CC BY
196
die fressende Angst (74). Все её действия происходят «unwillkurlich»: unwillkurlich raffe sie... (49), unwillkurlich blickte sie... (53), unwillkurlich trat sie... (86), unwillkurlich wandte sie sich... (114).
Автор использует олицетворение, в котором демонстрирует свое отношение к героине: das Licht zerbrach ihre Kraft (55), dieses gelbe, gierige Licht (55), loschte er das Licht (56), - потому как именно в темноте человек чувствует себя свободней, он не ощущает своих недостатков. Автор очень точно подобрал определение к слову Licht . Да, в глазах этой женщины он frech и gierig, потому как даже он «говорит» ей и указывает на её жалкое положение. Она чувствует себя нагой перед ним. В этот момент свет становится ее врагом, он жесток с ней, он порицает её. И только когда свет гаснет, Ирен обретает спокойствие.
Думается, в этой новелле Стефан Цвейг показал, на что способен человек, когда находится в безвыходном положении, окруженный страхом, угрызениями совести. Автор описывает безвыходную ситуацию героини просто: без прикрас и замысловатых межстрочных идей. Не надо задумываться и искать причины - они на поверхности. Остаются лишь вопросы: «К кому обратиться? Кто может помочь? Или всё же конец очевиден?»
Человек уходит в себя, не найдя помощи окружающих. В постоянных бегах от своей совести, человек - абсолютно обессиленный в одиночестве своих страхов - видит выход только в собственной смерти. Так и Стефан Цвейг, не найдя ответа и помощи окружающих, сам поставил точку в своей жизни, а все причины этого, на наш взгляд, красноречиво отражены в его новеллах.
Библиографический список
1. Варкачев С. Счастье как лингвокультурный концепт. - М., 2004.
2. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. - М., 2004.
3. Красных В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? - М., 2003.
4. ЛихачевД.С. Концептосфера русского языка // Изд-во РАН - СЛЯ-1993. - №>1. - С. 3-9.
5. Пименова М.В. Душа и дух: особенности концептуализации. - Кемерово, 2004.
6. СоломоникА. Семиотика и лингвистика. -М., 1995.
7. Stefan Zweig «Angst». Novelle. Band 10494. Fischer Taschenbuch Verlag, Frankfurt am Mein, 1997. (Ссылки на данное издание даны в тексте статьи с указанием страницы.)
УДК 81'243
Новикова Инна Вальтеровна
Тверской государственный университет iw_novikova@mail.ru
ВНУТРЕННЯЯ ФОРМА СЛОВА КАК ОБЪЕКТ ИССЛЕДОВАНИЯ
Статья представляет аналитический обзор по проблеме внутренней формы слова. Особое внимание уделено трактовке внутренней формы с точки зрения психолингвистики. Выделено три направления исследования данного феномена; обосновано использование понятия внутренней формы при исследовании процесса идентификации иноязычного слова в условиях учебного билингвизма.
Ключевые слова: внутренняя форма, психолингвистические исследования, учебный билингвизм, идентификация иноязычного слова.
История возникновения термина «внутренняя форма» (далее - ВФ), как из. вестно, уходит корнями в древнегреческую философию и получает свое развитие в английском платонизме XVII века, чтобы вновь возродиться уже на почве языковедения в трудах В. Гумбольдта, А.А. Потебни и Г.Г. Шпета. Подробный анализ проблемы ВФ, в том числе ее исторические корни и дальнейшее развитие в разных отраслях гуманитарного знания, дается в [16], где специальное внимание уделяется поэтичес-
кому слову, «знаку в художественном воплощении».
Несмотря на интерес к ВФ как языковой и психологической проблеме, в научной литературе отсутствует четкое определение этого феномена. По мнению А.Д. Травкиной, «одна из собственно лингвистических трудностей выработки адекватного определения внутренней формы слова связана с тем, что используемые для наименования признаки не исчерпывают внутренней формы слова, так как обозначаемое языко-
вой единицей понятие включает ряд объективно никак не выраженных признаков» [16, с. 102].
