прямо эпатирующим публику, как это было в следующем, 1891 году, при обсуждении соловьев-ского реферата о средневековом мировоззрении.
Одно из самых убедительных объяснений позиции Соловьева дал в 1911 году литературный критик П.П. Перцов в газете «Новое время»: «Публика вспоминала о нем (Владимире Соловьеве - С.У.) только тогда, когда «этот чудак» предлагал союз России с Папой или возвещал пришествие антихриста. Вполне возможно, что именно это долголетнее духовное пус -тынножительство «среди Скабичевских» и толкало иногда философа к излишней экстравагантности мысли и точно какому-то насильственному принуждению к себе общественного вни-мания»2.
В самом деле, кто еще тогда в России мог сформулировать такую антитезу «Востоку Христа»? А ведь Ксеркс, которому противостояли героических 300 спартанцев при Фермопилах, - это персонаж, который был памятен образованным гражданам России еще с юных лет.
Но получилось все не так, как мог надеяться сам Соловьев. Образ «Востока Ксеркса» по-настоящему в круговорот «русской мысли» так и не вошел. И не только в начале 90-х гг. XIX столетия, но и позже его понимание встречало какие-то трудности. Подчас его значение сводилось к простой иллюстративности главных соловьевских идей. Так, племянник и биограф Владимира Сергеевича Сергей Михайлович Соловьев по-
лагал, что в стихах философ изложил основную идею двух своих трудов - «Великого спора» и «Национального вопроса в России»3. Другой известный биограф и истолкователь наследия Владимира Соловьева К.В. Мочульский также упоминает об этом очень бегло, замечая, что стихотворение «Ex Oriente lux» представляет собой «поэтическое выражение теократической идеи » философа4.
Среди современных исследователей наследия Владимира Сергеевича даже востоковеды дают весьма схематичные и противоречивые соображения о смысле образа «Востока Ксеркса». Так, Е.Б. Рашковский считает, что имя Ксеркса символизирует для философа «этатистские и тоталитаристские тенденции эпохи реакции, последовавшей за убийством Александры II»5, тем самым редуцируя богатый смыслами образ до орудия политической публицистики. Другой современный российский востоковед В.Э. Молодяков полагает, что противопоставление «Востока Ксеркса» «Востоку Христа» Соловьевым положило начало концепции «двух Востоков» в русской культуре Серебряного века как олицетворения противостояния Зла и Добра, порядка и прогресса 6. Такая трактовка выглядит весьма интересной и последовательной, но далеко не во всем достаточно убедительно аргументированной, особенно в контексте произведений «позднего» Соловьева.
В этой связи представляется уместным признать, что и в наших прежних работах о восприятии Востока в общественной мысли России образ Востока Ксеркса затрагивался мельком и
7
учитывался явно недостаточно .
Между тем более тщательное изучение и самого текста, и контекста появившегося весной 1890 г. на страницах «Вестника Европы» стихотворения может существенно помочь в осмыс -лении еще недостаточно ясных нам аспектов наследия столь «закрытого», как очень точно заметил К.В. Мочульский, мыслителя, не любившего «высказывать себя»8.
Начнем с того, что «Вестник Европы был трибуной воинствующего либерального российского западничества. Весьма метко об этом отзывался тогда непризнанный самобытный философ Николай Федорович Федоров : «Насколько неверно название «Русской мысли», принятое московским журналом, на-
столько верно соответствует самому содержанию журнала название «Вестника», Меркурия Европы, принятое петербургским журналом. Пресмыкающийся перед «просвещенными государствами Европы», он нахально относится ко всему русскому; инквизиторски следит он за малейшими попытками проявления самостоятельности, стараясь уничтожить ее в самом за-
9
родыше» .
Подтверждений этому наблюдению Федорова можно найти множество. Вот как, например, встретил «Вестник Европы» в 1885 г. появление первого тома сборника статей выдающегося мыслителя Константина Николаевича Леонтьева «Восток, Россия и славянство»: «славянофильство, доведенное до абсурда», «византийские бредни, от которых веет чем-то совершенно затхлым, беспощадно-фанатическим», «бред больного ума», «мистицизм на грубой хищнической подкладке», «дикие теории»10.
