CC BY
121
Олег Зотов,
историк
ВОСТОЧНЫЙ ТУРКЕСТАН (СИНЬЦЗЯН) -СТРАНА «ЛАТЕНТНОГО ИСЛАМА»
Основоположник историографии и научно-практического изучения Восточного Туркестана в России Ч. Валиханов признавал, что «сбивчивые и противоречивые данные... делают эту страну если не совершенной terra incognita, то - по крайней мере -трудным научным ребусом». Поскольку проблема геополитической роли Восточного Туркестана в прошлом и настоящем частично уже была нами затронута в статье сборника «Ислам на современном Востоке», постараемся не повторять уже известные моменты истории страны как таковой, но рассмотрим ее в плане развития важного исламского фактора - суфийского ордена накшбандия-ходжаган. Это тем более важно, что ислам у народов Восточного Туркестана зачастую пребывает в латентном виде.
В настоящее время, как и прежде, внутренние проблемы Синьцзяна сильно ограничивают стабильность, надежность и безопасность Китая. Синьцзян - единственная национальная окраина КНР, где местное население не является национальным меньшинством, а крупнейший этнос Синьцзяна - уйгуры - не является таковым и в отдельности (их примерно столько же, сколько китайских переселенцев). Синьцзян присоединен к Китаю позднее всех остальных национальных окраин - в середине XVIII в., при маньчжуро-китайской династии Цин. В культурном плане Синьцзян - продолжение Средней Азии (его неофициальное название -Восточный Туркестан). Классик западного синьцзяноведения XX в. О. Латтимор определяет Синьцзян как «стержень (ось) Азии» (pivot of Asia) и как «географический стержень истории». Оценить реальный ход истории Восточного Туркестана возможно, лишь используя системный подход «геоистории». (Такие попытки в России сделаны, но с огромным разрывом во времени.) В пределах Евразии последних полутора тысячелетий любая сопредельная империя так или иначе нуждалась в Восточном Туркестане. Тюрки пришли сюда из «недр» Монголии начиная с IV-V вв.; они считали Турфан своей легендарной прародиной. Древние уйгуры в 840 г. основали в Восточном Притяньшанье царство Кочо. В X в. тюркизация ираноязычных оазисов Восточного Туркестана завер-
шилась, в Кочо утвердился буддизм, сменивший уйгурское манихейство, на остальной территории - ислам. Уйгуры-буддисты принесли монголам основы развитой городской культуры, письменность, государственное делопроизводство, литературу. Царство Кочо стало не только формальным «пятым улусом» державы Чингисхана, но поистине ее «квинтэссенцией». В конце XV - начале
XVI в. земли уйгуров Кочо окончательно исламизировались и были подчинены правителям Моголистана (современных Семиречья и Джунгарии).
Династия восточно-туркестанских Моголов в течение XVI-
XVII вв. попала под контроль двух непримиримых ветвей суфийского ордена накшбандия-ходжаган. В XVII в. те же уделы подпали под влияние двух враждующих ветвей правителей сопредельного Джунгарского ханства; то же самое произошло и с княжествами Турфан и Комул бывшего царства Кочо. Это «раздвоение» страны и региона сполна использовали правители империи Цин в своей стратегической дипломатии. Комул и Турфан, втянутые в орбиту цинского Китая, подчинились ему за полвека до того, как было разгромлено Джунгарское ханство и завоеван остальной Восточный Туркестан. Три четверти XIX в. отмечены в Синьцзяне национально-освободительными восстаниями 1864 г. и созданием единого государства Йеттишар, или Семь Городов (1865-1878); первая половина XX в. - национально-освободительным движением и созданием в его второй четверти двух Восточно-Туркестанских республик (1932-1934 и 1944-1949). С 1955 г. Синьцзян - так называемый «Синьцзян-Уйгурский автономный район» КНР. Империя Цин, завоевав Восточный Туркестан, стала крупнейшей после России империей Азии. КНР, сохранив за собою Синьцзян, добилась глобального статуса. Синьцзян -1/6 территории Китая - обеспечивает ему позиции в трех регионах Азии (Восточной, Центральной и Южной) плюс нефтяной НЗ на черный день и массу ценных источников сырья. В Синьцзяне находится Лобнорский ядерный полигон, где не так давно было испытано ядерное оружие Пакистана.
