Научная статья на тему 'Балтийский нейтралитет и Советский фактор в 1920-1930-е годы'

Балтийский нейтралитет и Советский фактор в 1920-1930-е годы Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY
2783
346
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
СОВЕТСКИЙ СОЮЗ / ПРИБАЛТИКА / ЭСТОНИЯ / ЛАТВИЯ / ЛИТВА / ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА / МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ / НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ / THE SOVIET UNION / BALTIC STATES / ESTONIA / LATVIA / LITHUANIA / FOREIGN POLICY / INTERNATIONAL RELATIONS / HISTORY OF THE 20TH CENTURY

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Худолей Константин Константинович

Эта статья первая в серии статей, посвященных взаимоотношениям Советского Союза и Прибалтики до и во время Второй мировой войны. В данной статье рассматривается влияние советского фактора на внешнюю политику стран Балтии и международные отношения в Балтийском регионе в 1920-1930-е годы.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Похожие темы научных работ по истории и археологии , автор научной работы — Худолей Константин Константинович

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Neutrality of the Baltic States and the Soviet Factor in 1920-1930s

Th is article is the fi rst one in a series of articles devoted to relationship between the Soviet Union and the Baltic countries prior to and during the World War II. Th is article overviews the impact of the Soviet factor on foreign policies of the Baltic States in 1920-1930s and on international relations in the Baltic Sea Region in the given period.

Текст научной работы на тему «Балтийский нейтралитет и Советский фактор в 1920-1930-е годы»

2012

ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

Серия 6

Вып. 3

ПРИЧИНЫ И ПОСЛЕДСТВИЯ «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ»

УДК 94(19) К. К. Худолей

БАЛТИЙСКИЙ НЕЙТРАЛИТЕТ И СОВЕТСКИЙ ФАКТОР В 1920-1930-е годы

Версальско-Вашингтонская система международных отношений, возникшая после окончания первой мировой войны и пытавшаяся воплотить в жизнь идеалы демократического мира, скоро показала свою слабость и внутреннюю противоречивость. После короткой передышки вспыхивает серия крупных кризисов и конфликтов, зарождаются очаги новой мировой войны. К числу государств, заинтересованных в сохранении послевоенного статус-кво, относились не только США, Великобритания и Франция, но и ряд малых государств, образовавшихся в результате краха Российской и Германской империй и монархии Габсбургов. Естественно, что великие державы и малые страны действовали при этом различными методами и средствами. Это в полной мере относится к Эстонии, Латвии и Литве.

Цель данной статьи — показать, что в межвоенные годы основой внешней политики всех трех балтийских государств было стремление к нейтралитету с ориентацией во многом на скандинавский опыт, и рассмотреть влияние советского фактора на развитие международных отношений в Прибалтике в 20-30-е годы.

Внешнеполитические ориентиры балтийских государств

Основные тенденции развития Литвы, Латвии и Эстонии в 20-30-е годы. были такими же, что и у других стран Центральной и Восточной Европы, получивших независимость после окончания Первой мировой войны. Первоначально в них были установлены режимы парламентской демократии, оказавшиеся слабыми и неэффективными. На смену им пришли диктатуры — первоначально в Литве (1926), на которую несомненно оказали воздействие события в соседней Польше, а затем в Латвии и Эстонии (1934), где внутриполитическая борьба резко обострилась под влиянием мирового экономического кризиса конца 20-х — начала 30-х годов.

Режимы А. Сметоны, К. Ульманиса и К. Пятса возникли в то время, когда в Коминтерне господствовали установки, согласно которым почти все некоммунистические политические силы характеризовались как фашистские или социал-фашистские [1, с. 12, 448]. Несостоятельность таких подходов стала вскоре очевидной. Уже в 1934-1935 гг.

© К. К. Худолей, 2012

88

Коминтерн отказался от оценки социал-демократии как социал-фашизма [2, с. 9]. Впоследствии и к правым стали относиться более дифференцировано. Так, многолетний руководитель венгерских коммунистов Я. Кадар никогда не называл диктатуру М. Хор-ти фашистской. Пересмотр старых подходов, однако, не коснулся предвоенных правителей трех балтийских государств.

Естественно, что официальные оценки коммунистического движения были полностью восприняты советской историографией [3, с. 88]. Они иногда встречаются и в трудах современных отечественных авторов. С этим нельзя согласиться.

Основным аргументом тех, кто считает режимы, установившиеся в Эстонии, Латвии и Литве в 30-е годы, фашистскими диктатурами, является то, что в них предпринимались попытки создания корпоративного государства. Действительно, такая тенденция наблюдалась во всех трех странах, особенно в Латвии. Однако корпоративизм — важный, но не единственный признак фашистского государства. По другим параметрам балтийские диктатуры качественно отличаются от фашистских.

Во-первых, идеологией всех трех диктатур был национализм. Наиболее сильным он был в Литве, где А. Сметона постоянно апеллировал к богатому культурному наследию и красоте природы [4, р. 54-55]. Однако официальная пропаганда никогда не говорила о национальной исключительности литовцев, латышей и эстонцев или об их принадлежности к высшей расе. Шовинизм присутствовал у крайне правых критиков диктаторов, но не у самих диктаторов. Культурные и образовательные возможности национальных меньшинств были ограничены, но последние не подвергались целенаправленным преследованиям. Следует также подчеркнуть, что личность диктатора прославлялась (особенно это было заметно в Латвии), но не обожествлялась, как в тоталитарных государствах.

Во-вторых, диктатуры А. Сметоны, К. Ульманиса и К. Пятса не стремились к внешней экспансии. Если нацистская Германия и фашистская Италия считали ревизию Версальского мира одной из своих первостепенных задач, то правящие круги Латвии и Эстонии были довольны итогами Первой мировой войны. Литва оказалась вовлеченной в конфликты с Германией из-за Клайпеды (Мемеля) и Польшей из-за Вильно. Однако нельзя не признать, что позиция Литвы была более обоснованной, чем германская или польская. Следует подчеркнуть, что ни один из балтийских диктаторов не стремился включить свои страны в коалиции, ставившие своей целью агрессию и захваты.

