CC BY
205
и Россию, на границах укрепляются и создаются «антинаркотические пояса». В этой борьбе с наркотрафиком участвуют и пограничные войска. Международное сообщество обеспечивает правоохранительные органы Таджикистана необходимой техникой для выполнения поисковых задач. Постановлением правительства республики от 30 ноября 2007 г. утверждена «Единая государственная целевая программа профилактики наркомании и противодействия незаконному обороту наркотиков в РТ на 2008-2012 годы». Цель программы - укрепление и развитие инфраструктуры учреждений и служб, осуществляющих противодействие незаконному обороту наркотиков; повышение эффективности и качества проводимых оперативно-разыскных мероприятий, качества предоставляемых населению услуг в области профилактики, лечения наркомании и реабилитации больных наркоманией; снижение темпов вовлечения молодежи в среду наркозависимых; создание Национального банка данных, информационно-аналитических и справочных материалов в области профилактики, лечения наркомании, реабилитации больных наркоманией и наркопреступности; развитие тесного сотрудничества правоохранительных органов СНГ, сотрудников таможенных органов и пограничных служб.
В антинаркотических мероприятиях РТ эффективными являются координация и взаимодействие наркологических служб, органов управления образованием, комитетов по делам молодежи и спорта, общественных и религиозных организаций, органов социальной защиты, комиссий по противодействию злоупотреблению наркотическими средствами и их незаконному обороту. В этой огромной перспективной работе найдет свое место и исследовательская (просветительская, воспитательная и т.п.) работа ученых Таджикистана.
«СоцИс: Социологические исследования», М., 2009 г., № 4, с. 142-146.
О. Зотов,
историк
ВОСТОЧНЫЙ ТУРКЕСТАН (СИНЬЦЗЯН): НА ВЕСАХ ИСТОРИИ И ГЕОПОЛИТИКИ
Восточный Туркестан не фигурирует рядом с беспокойным Тибетом - явлением на порядок слабейшим и простейшим. Но не
Тибет, а Восточный Туркестан является ключом к мировой политике и в этом качестве включен в американский проект Большого Ближнего Востока.
1. Жертва «конца истории». Комплексному изучению истории Восточного Туркестана и системному ее обобщению не повезло ни в России, ни за рубежом. В международной политике роль Восточного Туркестана оставалась недооцененной в тени Китая. Даже когда Синьцзян обозначился как фактор глобального противостояния держав (в виде Восточного вопроса), принципиально мало что изменилось. Внимание науки и общественности России XIX в. к Восточному Туркестану привлек российский генконсул в Кашгаре Н.Ф. Петровский - в прошлом офицер, а для уйгуров Синьцзяна «Новый Чагатай» (Чагатай - сын Чингисхана, правивший Средней Азией). Сфера интересов Н.Ф. Петровского - география, история, экономика и политика, т.е. весь спектр геополитики. К началу XX в. для изучения Восточного Туркестана больше всего сделали военные географы (в служебных работах). Примечательны «Описание Алтышара» ротмистра Ч.Ч. Валиханова (1861), «Кашга-рия» подполковника Генштаба А.Н. Куропаткина (1879) и «Кашга-рия, или Восточный Туркестан» капитана Генштаба Л.Г. Корнилова (1903). Все трое были активными разведчиками; эта деятельность заостряет внимание, интуицию и навыки выделения сути любых явлений, любых процессов. В русло военной географии встроился В.В. Григорьев; его обзор истории Восточного Туркестана уже более 130 лет не имеет аналогов и не превзойден. Но В. В. Григорьев успел от силы суммировать доступные в его время исторические данные и материалы по истории Синьцзяна. Интегрировать их, не располагая новой методологией, было немыслимо. (Ее позднее предложит другой военный разведчик и ученый, генерал А.Е. Снесарев, как триединство гео[историо]политики.)
Странен совет смотреть на Синьцзян, «не вдаваясь в историю»: якобы «тема уйгурского сепаратизма звучит все глуше», а «Синьцзян окружен плотной завесой молчания». Чтобы преодолеть подобную завесу, генерал Снесарев советует исходить из принципа «история - единственный путь к цели» (Снесарев, 1924), уяснять глубинную логику исторического процесса, а не частные обстоятельства. Но академик В.В. Бартольд, исходя из частностей, посчитал Китайский Туркестан «страной прошлого без будущего» (чем опередил самого С. Хантингтона с его «концом истории»).