История Восточного Туркестана, удачно спрессованная в комплексе символов, прямо и непосредственно влияет на сегодняшний день. Государственный флаг 1-й ВТР: темно-голубое полотнище в серебристой окантовке, в центре - золотой полумесяц и серебряная звезда. Голубой цвет напоминает о древних «голубых
тюрках» (кёк тюрк), серебристая окантовка символизирует пределы Туркестана, полумесяц - ислам, звезда - путеводный знак «предков» (Чингисхана и Тимура). Важнейшая роль исламского фактора подчеркнута - при всем том, что исторически Восточный Туркестан и его главный народ - уйгуры - в целом скорее малорелигиозны. Высокую степень религиозности - да и то скорее политизированной - проявляли накшбандийские ходжи с их явным стремлением к теократии. Значение суфийского духовенства (прежде всего, накшбандийского) и культа исламских святых в современном Синьцзяне по-прежнему велико, при этом их гробницы украшены хвостами коней и яков - по обычаю монгольских кочевников времен Чингисхана; культ Чингисхана в Синьцзяне не менее распространен, чем исламских святых, и подчас занимает даже более высокое место.
Ходжи суфийского ордена накшбандия, изначально принадлежавшие к бухарскому духовенству, проникли в Восточный Туркестан в течение XV-XVI вв. Первым их представителем в этой стране стал сеид Махдум-и Азам (настоящее имя - Джалал ад-Дин Ахмад аль-Касани ад-Дахбиди). В дальнейшем в религиозной (и все более - политической) жизни Восточного Туркестана доминировали его сыновья: старший, Ишан-и Калан (Мухаммед Амин), и младший, ходжа Мухаммед Исхак Вали, - основатели неизменно соперничавших «партий», так называемых «бело-» и «черногорцев» (Актаглык и Каратаглык, или, иначе, Ишкия и Исхакия), а территория страны была поделена между этими группировками. С середины XVII в. ходжи не раз меняли ханов на Могольском престоле. Белогорский Аппак-ходжа узурпировал ханскую власть. Процессу возвышения ходжей и превращения их в главных разрушителей Восточного Туркестана в своем историческом очерке Ч. Валиханов уделяет едва ли не основное внимание. Две перманентно враждующие «партии» ходжей (различимые не теологически, не идеологически, а лишь своими политическими амбициями) раскололи народ и разрушили автохтонную светскую государственность, что привело к потере независимости. Джунгарское ханство и цинский Китай быстро научились использовать фактор ходжей, охотно подчинявшихся той и другой иностранной власти: ходжи-инсургенты отличались бесчинствами, а не победами в освободительной борьбе. Это неудивительно: черногорские ходжи ненавидели своих соперников-белогорцев больше, чем даже мань-
чжуро-китайцев. Ч. Валиханов подчеркивает существенное отличие Восточного Туркестана от Западного: экстремизм ходжей был Кашгарии генетически чужд, но держался как тот суррогат национальной светской власти, которому никак не находилось альтернативной замены. Национальный характер уйгуров Восточного Туркестана он оценивает высоко (в «другой обстановке этот народ опередил бы всех своих единоверцев»). Но в 1864-1865 гг. цин-ский режим в Синьцзяне пал, ходжи были устранены бывшим ко-кандским военачальником Якуб-беком. В судьбе Восточного Туркестана некоторый просвет продлился до падения государства Якуб-бека в 1878 г. и ухода русских войск в 1881 г. (после десяти лет пребывания в Илийском районе Синьцзяна). Ч. Валиханов видит противоядие исламскому квазирелигиозному экстремизму в жестком контроле духовной элиты светской властью по принципам если не Тимура, то Якуб-бека.
