CC BY
61
СТАТЬИ
Е.В. Суслов
ПРИОБРЕТЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ СТРАНАМИ ФИННОУГОРСКОГО
СООБЩЕСТВА: ФАКТОРЫ ГЕОПОЛИТИКИ
Аннотация:
Статья посвящена оценке влияния геополитических факторов на процессы формирования таких государств, как Венгрия, Финляндия и Эстония, объединенных автором интегративным понятием «государства финно-угорского сообщества». Рассматривая в политико-историческом контексте приобретение государственности этими странами, автор заключает: геополитические устремления великих держав были мощными источниками международных конфликтов, но осознание их масштабов и деструктивности приводило к поиску путей их институционализации.
Ключевые слова:
распад империй, Версальский договор, державы - победительницы, геополитическая карта Европы, Лига наций
E.V. Suslov
ACQUISITION OF NATIONAL STATEHOOD BY THE COUNTRIES FINNO-UGRIC COMMUNITY: GEOPOLITICS FACTORS
Abstract:
The article evaluates the influence of geopolitical factors on the processes of formation of such states as Hungary, Estonia and Finland, the author combined integrative concept of "state of the Finno-Ugric community." Considering the political and historical context of the acquisition of state-hood by these countries, the author concludes: geopolitical aspirations of the great powers were strong sources of international conflicts, but awareness of the scope and destructiveness led to a search for ways to institutionalize them.
Key words:
the collapse of empires, the Versailles Treaty, victorious powers , a geopolitical map of Europe, the League of Nations
Нет, пожалуй, более точного сравнения поля политики, в особенности международного, с окружающими нас предметами, чем шахматная доска. Роль каждой фигуры - часто независимо от статуса - приобретает особую значимость в зависимости от ее выгодного положения на черно-белых клетках. В наше время образ шахматной доски был удачно использован Збигневом Бже-зинским в работе «Великая шахматная доска: господство Америки и его геостратегические императивы» (1997), которая, в сущности, представляет собой методическое пособие по политтехнологическому использованию геополитики в стратегических интересах США.
На «великой шахматной доске», судя по З. Бжезинскому, нет места в качестве значимых фигур государствам, которые ни по факту рождения, ни по
своему приобретенному в ходе развития военно-экономическому потенциалу не смогли вырваться в разряд могущественных, не говоря уже о великих. Однако «всем, кто оказался на задворках великих империй или только что осознал свой потенциал, хочется верить, что на геополитической карте мира еще не закончена игра свободных сил, вольных стратегий и авантюр [6, с. 11-12].
Подобная перспектива в условиях вновь открывающихся просторов многополярного мира сегодня может быть почти у всех субъектов международной политики. После двух десятков лет мировой гегемонии США в эпоху однополюсного мира происходит, по вынужденной оценке известного американского политолога Ф. Закария, «подъем остальных». Он же продолжает: «Мы впервые наблюдаем действительно глобальный рост. И он создает международную систему, в которой страны всех частей света уже больше не являются дополнениями или сторонними наблюдателями, а становятся полноправными игроками, участниками процесса. Это означает рождение поистине нового глобального порядка» [2, с. 27]. И при этом важнейшей остается геополитика как борьба за влияние и контроль [2, с. 66; 12, с. 217]. Это означает, что реализация геостратегических замыслов, как показывает всемирная история, всегда приводила и будет приводить к конфликтам различной глубины и интенсивности. И трудность исследовательская заключается в том: возможно ли в системе координат геополитики обнаружить такой феномен, который бы способствовал решению проблемы институционализации политических конфликтов. Не довольствуясь очевидным ответом - скорее нет, чем да -попытаемся доискаться научной истины.
Сто лет назад, как и сейчас, мир был расколот между главными политическим игроками, представлявшими центры силы и принятия решений. И эта ситуация напоминает эпоху возникновения самой геополитики как науки на рубеже Х1Х—ХХ вв., которая отнюдь не была озабочена поиском путей разрешения конфликтов. Скорее понятие «управление конфликтом» многими практическими политиками и исследователями в этой сфере рассматривалось как дополнительная возможность провоцирования или обострения конфликтов. Причем международная атмосфера того времени, характеризуемая всеобщим недоверием и подозрением, способствовала формированию подобных представлений.
Исторические судьбы таких малых даже по европейским меркам государств, как Венгрия, Финляндия и Эстония, названных автором странами финнно-угорского сообщества, были преимущественно предопределены именно геополитическими факторами. Иными словами, они всегда - в силу своего географического положения, незначительности своих ресурсов, расстановки политических сил на континенте, как правило, не в пользу малых государств и, наконец, агрессивной устремленности сильных мира сего - оказывались в роли почти что пешек в чужой шахматной игре.
