CC BY
294
— История —
УДК 94(560) Ф.Ф. Желобцов
СОБЫТИЯ В СИНЬЦЗЯНЕ - УГРОЗА МЕЖДУНАРОДНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
Рассмотрены причины этнорелигиозного конфликта в Синьцзяне между уйгурами и китайскими властями. Конфликт чреват серьезными последствиями для стабильности в Центральной Азии.
Ключевые слова: Центральная Азия, Восточный Туркестан, Синьцзян, Кашгария, Джунгария, ислам, уйгуры, терроризм, эт-
норелигиозный фактор, социально-экономическое положение.
События лета 2009 г. в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) Китая потрясли мир своей неожиданностью и жестокостью. Электронные средства массовой информации давали трагические картины беспорядков и погромов в столице провинции г. Урумчи, произошедшие на этнорелигиозной почве между уйгурами и китайцами
- ханьцами. Вместе с тем, реальную картину драматических столкновений в СУАР представить только по материалам китайских СМИ крайне сложно.
Усилиями Всемирного уйгурского конгресса, находящегося в изгнании, эти события получили за рубежом значительный международный резонанс. Акции протеста уйгурской диаспоры прошли перед китайскими посольствами в Нидерландах, Норвегии, Турции. В Мюнхене демонстранты сожгли китайский флаг [1].
Глубинные причины этих трагических событий таятся, прежде всего, в тяжелом социально-экономическом положении провинции. Политические и экономические реформы, начавшиеся с конца 1970-х гг. в КНР, привели к грандиозным переменам в стране, но практически мало отразились на улучшении социально-экономического положения населения окраинных территорий и особенно в Синьцзяне.
В СУАР свирепствует безработица, причем 90% безработных составляют уйгуры [2]. В районе полным ходом идет процесс китаизации. В уйгурских школах с первого класса вводится обязательное обучение на китайском языке, что чревато потерей уйгурами родного языка. Одновременно происходит интенсивное заселение в СУАР этнических китайцев. Резко усилилось количество китайских переселенцев во время «культурной революции» в 1960-х гг., которая сопровождалась уничтожением уйгурских исторических памятников [3]. В настоящее время
ЖЕЛОБцОВ Федот Федотович - доцент ФИЯ ЯГУ. E-mail: j_diana@mail.ru
уйгуры составляют 8,3 млн человек из 21-миллионного населения СУАР. В столице района г. Урумчи проживает около 1,5 млн ханьцев и лишь 250 тыс. уйгуров. В этой переселенческой политике китайских властей невозможно не видеть открытого намерения вытеснить уйгуров из провинции.
Китайские власти, претворяя в жизнь государственную программу ограничения рождаемости, жестко преследуют тех, кто решился на незапланированного ребенка. Такую «этническую чистку» традиционно многодетная мусульманская уйгурская община решительно отвергает.
Поэтому нельзя объяснять чрезвычайно сложное политическое положение в СУАР только «этносепаратиз-мом» уйгуров. Причины их гораздо глубже и серьезнее. Они кроятся в бедности, неравноправии неханьского населения, в отсутствии позитивного влияния идущих в КНР социально-экономических реформ.
СУАР - крупнейшая административная единица КНР Район расположен на северо-западе страны и более известен в истории под названием Восточный Туркестан. Она занимает площадь 1,3 млн кв. км, что составляет почти шестую часть всей территории КНР и граничит с семью странами - РФ, Афганистаном, Казахстаном, Киргизией, Монголией, Пакистаном и Таджикистаном.
В настоящее время национальный состав населения, проживающего в этом регионе, представляют помимо ханьцев уйгуры, казахи, киргизы, татары, узбеки, таджики, монголы, сибо, маньчжуры, солоны, дунгане, русские. Большинство из них исповедует ислам. Уйгуры проживают также в сопредельных с СУАР странах - Казахстане, Киргизии, Узбекистане, Таджикистане.