В-третьих, балтийские диктаторы существенно ограничили демократические права и свободы. В Эстонии и Литве выборы проходили под контролем властей, а в Латвии не проводились вообще. Оппозиционные политические партии и печать постепенно прекратили свое существование. Однако ни один из трех режимов не стремился к ликвидации гражданского общества и полному подчинению властям всех сторон жизни каждого гражданина.

В-четвертых, ни одна из балтийских диктатур не проводила массовых репрессий против своих политических противников. Смертная казнь в отношении противников режима применялась только в Литве в первые годы правления А. Сметоны. В Эстонии и Латвии в период диктатуры не было вынесено ни одного смертного приговора по политическим делам. Количество политзаключенных во всех трех странах было незначительным по сравнению с другими авторитарными диктатурами Европы, не говоря уже о тоталитарных режимах.

89

Следует отметить, что наиболее острую борьбу диктаторы вели с нападками справа от действительно профашистских элементов, компартии были слишком слабы, а против демократической оппозиции применялись умеренные методы.

Вряд ли А. Сметона, К. Ульманис и К. Пятс планировали восстановление демократии, но и становиться «маленькими Гитлерами» они явно не собирались.

Таким образом, балтийские диктатуры представляли собой правые авторитарные режимы, причем достаточно умеренные по сравнению со многими другими диктатурами 30-х годов, и их ценностные ориентиры существенно отличались от таковых нацистской Германии.

При оценке внешней политики Эстонии, Латвии и Литвы того времени следует иметь в виду, что их политическую элиту составляли в основном выходцы из деревни, причем, как правило, в первом поколении. Поэтому они далеко не всегда представляли себе сложность международной политики, по ряду сюжетов имели примитивные или просто наивные представления. Именно этим во многом объясняется их пассивное поведение в ряде сложных ситуаций, ошибки и просчеты, которых не сделали бы более опытные политики и дипломаты.

В 20-30-е годы государства Балтии находились на периферии европейской и мировой политики. Идеалом их правящих кругов был нейтралитет. Примечательно, что уже в первом международном договоре, подписанном Эстонией с иностранным государством — Советской Россией, — провозглашалось желание Эстонии стать нейтральной страной и добиваться нейтрализации Финского залива [5, с. 342-343].

Симпатии правящих кругов Латвии, Литвы и Эстонии были на стороне, в первую очередь, Великобритании и других западных держав. Однако Лондон действовал в том регионе достаточно осторожно. Влиятельные круги во внешнеполитическом ведомстве Великобритании считали, что страны Балтии не смогут сохранить свою независимость. Но главное, пожалуй, заключалось в том, что Великобритания не имела здесь сколько-нибудь серьезных интересов. Главным ее военным и политическим партнером была Польша. Хотя по оценкам (точных данных нет) британские капиталовложения занимали первое место в Балтии, но в общем объеме зарубежных инвестиций Великобритании их доля была незначительна. Важно подчеркнуть, что в сфере валютной политики балтийские страны также ориентировались на западные державы. Так, курс эстонской валюты был привязан к британскому фунту стерлингов и шведской кроне, латвийской — к французскому франку, литовской — к доллару США.

Большие надежды балтийские страны возлагали на Лигу Наций, членами которой они стали вскоре после завоевания независимости и в которой пытались играть достаточно активную роль. Именно механизмы Лиги Наций балтийские страны рассматривали как гарантию своего нейтралитета и безопасности. В первую очередь это относилось к Эстонии и Латвии. Примечательно, что когда в 1936 г. скандинавские страны заявили об отказе от обязательств по статье 16 Устава Лиги Наций, балтийские государства не последовали их примеру.

В начале 20-х годов западные соседи советского государства обсуждали вопрос о создании блока с целью противостояния коммунистической экспансии. Это соответствовало планам Франции о «санитарном кордоне». Однако договориться не удалось. Дело ограничилось подписанием военного пакта между Эстонией и Латвией (1923). Но его эффективность оказалась минимальной: план совместной обороны составлен не был, а единственные маневры прошли в 1931 г. [4, р. 64-65]. В сентябре 1934 г. Латвия, Литва

90

и Эстония подписали договор, вошедший в историю как «балтийская Антанта». Это стало ответом на заключение в январе 1934 г. договора о ненападении между Германией и Польшей и активизацией прогитлеровских элементов в Клайпеде. «Балтийская Антанта», однако, опять же сводилась к политическим консультациям, а механизм военного сотрудничества отсутствовал. О том, какое значение правящие круги балтийских государств придавали договорам 1923 г. и 1934 г., лучше всего свидетельствует тот факт, что их участники не провели ни одной встречи на высшем уровне.

Причин, по которым Латвии, Литве и Эстонии не удалось договориться о сотрудничестве, несколько. Структура экономики всех трех стран была сходной, что стимулировало конкуренцию, а не взаимодействие между ними. Пропаганда диктаторами национализма также вела к определенным трениям между странами.

Малоуспешными оказались попытки Латвии, Литвы и Эстонии наладить сотрудничество со странами Северной Европы. Норвегия не проявила к этому сколько-нибудь заметного интереса. Обмен визитами на высшем уровне между Эстонией и Швецией в 1928-1929 гг. привел лишь к кратковременному оживлению отношений [6, с. 133]. В начале 30-х годов Эстония и Финляндия договорились о военном взаимодействии (речь шла о прибрежных батареях двенадцатидюймовых орудий, оставшихся с царских времен на побережье Финского залива), но никаких политических обязательств о том, как будет осуществляться это взаимодействие, принято не было. В дни кризиса об этом никто и не вспомнил. К. Пятс стремился переориентировать внешнюю политику на Финляндию, пытаясь представить Эстонию, как скандинавскую, а не балтийскую страну. Почти по всем международным вопросам Эстония занимает ту же позицию, что и скандинавские страны. Ради этого К. Пятс идет на сокращение связей с Латвией, а «балтийская Антанта» рассматривается скорее как отягощение, чем помощь [7, р. 251]. Однако сближения с Финляндией не получилось. Одной из причин этого была поддержка финнами демократической оппозиции, использовавшей для публикации своих документов и обращений финскую прессу. Это, естественно, вызвало раздражение официального Таллинна.

