CC BY
73
Вестник ПСТГУ III: Филология
Глазков Алексей Владимирович, канд. филол. наук, доцент Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ [email protected]
2015. Вып. 2 (42). С. 33-43
«Внешняя» прагматика нарратива (Птолемей и прагматика текста)
А. В. Глазков
Предметом данной статьи является моделирование процесса порождения текста в условиях невыясненной истинности. В качестве объекта автор берет начало трактата Птолемея «Альмагест», повествующего об общих проблемах космогонии, — там Птолемей излагает картину своего видения Вселенной. Для доказательства от противного Птолемей создает несколько нарративов, соответствующих разным возможным мирам. Последние являются лингвистическими образованиями, поскольку о них можно только рассказывать. Таким образом, стратегия Птолемея есть борьба нарративов. В статье предложена прагматическая модель взаимодействия противоречащих фактов, которая позволяет понять, на основании чего возникают различные нарративы и как происходит процесс выбора из них единственного, представляющегося Птолемею истинным.
Прагматика уделяет основное внимание процессу коммуникации, т. е. условиям успешного общения. К. Корта и Дж. Перри1 предложили рассматривать два типа прагматических исследований. Один они называют «дальней (far-side) прагматикой», в его задачу входит установление того, что человек говорит, какие у него при этом намерения, с какими действиями связан процесс говорения. Дальняя прагматика, которая, как отмечают авторы, доминировала с 1960-х по середину 1980-х, описывала процессы, связанные с народом, контекстом, культурой. Другой тип получил название «ближней (near-side) прагматики», и в нем исследование сконцентрировано на том, как говорящий построил свое высказывание. Таким образом, ближняя прагматика в большей степени имеет дело с языком, с его законами и нормами.
Оба подхода объединяет основной вопрос прагматики: What is meant? (Что подразумевается?) В практическом приложении это означает, что ее предметом является изучение вопроса о возможностях порождения высказывания именно в таком виде, в каком оно существует, и о возможных вариантах его понимания. Ключевым понятием здесь является возможность, поскольку именно она позволяет человеку а) не понимать высказывание, б) понимать его двояко и приходить к необходимому пониманию. Говоря о релевантности между автором и адреса-
1 Korta K., Perry J. Critical Pragmatics. An Inquiry into Reference and Communication. Cambrige, 2011. P. 9.
том высказывания, Д. Спербер и Д. Уилсон в рамках своей теории высказывали такую максиму понимания для адресата сообщения:
«Следуя принципу минимализации усилий в исчислении когнитивного эффекта, протестируйте гипотезы (двусмысленность, референции, имплика-туры и пр.) в целях получения доступной информации. Остановитесь, когда ожидания релевантности удовлетворены»2. Понимание как ожидание релевантности означает уверенность адресата в возможности понять сказанное. Между автором и адресатом высказывания идет своего рода игра: автор старается, чтобы адресат понял его надлежащим образом, а адресат старается понять автора. Успешность этой игры видится исследователям в наличии двух составляющих коммуникации: информативной интенции (информировать слушателя о чем-либо) и коммуникативной интенции (информировать слушателя об информативной интенции). Самое главное условие понимания заключается в том, что автор сообщения и его адресат оба уверены в том, что сообщение, передаваемое автором, может быть понято, поскольку «сообщение автоматически генерирует ожидания, которые активируют у слушателя поиск выраженного автором значения», как описывает этот процесс в своем обзоре теории релевантности Ф. Юс3. Адресат сообщения должен выбрать из множества возможных то, что, на его взгляд, является смыслом передаваемого сообщения, чтобы остановиться в процессе понимания сказанного.
Налицо двунаправленный процесс, требующий активности как автора сообщения, так и адресата, и этот процесс получил название остенсивно-инференциальной коммуникации. Автор высказывания создает некий облегчающий процесс коммуникации остенсивный стимул, благодаря которому обеспечивается однозначность понимания. Согласно данной концепции, остенсивный стимул оптимально релевантен, если он достаточно релевантен усилиям слушателя и релевантен относительно сопоставимости возможностей и преференций общающихся. И очень важно, что «каждый остенсивный стимул сообщает презумпцию своей собственной релевантности»4.