Уйгуры - древнейший народ Центральной Азии, который сложился из союза тюркоязычных племен, чьими прародителями считаются воинственные гунны. Немногие исследователи истории кочевых народов Централь-
ной Азии (Зотов О.В., Дробышева Ю.И., Бармин В.А.) в своих работах не раз отмечали, говоря об уйгурах, их стремление к оседлости и редкое миролюбие в отношениях с соседними народами. Например, российский исследователь истории возникновения и падения уйгурского каганата Ю.И. Дробышева писала, что в уйгурском каганате в отличие от других кочевых государственных образований народов Центральной Азии имелось развитое земледелие и высокая степень урбанизации населения. «Обычная степная практика регулярных набегов на приграничные земли Китая, - пишет она, - сменилась относительно мирным сосуществованием» [4]. «Миролюбие и деликатность, высокая культура уйгуров, - пишет О.В. Зотов, - их приверженность к мирным занятиям вводят в заблуждение не только неопытных наблюдателей, но и китайцев» [2, с. 131]. Кстати, свою страну уйгуры издревле называли «Новым Чагатаем» (Чагатай - сын Чингис-хана, правивший в Средней Азии).
СУАР, безусловно, имеет свою длительную и сложную историю. Еще задолго до образования цинской империи в Китае (1644 г.) армии предыдущих китайских империй многократно вторгались в этот край, сея смерть и разрушения с целью укрепиться на Великом шелковом пути.
Этот регион был завоеван цинской империей Китая в XVIII в. Однако характерно то, что «колониализирован-ные» государства Восточного Туркестана «поддерживали с китайской империей отношения номинального вассалитета или псевдоданничества», а местные правители «практически не учитывали китайский фактор в своей внешней политике» [5]. Цинские власти, присоединяя Восточный Туркестан к своей империи, «стремились лишь к одному: к насильственному сохранению покорности «вассалов» и «данников», в качестве каковых рассматривались едва ли не все народы Центральной и Средней Азии» [6, с. 142-143].
Вся история установления китайского протектората над краем до возникновения уйгурского государства Йет-тишар в 1871 г. - это история яростного сопротивления местного населения против иноземной колонизации, когда «буквально каждые несколько десятилетий эта страна потрясалась мощными восстаниями» [6, с. 148]. Статус официальной провинции китайской империи Синьцзян получил только во второй половине XIX в. (1884 г.), являясь на протяжении более чем столетия обычным наместничеством [7].
Такое положение само по себе подтверждает один из выводов российских исследователей о том, что протекторат Синьцзян, как и протектораты Тибет и Монголия, созданные в эпоху завоеваний цинской империи «не ставили своей целью определить внешние рубежи китайской империи, а скорее защитить внутренний, за-стенный Китай» [6, с. 148]. Другими словами, история взаимоотношений цинского Китая с его соседями в «Новом пограничье» - это не покорение территории Восточного Туркестана (Синьцзяня), а, скорее, история спора-
дических контактов ханьцев с народами, населявшими Центральную Азию.
Колонизация Восточного Туркестана Китаем явилась крайне болезненным событием для местных народов, тесно связанных с исламом, так как к этому времени его население уже было исламизировано, причем доминировал ортодоксальный ислам суннитского толка.
К сожалению, громадный период истории народов стран Восточного Туркестана до второй половины XVIII в., многие из которых ныне составляют так называемое «ближнее зарубежье» России, в российской историографии совершенно не изучен. Например, В.А. Бармин пишет, что в изучении российско-китайских отношений в этом регионе «все еще остается много спорных вопросов, а то и прямо белых пятен» [7, с. 113]. Фактически научное исследование истории Восточного Туркестана у нас в стране начинается лишь с периода завоевания края китайской цинской империей в 1760 г., когда вместо Джунгарии и Кашгарии был создан новый протекторат Синьцзян («Новое пограничье»). Согласно официальным китайским источникам, история Синьцзяня как части Китая насчитывает два с половиной столетия, начиная с 1760 г. Об этом историческом периоде народов Восточного Туркестана, и в особенности уйгурского, нам практически ничего не известно - он исчез в тени сначала российско-китайских, а затем советско-китайских отношений.
Можно лишь с большой долей уверенности говорить о том, что Восточный Туркестан (Синьцзян) попал в геостратегическое поле зрения российской империи в период колониальной экспансии цинского Китая в Центральной Азии в конце XVIII - начале XIX вв.