Приобретение Венгрией, Финляндией и Эстонией государственной независимости стало следствием распада Российской и Австро-Венгерской импе-
рий к концу Первой мировой войны, что вызвало радикальное переустройство сложившегося европейского порядка. Сценарий того крупномасштабного, мирового военного конфликта в определенной мере стал воплощением «биогео-графической» концепции основателя современной геополитики немецкого географа Ф. Ратцеля, выведшего формулу «жизненного пространства» («Lebensraum»). Эта теория, через несколько десятков лет легшая в основу экспансионистских устремлений Германии, проповедовала, что «государства оказываются пространственными явлениями, управляемыми и оживляемыми этим пространством. Государства вписываются в серию явлений экспансии жизни, являясь высшей точкой этих явлений» [14, с. 5].
Теоретические представления Ратцеля оказались созвучны идеям лидера национал-социалистов А. Гитлера, который, смыкаясь с позициями Ф. Ратцеля и другого не менее известного германского геополитика К.Хаусхофера, писал, что задача национал-социалистской внешней политики формулируется так: «... собрать силы нашего народа и бросить эту мощь вперед по дороге, которая выводит нас из прежних ограниченных пределов жизненного пространства нашего народа к новым землям и территориям» [11, c. 155].
Если Ратцель еще относительно абстрактно говорил о необходимости использования «пространственной энергии», то Карл Хаусхофер, явивший миру вершину и кризис германской геополитики, утверждал, что для «решения проблемы жизненного пространства германской нации необходимо было освоение обширных незаселенных территорий в Азии и реорганизация Восточной Европы» [4, с. 100]. Таким образом, для усиления собственного могущества идея расширения жизненного пространства предполагала поглощение небольших государств крупными.
Когда первая попытка удовлетворения «жажды пространства» во время Первой мировой войны по разным причинам не удалась, Германия, загнанная в тупик жесткими условиями Версальского договора, что только усилило ее геополитические «аппетиты», стала готовиться к реваншу. Однако нужен был партнер, так же обиженный условиями Версальского договора, с которым можно было действовать по принципу «дружбы против общего врага».
На эту роль могла претендовать только Советская Россия, пребывавшая в состоянии разрухи и искавшая опоры для восстановления страны, укрепления своей обороноспособности. Важным императивом для России в сближении с Германией была установка на использование противоречий в капиталистическом мире, разработанная в недрах ЦК РКП(б) еще под руководством В.И.Ленина. Уже после смерти Ленина И.В. Сталин на XIV съезде партии заявил, что необходимо: «. вести работу по линии сближения с побежденными в империалистической войне странами, которые больше всего обижены и обделены из числа всех капиталистических стран, которые ввиду этого находятся в оппозиции к господствующему союзу великих держав» [10, с. 297]. С точки зрения конфликтологической, советско-германская ось должна была усилить противоречия между дер-
жавами-победительницами и резко обострить конфликт между ними. В значительной степени этот замысел в последующем вполне удался. Только не учитывалось, что конфликты, обостряя противоречия и доводя их до крайней точки, способствуют их разрешению. И это стало реальностью отношений между великими державами во время Второй мировой войны.
В «рапалльское десятилетие» - с 1922 по 1932 года, время прихода Гитлера к власти - Германия, занятая перевооружением, еще не могла посягнуть на решительный пересмотр геополитической карты Европы. Одновременно, используя крайне противоречивые отношения между Англией и Францией, немецкая дипломатия добилась значительных результатов в сломе механизмов Версальского договора. Определяющим фактором попустительского отношения к росту военного могущества Германии стало то, что «правящие силы западных стран полагали, что Германия цивилизованная, христианская, европейская страна, которой суждено, в крайнем случае, стать заслоном перед варварством атеистического большевизма» [11, с. 152]. Тезис о защите Европы от большевизма был взят на вооружение фашистами. Таким образом, именно геостратегические цели лежали в основе «дружбы» Германии и Советской России - главных континентальных держав Европы, каждая из которых, пытаясь ввести в заблуждение партнера по поводу истинности своих намерений, преследовала собственные интересы, что обернулось разделом сфер влияния между ними накануне второй мировой войны.
Европейские народы в условиях невольно сложившейся послевоенной многополярности, которая воспринималась как своеобразная гарантия безопасности, вправе были ожидать наступления стабильности в мировой политике. Поскольку версальские договоренности при всей их несправедливости и противоречивости все-таки в какой-то мере институционализировали межгосударственные отношения, априори формулируя представления о должном во внешней политике и в целом способствуя сохранению мира. Но на континенте возникли новые вызовы, ставшие следствием иной конфигурации отношений между почти тремя десятками государств.