Такой характер носит прежде всего диалогическое общение. Когда же мы говорим о тексте, то нужно учитывать то обстоятельство, что контакт автора с адресатом не является непосредственным, как в случае устного общения. Это ни в коей мере не отменяет прагматических и дискурсивных аспектов коммуникации, однако привносит одно существенное обстоятельство: процесс порождения текста и процесс его чтения разнесены во времени и по-разному активизируют главных действующих лиц. В процессе порождения текста автор находится один, наедине с реальностью, о которой он расскажет своему читателю. В известном смысле он общается с той реальностью, которая сообщает ему о себе. Автор становится сам адресатом высказывания, не обличенного в словесную форму, — вербализовать это высказывание становится его задачей. Он создает текст, реле-
2 Wilson D., Sperber D. Relevance Theory // University College London Working Papers for Linguistics 14, 2002. P. 260
3 Yus F. Relevance Theorie // Concise Encyclopedia of Pragmatics. Second Edition. Oxford, 2009. P. 855.
4 Wilson, Sperber. Op. cit. P. 256.
вантный тому образу реальности, который имеется (возникает, продуцируется и т. д.) в его сознании. Отличие от межличностной коммуникации состоит в том, что реальность не создает остенсивных стимулов, поскольку она индифферентна к акту понимания, а сам адресат заинтересован в том, чтобы стать автором в следующем коммуникативном акте, который уже можно будет описывать в терминах «ближней» или «дальней» прагматики. Таким образом, прагматику текста, ставящую своей целью изучение механизмов порождения текста, мы бы назвали внешней, занимающей свою позицию до дальней и ближней прагматик, имеющих в качестве предмета сам процесс общения.
Наиболее близко к внешней прагматике, как нам кажется, расположена теория референции. Н. Д. Арутюнова определила референцию как «отношение актуализованного, включенного в речь имени или именного выражения (именной группы) к объектам действительности»5. Ограничение референции именем или именной группой приводит к тому, что референция отражает процесс номинации. Однако для текста номинация — это лишь одна из составляющих, конституирующим же его признаком является наррация, т. е. составление рассказа о реальности. Поэтому внешняя прагматика оказывается в некотором смысле лишь близка к референции, но ставит перед собой совершенно иные задачи.
По ту сторону текста стоит образ реальности. В какой-то части он возникает из очевидности, но человек знает, что мир — это не только очевидное, потому-то и общается он не с самим миром, а с его образом. На образ реальности оказывают влияние и ощущения человека, и его знания, и его понимание мира. Текст создается на основании этих трех составляющих. Ощущения больше всего сопрягают человека с реальностью здесь и теперь, знания и понимание абстрактны, тем более что образ мира создают не только «знаю» и «понимаю», но и «не знаю» и «не понимаю». Незнание и непонимание, в свою очередь, становятся основой того, что в образ мира вовлекается вероятность. Мир не только такой, какой он есть, но и такой, каким он может быть.
К. Корта и Дж. Перри приводят пример высказывания «Obama lives in Washington, D. C.» и делают предположения, как его могли бы рассмотреть философ и прагматик. Первый задался бы вопросом, о каком именно Обаме идет речь и о каком Вашингтоне, задумался бы о разных возможных мирах. Один философ сказал бы, что это определенный человек из плоти и крови, другой бы усомнился и т. д. Прагматик же должен утверждать, что «фраза "Obama lives in Washington, D. C." выражает пропозицию об Обаме и о городе, причем она верна для всех миров, где он живет в этом городе»6. В этом примере наиболее существенным является истинность: философ сталкивается с массой проблем, как установить, истинно ли данное высказывание, а прагматик выводит ее из построения самого высказывания, т. е. для него она оказывается существующей по умолчанию. И это понятно: если обращать внимание только на то, как происходит коммуникация, в том числе и как достигается референция, можно установить некоторые условности (например, что некое высказывание истинно), которые позволяют
5Арутюнова Н. Д. Лингвистические проблемы референции // Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск 13. Логика и лингвистика. (Проблемы референции). М., 1982. С. 6.