Введение в языковедческий обиход понятия ВФ обычно связывается с именем В. Гумбольдта [2]. Однако ученый не указывает отчетливо место, которое занимает ВФ в живой структуре слова, и это, в осмыслении Шпета, является первоисточником всех неясностей в учении В. Гумбольдта [20, с. 60]. Сам Шпет размышлял как в терминах «внешнего» и «внутреннего», так и в терминах соответствующих форм. «Внешнее без внутреннего может быть - такова иллюзия, внутреннего без внешнего нет. Нет ни одного атома внутреннего без внешнего» [19, с. 363]. Психологические и философские воззрения Шпета, в том числе и его размышления по поводу ВФ слова, высоко оцениваются В.П. Зинченко, который «вернул» научное наследие ученого академической общественности [4]. Взгляды Шпета на ВФ слова не оформлены в строгую научную концепцию и представляют собой, по выражению самого же автора, «этюды и вариации на темы Гумбольдта». Представления Шпета о ВФ слова, несомненно, связаны с представлениями В. Гумбольдта о ВФ языка. Анализ понимания ВФ слова Шпетом довольно сложная задача, так как требует соотнесение этого понимания с психологическими традициями, которые игнорировались им как «воинствующим антипсихологистом». Тем не менее В.П. Зинченко конкретно указывает на заслуги Шпета, в том числе и для современной психологии, особо подчеркивая тот факт, что «живое движение значений и смыслов» во внутренней форме слова - это прозрение Шпета, мимо которого прошла психология, лингвистика и семиотика. «Живое движение значений и смыслов» - это условие и принцип внутренней свободы языка [4, с. 48]. Изначальная динамика всего, что находится за словом в сознании пользующегося им индивида, является одним из постулатов психолингвистического подхода к анализу языковых явлений, и в этом смысле «прозрение Шпе-та» представляется близким психолингвистическому пониманию ВФ слова.
Рассмотрим понятие и роль ВФ для человека, встречающегося со словом в обыденной ситуации, с опорой на мнение А.А. Потебни о том, что «язык не есть только материал поэзии, как мрамор - ваяния, но сама поэзия (выделено нами. -И.Н.), а между тем поэзия в нем невозможна, если забыто наглядное значение слова» [11, с. 198].
А.А. Потебня отталкивался от теории происхождения языка, выдвинутой В. Гумбольдтом, исходя из того, что «практическое значение теоретического языкознания должно состоять в том, чтобы сообщить человеку убеждение в субъективном содержании слова и уменье выделить этот элемент из объективного сочетания мысли и слова» [14, с. 180].
Следуя идее В. Гумбольдта о том, что «язык, в сущности, есть нечто постоянное, в каждое мгновение исчезающее», что «он есть не дело, не мертвое произведение, а деятельность», «вечно повторяющееся усилие духа сделать членораздельный звук выражением мысли», основываясь на представлении о том, что язык есть знак, обозначение явления и акт познания человеком окружающего мира, А.А. Потебня прослеживает, как именно происходит это познание и как строятся и образуются понятия [12, с. 9]. Ученый рассматривает вопрос о том, как образ предмета переходит в понятие о предмете. Особенно подробно А.А. Потебня анализирует роль функционирования образов в процессах восприятия слов и их использования; фактически в его работах мы находим глубокий анализ того, как и благодаря чему слово «оказывается способным обеспечить взаимопонимание».
Важной проблемой в трудах А.А. Потебни становится проблема этимологическая, в рамках которой им рассматривается понятие внутренней формы слова. «В слове мы различаем: внешнюю форму, то есть членораздельный звук, содержание, объективируемое посредством звука, и внутреннюю форму, или ближайшее этимологическое значение слова, тот способ, каким выражается содержание» [11, с. 175].
А.А. Потебня рассматривал ВФ слова с психологических позиций, отводя важную роль в процессе понимания индивиду, отмечая неразрывное единство осознания значения слова индивидом с эмоциональными переживаниями: «слово, взятое в целом, как совокупность внутренней формы и звука, есть прежде всего средство понимать говорящего... Членораздельный звук, издаваемый говорящим, воспринимаясь слушающим, пробуждает в нем воспоминание его собственных таких же звуков, это воспоминание посредством внутренней формы вызывает в сознании мысль о самом предмете» [13, с. 93]. Но слово есть и средство понимать себя, ведь оно не только вызывает в сознании прежние восприя-
тия, но и «заставляет человека пользоваться сокровищами своего прошедшего» [13, с. 97].
В понимании А.А. Потебни, ВФ - это «центр образа, один из его признаков, преобладающий над всеми остальными» [13, с. 100]. Следовательно, можно заключить, что наиболее значимой характеристикой природы ВФ является ее образность.