2. Возвращение в историю. Читаем рецензию А.Е. Снесарева на «Историко-географический обзор Ирана» В.В. Бартольда. «Пока первоисточники остаются по большей части неиспользованными и неизданными, едва ли возможно составить курс, который заключал бы в себе не только обзор внешних событий, но и научно обоснованное объяснение исторической эволюции», - А.Е. Снесарев цитирует В.В. Бартольда и... не соглашается с ним. Он поясняет: «Автор... почти избегает каких-либо обобщений и еще менее догадок. Вся работа производит впечатление чисто аналитической и... черновой». Куда откровеннее несогласие с подходом В.В. Бартольда выражено А.Е. Снесаревым в более ранней рецензии на «Сердце Азии» Скрайна и Росса: «установить голый, но правдивый исторический факт» и тем ограничиться для установления истины совершенно недостаточно; полученный результат «напомнит скорее всего какую-нибудь легенду», поскольку «перечень исторических фактов без всякой взаимной связи между ними, без всякой причинной зависимости будет туманен, бессвязен, исторически нелогичен». В.В. Бартольд же как раз избегал гипотетических (вполне проверяемых, но, конечно, рискованных) обобщений. А.Е. Снеса-рев напоминает В. В. Бартольду, что тот мог бы воспользоваться, передовыми методами традиционной географии и новейших естественных наук (движимых вперед именно творческой смелостью гипотез; со Снесаревым согласен Р. Карнейро. Неупорядоченность современных центральноазиатских исследований также объяснима традиционной боязливостью и пассивной привязкой к «столбам» фактов, лишенных «ветвей» гипотез, «листьев» выводов и «плодов» решительных обобщений. Одновременно с первым томом работы В.В. Григорьева (1869) в Англии появилась служебная записка британского разведчика и дипломата Нея Элиаса (Elias, 18441897) о Восточном Туркестане под названием «Цивилизация в окружении пустынь». Элиас - редактор перевода могольской хроники «Тарихи Рашиди» (почти 500 страниц плотного английского текста - пожалуй, самого объемного письменного памятника вос-точнотуркестанской культуры). Перевод и комментирование хроники совместно осуществили Элиас (генконсул и резидент в Мешхеде) и молодой профессор-востоковед Э. Денисон-Росс (18711940; позже - работник спецслужб в Индии и Англии, первый директор School of Oriental Studies Лондонского университета). Список хроники добыл британский «коммерсант» Р. Шоу. Он скончался при подозрительных обстоятельствах, а рукопись исчезла. Элиас
использовал британскую агентуру в Кабуле и добыл другой список «Тарихи Рашиди», который был переведен на английский (единственный иностранный) язык. Значение «Тарихи Рашиди» как источника по истории Восточного Туркестана велико - эта обширная рукопись освещает события XIV - начала XVI в., когда присутствие Китая в Восточном Туркестане вовсе не наблюдалось
Изучение Синьцзяна лишь как Синьцзяна (периода империи Цин и позднейших республик XVШ-XX вв.) непродуктивно: теряются два предшествующих тысячелетия истории, а страна появляется как бы вдруг и неизвестно откуда. Такие рамки истории дают слишком узкий обзор и ничтожную «перспективу». Непродуктивен и подход к истории Синьцзяна как декорации уйгурского национализма, когда остается загадкой преемственность древних и современных уйгуров, культур древнейшего иранского населения страны и позднейшего тюркского и упускается из виду, что кочевые империи VI-VIII вв. так или иначе опирались на оазисы Каш-гарии. Глобальную роль Восточный Туркестан приобрел в период Древнего Рима, затем в мировой империи татаро-монголов (именно отсюда началось ее строительство) и в империи Тимура. История Восточного Туркестана (отраженная в официальных китайских источниках) насчитывает более 2 тыс. лет, Синьцзяна как части Китая -менее 2,5 столетий, считая от 1760 г. Судьба Синьцзяна рассматривается как частный случай истории Китая и Центральной Азии в этот период. Но так как Восточный Туркестан и Синьцзян тождественны только географически, но не исторически, судьба Восточного Туркестана должна рассматриваться на протяжении всей его реальной истории; прогнозировать историческое будущее его и Китая можно лишь на этой, а не узко «синьцзянской» основе.