6 Korta, Perry. Op. cit. P.13.
не отвлекаться от основного предмета исследования. При этом возникает некоторый возможный мир, в котором существуют какие-то персонажи, имеют место произвольные факты, даются оценки и т. д., и задачей этого мира является быть моделью, позволять ученому заниматься алгеброй прагматики. И это абсолютно верный ход.
Однако такой подход совершенно не позволяет решить проблему, как возникает в нашем мире то или иное высказывание, спровоцированное образом нашей реальности, созданной опытом каждого из нас. Этот вопрос отнюдь не исключительно философский или психологический. Его можно задавать в рамках целого ряда наук, в том числе и в лингвистике, если иметь основным объектом высказывание или текст. «Замкнутое» изучение текста позволяет выделить текстовые категории, построить грамматику текста, увидеть его достоинства и недостатки и т. д. Но проанализировать связь текста с образом нашей реальности оно не позволит, хотя большинство текстов именно эту задачу и решает. Безусловно, на уровне одного отдельного высказывания выстраивать его отношения с образом реальности и нецелесообразно, и крайне сложно. Даже сразу приходящие в голову примеры Б. Рассела о лысых королях, по сути дела, очень косвенно затрагивают примеры реальности. «Если мы говорим «Король Англии лыс», то, кажется, это высказывание не о комплексном смысле «король Англии», но о действительном человеке, обозначенном посредством смысла»7, — писал Рассел. И в данном случае его волнует прежде всего то, как прозвучала бы фраза, будь она произнесена в момент создания статьи, т. е. в 1905 г. Существенно, что в то время был король и что к нему в высказывании имеется референция, однако совершенно не существенно, в каких обстоятельствах, в какой ситуации была произнесена фраза, т. е. акцент делается на номинации (поскольку референция по своей сути номинативна), наррация же не входит в поле зрения исследования. Исследователь сталкивает фразы «Король Англии лыс» и «Король Франции лыс», чтобы рассуждать о референции пустых терминов, что представляет особый интерес для логики. Однако следует заметить, что рассмотрение этих высказываний имеет некоторую пресуппозицию: исследователь заранее знает, какие из терминов являются пустыми, а какие — нет. Иными словами, они уже вписаны в некий дискурс, в котором известно, что истинно. Наличие короля Франции — ложь. Наличие короля Англии — истина. И эти пресуппозиции необходимы опять же для чистоты исследования, иначе пришлось бы отвлекаться от поставленной проблемы.
Если же отказаться от указанных пресуппозиций, то рассмотренные высказывания потеряют свою противопоставленность. Возьмем для примера высказывание «Октаэдр — это антипризма с треугольными основаниями». Человек, далекий от математики, вряд ли оценит его истинность. Чтобы высказывание получило истинное значение, оно должно включиться в некоторый дискурс, а для этого должен существовать нарратив, который разъяснит, что в рамках этого дискурса будет пониматься под антипризмой. Так, предпошлем нашему высказыванию другое: «Антипризмой называется многогранник, две грани которого (основания) — равные правильные n-угольники, лежащие в параллельных плоско-
7 RusselB. On denoting // Mind, New Series, Vol. 14. № 56. 1905. P. 483
стях, а остальные 2п граней (боковые грани) — правильные треугольники». Нарра-тив существует не сам по себе, а на фоне некоторой геометрической реальности, в которой фигуры и классы фигур приобретают свои имена. Внутренняя непротиворечивость как требование, предъявляемое к нарративу, позволяет читателю сделать вывод, что исходное предложение верно (естественно, при условии, что человек знает, что такое октаэдр, или просто видит его перед собой).