Политика российской империи в Центральной Азии с самого начала диктовалась стремлением избежать столкновений с цинским Китаем и таким образом сохранить стабильность и безопасность у слабых южных границ российской империи. При этом учитывались и устоявшиеся прочные торговые связи с народами Центральной Азии. Этим можно объяснить оказанную военную помощь царской России Китаю в подавлении восстания уйгуров в Кашгарии во второй половине XIX в.
Такая политика признания со стороны царской России китайского суверенитета над Восточным Туркестаном сохранилась и после Великой Октябрьской социалистической революции. «Весьма выгодное экономическое сотрудничество с Синьцзянем в этот момент, - пишет
В.А. Бармин, - было для советского руководства предпочтительнее реализации сомнительных планов разжигания мировой революции» [7, с. 117].
Этот прагматичный расчет на доминанту экономического сотрудничества в отношениях с Китайской Республикой сохранялся вплоть до начала 1930-х годов. Он же стал главным фактором определения внешней политики Советского Союза во вспыхнувшем в 1933 г. в Синьцзяне новом национально-освободительном восстании мусуль-
манских народов против колониальной зависимости от Китая [8].
Советское правительство сразу заявило об отказе от вмешательства во внутренние дела Синьцзяня. Весной 1934 г. сюда были введены части Красной Армии, которые помогли китайским властям разгромить самопровозглашенную Тюрко-исламскую республику Восточный Туркестан. В апреле 1937 г. Советский Союз также оказал военную помощь губернатору Синьцзяня в подавлении военного мятежа мусульманских частей китайской армии [9]. Эти действия Советского правительства подтвердили существовавшую общую внешнеполитическую линию в отношении Синьцзяня. При этом на протяжении 1920-1930-х годов Советский Союз ни разу не ставил своей целью отторгнуть Синьцзян от Китая. В.А. Бармин подверг резкой критике имевшие место публикации, суть которых состояла в «оценке» действий СССР как вмешательство во внутренние дела Синьцзяня «как только представлялся удобный случай» [8, с. 217]. «История отношений между нашими странами применительно к Синьцзяню в период 1918-1941 гг., - пишет Ю.М. Гале-нович, - это положительный пример того, как нации и их лидеры умели учитывать интересы друг друга, согласовывать эти интересы и сотрудничать в интересах и той, и другой нации» [10].
В годы Второй мировой войны советско-китайское экономическое сотрудничество было особенно заметно на территории Синьцзяня [9, с. 91-93].
Новое национально-освободительное восстание, вызванное жестокими репрессиями гоминьдановского правительства, произошло в трех северных округах Синь-цзяня в ноябре 1944 г. После изгнания гоминьдановских войск здесь было создано Временное правительство Восточно-Туркестанской Республики (ВТР), которое просуществовало с 15 ноября 1944 г. по 26 июня 1946 г. Уйгурский язык был объявлен государственным языком.
Советский Союз на этот раз выступил в поддержку коренных жителей Синьцзяня. В июне 1945 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло специальное постановление об отправке в Синьцзян 500 офицеров и двух тысяч сержантов и рядовых для укрепления армии ВТР. В помощь им была придана и авиация [9]. Успехи повстанческого движения в трех северных округах Синьцзяня в 19441945 гг. были во многом определены активной всесторонней помощью со стороны СССР [10, с. 89]. На территории провинции была образована специальная советская оперативная группа. Как отмечает В.А. Бармин: «Есть веские основания считать, что восстание рассматривалось советским руководством как реальная возможность сместить провинциальное правительство и привести к власти представителей коренного населения, лояльных к СССР» [9, с. 91].
Однако в июле-августе 1945 г. Советский Союз неожиданно приостановил поставки оружия и боеприпасов армии ВТР и отозвал значительную часть своих инструк-
торов. Следует отметить, что роль и степень участия СССР в этот период в российской историографии совершенно не изучены.
В этот сложный период советско-китайских отношений советское государство вновь подтвердило свою принципиальную позицию в отношении суверенитета и территориальной целостности Китая, «не откликаясь и на просьбы различных движений в Синьцзяне, ратовавших за отделение от Китая» [10, с. 90]. В октябре 1946 года части народно-освободительной армии коммунистического Китая вошли в Синьцзян, не встретив какого-либо серъезного сопротивления [11].