«Вестник Европы» мог дать отповедь и профессиональным ученым, если возникало подозрение в том, что они могут как-то поддержать своими изысканиями «азиатчину» - пусть даже это и не имело прямого отношения к России. Так, в 1888 г. журнал подверг жесткой критике преподавателя Восточного факультета Петербургского университета С.М. Георгиевского, который в своей работе усмотрел-де в жизни китайцев «только хорошее»11.
В кругу таких поборников европейского прогресса и ненавистников азиатских «деспотических порядков» Владимир Сергеевич Соловьев до поры до времени был необходимым сотрудником. Конечно, в своем «миросозерцании» он существенно не совпадал с главными выразителями российского европеизма, собравшимися вокруг журнала «Вестник Европы» -М.М. Стасюлевичем, К.К. Арсеньевым, С.А. Венгеровым и другими. Тем не менее, у Соловьева с либералами было много общего и в оценке современного им положения России, и в отношении к европейской культуре, и - что нас в данном случае интересует особо - в решительном неприятии «азиатчины».
В этом плане сам Владимир Сергеевич, на рубеже 80-90-х гг., пожалуй, даже «превзошел» своих союзников-либералов. В длительной полемике с «почвенниками» и славянофилами, со-
бранной в начале 90-х годов XIX в. из журнальных статей в два сборника под названием «Национальный вопрос в России», Владимир Сергеевич намеренно сближал Россию с нехристианским Востоком, подвергая осмеянию и «азиатчину», и славянофильский патриотизм.
При этом у Соловьева проявляется оттенок национального нигилизма, когда в пылу спора со своими оппонентами философ помещал русских в один ряд с «другими полудикими народами Востока »12.
Крайне отрицательно отзывался Соловьев и о Китае, который уже в течение долгого времени выставлялся российскими западниками в качестве своего рода жупела косности и деспотизма: «Огромная Китайская империя (...) - писал философ, - не одарила и, наверное, не одарит мир никакою высокою идеей и никаким великим подвигом; она не внесла и не внесет никакого вековечного уклада в общее достояние человеческого
13
духа» .
Очень неодобрительны и отзывы Владимира Сергеевича о борьбе африканских народов против европейских колонизаторов. Мыслитель обрушивался на «дагомейские идеалы», относя их к «реакционным явлениям». Ибо за такие идеи «из последних сил бьется Беганзин в Дагомее и Лобэнгула в земле Матэбельской»? За то, что «человечества нет, а есть господа и рабы, полубоги и полускоты, что первым все позволено, а вторые обязаны служить орудием для первых»14.
На самом деле ценностная шкала Владимира Сергеевича вовсе не включала тогда объединенного человечества. «Господами» признавались лишь «исторические народы» - евреи и европейцы. Остальные считались «дикими» и «полудикими». В этой связи показательно замечание философа из его труда, напечатанного по-французски в Париже, «Россия и Вселенская Церковь»: «Никто не станет спрашивать, в чем историческая миссия Ашантиев или Эскимосов»15. Более того, Соловьев доходил и до определенных утверждений расистского толка, прямо именуя «хищную монгольскую орду» «низшей расой »16.
Забегая чуть-чуть вперед, отметим, что уже после появления стихотворения «Ex Oriente lux» Соловьев опубликовал в 1891 г. в «Северном вестнике» статью, где был найден один из
ключевых образов его мировоззрения, который и стал названием публикации: «Враг с Востока». «Образ врага» у Соловьева составной - здесь и китайское государство, и буддийская религия. Но оказывается, что Азия враждебна России самой своей природой, ведь обнаруживается еще «более страшный враг России»: «на нас надвигается Средняя Азия стихийной силой
17
своей пустыни» .
И еще одно обстоятельство, связанное с обнародованием в «Вестнике Европы» программного стихотворения Соловьева следовало бы иметь в виду. Оно появилось после впечатляющих побед «русского оружия» в Средней Азии, когда власти «Белого царя», т. е. российского императора, подчинились многие ее народы, а Бухарский эмир и Хивинский хан признали над собой протекторат Российского государя. Державная мощь России, твердость политического курса императора Александра III не могли импонировать ни либералам из круга «Вестника Европы», ни самому Соловьеву. Выступать прямо в легальной печати против возглавителей такой политики им было крайне затруднительно. Однако можно было нападать на ее апологетов, что и делал Владимир Сергеевич в цикле своих статей «Национальный вопрос в России».