Однако возможны и нарративы, описывающие такую реальность, которая совершенно неизвестна человеку. Примером может быть написанный в начале первого тысячелетия фундаментальный труд Клавдия Птолемея «Альмагест», в котором он изложил представление об устройстве Вселенной. Скажем так, «до-нарративное» исследование текста в рамках лингвистической прагматики едва ли будет целесообразным, поскольку каждое из высказываний автора имеет смысл только в рамках текста, так как сам текст формирует представление о реальности, в том числе об истинности и ложности. Чтобы установить, лыс ли король Англии, можно посмотреть на него или на его фотографию, но установить, подвижна или неподвижна Земля, с помощью подобной процедуры невозможно. А поэтому для установления непротиворечивости фактов необходимо создать такой нарратив, который будет обладать внутренней логичностью. Именно это и делал Птолемей.
Свою задачу он сформулировал в одном из первых абзацев: (1) Древние «видели, что Солнце, Луна и остальные светила движутся с востока на запад и всегда по кругам, параллельным друг другу. Они начинают подниматься снизу как будто из самой Земли; поднявшись же немного в высоту, они опять совершенно так же движутся по кругу и опускаются вниз, пока, наконец, не исчезнут, как бы уйдя в Землю. После этого они, оставаясь некоторое время невидимыми, опять восходят и заходят, как бы получив новое бытие, причем в соответствующие моменты этих движений и в соответствующих местах восходов и заходов»*.
Приведенное описание — это видение небесного движения с поверхности Земли. Хотя речь идет о древних, читатель угадывает в них любого наблюдателя, находящегося на Земле, который не задумывается о глобальном, а отмечает некоторые факты: движение звезд, движение Солнца, движение Луны. Именно они движутся, а сам наблюдатель остается неподвижным — ему так это видно. Причем это своего рода «чистый» наблюдатель, не обремененный какими-либо знаниями об устройстве Вселенной (видимо, это имел в виду Птолемей, называя его древним).
Перейдем к прагматике. Одной из ее проблем является проблема представления одного факта в разных высказываниях, а соответственно, идентификации факта. Самым простым примером могут быть два высказывания: 1) Х вошел в комнату и 2) Хвышел из коридора. Два разных наблюдателя могут зафиксировать некоторые действия Х, которые опишут двумя приведенными высказываниями. Обладая некоторыми знаниями, мы можем сказать, что если есть высказывание 1), то может быть сгенерировано и высказывание 2), более вероятное для наблю-
8 Птолемей Клавдий. Альмагест, или Математическое сочинение в тринадцати книгах. М., 1998. С. 7.
дателя, находящегося не в комнате. То есть если есть нечто происходящее, что определено как факт F, то при проведении некоторой умозрительной операции оно же может быть определено как факт F'.
Собственно говоря, именно такую операцию преобразования F в F' совершает и Птолемей. Он ставит перед собой вопрос: как должна выглядеть Вселенная, чтобы наблюдатель на Земле мог увидеть такую картину, какая доступна его зрению. Чтобы это сделать, Птолемей должен перенести себя умозрительно в иную точку, откуда взгляд на Землю и даже на всю Вселенную будет как бы взглядом со стороны. В таком случае каждому факту F, который фиксируется наблюдателем с Земли, должен соответствовать факт F', фиксируемый возможным наблюдателем, обозревающим космические процессы со стороны. Более того, системе фактов F2, F3, ... Fn} должна соответствовать система фактов F'2, F'3, ... F'n}, причем как одна, так и другая системы должны быть внутренне непротиворечивы. В этом случае первая система станет основой для нарратива К, а вторая — для нарратива К', причем оба они будут частями одного текста
Основной вопрос, касающийся соотношения нарративов, звучит так: в каких отношениях между собой находятся элементы любой пары фактов Fk ~ F'k. Самым простым было бы увидеть между ними импликации, то есть F ^ F'k. Однако тут же возникает новый вопрос: почему, если отношения так прямолинейны, проблемы мироустройства до сих пор остаются невыясненными до конца. При этом если антецедент Fk истинен, то правильная импликация должна привести к истинному F'k, но вопрос об истинности F'k оказывается открытым, хотя Птолемей, равно как и его последователи в течение тысячелетия с лихвой, не сомневаются в верности его выводов.
