CC BY
817
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2010. № 2
Н.К. Гарбовский,
доктор филологических наук, профессор, декан Высшей школы перевода (факультета) МГУ имени М.В. Ломоносова,
Э.Н. Мишкуров,
доктор филологических наук, профессор, заслуженный работник высшей школы РФ, профессор Высшей школы перевода (факультета) МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
ВОЕННЫЙ ПЕРЕВОД В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ (ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ, ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ, ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ)
В статье освещаются вопросы теории, методологии и истории военного перевода в нашей стране, а также специфика военной речи, обусловленная специфическими условиями коммуникации. В статье кратко описываются изменения, происходившие в русском языке в период Великой Отечественной войны. В статье представлены основные положения современной теории военного перевода, показано место военно-терминологических разысканий в науке о переводе. Особое место уделено вопросам подготовки военных переводчиков и истории становления теории военного перевода.
Ключевые слова: теория военного перевода, военная речь, речевые жанры и функциональные стили, профессиональная речь, подготовка переводчиков.
Nikolai K. Garbovsky,
Dr.Sc. (Philology), Professor, Dean of the Higher School of Translation and Interpretation, Lomonosov Moscow State University, Moscow Russia. Eduard N. Mishkurov,
Professor, Dr. Habit. Arabic Studies, Professor at the Higher School of Translation and Interpretation, Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russia; e-mail: [email protected]
Military Translation in the Modern World: Theoretico-Methodological, Linguistic, Historical and Politico-Social Aspects
The article deals with a variety of issues relating to the theory, methodology and history of military translation, as well as the specificity of military parlance. The authors analyze the changes the Russian language underwent during the Great Patriotic War along with the basics of the modern theory of military translation and the place of military terminology research in the science of translation. A special emphasis is put on quality training of military translators/interpreters.
Key words: military translation theory, military parlance, functional styles, professional discourse, quality training of translators/interpreters.
Военный перевод — это «один из видов специального перевода с ярко выраженной военной коммуникативной функцией». Его отличительной чертой является «большая терминологичность и предельно точное, четкое изложение материала при относительном отсутствии образно-эмоциональных выразительных средств» [Не-
любин, 2003, с. 32]. В военном переводе в максимально концентрированном виде отражаются характерологические черты и свойства всех подвидов перевода в самых различных сферах профессиональной коммуникации: научного, научно-технического, юридического, медицинского и многих других, но, кроме того, и публицистического, и даже художественного.
В качестве своего объекта военный перевод имеет так называемую «военную речь», т.е. все те речевые произведения, которые порождаются военными либо для военных, в специфических условиях коммуникации. Военная речь, таким образом, может рассматриваться как специфическая форма речевой коммуникации, присущая определённой профессиональной общности, объединённой общностью предмета своей деятельности. «Каждое более или менее оформленное сообщество людей и каждый вид деятельности стремится создать свой особый "язык"», — писал Шарль Балли [Балли, 1961, с. 252], отмечая зависимость выбора и речевой организации средств выражения от социальной среды. «Такое "языкотворчество", — продолжал швейцарский лингвист, — объясняется целым рядом обстоятельств, чаще всего специфическими потребностями, свойственными каждой отдельной форме существования мысли; совокупность людей, которым присуща данная форма речи, и совокупность условий, определяющих её создание и сохранение, — вот что мы называем (за неимением более точного термина) средой» [там же]. В этом высказывании привлекают внимание два положения: первое — о том, что форма речи соответствует форме существования мысли, второе — о том, что специфичность речи того или иного коллектива определяется спецификой среды его обитания и функционирования.
Было бы ошибкой сведение всех коммуникативных жанров, функционирующих в сфере военной деятельности, к какому-либо одному функциональному стилю, несмотря на то что они обслуживают некую общую среду, общую сферу коммуникации. В этой коммуникативной сфере обнаруживаются специфические варианты самых различных функционально-коммуникативных систем: военно-официальный, военно-научный, военно-публицистический, военно-художественый типа военного арго, военно-исторический и тому подобные варианты известных функциональных стилей (см. схему).
Чёткое различие этих военных вариантов функциональных стилей позволяет, в свою очередь, идентифицировать наличие определённых общих характеристик, образующих обособляющие признаки соответствующих вариантов. Несомненно, что обнаружение и изучение таких характеристик или тенденций представляет как теоретический, так и практический интерес [см. подробнее: Гар-бовский, 1978, с. 34—35].
2 ВМУ, теория перевода, № 2
17
Схема
Первый главный вопрос, на который следует ответить, признав исключительную вариативность речевой коммуникации в военной сфере, это вопрос о причинах этой вариативности. Для того чтобы попытаться ответить на этот вопрос, нужно вспомнить о том, что является предметом деятельности в военной сфере. Этим предметом оказывается война, т.е. вооружённый конфликт, представляющий собой социальную опасность как для общества в целом, так и для отдельных индивидов. Всем известно высказывание Клаузевица о том, что война есть продолжение политики иными средствами. Но продолжение политики — это дело политиков. Для общества война — это продолжение жизни, но в иных условиях, в условиях стресса, целого ряда социальных ограничений, постоянной угрозы жизни, жёсткого подчинения законам военного времени. Общество, вовлечённое в войну, оказывается вовлечённым в особую среду и начинает выражать свои мысли в речевых формах, принятых в этой среде. Но эти мысли не только о войне и предполагают свойственные им формы речевого выражения.
Эта двойственность специфических условий особой сферы общения и вариативность предметов мысли в этих общих условиях и объясняет специфику военной речи.
Обратимся к русской речи и изменениям, которые произошли в ней под воздействием определённых социальных факторов в периоды войн, в частности во время Великой Отечественной войны.
Изменения, происходящие в языке под воздействием войн, подробно анализировались в работах ряда исследователей: А.Н. Кожина, П.Н. Денисова, А.В. Миртова, П.Я. Черных, Ф.П. Филина, А. Доза и других.
Рассматривая перемены, происшедшие в русском языке под воздействием событий Великой Отечественной войны, А.Н. Кожин пишет: «Великая Отечественная война... оставила глубокий след в русском языке, игравшем важную роль в деле мобилизации всех сил народа на священную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками» [Кожин, 1975, с. 3]. О.С. Мжельская в обзоре лингвистических исследований русского языка эпохи Великой Отечественной войны отмечает, что библиография научных исследований о языке в эпоху Великой Отечественной войны составляет не менее 100 названий, из них 40 непосредственно посвящены лексике и фразеологии, а также некоторым явлениям морфологии и синтаксиса [Мжельская, 1975].
Влияние войн на язык имеет различные проявления и, как отмечал П.Я. Черных, «не ограничивается появлением новых слов, лексических новообразований, по большей части, вероятно, временного характера, вызванных условиями и обстоятельствами военного времени» [Черных, 1946, с. 98]. Под влиянием Великой Отечественной войны, пишет далее исследователь, «русский язык приобрёл международное значение, укрепилась его роль как языка межнационального общения, как языка нации и оружия связи в дружной семье советских народов, была убедительно доказана необходимость глубокого изучения русского языка нерусскими, для всех советских людей всех национальностей русский язык стал роднее под угрозой "онеметчивания"» [там же]. Иначе говоря, изменяются общественные функции языка.
