CC BY
86
УДК 327
Е. В. Суслов E. V. Suslov
Марийский государственный университет, Йошкар-Ола Mary State University, Yoshkar-Ola
Внешнеполитические факторы демократизации государств ФИННО-УГОРСКОГО СООБЩЕСТВА (ВЕНГРИИ, Финляндии И Эстонии)
Foreign-Policy Factors Influencing the Democratization of Finno-Ugric Community Member-States (Hungary, Finland and Estonia)
В предлагаемой статье анализируется влияние внешнеполитических факторов на процессы демократизации государств финно-угорского сообщества (Венгрии, Финляндии и Эстонии).
Одним из доминирующих факторов экзогенного характера является наличие международных политических акторов, к которым автор относит как отдельные государства и их объединения, так и международные институты. Функционирование международных организаций (Лига Наций, Организация Объединенных Наций, Европейский союз) автор анализирует, используя концепцию трех «волн демократизации» С. Хантингтона, что дало возможность сделать следующие выводы.
Во-первых, роль международных акторов в процессе демократизации неоднозначна и противоречива. Такие международные организации, как Лига Наций и Организация Объединенных Наций, не однажды попадали в геополитическую ловушку, в результате чего ценности и институты демократии оказывались в забвении.
Во-вторых, в качестве наиболее эффективного и последовательного супранационального актора демократизации выступает Европейский союз (ЕС), оказавшийся способным реализовать конфликтноконсенсусную модель политического порядка, основанную на принципах международного права и демократии.
В-третьих, для перехода к демократии, прежде всего, необходимо, чтобы сам народ осознал потребность в ней, а помощь промоутеров демократии является вторичной.
The influence of foreign-policy factors on the democratization processes in the Finno-Ugric community member-states (Hungary, Finland and Estonia) are analysed in the article.
The international political actors to which separate states, their unions and international institutions are referred are one of the dominant factors of the exogenous character. The author analyses the functioning of such international organizations as the League of Nations, the United Nations Organization and the European Union using S. Huntington’s idea of the three “waves of democratization”.
Firstly, the role of international actors in democratization processes is ambiguous and contradictory. More than once, such international organizations as the League of Nations and the United Nations Organization got involved in geopolitical problems leading to the neglect of democratic values and institutions.
Secondly, the European Union (EU) turned to be the most effective and consistent supranational democratization actor capable of the realization of the political order conflict-consensus model based on the principles of international law and democracy.
Thirdly, for transition to democracy, first and foremost, people should feel the necessity of democracy but democracy promoters’ help is secondary.
Ключевые слова: демократический политический порядок, международные политические акторы, Лига Наций, Организация Объединенных Наций, Европейский союз, «волны демократизации».
Key words: democratic political order, international political actors, the League of Nations, the United Nations Organization, the European Union, “the waves of democratization”.
Экзогенные политические факторы, в той или иной степени влияющие на внутриполитическое развитие государств, имели и имеют неоднозначную трактовку. Оценки приобретают особую остроту, когда внешним фактором оказывается феномен продвижения демократии в недемократической стране усилиями демократических промоутеров\ Одна из наиболее распространенных претензий связана с попытками демократических стран и, прежде всего, США сделать демократию как форму политического устройства
1 Это понятие — противоречивое по сути — в настоящее время используется для идентификации специалистов, занимающихся продвижением демократии по образу и подобию товара на рынке.
государства достоянием как можно большего количества стран мира. Этот процесс имплантации демократических политических институтов и практик преимущественно в неевропейскую политическую среду по лучил нелестное название «экспорта демократии». В конечном счете, позиция противников демократии сводится к тому, что «экспорт демократии» есть не что иное, как специфическая форма реализации далеко идущих геополитических планов США и его союзников по НАТО. И что демократическая риторика выступает лишь формой прикрытия стратегических устремлений сильных мира сего. Подобное утверждение недругов демократии имеет слишком абстрактный характер и отличается крайним обвинительным пафо-
сом по отношению к феномену демократии, что разводит сторонников и противников демократии еще дальше друг от друга и не сопутствует поиску истины.
В сравнении с проблемой «экспорта демократии», меньше вопросов вызывают ситуации, когда экзогенным фактором выступает «вмешательство извне со стороны другой страны, враждебной по отношению к ее демократическому правительству» [2, с. 141]. Последнее обстоятельство, став преимущественно достоянием политической истории, вызывает меньше дискуссий. Так, по мнению Роберта Даля, «если бы не военное вмешательство Советского Союза по окончании Второй мировой войны, Чехословакия могла бы сейчас занимать свое место в ряду стран «старой демократии». Этим же объясняется и то, почему не сумели развить свои демократические институты Польша и Венгрия» [2, с. 141]. Дополняя умозаключение Даля, необходимо отметить, что демократический политический режим в Чехословакии, в единственной аутентичной демократической стране довоенной Европы, был демонтирован в результате аннексии Германией части территории Чехословакии при молчаливом согласии европейских держав — Великобритании и Франции. Иными словами, если логически продолжить хрестоматийное утверждение о том, что демократии с демократиями не воюют, то из этого следует, что демократии помогают друг другу в случае внешней агрессии на одно из демократических государств. В случае с Чехословакией европейские державы, помня «шок, пережитый в 1914-1918 годах от человеческих потерь в ходе войны, пытались избегать конфликта, фактически, любой ценой» [11, с. 294], т. е. демократическая солидарность не срабатывала.