Неоднозначна роль исламского духовенства и в восточно-туркестанском национально-освободительном движении 3040-х годов XX в. В первой Восточно-Туркестанской республике (ВТР) был силен клерикализм, и духовенство входило в состав верховного руководства республики, направляя его. Его роль подкреплялась отчасти и тем, что китаеязычные мусульмане -дунгане - расценивались повстанцами как «враги не меньше китайцев» (определение премьера ВТР Сабита Дамуллы). По инициативе духовенства китайский календарь был заменен хиджрой. Один из вождей восстания Усман Али поспешил именоваться «амир аль-муслимин» и «гази» (повелитель правоверных и борец за веру). Характерно, что премьер-министр ВТР Сабит Дамулла одновременно именовался «шейх-уль-ислам»; аналогичным образом все «младокашгарцы» именовались как минимум эмирами (наместниками халифа или хана - по примеру Тимура). Конечно, определенную роль во всем этом мог сыграть и недавний сподвижник аравийского короля Ибн Сауда сириец Тауфик-бей (якобы сеид, несомненный ваххабит), присоединившийся к восточно-туркестанскому восстанию.
Во второй ВТР президентом был узбек Алихан-тюре (частицу «тюре» в XIX в. прибавляли к своим именам белогорские ходжи), клерикалы входили в правительство, но затем были оттеснены, а президент Алихан-тюре вынужден уйти в отставку (1946). В наименовании государства заметен контраст между первой ВТР
(Тюрко-Исламская Республика Восточный Туркестан) и второй (Восточно-Туркестанская республика). Политические программы двух ВТР также резко различались: первая - консервативно-клерикальная, антироссийская и проанглийская; вторая - прогрессивная и пророссийская программа Народно-революционной партии Восточного Туркестана. Итак, эти программы предусматривали:
Первая ВТР (1932-1934) Вторая ВТР (1944-1949)
независимость ликвидация Гоминьдана
исламское государство демократия
свобода от влияния СССР равноправие наций
мир развитие промышленности
справедливость поддержка сельского хозяйства
поддержка торговли свобода совести
дружба с Великобританией образование и здравоохранение
дружба с СССР
Государство под исламским зеленым флагом оказалось гораздо справедливее и демократичнее государства под исламским же голубым флагом, а его программа - практичнее и конкретнее. Первая оказалась неосуществимой, вторая осуществлялась в целом успешно. Первый и последний пункты программы второй ВТР обеспечивали ее независимость и развитие в рамках (не в последнюю очередь) китайской народной революции. Напротив, независимость первой ВТР никак не могла быть обеспечена дружбой с Великобританией, которая воздержалась от активной поддержки своих сторонников; в итоге все они были уничтожены (погубила их и попытка получить помощь от фашистской Германии.
В целом в восточно-туркестанском патриотическом движении национализм оказался много сильнее исламизма; над исламистским наследием ходжей брала верх традиция светской национальной государственности. Это во многом понятно и объяснимо: исламизация Восточного Туркестана, начавшись в X в., заверши-
лась всего шесть веков назад; она проходила, в отличие от Средней Азии, в относительно мягких формах. Национально-культурные и политические традиции Восточного Туркестана имеют традицию в несколько раз более длительную, чем ислам и китайское владычество. Обе ВТР - преемницы светского (исламского, но не клерикального) государства Йеттишар - эмирата Якуб-бека, выславшего (в хадж) последнего белогорского ходжу Бузрука, в свите которого сам прибыл в Восточный Туркестан.