Войны между колонизаторами и народами, борющимися за свою независимость (национально-освободительные войны), способны изменить социальные функции языков в условиях двуязычия. Изменение языковой политики освободившегося из-под колониального ига народа в результате национально-освободительных войн проявляется в расширении общественных функций местных языков и соответственно в сокращении общественных функций европейского языка как государственного. Примером может служить процесс «арабизации» в арабских странах Ближнего Востока и Северной Африки, в частности в Алжирской Народной Демократической Республике, в Сирийской Арабской Республике и др. [Мишкуров, 1986]. Напротив, в условиях множественности регио-
нальных диалектов европейский язык способен выполнять интегрирующую функцию и служить объединению народа в борьбе за независимость. Так, Й. Кларк считает, что в годы борьбы за независимость партизаны ФРЕЛИМО смогли создать хорошо обученную армию только благодаря португальскому языку, так как ни один из региональных языков не являлся средством общения большинства населения Мозамбика [Ыагк, 1983, р. 287].
Что касается непосредственно языковой системы, то изменения затрагивают в первую очередь ее лексический уровень, т.е. наиболее подвижную часть системы, которая в большей степени, чем фонетика и грамматика, допускает «вмешательства» извне. Хотя некоторые изменения происходят и в грамматике. «В годы Великой Отечественной войны, — пишет А.В. Миртов, — отдельные грамматические категории и формы современного русского языка или активизировались, или обнаружили некоторые изменения в своем стилистическом использовании» [Миртов, 1953, с. 99].
Наиболее общими тенденциями изменения в лексической системе языка в периоды войн любого типа являются активизация военной терминологии во всех функционально-стилистических разновидностях речи; развитие системы военной терминологии; появление новых терминов, называющих новые денотаты; изменение объёма значений некоторых слов общего языка благодаря семантическим переносам (лексическим метафорам); появление неологизмов, заимствованных из языка противника, часто с пейоративным оценочным значением, и т.п. Все эти изменения отмечаются в многочисленных работах, посвящённых исследованию русского языка эпохи Великой Отечественной войны.
Значительное влияние на изменения, происходящие в языке, оказывает участие в войнах широких народных масс. По этому поводу А. Доза писал: «Война 1914 г. снова перемешала классы общества: одни люди разорились, другие обогатились, — и еще раз сблизила оба типа языка: народные слова и обороты проникают в круги, раньше для них закрытые, а писатели употребляют их, по крайней мере в диалогах, особенно в военных романах и рассказах» [Доза, 1956, с. 49]. В первую очередь эти изменения затрагивают систему военной терминологии. У военных терминов появляется немало неофициальных некодифицированных дублетов, которые представляют собой «невоенные наименования» денотатов из области военного дела. «В условиях войны, — пишет А.Н. Кожин, — получили распространение семантические переносы слов производственного и хозяйственного быта, социально-политической и культурной жизни на явления и предметы фронтового быта и военной техники» [Кожин, 1956, с. 25].
Изменения в сознании масс, вызванные войной, находят свое отражение в речи, прежде всего в её обиходно-бытовой разновидности. Активно разнится военное просторечие. Благодаря средствам массовой информации оно выходит за пределы узкопрофессионального употребления и подобно некоторым техническим терминам получает всеобщее распространение. Вновь вступают в оборот забытые формы, уже употреблявшиеся в период предшествовавших войн. Так произошло и со многими формами военного просторечия французского языка, появившимися в период Первой мировой войны, вышедшими из употребления в период между двумя войнами и вновь начавшими функционировать с началом Второй мировой войны, например: arnac, buter etc. [Dauzat, 1941, p. 289; 1959, p. 128].
Э.М. Береговская, рассматривая солдатское арго как один из источников расширения лексического фонда французской художественной речи, отмечает, что оно «расцвело пышным цветом в траншеях и на полях сражений первой мировой войны» [Берегов-ская, 1978, с. 29]. Называя причины появления военного арго, исследователь приводит высказывания В.М. Жирмунского, который видит их в специфических условиях «позиционной войны, когда миллионы трудящихся, оторванные от повседневных трудовых и бытовых забот и интересов, в течение многих месяцев населяли окопы, находясь в непрерывном общении друг с другом и в одинаковой необычной обстановке походной жизни» [там же], а также в эмоциональном напряжении, вызванном доминирующим сознанием привычно грозящей смерти. Однако, видимо, не сами «специфические условия» явились причиной развития солдатского просторечия и активизации его употребления, а вызванные этими условиями изменения в обыденном сознании масс. Значимость изменений в обыденном сознании масс, вызванных войной, косвенно подтверждается тем, что именно военное просторечие argot militaire считается исследователями наиболее развитым по сравнению с просторечиями других социально-профессиональных групп [Береговская, 1979, с. 7; Pohl, 1953, р. 125].
Наряду с отмечающейся в периоды войны активизацией заимствования из языка противника происходит и обратный процесс — «национализация» словаря военной терминологии, замены ряда иноязычных военных терминов национальными. Этот процесс обусловлен именно участием в войне широких народных масс. В этой связи показательными являются изменения в военной терминологии, произошедшие в период войны 1812—1816 гг., которой, как известно, предшествовал период активного заимствования военных терминов из европейских языков и главным образом из французского. Сравнивая словари военных сочинений Суворова
и Давыдова, исследователи отмечают, что у Давыдова уже не употребляются многие иноязычные слова, такие, например, как деташ-мент, деплояда, ретирада и т.п., активно использовавшиеся в речи Суворова. В официальных же военных документах времён Давыдова иноязычные слова, характерные для суворовского времени, встречаются еще довольно часто [см. Корчагина, 1974]. Примечательно, что именно в речи Дениса Давыдова, талантливого полководца и поэта, одного из инициаторов и организаторов партизанского движения, привлекшего к вооружённой борьбе широкие массы народного ополчения, с опережением по сравнению с официальной военной речью происходит замена иноязычных военных терминов русскими.
Тенденция к освобождению русской военной терминологии от иноязычных элементов, впервые появившаяся во время Отечественной войны 1812 г. в речи социальных групп, утвердилась и развилась в последующий период. Так, в «Военном энциклопедическом лексиконе» 1854 г. слова деплоировать, деплоирование, деплояда, произошедшие от фр. déployer, déploiement, определяются как «военно-технические термины, которых можно легко избегать, употребляя вместо них с совершенною точностью рус. развернуть, развертывание, как, например, развернуть силы, войска, фронт, крыло, колонну и так далее» [Военный энциклопедический лексикон, 1852-1858, т. 5, с. 36].
Большой интерес представляет период гражданских войн, когда нация, объединённая общностью территории, общностью черт национального характера и, что наиболее важно, общностью языка, оказывается расколотой на два противоборствующих военных лагеря.
Говоря о гражданской войне 1918—1920 гг. в нашей стране, тонкий знаток русского языка А.Н. Толстой писал: «На самом деле кор-ниловский "ледяной поход" имел чрезвычайное значение. Белые нашли в нём впервые свой язык, свою легенду, получили боевую терминологию...» [Толстой, т. 6, с. 389]. Несомненно, что «свой язык», «своя терминология» были и у красных.
Одной из особенностей развития языка под влиянием событий гражданской войны является двойственность оценочной коннотации, обусловленная обозначением одним словом различных денотатов, сигнификаты которых различаются оценочным и идеологическим значением. Так, слово доброволец употреблялось для обозначения бойца, добровольно вступившего в ряды Красной Армии (пример: известный плакат Д.С. Моора 1920 г. «Ты записался добровольцем?»), а также для обозначения белогвардейцев добровольческой армии Деникина («Когда добровольцы, пристрелив пленных и запалив, — чтобы вперед помнили, — станичное управление, ушли дальше к югу...» [Толстой, 1959, т. 6, с. 341]). Как видно
из приведенных примеров, омонимичная пара, обозначая разные денотаты, имеет различное идеологически обоснованное оценочное значение.
