CC BY
136
УДК [81’83 : 7.031] (470.662)
ББК 82.3 (2=Инг)
Т 18
Танкиева Л.Х. Волшебная сказка во взаимосвязях с другими жанрами фольклора ингушей
(Рецензирована)
Аннотация:
В статье исследуются вопросы межжанровых взаимосвязей в генезисе и эволюции устного народного творчества ингушей. Доминирующее место отведено проблеме взаимоотношения нартского эпоса с волшебной сказкой. В работе также рассматриваются общие мотивы этих жанров: непорочного зачатия, чудесного рождения, неуязвимости, закаления и испытания героя и другие. Автор приходит к выводу, что все жанры восходят к первобытному фольклору, которому присущ «идеологический синкретизм», видимо, отголоском которого и являются общие совпадения.
Ключевые слова:
Генезис, эволюция, межжанровые взаимосвязи, нартский эпос, волшебная сказка, непорочное зачатие, чудесное рождение, чудесная неуязвимость, закаления героя, героическая смерть.
Tankieva L.H. Magic fairy tale in interrelations with other genres of the Ingush folklore
Abstract:
The paper examines intergenre interrelations in genesis and evolution of amateur and folk arts of the Ingushes. The dominant place is allocated to a problem of mutual relation of the Narts epos and a magic fairy tale. The author investigates also the common motives of these genres: immaculate conception, wonderful birth, invulnerability, training and the ordeals of the hero and others. It is inferred that all genres go back to primitive folklore with «ideological syncretism», the echo of which are, probably, the common concurrences.
Key words:
Genesis, evolution, intergenre interrelations, the Narts epos, a magic fairy tale, immaculate conception, wonderful birth, wonderful invulnerability, training the hero, heroic death.
Проблемы межжанровых взаимосвязей в фольклоре разных народов изучены довольно широко. В ингушском фольклоре эти проблемы лишь поставлены. Можно говорить о роли межжанровых взаимосвязей в генезисе и эволюции устного народного творчества ингушей. В данной работе речь пойдёт о проблеме взаимоотношения героического нартского эпоса с волшебной сказкой ингушей.
Наиболее выраженной нам представляется связь ингушских сказок с нартским героическим эпосом. Ученые-кавказоведы, говоря о нартском эпосе ингушей, ссылаясь на заметку Ч.Ахриева «Несколько слов о героях в ингушских сказаниях», отмечали как отличительную особенность эпоса ингушей то, что здесь наличествовали два типа героев - нарты и орстхойцы. В 1970 г. в своей кандидатской диссертации и позднее в изданной монографии «Нарт-орстхойский эпос вайнахов» ингушский исследователь эпоса А.О.Мальсагов отмечал, что суждения Ч.Ахриева ошибочны. Он сделал попытку доказать, что нарт-орстхойцы являются одной этнической группой, что это единый тип героев. Однако в вышеназванной работе Ч.Ахриев писал, что во всех ингушских сказках и песнях героями являются нарты и орстхойцы с противоположными характерами. Первых
изображают как людей в высшей степени добрых и нравственных, а потому не удивительно, что слово нарт стало у ингушей нарицательным именем. Эту же мысль подтверждает известный ингушский фольклорист профессор И.А. Дахкильгов, который отметил, что нарты в народной памяти остались рыцарями, защитниками слабых, поэтому «они постоянно вели борьбу с орстхойцами, являющимися в народных сказаниях как люди злые, коварные, завистливые» [1: 9]. Считаем, что данная версия наиболее верная и дальнейшее исследование ведется, исходя из нее.
В эпосе, как и в сказках, наличествуют великаны. Здесь мы наблюдаем и богатырский облик героя, и умных говорящих коней, и других животных, чудесное рождение, закаление героя, потусторонний мир, чудесную неуязвимость, оживление при помощи волшебных предметов и др.
Даже при самом поверхностном изучении эпоса и сказок, особенно волшебных, наиболее схожих с эпосом, содержание которых носит героический характер, можно провести между ними определенное сходство некоторых мотивов: борьба эпических и сказочных героев с огромными великанами, мотив чудесного рождения, мотив закаления и испытания героев, способность героев посещать потусторонний мир и возвращаться оттуда, мотив героической смерти и др. Связь эпоса и сказки можно проследить и в вопросах поэтики, бытования обоих жанров.
Нартские сказания представляют собой сокровищницу героических эпосов, созданных творческим воображением горских народов Северного Кавказа - адыгов, балкарцев, карачаевцев, ингушей, чеченцев, осетин и др. За последние годы изучению нартского эпоса уделяется много внимания, но специальных работ, посвященных проблеме общности нартского эпоса со сказками, нет не только у ингушей, но и у других народов Северного Кавказа. Лишь в некоторых работах частично затрагивается интересующая нас проблема. Этим и объясняется интерес к данному вопросу.