3. Объект «Большой игры». В XIX-XX вв. Восточный Туркестан - объект «Большой игры» Англии и России за влияние в Азии и мире в целом, звено в цепи буферов на северных рубежах Индии. Индия неслучайно стала «главным фактором в Среднеазиатском вопросе». В Первую мировую войну германская миссия фон Хен-тига проникает в Синьцзян из Афганистана с целью воздействовать отсюда сразу на тылы России и Британскую Индию. В антияпонской войне 30-х годов и Второй мировой войне Синьцзян также играет важную роль в советской политике: посылка в Китай военных советников, летчиков, снабжение техникой и вооружением происходят кратчайшим путем через Синьцзян.
Прецедент подрывной геополитики Германии в Синьцзяне -подозрительная деятельность экспедиций нацистского востоковеда и геополитика С. Гедина в Монголии и Синьцзяне. Отряды Гедина работали в четырех пунктах Синьцзяна - провинциальном центре Урумчи, на высокогорье Богдо-Ула, в Чарклыке у старого входа в Синьцзян по Шелковому пути, в притяньшаньском Кучаре (они осваивали север, центр и юг Синьцзяна, подступы к нему из Внутреннего Китая; в этой связи Синьцзян посетил Р. Зорге). Интересный документ о планах нацистской Германии в Синьцзяне обнаружился в архиве личного штаба Гиммлера. Он содержал указание на мистический «Черный центр» в Синьцзяне севернее Тянь-Шаня в виде треугольника Кобдо-Урумчи-Барскёль (Барсово озеро), который опирается на Тянь-Шань, а нацелен в Южную Сибирь (и не только: его пересекают стратегические тракты Чугучак-Урумчи и Зайсан-Гучэн на казахстанском направлении - объект внимания российского Генштаба). Версия о том, что документ не заинтересовал спецслужбы Германии, несостоятельна. Если географически указанный треугольник малопривлекателен (каменистая пустыня и бездорожье), то исторически - напротив: от Монгольского Алтая к Джунгарским воротам шли войска Чингисхана, на полпути между Урумчи и Барсовым озером находилась летняя столица уйгуров -союзников Чингисхана - Бешбалык. Район Баркёля контролирует вход в Синьцзян со стороны Китая. Российский Генштаб внимательно изучал Кобдо, Джунгарию и ее северный Алтайский округ, сопредельный Кобдо, а также оппозиционных Китаю монголов и казахов. Казахов китайцы именовали «тиграми-мусульманами», вожди синьцзянских монголов хотели заменить ламаизм исламом как более боеспособным вероучением.
В масштабных геополитических проектах нацистской Германии Синьцзян играл важнейшую роль, что видно из фолианта «Туркестан», изданного в разгар Второй мировой войны. В нем идет речь о геополитических осях Кабул-Кашгар и Лхаса-Кабул. Синьцзян и Тибет включены в единый проект. В сочетании с указанным выше малым геополитическим треугольником на севере Синьцзяна получается больший треугольник нынешней нестабильности в центре Азии со сторонами Кабул-Кобдо, Лхаса-Кобдо и Лхаса-Кабул. В конце Корейской войны советскому военному переводчику-китаисту офицер НОАК вручил в Кашгаре сувенир -кинжал офицера СС, убитого в Синьцзяне, следовательно разведгруппы СС действовали не только в Тибете, но и здесь. В период
Второй мировой войны в «Большую игру» на территории Синьцзяна включаются США. Это видно из позднее рассекреченных «Документов Амерэйша», в которых «История Синьцзяна» помещена под более высоким грифом «Совершенно секретно», тогда как «История Монголии» - лишь под грифом. «Секретно».
В Третьей мировой войне (ведомой в «нейтральных» формах, началась в 1975 г., ее латентная фаза уже позади) значение Синьцзяна возрастает в разы. Китай - главный соперник слабеющих США, и американцы рассматривают Синьцзян как важнейший геостратегический объект, самое слабое место развивающегося Китая. Не секрет, что проникновение НАТО в Афганистан и Среднюю Азию в 2001 г. преследовало цель занять позиции у ненадежных китайских тылов. Этот процесс буксует лишь потому, что в регионе сформировалась ШОС как сильнейшее континентальное объединение, а США увязли в Афганистане и Ираке. Но очевидный провал США в Восточном вопросе на протяжении последнего полувека лишь толкает их к авантюрам.