Однозначность F ^ F'k не возникает как минимум по двум причинам. Во-первых, любой факт рассматривается не отдельно, а как часть соответствующего нарратива, поэтому логичные соответствия должны возникать не только в одной паре, но в целом множестве, составляющем элемент нарратива. Во-вторых, что следует из первого, один факт одного нарратива может выводиться не из одного факта, а из целого множества. Можно сказать, что вся книга Птолемея сводится к тому, чтобы соответствовать написанному во фрагменте (1). Само порождение нового нарратива носит сложный характер. Покажем это на следующих примерах.
Свои математические расчеты Птолемей строит на нескольких фактах, один из которых следующий: Земля — это шар. То, что Земля — шар, ему не видно точно так же, как и древнему наблюдателю, поэтому он выстраивает умозрительную систему, в которой Земля — это шар есть факт.
(2) «Солнце, Луна и остальные светила не будут восходящими или заходящими в одно и то же время для всех находящихся на поверхности Земли. Они всегда восходят сначала для живущих на востоке, а потом для живущих на западе.... И так как разница в часах оказывается пропорциональной расстоянию между соответствующими местами наблюдений, то совершенно естественно предположить сферичность Земли...»9.
9 Птолемей. Указ. соч. С. 9.
В примере (2) N: составляют факты, которые в известном смысле очевидны, т. е. те, которые подтверждают, что астрономические события в разных точках Земли происходят в разное время. N2 — это факт сферической формы Земли, который, как мы сказали, выведен умозрительно. Однако на этом автор не останавливается, а приводит еще несколько рассуждений:
(3) «Если бы поверхность Земли была вогнутой, то восход светила казался бы раньше для более западных наблюдателей. Если бы она была плоской, то светило восходило бы и заходило в одно и то же время сразу для всех находящихся на поверхности Земли. Если бы она была треугольной или четырехугольной или в виде какого-нибудь другого многоугольника, то опять одно и то же происходило бы также в одно и то же время для всех обитающих на той же самой прямой, чего, однако, никоим образом не происходит»10.
Птолемей выстраивает целую парадигму фактов так, чтобы они вступали друг с другом в противоречие. Каждый из этих фактов будет формировать свою «очевидность» для наблюдателя, находящегося на поверхности Земли. Тот факт, который формирует имеющуюся очевидность, является собственно фактом, а не заблуждением. По сути дела, мы видим здесь описания различных возможных миров, для которых были бы совсем иные соответствия между очевидным и воображаемым, чем таковые есть в «нашем» мире. Однако если при объяснении «нашего» мира он движется от зримого к глобальному, то при объяснении остальных миров — от глобального к возможному зримому. Такая стратегия вполне понятна. Исходной является некая точка очевидности. На основании очевидного создается модель воображаемого, когда рассказчик помещает себя в точку, недосягаемую для реального человека. Попытка создания образа возможного мира происходит путем создания принципиальной модели, имеющей иные конститутивные признаки, чем модель «нашего» мира. А далее следует возврат к точке, где мог бы реально находиться автор, если бы он был частью того возможного мира. Из четырех названных точек, в которые помещает себя автор, только одна является реальной.
Если говорить о принятой системе, то Птолемей создает три дополнительных нарратива, за каждым из которых стоит свой возможный мир, где иная форма Земли приводит к смене визуальных эффектов для наблюдателя на ее поверхности. Как справедливо указал Я. Хинтикка, «мы не в состоянии, увы, рассматривать более одного возможного мира», а «другие возможные миры могут быть описаны с помощью условных или контрфактических утверждений»11. Именно как контрфактические утверждения можно рассматривать три предложения из разных нарративов Птолемея. Наблюдатели во всех описанных возможных мирах, если пользоваться терминологией Д. Льюиса, представляют собой двойников12 (counterparts), то есть они максимально подобны друг другу в сходных релевантных условиях. Каждый из них как бы рассказывает о том, что он видит, а
10 Птолемей. Указ. соч. С. 9.
