CC BY
506
2013
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Серия 6
Вып. 1
МЕЖДУНАРОДНЫЕ КОНФЛИКТЫ В РЕАЛЬНОСТИ И ВИРТУАЛЬНОСТИ
УДК 94(19) К. К. Худолей
СОВЕТИЗАЦИЯ БАЛТИЙСКИХ ГОСУДАРСТВ ЛЕТОМ 1940 ГОДА И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
События лета 1940 г. в Прибалтике до сих пор являются предметом острых общественно-политических дебатов, которые, естественно, сказываются и на научных дискуссиях.
В официальной советской историографии события лета 1940 г. в балтийских государствах неизменно представлялись как выступления народных масс, которые совершили социалистические революции, восстановили советскую власть и добровольно вступили в Советский Союз. Роль советского вмешательства всячески преуменьшалась. Так, например, в некоторых работах по истории Второй мировой войны вообще не упоминались советские ультиматумы и ввод дополнительных войск в июне 1940 г. [1, с. 47]. В тех случаях, когда замолчать эти факты было невозможно, обвинения в «экспорте революции» отвергались как «клевета буржуазии» [2, с. 9]. Лишь в принятом II съездом народных депутатов СССР постановлении «О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 г.» появились элементы критики внешней политики СССР в 1939-1941 гг., в том числе и в отношении балтийских государств. Так, в нем признавалось, что советско-германские секретные протоколы и договоренности 1939-1941 гг. о разграничении сфер интересов «находились с юридической точки зрения в противоречии с суверенитетом и независимостью ряда третьих стран» и что «протоколы не создавали новой правовой базы для взаимоотношений Советского Союза с третьими странами, но были использованы Сталиным и его окружением для предъявления ультиматумов и силового давления на другие государства и нарушения взятых перед ними правовых обязательств» [3, с. 613]. Более четких определений событий, произошедших летом 1940 г. в балтийских странах, в постановлении не содержалось. Однако в это же время в условиях перестройки и гласности действия СССР в отношении Латвии, Литвы и Эстонии в 1939-1940 гг. подвергались более жесткой критике в трудах ряда исследователей.
Балтийские политики и ученые практически однозначны в оценках событий лета 1940 г. Так, в постановлении Верховного Совета Эстонии от 12 ноября 1989 г. действия
Худолей Константин Константинович — д-р ист. наук, профессор, Санкт-Петербургский государственный университет, e-mail: [email protected] © К. К. Худолей, 2013
94
сталинского руководства СССР против Эстонской республики в 1940 г. квалифицировались как «агрессия, военная оккупация и аннексия» [4, с. 19]. Схожие оценки содержались в документах, одобренных Верховными советами Латвии и Литвы. С незначительными различиями в акцентах их разделяют почти все ученые балтийских стран.
Так как в 1989-1991 гг. Россия достаточно тесно взаимодействовала с Литвой, Латвией и Эстонией в противостоянии структурам КПСС и Союза ССР, то многие оценки российского руководства были близки к тому, что провозглашали лидеры стран Балтии. Так, в российско-литовском договоре 1991 г. прямо говорилось о советской аннексии Литвы в 1940 г. и необходимости преодоления ее последствий [5]. Однако вскоре после распада СССР ситуация изменилась — российская дипломатия стала настаивать на правомерности присоединения Литвы, Латвии и Эстонии к СССР и отвергать такие оценки балтийских политиков, как «оккупация» и некоторые другие [6, с. 349-350]. В российском академическом сообществе в настоящее время имеются различные точки зрения по данному вопросу. Часть ученых разделяют официальную позицию российской дипломатии. Однако некоторые исследователи (Е. Зубкова [7], М. Семиряга [8], Н. Лебедева [9] и др.) считают возможным использование термина «оккупация» с некоторыми оговорками. Данная точка зрения представляется нам более обоснованной применительно к событиям лета 1940 г., хотя ввиду отсутствия в международном праве того времени четких определений ряда действий данный вопрос требует дополнительного исследования.
По нашему мнению, события лета 1940 г. в балтийских государствах наиболее правильно определить как «советизация», в рамках которой сочетались два процесса — установление в балтийских государствах коммунистических порядков и присоединения их к Советскому Союзу. Целью данной статьи является анализ хода данных процессов и их основных последствий как для Советского Союза, так и для балтийских стран.
