CC BY
60
Птечестввнный опыт
Герман ЧУВАРДИН
ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭЛИТА И «ОБЩЕСТВЕННАЯ МАШИНА»! РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ ПОРЕФОРМЕННОГО ПЕРИОДА
В статье рассматриваются особенности эволюции военно-политической элиты России в пореформенный период. Основной акцент ставится на столкновении различных мировоззренческих систем и порождаемых ими политических сценариях власти. Исследуется степень трансформации власти в рамках этакратического сценария и ее жизнеспособность в условиях политических вызовов начала XX в.
The features of evolution of military-political elite of Russia in the post-reform period are examined in the article. The main emphasis is made on the collision of the different world-view systems and political scenarios of power generated by it. The research of the power transformation degree in the scopes of etatoktathic scenario and of its viability in conditions of new political challenges at the beginning of the 20th century is carried out.
Ключевые слова:
военно-политическая элита, власть, этакратия, «балтийские бароны», интеллигенция; military-political elite, power, «etatkratos», «Baltic barons», intelligentsia.
ЧУВАРДИН Герман Сергеевич — к.и.н., докторант кафедры истории России Орловского государственного университета, доцент snotra@orel.ru
Зпоха 1860—1880-х гг. рассматривается в отечественной историографии как крайне сложная для однозначной трактовки. При этом наиболее противоречивым вопросом преобразований Александра II — Александра III стала проблема сохранения основных устоев государственного строя. Отмена крепостного права, несмотря на очевидную поэтапность и половинчатость указанного комплекса реформ, привела к необходимости изменения концепции государственной власти, а также вероятностных трансформаций властной элиты. Полемика, связанная с путями модернизации России, развернулась не только в среде придворных реформаторов, но и получила значительный социальный резонанс. Указанная полемика продолжалась вплоть до революционных потрясений 1905—1907 гг.
Общая концепция государства в российской системе права была оформлена еще в 30-х гг. XIX в. Краеугольным камнем этой концепции являлась «охранительная теория», предложенная группой «консерваторов-монархистов» во главе с графом Сергеем Семеновичем Уваровым. Главной особенностью теории С.С. Уварова в социальном плане был очевидный консерватизм, выражающийся в отказе от модернизации государственной власти, признании незыблемости самодержавия и его «богоустанов-ленного характера» и курсе на возможно долгое сохранение крепостного права. Примечателен тот факт, что идея богоустановлен-ного характера власти сохранялась вплоть до крушения империи. Так, в 1916 г., комментируя образ власти вообще и его особенности в России, русский философ С.Н. Булгаков отмечал, что любая подлинная власть тоскует по «теократии» и, не имея возможности
1 Термин, введенный французскими социологами в 60-х гг. ХХ в., получил отражение в социометрии. Жиль Делез отмечал, что «общественная машина» — особое понятие, призванное раскрыть внутреннюю механику взаимодействия факторов как социальных агентов в рамках единой, целостной системы функционирования. Она объединяет людей и «интериоризирует в некой институциональной модели на всех уровнях действия, передачи движения и его запуска». См.: Делез Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. — Екатеринбург : У-Фактория, 2007, с. 219—228.
стать таковой, вынуждена «извращаться» в «монархию»: «поэтому “царство и сила, и слава”, истинная власть, принадлежат одному Богу, земная же власть есть символ Божественного всемогущества»1.
Следует отметить тот факт, что все связанное с модернизацией трактовалось как богоотступничество и, следовательно, власть боялась самой себя, совершая очередную реформу. Примечателен тот факт, что идеологи «уваровского толка» рассматривали крестьянство как неспособную к государственному мышлению, отсталую среду, тяготеющую к бунту и анархии. Логика их рассуждений сводилась к утверждению антигосударственного характера мировоззренческих установок крестьянства, которое ни в коем случае нельзя было допускать к управлению чем-либо, в т.ч. и самим собой. Таким образом, подавляющая часть населения страны в государственном мышлении «выдающихся русских теоретиков-государственни-ков» рисовалась как враждебная России и государству группа.
Следует отметить, что, с точки зрения теоретиков государства рубежа ХГХ—ХХ вв. (Д.А. Хомяков, П.Е. Казанский и др.), российская монархия прошла несколько этапов — монархию народную, боярскую, дворянскую, бюрократическую. Причем в бюрократическую фазу российская монархия вступила отнюдь не во времена Николая I, как считают отечественные историки, а после отмены крепостного права2.