Мы разделяем точку зрения П.Я. Черных [Черных, 1946, с. 9] и других исследователей [см. Баига^ 1959, р. 128] о том, что большая часть изменений, происходящих в языке, особенно в лексическом составе в период войны, носит временный характер и с переходом общества к нормальной жизни выходит из общего употребления. Однако в военной социально-профессиональной сфере общения эти новообразования закрепляются речевой традицией, занимая прочное место в соответствующей профессионально-коммуникативной системе. Поэтому мы вправе говорить о том, что профессионально-коммуникативная система, обеспечивающая общение в военной профессиональной сфере деятельности, получает наибольшее развитие в периоды войн под влиянием целого комплекса экстралингвистических факторов, среди которых основными являются следующие: специфика деятельности, степень участия в войнах широких народных масс и соответственно степень перестройки уклада жизни всей языковой общности на военные рельсы, социальный тип войн.
Специфика военной профессиональной сферы деятельности заключается прежде всего в том, что эта деятельность разворачивается в обстановке постоянной опасности, в которой от быстроты, точности и корректности действий зависит жизнь воинского коллектива. Специфика деятельности предполагает такие черты речи, как краткость, лаконичность, предельная ясность и точность, исключающая всякую двусмысленность. Это находит свое выражение в использовании строго определённых клишированных языковых форм в текстах таких жанров профессиональной речи, которые призваны регламентировать военную деятельность, т.е. жанров команд, боевых документов (приказов, донесений и т.п.), наставлений, инструкций, уставов и т.п. Военный язык, отмечается в одной из работ, посвящённых вопросу культуры речи военнослужащих, является важным средством общения военнослужащих в бою и на службе (учебе). Он неразрывно связан с оперативно-тактическим мышлением командиров. Решительный характер современного общевойскового боя, его быстрота и скоротечность, резкое изменение обстановки в ходе боевых действий, когда дорога не только минута, но и каждая секунда, — все это предъявляет повышенные требования к военному языку и его терминологии. «... Военному языку, — отмечает П. Трифонов, — сегодня как никогда прежде присущи краткость и чёткость, ясность и сжатость формулировок, где каждое слово не только объясняет, но и убеждает» [Трифонов, 1970, с. 40].
Аналогичные требования к речи военнослужащих мы встречаем в работах французских авторов: «Or qu'il soit dans le feu de l'action ou qu'il s'adonne à des tâches de réfraction, il est indispensable que le militaire soit toujours parfaitement compris. Un message mal rédigé peut compromettre le succés d'une opération, une circulaire confuse provoquer des erreurs d'interprétation dommageables, un texte ambigu fournir au destinataire rétif un рrétexte pour ne pas exécuter un ordre qui ne lui sourit guère» [De Larminat, 1979, p. 22]. (И в бою, и в ходе восстановительных работ необходимо, чтобы военнослужащие всегда прекрасно понимали друг друга. Плохо составленное сообщение может повредить успеху операции, запутанный циркуляр может вызвать его неверное толкование и тем самым нанести ущерб, двусмысленный текст — дать повод нерадивому адресату не выполнять приказ, который ему не нравится), ...или «le langage militaire met en relief certaines caractéristiques propres de la langue française. C'est un langage simple et direct» [Fougère, 1979, p. 12]. {...военнаяречь подчёркивает некоторые свойства французского языка. Эта речь проста и однозначна. )
Специфика боевой деятельности приводит к насыщению текстов сообщений именами деструктивных процессов.
На состояние языка в некоторой степени оказывает влияние даже стратегическая концепция войны. Вот что писал о позиционной войне как об одном из условий заимствований А. Доза: «Война в настоящее время ведёт к изоляции наций за линиями траншей; наоборот, в прежние времена она создавала возможности для взаимного проникновения и обмена» [Доза, 1956, с. 136]. Современные военные конфликты, предполагающие участие многонациональных сил, создают благоприятные условия для обогащения военного языка новыми заимствованными единицами, главным образом из английского языка.
С точки зрения общей типологии профессиональной речи большая часть речевых жанров, закреплённых за военной сферой деятельности, относится к области интрапрофессиональной коммуникации, т.е. коммуникации, не выходящей за пределы профессиональной общности.
Интрапрофессиональные жанры в данной сфере деятельности делятся на «распредмечивающие» (военная публицистика — газетные и журнальные жанры, военно-научная коммуникация — жанры научных статей, монографий и т.п., военно-дидактическая коммуникация — учебники, учебные пособия и т.п. по военному делу) и регуляционные (общевоинские уставы, наставления, инструкции и т.п., а также приказы, команды, листовки, донесения, распоряжения и т.п.) Промежуточную позицию занимает жанр боевых уставов, который характеризуется двойственностью прагма-
тической цели: цель овладения деятельностью сочетается с целью её регуляции.
Ряд жанров, закреплённых за коммуникацией в военной сфере деятельности, обнаруживает сходные черты с жанрами, свойственными общению в других профессиональных общностях. Это относится прежде всего к военной публицистике, к военно-научной и военно-дидактической коммуникации.
В то же время коммуникация в военной сфере осуществляется в форме жанров, отличающихся значительной спецификой. Это прежде всего относится к жанру боевых уставов — жанру, не имеющему аналогов в «невоенной» коммуникации: боевые документы (приказы, донесения и т.п.), команды и листовки.
Жанры профессиональной речи в военной сфере деятельности отличаются от однопорядковых языковых явлений, т.е. разновидностей профессиональной речи других социально-профессиональных групп, других видов профессиональной деятельности, прежде всего преференциальной отнесенностью к определённому предмету деятельности, что обусловливает соответствующий состав профессионально-коммуникативной системы, обеспечивающей речевое воздействие в данной профессиональной сфере, а именно наличие в ней лексико-фразеологических единиц, соотнесённых с референтами из области военного дела, из сферы жизни и деятельности воинских коллективов.
Военная лексика формирует ядро данной профессионально-коммуникативной системы. Именно наличие военной лексики служит первым и достаточно надёжным критерием, позволяющим отнести то или иное сообщение к профессиональной речи военнослужащих, т.е. квалифицировать его как военный текст.
Профессионально-коммуникативная система как лингвистическая система средств выражения, обеспечивающая коммуникацию в пределах определенной сферы профессионально-ролевого взаимодействия, включает в себя область языковых единиц со специальным значением, обозначающих понятия и объекты конкретной профессиональной сферы коммуникации, — термины и профессионализмы и область связывающих средств, применяющихся для указания на семантические, синтаксические и прагматические отношения, в которые вступают термины в речи.
Ядро профессионально-коммуникативной системы составляет не вся область специальных языковых единиц, а лишь та её часть, которая включает в себя языковые единицы, объединяемые архисемой, отражающей включённость данного понятия в понятийную область, соотнесённую с конкретной областью профессиональной деятельности. Таким образом, ядро профессионально-коммуникативной системы, обеспечивающей общение в военной
сфере профессиональной деятельности, составляют военные термины и «военные профессионализмы», т.е. номинативные единицы, соотнесённые с понятиями из области военного дела (военной науки, техники, военной администрации и т.п.), в семантической структуре которых наличествует компонент «военный» или «боевой», являющийся архисемой для данной совокупности номинативных единиц. Данное уточнение представляется весьма важным в связи с тем, что в области военного дела существует масса понятий, которые имеют лишь косвенное отношение к данной отрасли знаний. Их число превышает число собственно военных понятий. Наименования, соотнесённые с такими понятиями, вряд ли целесообразно рассматривать как военные термины. Они составляют класс общих (общенаучных, общетехнических) интерпрофессиональных терминов.