Вступление советских войск в балтийские государства в июне 1940 года
14 июня 1940 г. Советское правительство сделало заявление правительству Литвы, а 16 июня правительствам Эстонии и Латвии, которые по существу были равнозначны ультиматуму.
Все они содержали два общих пункта:
1) немедленно сформировать правительство, способное и готовое обеспечить проведение в жизнь договоров о взаимной помощи [10, с. 375, 387, 389] (это было явное нарушение тех самых договоров о взаимной помощи и ряда других предшествующих договоров, по которым все стороны брали на себя обязательства не вмешиваться во внутренние дела друг друга);
2) обеспечить свободный допуск советских войск в количестве, достаточном для выполнения договоров о взаимной помощи, причем ни точной численности вновь вводимых войск, ни места их дислокации не указывалось [10, с. 375, 387, 390]. Прямой угрозы применения силы в заявлениях Советского правительства не содержалось, но было очевидно, что СССР сделает это в случае отрицательного ответа, невзирая на договоры о ненападении, договоры 1939 г. и другие обязательства.
Литве предъявлялись дополнительные требования — предать суду министра внутренних дел К. Скучаса и начальника департамента политической полиции А. По-вилайтиса. В ответ на слова литовского министра иностранных дел Ю. Урбшиса, что он не видит статьи, по которой можно было бы судить К. Скучаса и А. Повилайтиса,
95
В. Молотов заявил, что «прежде всего их надо арестовать и отдать под суд, а статьи найдутся», добавив затем, что советские юристы помогут [10, с. 375]. Это было также совершенно неприкрытое вмешательство во внутренние дела (судопроизводство) формально суверенного и независимого государства.
Правящие круги балтийских государств вновь оказались перед сложным выбором. Президент Литвы А. Сметона отправил в отставку правительство А. Меркиса и поручил формирование нового кабинета генералу С. Раштикису, о котором советские представители отзывались положительно во время переговоров осенью 1939 г. Но советское руководство на это не согласилось, заявив, что в Литву направляется специальный уполномоченный В. Деканозов, с которым должен быть согласован состав нового правительства [11, с. 618-619]. В этих условиях А. Сметона высказался за вооруженное сопротивление, но получил отказ со стороны военного командования и покинул Литву. После перехода германской границы он был интернирован. Это не вызвало возражений у В. Молотова, поскольку бегство А. Сметоны всячески использовалось советской пропагандой [11, с. 622]. Впоследствии А. Сметона получил разрешение уехать в Швейцарию, откуда перебрался в США, где погиб в 1944 г. Отъезд А. Сметоны создал в стране политический вакуум. Это понимал и В. Деканозов, доносивший 16 июня 1940 г. в Москву: «Важно отметить, что Меркис подал в отставку еще утром, 15 июня, то есть за день до бегства президента, и отставка Меркиса была Сметоной принята. Таким образом на сегодня Литва не имеет президента и имеет правительство, находящееся в отставке» [11, с. 622]. Законность вступления в этих условиях А. Меркиса в должность исполняющего обязанности президента Литвы представляется весьма сомнительной. А. Меркис объявил о принятии советских требований, назначил по указке В. Деканозова «народное» правительство, а затем передал полномочия президента его главе Ю. Палецкису.
В Эстонии к оказанию хотя бы символического сопротивления призвал видный деятель демократический оппозиции Я. Тыннисон [12, с. 157]. Однако президенты Эстонии К. Пятс и Латвии К. Ульманис приняли советские требования, даже не заявив формального протеста. Возможно, они надеялись вписаться в новую структуру власти и сохранить свое высокое положение. В Таллинн и Ригу также прибыли советские уполномоченные А. Жданов и А. Вышинский.
Причины, по которым правящие круги балтийских стран решили не сопротивляться, были в основном те же, что и осенью 1939 г. К ним надо добавить лишь несколько новых аспектов.
Во-первых, в условиях, когда советские войска уже находились внутри балтийских государств, любая попытка сопротивления со стороны национальных армий имела еще меньше шансов на успех, чем осенью 1939 г., а к партизанской войне всерьез никто не готовился — примечательно, что в Литве в предвоенные годы были планы партизанской войны с Польшей и Германией, но не с Советским Союзом [см.: 13].