Таким образом, внешнеполитические действия России, начиная с 1871 г. , когда войска царской России разгромили уйгурский Илийский султанат в Кашгарии, сохранив суверенитет Китая над Восточным Туркестаном, до нынешней позиции официального невмешательства Российской Федерации во внутриполитические дела КНР, можно охарактеризовать, в целом, как нейтральную позицию, вполне учитывающую все нюансы сложного и неоднозначного исторического процесса в Синьцзяне. Такая позиция северного соседа Китая помогла в течение долгого времени сохранять территориальную целостность китайского государства, а значит и политическую стабильность у наших южных границ. Россия никогда не предпринимала попыток для присоединения этого района к себе. Об этой политике советского государства Ю.М. Галенович пишет: «Когда речь идет о том, как вершатся дела внутри Китая, целесообразно не вмешиваться в этот процесс» [10, с. 82]. А В.А. Бармин добавляет: «Межэтнические противоречия повстанцев, очевидное влияние на движение зарубежных сил, все нагляднее прослеживающийся антисоветизм, грозящий экономическим и политическим интересам Советского государства, определили позицию и логику действий руководства СССР» [8, с. 102].
Официальная позиция руководства советского государства была ясна и однозначна: урегулирование уйгурского вопроса - внутреннее дело Китая. Представляется, что именно такой подход во многом может облегчить общую задачу обуздания происков международного терроризма, который вознамерился превратить весь регион Центральной Азии в новый очаг мировой напряженности.
При этом одновременно нельзя не учитывать того, что разъединенные волей истории народы Восточного Туркестана чутко реагируют на социально-политические перемены не только в КНР, но и в Российской Федерации, особенно после распада Советского Союза и определенного «отдаления» новой России от Центральной Азии. Нельзя отрицать и того, что образование независимых государств на постсоветском пространстве в Центральной и Средней Азии послужило одним из стимулов усиления борьбы уйгурского народа за отделение от КНР и провозглашения собственного государства.
Начиная с 1980-х годов, наибольшую опасность для общества стала представлять деятельность мусульманских террористических организаций в СУАР, выступающих «за отделение от КНР и создание так называемого государства Восточный Туркестан» [12]. Согласно их представлению, это чисто исламское государство должно создаваться на территориях компактного проживания уйгуров в КНР и в ряде сопредельных стран [13].
На территории СУАР в настоящее время действует сеть ваххабистских подпольных организаций, которые объединяют 16 уйгурских оппозиционных организаций [2, с. 629]. Извне в район проникли и действуют «Восточно-Туркестанская исламская партия» и «Восточно-Туркестанское исламское движение» [12, с. 41]. «Восточно-Туркестанское исламское движение» во главе с Xасаном Махсумом непосредственно направляется Усамой бен-Ладеном, получая от него финансовую и кадровую помощь. Это движение открыто ставит своей целью «создание исламского теократического государства в Синьцзяне» [12, с. 42].
Все это привело к небывалому разгулу терроризма в СУАР. По свидетельству китайских СМИ, террористические акции «по размаху превзошли все инциденты в СУАР, начиная с 1949 г.» [13]. Также по информации китайских источников, «в отдельных районах Синьцзяня имеются базы террористов, где хранятся склады оружия и боеприпасов» [12, с. 42].
Китайские власти значительно ужесточили меры наказания за террористическую деятельность. Согласно действующему уголовному Кодексу КНР, «за организацию, руководство или активное участие в террористической организации устанавливалось лишение свободы от 3 до 10 лет» [14].
Одновременно КНР ведет постоянную борьбу с терроризмом, используя дипломатические каналы. Например, Китай добился того, чтобы Казахстан, Киргизия, Узбекистан на официальном уровне признали сепаратистские организации СУАР причастными к международному терроризму и запретили их деятельность на своей территории. По-видимому, этим решением можно объяснить невнятную позицию стран Средней Азии в отношении последних событий в Синьцзяне. Их позицию можно легко понять, так как, с одной стороны, они связаны дипломатическими обязательствами с КНР, с другой
- не могут игнорировать настроение многотысячных уйгурских диаспор у себя. Многие мусульманские страны, особенно центрально-азиатские, предпочли вообще не замечать происходящего в Китае. При создании Шанхайской Организации Содружества (ШОС) КНР добилась принятия общей конвенции «О борьбе с терроризмом, экстремизмом и сепаратизмом», сделавшей полностью невозможной существование в государствах ШОС официальных и даже мирных уйгурских организаций.