Образная природа ВФ слова рассматривается А.А. Потебней на примере слова «золото». При этом слове «нам приходит на мысль цвет, а вес и звук могут вовсе не прийти, потому что не всякий раз при виде золота мы взвешивали его и слышали его звук», так как «в самом кругу изолированного образа при новых восприятиях одни черты выступают ярче от частого повторения, другие остаются в тени» [13, с. 99-100]. Связывая понятие ВФ слова с образом, который пробуждается в душе человека при встрече со словом, А.А. Потебня подчеркивает, что, кроме фактического единства образа (его признаков), ВФ «дает еще знание этого единства; она есть не образ предмета, а образ образа, то есть представление» [Ibid.]. Представление рассматривается языковедом как «известное содержание нашей мысли», которое имеет значение не само по себе, а только как форма, в какой чувственный образ входит в сознание; оно - только указание на этот образ, и вне связи с ним, то есть вне суждения, не имеет смысла. Но представление возможно только в слове, а потому слово, независимо от своего сочетания с другими, взятое отдельно в живой речи, есть выражение суждения, двучленная величина, состоящая из образа и его представления [13, с. 101]. Возникновение ВФ А.А. Потебня связывает со стремлением человека, называя чувственные образы предметов и явлений, выделять из потока восприятий отдельные наиболее существенные признаки и свойства. Один из признаков чувственного образа и называется представлением или ВФ. Функцию представления (ВФ) А.А. Потебня видит в том, что оно служит «точкою опоры или местом прикрепления разнообразных признаков» [14, с. 190].
Таким образом, следуя рассуждениям
А.А. Потебни, можно сделать вывод о том, что исходный образ, лежащий в основе ВФ, должен быть обязательно основан на конкретном чувственном представлении. Восстановление ВФ обыденного слова приводит к его «воскрешению». Об этом говорит В.Б. Шкловский, имея в виду, что «всякое слово в основе - троп» [18, с. 36].
Однако тропы «служат, так сказать, алгебраическими знаками и должны быть безобразными, употребляясь в обыденной речи, когда они не договариваются и не дослушиваются, - стали привычными, и их внутренняя (образная) форма и внешняя (звуковая) формы перестали переживаться» [Ibid.]. На это же обращает внимание и А.А. Потебня, отмечая, что «забвение внутренней формы кажется нам прозаичностью слова» [13, с. 124]. В.Б. Шкловский объясняет причины этого «забвения» привычным восприятием: «Мы не переживаем привычное, не видим его, а узнаем. Мы не видим стен наших комнат, нам так трудно увидать опечатку в корректуре, особенно если она написана на хорошо знакомом языке, потому что мы не можем заставить себя увидать, прочесть, а не “узнать” привычное слово» [18, с. 36].
Указание на «переживание» как необходимый момент восстановления ВФ обыденного слова кажется нам важным, так как намекает на активную роль человека - рядового носителя языка, способного в определенных условиях проникнуть через оболочку внешней формы, чтобы обнаружить для себя субъективное содержание слова.
Высказанные более ста лет назад А.А. Потеб-ней мысли относительно природы и функций ВФ остаются актуальными для современных психолингвистических исследований, способных с помощью специальных методик обнаружить в психологической структуре значения слова его чувственные корни, образ, предметность (см. например [5; 6; 9; 15; 17 и др.]). Как отмечает И.Л. Медведева, опора на ВФ может обеспечить «присвоение слова в условиях учебного билингвизма» [8, с. 77]. Одним из этапов освоения иноязычного слова может считаться актуализация его ВФ, которая при этом понимается как образ и направляет (верно или неверно) поиск значения индивидом.