Во-вторых, итоги советско-финской войны были расценены в малых странах совершенно иначе, чем в великих державах. Если в Берлине и Лондоне были изумлены тем, сколько сил и времени потребовалось Красной Армии для прорыва обороны финнов, то в Таллинне, Риге и Каунасе, наоборот, считали, что Финляндия понесла напрасно огромные человеческие жертвы. В странах Балтии преобладало мнение, что вооруженное сопротивление приведет к значительным человеческим потерям и последующим жестоким репрессиям, что поставит под вопрос саму судьбу малых народов.
96
В-третьих, политические круги балтийских государств находились в шоке от поражения Франции, которое произвело на них еще большее впечатление, чем разгром Польши в сентябре 1939 г. К этому надо добавить, что, хотя советские дипломаты и разведчики постоянно сообщали в Москву о «происках» Балтийской Антанты, на практике никакого сдвига в сфере укрепления военно-политического сотрудничества между балтийскими странами не произошло. Весьма показательно, что, когда литовское руководство обсуждало возможность военного сопротивления, никто даже не вспомнил о Балтийской Антанте [14, с. 24].
Осенью 1939 г. — весной 1940 г. в правящих кругах Литвы, Латвии и Эстонии время от времени рассматривался вопрос о создании правительства в эмиграции или какой-либо другой структуры со схожими функциями в случае полномасштабного советского вторжения. На практике ничего в этом направлении сделано не было. Некоторые современные балтийские историки считают, что этим сюжетам по различным причинам не уделялось должного внимания [15, с. 185]. П. Судоплатов утверждает, что это было результатом деятельности советской разведки, которая постоянно поддерживала контакты с верхушкой стран Балтии [16, с. 112-114]. Видимо и то, и другое имело место. Однако главное заключалось в том, что вряд ли удалось найти страну, которая захотела бы принять у себя балтийские правительства в эмиграции. Получать дополнительные проблемы без каких-либо очевидных политических преимуществ никто не хотел, особенно в условиях Второй мировой войны.
Вторжение Красной Армии и последующая советизация Прибалтики получили поддержку некоторых слоев населения.
Во-первых, это промышленный пролетариат. Он находился на самых нижних ступенях социальной лестницы, и его жизненный уровень был действительно невысоким. Ряд рабочих организаций, как, например, Союз горняков Эстонии, были запрещены [17, с. 101]. Начало Второй мировой войны привело еще к большему ухудшению социально-экономического положения рабочих, а меры, принимаемые властями по смягчению социальных противоречий, оказались неэффективными. Отсюда и рост недовольства рабочего класса. Однако значение этого противоречия для общей ситуации в Прибалтике не следует преувеличивать, оно не было и никак не могло быть основным ввиду малочисленности пролетариата. Все три балтийские страны были в целом аграрными. Доля сельского населения составляла в Латвии и Эстонии примерно две трети населения, а в Литве даже 85%. В то же время в Литве только 6% самодеятельного населения были заняты в промышленности и 1% — на транспорте, в Латвии — соответственно 13% и 3,3%, а в Эстонии рабочий класс составлял 24% населения, включая занятых личными услугами [18, с. 22; 19, с. 103-104; 20, с. 686]. Даже если предположить, что большинство рабочих поддерживало советизацию, то речь все равно могла идти об относительно небольшой группе населения.
Во-вторых, русское меньшинство. Почти все русские имели гражданство балтийских государств, но их возможности для карьерного роста в политической и административной сфере, как и в области развития национальной культуры, были ограничены. Просоветские симпатии части русских жителей приграничных районов, о которых советские пограничники докладывали своему начальству, несомненны [21, с. 42]. Судя по отрывочным данным, советская разведка использовала рост ностальгических настроений среди белоэмигрантов в 30-е годы для вербовки агентуры, особенно в Латвии. Однако опять же национальные противоречия в странах Балтии в конце
97
30-х — начале 40-х годов не были определяющими. Численность русских была не столь велика: в Латвии они составляли 12% населения, в Эстонии — 8,2%, в Литве их почти не было [18, с. 22; 19, с. 103-104; 20, с. 190]. К тому же большинство русских не стремилось к искусственному обострению обстановки, национальные противоречия ни в одной из балтийских стран не были антагонистичными. В движение русское меньшинство, точнее часть его, привел внешний фактор.