Таким образом, государства Балтии не смогли установить прочных связей ни с Великобританией и другими западными державами, ни со странами Западной Европы, ни между собой. Надежды на Лигу Наций были явно преувеличены. Все это ослабляло позиции Эстонии, Латвии и Литвы на международной арене.

Отношение к Германии в балтийских странах было весьма настороженным. В результате аграрной реформы 20-х годов крестьяне Латвии и Эстонии получили землю, ранее принадлежавшую немецким помещикам. Основная масса крестьян испытывала глубокую неприязнь к старым хозяевам, а также опасалась потерять землю в случае их возврата. Так как крестьянство было главной социальной опорой К. Ульманиса и К. Пятса, резкий поворот в пользу Германии был чреват для обоих диктаторов серьезными внутриполитическими последствиями. В Литве антигерманские настроения под-питывались конфликтом из-за Клайпеды (Мемеля). Опасения потерять единственный глубоководный порт были среди литовцев достаточно сильны. Наконец, в балтийских странах продолжало проживать немецкое меньшинство, также вызывавшее у властей определенные подозрения.

Политика Германии в отношении балтийских государств претерпела в 20-30-е годы существенную эволюцию.

Веймарская республика рассматривала Эстонию, Латвию и особенно Литву как своеобразный противовес Польше. Считалось также, что Латвия может стать связующим

91

звеном между Германией и СССР. В условиях оживления германской экономики во второй половине 20-х годов торгово-экономические связи с балтийскими странами возросли. Одним из проявлений этого стало подписание торгового договора с Латвией (1926). В ряде случаев германский капитал стал теснить британский. Однако влияние Германии по-прежнему оставалось ограниченным. Это проявилось и в начале 30-х годов, когда мировой экономический кризис сильнее всего ударил по Германии.

С приходом Гитлера к власти германская политика в Балтии активизировалась, а выход Германии из Лиги Наций привел к усилению разногласий с балтийскими странами в сфере международных отношений. Одновременно Германия стала прямо вмешиваться во внутренние дела балтийских государств. В 1934 г. гитлеровцы поддержали попытку государственного переворота в Литве. Она провалилась, но нажим по всем направлениям постепенно усиливается. Германское население Клайпеды скоро оказывается под влиянием гитлеровцев и действует достаточно провокационно в отношении литовских властей. Пронацистские настроения укрепляются среди немецких меньшинств в Латвии и Эстонии. В 1938-1939 гг. Гитлер неоднократно говорил своему окружению о том, что балтийские страны должны войти в германское «жизненное пространство».

Таким образом, политика нейтралитета, проводимая балтийскими государствами в 20-30-е годы, могла быть успешной только в условиях относительно мирного развития международных отношений.

Советский фактор в Прибалтике: мировая революция и имперские амбиции

Ключевое значение для балтийских государств имели взаимоотношения с СССР — единственной великой державой, с которой Латвия и Эстония имели общие границы. Эти отношения почти всегда были сложными.

Во внешней политике Советского государства постоянно (кроме периода его распада в 1989-1991 гг.) присутствовало две тенденции: одна — это стремление к мировой социалистической революции или, как стали говорить позднее, переходу от капитализма к социализму и коммунизму во всемирном масштабе, вторая — имперская, частично унаследованная от царизма. В различные периоды на первый план выходила то одна, то другая, но ни одна из них полностью не исчезала. В 20-30-е годы в основном доминировала первая тенденция, в полной мере затрагивавшая и Прибалтику.

Провозглашение независимости Эстонией, Латвией и Литвой в 1918 г. было негативно воспринято руководством большевиков, поскольку противоречило планам мировой социалистической революции. Так, в начале января 1918 г. сельскохозяйственный съезд Эстонии, большинство делегатов которого составляли большевики, принял резолюцию, где говорилось, что «идея создания эстляндского самостоятельного государства раздута в эстляндских буржуазных кругах германскими империалистами и что осуществление этой идеи было бы ударом по эстляндскому рабочему правительству и завоеваниям революции», и поэтому «в будущем эстляндские трудящиеся должны оставаться в самом тесном государственном единении с рабочим правительством России» [8, с. 23]. В подготовленном тогда же проекте конституции эстляндской рабочей коммуны прямо заявлялось, что она «является автономной частью Российской Советской республики» [8, с. 23]. Эти планы не были реализованы, так как в соответствии с Брестским миром и другими советско-германскими соглашениями Прибалтика была занята германскими войсками.

92

В ноябре 1918 г. — после Компьенского перемирия и аннулирования Брестского мира — Красная Армия вступила в Прибалтику. В Эстонии, Латвии и Литве было объявлено о создании Советских республик, но они оказались недолговечными. В советской историографии главной причиной поражения советской власти в Прибалтике (как и в Финляндии, Венгрии и других странах) называлась иностранная военная интервенция. В действительности размеры военной интервенции были достаточно ограниченными.

Главную роль в поражении красных сыграла их собственная политика.

Во-первых, полностью игнорировалось стремление эстонцев, латышей и литовцев к созданию собственных независимых государств. Руководители большевиков и Советского государства всегда воспринимали Прибалтику как свою территорию, лишь меняя обоснования этого в зависимости от политической конъюнктуры. Так, Г. Зиновьев в декабре 1918 г. публично заявлял, что «теперь Советская Россия расширяется. Нам принадлежит Псков, почти вся Эстляндия, и наши войска уже подходят к Ревелю, падение которого ожидается со дня на день. Скоро наши войска будут и в Красной столице Латвии — Риге» [9]. И. Сталин, по воспоминаниям В. Молотова, вскоре после окончания Второй мировой войны говорил, что «Прибалтика — это исконно русские земли» [10, с. 14]. Это проявлялось и в конкретных шагах. Советское правительство Эстонии состояло из членов большевистской партии, строго выполнявших указания ЦК РКП(б). Советское правительство Латвии в первом же манифесте объявило о взятии власти «именем мировой революции», подчеркнув свою связь с Советской Россией «не только внешними узлами» и «уверенность, что коммунистическая революция в самом скором времени приведет к всеобщему Союзу Советских Социалистических Республик, составной частью которого будем и мы» [11, с. 43, 45]. В феврале 1919 г. Литва и Белоруссия — без какого-либо доже формального выяснения мнений их граждан — были объединены в одну советскую республику. Все это происходило в соответствии с курсом В. И. Ленина на создание «всемирной федеративной советской республики» [12, с. 275-276], но противоречило национальным чаяниям большинства эстонцев, литовцев и латышей.