Разобравшись с двумя важнейшими подходами к трактовке внешних факторов, противоречиво влияющих на ход установления и изменения демократического политического порядка, сформулируем цель написания данной статьи. Она заключается в выяснении роли и значимости участия международных политических акторов в процессах демократизации таких государств, как Венгрия, Финляндия и Эстония, названных автором статьи государствами финноугорского сообщества, исходя из их культурноязыковой общности, имеющей глубокие исторические корни.
При использовании понятия «международные политические акторы», автор отдает предпочтение его расширительному толкованию, что означает принадлежность к ним как отдельных государств и их объединений, так и международных институтов. Такой подход представляется оправданным, поскольку относительно эффективные международные институты появились сравнительно недавно, а именно после Второй мировой войны как средство предотвращения в будущем подобного или иного масштаба войн и военных конфликтов. К международным институтам в статье отнесены такие универсальные международные организации, как Лига Наций, ООН и наднацио-
нальная (супранациональная) международная организация Европейский союз. Отдельно следует отметить, что при всех неудачах и провалах в деятельности Лиги Наций, функционировавшей в межвоенный период, это был первый проект организации международной коллективной безопасности с участием «универсального международного института общей компетенции, в котором представлены интересы всех или большинства стран и народов мира» [7, с. 33]. Лига Наций стала воплощением идеалистических воззрений на мир круга исследователей, которые исходили из того, что человек, будучи разумным и способным жить по законам морали и нравственности, может не прибегать к насилию и в международной политике. Институциональному оформлению международных отношений без военных конфликтов и должна была соответствовать новая организация, которой так и не удалось стать этим институтом.
Для автора статьи также была очевидной принадлежность отдельных государств к понятию «международные политические акторы», поскольку усилия по обеспечению международной безопасности, утверждению справедливого и стабильного миропорядка они прилагали и до Второй мировой войны, и после ее завершения. Однако надо признать, что их внешнеполитические шаги определялись преимущественно соображениями прагматического характера, граничащими подчас с откровенно геополитическими целями. Впрочем, следует констатировать и другое: бескорыстие никогда не было и не будет доминирующим мотивом во внешнеполитической деятельности крупных держав.
В качестве гипотезы в данной статье предлагается суждение о том, что результативность усилий международных политических акторов по демократизации государств финно-угорского сообщества коррелиру-ется с действиями демократических политических сил внутри страны. Иными словами, автор априори придерживается принципа коррелятивности демократии от внешних факторов в противовес принципу каузальности, т. е. международные факторы при всей их важности рассматриваются как обстоятельства, способствующие возникновению демократии, но не как исключительно определяющие этот процесс в той или иной стране.
Рефлексия по поводу значимости / незначимости внешних факторов в процессе демократизации отдельных государств втягивает в орбиту проблемы конфликта между основными формами организации и отправления политической власти — демократической и авторитарной. По сути, противостояние между демократией и авторитаризмом остается коренным фактором, влияющим на центральную парадигму всего мирового взаимодействия и дальнейшего развития мировой истории [5, с. 217], в связи с чем интерес к способности демократии охватывать своим влиянием новые территории, а равно как авторитарной власти к противодействию этому процессу, неизмеримо
возрастают. Соответственно аудиторию дискуссантов условно можно было бы поделить на две группы: сторонников продвижения демократии и противников этого процесса. Противостояние усиливалось включенностью в этот масштабный конфликт идеологических предпочтений с позиций либерализма и коллективизма, что и вызвало к жизни появление таких понятий, как «экспорт революции» и «экспорт демократии».
Проблема демократизации мира2 в историческом контексте актуализировалась сравнительно недавно, начиная с конца XIX - начала ХХ веков. Она стала одной из стержневых идей в рамках уже первой «волны демократизации», хронологическая протяженность которой, по С. Хантингтону, растянулась с 1820 по 1926 годы. Исследователь выделяет 29 демократий, установившихся в результате первой длинной волны. Они характеризуются парламентаризмом, партийной системой и широким избирательным правом [15, р. 13]. Хантингтон осознает, что их положение не отличается устойчивостью: «Реверсивная волна связана с возникновением фашизма и возвращением ряда стран к авторитарным режимам или установлением нового для политики тоталитарного режима» [15, р. 13]. В 12 странах в рамках первой «волны» произошел откат к авторитарным режимам.