В-третьих, часть интеллигенции, идеализировавшая Советский Союз, видевшая в нем не только силу, выступающую против фашизма, но и воплощение социалистических идеалов, надежду на более справедливое общество. Эта категория не была велика: ввиду географической близости в Прибалтике значительно лучше, чем во Франции, понимали, что представляет из себя советский режим 20-30-х годов. Однако определенный фон, благоприятствующий советизации, эти представители интеллектуального мира создавали.
К этому надо добавить, что некоторая часть населения поддерживала ввод советских войск из чувства протеста против авторитарных диктатур, надеясь на расширение демократии. Их однако ждало жестокое разочарование. Ввиду этого представляется, что далеко не все, приветствовавшие советские войска в середине июня 1940 г., поддержали последующую советизацию.
Таким образом, установление советского строя могло опираться только на явное меньшинство населения.
Сразу после вступления Красной Армии в Прибалтику в ряде городов начались демонстрации в ее поддержку, продолжавшиеся до начала августа, т. е. до официального вступления Эстонии, Латвии и Литвы в СССР.
О причинах их возникновения существует несколько версий:
— демонстрации возникли как стихийные выступления трудящихся, воодушевленных поддержкой СССР (данная трактовка этих событий содержалась практически во всех работах советского периода и иногда появляется в ряде современных отечественных исследований);
— демонстрации были организованы советскими посольствами и их агентурой (это мнение разделяют некоторые отечественные и почти все зарубежные исследователи);
— демонстрации возникли по инициативе местных коммунистов, которые хотели укрепить свои позиции (к сожалению, в работах авторов, придерживающихся подобной точки зрения, почти нет сносок на конкретные документы [22, с. 164-192]).
Представляется, что в действительности картина была более сложной. То, что демонстрации всячески организовывались и поддерживались советскими полпредствами, не вызывает сомнений, как и участие в них красноармейцев. Об этом достаточно прямо говорится, например, в описании газетой «Правда» митинга в Таллинне 21 июня 1940 г. [23]. Однако несомненно и то, что на улицы городов вышла и наиболее обездоленная часть населения, настроенная на радикальные действия. При этом создается впечатление, что на каком-то этапе советские эмиссары потеряли контроль над ними. Именно поэтому, как нам представляется, А. Жданов принял решение о роспуске рабочих дружин в Таллинне [10, с. 434]. Призывы некоторых демонстрантов в Риге 4 июля 1940 г. к немедленному установлению Советской власти вряд ли соответствовали планам А. Вышинского, который предпочитал маскировать их в тот момент и ничего не сказал об этом в своей речи [10, с. 457-458]. Были ли это стихийные действия местных радикалов или самостоятельные шаги местных коммунистов, на основании имеющихся источников сказать трудно.
98
Точную численность демонстрантов установить сложно, так как данные в имеющихся источниках слишком противоречивы. Однако можно с достаточной долей уверенности сказать, что в первые дни они более или менее массовыми были в Риге. Рост числа их участников произошел только после формирования «народных» правительств и особенно после выборов 14-15 июля 1940 г. Несомненно, что для их проведения уже использовался административный нажим на население, в том числе и привлечение военнослужащих.
Таким образом, решающим фактор начинавшейся коренной ломки государственного и социально-экономического строя Литвы, Латвии и Эстонии, был внешний — прямое советское вмешательство. Революционной ситуации ни в одной из балтийских стран летом 1940 г. не было. Последующие события определялись именно политикой СССР по насаждению советских порядков, а не внутренним состоянием дел в государствах Балтии.
Начало советизации и формирование «народных» правительств
17 июня 1940 г., когда Красная Армия только пересекла границы балтийских государств и еще не вступила в Ригу и Таллинн, нарком обороны СССР С. Тимошенко направил И. Сталину и В. Молотову докладную записку, в которой, в частности, предлагалось:
- в каждой из занятых республик ввести в первую очередь по одному полку НКВД;
- возможно скорее решить вопрос «с правительством» (кавычки С. Тимошенко) занятых республик;
- приступить к разоружению и расформированию армий, разоружению населения, полиции, военизированных формирований;
- решительно приступить к советизации занятых республик [цит по.: 24, с. 170].
Руководство ВКП(б) и Советского правительства было согласно с предложениями
о быстрейшей советизации, но предпочитало действовать не столь прямолинейно, поэтапно, соблюдая некоторую осторожность, чтобы не спровоцировать вооруженное сопротивление. На выработку тактики советизации балтийских государств, по нашему мнению, оказало воздействие несколько факторов.
