Научная статья на тему '"во главе отец" (к символике образа отца в прозе В. М. Шукшина)'

"во главе отец" (к символике образа отца в прозе В. М. Шукшина) Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
536
85
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Тевс Оксана Вячеславовна

Статья посвящена исследованию символического потенциала фигуры отца в творчестве В.М. Шукшина. Образу отца в произведениях писателя соответствует ряд традиционных характеристик: физическая сила, комплекс господства, охрана традиционного миропорядка. Особенностью образной системы В.М. Шукшина можно считать тот факт, что отцовское начало мыслится как необходимое, поэтому в случае утраты реального отца в произведениях писателя возникает фигура "квази-отца". Автобиографические рассказы писателя представляют в качестве претендентов на место отца для осиротевшего мальчика отчима, "жениха" матери, дядю, но, как правило, опорой матери становится сам рано повзрослевший сын. В социальном контексте регламентирующую и репрессивную функцию отца берут на себя институты власти и их представители. В связи с этим в статье рассматривается трансформация советского мифа "о великой семье" в прозе писателя. В статье подчеркивается семиотическая насыщенность семейной сферы художественного мира В.М. Шукшина и отмечается перспективно сть исследований в этой области.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

"The father is the head" (On the symbolism of the type of the father in V.M. Shukshin''s prose)

The paper deals with the research of the symbolic potential of the figure of the father in V.M. Shukshin's creation. The type of the father in the writer's works has a sequence of conventional properties, such as physical strength, supremacy complex and traditional world-order guarding. The fact that the paternal origin is thought as necessary may be considered the peculiarity of Shukshin's figurative system, that's why in the case when the real father lost there appears a figure of a "quasi-father" in his works. The writer's autobiographical short stories present a step father, a mother's fiance or an uncle as candidates for the father to the orphaned boy. And yet the early-grown up son becomes the support for his mother. In the social context regulating and repressive functions of the father are taken upon by the institution of power and their representatives. In this connection the paper examines the transformation of the soviet myth about "the great family" in the writer's prose. The paper underlines the semiotic richness of the family sphere in Shukshin's artistic world and points out the promising character of the research in this area.

Текст научной работы на тему «"во главе отец" (к символике образа отца в прозе В. М. Шукшина)»

О.В. Теве

«Во главе - отец» (к символике образа отца в прозе В.М. Шукшина)

Даже неискушенный читатель может заметить, что названия произведений В.М. Шукшина пестрят терминами родства («Свояк Сергей Сергеич», «Мой зять украл машину дров!», «Жена мужа в Париж провожала», «Брат мой» и т.д.), а сюжеты представляют знакомые ситуации семейной жизни (сватовство, приезд брата, возвращение сына, конфликт тещи и зятя и др.). Объяснение данного факта семейно-бытовой проблематикой шукшинских рассказов и повестей не выдерживает критики: в исследовательской литературе последних лет подчеркивается сложность, философичность, экспериментальный характер произведений писателя. Скорее следует предположить особую важность семейной темы и задуматься о существовании в творчестве художника глубокого символического подтекста, связанного с понятиями семьи и семейных отношений.

В рамках данной работы центральное место отводится фигуре отца. Привлекает внимание как непосредственно семейно-бытовой план раскрытия этого образа, так и возможность его интерпретации в более широком культурном контексте.

На первый взгляд, с образом отца в художественном мире писателя связывается вполне традиционный комплекс мотивов. Одним из них становится мотив физического, морального, интеллектуального превосходства по отношению к сыну. Довольно часто подчеркивается физическая мощь немолодого уже отца: «Кондрат ездил на курорт и по пути завернул к сыну. <...> Кондрат раскраснелся, снял свой бостоновый пиджак и сразу как-то раздался в ширину - под тонкой рубашкой угадывалось крупное, могучее еще тело» («И разыгрались же кони в поле» [1, с. 162-163]). Значительная физическая сила Емельяна Любавина демонстрируется в сцене кулачного боя с кузнецом Федей, с которым «никто из баклановских не бился» - «слишком уж тяжела рука у Феди» [2, с. 192]. Отец как идеал благородного и самоотверженного человека предстает в воспоминаниях Егора в рассказе «Как зайка летал на воздушных шариках»: «Вспомнил Егор, как в 33-м году, в голодуху, отец принес откуда-то пригоршни три пшеницы немолотой, шумно так заявился: «Живем, ребятишки!»