В этом смысле Соловьев шел значительно дальше мелочной публицистики приземленно-практичных западников «Вестника Европы», всей «прогрессивной общественности». Он хорошо понимал необходимость подорвать идейные основы официального консервативного патриотизма и использовал для решения данной задачи чуть ли не любой повод. В 1889 г. во французском издании книги «Россия и Вселенская Церковь» Владимир Сергеевич язвительно упоминал, не называя автора, стихотворение памяти умершего в 1887 г. Михаила Никифоро-вича Каткова, долгие годы бывшего чуть ли не самым известным из выразителей и апологетов официального курса. Во второй главе книги «Россия и Вселенская Церковь» Соловьев ставит вопрос о «смысле существования России», сразу же излагая в несколько карикатурной форме кредо консерваторов -патриотов: «Мы и слушать не хотим о наших нуждах, наших недостатках и в особенности о наших обязанностях к этому гнилому Западу! (...). Он нам не нужен, и мы ничем ему не обя-
заны. У нас дома все, что нам нужно. In (sic) Oriente lux. (Заглавие стихотворения, посвященного одним известным поэтом покойному Каткову [примечание Соловьева - С.У.])18.
На самом деле Владимир Сергеевич цитировал стихотворение известного поэта Аполлона Николаевича Майкова из седьмого номера журнала «Русский вестник» за 1887 г., целиком посвященного памяти только что скончавшегося М.Н. Каткова. Приведем здесь стихотворение Майкова полностью :
In Oriente lux «Что может миру дать Восток? Голыш - а о насущном хлебе С презреньем умствует пророк, Душой витающий на небе!..» -Так гордый римлянин судил и - пал пред рубищем мессии... Не то же ль искони твердил И гордый Запад о России? Она же верует, что несть Спасенья в пурпуре и злате, А в тех немногих, в коих есть Еще остатки благодати.19
Кроме того, стоило бы иметь в виду, что у Майкова есть еще и другое стихотворение «Ex tenebris lux (свет из тьмы)», напечатанное в том же 1887 г. и тоже в «Русском вестнике», только в третьем номере. Правда, тогда - без заглавия20.
Итак, в круге «реакционеров» «Русского вестника » была выдвинута формула «In Oriente lux», т. е. «свет на Востоке» - в противовес «гордому Западу». Такая самодостаточность России для Владимира Сергеевича неприемлема, и его стихотворение «Ex Oriente lux» есть образный ответ на «вызов» консерваторов, на их «гордую мысль» (слова из последнего четверостишия стихотворного манифеста мыслителя).
У Соловьева речь идет о свете с Востока, притом двойственном - как истинном, так и ложном.
Олицетворением ложного света становится древнепер-сидский шах Ксеркс, предпринявший с огромным войском наступление на Грецию, которое, впрочем, окончилось неудачей:
«С Востока свет, с Востока силы!» И, к вседержительству готов, Ирана царь на Фермопилы Нагнал стада своих рабов.
Но не напрасно Прометея Небесный дар Элладе дан. Толпы рабов бегут, бледнея, Под горстью доблестных граждан21.
Истинный свет - это, конечно, свет Христов:
Чего ж еще недоставало? Зачем весь мир опять в крови? Душа вселенной тосковала О духе веры и любви!
И слово вещее - не ложно, И свет с Востока засиял, И то, что было невозможно, Он возвестил и обещал.
И, разливаяся широко, Исполнен знамений и сил, Тот свет, исшедший от Востока, С Востоком Запад примирил22.
В общем, по версии Соловьева 300 спартан-цев(«доблестных граждан») побеждают восточного деспота и его «толпы рабов». Для Владимира Сергеевича такое противопоставление европейской культуры и «дикой» Азии совершенно естественно. Мало того, Ксеркс имеет «двойников» в других произведениях философа: Тамерлана и Навуходоносора, Сар-гона и Ашшурбаниипала. Имя Ксеркса тоже отнюдь не случайно. Недаром же Владимир Сергеевич опять частично цитирует это свое стихотворение и в «Оправдании добра». А кроме того, Ксеркс предстает как пример бесплодности деспотизма и в со-ловьевской статье 1895 г. о поэзии Алексея Константиновича Толстого (опять-таки в «Вестнике Европы»): «Что может быть
сильнее того патриотизма, который заставлял персидских вельмож чинными рядами бросаться в море, чтобы спасти корабль Ксеркса? Но такой патриотизм, будучи сопряжен с рабским духом, не спас, а погубил персидское царство»23.