Новообразовавшиеся государства - и среди них Венгрия, Финляндия и Эстония, - претендуя на место «под солнцем» и не имея опыта цивилизованного выстраивания отношений с соседями, совершали рискованные внешнеполитические шаги, или оказывались втянутыми в орбиты чужих авантюр. Чтобы не быть связанным «по рукам и ногам», они сторонились долговременных обязательств друг перед другом. Прежние сильные державы, пытаясь сохранить осколки от своих бывших статус-кво, так же были не прочь «поживиться» за чужой счет. Временные договоренности их устраивали не меньше, чем новые государства. Так, Европа оказалась разделенной на три части: «Европу победителей» (Великобритания, Франция и примкнувшие к ним союзники), «Европу побежденных» (Германия, Венгрия и Австрия) и Россию,
тоже ущемленную итогами войны и вступившую на путь полного отрицания капитализма» [9, с. 147].
Если исходить из этого постулата, предложенного одним из отечественных корифеев теории международных отношений А. Богатуровым, то государства финно-угорского сообщества оказались в разных Европах. В соответствии с условиями Версальского мира, Финляндия и Эстония были признаны побежденной Германией независимыми государствами. Одновременно была признана независимость всех национальных территорий, входивших в состав бывшей Российской империи к 1 августа 1914 г. Вскоре после перекройки геополитической карты Европы по версальским лекалам бывшие территории Российской империи, получившие независимость, стали «санитарным кордоном» между Советской Россией и «старой» Европой. В соответствии с планами устроителей Версальского миропорядка страны-лимитрофы, с одной стороны, должны были служить надежным препятствием от проникновения большевистской идеологии из Советской России, а с другой - аккумулировать силы но-вообразовавшихся государств для противостояния с Германией.
Такой международный порядок, вошедший в историю международных отношений как «послевоенная многополярность», казалось бы, должен был устраивать многих акторов европейской политики, но ожидаемой идиллии не случилось. Сам международный политический порядок в Европе после создания Лиги наций интерпретировался главами европейских держав и США по-разному. Если Британия придерживалась традиционного курса на отстранение от европейских политических проблем, чтобы выступать в роли арбитра между конфликтующими сторонами, то Франция была инициатором и последовательным сторонником ограничения, прежде всего, военных возможностей Германии, чтобы та ни при каких обстоятельствах не смогла занять положения великой европейской державы. Американский президент В.Вильсон - локомотив и душа Версальского мира - видел послевоенное устройство Европы сквозь призму такого механизма регулирования международных отношений, который, основываясь на универсальных нормах международного права, был бы способен разрешать конфликты между государствами без использования военной силы и насилия в целом. Таким уникальным международным политическим институтом для Вильсона представлялась Лига наций - плод его творчества теоретика-политолога.
Этот продукт усилий В. Вильсона, рожденный Версалем, по понятным причинам, благоволил, прежде всего, к странам из категории «Европы победителей». В случае с Финляндией это проявилось, например, в том, что Швеция весной 1919г. поставила перед Парижской мирной конференцией вопрос о присоединении к Швеции принадлежащих Финляндии Аландских островов путем проведения референдума. Для разрешения конфликта со своей бывшей когда-то метрополией парламентом Финляндии был принят закон о самоуправлении Аландскими островами, в соответствии с которым предусматрива-
лась широкая автономия для региона и создание ландтага - местного парламента. Однако конфликт исчерпан не был, и тогда понадобилось вмешательство Лиги наций. Была создана комиссия для изучения ситуации на Аландах, которая в своем докладе отмечала, что «географически Аланды, бесспорно, входят в состав Финляндии. У населения островов было право на справедливое обращение с ними большинства. Но оно не было равнозначно праву на отделение и присоединение к другому государству» [13, с. 169]. Таким образом, Финляндии при участии Лиги наций, придавшей островам статус нейтральной территории, удалось сохранить автономию в своем составе.
Современный статус Аландских островов, подтвержденный Конституцией Финляндии и Законом об автономии 1991г., существенно ограничивает полномочия органов государственной власти Финляндии, когда встает вопрос об интересах автономии. Подобный прецедент позволил некоторым финляндским исследователям прийти к выводу о том, что в этом статусе можно видеть определенный федеральный элемент, который установлен на международном уровне [1, с. 296-306]. Аландский прецедент показывает, что принцип федерализма является одним из адекватных средств институционализации политических конфликтов в сложносоставном государстве, каким и является федерация.