Мать сварила жито, а он есть отказался, да тоже весело, бодро: «Вы ешьте, а я уж на-лупился дорогой - сырой. Аж брюхо пучит». А сам хотел, чтоб ребятишкам больше досталось» [3, с. 346]. Как отмечает Х.Э. Керлот, отец «символизирует силу традиции» и «представляет мир моральных предписаний и запретов, препятствующих силе инстинктов и опасности ниспровержения порядка» [4, с. 373]. В полной мере эта функция отца реализуется в шукшинских произведениях. Олицетворением традиции является, например, образ отца в рассказе «Игнаха приехал». Система запретов и предписаний, устанавливаемая отцом, направлена на сохранение и упрочивание существующего семейно-родового уклада. Отсюда непримиримое отношение к сыну, пытающемуся его нарушить. Эта сюжетная ситуация неоднократно варьируется в произведениях Шукшина. Так, Кондрат Лютаев противится стремлению Миньки стать артистом, руководствуясь моральными представлениями: «...я их видел-перевидел, этих артистов! <...> Все - алкоголики! Даже бабы. И трепачи» («И разыгрались же кони в поле») [1, с. 162]; отец Баева запрещает сыну учиться, так как это разрушает традиционный крестьянский уклад: «Как я только

ни просил: в ногах у него валялся, ревмя ревел - отпустите в школу! Закинет пимы на полати, и все. Сиди за печью, гложи ногу овечью - вот весь родительский сказ. <...> Не мужицкое дело, мол...» («Беседы при ясной луне») [3, с. 286-287]. Нарушение запрета или нормы влечет за собой наказание, жестокость которого зачастую не оправдана тяжестью провинности. Картина кровавого побоища разворачивается в сцене «несанкционированного» сватовства Егора Любавина к Марье Поповой: «...Егор упал навзничь. Отец прыгнул на него, начал топтать ногами. Оба молчали. Ефим кинулся сзади к отцу, поймался за руки, оттаскивая. <... > Тот легко отбросил его, рванул опять к Егору. Егор хотел встать, скользил на кровяном снегу, не мог подняться. Емельян Спиридоныч опять кинулся на него...» [2, с. 51].

Власть является устойчивой характеристикой образа отца, тесно связанный с ней комплекс господства раскрывается также во взаимоотношениях с женой, матерью его детей.

ФИЛОЛОГИЯ

Активному и властному отцовскому началу соответствует пассивность и страдание женщины: болезнь или странное недомогание сопровождает образы жен Ермолая Воеводина («Степка»), Андрея Воронцова («Нечаянный выстрел»), старика Байкалова («Игнаха приехал»), Макара Жеребцова («Непротивленец Макар Жеребцов»). Вместе с тем, в художественном мире Шукшина намечен и нетрадиционный поворот в развитии соотношения мужского (отцовского) и женского (материнского) начал. Женщина выступает активным началом в силу своего природного предназначенья: ответом

на власть и насилие мужчины становится своеволие женщины - уродливый ребенок как месть отцу: « - Если ты ее выпорол - так? - она только еще злей станет. Я свою смолоду поучил раза два вожжами - она мне со зла немую девку принесла» («Степка») [1, с. 184-185]. Подобная коллизия имеет место и в рассказе «Нечаянный выстрел».