По мнению Г. Г. Шпета, образ должен обладать той же принципиальною структурой, что и слово вообще. Таким образом, он ставит образ и слово в один ряд. В.П. Зинченко добавляет к этой паре действие и выдвигает тезис о гетерогенности и принципиальной общности их строения, основа которой скрыта в их внутренних формах, что «составляет тайну их взаимодействия и продуктивности» [4, с. 86]. Для внешней и внутренней формы характерны отношения не только превращаемости «по вертикали или в глубину», но и, как
отмечает В.П. Зинченко, по горизонтали: «одна внутренняя форма превращается в другую, например, слово в действие, действие в образ и т.п.» [3, с. 86]; а также отношения обратимости. «Чтобы нечто стало невербальным внутренним или внешним словом, оно должно быть словом же и опосредовано. <.> И такой механизм взаимного опосредования постоянно работает. Его участники - действие, слово, и образ постоянно “прорастают” друг в друга, обогащают внутренние формы каждого, на чем строится их искомое смысловое единство» [3, с. 108]. Понять сложность взаимоотношений между словом, действием, образом и мыслью можно только при понимании их внешних и внутренних форм и их обратимости. «Слово, образ и действие - это живые, т.е. способные к развитию животворящие формы» [3, с. 167].
В.П. Зинченко, затрагивая проблему внешнего и внутреннего, утверждает, что обратимость форм возможна, когда обе формы - живые формы, когда во внутренней форме происходит живое движение значений и смыслов. Кроме того, он отмечает необходимость «научиться ориентироваться во внутренней форме, усвоить ее, сделать своей» [3, с. 249]. ВФ должна как бы прорастать в глубины сознательной жизни, и слово, обладающее ВФ, не должно быть формальным, «мертвым», должно быть «живым». Перекликается с этой мыслью В.П. Зинченко и следующее высказывание А.Ф. Лосева: «Слово есть выхож-дение из узких рамок замкнутой индивидуальности. Живое слово таит в себе интимное отношение к предмету и существенное знание его сокровенных глубин.» [7, с. 636]. Далее А.Ф. Лосев усиливает мотив живого слова, живого имени: «Имя в настоящем смысле всегда собственное, а не нарицательное имя. Имя всегда есть имя живой вещи. Имя само всегда живо. Имя - порождение живых взаимообщающихся личностей. Имя вещи есть орудие общения с нею как с живой индивидуальностью...» [7, с. 820]. Слово только тогда «живое» и «свое», когда оно включено в действие, пережито, связано с эмоциями и переживаниями. При этом под ВФ можно понимать «любое живое движение, связывающее форму слова с деятельностью индивида» [9, с. 174].
Основываясь на вышесказанном, мы находим возможным выделить три аспекта существования ВФ: прошлое внутренней формы - то, что зафиксировано в этимологических словарях; настоя-
щее - то, что осознается, восстанавливается испытуемыми в экспериментах; будущее - то, что может потенциально реализоваться в поэтических текстах. С этим, на наш взгляд, перекликается мысль А. Белого о том, что ВФ - «текуча, переменна, неповторяема в различных индивидуальностях; она порождает новое словесное творчество», а «всякое слово в этом смысле - метафора, т.е. оно таит потенциально и ряд переносных смыслов» [1, с. 206].
Проблема осознания ВФ слова приобретает особый интерес в контексте изучения процессов восприятия, идентификации и хранения лексических единиц изучаемого языка в сознании условного билингва, что делает целесообразным дальнейшее более глубокое изучение этого вопроса.
Библиографический список
1. Белый А. Мысль и язык (Философия языка А.А. Потебни) // Семиотика и Авангард: Антология / Под общ. ред. Ю.С. Степанова. - М.: Академический Проект; Культура, 2006. - С. 199-211.
2. Гумбольдт В. Язык и философия культуры. - М.: Прогресс, 1985. - 451 с.
3. Зинченко В.П. Посох Осипа Мандельштама и трубка Мамардашвили. К началам органической психологии. - М.: Новая школа, 1997. - 336 с.
4. Зинченко В.П. Мысль и слово Густава Шпе-та.. - М.: Изд-во УРАО, 2000. - 208 с.
5. Золотова Н. О. Ядро ментального лексикона человека как естественный метаязык: Монография. - Тверь: Лилия Принт, 2005. - 204 с.
6. Карасева Е.В. Современные подходы к проблеме «разум - тело» и исследование предметночувственного компонента значения слова // Вестник Тверского гос. университета. -2007. - .№12(40). -Серия «Филология». - Вып. 7. «Лингвистика и меж-культурная коммуникация». - С. 120-132.
7. Лосев А.Ф. Бытие. Имя. Космос. - М.: Мысль: Рос. откр. ун-т, 1993. - 958 с.
8. Медведева И.Л. Опора на внутреннюю форму слова при овладении иностранным языком // Слово и текст в психолингвистическом аспекте. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 1992. - С. 73-80.