Среди рассматриваемых нами стран к первой «волне демократизации» принадлежат Финляндия и Эстония, получившие право на национальный суверенитет и создание демократических государств в результате распада Российской империи. Венгрия, получившая независимость после распада империи Габсбургов, несколько месяцев просуществовала со статусом советской республики, а затем до 1944 г. фактически оставалась королевством во главе с регентом М. Хорти. Ее не принято причислять к категории государств первой «волны демократизации», хотя авторитарный политический режим М. Хорти формально сохранял некоторые элементы демократии. В частности, существовала цензовая демократия, в соответствии с которой отдельные слои населения пользовались избирательным правом.
Новообразовавшиеся после Первой мировой войны государства Европы — и среди них Венгрия, Финляндия и Эстония, — претендуя на место «под солнцем» и не имея опыта цивилизованного выстраивания отношений с соседями, совершали рискованные внешнеполитические шаги или оказывались втянутыми в орбиты чужих авантюр. Чтобы не быть связанными «по рукам и ногам», они сторонились долговременных обязательств друг перед другом. Прежние сильные державы, пытаясь сохранить осколки от своих бывших статус-кво, также были не прочь «поживить-
2 По мнению Э. Я. Баталова, наиболее точную трактовку понятия «демократизация» дает М. М. Лебедева, которая пишет, что «под демократизацией мира, во-первых, понимается рост количества демократических государств, во-вторых, усиление и развитие демократических институтов и процедур в различных странах» (Лебедева М. М. Мировая политика. М., 2003. С. 133).
ся» за чужой счет. Временные договоренности их устраивали не меньше, чем новые государства. Так Европа оказалась разделенной на три части: «Европу победителей» (Великобритания, Франция и примкнувшие к ним союзники), «Европу побежденных» (Германия, Венгрия и Австрия) и Россию, тоже «ущемленную итогами войны и вступившую на путь полного отрицания капитализма» [11, с. 147]. Если исходить из этого постулата, предложенного одним из отечественных корифеев теории международных отношений А. Богатуровым, то государства финно-угорского сообщества оказались в разных Европах. В соответствии с условиями Версальского мира, Финляндия и Эстония были признаны побежденной Германией независимыми государствами.
В отличие от Финляндии и Эстонии, в целом выигравших от Версаля, Венгрия как часть «проигравшей» Австро-Венгерской империи понесла очень серьезные территориальные потери. Так, далекая от совершенства Версальская система и порожденный ею Трианонский мирный договор создали необходимые условия для превращения Венгрии в одного из европейских изгоев межвоенной эпохи, в котором вопрос о демократическом политическом устройстве актуальным быть не мог. Венгрия была охвачена реваншистскими настроениями, и откровенно негативное отношение к устроителям Версальского мира — прежде всего, к Великобритании и Франции, — было однозначным. Демократические принципы и ценности, к которым время от времени апеллировали лидеры европейских держав, если и не впрямую, то косвенно, в глазах униженных венгров, ассоциировались с послевоенным несправедливым миром. Именно попытками избавления от «проклятий Трианона» можно интерпретировать альянс с другим европейским изгоем — гитлеровской Германией, которая, исходя из собственных геополитических преференций, еще до начала Второй мировой войны способствовала возвращению Венгрии части потерянных в результате Трианона земель. Так, по решению 1-го Венского арбитража (1938) Венгрия вернула себе значительную часть районов Словакии, населенных венграми. Закарпатье с его значительным мадьярским меньшинством было присоединено в 1939 году. 2-й Венский арбитраж (1940) под нажимом Гитлера присудил Венгрии часть Северной Трансильвании. И, наконец, в апреле 1941 года Венгрия за участие в германской агрессии против Югославии получила ряд районов Воеводины.
Таким образом, была осуществлена попытка «собирания венгерских земель», в результате чего возникло государство по площади куда более скромное, чем Венгерское королевство до 1918-го. Однако и оно просуществовало всего лишь несколько лет. Вынужденно вступив в войну против СССР, Венгрия оказалась глубоко втянутой в гитлеровскую авантюру. Попытки выйти из войны закончились для нее оккупацией страны германской армией. Освобождение Венгрии советскими войсками в апреле 1945 г. стало
прологом к Парижскому мирному договору 1947 г., который в целом сохранил границы в соответствии с Трианонским договором.
Демократическое будущее Финляндии и Эстонии также оказалось разным. Финнам свой демократический выбор пришлось отстаивать с оружием в руках. Если во время короткой гражданской войны против «красных» финнов и позже, в 1939-1940 гг., во время Зимней войны с СССР Финляндия, действительно, защищала свой государственный суверенитет и вместе с ним свои представления о свободе и демократии, то «война-продолжение» 1941-1944 гг. на стороне фашистской Германии против СССР и фактически его союзников в лице демократических Великобритании, США и Франции значительно поколебала ее положение в демократическом мире.