Нартский эпос ингушей во многом родственен нартскому эпосу других народов Северного Кавказа. Однако необходимо отметить одно из существенных отличий: в ингушском эпосе происходит некоторое смещение образов героев. Наибольшее распространение получили сюжеты, связанные с именем нарта Сеска-Солса. Нарты вступают в борьбу с неведомыми великанами, которые в наиболее ранних вариантах выступают своеобразным олицетворением непознанных, стихийных, разрушительных сил природы, а позднее - многочисленных врагов, пришельцев-насильников, угрожавших благополучию жизни народа. Эти великаны обладают всеми благами природы, необходимыми для жизни людей. С ними ведут борьбу и им противопоставляются нартские богатыри Сослан, Сосруко, Батраз, Урузмаг, Бадыноко и другие, которых народ наделяет самыми положительными чертами и которые стали героями эпоса. Нарты ведут борьбу и со злыми, и с добрыми великанами. Обычно их шестьдесят человек и предводители у них Сеска Солса и умный Ботоко Ширтга. Последний не является нартом. Это мифическое лицо, обладающее особенным сверхъестественным свойством посещать тот свет и возвращаться обратно.
Например, в сказании «Сеска Солса» [1: 39] говорится о том, как однажды он встретил огромную тазовую кость, через отверстие которой Сеска Солса мог легко проехать верхом на коне. Он был поражен и попросил бога оживить обладателя этой кости, но без глаз. Бог исполнил его просьбу. Это был громадный великан, который рассказал интересные истории из своей жизни, и Сеска Солса узнал, что эти великаны были очень честны, добры, боролись вековыми чинарами. Великан был удивлен, что Сеска Солса отклонился от удара. По их представлениям было очень стыдно совершить подобное, потому что у них понятие о чести было превыше всего. Он сжал в кулаке горсть земли из нее вытекло только несколько капель масла. Великан сказал, что раньше масло из земли лилось ручьями.
В другом предании - «Хамчий Петраз, Сеска Солса и Ботоко Ширтга» [1: 249] -старушка одним ребром быка и горстью муки накормила Сеска Солсу и шестьдесят орстхойцев. Словом, и тут с появлением коварных орстхойцев эта благодать исчезла.
В эпосе, как и в сказках, наличествуют злые великаны и другие сказочные персонажи. Вот предание о таких персонажах - «Орстхойцы и Ботоко Ширтга» [1: 68]. Орстхойцы всячески вредили Ботоко Ширтге, но не могли обходиться без него. Однажды они бросили в кипящий котел его сына. Ботоко Ширтга сделал вид, что не заметил этого, и решил отомстить орстхойцам. Через некоторое время он наткнулся на дом гарбаш и, увидев женщину огромного роста, договорился с ней, что приведет добычу. Сыграв на жадности орстхойцев, он привел их в жилище гарбаш. Она тут же оторвала несколько волосинок со своей головы и связала Сеска Солсу и всех орстхойцев и стала точить клыки. Вскоре возвратились ее сыновья. Сеска Солса понял, что близок конец, и стал просить Ботоко Ширтгу освободить его и других орстхойцев от смерти. Ботоко Ширтга, в последнюю минуту всегда прощавший им обиды, простил и на этот раз убийство своего сына и задал гарбаш и ее сыновьям известную сказку-загадку «Кто больше?» [2]. Суть загадки сводится к следующему. На горе пасся бык. Орел унес его и, сев между рогами козла, растерзал. Одна кость быка попала пастуху в глаз. Дома жена вытащила бычью лопату из глаза своего мужа и выбросила. И вот на этой выброшенной лопате вырос аул с девятью тысячами жителей. Лисица повадилась грызть жилу брошенной кости, и аул стал сотрясаться. Жители аула убили лисицу, содрали шкуру, с одного ее бока сшили из этой шкуры шубы всем жителям аула, а другую половину лисьей шкуры оставили в поле, так как не могли перевернуть лисицу. В это время одна женщина родила сына. Она-то и перевернула лисицу и содрала вторую половину шкуры, чтобы сшить шубу для своего сына. Но шкуры не хватило, и шуба вышла без рукавов. Теперь вот и отгадай, гарбаш, или пусть сыновья твои отгадают - кто был больше и сильнее: бык, орел, козел, пастух или женщина? Гарбаш с сыновьями стали разгадывать предложенную загадку. Между матерью и сыновьями разгорелся спор. В конце концов они схватились за ножи и перерезали друг друга. Тогда Ботоко Ширтга развязал орстхойцев и отправился с ними домой.