Совсем другое дело, полагал мыслитель, когда, наоборот, европейцы наступают на Азию - будь то Александр Македонский или римские императоры, еще до того как для человечества воссиял свет Христов:
И кто ж до Инда и Ганга Стезею славною прошел? То македонская фаланга То Рима царственный орел.
И силой разума и права -Всечеловеческих начал -Воздвиглась Запада держава, и миру Рим единство дал24.
Это - самый настоящий «идейный либерализм» и европоцентризм. То, что и нужно было М.М. Стасюлевичу и его сотрудникам. Для них такая победа «державы» языческого Запада - царства мысли и права - над языческим же Востоком, бастионом обветшалых «предрассудков» и деспотизма, казалась великим благом.
Так - у Владимира Сергеевича Соловьева и «Вестника Европы» начала 90-х гг. Совсем не так, скажем, у известного славянофила Алексея Степановича Хомякова в середине XIX столетия. Греческое многобожие для него являлось «смешным в глазах разума» и «бессильным в религиозном смысле»25. Напротив, «иранство» для Хомякова означает свободу духа, ответственность и мораль.
Еще более сложную картину, но тоже очень далекую от мировоззрения Соловьева, рисует его современник и собеседник Н.Ф. Федоров: «Запад в борьбе Ирана с Тураном (мира пустыни и кочевых народов -С .У.) был всегда союзником Ту-рана как в древнем, так и в новом мире. Благодаря этому союзу погиб древний Иран; но если с помощью этого союза будет побежден и новый Иран (т. е. Россия - С.У.), обзываемый Запа-
дом Тураном, тогда Запад увидит у себя настоящих туранцев, как это и предсказывал в известной картине (желтая опасность) Черный царь (германский император) до своего еще путешествия на Восток (т. е. до поездки германского императора Вильгельма II на Восток осенью 1898 г. - С.У.)»26.
Разумеется, можно было бы принять во внимание и другие версии взаимоотношений Востока и Запада в «русской мысли» XIX столетия, составляющие контекст программного стихотворения Соловьева, его образа «Востока Ксеркса». Однако зададимся вопросом: зачем все-таки мыслителю «понадобился» среди восточных деспотов именно Ксеркс, а не Навуходоносор, не Тамерлан или даже не персидские шахи Дарий Гистасп или Кир? Ответ найти не слишком трудно. Имя Ксеркса в соловьевской версии - знак поражения. Этот «воин» (а именно так переводится его имя) Востока ложного разбит куда менее многочисленным, но сильным своими гражданскими доблестями европейским народом. Разбит и при Фермопилах, и при Саламине - и на суше, и на море. России такого повторять нельзя, бороться с «державой Запада» ей смертельно опасно. А быть «Востоком Христа», с Христом - значит, как обязательное условие, начиная со времен императора Петра I, «пойти в ученье к цивилизованным народам Запада, чтобы усвоить их науку и культуру» (так писал Владимир Сергеевич в 1889 г. в книге «Россия и Вселенская Церковь»)27.
Надо думать, руководителей «Вестника Европы» это вполне устраивало. Но все оказывается далеко не так просто. И образ «Востока Ксеркса», и стихотворение в целом обнаруживают в себе значительно большие глубины, заглянуть в которые мы и попытаемся.
Энергетика образа такова, что, назвав имя Ксеркса, автор уже не может его целиком контролировать. Да, этот «воин» терпит поражение в борьбе за овладение Элладой. Но он не смиряется перед греческими богами и приказывает подданным после гибели своих судов во время шторма ... высечь море. Ксеркс показывает, что не боится мести богов Эллады и без помех возвращается на родину.
Мало того, персидский шах-неудачник в некоторой степени оказывается предвестником прихода другого Царя. Ведь
Ксеркс, как говорится в начале стихотворения, «(...) к вседер-жительству готов». Конечно, он не «Спас в силах», которому повинуются стихии. Но все же, хоть и слабый, неверный, он предвестник Его появления. Как и Христос, Ксеркс - царь, и он не боится языческих богов. И он стремится подчинить разбушевавшиеся стихии. Конечно, Ксеркс недостаточен и в исторической ретроспективе, и в метафизическом измерении. Но он и не антипод Христа, не олицетворение Зла, как показалось самому Соловьеву.