При этом Зимняя война обнаружила как невиданное упорство финнов, умело защищавших свою независимость, так и серьезные изъяны в системе организации вооруженных сил СССР: понадобилось чуть больше трех месяцев тяжелейших боев с несопоставимо большими потерями со стороны Красной армии, прежде чем победа была достигнута. Некоторые отечественные авторы называют эту победу даже пирровой [6, с. 295], исходя из того, что «сталинское руководство предопределило позицию Финляндии в грядущей большой войне, превратив вероятного или даже маловероятного противника в неизбежного. Ни одно оскорбление национальной гордости другого народа не может остаться безнаказанным. И Финляндия ринулась на недавнего обидчика, не слишком заботясь о том, в какой сомнительной компании оказалась» [6, с. 295].
Что же касается позиции Лиги Наций, то после начала Зимней войны она осудила СССР как агрессора и 14 декабря 1939 г. лишила его права членства в этой организации. Однако это был всего лишь акт моральной поддержки, поскольку среди членов Лиги не было единого мнения по поводу содержания понятия «агрессор». Кроме того, организация, несмотря на то, что у истоков ее создания был американский президент, не получила поддержки со стороны сената США, что стало определенным сигналом для потери интереса к Лиге Наций со стороны ведущих держав того времени. Слабость позиций Лиги Наций заключалась и в том, что занимавшие ключевые позиции в ней Великобритания и Франция являли собой демократические политические системы с присущими им реальной межпартийной борьбой, зависимостью от воли избирателей на выборах и естественной сменой политической власти. Поэтому правительства этих стран, следуя ориентации общественного мнения на ценности пацифизма, сложившиеся после Первой мировой войны, и, соответственно, сокращения военных расходов, отдавали предпочтение сохранению в международных отношениях существующего статус-кво. Поэтому умиротворение возрождающейся Германии долгое время считалось единственно правильным выходом в ситуации ревизии Версальского порядка.
В независимой Эстонии, взявшей демократический курс в рамках первой «волны демократизации», возврат к авторитаризму стал следствием внутриполитических противоречий и, прежде всего, конфликта между движением участников эстонской освободительной войны (вапсами) и правительством во главе с государственным старейшиной К. Пятсом, который, во избежание прихода к власти профашистски настроенных вапсов, совершил в марте 1934 г. государственный переворот. Таким способом удалось стабилизировать внутриполитическую ситуацию в обмен на отказ от основ процедурной демократии. Был распущен парламент и запрещена деятельность всех политических партий, кроме правящей. Национальной государственности и полудемократического политического устройства Эстония лишилась в первые месяцы Второй мировой войны после ввода частей Красной армии в прибалтийские государства, отнесенные к сфере влияния СССР согласно пакту Молотова-Риббентропа. На этот раз Лига Наций, деморализованная своими безуспешными попытками повлиять на урегулирование международных конфликтов, хранила молчание. После завершения Второй мировой войны шансов на возвращение к модели буржуазнодемократического государства уже не было. И на Тегеранской (1943 г.), и на Ялтинской (1945 г.) конференциях представители великих держав не посчитали нужным обсуждать вопрос о будущем стран Балтии. Их занимал, прежде всего, вопрос послевоенного устройства Европы с учетом собственных национальных интересов в контексте военной победы над Германией. Геополитические интересы явно затмевали проблемы будущности конкретных государств Европы и их демократического развития. В этой системе координат отношений, взглядов между будущими соперниками в холодной войне не могла не оказаться и Венгрия.
Вторая, короткая «волна демократизации», по С. Хантингтону, случившаяся в 1943-1962 гг. и частично совпавшая со Второй мировой войной и таким образом получившая дополнительный импульс к демонтажу тоталитарных политических порядков, в определенной мере поколебала политическую ситуацию в Венгрии, породив своеобразную «демократическую рябь». С 1945 по 1947 гг. в стране стала возможна «демократическая коалиция», которой предшествовала мощная волна реанимации политических партий, часть из которых представляли демократический сегмент политических сил. Прошедшие в конце 1945 г. свободные парламентские выборы ознаменовались победой Партии независимых мелких владельцев, однако, в парламент вошли и представители партий левого крыла. В итоге было сформировано коалиционное правительство, в котором благодаря поддержке советского оккупационного командования ряд ключе -вых постов было занято коммунистами. Вскоре «коммунисты стали постепенно нейтрализовывать конкурентов путем политической компрометации, арестов и дальнейшего судебного преследования. Генеральный
секретарь ВПТ (Венгерской партии трудящихся) М. Ра-коши во внутренней политике копировал опыт СССР вплоть до создания собственного культа личности» [9, с. 139].
