CC BY
19t
молодежный военно-историческии журнал
ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННЫХ РУКОПИСЕН
ВОСПОМИНАНИЯ
КОНТР-АДМИРАЛА
С.В. ЕВДОКИМОВ
Плавание на миноносце
«Свирепый»
В 1902 году Невский завод сдавал в казну четыре эскадренных миноносца типа «Сокол» водоизмещением в 250 т — «Строгий», «Стремительный», «Сметливый» и «Свирепый». В это время я окончил Минный офицерский класс в Кронштадте и был назначен минным и старшим офицером на эскадренный миноносец «Свирепый». Миноносцы эти предназначались для службы на Черноморском флоте и должны были прорваться через Дарданеллы и Босфор, так как турки, не желая усиления Черноморского флота, русских военных судов через проливы не пропускали. Предстояло нам очень интересное плавание вокруг Европы с заходом во многие порты, поскольку запас угля был небольшой и длительных переходов мы делать не могли. Время года было самое штормовое в океане и во всех морях, через которые лежал наш путь. Плавание предстояло нелегкое, но очень интересное.
Я явился на «Свирепый» счастливейшим человеком в мире и узнал, что все испытания миноносца почти закончены. Осталось испытание на скорость хода, т.е. пробег миноносца по мерной миле. Завод получал премию чуть ли не за каждую 0,1 узла сверх контракта, а потому им предпринимались все меры, чтобы уголь был отборный, а смазочные материалы лучшие и даже как можно меньше людей присутствовало при этом испытании (вес). Управляется миноносец на мерной миле заводским лоцманом, который правит как по нитке. Команда вся от завода, у всех механизмов — заводские мастеровые, из военной команды — по одному специалисту и мы, офицеры. Только легли на мерную милю, как увидели лайбу, идущую под парусами поперек нашего курса. Мой командир капитан 2 ранга С. только успел крикнуть лоцману: «Столкнемся!» — и хотел схватить за руку, чтобы вильнуть и избежать столкновения, но тот отдернул руку и ответил совершенно хладнокровно, не выпуская трубки изо рта: «Ничего». Лоцманом был старый финн. Мы разрезали лайбу пополам и пошли дальше, даже не почувствовав особенного толчка. Скорость оказалась при испытании 31,8 узла, и русский флот обогатился самым быстроходным миноносцем в мире. В то время такой скорости не было ни в одном флоте.
Возвратившись после окончания испытания, мы узнали, что лайба была гружена пилеными дровами, на ней были старики — муж и жена. Баба была на руле, а муж — на носу. Лайбу мы разрезали пополам. Баба на маленькой шлюпочке, которую лайба тащила на буксире, спасла мужа. На «Свирепом» была на форштевне содрана краска и оборваны сигнальные фалы с левой стороны, больше никаких повреждений не оказалось. Когда мы спросили лоцмана, отчего он не вильнул, чтобы избежать столкновения, он ответил: «Ничего, не надо второй раз ходить, дорого стоит». Мой командир послал меня узнать о здоровье хозяев лайбы. Я их разыскал, жили они в очень бедной лачуге. Все их состояние заключалось в лайбе, на которой они перевозили пиле-
Продолжение. Начало см.: Воен.-истор. журнал. 2006. № 3, 4.
ные дрова, этим и существовали. Душевное состояние их было ужасно: они боялись суда и тюрьмы за нарушение правила «не пересекать мерной мили, когда происходит испытание». Кроме того, потеряв лайбу, старики лишились единственного заработка.
Из Главного морского штаба мы получили распоряжение «после столкновения ничего не трогать и не исправлять». Следующее распоряжение Главного морского штаба было: «Всем четырем миноносцам ждать посещения государя императора». В назначенный день и час прибыл его величество государь император, отец Иоанн Кронштадтский и свита. Отец Иоанн отслужил напутственный молебен, по окончании которого сказал теплое, задушевное слово с пожеланием благополучного плавания. Слова его были просты, сильны, шли прямо в душу и вызвали слезы на глазах команды и офицеров.
После молебна его императорское величество изволил произвести детальный смотр всем миноносцам. Он с глубоким пониманием дела интересовался каждой мелочью, а также проявлял большой интерес к укладу и удобствам жизни личного состава. Государь император приказал показать ему наши повреждения после столкновения. Мой командир и я, как старший офицер миноносца, сопровождая его величество, показали содранную краску на форштевне, и командир доложил, что еще оборваны сигнальные фалы с левой стороны. Все были очень удивлены, что мы разрезали лайбу пополам с 30-узлового хода, и повреждений у нас нет. Государь спросил: «А что с людьми на лайбе?» Командир сказал, что он посылал меня к ним, и они совершенно благополучны. Государь приказал мне доложить ему подробно. Я доложил об их душевном состоянии, беспокойстве, что теперь с ними будет, и потере источника заработка. Его величество обратился, кажется, к адмиралу Нилову и сказал: «Объяви им строгий выговор с предупреждением, что, если они не будут соблюдать правил, им придется отвечать по всей строгости закона и они будут преданы суду. Ну, и купи уж старикам новую лайбу». Доброта и милость императора тронули всех до глубины души. Поблагодарив офицеров и команды за прекрасное состояние эскадренных миноносцев, хорошее выполнение всех учений, тревог и авралов и пожелав счастливого плавания, его величество отбыл.