Как следует из достоверных исторических свидетельств, действительный Ксеркс (по-персидски - Хшаярша) - значительная фигура не только в кругу персидских шахов династии Ахеменидов, но и среди языческих правителей Востока вообще. Хотя правление Хшаярши I (Ксеркса, как произносили его имя греки) было не очень продолжительным - чуть более 20 лет (486-461 гг. до Рождества Христова), этот шах оставил значительный след в истории. Он продолжал политику своего отца Дарявахуша I (Дария) по созданию мировой персидской империи. Сначала он подавил восстание в Египте, уже ранее подчиненном персам. Затем были разгромлены и восставшие вавилоняне. Именно шах Хшаярша I окончательно уничтожил Вавилонское государство, а золотая статуя верховного вавилонского бога Мардука была увезена в столицу Персии Персеполь и, вероятно, расплавлена.
Затем персидские войска двинулись на земли Эллады. В Фермопильском проходе спартанский царь Леонид I со своим отрядом в конце концов был уничтожен. Многие области Греции были заняты персами. Афины были сожжены персидским войском дотла. Но в решающем сражении на море в Саламин-ском заливе победу одержали греки, правда, после того, как в трехдневной буре на море утонуло множество персидских кораблей. После этого шах вернулся в Персию, оставив еще значительное войско с полководцем Мардонием для продолжения войны. Лишь после гибели Мардония греки смогли изгнать персидское войско из своей страны. Греки ненавидели Ксеркса и долго помнили его могущество. Спустя почти полтора столетия Александр Македонский, взяв Персеполь во время своего похода на Восток, предал огню дворец Ксеркса.
Следует отметить еще одно знаменательное обстоятельство, связанное с шахом Хшаяршей I. В отличие от своих предшественников династии Ахеменидов, приносивших жертвы и чужим богам, он был решительным сторонником Единого Бога, называвшегося у персов Ахурамаздой. Все другие «боги» были объявлены злыми духами. Кроме того, именно Хшаярша I отказался в своей титулатуре от наименования «царь Вавилона», провозглашая себя «единым для многих царем», «царем 28
стран» .
Надо отметить, что из современников Владимира Сергеевича, пожалуй, лишь один Константин Николаевич Леонтьев сразу безбоязненно «перевернул» образ Ксеркса в другом направлении. 1 мая 1890 г. Леонтьев писал В.М. Эберману: «И что за вздор: Россия Ксеркса или Христа? «Россия - России» -вот что нужно. Св. Константин, Феодосий Великий, Юстиниан были христианскими ксерксами, во-первых, а, во-вторых, Европа либеральная, которой он нас стращает, находится теперь вовсе не в периоде перед Персидскими войнами, а скорее похожа теперь на Грецию после Пелопонесской и Фиванской войн, т. е. в периоде разложения и духовного упадка, а мы, как ни плохи, а растем еще как Рим после Пунических войн. Он хочет ломать историю в угоду своей тенденции, да ее не слома-
I 29
ешь!» .
В самом деле, для осмысления образа Ксеркса очень значим уже состоявшийся опыт истории, в том числе и русской, в которой главным «Ксерксом» был, надо полагать, столь дорогой сердцу Владимира Сергеевича император Петр I. О Петре Соловьев писал очень много и очень охотно, в немалой степени следуя здесь своему отцу, выдающемуся историку Сергею Михайловичу Соловьеву.
В одной из поздних статей, «Византизм и Россия» (1896 г.), Владимир Сергеевич представлял Петра почти безупречным великим государем: «(...) самодержавие совести не позволяло ему довольствоваться ни сознанием государственной пользы, ни сознанием своего формального права. Нравственное чувство открывало ему ту истину, которая доселе остается закрытою для многих, что земные интересы и права имеют только тогда свое настоящее значение и достоинство, когда они
связаны и согласованы с вечною правдою и высшим благом». Однако, согласно аргументации мыслителя, у столь замечательного государя не оказалось достойных подданных: «(...) людей же для авторитетного служения и свободы совета искал великий самодержец в своем деле и не нашел. Духовные чины отвечали ему как «лукавые царедворцы», а начальные светские люди, вместо совета царю, нашли нужным пытать царевича»30. Причины такой почти безудержной апологетики Петра Великого философ объяснил с достаточной определенностью еще в статьях цикла «Национальный вопрос в России (конец 80-х -начало 90-х гг.): «Каковы бы ни были личные свойства и поступки Петра Великого, он своим историческим подвигом возвращал Россию на тот христианский путь, на который она впервые стала при Св. Владимире. Меняя свое национальное идолопоклонство на всечеловеческую веру, для которой «нет эллина и иудея», Россия тем самым отреклась от языческого обособления и замкнутости, признавала себя составною частью единого человечества, усвояла себе истинные интересы, приобщалась его всемирно-исторической судьбе»31.