Собственно, исход с подобным опытом парламентской демократии был запрограммирован еще итоговыми документами Ялтинской конференции союзных держав. Официально лидеры союзных держав отказались от раздела освобожденных территорий на определенные сферы интересов, однако, как отмечает венгерский исследователь Ласло Контлер, «то, что случилось со странами Центральной и Юго-Восточной Европы после войны, отражало неформальную сторону переговоров — «процентную сделку», которую Черчилль продемонстрировал Сталину, сохранив часть Балканского региона под британским влиянием, или же особую сталинскую точку зрения на современные войны как на инструмент, с помощью которого всякая держава распространяет свою социальнополитическую систему на захваченные ею земли. Черчилль и Рузвельт, возможно, сознательно не отдали большую часть региона Сталину, но эти территории автоматически оставлялись ими на произвол судьбы решением открыть второй фронт не на Балканах, а в Нормандии» [4, с. 503]. Утверждение Ласло Контлера о месте открытия второго фронта представляется спорным, поскольку могли превалировать соображения военно-стратегического характера. Нельзя не учитывать и того, что союзные державы руководствовались, в первую очередь, собственными геополитическими выгодами, а уже затем приоритетами демократического устройства власти в освобожденных от Гитлера странах Европы. Ситуацию вполне можно рассматривать как своеобразную геополитическую ловушку, в которую великие державы угодили, пытаясь и лицо сохранить, и интересы соблюсти. Подобное в отношении Венгрии повторилось и в 1956 г., во время Венгерского восстания.
Этому нетривиальному событию в истории венгерского народа предшествовал кратковременный приход к власти в качестве премьер-министра страны Имре Надя, сторонника демократических изменений в стране. Импульс начавшимся демократическим преобразованиям был подан извне. Состоявшийся в феврале 1956 г. в Москве ХХ съезд КПСС и прозвучавший в последний день его работы доклад Н. С. Хрущева «О культе личности и его последствиях» значительно активизировал деятельность сторонников Надя. Идеи реформаторов сводились к приобретению страной статуса нейтрального государства и в связи с этим к выходу из военно-политической организации Варшавского договора и выводу советских войск из страны. Во внутренней политике был провозглашен курс на возвращение к парламентской демократии. Венгерское восстание 1956 г., по мнению многих исследователей, не имело шансов на успех, поскольку «его исход отражал баланс сил в холодной войне и, следовательно, был предсказуемым и неизбежным. Согласно
подобной оценке, и Советский Союз, и Соединенные Штаты предпочитали существовавшее разделение Европы непредсказуемым последствиям изменений в послевоенном статус-кво. Восстание не могло не потерпеть поражения» [1, с. 249].
Внешнеполитическими факторами, заслонившими собой Венгерское восстание, стали подходившая к концу кампания по выборам президента США 1956 г. и Суэцкий кризис, приковавший к себе внимание великих держав. Как отмечает Ч. Гати, «роль ООН в данном случае не могла быть эффективной, отчасти из-за неспособности противостоять одной из сверхдержав, отчасти же из-за поглощенности Суэцким кризисом» [1, с. 265]. Венгерский вопрос был внесен США в повестку дня ООН только после вступления советских войск на территорию Венгрии. Выжидательная позиция американского политического руководства объ -яснялась тем, что «правительство Надя, возглавляемое коммунистом, считалось временным или переходным, а потому не заслуживающим ни интереса, ни тем более поддержки Америки» [1, с. 244]. Восстание закончилось поражением демократических сил в стране, что на языке С. Хантингтона означало «вторую волну отката» от демократии. Мы же назвали ее «демократической рябью», т. е. легким волнением. Но, несмотря на очевидный реверс демократических реформ, венгерское общество убедилось, что власть Москвы не безгранична, что гражданское сопротивление, пусть и ценой некоторых потерь, формирует атмосферу солидарности против тоталитарного насилия, что новые венгерские лидеры, продолжая сохранять зависимость от руководства ЦК КПСС, приобрели определенную свободу маневра и это отразилось на том, что простые граждане «стали обладать такими правами и привилегиями, которые и не снились гражданам других стран советского блока» [4, с. 505].
Роль ООН во время Венгерского восстания по прошествии времени можно характеризовать как действия международного политического актора второго плана, функция которого свелась к констатации случившегося и осуждению действий СССР. В Уставе ООН — универсальной организации, созданной для обеспечения международного мира и безопасности, предотвращения конфликтов между странами и народами и чтобы «избавить грядущие поколения от бедствий войны» (Преамбула Устава) [7, с. 89] — нет статьи, которая бы напрямую обязывала ООН способствовать утверждению демократии как единственной формы организации власти и политики в целом во всем мире. Такой статьи не могло быть в принципе, поскольку Объединенные Нации интегрировали усилия по обеспечению международной безопасности государств с различными формами правления и главное — различными политическими режимами, и публичная приверженность демократии могла дезинтегрировать ООН, снизить ее потенциал как медиатора международных конфликтов. Однако, как это явствует из предисловия к масштабной работе «Организация
Объединенных Наций, другие международные организации и их роль в ХХ1 веке», подписанного министром иностранных дел Российской Федерации С. Лавровым, «Все положения Устава ООН проникнуты общедемократической гуманной направленностью, обеспечивающей ему завидное долголетие и актуальность» [12, с. 12]. Конечно, и в этой оценке не присутствует прямого указания на императивность действий ООН в продвижении демократии. Между тем следует иметь в виду, что международно-правовые документы, кроме буквы закона содержат еще и дух закона. Но в условиях холодной войны, конструкция которой держалась исключительно на стратегическом балансе сил, очень сложно было говорить о какой-то значимой роли международной организации в демократизации недемократических государств. Механизм выработки векторов международной политики целиком находился в руках Москвы и Вашингтона. И лишь после того, как, использовав весь свой ресурс, тайная дипломатия вкупе со спецслужбами отрабатывали возможные сценарии развития событий, готовые решения выкладывались на публичную площадку ООН.