На территории Синьцзяна сегодня действует достаточно активно подрывное исламистское подполье. Генетический «субстрат» уйгурских подпольных организаций так или иначе восходит к наследию накшбандийских ходжей. Казалось бы, политическая роль накшбандийских ходжей уже в середине XIX в. сходила на нет как на Кавказе (с завершением Кавказской войны), так и в Восточном Туркестане (где в 1864 г. утвердилась светская власть эмира Якуб-бека - «аталыка гази» и «бадаулета», т.е. вождя защитников веры и хранителя государства). Ходжи неудачно проявили себя и в Андижанском восстании 1898 г. Но ренессанс ислама в XX в. с первых шагов был представлен явлениями фундаментализма. Сами по себе призывы к возрождению исламской культуры не содержат ничего негативного и криминального, но при потере меры перерастают в экстремизм, примеров которого к началу XXI в. накопилось более чем достаточно. Идеология «Братьев-мусульман» или «Джамаат-и ислами» поначалу не вызывала тревоги, но призывы к возрождению исламских культурных традиций быстро обернулись политическим экстремизмом и терроризмом. Первые симптомы этих тенденций прослеживаются в Индии еще в 1904 г. Уже тогда внимание разведки штаба Туркестанского военного округа привлекли две публикации в англоиндийских газетах - неофициальной «Тухфан-и Декан» и полуофициозной «Керзон», а именно: «Чистота ислама» наваба Сад-руддина Хусейн-хана и «Призыв к мусульманам» накшбандийско-го ходжи Махмуда Хасана Мияна Пальвари из Лакхнау (вероятно, выходца из бухарских ходжей Миянов - потомков имама Рабба-ни). Указанные публикации были, однако, не первыми. Еще на рубеже XX в. в Дели - столице Британской Индии (с 1911 г.) -появилось экстремистское произведение «Изхар уль-хакк», направленное против христиан и довольно быстро переведенное на французский язык. В 1902 г. появились произведения «Жизнь и
учение Мухаммеда, или Дух ислама», «Последнее слово ислама Европе» панисламиста Абдула Хакка - агрессивные, рассчитанные на непосвященных читателей. В этом же списке - сочинение афганского эмира Абдурахмана «Наставление для возбуждения в сердцах ревностного стремления к священной войне». Наваб Хусейн-хан, к тому времени ярый пропагандист ислама (автор работ «Завеса ислама» и др.), всесторонне доказывает превосходство и «чистоту» ислама в сравнении с прочими религиями Индии. Он подчеркивает, что религия является «второй натурой» человека и «управляет порядком мира». Хусейн-хан обвиняет индуизм и буддизм в «идолопоклонстве» и фетишизме, за что осуждает и часть мусульман. Но главным изъяном других религий (в том числе иудаизма и христианства) он считает утрату изначальной чистоты: «Правды в них не осталось ни на зерно, а лжи много». Ислам, утверждает Хусейн-хан, совершенен, идеален и вечен. А если кто-то в этом усомнится, то лично ответит перед Аллахом. Последнее может быть понято и как теоретическое допущение, и как практическая угроза «неверным»... Рассуждения Хусейн-хана дополняют конкретные призывы и указания суфийского ходжи Мияна Паль-вари. Ходжа Миян теоретически мобилизует совокупную духовную мощь ислама для бескомпромиссной и даже кровавой борьбы на практике. Мобилизации потенциала подвижничества помогают самобытные духовные практики суфизма, в частности зикр - обряд поминания Бога и единения с ним. Зикр может быть или громким (публичным) радением, или тихим (индивидуальным) созерцанием. Суфии предпочитают тихий зикр.
Основатель суфизма аль-Гиджувани разделил зикр на восемь последовательных элементов: 1. Поминовение бога[-творца этого мира]. 2. «Стеснение» (самоограничение) себя. 3. Бдительность [в виде концентрации энергии при подготовке к действию]. 4. Концентрация внимания (предчувствие, интуиция). 5. Осознанное дыхание. 6. Мысленное путешествие по стране греха и добродетели. 7. Наблюдение за шагами к цели. 8. Одиночество на людях. Основатель суфийского ордена накшбандия-ходжаган Бахауддин На-кшбанд (ученик и последователь амира Кулала - духовника молодого Тимура) дополнил восьмерку еще тремя элементами: остановка на времени, числе, сердце (запоминание имени Бога). Зикр - лишь один из путей (суфийский путь) подготовки «воинов Аллаха». В светской методике их подготовки (известной со времен
раннего ислама и даже доисламской Аравии) будет не 11, а уже 12 элементов - от чтения и заучивания религиозных текстов до джигитовки. Столько же элементов в стратегической практике Тимура на страницах его «Уложения»; два ряда элементов взаимно соответствуют. Если сравнить полный ряд элементов зикра с рядами учебной и боевой подготовки воинов, с одной стороны, и их действий на войне - с другой, то в зикре выявится невидимый 12-й элемент, сочетающий джигитовку с хождением паломников-каландаров, которым Тимур отводит роль глубинных разведчиков-ходоков (их «одиночество на людях» удобно для конспирации, как джигитовка - для активной инфильтрации).