В художественном мире Шукшина важными для понимания отцовской символики являются ситуации, когда по тем или иным причинам отец отсутствует в жизни героев. В произведениях писателя появляется мотив сиротства, представленный преимущественно как безотцовщина. Появление этого мотива в творчестве Шукшина обусловлено, с одной стороны, биографическим планом. Вместе с тем тема сиротства имеет богатейшую литературную (и не только литературную) традицию, вне которой рассматривать творчество Шукшина невозможно. Мотив сиротства реализуется в рассказах «Племянник главбуха», «Космос, нервная система и шмат сала», «Из детских лет Ивана Попова», «Материнское сердце», «Свояк Сергей Сергеевич», «Су-раз», «Мой зять украл машину дров!», киноповести «Калина красная» и др. Творчество писателя представляет два варианта развития темы. Один из них предполагает раннее взросление сына, его возмужание и, как следствие, функциональное замещение им места отца в семье. Такой путь проходят автобиографические персонажи из «детских» рассказов писателя: Витька («Племянник главбуха»), Ванька Колокольников («Далекие зимние вечера»), Юрка («Космос, нервная система и шмат сала»), Славка («Вянет, пропадает»).

В прозе Шукшина тема безотцовщины разворачивается и в ином ракурсе. Отсутствие отцовского строгого, порой жесткого регламентирующего начала в семье мотивирует доминанту стихийного в характерах некоторых героев писателя. Таковы Спирька Расторгуев

(«Сураз»), Витька Борзенков («Материнское сердце»), Веня Зяблицкий («Мой зять...»), Егор Прокудин («Калина красная»). Однако и в судьбах этих героев отцовское начало все же присутствует. Его источником становятся властные социальные институты, а также их конкретные представители. Наделение властных государственных структур и их представителей отцовской символикой в художественном мире Шукшина заставляет вспомнить так называемый «сталинский миф» о государстве как о «великой семье», сформировавшийся в 30-е гг. и активно использовавшийся в дальнейшие периоды советской истории [5; 6; 7]. Миф о большой семье транслировался на все сферы общественной жизни, в том числе и литературу. Следует выделить важные, на наш взгляд, мотивы, кочующие из произведения в произведение соцреализма, как романного, так и «документально-биографического» жанров: мотивы сиротства, тюрьмы, наличие обязательного наставника - «квази-отца».

Поскольку «философия, литературная классика, социально-политические «тексты» входят в мир произведений Шукшина не прямо, а опосредованно - сквозь призму газетных клише, идеологических стереотипов, вульгарно-социологических шаблонов школьных учебников и т.п.» [8, с. 57], представляется совершенно очевидным, что писатель не мог пройти мимо одного из основополагающих мифов советского времени. В открытой форме метафора «государство - семья» появляется у Шукшина в рассказе «Материнское сердце»: «Прокурор все внимательно выслушал, поиграл пальцами на столе... Заговорил издалека, тоже как-то мудрено: - Вот ты - крестьянка, вас, наверно, много в семье росло? - Шестнадцать, батюшка. <... > - Ну вот - шестнадцать. В миниатюре - целое общество. Во главе - отец. Так?

- Так, батюшка, так. Отца слушались... - Вот,

- поймал прокурор мать на слове. - Слушались! А почему? Нашкодил один - отец его ремнем. А братья и сестры смотрят, как отец учит шкодника, и думают: шкодить им или нет? Так в большом семействе поддерживался порядок. Только так. Прости отец одному, прости другому - что в семье? Развал» [3, с. 15]. Характерно, что разворачивает метафору государства как «большой семьи» прокурор. Это один из представителей «квази-отцов», наделенный большими социальными полномочиями (в силу профессиональной принадлежности - стоит на страже закона). В рассказе представлено столкновение кровно-семейных уз, выразительницей которых является мать Витьки Борзен-

кова, и безразличного к чувствам матери «закона», регулирующего отношения в «большой семье» - государстве. Уже обращение матери Витьки к прокурору «батюшка» (применимое как уважительное и к отцу семейства, и к священнику) вводит в рассказ иной угол зрения, основой которого является не только строгость, но и милосердие.

Образы «квази-отцов» неоднократно встречаются в произведениях Шукшина. Наставления председателя сельского совета ветфельдшеру Козулину («Даешь сердце!») несут в себе отпечаток «отцовского» начала, регламентирующего стихийное поведение героя: «Но, товарищ Козулин, еще раз говорю вам: эта ваша самодеятельность с салютом в ночное время - грубое нарушение покоя. Мало ли еще будет каких достижений! Вы нам всех граждан психопатами сделаете. Раз и навсегда запомните это. Кстати, как у вас с дровами?» [1, с. 316]. Как видим, предсельсовета «по-отечески» отчитывает провинившегося Козулина и вместе с тем проявляет заботу о его благополучии.