Надежды на определенную либерализацию международных отношений, а затем и усвоение демократизации как формы воплощения либеральных ценностей в нелиберальной среде стран восточного блока появились после подписания поистине исторического документа — Заключительного акта СБСЕ (Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе). Заключительный акт стал важнейшим шагом в истории развития идей прав и свобод человека после создания ООН. Именно в Хельсинки была сформулирована концепция безопасности и прав и свобод человека, основанная на общепризнанных демократических началах и стандартах. Она вошла в историю дипломатии как «третья корзина» со статьями о защите прав человека, свободе информации и передвижения, которые во многом содействовали процессам либерализации внутри Советского Союза и восточноевропейских стран.
Заключительный акт был подписан главами 35 государств в августе 1975 г. в столице Финляндии г. Хельсинки и по времени фактически совпал с зарождением третьей «волны демократизации», которая, согласно С. Хантингтону, началась с разрушения авторитарных режимов в Греции (1974), Португалии (1975) и Испании (1977) и, наконец, «снежным валом» обрушилась в конце 1980-х годов на страны Восточной Европы.
В рамках третьей «волны демократизации», которая вобрала в себя распад СССР и падение коммунистических режимов в Восточной Европе, складывались благоприятные условия для «европеизации» восточноевропейских государств и государств Балтии при непосредственном участии западных стран. Мало кто сомневался в возможности реализации этого захватывающего проекта, поскольку даже исследователи,
охваченные всеобщей эйфорией по поводу распада СССР, оказались в плену идеи «демократического мира». В политической практике это нашло воплощение в виде доктрины либерального интервенционизма США. Однако здравомыслящая часть теоретиков политики вскоре осознала, что попытки механистического использования постулатов теории «демократического мира» не только невозможны, но и крайне опасны для демократической практики. Европейские политические исследователи тоже не могли избежать подобных ошибок, что отразилось на опыте демократического политического устройства, получившего противоречивый, конфликтный характер.
Началом отсчета деятельности европейского локомотива интеграции — Европейского союза — считается подписание в феврале 1992 г. Маастрихтского договора о создании этой организации. Документ подписали представители 12 государств, которые до этого входили в Европейское экономическое сообщество (ЕЭС). Судя по обязательствам, которые брали на себя страны, подписавшие и ратифицировавшие Договор о Европейском союзе, несколько десятков протоколов и деклараций, это был документ не только экономического наполнения, каким он представлялся на первый взгляд, но и политико-правового контента, поскольку предусматривал учреждение экономического и денежно-кредитного союза, общей внешней политики и обеспечения безопасности.
Из рассматриваемых нами стран первой в 1995 г. в структурах ЕС оказалась Финляндия. Она сделала это вместе с Австрией и Швецией, партнерами по Европейской ассоциации свободной торговли (ЕФТА). Венгрия и Эстония вступили в ЕС одновременно, в 2004 году. Учитывая разный уровень развития экономики «новых» и «старых» членов организации, «была принята концепция развития Европы со «многими скоростями» [7, с. 110], что способствовало созданию новой формы распространения демократии на основе интеграции. Так, в ст. 11 Договора о Европейском союзе утверждается, что целями внешней и оборонной политики, помимо сохранения мира, укрепления международной безопасности, должны стать развитие и консолидация демократии и правления закона, уважение к правам человека и фундаментальным свободам [7, с. 112].
В рамках расширения ЕС на восток были использованы, как подчеркивает О. Новикова, два основных механизма [8, с. 37]. Первый назывался «демократической обусловленностью» и предполагал, что страны-кандидаты должны соответствовать фундаментальным политическим принципам ЕС, нормам защиты прав человека и либеральной демократии. Соответствие этим требованиям означало переход страны в фазу переговоров о вступлении в организацию. Другой механизм исходил из требований принятия и выполнения acquis communautaire3, который предусматривал
3 Французский термин acquis (свод), или иногда acquis communautaire (свод правовых норм), используется в законодательстве
еще с 1960-х годов использование свода законов и предписаний, которые принимал соискатель при вступлении в Европейское сообщество. Синтезируя эти подходы, можно заключить, что оба механизма предполагали соблюдение западных демократических стандартов (политический плюрализм, верховенство закона, уважение прав меньшинства и др.). Эти императивные требования обязывали рассматриваемые страны соблюдать демократические правила игры, модернизировать политические институты, не допускать политический экстремизм, бороться с иными политическими патологиями и т. д. В новых условиях это означало для стран ЦВЕ и Балтии продолжительную подготовку к членству по времени и достижение качественного уровня для начала переговоров к вступлению в ЕС.