9. Медведева И.Л. Функционирование иноязычной лексики в свете психолингвистической концепции слова // Психолингвистические проблемы функционирования слова в лексиконе человека. - Тверь, 1999. - С. 132-174.
10. Новикова И.В. Исследование мотивированности английских отыменных зооглаголов //
Иностранные языки: лингвистические и методические аспекты: Сборник научных трудов. -Вып. 5. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2007. - С. 174-178.
11. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. - М.: Искусство, 1976. - 614 с.
12. ПотебняА.А. Теоретическая поэтика. - М.: Высш. шк., 1990. - 344 с.
13. Потебня А.А. Мысль и язык. - Киев: «СИНТО», 1993. - 191 с.
14. Потебня А.А. Психология поэтического и прозаического мышления // Семиотика и Авангард: Антология / Под общ. ред. Ю.С. Степанова. - М. : Академический Проект; Культура, 2006. - С. 177-198.
15. СоловьеваН.В. Вопросы изучения процесса идентификации глагола через образ // Психолингвистические исследования. - Тверь, 1995. -
С. 80-83.
16. Травкина А.Д. Третий элемент, или «цемент для соединения двух половинок разбитого камня слова» // Вестник Тверского гос. ун-та. -Серия «Филология». - 2007. - №12. - С. 95-104.
17. Чугунова С.А. Взаимосвязь слова и образа с позиций разных подходов // Слово и текст в психолингвистическом аспекте: Сборник научных трудов. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2000. - С. 94-98.
18. Шкловский В.Б. Гамбургский счет: Статьи - воспоминания - эссе (1914-1933). - М.: Советский писатель, 1990. - 544 с.
19. ШпетГ.Г. Сочинения. - М.: Правда, 1989. -601 с.
20. Шпет Г.Г. Внутренняя форма слова. Этюды и вариации на тему Гумбольдта. - М.: Ком-Книга, 2006. - 217 с.
УДК 811
Нугаева Лилия Рубисовна
Саратовский государственный социально-экономический университет
bor-lili@rambler.ru
СТРАТЕГИЯ САМОПРЕЗЕНТАЦИИ В ПОЛИТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ: ГЕНДЕРНЫЙ АСПЕКТ
В данной статье проанализирована одна из основных коммуникативных стратегий политического дискурса (наряду со стратегией дискредитации) — стратегия самопрезентации; рассмотрены тактики и языковые средства ее реализации с точки зрения гендерного подхода. В ходе исследования было установлено, что тактики стратегии самопрезентации, используемые политиками-мужчинами и политиками-женщинами, гендерно обусловлены. Что касается языковых средств, то отличий в их выборе не выявлено.
Ключевые слова: политический дискурс, коммуникативная стратегия, коммуникативная тактика, стратегия самопрезентации, гендер.
Любой текст политического содержания может рассматриваться либо как по. пытка представить себя в лучшем свете, либо как попытка уничижения соперника. Поэтому нам представляется целесообразным говорить о двух основных стратегиях политического дискурса (макростратегиях): стратегии самопре-зентации и стратегии дискредитации соответственно. Однако в рамках данной статьи мы ограничимся анализом стратегии самопрезентации. Наш интерес к рассмотрению данной стратегии объясняется тем, что мы относим стратегию самопрезен-тации к основным стратегиям политического дискурса, поскольку, по мнению Е.И. Шейгал, главной функцией политического дискурса считается завоевание власти [9, с. 35], а именно в основе самопрезентации лежит стремление расширить и поддержать влияние в межличностных отношениях, то есть стремление к власти [10, с. 231-263].
Понятие «коммуникативной стратегии» является ключевым в нашем исследовании, поэтому следует рассмотреть его более подробно, до того, как будет дана характеристика стратегии само-презентации.
В широком смысле коммуникативная стратегия понимается как общее намерение, задача в глобальном масштабе, сверхзадача речи, диктуемая практической целью продуцента [1, с. 22].
В свою очередь, Т. ван Дейк трактует понятие «дискурсивной стратегии» как «свойство когнитивных планов», представляющих собой общую организацию некоторой последовательности действий и включающих цель или цели взаимодействия [2, с. 272].
М.Л. Макаров понимает под речевой стратегией «линию (или тип) поведения коммуниканта в конкретной ситуации общения, обусловленную стремлением к достижению преимущественно