Термин «сержант» является военным термином, ибо в его семантической структуре имеется сема «военный»; сержант — это прежде всего воинское звание, и поэтому если мы захотим использовать его по отношению к денотату из иной области, то будем вынуждены нейтрализовать сему «военный», что и происходит, например, в словосочетании «сержант милиции», где сема «военный» нейтрализуется детерминативом «милиции». Напротив, термин «самолёт», широко используемый в самых различных военных текстах, становится военным термином лишь в сочетании с детерминативом: самолёт-ракетоносец, противолодочный самолёт, боевой самолёт, самолёт-цель. Причем если в первых трёх словосочетаниях сема «военный» содержится в детерминативах «ракетоносец», «противолодочный», «боевой», то в сложном имени самолёт-цель сема «военный» возникает только в сочетании двух компонентов, каждый из которых по отдельности этой семы не содержит, т.е. в этом случае составное наименование приобретает как бы некоторую идиоматичность в связи с тем, что новое значение, образовавшееся путём совмещения значений компонентов, выходит за рамки простой суммы этих значений — в нём появляется новая сема, которая отсутствовала в каждой из объединённых вместе лексем. В результате возникает качественно новое семантическое образование:
1-й компонент: самолёт + 2-й компонент: цель = самолёт-цель (двухкомпонентный военный термин со значением летательный аппарат, представляющий собой мишень для поражения его каким-либо видом оружия).
Аналогичный семантический процесс можно наблюдать и в составном наименовании «опорный пункт», которое обозначает часть оборонительных позиций, оборудованную в инженерном отношении, насыщенную огневыми средствами и приспособленную к круговой обороне. Компоненты этого военно-терминологиче-
ского наименования, слова пункт и опорный по отдельности не содержат семы «военный» или «боевой» (ср.: опорная плита, опорная балка, опорный прыжок, опорная точка; медицинский пункт, конечный пункт, исходный пункт, пункт назначения и т.п.). Эта сема возникает лишь в данном словосочетании и вводит его в область военных терминов.
Военная терминология составляет один из важных, наиболее плодотворно разрабатываемых, но не единственный объект теории военного перевода.
Появление специальной теории военного перевода в нашей стране имеет свою историю. А.Н. Крюков пишет по этому поводу, что разработка её была обусловлена своеобразным «социальным заказом» Военному институту Министерства обороны [Крюков, 1990, с. 62] — преемнику знаменитого Военного института иностранных языков, который в свою очередь в конечном итоге стал одним из факультетов Военного университета МО РФ [см.: Военный университет, 2009, с. 18—22, 95—98 и др.].
Одним из первых разработчиков теории военного перевода был Г.М. Стрелковский, который в своей монографии «Теория и практика военного перевода» представляет её как «своего рода конкретно-жанровую манифестацию... функционально-практической концепции перевода». Учёный вводит основные понятия теории военного перевода (информация и сообщение, перевод и транслят, инвариант сообщения и инвариант перевода, смысл высказывания, коммуникативное задание и др.), предлагает функционально-семиотическую модель деятельности военного переводчика, даёт детальную классификацию жанров военных текстов, описывает виды деятельности военного переводчика. Отдельные главы монографии посвящены проблемам перевода военной терминологии, расшифровке военных сокращений и работе со словарями и справочниками.
Один из крупнейших отечественных теоретиков науки о переводе и разработчик основ военного перевода Р.К. Миньяр-Белоручев, предложивший так называемую «информационную теорию перевода», в которой исходный текст рассматривается не как объект трансформации, а как носитель разных видов информации, и соответственно сам процесс перевода трактуется не как межъязыковая трансформация, а как поиск и передача информации, наглядно демонстрирует в своих трудах, как основные положения данной теории могут быть применены в деятельности военного переводчика [см.: Стрелковский, 1979; Миньяр-Белоручев, 1980, 1984, 1994; Крюков, 1990, с. 58—63].
Анализ высокопрофессиональных переводческих работ позволяет установить основные требования, предъявляемые, в частности, к письменному военному переводу. К их числу относим:
— сохранение в переводном тексте рельефно очерченной профессиональной концептосферы источника, его информативно-объективной полноты;
— точную однозначную логически корректно выраженную вербализацию смысла содержания оригинала средствами ПЯ;
— коррелятивный подбор терминологической номенклатуры, соотносимых стандартизированных условных обозначений, сокращений и аббревиатур, специальных знаков-индексов и символов и т.п.;
— сохранение стилеобразующих характеристик оригинала в ПТ;
— воспроизведение нормативной архитектоники (структуры) иноязычного текста на ПЯ (с необходимыми комментариями при наличии существенных композиционных расхождений в построении военного текста на ИЯ и ПЯ) и т.д.
Устный перевод должен воспроизводить дискурсивно-однознач-ную (безвариантную) формулировку содержания и форму военно-речевых высказываний типа инструкций, распоряжений, приказов, команд и т.п. с их чётко детерминированным предназначением и прогнозируемым адресантом (например, инструкторам военных курсов для иностранных военнослужащих, командирам иностранного легиона и т.п.) перлокутивным эффектом — ожидаемую реакцию адресата на волеизъявление командира, начальника, старшего по воинскому званию и т.д.
В особых психолингвистических условиях осуществляется перевод при допросе военнопленных или опросе местных жителей на театре боевых действий за рубежом.
Важную военно-гуманитарную миссию выполняет военный переводчик при проведении переговоров с представителями союзнических, дружественных армий, в военно-дипломатических сферах общения и т.п. Судьбоносные функции выполняет военный переводчик в судебных процессах над военными преступниками различных рангов — от международного суда над государственной военной верхушкой типа фашистского командования в Нюрнберге в 1945—1946 гг. [см.: Матасов, 2008] до обыденных правонарушений иностранных военнослужащих на территории зарубежных государств.
Очевидно, что военный переводчик должен быть в своей профессиональной сфере личностью неординарной. Ему необходимо во всех тонкостях владеть военно-терминологическими системами ИЯ и ПЯ, осознавать их изоморфные и алломорфные свойства, быть компетентным в национальных особенностях военного дела, в том числе знать концепцию иностранной военной доктрины, организационную структуру ВС, используемое вооружение, технику, их тактико-технические возможности, быть знакомым с особенностями идейно-воспитательной и пропагандистской работы в со-
ответствующих армиях союзников и потенциального противника, освоить их воинские уставы, воинский этикет, формы делопроизводства, службу штабов и т.д. Соответственно военный переводчик как офицер отечественных ВС должен быть хорошо подготовленным по аналогичным аспектам строительства и функционирования отечественных ВС.
Очевидно, что, говоря о языковой подготовке военного переводчика, безусловной её составляющей должна быть адекватная степень владения иностранным и родным языками в целом и особенно их военными подъязыками. Кроме того, особое место в подготовке специалиста занимает этнопсихолингвистическая и военно-страноведческая эрудиция, знание особенностей, нравов и обычаев иностранных военнослужащих и населения соответствующего региона, владение специфическими социально-групповыми жаргонами (арго) и бытовым просторечием. Б.Л. Бойко, исследуя проблему передачи военных жаргонизмов при переводе соответствующих текстов с немецкого языка на русский, приводит яркий пример многочисленных несуразностей, допущенных некомпетентным переводчиком из-за незнания реалий вермахта вооружённых сил Германии 30—40-х гг. XX в., выраженных в речи командира роты к своим подчиненным в грубых, бранных словах, и в этой связи подчеркивает, что «незнание языка субкультуры, в данном случае немецкого военного жаргона, положенное на незнание реалий вермахта, приводит переводчика к искажению той части "языковой картины мира" русскоязычного читателя, где отображены реалии иноязычной культуры» [Бойко, 2008, с. 103—104]. От себя добавим, что в реальных боевых условиях этот пробел в образовании военного переводчика может обойтись своей стороне довольно дорого.