Безусловно, что рост терроризма не может не подпитывать национально-сепаратистское движение в СУАР
Как отмечает В.С. Бойко: «Специальная литература и СМИ (китайские) не уменьшают алармизма и предположений по поводу «исламского взрыва», уйгурского сепаратизма в Китае» [15, с. 158]. О.В. Зотов даже предостерегает, что там ныне «достаточно высокая вероятность перерастания в национально-освободительную войну типа афганской» [2, с. 131].
Таким образом, Синьцзян по существу стал той линией, где столкнулись совершенно разные цивилизации со своими родными языками и письменностью. И это столкновение, к сожалению, с самого начала приняло далеко не мирный характер. По определению О.В. Зотова: «Китайский Туркестан стал «ахиллесовой пятой» КНР, прежде всего, ввиду разности и несовместимости исламской культуры тюрок с китайской» [2, с. 128].
Синьцзян - по существу особый и отдельный мир. В свое время его выгодное географическое положение и важное геостратегическое значение сыграли судьбоносную роль в жизни народов края. В XX в. геостратегическая важность Синьцзяня еще более возросла. В годы Второй мировой войны район стал объектом пристального внимания разведки фашистской Германии. В 1930-1940-е гг. через его территорию шла всесторонняя помощь Советского Союза китайскому народу в борьбе против японской агрессии.
Конец XX и начало XXI вв. ознаменовались настойчивыми попытками США и НАТО проникнуть в Центральную и Среднюю Азию. Китайские эксперты и аналитики открыто говорят о том, что «американская политика в Центральной Азии нацелена «на вытеснение» России из этого региона» [12, с. 41]. Представляется, что целью США в стремлении осуществить свою политику установления однополярного мира является ослабление быстро крепнущей КНР путем занятия позиций рядом с ее слабыми границами на северо-западе страны. Многочисленные форумы в Интернете уверены в том, что за событиями в СУАР, «несомненно, стоит Вашингтон» [13].
Таким образом, в международном масштабе борьба за Синьцзян будет только усиливаться, особенно учитывая его геостратегическую важность на центральноазиатских подступах к Китаю. Одновременно нельзя не видеть того, что СУАР стал уже по существу одним из важнейших факторов глобального статуса самой КНР, ее выходом на всю Центральную и Среднюю Азию. «Синьцзян, - пишет О.В. Зотов, - является ключом ко всей мировой политике Китая» [2, с. 129].
Российское информационное агентство
«ФК-Новости», ссылаясь на мнения западных аналитиков, сообщает о том, что «если Пекину не удастся быстро урегулировать уйгурскую проблему, то события могут в ближайшее время перекинуться на Внутреннюю Монголию» [1]. А вот мнение А.В. Островского: «Беспорядки в СУАР построены по тому же сценарию, что и события в Тибете в марте 2008 г. Проблема Далай-ламы - это проблема вечная, проблема Синьцзяня тоже достаточно
длительная. Пока существуют разные сепаратистские организации, нацеленные на отделение Синьцзяня от Китая, проблема будет существовать, и те же события будут повторяться» [16].
Если это так, и эскалация конфликта будет продолжаться, усиливая его религиозно-экстремистский характер, не станет ли это причиной возникновения еще одного очага международной напряженности у наших южных границ. Нельзя не видеть того, что эта напряженность легко выплеснется в Среднюю Азию, а через нее афганский наркотрафик получит возможность еще более беспрепятственного проникновения в Россию. Эта же напряженность может поставить перед государствами-членами ШОС массу проблем, связанных с безопасностью во всем регионе Центральной и Средней Азии. Россия, как член ШОС, тоже может быть вовлечена в решение непростых региональных вопросов, причем координируя их сохранением стабильности в российско-китайских отношениях.