Но, сколько бы ни «высвечивал» Владимир Сергеевич образ «великого реформатора»,в нем явственно проступают черты языческого царя, замашки Ксеркса. Ведь это Петр I был первым действительным русским императором (Лжедмитрий I - Григорий Отрепьев - не в счет). Ведь это Петр Великий был объявлен подобно римским языческим императорам «Отцом Отечества». Это он построил на новом месте новую столицу, назвав ее тоже по-новому - не по-русски. Это он дерзнул перенести мощи благоверного князя Александра Невского, а также посягнул на пожертвованные некогда на помин души церковные земли. Это он установил в России новое летоисчисление и перенес на другое время празднование нового года. Словом, разве это не «Ксеркс», желающий помимо державной власти еще и повелевать стихиями?
Кстати, недаром император Петр I так стремился к господству на морях, постоянно воюя за утверждение своей державы. Сначала - на Черном море, затем - на Балтике и, наконец, на Каспии. При этом государь беспокоился не столько о всеединстве христиан, сколько о собственных державных инте-
ресах. А потому воевал главным образом на Западе, а не на Востоке. Немцам, датчанам и «всяким прочим шведам» приходилось трепетать перед российским императором немногим меньше, чем когда-то грекам перед могучим Ксерксом. Так, во время Северной войны летом 1721 г. русские отряды, высадившись на шведской территории возле Умео, разорили и сожгли 4 города, 509 деревень и 79 мыз с дворами32. Недаром французский посол в России Ж.Ж. Кампредон писал своему правительству о Петре, что «при малейшей демонстрации его флота, при первом движении его войск ни шведская, ни датская, ни прусская, ни польская корона не осмелятся ни сделать враждебного ему движения, ни шевельнуть с места свои вой-
33
ска...» .
Так реальности эпохи и личности российского самодержца Петра I - все-таки достаточно хорошо известные «образованному обществу» в России конца XIX столетия - подтачивали выстроенные Соловьевым контуры историософской дилеммы «Восток Ксеркса» - «Восток Христа». Вместе с тем можно понять и истоки определенной предвзятости философа по отношению именно к восточным «ксерксам». Ведь его собственные контакты с теми или иными представителями восточных народов, в отличие от дружеского общения с латинскими канониками и ксендзами, складывались весьма трудно. Так, еще в 1875 г. во время первого путешествия Владимира Сергеевича в Египет бедуины в пустыне украли у него часы и основательно попортили ему шляпу34. Были у Соловьева и видения «людей с Востока»: «(...) раз рано утром, тотчас после его пробуждения, ему явился восточный человек в чалме. Он произнес необычайный вздор по поводу только что написанной Соловьевым статьи о Японии («Ехал по дороге, про буддизм читал, вот тебе буддизм») и ткнул его в живот необычайно длинным зонтиком. Видение исчезло, а Соловьев ощутил сильную боль в печени, которая потом продолжалась три дня»35.
И на смертном одре думы, страхи и даже видения, связанные с Востоком, не оставляли Владимира Сергеевича. Он увидел во сне бывшего китайского «канцлера» Ли Хунчжана, который ... на древнегреческом языке сказал Соловьеву, что он умрет36.
Тем не менее в итоговом сочинении мыслителя «Три разговора» образа Ксеркса уже нет. И это само по себе очень показательно. Европа уже не выставляется Соловьевым столь однозначно как «Восток Христа», а Азия - как «Восток Ксеркса». В «Трех разговорах» мы наблюдаем известную полифоничность. У каждого из главных персонажей свои герои: Генерал может одобрительно упоминать о Саргоне и Ашшурбанипале, Политик - восхвалять Петра Великого, а alter ego автора, Господин Z - разоблачать лицемерие царя Ивана Грозного37.