Во-вторых, на территориях, оказавшихся под властью красных, стали проводиться социалистические преобразования, причем довольно радикальные даже по сравнению с Советской Россией. Так, изымаемая у помещиков земля не отдавалась крестьянам, а становилась базой для советских хозяйств. В этих условиях именно решение правительства К. Пятса о раздаче помещичьих земель крестьянам позволило привлечь их в эстонскую армию и остановить наступление красных на Таллин в казавшейся почти безнадежной ситуации [13, с. 56].

В-третьих, это красный террор, который обрушился не только на политических противников, но и на многих людей из высших и средних слоев общества, чья вина заключалась лишь в их социальном положении. Преследованиям подвергались церковь и священнослужители.

Таким образом, именно отвращение большинства населения Прибалтики к советским порядкам стало главной причиной поражения красных и во многом определило отношение Латвии, Литвы и Эстонии к Советскому Союзу в последующие годы.

В феврале 1920 г. Советская Россия и Эстония подписали мирный договор. В соответствии с ним Россия не только признавала независимость Эстонии, но и передавала ей все имущество Российской империи, находившееся на ее территории, выплачивала

93

15 млн рублей золотом, соглашалась на установление выгодных для Эстонии границ с включением в ее состав ряда районов с преобладающим русским населением [5, с. 339354]. Как справедливо отмечает немецкий историк Г. фон Раух, о таких условиях эстонские националисты в 1917 г. не могли даже мечтать [14, р. 73].

Главной причиной уступчивости Советской России было, конечно, желание лишить белогвардейцев базы в Эстонии для продолжения военных действий на Северо-Западе. Действительно, советско-эстонский мирный договор предусматривал скорейший роспуск и разоружение всех воинских формирований, не подчиненных правительствам этих стран [5, с. 342-343], т. е. белогвардейцев. Хотя гражданская война на Северо-Западе шла на спад, Советской России было очень важно иметь какие-то гарантии против нового вторжения белогвардейцев, чтобы перебросить свои войска на другие фронта. Эстонский историк Э. Маттисен считает, что главную роль играли два других фактора — желание Советской России вознаградить страну, первой подписавшую с ней мирный договор, и как-то компенсировать ущерб от вторжения Красной Армии [15, с. 73]. С первым доводом нельзя не согласиться. В. И. Ленин публично заявлял, что мирный договор Советской России с маленьким буржуазным государством имеет «громадное всемирно-историческое значение» [16, с. 90]. Это было, конечно, преувеличение, но отражало настроения верхушки большевиков. А вот второе утверждение Э. Маттисена спорно. По нашему мнению, дело обстояло совсем наоборот. В одном из писем того времени В. И. Ленин заявлял о возможности территориальных уступок Польше с целью ускорения советского переворота [12, с. 354]. Думается, что подобная линия проводилась большевиками и в отношении других стран, включая Прибалтику. Такие территориальные уступки должны были стать (а в ряде случаев и стали) своеобразными ловушками для государств, принявших их.

В 1920 г. Советская Россия подписала также мирные договоры с Латвией и Литвой. При этом явно проявилась попытка Советского государства дифференцированно подходить к балтийским странам. Так, Советская Россия полностью встала на сторону Литвы в споре с Польшей из-за Вильно.

Руководство большевиков рассматривало эти договоры, как и соглашения с рядом других стран, как временные. И это относилось не только к началу 20-х годов, когда победа мировой революции казалась скорой, но и к более позднему времени. Руководство большевиков исходило из того, что как только соотношение сил между Советским государством и капиталистическими странами изменится в пользу первого, все договоры и другие обязательства можно будет пересмотреть. В. Молотов достаточно откровенно сказал об этом эстонской делегации в сентябре 1939 г. [17, с. 137].

Более того, СССР всерьез никогда не выполнял обязательств по мирным договорам с балтийскими странами. Так, статья 7 советско-эстонского мирного договора предусматривала обязательства обеих сторон воспрепятствовать пребыванию на своей территории «организаций и групп, ставящих своей целью вооруженную борьбу с другой договаривающейся стороной», а также не допускать образования и пребывания на своей территории «организаций и групп, имеющих своей целью низвержение правительства другой договаривающейся стороны» [5, с. 143-145]. Аналогичные пункты были и в договорах Советской России с Латвией и Литвой [5, с. 103-104]. Однако если деятельность белогвардейцев, пусть и с задержкой, была прекращена, то компартии, официально являющиеся секциями Коминтерна, продолжали свою работу, в том числе и нелегальную, получая финансирование от советского правительства. Следует подчеркнуть, что

94

в 20-30-е годы Коминтерн считал возможным осуществление социалистической революции и взятие коммунистами власти только путем вооруженной борьбы. В сфере межгосударственных отношений дела шли тоже не просто. Осенью 1920 г. В. И. Ленин обратился к заместителю председателя Реввоенсовета Э. Склянскому с запиской, в которой в частности говорилось: «Принять военные меры т[о] е[сть] постараться наказать Латв[ию] и Эстл[яндию] военным образом (на пр[имер], "на плечах" Балаховича перейти где-нибудь границу хоть на 1 версту и повесить там 100-1000 их чиновников и богачей)» [12, с. 399]. Такое указание главы советского правительства почти через 10 месяцев после подписания мирного договора само говорит за себя. К этому надо добавить, что Балахович задолго до написания этой записки покинул Прибалтику и перебрался в Польшу.