Руководство КНР не скрывает того, что оно «встревожено масштабами и глубиной сопротивления уйгуров» [2, с. 130]. Получив своего рода карт-бланш на использование силовых методов против террористических акций уйгурского сепаратистского подполья, по сведениям китайских СМИ, «на добровольные уступки Пекин решительно не пойдет по внутренним и внутриэкономиче-ским причинам» [3].
Вместе с тем надо отметить следующее: по сведениям китайских СМИ, власти КНР наряду с репрессивными методами подавления беспорядков в СУАР спешно принимают меры по повышению уровня жизни местного населения. Так, еще в конце 2007 г. Госсовет КНР принял документ об ускоренном социально-экономическом развитии Синьцзяня, чтобы сделать его «витриной и воротами Поднебесной» для выхода в Среднюю Азию [1].
Некоторые российские источники выражают определенную тревогу тем, что нынешние события в г. Урумчи
- это показатель наличия сил, которым не по душе планы китайского правительства по ускоренному социальноэкономическому развития Синьцзяня. «Такое совпадение, - например, пишет ИА «ФК-Новости», - не случайно. Нельзя исключать, что нынешние беспорядки в Урумчи - это первая фаза осуществления «широкого сценария» по дестабилизации обстановки в районе казахско-китайского приграничья» [1].
Из вышесказанного можно сделать следующие выводы:
1. Роль и значение Синьцзяня в международных отношениях в Центральной и Средней Азии ввиду его важного геостратегического положения будут только возрастать.
2. Усиливающиеся позиции ортодоксального ислама на фоне бездействия соседних государств, включая Россию, и крепнущие связи местных мусульманских организаций с международной исламистской террористической организацией «Аль-Каида» обусловят рост напряженно-
сти в регионе, толкая местные сепаратистские силы на путь террора.
3. В обозримом будущем этнорелигиозный фактор в Синьцзяне станет существенным во внутриполитическом положении КНР
4. Эскалация конфликта в Синьцзяне чревата серьезными испытаниями для единства государств-участников ШОС.
5. Единственный путь к решению уйгурского вопроса лежит в кардинальном улучшении социальноэкономического положения местных неханьских народов.
Кроме всего этого нельзя сбрасывать со счетов многовековые традиции китайского общества. В руководстве КНР, да и среди абсолютного большинства ханьского населения страны, воспитанного на догматах конфуцианства, необычайно сильна традиционная конфуцианская концепция единства и территориальной целостности Поднебесной, которая, по сути, отрицает какой-либо государственный суверенитет за национальными меньшинствами. Представляется, что подобное извечное религиозно-культурное понимание ханьцами государственного устройства, когда весь Китай рассматривается как одна семья, чревато самыми нежелательными последствиями для малочисленных народов неханьско-го происхождения. Популярный лозунг «Будь хозяином в своем доме» обращен ко всем национальным общностям, из которых состоит китайская нация.
Л и т е р а т у р а
1. Особый район Китая - Синьцзян-Уйгурский... «газовый синдром» // «ФК-новости». URL:http://www.fcinfo.ru/themes/ basic/map-print.asp?Ыder=1506&pm=218981o/o (дата обращения 26.12.2009).
2. Зотов О.В. Восточный Туркестан (Синьцзян): на весах истории и геополитики // Восток. - 2009. - № 2. - С. 129-130.
3. Уйгурский вопрос - только ли проблема Китая? // «Ореанда-новости».URL:http://www. oreanda.ru/ru/ news/20090709/common/popnews/artirie402384/ (дата обращения 26.12.2009).
4. Дробышева Ю.И. Уйгурский каганат - нетипичная кочевая империя // Восток. - 2009. - № 3. - С. 17-19.
5. Зотов О.В. Китай и Восточный Туркестан в XV - XVIII вв. Межгосударственные отношения. - М., 1991. - С. 136-137.
6. Границы Китая: история формирования. - М.: Памятники исторической мысли, 2001. - С. 142-143.
7. Бармин В.А. Синьцзян в истории советско-китайских отношений в 1918-1931 гг. // Проблемы Дальнего Востока. - 1999.
- № 4. - С. 113-118.
8. Бармин В.А. Синьцзян в истории советско-китайских отношений в 1931-1934 гг. // Проблемы Дальнего Востока. - 1999.