Во-первых, в Москве вспомнили о решениях VII конгресса Коминтерна, которые во многом были забыты после подписания пакта Молотова—Риббентропа. VII конгресс Коминтерна (1935) призвал к борьбе за единый рабочий и народный фронт и приход к власти правительств, опирающихся на него. При этом в одних случаях они ограничились бы оборонительными мерами против фашистской угрозы, а в других стали бы подходом к социалистической революции [25, с. 51-52]. И это был не просто пропагандистский лозунг. В 1937 г. в СССР вышла книга генерального секретаря Компартии Франции М. Тореза, в которой деятельность подобного правительства уже излагалась достаточно детально. Судя по тому, что изложенное М. Торезом впоследствии осуществлялось в ряде государств, в том числе и Балтии, можно предположить, что речь шла о схеме, одобренной руководством СССР и Коминтерна. Так, М. Торез заявлял, что «нынешнее государство с его органами будет заменено органами подлинной демократии: Советами — Советами народа, которым перейдет вся исполнительная и законодательная власть, "сената" не будет, "палата" депутатов будет заменена Исполнительным комитетом советов народных представителей», «нынешняя полиция распущена. Буржуазная юстиция заменена народным правосудием», будут проведены национализация
99
и широкие социальные реформы [26, с. 123-125]. М. Торез отмечал, что рабоче-крестьянское правительство Франции пойдет на теснейший экономический и политический союз с СССР, но обходил вопрос о том, войдет ли советская Франция в его состав [26, с. 126]. Интересно отметить, что данная работа М. Тореза, насколько нам известно, никогда не издавалась во Франции, а впоследствии и в СССР (сказанное явно противоречило провозглашенному М. Торезом в 1946 г. тезису о том, что переход к социализму возможен иными путями, чем тот, по которому идут русские коммунисты и что «народ Франции, богатый славными традициями, сам найдет свой путь к большей демократии, прогрессу и социальной справедливости» [27, с. 264]). Однако в дни Народного фронта второй половины 30-х годов он, как и другие руководители коммунистов, явно придерживался иных взглядов.
Во-вторых, в 20-30-е годы советские военные теоретики также тщательно разрабатывали вопросы советизации территорий, которые будут заняты Красной Армией. Так, В. Триандафиллов считал, что советизация районов или целых государств, занятых Красной Армией, должна проходить в течение 2-3 или максимум 4 недель. При этом основной расчет должен делаться на кадры, привезенные с собой, и число этих работников будет огромно. Из местных кадров предполагалось брать только часть технического персонала и наименее ответственную часть работников. В отличие от некоторых других советских военных теоретиков, В. Триандафиллов полагал, что советизацию должны осуществлять не боевые части Красной Армии, а особые подразделения, вступающие на занятую территорию вслед за ними [28, с. 222-224].
В-третьих, при советизации Прибалтики был, безусловно, учтен опыт Испанской республики. Представители СССР и компартии Испании добились назначения на пост премьер-министра правительства Народного фронта Х. Негрина — крупного ученого в области биологии и физиологии, профессора медицинского факультета Мадридского университета, пользовавшегося большой популярностью у студентов, являвшегося членом социалистической партии, но ориентированного на Советский Союз, и искусно использовали его как ширму для захвата реальной власти, подчинив себе министерство внутренних дел, особенно политическую полицию, и значительную часть вооруженных сил, включая интербригады. Эти рычаги активно использовались для подавления всех политических оппонентов, в том числе и среди левых, причем репрессии сильно напоминали то, что происходило в 1937-1938 гг. в Советском Союзе [см.: 29, с. 328-332].
Первой и важнейшей задачей советских эмиссаров были формирование «народных» правительств, состав которых был ими в прямом смысле продиктован. Попытки К. Пят-са и К. Ульманиса, которые еще некоторое время формально оставались президентами, предложить другие кандидатуры были отвергнуты [10, с. 405-406, 408]. В Литве и Латвии коммунисты вошли в состав правительств, в Эстонии — нет. Это полностью соответствовало установкам VII конгресса Коминтерна, на котором Г. Димитров отмечал, что вопрос об участии коммунистов в таких правительствах зависит от конкретной обстановки [30, с. 150].