Производя смотр и учения, государь разговаривал почти с каждым офицером и матросом, задавал вопросы по специальности, а также расспрашивал о личной жизни. Когда коком матросом 2-й статьи Квочкой (фамилия нашего кока) и боцманом Малым была подана проба пищи, государь похвалил борщ и дрожащего от волнения Квочку, и милостиво с ним и с боцманом разговаривал.
Было у меня много фотографий из морской жизни, но после революции во время моих странствований все пропало.
Дня через два после смотра мы ушли в море. Путь наш был вокруг Европы: Гибралтар, Средиземное море, Дарданеллы, Мраморное море, Босфор, Черное море и Севастополь. Из-за малого водоизмещения миноносца (250 т), небольшого запаса угля и штормового времени года мы заходили во многие порты.
Во время перехода на эскадренном миноносце «Свирепый» из Санкт-Петербурга в Севастополь вышли из Амстердама и пошли в Лиссабон. В Бискайском заливе мы попали в очень сильный шторм. Нас так качало и заливало, что вода через передние трубы иногда попадала в топки котлов. Пар невозможно было держать, кочегары выбились из сил, и я, как старший офицер, назначал им в помощь палубную команду, в числе которой был комендор Сисков, человек огромного роста, большой физической силы, очень скромный и добрый. На этом переходе в разгар шторма одного матроса подхватила волна, накрывшая часть миноносца. Вылетая за борт, он схватился за леер и вывихнул руку в плече, но в этот момент комендор Сисков схватил его за ногу и,
76
2006 № 5 ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ
молодежный военно-историческии журнал
ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННЫХ РУКОПИСЕН
Л
как перышко, вытащил на палубу. В старое время ни доктора, ни фельдшера на каждом миноносце не было, а назначали на отряд или на дивизион миноносцев. У нас была аптечка и наставление, когда какие лекарства давать, и я, как старший офицер, лечил команду до прихода в порт. Мы с боцманом вправили матросУ руку, довольно долго его помучив.
Пришли в Лиссабон утром, развели в камбузе огонь, дали команде горячий обед и разрешили отдыхать до вечера. Вечером командир, горячо всеми любимый капитан 2 ранга М.И.С., разрешил очередное отделение отпустить в цирк. Двигатель динамо-машины перебирали, электрического освещения не было, и я распоряжался при масляном освещении, было плохо видно. Напомнил команде о хорошем поведении на берегу и сказал: «Помните, по вам будут судить о России». Выкликая номера, осматривал, чтобы все были аккуратно одеты. Возвращается команда с берега, встречаю и проверяю. Выкликаю Сискова, и вдруг выходит человек с полосатыми ногами, как у тигра, лапы. Вахтенный подносит фонарь. «Да ты босой! Пропил сапоги?» — спрашиваю. «Никак нет, я ходил босой, ваше благородие, вы не заметили, когда отпускали. Я ваксой начистил ноги, горели, как чертов глаз*. У меня сапоги сгорели, когда на переходе работал в кочегарке, и ни у кого достать не мог, все не лезут. Когда съехали на берег, пошел дождь, ваксу и смыло малость. А в цирке я сидел как турок, подкорчив ноги, и держал газету. Они думают, что я грамотный по-ихнему, и не заметили. Никто ничего не сказал. Простите, обманул, но очень хотелось на берег, в цирк». С тех пор команда звала его «тигра».
На этом тяжелом переходе, когда шторм стал ослабевать, много летучих рыбок часто попадало к нам на палубу. Команда их подбирала и пробовала жарить, но была очень разочарована, так как мяса в них нет. Потом мы встретили большое количество различных птиц, которые, очевидно, во время шторма совершенно выбились из сил и буквально облепили миноносец, от изнеможения не боясь даже людей. Они сидели на миноносце и отдыхали, команда их кормила и старалась не беспокоить. Нужно было видеть, как великан Сисков заботился о птицах: кормил, приносил им пресную воду, поил совсем ослабевших из рук и страшно сердился, когда кто-нибудь по неосторожности их спугивал.
Плавание было чрезвычайно интересное, но трудное. Так как по предписанию Главного морского штаба мы должны были прорываться под видом коммерческих, а не военных судов, у нас были сняты орудия и минные аппараты и отправлены в Севастополь по железной дороге. Получили мы также распоряжение Главного морского штаба: «Миноносцы прорываются полным ходом по одному каждую ночь, т.е. в течение 4 ночей, закрасить названия, и офицеры и команда должны быть в штатском платье». Мы надели штатское, а команду переодели в дождевое платье. Очередь прорыва — по старшинству командиров. Мой командир в отряде был младшим, и наша ночь была 4-я.