11 Хинтикка Я. Семантика модальных понятий и неопределенность онтологии // Возможные миры. Семантика, онтология, метафизика. М., 2011. C. 376.
12 « Х — двойник У, если и только если Х напоминает У в релевантных отношениях в достаточной степени и ни один другой индивид в космосе Х в релевантных отношениях не по-
читатель соотносит их видения с собственным опытом. И соглашается с Птолемеем: Земля действительно имеет форму шара.
Самое главное, что этот умозрительный вывод не поддается (для тех времен) никакой проверке. Нарратив становится основой мировоззрения, он создает представление о мире, который можно только вообразить, но невозможно увидеть. И воображаемый возможный мир оказывается основой для этого нар-ратива. Все остальные нарративы, как и лежащие в их основе возможные миры, отторгаются Птолемеем как ложные.
Пользуясь теми же методами, Птолемей высказывает еще несколько существенных утверждений: Земля находится в середине неба, Земля не совершает никакого поступательного движения, во Вселенной существуют два вида «первых» движений. Каждое из них представляется вполне логичным. Если небо сферично, то Земля действительно находится в центре этой сферы, иначе (Птолемей рассматривает три возможности другого расположения Земли) видимая картина звездного неба была бы совсем иной. И движение Земли внутри сферы исключается, в том числе потому, что, как предупреждает Птолемей, она могла бы столкнуться с плотной небесной сферой. Что же касается двух видов движения, то это один из самых сложных вопросов. В первом цитированном абзаце Птолемей не сказал об этом, но известно, что если смотреть на планеты с Земли, то обнаружится, что в какие-то моменты они движутся по-особому, даже могут менять направление движения (т. н. ретроградное движение). Этому факту нужно было дать объяснение. И Птолемей описал его так:
(4) «В небе существует два вида первых движений. Одно из них увлекает все с востока на запад неизменным и равномерным вращением по параллельным друг другу кругам, описанным вокруг полюсов сферы, сообщающей всему равномерное движение. ... Другим движением будет такое, в результате которого сферы небесных светил совершают одновременно совместные движения в направлении, противоположном предыдущему, и вокруг других полюсов, не совпадающих с полюсами первого вращения»13.
Это утверждение свело концы с концами. Птолемею удалось построить систему, которая удовлетворяла описанию картины движения светил, сделанному древним наблюдателем. Между наблюдаемым и нарративом установилась релевантность, автор понял, как устроен мир, и описал его. И мир выглядел бы именно так, будь Земля неподвижной. В этой части, самой сложной в концепции Птолемея, он не дает других возможных описаний, потому что, видимо, их просто нет в запасе у автора. Мир оказывается только таким, каким он представлен в тексте. Как в остенсивно-инференциальной коммуникации понимание «успокаивает» адресата, так и в процессе порождения текста оно «успокаивает» автора, а автор — тех читателей, которые готовы с ним соглашаться. Например, если до прочтения текста кто-либо не имел разумного объяснения странного движения планет, то Птолемей мог объяснить ему это (информативная интенция) и убедить в своей правоте (коммуникативная интенция).
хож на У больше, чем Х» (De Rosset L. Commentary: David Lewis. On the Plurality of the Worlds // Humana. Mente Journal of Philosophical Studies, 2011. Vol. 19. P. 139).
13 Птолемей. Указ. соч. С. 14.