С XVIII в. властная бюрократия, в силу ее очевидного военного происхождения, трактовалась как военно-политическая элита. Можно с определенной долей уверенности утверждать, что к началу ХХ в. в России по-прежнему сохранялись основные элементы аристократической модели государства, которая под воздействием реформ начинала трансформироваться в этакратическую. Политической правящей элитой России был генералитет. Фактически до 80-х гг. XIX в. почти все государственные учреждения возглавлялись генералами или приравненными к ним чиновниками. По этому поводу один из исследователей указанной проблемы публицист и историк В. Шурыгин писал:
1 Булгаков С.Н. Свет невечерний. — М., 1994, с. 336, 338.
2 Хомяков Д.А. Православие, самодержавие, народность. - М., 2005, с. 219-238.
«Традиционно генерал в России больше, чем генерал. Так уж повелось. Почти до конца прошлого века культурная и политическая элита России была самым тесным образом связана с армией и военной службой». В петровской «Табели о рангах» каждому чину чиновников соответствовало военное звание, но уже самое младшее офицерское звание давало право на потомственное дворянство, тогда как «штатские» получали это право, лишь переходя в VIII класс (из XVI имеющихся)»3.
Еще одним важным моментом был рост удельного веса так называемой «немецкой партии» в структуре властной элиты, который четко обозначился с приходом к власти Александра I и приобрел интенсивный характер в эпоху Николая I. Важное место в комплектовании российской властной элиты играл «немецкий оазис» Российской империи — Остзея, созданный еще Петром I. Анализируя присутствие «иноземцев» во власти в XVIII — начале ХХ вв., мы должны выделять группы «своих немцев» (остзейцев) и «чужих немцев». По сути Остзея
— всего лишь название Балтийского моря, по-немецки Ostsee. Тем не менее с ним связано такое важное для русской истории
XIX в. явление, как балтийские немцы («бароны»), — этническое немецкоязычное меньшинство, имеющее прямое отношение к Тевтонскому ордену и ордену братьев-ме-ченосцев, с XII в. проживавших на восточном побережье Прибалтики. Балтийские немцы составляли верхние слои общества: «рыцарство» и большую часть среднего сословия — свободных городских граждан в тогдашних землях Курляндии, Лифляндии, Эстляндии и о. Эзель (всего около 6% от коренного населения). К 1880-м гг. в соответствии с привилегированными дворянскими списками-матрикулами на указанной территории проживало: в Лифляндии — 405, Эстляндии — 335, Курляндии — 336 и на острове Эзель — 110 имматрикулирован-ных родов4.
Особый статус региона («особый остзейский порядок») был закреплен Сводом местных узаконений 1845 и 1864 гг. Как известно, получив свою «маленькую Германию», российские императоры допустили остзейских баронов в различные институты государственной власти, в т.ч. и в армию.
3 Шурыгин В. Россия в лампасах // Завтра, 2001, 9 янв., с. 7.
4 Genealogisches Handbuch der baltischen Ritterschaften. — Görlitz, 1930. Т. 2, 1.2: Estland.
Анализ численного состава властной элиты в эпоху Николая I и Александра II позволяет говорить о сильной «немецкой группе» (при подавляющем перевесе остзейцев) в военно-политической элите, составлявшей костяк государственной власти Российской империи (можно назвать герцогов Лейхтенбергских, великих герцогов и принцев Ольденбургских, герцогов Мекленбург-Стрелицких). Можно также поразмышлять на тему о «немецкой женской партии» (великих княгинь) и степени влияния этой партии на принятие властных решений.
Следует отметить тот факт, что остзейцы проявляли большую самостоятельность и отличались более высоким чувством ответственности. Это во многом было обусловлено спецификой развития региона, где с момента включения этих областей в состав России существовали органы местного самоуправления. К тому же, будучи «рыцарями», немецкие бароны были преданы сюзерену, а не абстрактным государственным идеалам.
В русском дворянстве и чиновничестве, по словам Н.А. Бердяева, наблюдалась пропасть между верхним культурным слоем, который тогда служил в гвардии, и средней массой дворянства, невежественной и мелочно деспотической1. В армии было распространено хамство в отношении личного состава и рукоприкладство (как ни пытаются современные историки «обелить честь» русского мундира). Так, в лейб-гвардии Московском полку солдаты безрезультатно в течение полугода (1899 г.) жаловались на своего ротного капитана Бобровского, который не только занимался рукоприкладством, но и постоянно оскорблял их, называя «идиотами, арестантами, животными» и т.д. Вот пример одной подобной жалобы: «Ротный командир капитан Бобровский ... во время проверки солдат строевому занятию, а в особенности молодых, позволяет себе бить по рукам, толкать и рвать за уши, всегда грозит каждому из нас и дает обещания отдать под суд и перевести в разряд штрафованных. каждого солдата обзывает как какую нибудь скотину, ни зовет по фамилии, а все рестантами»2. Примечателен
1 Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. - М., 1990, с. 20-21.