Пытаясь укрепить свое международное положение и значимость, и в то же время являясь в определенной степени фигурой в чужой шахматной игре, Финляндия совершала, как нам представляется, и очевидные ошибки. Имея с Советской Россией мирный договор, подписанный в Тарту в 1920г., Финляндия, официально отказавшаяся от притязаний на какую-либо часть примыкавших к ней российских территорий, тем не менее, откликнулась на просьбу о помощи восставших против советской власти жителей этнически близкой Восточной Карелии. Восстание было жестоко подавлено частями красной армии, и финляндская сторона, опасаясь возмездия со стороны Советской России, стала искать сторонников среди стран-лимитрофов к югу от собственной территории среди окраинных государств. По мнению финских исследователей
О. Юссила, С. Хентиля, Ю. Невакиви, «окраинные государства» считались естественными союзниками Финляндии, поскольку Швеция и другие Скандинавские страны не хотели брать на себя обязательства за судьбу Финляндии. Особенно большие надежды возлагались на Польшу, которая еще весной 1920 г. предложила Финляндии сотрудничество» [13, с. 173].
Так, с подачи Финляндии возникла идея Варшавского оборонительного союза, куда готовы были войти Польша, Латвия и Эстония. Политические силы, представленные в парламенте, без особого пиетета отнеслись к этой идее ввиду проблемности отношений между Польшей и Советской Россией. Финляндских парламентариев также не устраивали обязательства перед балтийскими государствами о согласовании коллективных действий по оказанию помощи одной из сторон, ставших объектом агрессии. Варшавский договор так и не состоялся, что свидетельствовало о том, что страны-лимитрофы не были
готовы к коллективным действиям по выполнению союзнических обязательств даже в интересах собственной безопасности.
Наиболее приемлемой в этих геополитических условиях оказалась политика неприсоединения, которая была названа «блестящим изоляционизмом» [13, с. 174]. Но и эта тактика поведения была лишь паллиативным средством, подчеркивавшим безвыходность ситуации для формально независимых стран Европы. С большой долей уверенности можно утверждать, что политический дрейф в сторону нейтралитета, чему отдали предпочтение почти все без исключения малые государства Европы, был следствием слабой дееспособности Лиги наций по поддержанию режима институционализированных межгосударственных конфликтов. Слабость позиций Лиги наций объяснялась еще и тем обстоятельством, что занимавшие ключевые позиции в ней Великобритания и Франция являли собой демократические политические системы с присущими им реальной межпартийной борьбой, зависимостью от воли избирателей на выборах и естественной сменой политической власти. Поэтому правительства этих стран, следуя ориентации общественного мнения на ценности пацифизма, сложившиеся после Первой мировой войны, и, соответственно, сокращения военных расходов, отдавали предпочтение сохранению в международных отношениях существующего статус-кво. Иными словами, вопросы внутренней политики их заботили больше, чем внешнеполитические, которые к тому же требовали колоссальных материальных затрат. Исходя из этого умиротворение возрождающейся Германии долгое время считалось единственно правильным выходом в условиях ревизии Версальского порядка.
Подписание в августе 1939 г. советско-германского пакта о ненападении и секретного протокола [8, с. 115] к нему, в соответствии с которым в сфере влияния СССР оказывались Финляндия, Эстония и Латвия в Прибалтике, а так же часть польских территорий, окрылила советское руководство, предоставив ему свободу действий в пределах бывшей Российской империи. Еще больше от раздела сфер интересов получила Германия. Обеспечив себе безопасность с востока, она легко расправилась с европейскими свидетелями своего Версальского позора.
Получив своеобразный карт-бланш, СССР не замедлил им воспользоваться. Официальной советской версией войны с белофиннами («Зимней войны» в финской трактовке) было обеспечение безопасности северо-западной части страны и, в частности, Ленинграда, оказавшегося слишком близко к границам недружественной Финляндии. «Линия Маннергейма» - мощная полоса оборонительных укреплений вдоль советско-финской границы - проходила всего лишь в 32км. от Ленинграда. Финская версия войны сводилась к утверждению о том, что «на маленькую миролюбивую Финляндию напал опасный северный хищник, стремящийся уничтожить и саму Финляндию и финский народ» [7, с. 23].
В декабре 1939 г. по инициативе Великобритании и Франции СССР, чьи действия были расценены как агрессия против суверенного государства, был исключен из Лиги наций. Возможные коллективные действия Москвы и стран западной демократии против растущей германской угрозы на долгое время были поставлены под сомнение. Между тем союз мог бы способствовать сохранению баланса сил в Европе и тогда принципиально по-другому мог бы сложиться вектор мировой политики того времени. «Зимняя война» стала катализатором важных политических процессов и решений. Во-первых, она подвела черту под дальнейшие геополитические планы Москвы, поскольку Берлин начал жестко им противодействовать. Во-вторых, слабая боеспособность красной армии, обнаружившаяся во время войны, стала веским аргументом в пользу военного похода Германии на восток, что было закреплено в секретном плане операции «Барбаросса». В-третьих, если до начала войны и в ходе ее Финляндия тяготела к Англии и Франции, которые в разгар боев даже планировали высадить объединенный десант атлантических государств в помощь воюющим финнам, то после окончания войны Финляндия оказалась во внешнеполитической орбите Германии.