Из сюжета, приведённого нами, видно, что не только отдельные мотивы имеются и в нартском эпосе, и в сказках, но в эпосе используются и целые сказочные эпизоды.
Великаны страшны, сильны, но не отличаются умом и хитростью и, вследствие этого, умирают. Они предстают в фольклоре хозяевами различных стихий. Но великаны, как отмечал В.Я. Пропп, «с культурным, техническим прогрессом становятся ненужными и даже вредными и уничтожаются героями эпоса. У разных народов в позднейших стадиях развития эпоса эти чудовища воплощают различные враждебные народу начала» [3: 35].
В эпосе и в сказках мы наблюдаем постоянное стремление героев состязаться в силе, могуществе, уме. В сказании «Пхагал баьрийи Сеска Солса» («Мужичок с ноготок и Сеска Солса») [4: 131] они собираются драться, чтобы испытать силу друг друга, но жены предотвращают этот бой.
Герой северокавказского нартского эпоса представляет собой воплощение народного идеала. Он один может истребить несметное количество врагов. Идеализированные эпические и сказочные герои преследуют одни и те же цели. Расходятся они лишь в том, что сказочные герои обычно защищают личные права, а эпические - интересы рода.
В эпосе ингушей рядом с нартскими богатырями действуют разные родовые богатыри. По преданиям это рыцари, защитники слабых. Они тоже жили рядом с ними и погибли вслед за ними. Это Колой-кант, Борога Бексултан, Чапа Бороган, Гожак, Наур, Охкыр-кант, Барким-кант, Ахмед-благодетель. Народ им симпатизирует. По преданию «Как погибли нарты - эрстхо» выходит, что орстхойцы не могли одолеть могучего безобидного великана Колой-канта в открытом бою и решили по совету Ботоко Ширтги послать к нему злую, коварную, безобразную алмас. Она обладает способностью иногда
превращаться в обольстительную красавицу, с ее помощью они ослабили силу Колой-канта и пленили его.
В сказаниях типа Колой-кант народ - создатель и эпоса, и сказки показал одного из любимых своих героев при помощи такого распространенного способа художественного обобщения, как поэтическая идеализация. Но этот герой не всесилен, и народ, не желая мириться с ограниченными возможностями даже идеализированного героя, прибегает еще к помощи мифологических, волшебных помошников. Таковы говорящий козел Колой-канта, говорящие кони орстхойцев, волшебная точилка Кинда - Шоа и др.
Широко распространен и в эпосе, и в волшебных сказках ингушей мотив чудесного рождения героя.
В мировом фольклоре по данной проблеме написано много работ. В эпосе различных народов мира герой родится от съеденного яблока, от солнечного света, проникшего внутрь, от запаха цветов, от воды, от постороннего неодушевленного предмета, попавшего в тело женщины.
В нартском эпосе северо-кавказских горцев мотив непорочного зачатия носит оригинальные черты. В эпосе абхазов, адыгов, кабардинцев, ингушей, чеченцев, осетин герой родится из камня, оплодотворенного мужчиной. По осетинскому преданию нарт Сосруко родился от того, что «Уастырджи, увидев Сатану..., оплодотворил камень. Сатана узнала и стала считать месяцы, из камня вышел Сосруко» [5: 34]. О рождении нарта Батраза рассказывают, что некий пастух, соблазнившись красотой недосягаемой для него Сатаны, пустил свое семя на камень, внутри которого развился зародыш - Батраз.
У абхазов герой выдалбливается из камня, оплодотворенного пастухом Зартыжвом.
Довольно широкое распространение мотив чудесного рождения из камня получил и у ингушей. Так, согласно преданию, родился предводитель нартов, знаменитый Сеска Солса. В записях XIX века имеется такое предание: «Одна девушка доила корову, недалеко был синий камень. Молодой человек, любивший ее, сел на этот камень и в камне образовался зародыш Сеска Солса. Об этом знала святая женщина Сели Сата, она и взяла его оттуда» [5: 35].
Аналогичный мотив имеется и в предании о рождении ингушей рода Газдиевых (Базоркиных): «Один молодой человек, любивший девушку, лег на камень. Девушка прошла мимо него. Он имел во сне с ней сношение, а когда проснулся, камень сомкнулся и наверху образовалась шишка. Она росла и оттуда вышло дитя» [5: 36].