Для Венгрии и Эстонии время «европеизации» растянулось более чем на 10 лет. Этот процесс окончательно не завершился и сегодня. По насыщенности и противоречивости он оказался для них разным. Демократическая антикоммунистическая идеология, ставшая концентрированным выражением весьма гомогенных политических сил в этих странах, исходила из того, что коммунистическая идеология и выстроенная по ее лекалам политическая система были инкорпорированы в свое время в эти страны советским завоеванием. И что это стало предпосылкой внешнего и насильственного искажения нормального хода национального исторического развития. А потому демократия и рынок были возвращением к потерянным национальным нормам. «Векторы национализма и антикоммунизма, таким образом, везде, кроме России, более или менее совпадали, борьба с коммунизмом везде была борьбой за национальную самостоятельность и независимость, против инонационального (русского) диктата» [13, с. 10].
Однако в годы последующие на этом пути политической трансформации шипов оказалось больше, чем роз. И хотя «Американская организация «Freedom House» «уровень свободы» в Венгрии, Латвии, Литве, Польше, Словакии, Словении, Чехии и Эстонии приравнивает к «уровню свободы» Великобритании» [14] и «В этих странах эволюция политической системы в сторону авторитаризма в среднеисторической перспективе маловероятна. Эта система первоначально доказала свою способность преодолевать политические кризисы без угрозы демократическому порядку» [3, с. 15], следует все же отметить, что демократизация в этих странах носила в определенной степени небезыскусственный характер. Имплантация европейских политических институтов, норм и процедур, соприкасаясь с местными традициями и обычаями, ценностями и интересами, установками и исторической памятью, приводила к усилению уровня конфликто-генности процессов трансформации. Среди причин политических патологий и поверхностных изменений
Европейского союза при обращении к полному своду законов ЕС, накопленному к настоящему времени.
доминирующей являлась попытка быстрого транзита, стремление как можно скорее дистанцироваться от советского, социалистического прошлого, что приводило к результатам совершенно нежелательного характера.
В случае с Эстонией постимперский синдром как ускоренная попытка отречься от всего советского прошлого наиболее зримо проявился в истории с бронзовым солдатом в апреле 2007 г., когда по инициативе правительства правых партий была проведена акция по переносу памятника советским солдатам Второй мировой войны. С одной стороны, все делалось в рамках закона. Памятник не разрушен, а останки советских солдат были перенесены из центра города на военное кладбище. С другой стороны, по мнению И. Розен-фельда, «нагнетание конфликта вокруг памятника на Тынисмяги в ходе подготовки и проведения весьма важных для Эстонии выборов сознательно использовалось правонациональными группировками для максимального «национального возбуждения» эстонского населения и усиления поддержки этим населением указанных группировок. Данная тактика принесла свои результаты — как те, так и другие выборы были выиграны правыми — хоть и с явно небольшим перевесом» [10, с. 10]. Однако тенденция к расколу эстонского общества по этническому признаку стала очевидной и продолжает сопровождать политические процессы в стране и сегодня.
В венгерском политическом пространстве отсутствие ожидаемых результатов действовало негативно на состояние массового сознания: девальвация ценностей демократии, политическая пассивность охватывали значительную часть общества. По этой причине гражданам доставалась роль актора второго плана, вынужденного довольствоваться участием в выборах, способствуя институционализации процедурной демократии. Статус полноправного субъекта политики становится иллюзорным так же, как и демократия участия. Люди видят, что большинство политиков, пришедших к власти в период ее либерализации, рассматривают государственные посты как политическую добычу, как инструмент обогащения, с чем носителям массового сознания смириться трудно. Это приводит к усилению протестных настроений, которые преобразовываются в предпочтения правым, на-ционал-патриотическим силам. Подобный сценарий в начале апреля 2010 г. реализовался в Венгрии, где на парламентских выборах впервые националисты попали в Национальное Собрание Венгрии. Приход к власти правоцентристской партии ФИДЕС, на наш взгляд, является своеобразным протестом и против европейской интеграции, частью которой Венгрия продолжает оставаться. В 90-е годы прошлого века «возвращение в Европу» вселяло большие надежды, прежде всего, в экономике, которые, однако, не оправдались по многим параметрам, вылившись в откровенно евроскептические настроения. Этот массово-психологический мейнстрим, охвативший простых
граждан, был также «услышан» и ФИДЕС во главе с В. Орбаном, который считается главным евроскептиком в Венгрии. Приход к власти политических сил из правого сектора, конечно, вызывает некоторые опасения, однако подобные события время от времени случаются во многих странах.