Таким образом, «Зимняя война» разрушила один из сегментов международной системы институционализации политических конфликтов. Она, в сущности, сигнализировала, что политический конфликт между СССР и Финляндией вышел из-под контроля и стал внеинституционализированным, главная особенность которого заключалась в использовании военно-силовых средств для разрешения конфликта.
Говоря о геополитических обстоятельствах образования Эстонии как независимого государства, следует отметить, что основными своими контурами они напоминают финляндские условия. Разница лишь в том, что любое независимое государство все-таки имеет свою геополитическую динамику в континентальном масштабе. Поскольку Эстония, как уже было отмечено, принадлежала к «Европе победителей», то ей так же была близка идея укрепления и стабилизации своего новоприобретенного положения в Европе с использованием инструментариев Лиги наций, либо при молчаливой ее поддержке. Основной целью внешней политики Эстонской Республики после получения ею статуса суверенного государства стало обеспечение безопасности страны. Реализация этой цели находилась в зависимости от совокупности существенных факторов. И, прежде всего, геополитического положения страны, граничащего с СССР, что отражалось на отношениях Эстонии с другими соседними государствами. На вектор эстонской внешней политики оказывала влияние расстановка сил в Европе, где, как отмечалось, ключевые позиции занимали Великобритания и Франция. Поэтому в эстонских правительственных кругах рассчитывали, что в случае угрозы суверенитету Эстонии какая-либо из великих европейских держав придет ей на помощь. Эти настроения были следст-
вием того внешнеполитического романтизма, который охватил практически все новообразовавшиеся европейские государства.
Однако вместе с осознанием ненадежности вильсоновской модели политического устройства Европы, рассеивались идеалистические настроения в эстонских коридорах власти. Продолжался трудный поиск «подушки безопасности»: он заключался в поиске новых возможностей и гарантий. Гарантии безопасности, считалось [5, с. 137], могут быть прямыми, или военными (англ. hard), и косвенными (soft). Прямые гарантии безопасности могли быть трех видов.
Во-первых, в виде двустороннего оборонительного союза с какой-либо великой державой. Исходя из интереса к странам Балтии преимущественно со стороны Великобритании, предпочтительным был такой союз именно с ней. Так, Эстония была согласна предоставить Англии возможность размещения военно-морских баз на островах Сааремаа и Хийумаа. Однако военный союз не сложился, поскольку осторожная в своей внешнеполитической деятельности Британия не хотела быть связанной долгосрочными обязательствами. Практически ни к чему не обязывающим оказался договор 1923г. с Латвией, предусматривавший оказание военной помощи договаривающимся сторонам в случае войны с третьей стороной. Партнерская ненадежность во многом объяснялась недоверием новых государств друг к другу и как следствие из этого - двойной дипломатией.
Во-вторых, прямые гарантии могли обеспечиваться, как предполагалось, военным сотрудничеством в рамках многосторонних оборонительных союзов и на основе неформального сотрудничества. В этом контексте наиболее привлекательными для Эстонии, ставшей членом Лиги наций в 1921г., стали те пункты Устава Лиги наций, которые предполагали оказание военной помощи между членами этой организации. Поэтому одним из первых шагов эстонской дипломатии по обеспечению региональной безопасности как подсистемы европейской коллективной безопасности стали действия по созданию Балтийского военно-политического союза, куда по замыслу должны были войти Латвия, Литва, Польша, Финляндия и Эстония. Предполагалось, что такой блок будет способен предотвратить локальные военные конфликты на севере Европы. Однако вероятным союзникам не удалось преодолеть конфликты, прежде всего, территориального характера. У названных государств, как уже отмечалось, оказались разные внешнеполитические ориентиры. Не избежали они борьбы за доминирующее положение в союзе, что было наиболее характерным для Польши. Сама Эстония оказалась в состоянии пограничного конфликта с Латвией. Конфликт был улажен с участием третейского суда, функционировавшего на основе Гаагской конвенции о мирном разрешении международных споров. Все эти факторы помешали созданию в тот период Балтийского военнополитического союза и только спустя годы, в середине 30-х годов, в новых международных условиях вновь встал вопрос об укреплении сотрудничества. С этой целью на основе политического договора между Латвией, Литвой
и Эстонией в 1934г. была создана так называемая Балтийская Антанта, имевшая консультативный характер. Гарантий безопасности этот договор так же не давал, поскольку разновекторность международных предпочтений перечеркивала возможные солидарные действия.