Интересные данные по этому поводу приводит Н.С.Трубецкой при сравнительном изучении древнемалоазиатской культуры с кавказской. Автор приводит ингушские параллели к мифу, записанному Повзанием. Он рассказывал, что «по преданию пессинунтийцев, Зевс во сне пролил свое семя на землю, из которого через некоторое время вышло демоническое существо Агдистис, с мужскими и женскими половыми органами. Подобное предание встречаем и у Арнобия, который повествовал, что на фригийской границе был горный хребет Адолис, там из камня произошла Кибела. Зевс долго домогался ее любви и, потерпев неудачу, пролил свое семя в скалу, которая родила ужасное двуполое существо Агдистис» [6: 83]. С этим мифом автор сравнивает ингушские предания о рождении нарта Сеска Солса и происхождении упоминавшихся выше Газдиевых (Базоркиных).
Миф о рождении Сеска Солса из камня дает возможность говорить о глубокой древности происхождения и этого образа, и всех преданий, связанных с ним. Он может быть увязан с эпохой неолита, породившей его.
Мотив чудесного рождения героев ингушской сказки получил традиционную разработку, характерную для международного сказочного репертуара. В сказке «Даьна ца ваь Г1аьрпахь» («Гарпах, рожденный не от своего отца») говорится, что муж и жена до старости прожили вместе и было у них несметное богатство, но не было детей. Они уже смирились с этим, как вдруг во сне к жене явилась Жерабаба и дала ей вкусить сердцевину яблока. Так родился Гарпах. По другому сюжету, «Кхо воша» («Три брата»),
жена, съевшая рыбу, гарбаш (слуга), откусившая украдкой хвост этой рыбы, и корова, выпившая воду, в которой мыли рыбу, родили одновременно двух мальчиков и бычка. В чеченской сказке «Над чем смеялась рыба» [7: 213] наблюдается видоизменение сюжета: мачеха решила опорочить падчерицу и говорила всюду, что она беременна; девушка решила отравиться, проглотила склянку с пеплом и действительно забеременела.
Как видим, мотив чудесного рождения распространен и в эпосе, и в сказках ингушей. Мотив этот восходит к глубокой древности и, как указывают фольклористы и этнографы, сказания о чудесном рождении связаны с представлениями о партеногенезе, то есть девственном зачатии, восходящем к эпохе матриархата [8: 97].
Также в ингушском нартском эпосе и в сказке не менее распространен и мотив закаления и испытания героя. С этим связан и мотив чудесной неуязвимости. Мотив этот широко распространен и в эпосе, и в сказках различных народов мира. Но многие неуязвимые эпические герои все-таки имели какое-нибудь уязвимое место, и они это хранили в глубокой тайне. Например, у Зигфрида уязвимое место находилось между лопатками, а у Ахилла - в пятке. Герои потому и гибли, что эта тайна становилась известной.
В ингушском эпосе героя закаляют с раннего детства или даже с момента рождения, и первое его испытание связано с началом его биографии. В сказке же герой предстает обычно сразу в отроческом или юношеском возрасте.
В результате такой закалки герой осетинского нартского эпоса Сосрыква приобретает огромную силу и становится неуязвимым. И в нартском эпосе ингушей жена Сеска Солса закаливает сына в железе.
Мотив закаления героя в железе наталкивает на мысль, что сказания о детстве и закалке эпического героя более позднего происхождения, ибо здесь главную роль играет уже железо.
Особенно популярен и в эпосе, и в сказке мотив героической смерти.
Все сказания о некотором могущественном, но жестоком племени орстхойцев в конечном счете говорят об их героической смерти. Всюду они творили только зло, и в наказание за это Бог их истребил. Орстхойцы верили в Бога, но всегда вели с ним борьбу.
Ч.Ахриев писал: «В наказание за это Бог постоянно противодействовал их желаниям и предприятиям» [9: 4]. Об этом же говорится в одном из преданий об орстхойцах «Нарт-орстхой фу хадар» («Как погибли нарт-орстхойцы»). Бог провалил вместе с ними землю. Оставшись без пищи, они съели своих коней. И, наконец, их предводитель Сеска Солса предложил: «Чем люди будут говорить, что нарт-орстхойцы погибли голодной смертью, давайте выпьем расплавленную медь». Все согласились, выпили по полной чаше и сразу же умерли. Сеска Солса выпил три чаши, но долго мучился. Он просил глоток воды у многих зверей, и только голубь утолил предсмертную жажду богатыря.
В сказке ингушей мотив героической смерти типологически сходен с подобными же сказочными мотивами других народов мира. Наибольшее распространение получили сказки, в которых смерть героя происходит потому, что он нарушил табу.