Причиной, по которой коммунисты не были включены в состав «народного» правительства Эстонии, была их слабость. Численность компартии в июне 1940 г. составляла 133 человека, в том числе 60 в Таллинне, 14 — в Тарту, 11 — в Нарве, 8 — в Пярну [31, с. 37-38]. Интересно отметить, что А. Жданов даже не поинтересовался мнением эстонских коммунистов о составе правительства. Возможно, что он имел беседу на эту тему с представителем исполкома Коминтерна К. Сяре [32, с. 116-117], ставшим вскоре
100
первым секретарем ЦК компартии Эстонии, но не с руководителями компартии, работающими внутри страны. Часть эстонских коммунистов, как И. Лауристин, была этим разочарована, но другие правильно поняли тактику СССР — установить контроль за государственным аппаратом, куда коммунисты и просоветские элементы активно внедрялись [32, с. 118].
Премьер-министрами, как и в Испании времен Народного фронта, стали представители интеллектуальных кругов, известные своими левыми, просоветскими взглядами, но не бывшие в то время членами компартии. Это крупный ученый-биолог профессор А. Кирхенштейнс (Латвия), журналист и писатель Ю. Палецкис (Литва), поэт и литератор И. Варес-Барбурус (Эстония). Все они имели ограниченный опыт политической деятельности и практически никакого опыта управления государством. Поэтому они стали удобным прикрытием для других людей, начавших захватывать реальные рычаги власти. Ключевую роль тут играли министры внутренних дел: В. Лацис — писатель, тесно сотрудничавший с коммунистами, а по некоторым данным бывший тайным членом компартии Латвии, М. Гельвилас, вступивший в компартию Литвы в 1934 г., и М. Унт, бывший с начала 30-х годов агентом советского полпредства в Эстонии.
С самого начала «народные» правительства не собирались соблюдать действующее законодательство. Достаточно лишь посмотреть, с каким презрением и иронией пишет в своих мемуарах ставший министром просвещения Й. Семпер о призыве строго придерживаться конституции и действовать только в ее пределах, с которым обратился президент К. Пятс к «народному» правительству на первом его заседании [33, с. 101].
«Народные» правительства по существу не имели никакой реальной власти, а выполняли лишь указания советских уполномоченных. Все — даже второстепенные — вопросы решались уже в Москве. Нельзя не согласиться с теми исследователями, которые считают, что уже в это время отношения СССР с балтийскими странами оставались межгосударственными лишь по внешней форме [34, с. 45].
В первые дни после своего создания «народные» правительства при активной поддержке советских эмиссаров установили контроль над вооруженными силами и полицией. Так, «народное» правительство Эстонии сместило генерала Й. Лайдонера и ряд других высших офицеров, ввело должности политических руководителей военного министерства (им стал коммунист с многолетним стажем П. Кеэдро), родов войск и подразделений, приняло решение о создании комитетов военнослужащих, которые создавались при поддержке представителей Красной Армии [33, с. 114-115]. Так как установление контроля над армиями балтийских стран прошло относительно спокойно, И. Сталин не пошел на их разоружение, чего добивалось высшее командование Красной Армии. Особенно жесткую позицию занимал командующий Белорусским особым военным округом Д. Павлов, который 21 июня 1940 г. направил служебную записку с предложением немедленно разоружить армии всех трех балтийских стран, вывезти их оружие в СССР, сменить командный состав и использовать части литовской и эстонской армии для войны «против румын, авганцев (так в оригинале!) и японцев», а также расстрелять всех граждан балтийских государств, которые не сдадут оружие в 48 часов [35]. То, что реализация предложений Д. Павлова могла спровоцировать вооруженное сопротивление, было очевидно, а этого И. Сталин явно хотел избежать. Следующим шагом советского руководства по установлению контроля над военными структурами трех формально еще независимых государств стало образование 11 июля 1940 г. Прибалтийского особого военного округа. В его состав вошли территории Латвии и Литвы,
101
а Эстония включалась в состав Ленинградского военного округа [36]. Формально все три балтийских государства были еще независимыми.
Новые министры внутренних дел провели значительные изменения в полиции и других правоохранительных органах, назначив на руководящие должности коммунистов и близких к ним людей. Так, например, начальником департамента государственной безопасности Литвы стал первый секретарь ЦК компартии А. Снечкус [11, с. 626]. В Эстонии функции начальника внутренней охраны были возложены на Х. Хабермана, который, по его воспоминаниям, получал основные директивы от А. Жданова, а конкретные указания — от советского советника Шкурина и представителя компартии Х. Арбона, деятельность которых, естественно, не афишировалась [32, с. 118]. Коммунисты в полиции совместно с сотрудниками НКВД, прибывшими в Прибалтику вслед за советскими войсками, приступили к репрессиям против своих политических оппонентов. Показательно, что многие арестованные были немедленно вывезены в Советский Союз из формально еще независимых государств.