Механизм своеобразного психотренинга суфиев достаточно подробно раскрыт известным российским тюркологом Н.Н. Пан-тусовым (в свое время - офицер оккупационной администрации в Илийском крае Синьцзяна в 1871-1881 гг.) на примере малоизвестной секты Хуфие (Тайного произношения); обряды хуфитов он наблюдал и в Русском, и в Восточном Туркестане. Эта исламская секта отличалась, с одной стороны, заметным рационализмом вероучения, с другой - чрезвычайной скрытностью. Девять ступеней психотехнической подготовки хуфитов требовали месяцы и годы для полного осуществления. Логика элементов совокупной мощи, выявленная А.Е. Снесаревым, прослеживается и здесь:
1. Чтение житий святых, беседы - «пространство».
2. Мысленное произнесение «ла Аллах» человеком.
3. То же - девятикратным усилием.
4. Повторение тысяч зикров денно и нощно (труд молитвы).
5. Поза и состояние медитации о самоценном.
6. 7, 8. Безмолвное созерцание Бога по нескольку часов (целенаправленно, понимая, умело).
9. Состояние «святости», нечувствительности к боли.
Иными словами, отлаженный психотренинг хуфитов мог служить не просто воспитанию, но и зомбированию (эта методика очевидно, подпадает под определение «зикр-и хафи» - тайного зикра). С другой стороны, та же методика пригодна для организации «завлечения» (джазба) - своего рода «газавата». Дальнейшая судьба ордена Хуфие столь же интересна, сколь и темна: в XX в. он практически не выходит из тени, как будто исчезнув, растворившись в иных структурах.
Авторы индийских публикаций 1904 г. предполагают не одно просвещение мусульман, но их мобилизацию на борьбу. Но с кем? В газете «Керзон» публиковались и статьи об историческом «упадке» великих держав - Великобритании (с трудом победившей буров) и России (потерпевшей в 1904 г. поражение от Японии). Пример Японии расценен в англо-индийской печати и как сигнал к подъему Азии («родины всех мировых религий») на борьбу за свободу, и как знамя этой борьбы. Появлялись и публикации об «угнетении» мусульман в России. Странная на первый взгляд картина: в газете, носящей имя вице-короля, публикуются подрывные статьи. Но уже тогда британские власти пытались разыграть исламскую карту и против Индии, и против России (с которой Великобритания воевала руками тогдашней Японии), направив против обеих потенциал радикального ислама. Позже по стопам Великобритании пошли США. Не секрет, что «Талибан» и «Аль-Каида» - их собственное произведение. Конечно, сам по себе фундаменталистский ислам - еще не экстремизм и не терроризм. Но он ими чреват и поэтому небезопасен. Он небезопасен прежде всего возможностью готовить людей, вводимых в состояние транса и беспрекословно повинующихся сигнальным командам по формуле: очнись - сосредоточься - приготовься - учти - осознай -выполняй.
Важно также учитывать, что исламизм может быть представлен (и обычно бывает) в умеренно-конструктивном и экстремистски-деструктивном вариантах (джихада и газавата соответственно). Разумный идеал джихада и высокие цели ислама подразумевают здравомыслие и практическую справедливость, которыми были знамениты (каждый по-своему и в свое время) Чингисхан и Тимур. Но в случае газавата взаимосоответствие теологических и геополитических элементов меняется на противоположное. Иными словами, первенство практики шариата, подкрепленное экспансией догм и абстракций, всецело разрушительно: здоровая политика Чингисхана и Тимура становится бледной тенью, ислам выхолащивается, тюркизм превращается в скорпиона пантюркизма, о справедливости нет и речи.