Европейский союз на зигзаги в политическом поведении нового члена организации реагирует хладнокровно. Скорее всего, там считают, что даже в такой ситуации, когда политический маятник отклонился вправо, нет особых оснований для беспокойства. Амплитуда его колебаний не может быть очень большой, поскольку у ЕС есть в наличии механизмы сдержек и противовесов для слишком уж «зарвавшихся» лидеров и политических партий. И в самом деле, когда в Венгрии случилась экологическая катастрофа, правительство В. Орбана, осознав весь масштаб происшедшего и понимая, что справиться с ситуацией самостоятельно не удается, было вынуждено обратиться за помощью к ЕС, который тут же активировал свой мощный механизм гражданской обороны. Прагматичный ЕС, знакомый с популистской риторикой некоторых лидеров «новой» Европы, очевидно, не мог не напомнить, что в единой политической Европе принято следовать установившимся «правилам игры». В противном случае могут быть использованы санкции, прежде всего, экономического характера. И это свидетельствует о том, что у молодых демократий есть определенный запас прочности на будущее. Потому что гарантом выступает Европейский союз.
Таким образом, ретроспективный и современный анализ деятельности международных акторов по демократизации государств финно-угорского сообщества показал, что:
- роль международных акторов в процессах демократизации неоднозначна и противоречива. Такие международные организации, как Лига Наций и Организация Объединенных Наций, не однажды попадали в геополитическую ловушку, в результате чего ценности и институты демократии оказывались в забвении;
- в качестве наиболее эффективного и последовательного супранационального актора демократизации выступает Европейский союз (ЕС), оказавшийся способным реализовать конфликтно-консенсусную модель политического порядка, основанную на принципах международного права и демократии;
- для перехода к демократии, прежде всего, необходимо, чтобы сам народ осознал потребность в ней, а помощь промоутеров демократии является вторичной.
Литература
1. Гати Ч. Обманутые ожидания. Москва, Вашингтон, Будапешт и венгерское восстание 1956 года. — М.: Московская школа политических исследований, 2006. — 304 с.
2. Даль Р. О демократии / пер. с англ. А. С. Богдановского; под ред. О. А. Алякринского. — М.: Аспект-Пресс, 2000. — 208 с.
3. Демократическое правовое государство и гражданское общество в странах Центрально-Восточной Европы / Ин-т международных экономических и политических исследований РАН. — М.: Наука, 2005. — 184 с.
4. Контлер Ласло. История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы: пер. с англ. — М.: Изд-во «Весь мир», 2002. — 656 с.
5. Кулагин В. М. Соревнование «либерального» и «авторитарного» проектов в контексте глобализации // Современные глобальные проблемы мировой политики / под ред. М. М. Лебедевой. — М.: Аспект-Пресс, 2009. — 256 с.
6. Многоликая Финляндия. Образ Финляндии и финнов в России: сб. ст. / НовГУ им. Ярослава Мудрого; под науч. ред.: А. Н. Цаму-тали, О. П. Илюха, Г. М. Коваленко. — Великий Новгород, 2004. — 404 с.
7. Мутагиров Д. З. Международные политические институты: актуальные проблемы истории и теории. — М.: Университетская книга; Логос, 2009. — 384 с.
8. Новикова О. Новая Европа: трудности реализации интеграционной модели развития демократии / Актуальные проблемы Европы: сб. науч. тр. / РАН ИНИОН. Центр науч.-информ. исслед. глобальных и региональных проблем. Отд. Зап. Европы и Америки; ред. кол.: Т. Г. Пархалина, гл. ред. и др. — М.: ИНИОН, 2007. — 176 с.
9. Политические системы современных государств: энциклопедический справочник. В 4 т. Т. 1. Европа / МГИМО (У) МИД России, ИНОП; гл. ред. А. В. Торкунов; науч. ред. А. Ю. Мельвиль; отв. ред. М. Г. Миронюк. — М.: ОАО «Московские учебники и Картолитография», 2009. — 616 с.
10. Розенфельд И. Эстония до и после «бронзовой ночи». — Тарту: Крипта, 2009. — 576 с.
11. Системная история международных отношений. В 2 т. Т. 1. События 1918-1945 годов / под ред. А. Д. Богатурова.— М.: Культурная революция, 2006. — С. 294.
12. Федоров В. Н. Организация Объединенных Наций, другие международные организации и их роль в XXI веке. — М.: Московский государственный институт международных отношений (университет) МИД России; АНО «ИНО-центр (Информация. Наука. Образование)»; Изд-во «Логос», 2005. — 944 с.
13. Фурман Д. Политическая система современной России и ее жизненный цикл // Свободная мысль. — 2003. — № 11.
14. Rose R. Advancing Into Europe? The Contrasting Goals of PostCommunist Countries / Nations in Tranzit. — 2002. — Электронный ресурс: http: //www.freedomhouse.org (дата обращения: 27.10.2010).
15. Huntington S. Democracy’s Third Wale // Journal of Democracy. — 1991. — Spring.