Китайский Туркестан является ахиллесовой пятой КНР прежде всего ввиду разности и несовместимости исламской культуры иранцев и тюрок с китайской. В обстановке социального и политического неравноправия народов эта разность превращается в конфликт. Через Синьцзян проходит линия конфликта цивилизаций. КНР чрезвычайно зависит от экономических связей с Казахстаном, от его энергоресурсов, по этой причине стимулируется ускоренное развитие граничащего с Россией Северного Синьцзяна, где преобладают китайцы, тогда как уйгурский Юг остается сельскохозяйственным, сырьевым и традиционно торговым придатком Китая. В условиях накопившихся внутренних проблем и расширения внешних связей со Средней и Южной Азией Синьцзян вновь открывается для исламского фундаментализма и международного терроризма с территорий Ферганы, Афганистана и Северного Пакистана. В рядах исламских экстремистов активизировались ходжи суфийского ордена Накшбандия-ходжаган, чьи предшественники сыграли негативную роль в истории Средней Азии и Восточного Туркестана в XV-XVIII вв.: в устранении Улугбека, дезорганизации ханства Моголов (чем проложили путь в Восточный Туркестан империи Цин). Члены ордена всегда отличались послушанием, упорством и фанатизмом; это серьезная ударная сила.
4. Гвоздь и ключ мировой политики. Граница России с Синь-цзяном (менее 50 км на Алтае) напоминает своего рода гвоздь, ко-
торый до поры до времени как бы не ощущается. Синьцзян - важнейший фактор глобального статуса КНР (доступы в Среднюю Азию, Южную Азию и на Средний Восток) - является «ключом ко всей мировой политике». Сто лет назад эту роль играла Индия -«жемчужина Британской империи». Роль последней постепенно переходит к Китаю, а роль «жемчужины» - к Синьцзяну, более чем вероятному театру Третьей мировой войны. Бытует мнение, что «Синьцзян может дать представление о том, что может ждать большую часть Азии» в ближайшем обозримом будущем. Но и теперь Синьцзян предстает в идиллических картинках научно-популярных и популярных изданий; изображения действуют усыпляюще.
5. В двух шагах от «судьбы Синьцзяна». «Судьба Синьцзяна» затронута в двух монографиях последних лет - Д.В. Дубровской и С.В. Моисеева. В них новая история Восточного Туркестана (Синьцзяна) рассматривается на примере ключевого периода - народно-освободительного восстания 1864 г. и существования в 1865-1877 гг. независимого Государства Иеттишар. Д.В. Дубровская признает экспансию Китая в Западном крае прервавшейся с падением империи Хань на полтора тысячелетия; сами китайцы признавали нецелесообразность вторичного подчинения Восточного Туркестана в 1878 г. С.В. Моисеев считает, что Государство Иеттишар было неустойчивым и что Россия была заинтересована в китайском контроле над Синьцзяном. Но еще Л.Г. Корнилов указывал, что режим кокандца Якуб-бека был для Восточного Туркестана благоприятнее. Опасность государства Якуб-бека для России выглядит у С.В. Моисеева преувеличенной и необоснованной.
6. Далеко не «загадочный» Восточный вопрос. Удивляет сам термин «загадочный Восточный вопрос». Он давно уже не составляет загадки и раскрыт в работах прежде всего А.Е. Снесарева. Генерал Снесарев объясняет эволюцию Восточного вопроса от Ближ-не- к Средневосточному как логичный переход от борьбы за Восточное Средиземноморье (западные подступы к Индии - «жемчужине Британской империи») к борьбе за северные к ней подступы в Центральной Азии - буферные территории Ирана, Афганистана, Памира, Кашгарии (юга Восточного Туркестана), Тибета. А поскольку Британской империи и Британской Индии более не существует, то первый и второй Восточные вопросы сменились следующим - Восточнотуркестанским: борьба в XXI в. идет за «геополитическую жемчужину» Китая и за центральноазиатские
подступы к ней. Большая игра великих держав в центре Азии отнюдь не ушла в прошлое в 1907 г. Третий Восточный вопрос реализуется в режиме «Большой игры», как и второй; игра наиболее соответствует природе современной войны пятого поколения - па-раинформационной, или игровой.
7. Взрывоопасный Восточный Туркестан. Чрезвычайно острое положение в Синьцзяне объясняется не простым «этносепара-тизмом» уйгуров, а куда более серьезными причинами:
1) плохой совместимостью китайской и уйгурской культур;
2) бедностью и неравноправием неханьского населения;
3) отсутствием в Синьцзяне позитивного влияния реформ на положение автохтонных этносов («ханьская модернизация»);
4) формально-бюрократическим характером «местной национальной автономии»;
5) введением с 1984 г. насильственного регулирования рождаемости у мусульман;
6) жестко-полицейскими мерами подавления малейшего недовольства некитайского большинства населения Синьцзяна;
7) продолжением заселения Синьцзяна китайцами.