И здесь «внешняя» прагматика как бы уходит на второй план. Написанный текст отрывается от предмета своего описания, так как сам по себе провоцирует создание образа возможного мира в сознании читателя. Нарратив существует автономно, в противном случае текст вообще не допускал бы возможности прочтения. Действительно, Птолемея может читать даже тот, кто ни разу не видел ретроградного движения планет, даже тот, кто не может отличить планеты от звезды. Он может прочитать текст, узнать об этом любопытном явлении и довериться Птолемею.
Как же быть в данном случае с истинностью? С одной стороны, с высоты научных знаний XXI в. мы можем объявить концепцию Птолемея заблуждением и противопоставить ей современное представление об устройстве Вселенной. Но с другой — стоит задуматься, насколько наши представления представляют собой истину, поскольку каждый из тех, кто далек от астрономии, воспринимает ее только как нарратив. Получается, что истинность — это непротиворечивость внутри определенного нарратива. Выражаясь словами Остина, мы не можем представить себе кошку на коврике, т. е. в этом случае мы не можем сказать, что истинность кошки на коврике есть то, что кошка на коврике. Мы не видим Вселенной со стороны.
Объяснение Птолемеем особенностей движения планет имеет, казалось бы, много общего с высказыванием Нынешний король Франции лыс, т. е. является пустым термином. Более того, если для примера Рассела можно было бы найти такое время, когда оно не пусто и истинно, то для высказывания Птолемея такого времени найти нельзя: астрономы утверждают, что никогда планеты не вращались вокруг неподвижной Земли. Но разница между этими высказываниями в том, что Рассел не внедряет свой пример в нарратив, а высказывание Птолемея о двух видах движений планет мы вырываем из нарратива, где оно не было пустым термином. Оно становится таковым, попадая в неестественные для него условия.
Возражением против нарратива может стать только другой нарратив. Для этого новому автору необходимо создать такую систему возможного мира, которая в большей степени убедит читателя, что именно этот возможный мир тождествен «нашему». Такого рода задачу решал Коперник, убеждая читателя в гелиоцентризме. Он нашел иное объяснение тому, что видит наблюдатель с Земли. (5) Всякое представляющееся нам изменение места происходит вследствие движения наблюдаемого предмета или наблюдателя или, наконец, вследствие неодинаковости перемещений того и другого... Таким образом, если мы сообщим Земле какое-нибудь движение, то это движение обнаружится таким же и во всем, что находится вне Земли, но только в противоположную сторону14. Из этого в его мире следует и другое движение планет, которым уже не свойственно движение по двум орбитам. Видимая неравномерность объясняется сложным отношением между движением Земли и движениями планет, которые Коперник назвал параллактическими, то есть возникающими благодаря зрительным иллюзиям:
14 Коперник Николай. О вращениях небесных сфер. М., 1964. С.22.
41
(6) Они происходят не потому, что планета, движущаяся всегда собственным движением вперед, увлекалась бы так в разные стороны, а потому, что это только так нам кажется в силу производимого движением Земли смещения, зависящего от различия в положении и величине планетных орбит15.
Сравним с одной стороны разницу между нарративами Коперника, а с другой — между нарративами внутри сочинения Птолемея, где он идет от противного. Как мы помним, Птолемей создает такие возможные миры, которые требуют изменения зрительного восприятия наблюдателя. Коперник же, по сравнению с Птолемеем, «меняет» только саму космогонию, не нарушая того, что видит человек. Его нарратив сложнее потому, что читателю пришлось представить себе невообразимое — вращение Земли, однако он проще, потому что сами типы движения уже не были такими разнообразными, как в мире Птолемея. Читателю же оставалось довериться либо одному, либо другому.
Таким образом, мы видим, что нарративный подход к тексту меняет некоторые установки исследования. Прежде всего, невозможно не учитывать порождающего момента, то есть связей, которые существуют между текстом и нашей реальностью, нашим возможным миром. Нарративный подход в науке известен давно. В частности, такие ученые как П. Рикер, Х. Уайт или Е. Карр рассматривают историю как нарратив. Но если для историка нарратив является средством познания истории, то для исследователя текста предметом изучения становится сам нарратив как выражение отношений между автором и реальностью. Сделаем оговорку, что мы не касаемся проблемы художественных текстов, где указанные процессы осложнены процессом вымысла. Однако использованная нами идея возможных миров позволяет сблизить нехудожественные тексты с художественными.