В-третьих, прямые гарантии могли быть следствием присоединения стран Балтии к какому-либо коллективному оборонительному союзу великих держав. Восточный пакт, проект создания которого обсуждался между Парижем и Москвой в 1934-1935 гг., представлялся наиболее приемлемым с позиций создания региональной системы коллективной безопасности. Причем в этом нуждались не только малые страны Европы, но и СССР, начинавший осознавать масштаб военной угрозы, исходивший от Германии. Поэтому принятие Советского Союза в Лигу наций в 1934г. по инициативе Франции отвечало его, СССР, внешнеполитическим ответам на германские вызовы. В то же время сближению западных стран, в том числе Эстонии, с СССР препятствовали внутриполитические процессы, происходящие в ней, которые не способствовали ни формированию положительного образа страны, ни развитию отношений с западными странами. Репутационные издержки были слишком велики, и западные политики, для которых демократические ценности начинали приобретать императивный характер, откровенно дистанцировались от взаимодействия с СССР.
В дополнение к прямым гарантиям по обеспечению безопасности Эстонии ее политики вынужденно использовали договоры о ненападении. Исходя из установки любыми средствами отдалять страну от военной опасности, эстонское правительство в период между мировыми войнами подписало несколько таких договоров, среди которых наиболее значимым с точки зрения гарантий казались договоры о ненападении с двумя потенциально опасными соседями - Германией и СССР. Решительное разграничение «жизненных пространств» между ними накануне Второй мировой войны открыло путь - под разными предлогами - к фактической денонсации договоров. Иными словами, ставка на договоры о ненападении не оправдала себя. Она скорее сковывала возможные внешнеполитические маневры Эстонии, внося определенный раскол между прибалтийскими государствами.
Усилению раскола, сопровождаемого недоверием в странах Скандинавии к Эстонии, способствовала и сама Эстония. Как отмечает эстонский автор
Э. Медиайнен, «В этот период следовало бы активизировать сотрудничество с западными странами, в первую очередь с демократической Скандинавией. Однако в марте 1934 года в Эстонии произошел резкий внутриполитический поворот к авторитарному режиму. Швеция не желала иметь дела с авторитарными режимами в странах Балтии. Представители Эстонии в Швеции и Финляндии предпочитали поэтому говорить главным образом о культуре и экономике, стараясь избегать тематику политического или военного сотрудничества» [5, с. 145]. Таким образом, ни одна из рассмотренных гарантий не «сра-
ботала», когда встал вопрос об установлении Советским Союзом протектората над прибалтийскими государствами.
В отсутствие балтийской идентичности, так и не сформировавшейся в предвоенное двадцатилетие, страны Балтии в одиночку пытались найти дипломатическую защиту у европейских держав, однако, вопрос об их суверенитете и, в сущности, политическом будущем уже был предрешен. «Конечно, западным демократиям нелегко было просто продать страны Балтии, однако, при подходящей формулировке это было вполне возможно. Наивно было рассчитывать на какую-то особую симпатию к странам Балтии, авторитарные режимы которых отнюдь не располагали к тому, чтобы защищать их силой оружия... Роковое согласие на введение советских войск можно трактовать и как результат отдаленности правящей верхушки от народа. В стране действовал авторитарный режим, который исключал демократические выборы, и потому властям, пожалуй, не хватило чувства ответственности. Не исключено также, что некоторые из западных дипломатов, вдохновленные учением Макиавелли, под личиной благородного идеализма скрывали трезвый и циничный политический расчет» [5, с. 147, 149], - так оценивает сложившуюся ситуацию эстонский автор. Странами Балтии Англия и Франция пожертвовали в обмен на готовность СССР вступить в войну в союзе с ними против потенциально опасной Германии. Поэтому вступление советских войск в Прибалтику было расценено как превентивная мера, необходимая для предотвращения военной угрозы со стороны Гитлера. Так завершилась эпоха первой республики в Эстонии.
Принципиально иной геополитический сюжет разворачивался в предвоенный период в третьей стране - Венгрии. В отличие от Финляндии и Эстонии, в целом выигравших от Версаля, Венгрия как часть «проигравшей» АвстроВенгерской империи понесла очень серьезные территориальные потери. Так, далекая от совершенства Версальская система и порожденный ею Трианонский мирный договор подготовили необходимые условия для превращения Венгрии в одного из европейских изгоев межвоенной эпохи. Именно попытками избавления от «проклятий Трианона» можно интерпретировать союз с другим европейским изгоем - Германией, которая исходя из собственных геополитических преференций, способствовала возвращению части венгерских земель, внося коррективы в начинавшийся передел мира еще до начала второй мировой войны.