Неудивительно, что 19 мая 1989 г. уйгурские демонстранты
разгромили провинциальный партком КПК в Урумчи, а с 1990 г. в СУАР не прекращаются массовые беспорядки, вооруженные выступления, диверсии и теракты под лозунгами «священной войны». (Они начались 5 апреля 1990 г. именно с протестов против регулирования рождаемости мусульман и тотального контроля над мусульманскими общинами.) В том же году возникла Исламская партия Восточного Туркестана, возглавившая последующие массовые выступления протеста. Сеть подпольных ваххабитских организаций в Синьцзяне объединяет прежде всего молодежь 18-30 лет со средним и высшим образованием. В 1990-1998 гг. в Синьцзяне произошло минимум 700 вооруженных выступлений и диверсий, в целом - «несколько тысяч происшествий». В этих событиях участ-во-вали 16 уйгурских оппозиционных организаций (всего их 27). В 1885 г. в своем донесении Главному штабу консул Н.Ф. Петровский сообщает о положении в только что учрежденной провинции Синьцзян: «Несмотря на видимое внешнее спокойствие, нельзя назвать его умиротворенным и довольным своей судьбой под властью китайцев. Крайний беспорядок управления неразумные распоряжения, большие поборы, малое количество войск, отсутствие нравственного авторитета - все это является причиной, что населе-
ние напряженно ждет переворота и при малейшем на него намеке открыто выступит против китайцев».
Уйгурская диаспора представлена в мире примерно двадцатью организациями различного типа. Большинство из них - национальные землячества (в Канаде такое землячество возглавляет вдова известного в прошлом уйгуроведа Д. Исиева), но есть и ряд радикальных политических организаций исламистского, пантюр-кистского толка. В 1999 и 2001 гг. состоялись II и III Всемирные курултаи (съезды) уйгуров в Мюнхене и Брюсселе. Созданный съездами Всемирный уйгурский конгресс ведет борьбу политико-пропагандистскими методами на Западе и в других регионах, включая Среднюю Азию. В 1998-1999 гг. существовал Национальный совет «Восточный Туркестан», который возглавил уйгур - отставной генерал турецкой армии Реза Бекин (в 1970-е годы начальник Главного штаба Объединенных Вооруженных сил военного блока СЕНТО в составе Англии, Турции, Ирана и Пакистана, нацеленного на Кавказ и Центральную Азию). «Исчезновение» организации Р. Бекина не должно вводить в заблуждение: она вполне в духе времени перешла на «сетевой» принцип организации.
30% экспертов считают уйгурский вопрос разрешимым лишь при условии широкой автономии Синьцзяна, а 22% считают необходимым немедленное прекращение его китаизации. В противном случае сохранение Синьцзяна в составе КНР признается проблематичным. Но в документе ЦК КПК от 19 марта 1996 г. утверждается, что положение в Синьцзяне «стабильно», уровень жизни - «растет», экономика - «развивается», что возможно лишь севернее Тянь-Шаня, в китаизированных районах Джунгарии, тогда как положение в уйгурской Кашгарии обратное. 90% безработных в Синьцзяне - уйгуры. Уйгурская молодежь по окончании средней школы и тем более вуза не видит никакой жизненной перспективы: все современные специальности и должности «китаеязычны», но знание китайского языка не гарантирует куска хлеба: китайских безработных (включая специалистов) больше, чем всех уйгуров, вместе взятых. Уйгурские города Кашгарии заселяются китайскими переселенцами; власти КНР начинают внедрять их даже в уйгурскую деревню (что чревато экологической катастрофой в силу чуждости методов китайского земледелия экстремальным условиям пустыни Такла-Макан).
Недовольство некитайского населения подавляется двумя несложными способами - «жесткого удара» и «большой чистки».