Неразличением джихада и газавата (или малого и большого джихада) страдают так называемые салафитские течения ислама: они видят в джихаде прежде всего не духовную работу, а вооруженное насилие. В первую очередь это аравийский ваххабизм -
течение в высшей степени экстремистское; индостанские тексты 1904 г. содержат своего рода заявку на ваххабизм. Позднее (в 1927 г. - на год раньше возникновения «Братьев-мусульман») именно в Индии оформилась крайне фундаменталистская организация «Таблиг-и джамаат» («Общество распространения веры»), оппозиционная не только традиционным суфийским культам святых, но и, что важнее, светскому государству. Транснациональный «Таблиг» достаточно быстро разросся, а его центр переместился из Дели в Лахор. Буквализм в трактовке Корана закономерно сочетался у членов «Таблиг» с ригоризмом в политике и общественной жизни - прежде всего в стремлении всеми путями отделить мусульман от немусульманского окружения (что и выразилось в отделении Пакистана от Индии). Также на земле Индостана писал на урду (языке документов 1904 г.) и действовал известный идеолог «Братьев-мусульман» Маудуди - автор книги «Джихад в исламе» (конец 20-х годов XX в.) и организатор партии «Джамаат-и исла-ми» (1941) как «авангарда исламской революции»; но, в отличие от крайних фундаменталистов, Маудуди выступал за исламское государство. Итак, на Индостане начала XX в. суфизм накшбан-дийских ходжей несомненно подвергался влиянию прочих фундаменталистских течений ислама. Результаты этой духовной близости можно было наблюдать к концу XX в.: воспитателем талибов был Ибрагим Моджадеди - пир суфийского ордена накшбандия.
Еще символичнее то, что лидером афганского вооруженного сопротивления, а затем президентом Афганистана стал Бурхануд-дин Раббани. Имам Раббани, он же накшбандийский шейх Ахмад Фарук Кабули (Сирхинди; 1564-1624), - второй основоположник братства наравне с самим Бахауддином Мухаммедом Накшбандом. Эти примеры - явления более широкого масштаба, чем совпадения личностных статусов: политические партии Афганистана - лишь «витрины» суфийских орденов, среди которых накшбандия на первом месте. Равным образом традиционная афганская армия крепилась не столько уставными отношениями «командир - подчиненный», сколько традиционно суфийскими: муршид - мюрид. Удивляться тут нечему: вожди племен и региональные правители Афганистана зачастую возглавляли местные «филиалы» суфийских орденов; слабость государства в Афганистане и Восточном Туркестане имела одни и те же симптомы и следствия. Само понятие «талиб» присутствует в труде ходжи Махдум-и Азама - предка
накшбандийских ходжей Восточного Туркестана - в значении «новообращенный». Вряд ли случайно и тем более удивительно появление в Афганистане этого термина в виде наименования новейшего политического движения с немалым пассионарным зарядом.
С одной стороны, суфийская орденская организация удобна для оформления экстремистских структур ваххабитского толка. С другой - сама структура учения Накшбанда такова, что поэлементно выдает «технологию» подготовки бойца за веру. М. Кемпер считает, что воины Шамиля суфиями (особенно людьми тариката) быть не могли, т.е. воин и суфий - разные и вовсе не соприкасающиеся качества. Но есть факты и закономерности, которые позволяют взглянуть на дело иначе. Е. Бертельс выделяет «основные элементы суфизма», которые стратегическим методом А.Е. Снесарева могут и должны быть выстроены в систему. Основных теоретических элементов суфизма семь: 1. Тауба - покаяние как решимость порвать со стандартным отношением к шариату. 2. Вара - осмотрительность [в применении жизненной энергии]. 3. Зухд - воздержанность [в организованном действии]. 4. Факр - нищета [как ценность-и-цель]. 5. Сабр - терпение [как понимание смысла усилий труда и борьбы]. 6. Таваккул - упование на Бога [в любом деле]. 7. Рида - покорность как «спокойствие сердца в отношении предопределения» - итог шести предшествующих этапов подготовки; человек поглощен своей высшей задачей и отрешен от суетного мира. Высшая степень самосовершенствования суфия - хакикат - есть «ощущение» своего бессмертия (чувство для фанатика ценнейшее). «Подводные камни» суфизма хорошо знали власти Туркестанского края (генерал-губернатор С.М. Духовский, его заместитель исламовед В.П. Наливкин и офицер разведки штаба округа А.Е. Снесарев): в 1901 г. в меморандуме на высочайшее имя они ставили вопрос и о контроле над суфийскими братствами как потенциальными подрывными организациями.