Улучшение отношений с Великобританией в начале 1921 г. привело к некоторому сдвигу в советской политике. Так, 21 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП(б) приняло постановление, в котором коммунисты Эстонии, Латвии и Литвы предупреждались, что «им необходимо сообразовать свою политику с особенностями международного положения РСФСР в настоящих условиях» и что «в настоящий момент не может быть и речи о военной помощи им со стороны РСФСР» [18, с. 83]. Однако как только международная обстановка вновь изменилась и осенью 1923 г. в Германии, по мнению руководителей СССР и Коминтерна, сложилась революционная ситуация, политика вновь была изменена и стал рассматриваться вопрос о советской поддержке, в том числе и военной, германской революции. При этом опять предполагалось использовать Прибалтику. «Латышей — утверждал И. Сталин в сентябре 1923 г., — можно запугать, припереть к стенке и пр.» [18, с. 208]. Революция в Германии провалилась, но Коминтерн попытался добиться успеха в Эстонии. В декабре 1924 г. коммунисты подняли мятеж в Таллине. Эта акция была хорошо подготовлена и несомненно пользовалась советской поддержкой [19, с. 32]. Однако и тут у коммунистов ничего не получилось. Естественно, что это сказалось на отношениях СССР не только с Эстонией, но и с другими балтийскими странами.

Конечно, было бы неправильно считать, что советские руководители постоянно думали о революции в Прибалтике, но то, что подобные намерения у них имелись, не вызывает сомнения. К этому надо добавить, что главным противником СССР считалась Польша, а балтийское направление рассматривалось до конца 30-х годов как второстепенное. В 1925 г. Западный фронт был реорганизован в военный округ. Это был явный сигнал, что СССР не ожидает скорого революционного кризиса. Однако в 1930-1931 гг. в коммунистической печати Германии и Польши появились статьи о том, что в случае войны СССР и Польши Красная Армия быстро займет Эстонию, Латвию и Южную Финляндию. Эти публикации вызвали сильное раздражение руководства ВКП(б) и Коминтерна. Политбюро ЦК ВКП(б) в специальном постановлении осудило их [20, с. 476]. Примечательно однако, что недовольство вызвало не заявление о возможности вторжения СССР в малые балтийские страны, а то, что как отмечалось в справке, подготовленной аппаратом ИККИ, противнику раскрываются направления наших ударов [21, с. 760-764].

Подписание СССР договоров о ненападении с Литвой (1926), Эстонией (1932) и Латвией (1932), пакта Бриана-Келлога и вступлении в Лигу Наций не привело к качественному изменению в политике. Как признавал позднее М. Унт, ставший в июне 1940 г. министром внутренних дел Эстонии, он получал революционную литературу для

95

нелегального распространения от советских дипломатов начиная с 1932 г. или 1933 г. [22, с. 266]. Раздражение Москвы вызвал отказ выдать военных летчиков, бежавших в 1938 г. в Эстонию (возвращен был только самолет). Одним из проявлений ухудшения отношений стало закрытие консульств балтийских стран в Ленинграде.

Следует отметить, что отношение СССР к «балтийской Антанте» было скорее положительным. Так, «Правда» сообщила о подписании тройственного договора в подчеркнуто нейтральных тонах [23], что было резким контрастом с информацией о других соглашениях европейских государств, которые неизменно назывались «реакционными», «сговором империалистов» и т.д. В работах советских ученых второй половины 30-х годов «балтийская Антанта» почти не упоминается: в СССР всерьез она не воспринималась.

Экономические связи СССР и стран Балтии постоянно сокращались и во второй половине 30-х годов были незначительными.

Во второй половине 30-х годов стала очевидной слабость компартии Эстонии, Латвии и Литвы. В своих странах они оказались в состоянии политической изоляции — их влияние даже среди беднейшей части населения было ограниченным, практически никто не хотел вступать с ними в союзы, несмотря на неоднократные призывы к единому рабочему и народному фронту. Многие коммунисты балтийских стран, находившиеся в эмиграции в СССР, стали жертвами сталинских репрессий. В середине 30-х годов в руководстве ВКП(б) сложилось мнение, что именно аппарат Коминтерна является главным каналом проникновения шпионов в Советский Союз. 3 января 1936 г. представитель ВКП(б) в исполкоме Коминтерна Д. З. Мануильский обратился к секретарю ЦК ВКП(б) Н.И. Ежову с предложением «закрыть так называемые «зеленые переправы» через границу не только для поляков, но и для финнов, латышей, литовцев, эстонцев как партий, неблагополучных по провокации» [18, с. 728]. Заметим, что наличие подобных нелегальных каналов для систематической заброски агентов через государственные границы также противоречило обязательствам советского государства по договорам с указанными странами. В дальнейшем компартия Польши была распущена решением Коминтерна в 1938 г., несколько ранее было арестовано практически все руководство латышской компартии, а также многие активисты компартий Эстонии и Литвы [24, с. 474]. Для и без того слабых компартий это было сильным ударом. В январе 1939 г. руководитель Коминтерна Г. Димитров писал секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Андрееву, что связь Коминтерна с компартиями Эстонии, Латвии и Литвы прервана и что в Москве нет ни одного товарища из этих партий [25, с. 210].

При анализе советской политики в Прибалтике нельзя не отметить ряд важных моментов в деятельности внешнеполитических структур.

Сильной стороной деятельности советских разведчиков и дипломатов было умение подкупать (а иногда и прямо вербовать) высокопоставленных политиков, военных, дипломатов балтийских государств. В той или иной степени с советской агентурой сотрудничали К. Ульманис, К. Пятс и ряд других деятелей. Особенно сильным советское проникновение было в Латвии [26, с. 113-114]. Это позволяло успешно проводить крупные спецоперации, в результате которых достигались важные, конкретные цели.

Однако в целом советский внешнеполитический аппарат работал с большими сбоями, причиной которых оказался сам государственный строй СССР.