Уйгуры не могут ни понять, ни принять ограничения их рождаемости, составляя всего лишь 0,06% населения КНР. Лишь в Хотан-ском округе (по сообщению местной «Хотан гезити») из 40 тыс. местных уйгурских женщин насильно подвергнуты абортам 30 тыс. Неудивительно, что на этническую чистку уйгуры отвечают вооруженным сопротивлением. Несмотря на определенные успехи репрессий, руководство КНР встревожено масштабами и глубиной сопротивления уйгуров. Еще в ноябре 1995 г. был сделан вывод, что противник умело сочетает «литературное наступление с вооруженным давлением» - т.е. наступательную пропаганду с обороной в чисто военном плане. Во-первых, инсургенты следуют принципу Клаузевица-Снесарева «обороняющиеся победили, наступающие потерпели поражение». Во-вторых, «литературное» (вэнъ) и «вооруженное» (у) - две половины китайского иероглифа «бинь» (гармония). Сопротивление уйгуров достигло уровня «гармонии», опасного для Китая. Китайские эксперты (1995) считают, что уйгурские повстанцы отводят подпольной работе, терактам и диверсиям 1995-2005 гг., партизанским действиям - 2005-2015 гг., войсковым операциям - 2015-2025 гг. Действительно, спецвойна состоит из подпольной борьбы, партизанских действий и мобильных войсковых операций (вместе - необычная маневренная война). Однако делить 30 лет борьбы на равные отрезки неверно: спешить с войсковыми операциями нельзя, они допустимы лишь в самом финале (в такой войне значимы «горстки, а не армии»).
Для «сепаратизма» сами китайские власти (невольно) создают необходимые условия. Миролюбие и деликатность, высокая культура уйгуров, их приверженность к мирным занятиям вводят в заблуждение не только неопытных наблюдателей, но и китайцев. В бою уйгуры своей храбростью подчас превосходят воинственных ферганцев. За 248 лет пребывания в Синьцзяне (1760-2008) Китай не сумел выйти за рамки опоры на «трех китов»: репрессивного насилия, подкупа части местной элиты и прогрессирующей китайской колонизации. XIX век отмечен целой серией восстаний и созданием независимого Государства Йеттишар. В XX в. попытки отделения от Китая удвоились (создание двух Восточно-Туркестанских республик в 1930-1940-е годы). В период существования КНР не оправдались надежды на социальную и национально-культурную справедливость, и число восстаний умножилось. В 1967/68 г. в Синьцзяне пыталась возродиться нелегальная Народно-революционная партия (правившая Второй Восточно-Туркестанской рес-
публикой второй половины 1940-х годов). С середины 1980-х годов верх взял исламский клерикализм первой ВТР (начала 1930-х годов). До перестройки уйгурские патриоты в Синьцзяне и эмиграции могли надеяться на некоторую поддержку СССР, но затем ее лишились. Не найдя поддержки больше нигде, уйгурские патриоты пошли на сотрудничество с «Аль-Каидой», Хизб ут-Тахрир, Исламским движением Узбекистана. (Исламская партия Восточного Туркестана и Исламское движение Узбекистана затем объединились в Исламскую партию Туркестана.)
Сближение и сплочение трех исламистских центров Центральной Азии, Ближнего и Среднего Востока не сулит ничего хорошего ни членам ШОС в отдельности, ни организации и азиатскому континенту в целом. Нестабильность государственной власти в Таджикистане и особенно в Киргизии (с ее ферганским югом) облегчает инфильтрацию уйгурских боевиков в Синьцзян. (Уйгуры - достаточно многочисленная часть населения Ферганской долины в пределах как Узбекистана, так и Киргизии.) Ни одна из предлагаемых (косвенных) мер воздействия на ситуацию в зоне ШОС не может быть вполне действенной при наличии глубинного кризиса в Синьцзяне - и достаточно высокой вероятности его перерастания в национально-освободительную войну типа афганской; она затронет всех союзников и соседей КНР. В пакистанском Белуджистане (так же негласно, как и в Синьцзяне) идет партизанская война. Ее мишенями регулярно становятся коммуникации и китайские специалисты, работающие в этом, весьма полезном для КНР пакистанском районе.
Коль скоро в центре Азии существуют не два очага напряженности (Афганистан и Северный Пакистан), а минимум шесть: Афганистан, Северный Пакистан, Фергана, Белуджистан, Синьцзян и Тибет, положение представляется на порядок опаснейшим и сложнейшим. Из них именно (вроде бы не заявляющий о себе) Восточный Туркестан способен в корне сместить «центр тяжести» региональных и глобальных конфликтов. Динамика их развития в центре Азии неблагоприятна: талибы в 2007 г. вдвое увеличили сферу своего контроля в Афганистане и охватили его поясом нестабильности. Войска НАТО численностью 50 тыс. человек не могут справиться с 2,5, максимум 5 тыс. талибов (10-20-кратное превосходство в силах оказывается бесполезным). Динамика событий в Афганистане влияет и на Синьцзян: здесь не проходит недели без терактов и диверсий на коммуникациях. Не случайно в начале мар-
та 2008 г. Научно-экспертный совет ОДКБ признал неблагоприятной для организации динамику событий в Азии (иными словами, угрозы в центре континента возрастают).