Таким образом, уже через одну-две недели силовые структуры балтийских государств превратились в составные части карательного аппарата Советского Союза.
Как и в Испанской республике осенью 1936 г., одной из первых акций советских эмиссаров было установление контроля над золотым запасом. Так, президент Эстонского банка Я. Яаксон, отказавшийся передавать СССР золото, был отстранен от своей должности [32, с. 114].
Аналогичные тенденции наблюдались и в других сферах, хотя не всегда развивались так быстро. Особое внимание советских представителей было обращено на подбор кадров на все более или менее значимые должности. Так, например, известный советский дипломат В. Семенов вспоминал, как начиная свою карьеру в советском полпредстве в Литве, он занимался назначением начальников вокзалов и железнодорожных станций [37, с. 107].
Практически сразу после формирования «народных» правительств в балтийские страны стали прибывать сотрудники из различных советских наркоматов и ведомств, которые получали руководящие посты в государственном аппарате. Так, 22 июня 1940 г. А. Вышинский просил Москву срочно прислать помощников для новых министров, которые не обеспечены надежными кадрами [10, с. 419]. Аналогичная картина наблюдалась в Литве и Эстонии. Число приезжих кадров из СССР постоянно возрастало. Происходило это опять же в формально суверенных государствах.
Одновременно новые власти предпринимали меры по установлению контроля за всеми общественными организациями. Деятельность тех организаций, которые не попадали под влияние советских эмиссаров и местных коммунистов, ограничивалась, или они распускались вообще под различными предлогами. Сопротивление подобным акциям новых властей опять же было минимальным.
Таким образом, в июне 1940 г. в Литве, Латвии и Эстонии произошли по существу государственные перевороты и к власти пришли «народные» правительства из местных левых, которые были лишь проводниками советской политики. Советские уполномоченные и новые власти одновременно жестко подчинили себе часть государственного аппарата, что позволило им установить полное господство над внутриполитической жизнью балтийских стран.
В этих условиях советские эмиссары и местные компартии пришли к выводу, что они достаточно прочно контролируют обстановку для проведения парламентских выборов
102
и официального провозглашения Советской власти и присоединения Эстонии, Латвии и Литвы к СССР.
Присоединение балтийских стран к СССР
«Народные» правительства во всех трех балтийских странах назначили парламентские выборы на 14-15 июля 1940 г. На предвыборную кампанию, таким образом, отводилось менее 10 дней, что было грубейшим нарушением существовавшего тогда законодательства. Такая спешка была вызвана несколькими причинами. Главными были желание присоединить страны Балтии к СССР до того, как Германия будет способна к вмешательству, а некоммунистические круги отойдут от шока и будут готовы к сопротивлению. Однако некоторую роль играли и колебания внутри «народных» правительств. Часть левых интеллектуалов, которые вошли в их состав, были искренне убеждены, что Эстония, Латвия и Литва будут находится в теснейшем союзе с СССР, но сохранят свою независимость. Так, латвийский премьер А. Кирхенштейнс высказывал в беседах с иностранными дипломатами надежду, что Советский Союз согласится с левоориентированной самостоятельной Латвией и предполагал, что внутреннее развитие Латвии может основываться на идеях социал-демократии [см.: 38, с. 46]. Заместитель премьер-министра Литвы профессор В. Креве-Мицкевичус, бывший в течение многих лет до этого председателем правления Литовского общества по ознакомлению с культурой народов СССР и тесно связанный с советскими дипломатами, пытался возражать против поспешного проведения выборов [11, с. 659]. Более того, В. Креве-Мицкевичус просил В. Молотова признать Литовскую Народную Демократическую Республику, которая стала бы поддерживать с Советским Союзом тесные экономические, культурные и политические связи, но имела бы свою валюту, таможенные границы, армию и администрацию, т. е. «все те атрибуты, которые характеризовали бы Литву как суверенное государство, ведущее дела на демократической основе» [11, с. 721]. Надежды на сохранение статуса, близкого к монгольскому, были и в левых кругах Эстонии. Для советского тоталитарного режима все эти варианты были тогда неприемлемы. Однако на каком-то этапе советские представители не опровергали этих иллюзий, используя левые круги балтийских стран в своих целях. «Сталин обманывал и более мудрых, более опытных деятелей, чем были мы, эстонские коммунисты. Мы были обмануты и обманывали народ, но делали это не сознательно, не преднамеренно» [32, с. 23], — признавала впоследствии О. Лауристин, чья подпись, как секретаря Государственной Думы, стояла под Декларацией о вступлении Эстонии в СССР.