В последние дни жизни Соловьев был еще более категоричен. Как вспоминал известный философ Сергей Николаевич Трубецкой, Владимир Сергеевич говорил о том, что все прежние рамки и нормы для восприятия «грядущих событий» уже не годятся: «(...) та магистраль всеобщей истории, которая делилась на древнюю, среднюю и новую, пришла к концу. Профессора всеобщей истории упраздняются - их предмет теряет свое жизненное значение для настоящего; о войне Алой и Белой роз больше говорить нельзя будет. Кончено все!.. И с каким нравственным багажом идут европейские народы на борьбу с Китаем! Христианства нет, идей не больше, чем в эпоху Троянской войны, только тогда были молодые богатыри, а теперь старички идут!»38.
Правда, может показаться, что итоговое произведение философа «Три разговора» еще не обозначает окончательного отказа Владимира Сергеевича от дилеммы «Христос» -«Ксеркс». Ведь в завершающей «Три разговора» «Краткой повести об антихристе» повествуется о грядущем наступлении объединенных китайско-японских орд на Россию и Европу. Причем возглавляющий азиатов китайско-японский богдыхан кое в чем напоминает Ксеркса из давнего стихотворения Соловьева: ведь и в этом случае - экспансии панмонголизма -речь идет о «презрении к европейцам» и об основании «настоящего Срединного царства надо всею вселенною»39.
Однако такой правитель, как показывает Соловьев в «Трех разговорах», - отнюдь не антихрист. Да и сама Европа не станет в будущем «Востоком Христа». Ибо, согласно «Краткой повести об антихристе», «Грядущий человек был выбран почти единогласно в пожизненные президенты Европейских (выделе-
но нами - С.У.) Соединенных Штатов», поскольку - как отмечается в повести - еще ранее Европа была объединена «заправилами общей европейской политики, принадлежащими к могущественному братству франкмасонов»40. Более того, этот «пожизненный президент» возводится в ранг «римского императора», а затем «с небольшою, но отборною армией из русских, немецких, польских, венгерских и турецких полков совершает прогулку от Восточной Азии до Марокко и без боль -шого противодействия подчиняет всех непокорных»41.
В итоге историософских исканий Владимира Сергеевича Соловьева противопоставление «Востока Христа» именно «Востоку Ксеркса», Христианской Европы - языческой Азии теряет свою однозначность. В этом смысле образ «Востока Ксеркса» в наследии Соловьева остается неоднозначным и незавершенным.
1 Соловьев B.C. Стихотворения и шуточные пьесы. Л., 1974. С. 81.
2 Перцов П. Между старым и новым // Новое время. 1911. 23 июля.
3 См.: Соловьев С.М. Владимир Соловьев: Жизнь и творческая эволюция. М., 1997. С. 275.
4 Мочульский К.В. Владимир Соловьев. Жизнь и учение // Мочуль-ский К.В. Гоголь, Соловьев, Достоевский. М., 1995. С. 170.
5 Рашковский Е.Б. Запад, Россия, Восток: Востоковедные темы в тру-
дах русских религиозных философов // Азия и Африка сегодня. 1990. № 8. С. 56.
6 Молодяков В.Э. Концепция двух Востоков и русская культура Серебряного века // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. Т. 49. 1990. № 6. С. 504-505.
7 См.: Усманов С.М. Безысходные мечтания: Русская интеллигенция между Востоком и Западом во второй половине XIX - начале XX века. Иваново, 1998. С. 75; Усманов С.М. Восток и Запад в итоговых размышлениях Вл. Соловьева // Соловьевские исследования. Вып. 2. Иваново, 2001. С. 196.
8 См.: Мочульский К.В. Указ. соч. С. 63.
9 Из материалов к третьему тому «Философия общего дела» Н.Ф. Фе-
дорова // Контекст-1989. С. 330.
10 См.: Вестник Европы. 1885. № 12. С. 909-912.
11 См.: Вестник Европы. 1888. № 12. С. 882-895.
12 Соловьев Вл. С. Россия и Европа // Соловьев B.C. Литературная критика. М., 1990. С. 324.
13 Там же. С. 328
14 Соловьев Вл.С. Первый шаг к положительной эстетике // Соловьев
B.C. Литературная критика. М., 1990. С. 62.
15 Соловьев Вл.С. Россия и Вселенская Церковь // Соловьев В. О христианском единстве. М., 1994. С. 205.