Во-первых, советские дипломаты, разведчики, журналисты, сотрудники всех других организаций, занимающихся международной деятельностью, руководствовались

96

в своей работе марксистско-ленинскими догмами, установками И. Сталина и руководящих органов партии большевиков. «Классовый подход» приводил их к упрощенным, а иногда и просто примитивным схемам. В соответствии с ними только Советский Союз и коммунистические партии могли выступать от имени народов всего мира, а все, кто выражал хоть малейшую критику в их адрес, автоматически относились к лагерю реакции. Тезис о враждебном, капиталистическом окружении Советского Союза воспринимался как аксиома.

В отношении балтийских государств данный подход осуществлялся достаточно последовательно и жестко. Так, в 20-е годы Особая комиссия, проверявшая одно из советских полпредств в Прибалтике, зафиксировала в итоговом документе, что дипломатическая миссия должна представлять из себя военную крепость, а в «каждом постоянном участнике работ миссии необходимо предполагать возможного предателя, а в каждом "госте" — возможного шпиона». Далее говорилось: «Советский дипломат и всякий честный советский работник за границей — это непримиримый и беспощадный враг всех официальных властей и всех частных лиц из числа собственников земли и средств производства. Враг даже в том случае, если он подписывает какой-либо договор или заключает сделку, безусловно, выгодную другой стороне в данный момент. Здесь более чем где-либо рука, подписывающая договор или сделку, конвульсивно сжимается в ожидании момента, когда можно будет схватить "другую сторону" за горло и душить, душить насмерть как урода, как "извращение законов природы и всякой правды"» [27, с. 231-232]. В последующие годы данный настрой сохранялся. Если посмотреть донесения советских дипломатов, разведчиков, пограничников, журналистов, то простые люди балтийских государств всегда поддерживали советскую политику и восхищались И. Сталиным, а правящие круги рисовались однозначно черной краской — они полностью зависят от Англии или Германии, являются-де поджигателями войны и организаторами антисоветских заговоров и провокаций. Того, что маленькая страна хочет быть нейтральной и пытается избежать вовлечения в конфликт великих держав, советские внешнеполитические работники просто не понимали.

Во-вторых, информация, получаемая советским правительством от своих зарубежных представителей, была низкого качества. Во второй половине 30-х годов это начало беспокоить и часть советского руководства. Показательно выступление наркома иностранных дел М. Литвинова на закрытом заседании февральско-мартовского (1937) Пленума ЦК ВК(б). После положенных в таких случаях слов о том, что работа НКВД «поставлена на должную высоту», что «она лучше чем в каком-либо другом государстве», М. Литвинов дал весьма критический анализ информации, поступающей от разведки. «Очень часто, — заявил М. Литвинов, — приходилось иметь дело с липовыми документами. Видно было, что есть такие сотрудники секретные, которые просто имеют задание давать информацию, но не имеют возможности доставать ее, они либо копируют передовицы буржуазных газет, компилируют их, либо в этом направлении строят свои выдумки. Такие липовые документы наводили на мысль, что НКВД был не особенно разборчив, но назначал агентами кого угодно, и в результате получалось много ненужной макулатуры, а то и дезинформации» [28, с. 6-7]. М. Литвинов привел и ряд конкретных фактов, что вызвало недовольные реплики К. Ворошилова, П. Постышева и Л. Берии.

Критика, которой подверг разведку М. Литвинов, могла быть с полным основанием отнесена и к другим ведомствам, включая Наркомат иностранных дел. Приведем

97

несколько примеров из опубликованных донесений советского полпреда в Таллинне К. Никитина. Так, 7 апреля 1939 г. он докладывал: «Имеются сведения, что Эстония заключила с Германией тайный договор о пропуске германских войск через Эстонию. В связи с этим идет реорганизация направления эстонских железных дорог» [29, с. 224]. Данная информация никогда не подтверждалась. В течение 1939 г. К. Никитин неоднократно сообщал, что эстонское правительство тайно подстрекается Англией к пропуску германских войск через свою территорию, причем писал об этом даже 15 сентября, когда Германия и Великобритания находились уже в состоянии войны [30, с. 45].

Таким образом, советское руководство попало в плен той системы, которую оно создало, оказавшись отрезанным от реальной информации о происходящем в мире.

Итак, советское руководство рассматривало потерю Прибалтики как временное явление. Однако в течение почти всего рассматриваемого периода (от поражения коммунистического путча в Эстонии в декабре 1924 г. до обострения международной обстановки весной 1939 г.) Советский Союз не предпринимал сколько-нибудь активных шагов, выжидал появления более благоприятной ситуации для вовлечения балтийских государств в орбиту своего влияния, а если удастся, то и советизации.

Прибалтика и СССР в дни предвоенного кризиса

В 1938 г. британский посол, характеризуя ситуацию в Эстонии, писал в своем ежегодном отчете: «Эстонцы любят русских, но боятся коммунизма; они не любят и немцев, и нацистские доктрины» [7, р. 251]. Практически аналогичные оценки настроений в Латвии содержались и в докладе, направленном в декабре 1938 г. чехословацким послом в Риге своему руководству [31, с. 90-92]. Можно с большой долей уверенности сказать, что именно эти настроения во многом определяли политику балтийских государств во время предвоенного кризиса.

Предвоенный кризис стремительно вовлекал в водоворот событий все новые и новые страны. Не могли остаться вне его и государства Балтии.

Мюнхенский сговор вызвал в балтийских государствах смешанные чувства. Официальные круги поддерживали Мюнское соглашение, но вместе с тем усиливалась их озабоченность тем, что великие державы решают судьбы малых стран без их участия и что надежд на создание системы коллективной безопасности практически нет. В этих условиях в балтийских странах еще более усилилась линия на укрепление нейтралитета. В феврале 1939 г. министры иностранных дел Эстонии, Латвии и Литвы заявили еще раз о приверженности политике нейтралитета. Латвия пошла еще дальше — сразу после Мюнхена она объявила, что не может выполнять свои обязательства по статье 16 Устава Лиги Наций.