В современном Синьцзяне национальный вопрос стоит очень остро; там активно уйгурское вооруженное подполье. Идеи национализма более доступны людям образованным, тогда как массы восприимчивее к идеям религиозным. Для радикализма оптимальнее религиозная оболочка. Поскольку суфийские братства в Синьцзяне по-прежнему активны, их присутствие ощутимо за спи-
нами крайних националистов. О возможностях ордена накшбандия и других исламских радикалов власти Британской Индии были осведомлены хорошо, но тем не менее их поощряли. Деятельность ходжей с их бухарскими и восточно-туркестанскими корнями явно была направлена против России в условиях русско-японской войны.
Заключение
Неуклонное выдвижение Китая на роль новой сверхдержавы XXI в. вызывает растущее беспокойство правящих кругов США. Опорой великодержавности КНР - и ее ахиллесовой пятой - является Синьцзян, а потому с 2001 г. США пытаются закрепиться на его рубежах. В новой «большой игре» американцы пытаются использовать Россию, как это делали в свое время англичане в Антанте. В подпольных войнах против КНР и России наиболее эффективны формирования исламских экстремистов, схожие с суфийскими орденами или с ними взаимосвязанные.
Строго говоря, ведущая роль суфиев ходжаган в синьцзян-ской политике исторически не обусловлена, а потому их опережают националисты. Так было и в Тюрко-Исламской Республике Восточный Туркестан: на первом месте тюркизм, ислам на втором, «предки» - Чингисхан (который ислам вовсе не жаловал) и Тимур (который при всем уважении к ходжам воли им не давал). Но есть по крайней мере четыре исторические причины, которые все же могут повышать роль клерикалов:
1. Отсутствие какой-либо национальной власти.
2. Раздробленность националистов по национальным «квартирам» (потому панисламизм - как это не раз бывало - в принципе может и здесь сказать свое слово в плане организации народа и защиты его самобытности).
3. Внешний фактор: от своей глобальной предшественницы - Британской империи - США унаследовали традицию поддержки исламских инсургентов там и тогда, где и когда им это выгодно.
4. Парадоксальный китайский фактор: для КНР, как в свое время для империи Цин, ретроисламизм в исторически малорелигиозном Синьцзяне менее опасен, чем конструктивный национа-
лизм. (Но здесь, как и встарь, Китаю придется делать ставку на распри исламских клерикалов.)
«Ислам и общественное развитие в начале XXI века», М., 2005 г., с. 465-489.
Алексей Малашенко,
доктор исторических наук
КОМУ И КАК УГРОЖАЕТ ИСЛАМИЗМ?
Кому угрожает исламизм, насколько реальна его угроза? В начале XXI в. на этот вопрос приходится отвечать американцам, европейцам, африканцам, индийцам, китайцам, жителям Юго-Восточной Азии, но прежде самим мусульманам, в частности всем правящим элитам мусульманского мира. Слово «всем» выделено не случайно. Исламисты - обязательная и неизбежная оппозиция в мусульманском мире.
Угроза президентам и правительствам мусульманских стран выглядит по-разному. Легальная деятельность исламистов угрожает правящим режимам не более чем деятельность других партий и движений. Умеренные исламисты действуют в конституционных рамках. Они оказывают давление на исполнительную власть, ориентируя ее на исламизацию всей системы, вынуждают принимать соответствующие нормам шариата законы, блокируя законы, противоречащие, с их точки зрения, нормам ислама (например, об участии в голосовании женщин). Любая администрация вынуждена учитывать реакцию на свои поступки со стороны исламистов. Вместе с тем умеренные, «благовоспитанные» исламисты избегают внепарламентских стычек с властью. Тем более что, по мнению многих экспертов, да и самих мусульманских политиков, если бы выборы проводились честно, то почти повсеместно исламисты получали бы голосов намного больше. Радикальное крыло исламистов не только заседает в парламентах, исламистские радикалы выходят на улицы, организуют демонстрации, действуют за рамками закона, так сказать, революционным путем. Дважды им это удавалось - один раз в Иране, другой в Афганистане, хотя попыток было больше. Исламская революция и кратковременный, но впечатляющий триумф талибов остаются исключениями. В первом случае успех революции стал реакцией на брошенный шахом и его