После прихода к власти в качестве регента Венгрии адмирала М.Хорти заметно уменьшившаяся в размерах страна оказалась в состоянии международной изоляции: подозрение и враждебность к ней были производными от реваншистских настроений, охвативших страну после подписания в 1920 г. в Версале Трианонского договора. По мнению чешского исследователя Э. Ирмановой [15, с. 197], можно выделить два подхода, сложившихся в венгерских элитах, по поводу возможности отмены трианонского устройства Венгрии. Это - концепции полного и этнического преобразования. Первая концепция предполагала такие изменения, которые бы позволили вернуть стране все ее бывшие тер-
ритории. Режим Хорти «противопоставил трианонскому миру никак не национальный принцип, но прежние венгерские требования, и выражал вовсе не национальную, но имперскую, великовенгерскую концепцию» [15, с. 215]. Целью второй концепции - этнического преобразования - было объединение территории, населенной венгерским населением или венгерским большинством.
Одним из факторов создания под патронажем Франции оборонительного союза Чехословакии, Румынии и Югославии, названного «Малой Антантой», стало нестабильное политическое положение Венгрии. Линия поведения Венгрии на международной арене того времени получила название политики «приспосабливания» [3, с. 459] к сложившемуся статус-кво в Центральной Европе, что позволило ей, вступив в Лигу наций, повысить свой международный статус и получить некоторые экономические преференции. Для поддержания определенного уровня безопасности, казалось, было достаточно включить новые государства в процесс обеспечения коллективной ответственности в рамках Лиги наций. Иными словами, организовать такой европейский политический порядок, в условиях которой были бы недопустимы открытые военные конфликты, но если они, тем не менее, случались, то имелась бы возможность их урегулирования.
Так, с подачи британского правительства Макдональда Ассамблея Лиги обсудила так называемый Женевский протокол о мирном разрешении международных споров и рекомендовала правительствам стран-членов ратифицировать его. Документ представлял собой проект договора о взаимной гарантии безопасности и содержал схему объединения в единый договорно-правовой комплекс всеобщих гарантий безопасности с системой действующих региональных союзов [9, с. 161]. К военным действиям можно было прибегать лишь в случае, если страна-член Лиги наций подвергнется акту агрессии. Впервые в практике международных отношений предпринималась попытка введения нормы международного арбитража, в соответствии с которым можно было разрешать межгосударственные споры. По сути, это была одна из первых значимых попыток институционализации конфликтов на межгосударственном уровне, которая включала «процедуры мирного разрешения споров, обязанности спорящих государств не допускать углубления конфликта, отказа от процедуры мирного регулирования» [9, с. 162]. Было сформулировано понятие агрессии и агрессора. Последнее относилось к стране, отказывающейся от рассмотрения конфликта, в котором она участвует, международным арбитражем. По разным причинам протокол не был ратифицирован. Таким образом, шанс на создание эффективного инструмента международного урегулирования конфликтов был упущен.
Каждое молодое государство имело территориальные претензии к соседнему государству и стремилось к аннексии части его территории. Охваченная идеей возвращения потерянных территорий Венгрия не могла составить исключения из правил. Если следовать логике упомянутой Э. Ирмановой по
поводу пересмотра Трианонского договора, то на полный его пересмотр у Венгрии не было военного потенциала, но перекройка границ в рамках этнического пересмотра вполне была ей под силу. Гарантом и в определенной степени инициатором территориальных изменений в контексте пересмотра положений Версальского мира стала гитлеровская Германия при поддержке Италии. Так, по решению 1-го Венского арбитража (1938) Венгрия вернула себе значительную часть районов Словакии, населенных венграми. Закарпатье с его значительным мадьярским меньшинством было присоединено в 1939 году. 2-й Венский арбитраж (1940) под нажимом Гитлера присудил Венгрии часть Северной Трансильвании, принадлежавшей Румынии. И, наконец, в апреле 1941 года Венгрия за участие в германской агрессии против Югославии получила ряд районов Воеводины.
Таким образом, была осуществлена попытка «собирания венгерских земель», в результате чего возникло государство по площади куда более скромное, чем Венгерское королевство до 1918-го. Однако и оно просуществовало всего лишь несколько лет. Вынужденно вступив в войну против СССР, Венгрия оказалась глубоко втянутой в гитлеровскую авантюру. Попытки выйти из войны закончились для нее оккупацией страны германской армией. Освобождение Венгрии советскими войсками в апреле 1945 г. стало прологом к Парижскому мирному договору 1947г., который в целом сохранил границы в соответствии с Трианонским договором.