Одновременно начал возрастать нажим Гитлера на Литву. В середине марта 1939 г. Германия захватила Клайпеду. Было ясно, что на этом она не остановится. Почти сразу — 28 марта 1939 г. — Советский Союз направил Латвии и Эстонии свои предложения о предоставлении гарантий безопасности [29, с. 282-283]. Их принятие вовлекало бы оба государства в орбиту советской политики, чего они не хотели, поэтому советские предложения были отклонены. Вскоре после этого Красная Армия демонстративно провела маневры в нескольких километрах от эстонской границы [17, с. 17-18].

В ходе дальнейших консультаций между СССР, Великобританией и Францией основным был вопрос о Польше. Однако проблемы включения в планируемую систему

98

безопасности ряда малых стран, включая Финляндию, Эстонию и Латвию, также занимали немаловажное место. То, что Советский Союз добивался предоставления балтийским государствам гарантий вне зависимости от того, согласны ли они их принять, и был готов вести переговоры об их судьбе только с Великобританией и Францией, не могло не вызывать у балтийских государств подозрений в отношении действительных советских намерений. Тем более, что многие советские инициативы (как, например, определение «косвенной агрессии») были сформулированы столь неопределенно и нечетко, что давали возможность вмешательства во внутренние дела этих стран. Это беспокойство особенно усилилось после того, как 2 июня 1939 г. нарком иностранных дел В. М. Молотов передал послам Великобритании и Франции проект пакта, в котором говорилось (ст. 3), что механизм взаимопомощи и порядок его применения будет установлен независимо от какой бы то ни было процедуры прохождения вопросов в Лиге Наций [29, с. 432-433]. Это искушало Латвию и особенно Эстонию, продолжавшую сохранять верность статье 16 Устава Лиги Наций. 7 июня 1939 г. Латвия и Эстония подписали с Германией пакты о ненападении. Как отмечал с тревогой британский министр иностранных дел лорд Галифакс в телеграмме послу в Анкаре, свой политикой СССР толкает балтийские страны в объятия Гитлера [32, р. 430].

При оценке событий весны-лета 1939 г., как представляется, необходимо учитывать несколько факторов.

Во-первых, опасения балтийских государств в отношении намерений СССР навязать им коммунистические порядки были обоснованными. Надвигающаяся военная угроза не изменила намерений Сталина и его окружения. «На стальных штыках и ворошиловских залпах, на могучих крыльях Советов, — инструктировал 4 апреля 1939 г. начальник Политуправления РККА Л. Мехлис партийный актив Киевского особого военного округа, — мы понесем освобождение рабочему классу капиталистических стран и водрузим знамя коммунизма на остальных пяти шестых земного шара!» [33, с. 87]. В этом плане показательно отношение к русским войскам на Балканах и во Франции в годы Первой мировой войны, где их радостно встречали как друзей и союзников (никому и в голову не приходило, что они попытаются восстановить во Франции монархию!) и резко отрицательное отношение к Красной Армии, с приходом которой советизация считалась неизбежной.

Во-вторых, у них не было убежденности в том, что Советский Союз будет реально выполнять принятые на себя обязательства. И дело было не только в общей негативной репутации Советского государства, которое с первых шагов на международной арене (например, Брестский мир 1918 г.) считало возможным в любое время нарушить договор или соглашение с «буржуазным государством». Несмотря на грозную риторику, на практике СССР действовал очень осторожно. Это в частности проявилось во время «траснинкайского инцидента» в марте 1938 г., кода Литва была вынуждена уступить ультимативным требованиям Польши, не получив поддержки ни одной из великих держав [19, с. 56]. Между тем в Литве во второй половине 30-х годов были большие надежды, что в момент опасности СССР окажет им помощь [31, с. 72]. Не получила четкого ответа и Эстония, запросившая мнения Москвы перед принятием решения о подписании договора о ненападении с Германией [17, с. 68-69]. К этому надо добавить, что уже летом 1938 г. появились слухи о том, что Сталин договорился с Гитлером. Первым об этом написал Л. Троцкий, хорошо знавший внутренние механизмы Советского государства. Аналогичные предположения появлялись в печати Финляндии [34, с. 169], и политики балтийских государств не могли не знать об этом.

99

В-третьих — и это играло тогда важную роль, — в Прибалтике, как и во многих других странах, считали, что СССР и его вооруженные силы сильно ослаблены в результате острой внутренней борьбы и массовых репрессий 1937-1938 гг.

В-четвертых, подписание договоров с Германией было ошибкой Латвии и Эстонии. Это не давало им какой-либо дополнительной безопасности, так как циничное отношение Гитлера к международным обязательствам было уже хорошо известно. Финляндия, отказавшаяся от аналогичного германского предложения, выиграла в глазах мировой общественности.

В-пятых, определенную долю ответственности несут западные державы. Сконцентрировав все свое внимание на Польше, Великобритания и Франция еще больше усилили неустойчивость балтийских государств.

Параллельно с переговорами с Великобританией и Францией Москва вела диалог и с Германией, и в нем в частности затрагивался вопрос о судьбе балтийских стран. 3 августа 1939 г. Риббентроп сказал советскому полпреду Астахову, что «от Балтийского до Черного моря не будет проблем, которые мы совместно не сможем разрешить между собой» [35, с. 27].

23 августа 1939 г. СССР и Германия подписали пакт о ненападении и секретный протокол, в соответствии с которым Литва становилась зоной германских интересов, а Латвия, Эстония и Финляндия — советских.

Пакт Молотова-Риббентропа оценивался в советской историографии практически всегда как вынужденный шаг (наличие секретного протокола замалчивалось или отрицалось). В современной российской литературе диапазон мнений очень велик. Встречаются даже утверждения, что без этого пакта «полноценной победы над нацизмом могло бы и не быть» [36, с. 94].

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Наш подход к этому договору крайне критический. В 30-е годы мир стал свидетелем многочисленных нарушений международного права и элементарной человеческой нравственности. Это и Мюнхенский сговор 1938 г., и многие другие соглашения. В них в той или иной степени было замешано большинство государств. Однако даже на этом фоне пакт Молотова-Риббентропа отличается особым цинизмом.