Подготовкой специалистов в области военного перевода занимаются специальные военные учебные заведения, а также специализированные кафедры, отделения и факультеты ряда гражданских государственных вузов. Подготовка кадров военных переводчиков базируется на специальных образовательных стандартах и требует наличия солидного фонда учебников, учебных пособий, словарей военной терминологии, лингводидактических и специализированных методических разработок.
Огромный вклад в создание научной базы подготовки переводчиков внесли крупные отечественные теоретики и практики военного переводоведения Г.М. Стрелковский, Р.К. Миньяр-Белору-чев, Л.Л. Нелюбин, А.Ф. Ширяев, преподававшие в Военном институте иностранных языков, а также выпускники этого института В.Г. Гак, В.Н. Комиссаров, А.Д. Швейцер и многие другие, чьи работы составляют основу отечественной науки о переводе. Во вто-
рой половине XX в. они разработали целый ряд учебников и учебных пособий по общей теории перевода, теории и практике устного и письменного перевода на материале самых разнообразных западноевропейских и восточных языков.
Говоря о Военном институте иностранных языков как об основной кузнице кадров высококвалифицированных переводчиков, нельзя не вспомнить, что в тяжёлые военные годы в этом учебном заведении преподавали всемирно известные специалисты в области языков и культур: филолог-китаевед академик В.М. Алексеев, автор многочисленных трудов по истории китайской литературы, фольклору и переводам, востоковед академик Ю.И. Крачковский, автор научных трудов по эфиопской и арабской филологии, выдающийся учёный-египтолог академик В.В. Струве, востоковед академик В.А. Гордлевский, индолог академик А.П. Баранников, В.Ф. Шишмарев, И.И. Мещанинов, академик С.П. Обнорский, академик Л.В. Щерба.
Известно, что хорошее владение иностранным и родным языками вовсе не означает, что их носитель способен осуществлять качественный письменный и особенно устный перевод. Поэтому формирование и развитие соответствующих умений и навыков в области военного перевода предполагает целенаправленную поэтапную систематическую работу в период обучения в вузе, а также их апробацию и закрепление на практической работе.
Во время Великой Отечественной войны для военного переводчика главным был опрос пленного и перебежчика в условиях работы в крупных штабах и на передовой линии фронта, а также разговор с местными жителями как во временно оккупированных противником странах, так и на его территории. Во всех случаях подготовки от них требовали твёрдого знания грамматики и накапливания запаса нужных слов, а также знания идиоматики и военного жаргона.
Задачи военного переводчика в современных условиях более сложны и разнообразны. Переводчик, в частности, должен владеть навыками двустороннего, фразового, последовательного и синхронного перевода, уметь работать с военной документацией и корреспонденцией, быстро и качественно реферировать и аннотировать военные, военно-технические и военно-политические тексты. Кроме того, ему необходимо владеть такими специальными навыками, как перевод радиообмена, сбор и обработка информации, передаваемой различными техническими средствами, и т.д.
Решению данных лингводидактических и методических задач в значительной степени способствует создание профессионально ориентированных методических портфолио и внедрение в учебный процесс современных технических средств обучения.
Корпус современных специализированных учебно-методических пособий и комплексов в области военного перевода в последние годы перманентно пополняется. Среди них, в частности, находим учебную разработку И.Е. Сайкина на материале немецкого языка «Стратегические наступательные и оборонительные вооружения. Ракетное и космическое оружие. Системы ПРО и ПКО» [Сайкин, 2007], учебно-методический комплекс С.М. Филькова и др. по военно-специальной подготовке военных переводчиков с базовым английским языком [Фильков и др., 2006], учебную разработку на материале арабского языка «Проблемы войны и мира. Контроль над вооружением и разоружением», осуществленную И.И. Марущаком [Марущак, 2009], «Частную методику преподавания военного перевода английского языка» В.И. Ершова [Ершов, 2007] и др.
Создание специализированных двусторонних словарей военной терминологии, а также словарей тезаурусного типа позволило, с одной стороны, подвести солидный материально-языковой базис под военно-профессиональную практику, а так же способствовало научно-теоретическому осмыслению характерологии данной отрасли переводоведения, а с другой — помогло расширению сферы лексикографических исследований конкретных языков. Ярким примером такой обоюдной пользы может служить опыт составления И.Д. Клениным уникального «Китайско-русского военного и технического словаря» [Кленин, 1968, 1985]. «Уже к началу 80-х годов XX века, — как пишет Е.Г. Пыриков, — были созданы десятки переводных словарей на языках традиционно потенциальных противников, а также на языках молодых развивающихся стран Азии и Африки» [см.: библиографическую подборку: Пыриков, 1990, с. 70, 73—74, 79].
Потепление военно-политический обстановки в мире, ослабление «холодной войны» между западными и восточными блоками, сотрудничество между Россией и ее союзниками, с одной стороны, и странами—членами НАТО — с другой, своеобразно отразилось на сфере военного перевода. Появилась потребность, к примеру, в разработке унифицированных словарей различного предназначения в интересах межгосударственных и межблоковых миротворческих взаимосвязей. Так, И.И. Москаленко составил «Англо-русский военный словарь миротворческих сил НАТО» [см. серию Все словари для ABBYY]. При сотрудничестве с представителями военных и дипломатических организаций Франции был разработан «Русско-французский словарь военных терминов», включающий в себя более 40 тыс. словарных единиц [Гарбовский, 2008]. В связи с выходом в свет данного словаря корреспондент газеты «Красная Звезда» — органа Министерства обороны РФ — О. Гору-
пай в своей статье «Особенности военного перевода», в частности, писал: «Словарь содержит современную терминологию в области строительства и применения вооружённых сил, истории войн и военного искусства, оружия и военной техники, развития военной науки. Важнейшее место в нём занимают термины, называющие понятия видов, форм и способов военных действий стратегического, оперативного и тактического масштабов, а также всех видов оперативного (боевого), технического и тылового обеспечения, форм и способов управления войсками (силами) и боевыми средствами. Кроме того, в словаре содержатся термины, относящиеся к сфере борьбы с международным терроризмом, а также к областям военной экономики и политики, военного права, педагогики и психологии, военной медицины, географии, кибернетики, информатики и к другим специальным, общественным, естественным и техническим наукам. "Русско-французский словарь военных терминов" — необходимое звено в лингвистическом обеспечении контактов в военной сфере и сфере обороны между Россией и франкоязычными странами» [Горупай, 2008].
Очевидно, что подобные словари являются существенным подспорьем в подготовке военных переводчиков, а также в работе соответствующих категорий военнослужащих, должностных лиц и представителей государственных структур, занимающихся вопросами обеспечения безопасности, обороны и военного международного сотрудничества.
Новым словом в военной лексикографии стало появление активно пополняющейся серии электронных словарей Ро^1о88ит, включающих в себя сотни тысяч военных и военно-технических терминов и другой военной лексики.
Важным подспорьем в подготовке квалифицированных кадров переводчиков служат книги, мемуары, практические пособия, разработанные непосредственно выдающимися военными переводчиками-практиками.