16 Соловьев Вл.С. Национальный вопрос в России. Вып. второй. 1. Несколько слов в защиту Петра Великого // Соловьев Вл.С. Литературная критика. С. 333.
17 Соловьев Вл.С. Враг с Востока // Соловьев B.C. Соч. Т.2. М., 1988.
C. 480.
18 Соловьев Вл.С. Россия и Вселенская Церковь // Соловьев В. О христианском единстве. М., 1994. С. 204.
19 См.: Майков А.Н. Избранные произведения. Л., 1977. С. 400,835.
20 См.: Там же. С. 219,819.
21 Соловьев B.C. Стихотворения и шуточные пьесы. Л., 1974. С. 80.
22 Там же. С. 81.
23 Соловьев Вл.С. Поэзия гр. А.Н. Толстого // Соловьев B.C. Литературная критика. М., 1990. С. 135.
24 Соловьев B.C. Стихотворения и шуточные пьесы. Л., 1974. С. 80-81.
25 Подробнее см.: Благова Т.И. Родоначальники славянофильства. A.C. Хомяков и И.В Киреевский. М., 1995. С. 54-57.
26 Из материалов к третьему тому «Философии общего дела» Н.Ф. Федорова // Контекст-1988. М., 1989. С. 341.
27 Соловьев Вл.С. Россия и Вселенская Церковь // Соловьев В. О христианском единстве. М., 1994. С. 205.
28 См.: Тураев В.А. История древнего Востока. T.II. Л., 1936. С. 143; Очерки истории древнего Востока. В.Н.Воробьев, B.C. Десятовский, Р.Ф.Итс и др. Л., 1956. С. 136-137, 169-170; История Ирана. М., 1977. С. 63-65; История Востока .Т.1. М., 2000. С. 309, 509; Рыжов К. Все монархии мира. Древний Восток. М., 2001. С. 440-442.
29 Леонтьев КН. Избранные письма. М., 1993. С. 492.
30 Соловьев Вл.С. Византизм и России // Соловьев В. О христианском единстве. М., 1994. С. 270.
31 Соловьев Вл.С. Национальный вопрос в России. Вып. второй. 1. Несколько слов в защиту Петра Великого // Соловьев B.C. Литературная критика. С. 331-332.
32 Фейгина С. А. Аландский конгресс. М., 1959. С. 506.
33 Цит.: по Анисимов Е.В. Время петровских реформ. Л., 1989. С. 409.
34 См.: Мочульский К.В. Владимир Соловьев: жизнь и учение // Мо-чульский К.В. Гоголь, Соловьев, Достоевский. М., 1995. С. 98.
35 Трубецкой Е. Личность B.C. Соловьева // Вл.С. Соловьев: pro et contra. СПб., 2000. С. 177-178.
36 Давыдов А.В. Из воспоминаний о Вл.С. Соловьеве // Вл.С. Соловьев: pro et contra. СПб., 2000. С. 442.
37 См.: Соловьев Вл.С. Три разговора // Соловьев B.C. Избранное. М., 1990. С. 248, 322. 375.
38 Трубецкой С.Н. Смерть B.C. Соловьева // Вл.С. Соловьев: pro et contra. СПб., 2000. С. 209.
39 Соловьев Вл.С. Три разговора // Соловьев B.C. Избранное. М., 1990. С. 383-384.
40 Там же. С. 396.
41 Там же С. 397-398.
В.П. РОЖКОВ
Саратовский государственный университет им.Н.Г.Чернышевского
ПРОБЛЕМА НЕНАСИЛИЯ И ФИЛОСОФСКО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИДЕИ B.C. СОЛОВЬЕВА
Философско-политические идеи B.C. Соловьева вызывают правомерный интерес в связи с актуализацией проблемы насилия в деятельности институтов политической власти. Известно, что эти идеи в свое время вызвали острую дискуссию среди русских и зарубежных мыслителей, возобновившуюся в последнее десятилетие XX века. И это неслучайно, если учесть то обстоятельство, что философ твердо придерживался точки зрения о необходимости органической связи государства, права и нравственности. Она обосновывалась онтолого-гносеологическим основанием его мировоззрения через антропософский и историософский контексты его философской системы.
В исходном моменте этого обоснования проявляется мотив бесконечности человеческой личности. Соловьев называет положение, отражающее его, аксиомой нравственной философии. «Человеческая личность и, следовательно, каждый еди-