8. Две «формулы фатума». Перипетии истории Восточного Туркестана сами по себе не объясняют, насколько закономерны или случайны попытки народов Синьцзяна вернуть себе независимость. Если взять двухтысячелетнюю историю страны в целом, практически никогда китайским империям не удавалось здесь закрепиться. Пресловутое данничество соседей Китая (включая каш-гарцев) было псевдоданничеством. В середине XVIII в. империя Цин «сорвала банк» в большой и азартной монгольской игре. Второй раз империи Цин «повезло» в борьбе с государством Якуб-бека, которого не поддержали европейские державы. К истории Восточного Туркестана следует «подходить, выходя за пределы того или иного периода, чтобы дать целостное представление о причинах и последствиях событий». Оценить историю периода Восточного Туркестана уйгурского (с середины IX в.) можно и должно стратегическим методом А.Е. Снесарева по формуле совокупной геополитической мощи (французский тезка Снесарева генерал А. Бофр называет ее «уравнением мироздания»). Все во Вселенной триедино как «ресурс-энергия-работа». В геополитике ресурс конкретной страны порождает энергию народа и работу государства (триада страна-народ-государство). В снесаревской гео-историо-политике страна складывается в прошлом, а энергия народа в настоящем позволяет государству работать на будущее. Применительно к Восточному Туркестану можно убедиться в наличии двух альтернатив исторического развития - нисходящей и восходящей. Их выбор и хронологические рамки подсказаны генералом Снесаревым.
Первая альтернатива прослеживается с IX в. как эволюция мелкого и незначительного уйгурского царства Кочо в Турфане: в IX-X вв. уйгуры закрепляются на территории Юго-Восточной Джунгарии, в X-XI вв. уйгурское население осваивается в оазисах Северо-Восточной Кашгарии, в XII-XIII вв. царство Кочо достигает экономического расцвета на Шелковом пути, в XII-XIII вв. оно укрепляется политически, в XIII-XIV вв. Кочо попадает в водоворот геополитики Чингисхана и Чингисидов как их ценное приобретение, в XIV-XV вв. Моголы преследуют цель создать новую империю в центре Азии, включая Восточный Туркестан, в XV-XVI вв. им это частично удается понять и объединить Кашгарию, в
XVI-XVИ вв. Могольское ханство втягивается в полосу серьезного кризиса и практически превращается в теократию накшбандийских ходжей - вассалов Джунгарского ханства; в итоге в течение XVII-XVIII вв. империя Цин проникает в Восточный Туркестан и подчиняет его. Данная альтернатива исторической эволюции Восточного Туркестана упадочна и пессимистична, она движется в тупик по нисходящей траектории. Подобный «конец истории» страны даже не учитывает перипетий ее дальнейшего развития в XIX-XXI вв.
Гораздо примечательнее вторая альтернатива, охватывающая период XIII-XXI вв. В первой четверти XIII в. царство Кочо стало важнейшим фактором азиатской геополитики: с него как привилегированного союзника началось формирование империи Чингисхана. Итак, в XIII-XIV вв. территория Восточного Туркестана стала фактором глобальной геополитики, в XIV-XV вв. здесь и по соседству сформировалось государство нового народа - моголов, в XV-XVI вв. государство Моголов усилилось в пределах Восточного Туркестана, в XVI-XVII вв. оно пережило политический кризис клерикализации и превращения в джунгарского вассала; в XVII-XVIII вв. Могольское ханство пережило ценностный кризис, что в XVIII-XIX вв. обернулось потерей собственной цели развития и утратой независимости; в XIX-XX вв. в ходе национально-освободительной борьбы произошла кристаллизация понимания национального единства уйгуров, а в XX-XXI вв. наблюдается переход борьбы за возвращение национальной независимости в практическое русло. Выбор данной альтернативы подсказан генералом Снесаревым: «Руководствоваться историей более дальних столетий и особенно ближе знакомого прошлого - первой его половины»; в эту «первую половину» укладывается период XIII-XVI вв. Такова альтернатива движения восточнотуркестанской истории по восходящей траектории. Первую отстаивал на ограниченном и необобщенном материале академик В.В. Бартольд, вторая - опровергает Бартольда и заслуживает повышенного (не только и не столько академического) внимания. Именно в данном ключе может и должна рассматриваться так называемая «судьба Синьцзяна». История Восточного Туркестана может и должна рассматриваться с разных точек зрения.