На первом месте стоят книги советских переводчиков-фронтовиков, участников Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. [см. например: Левин, 1981; Неручева, 2000 и др.]. Необходимой составляющей учебно-воспитательного процесса в соответствующих учебных заведениях должно быть изучение как книг переводчиков-практиков, так и специальных трудов исследователей переводческой практики — ученых-теоретиков, имеющих богатый личный опыт работы. Подвигам военных переводчиков в годы войны, а также опыту подготовки современных кадров посвящён, в частности, научный альманах «Армия и современный мир. Военно-политические и военно-гуманитарные аспекты»; авторами соответствующих разделов являются, в частности, такие выдаю-
щиеся теоретики и практики перевода и признанные мастера на педагогическом поприще, как Л.А. Гаврилов, И.Д. Кленин, П.И. Кузнецов, Р.К. Миньяр-Белоручев, Б.Л. Бойко, Г.А. Восканян и др. [Научный альманах, 1997].
К сожалению, военные переводчики довольно редко становятся героями художественных произведений, кинофильмов и других жанров искусства. Место переводчика вообще и военного в частности в интеллектуальной деятельности и в практическом плане должно быть чётко определено в современном обществе, а их труд оценен по заслугам.
В современном мире профессия военного переводчика, а также мастерство и владение военнослужащими различными иностранными языками в военно-оперативных, а также мирных и миротворческих целях — жизненно необходимое искусство.
Объективно оценивая промахи советской языковой политики, следует указать, к примеру, на тот факт, что отношение коренных граждан прибалтийских республик бывшего СССР к русскоязычному населению, вероятно, было бы более лояльным, если бы проживающие там граждане некоренных национальностей усерднее изучали бы местные языки, нравы и обычаи латышей, литовцев и эстонцев. Не исключено, что в настоящее время было бы значительно легче отстаивать права русскоязычного населения в прибалтийских странах, ставших членами ЕС, на сохранение своей культуры и русского языка как регионального языка с помощью того же ЕС [см.: Мишкуров, 2003, 2006].
Главное не состоит в том, чтобы, выстраивая, к примеру, военные и военно-политические связи с государствами — членами СНГ, мы не повторяли бы те же ошибки, недооценивая «языковой фактор» в нашей политике. В статье одного видного теоретика-политолога об укреплении «духовных основ военной интеграции» с нашими бывшими союзными республиками очень обстоятельно анализируются самые различные компоненты нашего сотрудничества — «знания, идеи, отражающие потребность в военной интеграции и возможности ее осуществления»; предлагаются образцы «военно-интернационального мышления, поведения и деятельности» и т.д. Автор прав, что «многообразие ценностей военной интеграции, механизм их действия предполагают сосредоточение усилий субъектов военной интеграции по меньшей мере на следующих направлениях:
— поиск, формулировка, разъяснение и утверждение в сознании народов, военнослужащих идей, способных стать движущей силой военной интеграции;
— нахождение эффективных способов осуществления военно-интеграционной деятельности государственных структур, народов, армий, военнослужащих;
3 ВМУ, теория перевода, № 2
33
— создание системы отношений, адекватной принятым идеям и способам военной интеграции, между участниками военно-интеграционных процессов на всех уровнях...» [Богатырев, 1997].
К сожалению, среди средств, предлагаемых для решения указанных задач, автор не видит столь мощного орудия для интеграционного воздействия, как активное изучение русского языка союзниками и коренных языков союзников российскими военными специалистами. А в соответствующих курсах иностранных языков, несомненно, важное место должно быть уделено военному переводу.
Обнадеживает, однако, то обстоятельство, что решение данной проблемы в практической плоскости взяли на себя некоторые российские вузы.
Теория и практика военного перевода постоянно развиваются и совершенствуются, опираясь как на общеконцептуальные и методологические достижения и новации современного переводоведе-ния и науки о языке, так и на собственные наработки, жизненно востребованные потребностями динамично модифицирующегося и прогрессирующего военного дела в его многочисленных ракурсах.
В настоящее время представляется крайне важным осуществить более глубокий, фундаментальный анализ проблем переводческой классификации военных текстов, основ функциональной типизации, способов моделирования, экстралингвистического и фактурного наполнения, коммуникативно-деятельной идентификации и способов их дискурсивной реализации.
Известно, что предложенная в свое время Г.М. Стрелковским двухкомпонентная классификация военных текстов, включающая их «информационную» и «регламентирующую» разновидности [Стрелковский, 1979, с. 100], охватывает их наиболее репрезентативные типы, но не исчерпывает весь массив искомых текстов (см.: вышеприведённую схему функционально-стилистических вариантов военных текстов).
Обращаясь к данной проблеме, Р.К. Миньяр-Белоручев подчёркивал, что «военный перевод как вид перевода характеризуется только ему присущими текстами и некоторыми специфическими видами работ переводчика. Тексты можно характеризовать как с точки зрения их информативности, так и с точки зрения доминирующих в них языковых средств». В качестве примеров он называл следующие типы военных текстов: боевые документы, уставы и наставления, инструкции и технические описания, военно-научные статьи и военную публицистику. Тексты отличаются друг от друга «принадлежностью к различным функциональным стилям» [Миньяр-Белоручев, 1980, с. 194].
Обратившись к классификациям военных текстов, разработанным отечественными теоретиками военного перевода, И.В. Ива-
нова на основе теории речевых актов предприняла успешную попытку смоделировать «регламентирующий тип текста» с преобладающей волюнтативной функцией (приказ, распоряжение, команда) как «директивный тип» (по терминологии Серля), доминирующей целевой установкой которого является «воздействие/ побуждение к исполнению». Материалом для исследования послужило так называемое «центральное служебное предписание 1/50» бундесвера ФРГ, на основе которого автор выделила следующие модификации речевого жанра «приказ»: «служебное приказание», «команда», «задание», «указание» и «служебное предписание» и описал характерные языковые средства выражения коммуникативной целеустановки «побуждение» [Иванова, 1987, с. 86—87].
Важность смоделированного типа речевой деятельности — «приказ (подтверждение) — подчинение» при известных адресанте (начальник) и адресате (подчиненный) — заключается в том, что при классификации текстов следует учитывать не только передаваемый характер информации, но и коммуникативно-функциональную целеустановку, речевое поведение адресанта и прогнозируемые вербальные и невербальные действия адресата как реакцию на соответствующий дискурсивный текст отправителя. И только учёт всех доминирующих признаков текста может обеспечить надёжную так называемую «транслатологическую классификацию типов текста», разрабатываемую И.С. Алексеевой и предлагаемую ею для внедрения в переводческую практику как наиболее эффективную и единственно возможную.
Спорность ситуации заключается в том, что И.С. Алексеева категорически не приемлет тезис об «осмыслении перевода как деятельности», с одной стороны, с представлением о текстах, которые встречаются в работах Р.К. Миньяр-Белоручева, А.П. Чужакина, П.Р. Палажченко и др., по её мнению, «опирается на практический опыт, а разграничение отдельных разновидностей текста либо традиционно, либо ненаучно» [Алексеева, 2008, с. 41]. Предлагаемый же ею базовый критерий деяния текстов, с другой стороны, сам по себе зиждется на зыбком субъективно трактуемом основании — «объеме превалирующего типа информации», содержащийся в классифицируемом тексте. При этом И.С. Алексеева сама подчеркивает, что «текст редко заключает в себе один вид информации в чистом виде», и мы, как правило, обнаруживаем в тексте сочетание нескольких видов информации». Выход ей видится в том, что в соответствующих текстах «один из видов информации существенно доминирует», и он как бы «притеняет собой» действенность остальных видов, отводя им подчинённое место (там же, с. 41, 56, 58 и др.). Но, как опытный практический переводчик, автор сама знает, что таких типичных образчиков текстов крайне мало. Не по-
этому ли в списке классифицируемых 25 разновидностей текстов не отражён огромный массив военных текстов, тогда как менее значимые по объёму и сложности содержания частотно непервостепенные «некрологи» и «траурные сообщения» занимают в таблице 6—7 позиции (там же, с. 70—71).