Из Пирея по очереди ушли три миноносца, настала наша очередь. Снялись с якоря, вышли в море, погода была очень свежая, а через некоторое время начался сильный шторм. Вода через трубы попадала в топки котлов, и мы не могли держать пар. Все люди измучились, хода нет. С большим трудом добрались до пролива Дора и решили зайти в небольшой порт Святого Николая, что на острове Зея. Очень нам не хотелось заходить, отстаиваться: страдало наше самолюбие, ведь три миноносца прошли, а нам не удалось, и получается, что мы нарушаем весь план прорыва.
Входим в порт и, к нашей радости, видим: стоят все три миноносца, которые, испытав то же, что и мы, отстаиваются и ждут погоды. Бухточка открытая, зыбь и
* Когда медь хорошо вычищена старые боцманы и матросы говорили: «Горит, как чертов глаз».
толчея страшная, ветер штормовой. Стоим все на двух якорях и от канатов не отходим, того и гляди лопнут — прямо Новороссийская бора. Такой шторм мы встретили только в Бискайском заливе. Через некоторое время погода начала поправляться, шторм стихать, и мы опять по очереди уходили, беря курс на Дарданеллы. Перед входом в Дарданеллы заменили военный флаг коммерческим. Прошли мы Дарданеллы, Мраморное море и вошли в Босфор.
Я стоял на вахте. Вдруг подбегает наш инженер-механик Владимир Федорович Львицын и кричит мне: «Потек холодильник, идти не можем, нужно стать на якорь!» Стали на якорь, осмотрели холодильник. Оказывается, потекли трубки. Необходимо разбирать и менять их, что займет несколько часов. Идти дальше невозможно, так как питать котлы соленой водой нельзя, можно сжечь. После починки холодильника необходима пресная вода, чтобы наполнить котлы. Пресной воды у нас нет. Нужно сообщить по телефону в Константинополь, чтобы нам привели баржу пресной воды. Ночь на исходе, прорваться в темноте не успеем. Стоим на якоре и не знаем, что же с нами теперь будет. Мы не вооружены, и нас можно взять голыми руками. Никто, конечно, не поверит, что мы коммерческий пароход. Офицеры надели штатское платье, команду переодели в дождевое платье, поскольку для команды не было штатского. Ждем рассвета.
Рассвело. На берегу, на горе, видим большое белое здание, стоят часовые. Командир приказал мичману Г. пойти на четверке на берег и попросить разрешения поговорить по телефону с Маниадаки (поставщик Русского флота в Константинополе), чтобы нам срочно привели баржу с пресной водой. Следим за нашим мичманом: вот он поднялся на гору, вошел в дом вместе с часовым. Что-то очень долго его нет.
Наконец он вернулся на миноносец и рассказал следующее: дом этот оказался турецким госпиталем, часовой проводил его в кабинет к главному доктору, где он увидел сидящего за столом старого почтенного турка с большой седой бородой. Тот прекрасно говорил по-французски. Мичман попросил его разрешить поговорить по телефону с Константинополем. Турок любезно разрешил, встал, подошел к окну и спросил: «С какого вы парохода?». Миноносец под русским коммерческим флагом видно как на ладони. Мичман указал. Турок очень долго пристально смотрел на мичмана и потом сказал: «Как вам не стыдно, молодой человек, указывая на миноносец «Свирепый», говорить, что это коммерческий пароход, кто же может этому поверить!» Мичман был очень смущен: даже известно название миноносца. Пожав крепко мичману руку, старик сказал: «Ваше правительство договорилось с нашим, и наше решило пропустить четыре миноносца в Черное море с условием проходить по ночам, чтобы наш народ не видел и не волновался, что вы усиливаетесь; мы любим русских и воевать с вами не собираемся. Раз с вами такое несчастье, как не помочь. Говорите по телефону, передайте привет командиру миноносца и уходите возможно скорее».
Несмотря на то что с того времени прошло уже сорок восемь лет, я думаю, что весь разговор с доктором я привел почти дословно. Часа через три мы заменили трубки холодильника, получили пресную воду, свежую провизию и снялись с якоря. Черное море нас встретило неприветливо — большим штормом, но на душе было легко и радостно. Мы, моряки, очень любим заграничные плавания. Всегда шли с удовольствием, но и возвращались радостно в Россию, потому что к концу плавания всегда чувствовалась тоска по родине.
Входя 14 января 1903 года на рейд Севастополя, мы услышали похоронный салют. Это хоронили всеми любимого, прекрасного моряка и человека главного командира Черноморского флота адмирала Сергея Петровича Тыртова.
Публикация полковник в отставке В.А. ГУРКОВСКОГО
ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ № 5 2006
77