Официально лидеры союзных держав отказались от раздела освобожденных территорий на определенные сферы интересов, однако, как отмечает венгерский исследователь Ласло Контлер, «то, что случилось со странами Центральной и Юго-Восточной Европы после войны, отражало неформальную сторону переговоров - «процентную сделку», которую Черчилль продемонстрировал Сталину, сохранив часть Балканского региона под британским влиянием, или же особую сталинскую точку зрения на современные войны как на инструмент, с помощью которого всякая держава распространяет свою социальнополитическую систему на захваченные ею земли» [3, с. 503]. Из этого следует, что союзные державы руководствовались в первую очередь собственными геополитическими выгодами, а уже затем приоритетами демократического устройства власти в освобожденных от Гитлера странах Европы. Ситуацию вполне можно рассматривать как своеобразную геополитическую ловушку, в которую великие державы угодили, пытаясь и лицо сохранить, и интересы соблюсти.
С завершением второй мировой войны геополитическая повестка дня актуализировалась в военно-стратегическом противостоянии США и СССР в годы «холодной войны». И страны Европы вновь были вынуждены приспосабливаться к эгоцентристским устремлениям великих держав. Геополитические стратегии Запада и, прежде всего, США всегда сопровождались попытками экспорта демократии, что не только не приводило к демократии страны восточного блока, но чаще всего - к девальвации самой идеи демократии на дол-
гие годы. Поражение СССР в «холодной войне» и последующий распад его стимулировали геополитические процессы, следствием которых стали повторное обретение государственного суверенитета Эстонией, изменение политического статус-кво Венгрии и Финляндии.
Таким образом, проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы:
1. В сложные, переломные периоды истории, когда политические процессы характеризуются изменчивостью и неопределенностью, реализация великими державами своих геостратегических замыслов приводит к международным конфликтам различной глубины и интенсивности (вплоть до войн).
2. Наличием геостратегических целей объясняется сближение между двумя мировыми войнами Германии и СССР - главных континентальных держав Европы, каждая из которых, пытаясь ввести в заблуждение партнера по поводу истинности своих намерений, преследовала собственные интересы, что обернулось разделом сфер влияния между ними накануне второй мировой войны.
3. Советско-германские отношения, рассчитанные на усиление противоречий между державами-победительницами и обострение конфликтов между ними, в определенной степени достигли своей цели и в то же время конфликты, обостряя противоречия и доводя их до крайней точки, способствовали их разрешению.
4. Политическое настоящее и будущее таких государств, как Венгрия, Финляндия и Эстония, в силу их географического положения, незначительности экономических и военных ресурсов, расстановки политических сил на континенте, как правило, не в пользу малых государств и, наконец, агрессивной устремленности сильных мира сего оказались в зависимости преимущественно от геополитических факторов.
Литература
1. Зайпт Е.В. Автономия Аландских островов: федеральный элемент в конституции унитарного государства // Северная Европа. Проблемы истории. Выпуск 3. М., 1999.
2. Закария Ф. Постамериканский мир. М.: Издательство «Европа», 2009.
3. Контлер Ласло. История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы / Пер. с англ. М.: Издательство «Весь мир», 2002.
4. Крейчи Оскар. Геополитика Центральной Европы. Взгляд из Праги и Братиславы. Прага: Издательство Professional publishing, 2009.
5. Медиайнен Э. Поиски идентитета в 1905-1940гг. / Самоопределение и независимость Эстонии. Редактор перевода на русский язык Т.Никитина. Таллинн: АВИТА,2001.
6. Переслегин С.Б. Самоучитель игры на мировой шахматной доске. М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 2007.
7. Сахаров А.Н. Другая война: к выходу нового сборника документов о советско-финляндской войне / Зимняя война 1939-1940 гг. Исследования, документы, комментарии. К 70-летию советско-финляндской войны. М.: ИКЦ «Академкнига», 2009.
8. Секретные дополнительные протоколы к договору о ненападении между Германией и СССР от 23 августа 1939 года // Военные архивы России. 1993. Вып. 1.
9. Системная история международных отношений в двух томах. Том первый. События 1918-1945 годов. М.: Культурная революция, 2006.
10. Сталин И.В. Политический отчет Центрального Комитета 18 декабря XIV съезду ВКП(б) 18-31 декабря 1925 г. // Соч. Т. 7. С. 297.
11. Уткин А.И. Подъем и падение Запада. М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2008.
12. Шумилов А.В. Концепт глобализации: новый общественно-
политический феномен // Соціологія Другого модерну: проблема перевизна-чення понять суспільствознавчого дискурсу. Луганськ: Вид-во ДЗ «ЛНУ імені Тараса Шевченка», 2009.
13. Юссила О., Хентиля С., Невакиви Ю. Политическая история Финляндии 1809-2009. М.: Издательство «Весь Мир», 2010.
14. Ratzel Fr. Politische Geograpchie. München, 1897.
15. Irmanova E. Mad'arsko a versaillesky mirovy system. Üsti nad Labem: Albis international, 2002.