Р.К. Миньяр-Белоручев писал, что «если оставить в стороне военную публицистику, которая по своим характеристикам во многом (кроме военной терминологии) совпадает с газетно-информационными материалами (ср. п. 25 "газетно-журнальный информационный текст" в классификации И.С. Алексеевой. — Н.Г., Э.М.), то остальные военные тексты имеют свои особенности, которые заключаются не только в специфике языковых средств, но и в их чрезвычайно высокой информативности» [Миньяр-Бе-лоручев, 1980, с. 95]. Следуя логике И.С. Алексеевой, военные тексты следовало бы маркировать исключительно как «когнитивно-информационные», тогда как их функционально-стилистический ряд значительно шире и не ограничивается лишь чисто военно-технической разновидностью.
Особое место в военно-переводческих трудах занимает проблема становления и развития национальных и интернациональных тер-миносистем, а также источников пополнения военных подъязыков нетерминологической военной лексикой.
Исследование военно-терминологических систем в нашей стране имеет длительную историю. И на каждом новом этапе перед терминоведением стояли различные по проблематике и методам решения исследовательские цели и задачи.
Так, в годы Второй мировой войны, пишет Е.Г. Пыриков, оперативному изучению подлежала прежде всего терминология непосредственно военных противников и ближайших союзников СССР (Германия, Италия, Румыния, Япония и др., а также США, Англия, Франция). В последующие годы всестороннего изучения потребовала терминология новых вероятных военных противников и зависимых от них государств, объединявшихся в условиях начавшейся «холодной войны» в различные военно-политические группировки. Наконец, размещение советских войск за рубежом по соглашениям с рядом стран народной демократии также вызывало необходимость военно-терминологических разработок. В связи с этим объектом теоретических и прикладных исследований на данном этапе становится военная терминология преимущественно таких языков, как английский, китайский, немецкий, персидский, румынский, сербохорватский, турецкий, французский, японский. Следует учитывать также, что именно по этим языкам в годы войны был накоплен наиболее обширный эмпирический материал, требующий систематизированного описания и всестороннего и глубокого научного осмысления.
К середине 60-х гг. образовалась многочисленная группа новых независимых государств Азии, Африки и Латинской Америки с собственными вооружёнными силами и относительно самостоятельной военной политикой, что способствовало возникновению и бурному развитию современной военной терминологии в автохтонных языках, где она ранее практически не существовала, и в национальных вариантах используемых европейских языков. Установление и развитие многими такими государствами военно-политического сотрудничества с СССР или, наоборот, создание некоторыми из них очагов военной напряженности в ближайшем окружении социалистических стран потребовало оперативного развёртывания исследований таких новых терминосистем [Пыри-ков, 1990, с. 69-72].
В последующие периоды терминоведение развивалось как по пути экстенсивного изучения новых национальных терминосистем, с одной стороны, так и по пути углубления теоретических исследований общетерминологической проблематики вообще и её военной составляющей в частности.
В настоящее время уровень теоретических разысканий в области военного терминоведения резко повысился. В центре внимания учёных оказываются такие проблемы, как отграничение терминологии от иных видов военной лексики, поиск системности в военной терминологии, раскрытие с позиций системного подхода ее функциональных и качественных характеристик, целостности, структуры и состава, выявление асимметрии в национальных военно-терминологических системах на базе их сопоставительного исследования, применение лингвостатистических методик в описании и анализе лексики и терминологии военных текстов. Особенно успешен так называемый «корпусный подход» к решению теоретических и прикладных аспектов терминологии в военном переводе и т.д. [см.: Арсеньев, 1988; Пыриков, 1990; Владимов, 2005].
Особый интерес для потребностей военного перевода представляет инновационная деятельность в области совершенствования автоматизированных систем перевода, так называемого «машинного перевода». Исследовательская работа в данной сфере осуществляется под грифом «совершенно секретно». В одной из последних публикаций на эту тему, в частности, сообщалось, что некое американское Агентство по передовым научно-исследовательским оборонным проектам DARPA заключило с компанией BBN Technologies контракт на сумму 5,67 млн долл. на разработку прототипа системы многоязычного перевода MADCAT (Multilingual Automatic Document Classification Analysis and Translation), способной быстро переводить на английский и скомканную рукописную записку на арабском языке, и сложные компьютерные файлы. Результат пере-
вода передаётся на ПК или ноутбук. Профессия военного переводчика сейчас считается одной из самых опасных. Так, американские солдаты в странах присутствия (Ирак, Афганистан и др.) постоянно имеют дело с различными картинками на иностранном языке, дорожными знаками, печатными СМИ, захваченными документами, надписями на стенах, — и каждая из них может иметь огромное значение в боевой ситуации. Как утверждает агентство DARPA, при теперешней себестоимости на переводы большая часть этого материала или просто игнорируется, или перевод происходит слишком поздно. При появлении системы MADCAT армия США будет обеспечена в данном аспекте «существенной и своевременной информацией», поскольку машинный перевод, выполняемый по этой технологии, отличается высокой точностью и не требует дополнительного привлечения аналитиков и лингвистов. Во время тендера агентство DARPA предъявляло к соискателям требование продемонстрировать «революционный подход», способный открыть новую страницу в истории технологий машинного перевода. Предложения различных компаний, несущие «минимальные эволюционные» изменения или «узконаправленные» усовершенствования, были отвергнуты. Компания BBN заявляет на пресс-релизе, что собирается осуществлять разработку, совмещая «оптическое распознавание символов с новейшими технологиями машинного перевода и интеллектуальными технологиями» [Новая военная система, 2010, с.2].
Очевидно, что теория и практика военного перевода как органическая часть общей теории и практики науки о переводе может многое дать последней на всех уровнях осмысления и решения ее насущных проблем.
Список литературы
Алексеева И.С. Текст и перевод. Вопросы теории. М.: Международные отношения, 2008. 184 с. Англо-русский и Русско-английский военный и воено-технический словарь Polyglossum). Под общ. ред. Петренко О.Н., Сергеева А.В., 2006: Словарь и изд-во ЭТС. / Электронный ресурс: Режим доступа: http:// load.ru/softreview/21737/. Армия и современный мир. Военно-политические и военно-гуманитарные аспекты // Научный альманах № 1 (2). М.: Ассоциация военных переводчиков, 1997. 340 с. Арсеньев О.И. Явления ассиметрии военно-терминологических систем (на материале французской и русской военной терминологии): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М.: Военный институт, 1988. 21 с. Балли Ш. Французская стилистика. М., 1961.
Богатырев Е.Д. Духовные основы военной интеграции государств — членов СНГ // Сб. научных трудов Военного университета. № 1. М.: Изд-во Военного ун-та, 1997. С. 88—95.
Бойко Б.Л. Единицы социально-группового диалекта в языковой картине мира взаимодействующих культур (на материале русского и немецкого военного жаргона 1941—1945 гг.) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 22. Теория перевода. № 1. 2008. С. 99—108.