- № 6. - С. 97-101.
9. Бармин В.А. Синьцзян в истории советско-китайских отношений в 1937-1946 гг. // Проблемы Дальнего Востока. - 2001.
- № 1. - С. 85-89.
10. Галенович Ю.М. Оазис потенциальной нестабильности // Заметки китаеведа. - М.: Муравей, 2002. - С. 84-87.
11. История Китая / Под ред. А.В. Меликсетова. - М.: МГУ, 2004. - 619 с.
12. Волохова А. Положение в Центральной Азии и интересы КНР в регионе: оценки китайских политологов // Проблемы Дальнего Востока. - 2003. - № 3. - С. 41-46.
13. Глава правительства Синьцзян-Уйгурского автономного района Нур Бекри: Беспорядки в Урумчи планировались за рубежом // РИА «Новости» - URL: http://www.i-r-p.ru/page/ stream-event/index-23606.html (дата обращения 26.12.2009).
14. Ахметшин Н. О преступлениях против общественной безопасности в современном Китае // Проблемы Дальнего Востока. - 2000. - № 5. - С. 90-96.
15. Бойко В.С. Современный китайский национализм и транснационализм в фокусе международного научного сообщества // Восток. - 2002. - № 1. - С. 158-162.
16. Беспорядки в Китае копируют события в Тибе-
те 2008 года // РИА «Новости» - URL: http://www.rian.ru/ world/20090706/176461653-prшt/html (дата обращения
26.12.2009).
ЕЕ Zhelobtsov
Events in Xinjiang - a threat to international security in Central Asia
The author considers the causes of ethno-religious conflict in Xinjiang between the Uighurs and the Chinese authorities. The conflict is fraught with serious consequences for stability in Central Asia.
Key words: Central Asia, East Turkestan, Xinjiang, Kashgar, Dzungaria, Islam, Uyghurs, terrorism, ethnic and religious factors, socioeconomic status.
УДК 316.334.3 (571.56) «1941/1945»
С.И. Сивцева
СОЦИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА В ЯКУТИИ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
Прослеживаются наиболее значимые аспекты демографической истории Якутии в годы Великой Отечественной войны. На основе новых архивных источников анализируются численность, состав, а также естественное движение (смертность, рождаемость) населения республики. Рассматриваются некоторые аспекты ошибок руководства страны и Якутской АССР в социальноэкономической сфере, приведших к тяжелым потерям мирного населения далекого якутского тыла.
Ключевые слова: Великая Отечественная война, Якутия, численность населения, состав населения, естественное движение, рождаемость, смертность, социальная политика, социально-экономическое положение населения, неурожай 1939-1942 гг.
Для Советского Союза Великая Отечественная война стала одной из самых кровопролитных, унесших, по последним данным, 26,6 миллионов человек [1, 2]. По отношению ко всему населению СССР до начала войны, общие людские потери составили 12-13,5% [1]. Победоносное завершение Великой Отечественной войны стало возможным благодаря слиянию фронта и тыла, самоотверженности, высокому патриотизму солдат на фронтах, титаническим усилиям и жертвенности тылового населения.
Великая Отечественная война повсеместно, во всех регионах страны, вызвала чрезвычайное напряжение
СИВЦЕВА Саассътана Иннокентьевн - к.и.н., доцент ФЯФиК ЯГУ.
E-mail: sivlana@list.ru
сил. Поэтому демографическая история этого периода отличается резким повышением уровня смертности (на фронтах и в тылу войны), падением рождаемости, и, как следствие, снижением численности населения. Якутяне, находясь в глубоком тылу войны, испытали на себе всю тяжесть военного бремени. Численность населения республики с 1941 по 1945 гг. сократилась на 13%, или 54300 человек. Городское население незначительно выросло - на 9,8%, или на 13600 человек, а сельское, наоборот, сократилось. Притом убыль населения сельской местности оказалась больше, чем в целом по республике и составила 24,2%, или 67900 человек [3, 4].
Рост городского населения объяснялся, главным образом, преобразованием ряда поселков из сельских в рабочие (изменениями статуса), а также механическим (для работы в стратегически важных отраслях промышленности использовался труд приезжих, в том числе