9. Обоюдоострое лезвие. К Восточному Туркестану неприменимы поверхностные «экскурсы в историю» или подход «не вглядываясь в историю». Неуместна и неправомерна постановка под сомнение вопроса об «автохтонности» уйгуров Восточного
Туркестана, они там живут вторую тысячу лет, китайцы - лишь третье столетие; просматриваются намерения китайцев вытеснить уйгуров из Восточного Туркестана. Вторая формула исторического фатума представляет собой одну грань лезвия Восточнотуркестан-ского вопроса. Вторая грань - геополитическая формула современности. Уйгуры не считают свою землю по праву входящей в Китай в виде «автономной» провинции Синьцзян. Они против насильственного сокращения своего населения китайскими властями, против экономического курса развития Синьцзяна и политики псевдоавтономии. Уйгуры Синьцзяна не разделяют идеологии КПК, не приемлют целей китаизации своей страны, не согласны признавать себя «нацменьшинством Китая» (когда они - большинство в Синь-цзяне) ни теоретически, ни практически. Они реализуют свою совокупную мощь сопротивления. На рубеже XXI в. слились в одно острие два потенциала истории Восточного Туркестана - прошлой и современной. Предыдущая попытка системного изучения истории Восточного Туркестана имела место более 100 лет назад. С тех пор ситуация схожа с изображением трех обезьян: первая ничего не видит и не слышит, вторая - слышит, но не видит, а третья - если видит и слышит, то молчит. Подчас мы больше «слышим звон» (подобно второй обезьяне), чем наблюдаем и видим: таков результат длительного умолчания о Синьцзяне - тщетной, но «злосчастной предосторожности». Но, как указывал Дж. Вашингтон, «мероприятия, которые кажутся химерическими, часто оказываются успешными именно потому, что чем незначительнее кажется опасность и чем более противник неподготовлен, тем более открывается ясная перспектива успеха». Исторической науке приходится вести поиск «атипичных неизвестностей» мирового беспорядка,
управляемого хаоса современной истории.
* * *
Выводы:
1) Синьцзян (Восточный Туркестан) исторически и культурно чужд Китаю и не может быть органично в него интегрирован;
2) провозглашенный «подъем Запада» не обещает уйгурским районам Синьцзяна ни развития, ни улучшения жизни;
3) духовные ценности для уйгуров выше материальных и сулят им «большие нравственные выгоды»;
4) КНР угрожает внутренняя цивилизационная война;
5) эта война является частью глобального соперничества КНР-США в рамках Третьей мировой войны;
6) конфликт в Синьцзяне чреват серьезнейшими неприятностями для России, ШОС и Евразии в целом;
7) конвергенция мятежей в Афганистане, Пакистане, Средней Азии, Ираке, Курдистане (а также Тибете) с восстанием в Синьцзя-не вероятна и весьма опасна;
8) лишь серьезные перемены к лучшему в судьбе уйгуров Синьцзяна способны предотвратить реализацию этого сценария.
Восточный Туркестан ощутим на весах истории, на весах региональной и глобальной геополитики - не менее значим. На этих весах взвешиваются вероятность, ход и исход конфликтов и катастроф, где происходят «громадные перемены благодаря незначительным случайностям» (Юлий Цезарь).
« Восток», М., 2009 г., № 2, с. 125-134.
Георгий Мирский, доктор исторических н аук, США И ПАКИСТАН: АЛЬЯНС, РАЗРУШАЕМЫЙ ТАЛИБАМИ
Афганистан и Пакистан: все чаще эти два названия стран в мировых СМИ упоминаются в связке, обозначая регион, который становится одним из наиболее опасных на Земле. Речь идет о событиях в тех районах Пакистана, которые граничат с Афганистаном, в том числе там, где находится база движения «Талибан». Как писал американский журнал «Тайм», «по мере того, как фокус объявленной США войны с терроризмом перемещался из Афганистана в Ирак и обратно, становилось все более очевидным, что центральным фронтом этой войны является Пакистан». По обе стороны границы, проходящей по труднодоступной горной местности, живет один и тот же народ - пуштуны. Они составляют крупнейшую этническую группу в многонациональном Афганистане и всегда там доминировали, и они же в основном населяют обширную территорию в Северо-Западном Пакистане. После ввода советских войск в Афганистан в 1979 г. пакистанские власти, финансируемые США и Саудовской Аравией, стали переправлять через границу многие тысячи боевиков (моджахедов), в основном пуштунов, для участия в войне. Пакистанские военные использовали духовные училища