Владимов Н.В. Корпусный подход к решению переводческих проблем (на материале письменных переводов с русского языка на англий-
ский): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М.: Военный ун-т, 2005. 18 с.
Военный университет. Страницы истории (1919—2009). М.: ОАО «Типография «Новости», 2009. 248 с., ил.
Военный энциклопедический лексикон: В 14 т. 2-е изд. СПб., 1852—1858.
Горупай О. Особенности военного перевода // Красная Звезда. 2008. 4 дек.
Гарбовский Н.К. Существует ли монолитный военный функциональный стиль? // Сб. статей № 14: Иностранные языки, юридические науки. М.: Изд-во Военного ун-та, 1978. С. 30—35.
Гарбовский Н.К. Профессиональная речь. Сопоставительно-стилистический аспект (на материале французских и русских военных текстов): Автореф. дис. ... докт. филол. наук. М.: Изд-во Военного ун-та, 1988. 37 с.
Гарбовский Н.К. Русско-французский словарь военных терминов. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2008. 960 с.
Гарбовский Н.К. О влиянии войны на лексический состав языка // Сб. статей Военного Краснознаменского института. № 21. М.: ВКИ, 1985. С. 22—27.
Денисов Н.Н. Русская военная терминология в период Великой Отечественной войны // Изв. АН СССР. Сер. Литературы и языка. 1985. Т. 44. № 4.
Доза А. История французского языка. М., 1956.
Ершов В.И. Частная методика преподавания военного перевода (английский язык). М.: МГИМО, 2007. 22 с.
Иванова И.В. К построению модели «директивный тип текста» // Сб. статей Военного Краснознаменного ин-та. № 23. М.: Изд. ВКИ, 1987. С. 83—87.
Кленин И.Д. Китайско-русский военный и технический словарь. М.: Воен-издат, 1968; 1985, 2-е изд. с доп.
Кожин А.Н. О словах с переносным значением в русском языке эпохи Великой Отечественной войны. // Ученые записки МОПИ. 1956.
Кожин А.Н. Великая Отечественная война и русский язык // Русский язык в школе. 1975. № 2.
Кожин А.Н. Лексико-стилистические процессы в русском языке периода Великой Отечественной войны. М., 1985.
Корчагина С.Т. Военно-партизанская лексика и фразеология в мемуарах Дениса Давыдова («Военные записки»): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Л., 1974.
Крюков А.Н. Теория перевода в трудах учёных института // Военный Краснознаменный ин-т. 50 лет. Сб. статей. М.: Воен. ин-т, 1990. С. 52—65.
Левин Им. Записки военного переводчика. М.: Моск. рабочий, 1981. 206 с., ил.
Марущак И.И. и др. Проблемы войны и мира. Контроль над вооружением и разоружением. Учеб. разработка по военному переводу (арабский язык). М.: МГИМО, 2009. 118 с.
Матасов Р.А. Синхронный перевод на Нюрнбергском процессе // Вестн.
Моск. ун-та. Сер. 22. Теория перевода. 2008. № 2. С. 18—34. Мжельская О.С. Лингвистические исследования о русском языке эпохи
Великой Отечественной войны // Вестн. Ленингр. ун-та. 1975. № 20. Миртов А.В. Из наблюдений над русским языком в эпоху Великой Отечественной войны // Вопр. языкознания. 1953. № 4. Миньяр-Белоручев Р.К. Как стать непереводчиком? М.: «Стелла», 1994. 142 с. Миньяр-Белоручев Р.К. Общая теория перевода и устный перевод. М., 1980. Миньяр-Белоручев Р.К. Учебник военного перевода. Французский язык.
Общий курс. М.: Воениздат, 1984. Мишкуров Э.Н. Зарубежный восток. Языковая ситуация и языковая политика. М., 1986.
Мишкуров Э.Н. Национально-языковые вызовы России в XXI веке // Апрельские чтения — 2003. Мат-лы науч.-практ. конф. «Российское общество: социальные вызовы и альтернативы». Ч. I. М.: Междунар. ун-т бизнеса и управления, 2003. С. 72—80. Мишкуров Э.Н. О гуманитарных вызовах мировому сообществу в XXI веке: этно-демографические, социолингвистические и лингвокульту-рологические аспекты // Вестн. Военного ун-та. № 4. М.: Воен. ун-т,
2006. С. 28—38.
Москаленко И.И. Англо-русский военный словарь миротворческих сил НАТО (Eng-Rus) // Все словари для ABBYY. http:/www.lingvodics.com/ dics/details/998/
Нелюбин Л.Л. Перевод боевых документов армии США. 2-е изд. М.: Воениздат, 1989. 270 с., ил. Нелюбин Л.Л. Толковый переводоведческий словарь. 3-е изд. перераб. М.:
Флинта; Наука, 2003. 320 с. Нелюбин Л.Л. Учебник военного перевода. Английский язык. Общий курс.
М.: Воениздат, 1981. 379 с. Нелюбин Л.Л., Дормидонтов А.А., Васильченко А.А. Учебник военного перевода. Английский язык. Специальный курс. М.: Воениздат, 1984. 440 с. Неручева М. Сорок лет одиночества (Записки военной переводчицы). М.:
ИИС «Парус», 2000. 40 с. Новая военная система машинного перевода MADCAT. (http://vechirka.
kiev.ua/?p=8644). — 10 марта 2010 г. 2 с. Пыриков Е.Г. Исследование военной терминологии // Военный Краснознаменный ин-т. 50 лет. Сб. статей. М.: Изд-во ВКИ, 1990. С. 66—79. Сайкин И.Е. Стратегические наступательные и оборонительные вооружения. Ракетное и космическое оружие. Системы ПРО и ПКО. Учеб. разработка по военному переводу (немецкий язык). М.: МГИМО(У),
2007. 78 с.
Стрелковский Г.М. Теория и практика военного перевода. М., 1979. Толстой А.Н. Хождение по мукам // Собр. соч.: В 10 т. М., 1959. Трифонов П. Повышать культуру военного языка // Военный вестн. 1970. № 9.
Фаворов П.А. Англо-русский военно-морской словарь. 1—2 т. М.: Воениздат, 1995. 640 с.
Филин Ф.П. О языке Великой Отечественной войны // Диалектологический сборник. Вологда, 1946. Вып. 3.
Фильков С.М. и др. Военно-специальная подготовка (военный перевод). Английский язык. Учебно-методический комплекс: В 4 ч. Ч. 3. / Под ред. Л.Л. Нелюбина. М.: МГИМО, 2009. 296 с.
Французско-русский и Русско-французский военно-технический словарь Polyglossum / Под общ. ред. Лазаренко Ю. М.: изд-во ЭТС, 2010 // http://www/polyglossum.com/pg/r/dict/br-tec-mil.htm
Черных П.Я. Русский язык в дни войны (заметки собирателя) // Сибирские огни. 1946. Кн. 4.
Шитов Б.А. Учебник арабского языка. Военный перевод. Начальный курс. М.: Изд-во Воен. ун-та, 1991. 467 с.
De Larmina F. Le "Modern style" // Armée d'aujourd'hui, 1979. N 46.
Dauzat A. L'argot de la guerre 1939-1940. Première contribution // Le français moderne. 1941. N.4.
Fougère L. Et si nous parlons français // Armée d'aujourd'hui, 1979. N 46.
Klark J, Sieke F. Zur sprachpolitik im der Volksrepublik Mosambique. Wiss. Ztschr. Der Humboldt Univ. 1983. Ig.32. H.3.