Дело не только в том, что СССР грубо нарушил мирные договоры (они предусматривали отказ Советского государства от каких-либо особых преимуществ и признания суверенитета и независимости этих стран) и договоры о ненападении (они включали обязательство не подписывать договоры, направленные против другой стороны) почти со всем своими западными соседями — Польшей, Литвой, Латвией, Эстонией, Финляндией, а также пакт Бриана-Келлога, Устав Лиги Наций и ряд других обязательств. В Мюнхене было нарушено также немало ранее данных обязательств по международным договорам. Сделано это, правда, было открыто, а не путем подписания секретных протоколов. И даже не в том, что Советский Союз и гитлеровская Германия подписали договор о ненападении, а не простые декларации, как это сделали Н. Чемберлен и Э. Де-ладье. Главное отличие состоит в другом. Великобритания и Франция, отдав Гитлеру Чехословакию, ничего для себя не потребовали — ни новых территорий, ни экономических преимуществ, ни военных баз или смены общественного строя. Действие Польши, использовавшей тяжелое положение Чехословакии для присоединения Тешина, осуждаются сейчас почти всем польским обществом. Советский Союз, во-первых, получил по соглашениям с Гитлером свою долю, причем весьма существенную (на II съезде народных депутатов СССР это совершенно справедливо определялось как проявление имперской политики) [37], и, во-вторых, стал де-факто членом гитлеровского блока.

100

Советско-нацистский пакт 23 августа 1939 г. не был, конечно, единственной причиной Второй мировой войны, но он снял последние препятствия на пути к ее началу.

Балтийские государства помимо своей воли вовлекались в водоворот событий, где от них уже мало что зависело. Они оказались в прямом смысле слова заложниками особенностей развития международных отношений того времени. Проведение политики нейтралитета и обеспечения безопасности с помощью механизмов Лиги Наций не дало результата, как ввиду слабости Лиги Наций, так и ввиду того, что две ближайшие державы — Советский Союз и гитлеровская Германия — руководствовались в своей внешней политике хотя и отличными друг от друга, но совершенно иными принципами.

Литература

1. Коммунистический интернационал в документах. 1919-1932. М., 1933.

2. Димитров Г. Избранные произведения: в 2 т. Т. II. М., 1983.

3. История Коммунистической партии Советского Союза: т. 1-5. Т. 5, кн. 1. М., 1970.

4. Hiden J., Salmon P. The Baltic Nations and Europe: Estonia, Latvia and Lithuania in the Twentieth Century. London; New York: Longman, 1994.

5. Документы внешней политики СССР. Т. II. М., 1958.

6. Лаар М., Валк Х., Вахтре Л. Очерки истории эстонского народа. Таллин, 1992.

7. British Documents on Foreign Affairs: Reports and Papers from the Foreign Office Confidential Print. Part II. Series F. Europe, 1919-1939. Vol. 66 Scandinavia and Baltic States. January 1938-Decem-ber 1938. University Publications of America, 1996.

8. Социалистические революции в Эстонии и ее вхождение в состав СССР. 1917-1940. Документы и материалы. Таллин, 1987.

9. Северная Коммуна. 1918. 29 декабря.

10. Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991.

11. Восстановление Советской власти в Латвии и вхождение Латвийской СССР в состав СССР. Документы и материалы. Рига, 1986.

12. Ленин В. И. Неизвестные документы. 1891-1922. М., 2000.

13. Смолин А. В. Белое движение на Северо-Западе России. 1918-1920. СПб., 1999.

14. Rauch G. von The Baltic States. The years of independence. Estonia, Latvia, Lithuania. 1917-1940. London, 1974.

15. Маттисен Э. Эстония-Россия: история границы и ее проблемы. Таллин, 1995.

16. Ленин В. И. Доклад о работе ВЦИК и Совнаркома 2 февраля 1920 г. // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 40.

17. От пакта Молотова-Риббентропа до договора о базах. Документы и материалы. Таллин, 1990.

18. Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б) и Коминтерн. 1919-1943. Документы. М., 2004.

19. Чапенко А. А. История стран Балтии (Эстония, Латвия, Литва) в первый период независимости и годы второй мировой войны. Мурманск, 2008.

20. Кен О. Н., Рупасов А. И. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами. Ч. 1. 1928-1934. СПб., 2000.

21. Коминтерн и идея мировой революции. Документы. М., 1998.

22. Варес П. На чаше весов: Эстония и Советский Союз. Таллин, 1999.

23. Правда. 1934. 13 сентября.

24. Коммунистический Интернационал. Краткий исторический очерк. М., 1969.

25. Известия ЦК КПСС. 1989. № 12.

26. Судоплатов П. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год. М., 2001.

27. Волкогонов Д. А. Семь вождей. Кн. 1. М., 1997.

101

28. Материалы февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП() 1937 г. 3 марта 1937 г. Утреннее заседание // Вопросы истории. 1995. № 2.

29. СССР в борьбе за мир накануне второй мировой войны (сентябрь 1938 — август 1939) Документы и материалы. М., 1971.

30. Полпреды сообщают... Сборник документов об отношениях СССР с Латвией, Литвой и Эстонией. Август 1939 — август 1940. М., 1990.

31. Прибалтика и геополитика. 1935-1945 гг Рассекреченные документы Службы внешней разведки Российской Федерации. М., 2010.

32. Documents on British Foreign Policy (1919-1939) Ser. 3, vol. VI. London: HMSO, 1953. 430 р.

33. Мехлис Л. На штурм капитализма, к мировой коммуне // Исторический архив. 2005. № 3.

34. Вунш C. «Красная угроза». Образ СССР в финской прессе 1939-1940. СПб., 2011.

35. СССР-Германия: 1939-1941. Сборник документов: в 2 кн. Кн. 1: Документы и материалы о советско-германских отношениях с апреля по октябрь 1939 г. Кн. 2: Ноябрь 1939 — июнь 1941. Вильнюс, 1989.

36. Дюков А. «Пакт Молотова-Риббентропа» в вопросах и ответах. М., 2009.

37. Правда. 1989. 24 декабря.

Статья поступила в редакцию 15 марта 2012 г.

102

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.