2 Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 922, оп. 1, ед.хр. 58, фонд Глазов, л. 4, 7 (соблюдается стиль источника). Под жалобами подписались 79 «обиженных» солдат.
тот факт, что командир полка генерал-майор В.Г. Глазов жалобы личного состава игнорировал и «хода делу не давал».
Еще хуже обстояли дела во флоте. Великий князь Кирилл Владимирович отмечал, что все капитаны и старшие офицеры кораблей, на которых ему пришлось начинать военную службу, фактически безнаказанно издевались над своей командой3. Следует отметить тот факт, что в русской армии спор о «специфике» отношения к подчиненному рядовому составу существовал еще со времен Александра I. Генерал А.И. Деникин, характеризуя положение в русской армии на рубеже XIX—ХХ вв., писал следующее: «Кулацкая расправа стала изнанкой казарменного быта, скрываемой, осуждаемой, преследуемой»4.
Наличие мощной «немецкой» партии властных бюрократов выдвигало на повестку дня еще один вопрос - национальный, который тесно переплетался с конфессиональным. Эпоха Николая I характеризуется резким ростом национализма и, в первую очередь, антисемитских настроений в русском обществе. Государственный антисемитизм достигает своего апогея к эпохе Александра III. Рост национализма в указанную эпоху касался и антинемецких настроений. Сам царь немцев не любил, но и остзейских «баронов» от престола не гнал. Придворный врач Н. Вельяминов по этому поводу писал: «По традициям из глубокой старины при Дворе премировала немецкая партия, с упорством защищавшая свои позиции против русских. Государь и Императрица не особенно долюбливали немцев вообще»5.
Не удивительно, что Н.Х. Бунге, немец по происхождению, обучавший финансовому праву Александра III, посвящает целую главу своих «Загробных заметок»
- важнейшего документа для понимания особенностей развития России пореформенного периода - национальной проблеме в империи. Он называл механизм администрирования, связанный с преобразованиями в прибалтийских губерниях, «разумным и целесообразным». Еврейский вопрос и его разрешение Н.Х. Бунге назы-
3 Кирилл Владимирович, Император. Моя жизнь на службе России. - СПб., 1996, с. 15.
4 Деникин А.И. Старая армия. - Париж, 1931, т. 2, с. 143.
5 Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ), ф. 1208, оп. 1, ед.хр. 3-4.
вает «заколдованным кругом», грозящим России «огромными неприятностями»1.
Примечателен тот факт, что «национальная тематика» особенно волновала русских религиозных философов2. Но именно в пространстве русской религиозной философии Серебряного века закладываются корни философии антисемитизма, а в конечном счете - и так называемого «русского фашизма». Русские философы, а отчасти и историки, стояли у истоков теории русского, точнее славянского, империализма (панславизма). Наиболее известная в этом плане работа - исследование Н.Я. Данилевского «Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к ГерманоРоманскому», которое к началу ХХ в. выдержало шесть изданий.
На этом фоне «совесть русского народа» - интеллигенция (Н.А. Бердяев ведет отсчет ее возникновения от славянофилов и западников, а образ первого русского интеллигента он видит в А.Н. Радищеве), представленная массивом выходцев либо из среды бедного русского дворянства,
1 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 677, оп. 1, д. 617, л. 6-7.
2 Соловьев В.С. Национальный вопрос в
России. - М., 2007; Леонтьев К.Н. Византизм и славянство : сборник статей. - М., 2007.
либо детьми личного дворянства, либо разночинцами, - видела в немце-бюро-крате врага, как писал В.О. Ключевский, «вывалившегося из дырявого грязного ведра и облепившего русский престол». Но именно русская интеллигенция сыграла в отечественной истории трагическую роль - стала одной из сил, уничтоживших «старую Россию». Здесь также следует упомянуть «прозападную» группу русской интеллигенции, питавшую ненависть к России в духе «россиененавистничества» Владимира Печерина и стоявшую у истоков так называемого «масонского проекта как формы самоорганизации обще-ства»3 (наиболее характерный пример -М.М. Ковалевский). Противостояние стремительно деградирующей властной аристократии, составлявшей к началу
ХХ в. костяк военно-политической элиты империи, и изначально деструктивной, «декадентствующей» либеральной оппозиционной интеллигенции в конечном итоге обозначило два тупиковых для России сценария власти: этакратическое болото, с одной стороны, и меритократи-ческий хаос - с другой. Большевизм оказался где-то посередине.
3 Бердяев Н.А. Указ. соч., с. 20.