Необходимо отметить, что если в эпосе герой гибнет, то в сказке он может погибать много раз, но всегда оживает и затем живет счастливо. Анализ мотива героической смерти в ингушском нартском эпосе и сказке позволяет говорить, что в этом мотиве эпос и сказка обособлены друг от друга.
Говоря об общности в мотивах эпоса и сказки, можно отметить, что иногда наблюдается и полное совпадение эпических и сказочных сюжетов. Например, нартские сказания «Шестьдесят орстхойцев и Ц1азик» [1: 132] полностью совпадают с известными анекдотами о мулле Насреддине. Как видим, здесь налицо взаимопроникновение сюжетов. Место действия ингушских сказочных героев, как мы отмечали выше, -бескрайние равнины, горы, бурные реки, девственные леса Северного Кавказа. Тоже самое можно сказать и о месте действия героев эпоса. «Более точно, - как отмечал
Ч.Ахриев, - местом действия как орстхойцев, так и нартов является Галгаевское ущелье, где протекает река Асса» [9].
В заключении отметим, что мы не ставили перед собой специальной задачи полностью исчерпать проблему связи нартского эпоса со сказкой. Это исследование особого порядка и им необходимо заняться специально. Однако из сказанного предварительно можно сделать некоторые выводы. Причины общности, о которой мы говорили, можно установить в результате изучения самых различных жанров устнопоэтического творчества народа и внимательного исследования каждого отдельного совпадения. Вполне возможно, что было и некоторое заимствование отдельных образов, мотивов, сюжетов, художественно-изобразительных средств. Но, по-видимому, прямого заимствования, как основной причины сходства, не было. И эпос, и сказки, песни, загадки, пословицы, поговорки и т.д. восходят к первобытному фольклору доклассового общества, которому присущ «идеологический синкретизм, т.е. известная нерасчлененность эмбриональных форм искусства, религии, донаучных представлений о природе и обществе» [10: 83]. Видимо, отголоском такого синкретизма и являются те самые общие совпадения, которые отмечаются при сравнительном анализе разных жанров.
Примечания:
1. Антология ингушского фольклора. Т. 4. Нальчик, 2006. 488 с.
2. ЦГАЛИ СССР. Ф. 1420. Оп. 1. Ед.хр. 274.
3. Пропп В.Я. Русский героический эпос. М., 1958. 590 с.
4. Чеченский фольклор. Т. 3. Грозный, 1964. 202 с.
5. Далгат Б.К. Страничка из северокавказского богатырского эпоса // Этнографическое обозрение. Владикавказ, 1901. Вып.4. 140 с.
6. Миллер В.Ф. Кавказские параллели к фригийскому мифу о рождении из камня (земли) // Этнографическое обозрение. М., 1808. № 3. 147 с.
7. Россикова Р. Путешествие по центральной части горной Чечни // Записки Кавказского отдела императорского русского географического общества. Тифлис, 1886. 270 с.
8. Жирмунский В.М. Народный героический эпос: сравнительно-исторические
очерки. М.; Л., 1962. 461 с.
9. Ахриев Ч. // ССКГ, вып.4. Тифлис:1870. 214 с.
10. Мелетинский Е.М. О генезисе и путях дифференциации эпических жанров. Русский фольклор. Материалы и исследования. Т.5, АНСССР, М.; Л. 1960. 428 с.
References:
1. The anthology of the Ingush folklore. V. 4. Nalchik, 2006. 488 pp.
2. TSGALI of the USSR. F. 1420. Op. 1. Unit 274.
3. Propp V.Ya. The Russian heroic epos. M., 1958. 590 pp.
4. The Chechen folklore. V. 3. Terrible, 1964. 202 pp.
5. Dalgat B.K. A page from a North Caucasian folk epos // Ethnographic review. Vladikavkaz, 1901. Issue4. 140 pp.
6. Miller V.F. Caucasian parallels to a Phrygian myth about birth from a stone (ground) // Ethnographic review. M., 1808. No. 3. 147 pp.
7. Rossikova R. Travel along the central part of the mountainous Chechen Republic // Note of the Caucasian department of an Imperial Russian Geographical Society. Tiflis, 1886. 270 pp.
8. Zhirmunsky V.M. The national heroic epos: comparative-historical sketches. M.; L., 1962. 461 pp.
9. Akhriev Ch. // SSKG, Issue 4. Tiflis: 1870. 214 pp.
10. Meletinsky E.M. About genesis and ways of differentiation of epic genres.
Russian folklore. Materials and researches. V.5, USSR Academy of Sciences, M.; L. 1960. 428 pp.