То, что мы назвали «внешней» прагматикой, определяется на фоне реальности нашего или возможного мира. Исследователь текста обращает свой взгляд вовне, в «реальную», а не допустимую реальность, поскольку его интересуют не внутренние законы формирования текста, а законы преобразования образа реальности в текст. Сам этот процесс в известной степени коммуникативен, однако реальность не сообщает человеку остенсивных стимулов, а потому главным становится процесс инференции, приводящей к релевантности между реальностью и нарративом. Критерием этой релевантности является внутренняя непротиворечивость возможного мира, положенного в основу нарратива.
Однако текст не может быть рассмотрен как конечная точка этого коммуникативного процесса. Однажды порожденный, он читается людьми, т. е. стимулирует в их сознании формирование новых образов реальности уже в процессе остенсивно-инференциональной коммуникации. И если этот образ вступает в противоречие с человеческим опытом, возникают условия для порождения нового нарратива. Видимо, этот процесс бесконечен.
Ключевые слова: прагматика, нарратив, лингвистика текста, инференция, Птолемей, «Альмагест», релевантность, теория релевантности.
15 Коперник. Указ. соч. С. 293.
«Off-side pragmatics» of narrative (Ptolemy and text pragmatics)
A. Glazkov
The paper examines certain issues of text pragmatics. They are dealt with in the perspective of "off-side pragmatics", whose objective is the study of relationships between the image of reality and the text, as well as the study of mechanisms of creating texts. The text is regarded as the result of the author's comprehension of reality. This process corresponds to the relevance as it is understood by D. Wilson and D. Sperber, the only difference being that it lacks the ostensive stimulus. If the traditional pragmatics considers the statement which is known to be true, the "off-side pragmatics" deals with texts whose verity is not evident. The object of our study is a fragment from Ptolemy's Almagest in which he describes his cosmogonic model. This text is considered in the light of the conception of possible worlds, each of which is represented by its own narrative. Ptolemy's aim is to balance the narrative of the observer located on the Earth and the narrative of the observer looking at the Universe from outside. The paper analyses the way how these narratives are generated. The narrative of the observer who is located on the Earth is produced in the direction from the obvious to the global, whereas narratives of other observers are produced in the opposite direction. Ptolemy rejects a range of possible narratives that contradict the initial narrative and selects the single one which corresponds to the narrative of the observer placed on the Earth. Therefore, the main process in the communication between the individual and reality is inference, as it does lead to the understanding of reality; its reflection in the text makes up the content of the paper.
Keywords: pragmatics, narrative, text linguistics, inference, reality, non-fiction text, relevance, theory of relevance, possible worlds.
Список литературы
1. Арутюнова Н. Д. Лингвистические проблемы референции // Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск 13. Логика и лингвистика. (Проблемы референции). М., 1982. С. 5-40.
2. Хинтикка Я. Семантика модальных понятий и неопределенность онтологии // Возможные миры. Семантика, онтология, метафизика. М., 2011. С. 371-399.
3. De Rosset L. Commentary: David Lewis. On the Plurality of the Worlds // Humana. Mente Journal of Philosophical Studies, 2011. Vol. 19. P.137-150.
4. Korta K., Perry J. Critical Pragmatics. An Inquiry into Reference and Communication. Cambrige, 2011.
5. RusselB. On denoting //Mind, New Series, Vol. 14, No. 56, Oct., 1905. P. 479-493.
6. Wilson D., Sperber D. Relevance Theory // UCL Working Papers for Linguistics 14, 2002.
7. Yus F. Relevance Theorie // Concise Encyclopedia of Pragmatics. Second Edition. Oxford, 2009. P. 854-861.