Ряд отцовских признаков переносится не только на отдельных представителей власти, но и на целые социальные институты. Одним из них в текстах Шукшина выступает тюрьма. Достаточно прозрачно отцовское начало и семиотика тюрьмы сближаются в рассказе «Сураз». Мать Спирьки Расторгуева, отчаявшись изменить неуправляемый характер сына, «махнула рукой»: «Давай, может, посадют» [3, с. 114]. Такая сюжетная коллизия несет на себе явный отпечаток представлений о возможности перевоспитания личности, обоснованный в 30-е гг. Макаренко. Но Шукшин явно полемизирует с этой точкой зрения. Ни Спирьку Расторгуева, ни Сергея Сергеевича тюрьма не перевоспитала (в советском понимании этого слова): «Пришел - такой же размашистокрасивый, дерзкий и такой же неожиданно добрый» («Сураз») [3, с. 114]. Хотя во втором случае наблюдается некое перерождение героя. Представление о тюрьме как о месте ини-

циации - мотив в литературе далеко не новый. Достаточно вспомнить «Графа Монте-Кристо» А. Дюма. Но если в официальной советской литературе с образом тюрьмы связан позитивный аспект трансформации (идеологической по преимуществу), то у Шукшина изменение героя зачастую подано совершенно в ином ракурсе: в рассказе «Свояк Сергей Сергеевич», например, тюрьма соотносима с преисподней, а пребывание в ней мотивирует качественное перерождение героя в демоническое существо. Тюрьма оставляет характерные отметины («Андрея поразило обилие наколок на его сухопаром теле») [3, с. 44], что в сцене в бане позволяет провести параллель со змеей («Свояк мучился на полке, извивался, мелькало в полутьме его смуглое расписное тело») [3, с. 45], в мифологической традиции маркирующей подземный мир. Инфернальный ореол образа реализуется также через мотив покупки души и катания на спине, что уже отмечалось исследователями ранее [9, с. 34].

Из произведений Шукшина явствует, что автором осознавался идеологический трюк советской эпохи - представить общество и государство как «большую семью» во главе с «отцами» и «патриархами», главная декларируемая задача которой - счастье всех ее членов. Отдельные сколки этого мифа о «великой семье», реализовавшиеся в текстах писателя, позволяют говорить не о следовании, а о полемике с официальной идеологией (в «семейном мифе» Шукшина наряду с центральной фигурой отца появляется не менее значимая фигура матери, в то время как в официальном мифе материнское редуцировалось).

Итак, не подлежит сомнению важность семейного аспекта восприятия мира писателем. Рассмотрение символики отцовского начала со всей очевидностью демонстрирует необходимость дальнейшего исследования семиотики семейных отношений в художественном мире В.М. Шукшина, интереснейшей стороной которых становится соотношение «мужского» и «женского».

Литература

1. Шукшин В.М. Любавины: Роман. Книга вторая. Рассказы. Барнаул, 1988.

2. Шукшин В.М. Любавины: Роман. Книга первая. Сельские жители: Ранние рассказы. Барнаул, 1987.

3. Шукшин В.М. Рассказы. Барнаул, 1989.

4. Керлот Х.Э. Словарь символов. Мифология. Магия. Психоанализ. М., 1994.

5. Кларк К. Сталинский миф о «великой семье» // Вопросы литературы. 1992. №1.

6. Гюнтер Х. «Сталинские соколы» // Вопросы литературы. 1991. №11-12.

7. Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М., 1998.

8. Рассказ В.М. Шукшина «Срезал»: Проблемы анализа, интерпретации, перевода. Барнаул, 1995.

9. Куляпин А.И., Левашова О.Г. В.М. Шукшин и русская классика. Барнаул, 1998.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.