Перед объявлением выборов коммунисты и контролируемые ими организации создали блоки, причем принадлежность того или иного кандидата к компартии не только не рекламировалась, а порой даже маскировалась. Все три предвыборные программы были близки как друг с другом, так и с положениями, высказанными в указанной выше работе М. Тореза. Примечательно, что ни в одной из них не было пункта об установлении Советской власти, а в Эстонии — об упразднении верхней палаты. Как и у М. Тореза, в программах говорилось о тесном союзе, но не о вступлении в СССР [17, с. 148-149; 39, с. 134-137; 10, с. 453-455]. Состав новых парламентов был, конечно, определен заранее. Так, например, сразу после начала предвыборной компании В. Де-канозов и Н. Поздняков направили в Москву для утверждения точное описание состава будущих депутатов: коммунистов — до 40, комсомольцев — 5, беспартийных — 35-38, рабочих от станка — 13-15, крестьян — 23-25, солдат — 4, интеллигенция — 21,
103
служащих — 18, женщин — 8, литовцев — 65, евреев — 5, русских — 2, поляков — 5, латышей — 2 [11, с. 665].
Главной задачей советских уполномоченных и новых властей было не допустить к участию в выборах кандидатов, не входящих в руководимые коммунистами блоки. Для этого в ход шли любые методы, включая грубейшие нарушения действовавшего законодательства. Так, в Эстонии в течение 10 дней до выборов правительство дважды (5 и 9 июля 1940 г.) меняло избирательное законодательство. В частности, была значительно увеличена роль правительства в формировании избирательных комиссий (это было использовано для включения в их состав коммунистов и их союзников), отменены право обжаловать решения избирательных комиссий в суде и запрет на проведение выборов с одним кандидатом [32, с. 134-140]. Важно подчеркнуть, что согласно статье 99 Конституции президент Эстонии и правительство не имели права издавать декреты, изменяющие законы о выборах [40]. В Латвии и Литве ситуация была схожей. В итоге все некоммунистические кандидаты были отклонены в Латвии и Литве, а в Эстонии только одному из них удалось добиться регистрации. Но дело этим не ограничилось. Давление властей на избирателей происходило и в дни голосования. Каждый пришедший на выборы в Эстонии получал штамп в паспорт. Было ясно, что его отсутствие может стать причиной преследований. «Уклонение от выборов будет вызывающим шагом: в нынешнем положении пассивность может расцениваться как враждебность по отношению к рабочему народу, пассивными могут оставаться лишь те, кто выступает против трудящихся», — писал 14 июля 1940 г. в редакционной статье официальный орган народного правительства Эстонии [6, с. 274]. Более того, избирательный бюллетень (даже с одним кандидатом!) не опускался в урну, а возвращался члену избирательной комиссии [7, с. 89]. Не исключено, что имели место фальсификации в пользу прокоммунистических блоков. Таким образом, данные выборы нельзя считать свободными и справедливыми и рассматривать как волеизъявление народов Латвии, Литвы и Эстонии.
Естественно, что избирательные комиссии объявили о полной победе возглавляемых коммунистами блоков. Как справедливо отмечает Ю. Кантор, «картина итогов выборов получилась вполне соответствующая советскому образцу» [41, с. 153]. Только после этого компартии стали открыто выходить на первый план и публично призывать к установлению Советской власти и вступлению в СССР.
17 июля 1940 г. в Таллинне состоялось совещание А. Жданова, А. Вышинского и В. Деканозова («Красная Балтийская Антанта», как шутил А. Жданов [37, с. 108]), на котором были согласованы последние шаги по реализации планов советизации балтийских государств.
21 июля 1940 г. одновременно состоялись заседания сеймов Литвы и Латвии и Государственной Думы Эстонии в новом составе. Они уже работали как органы советской власти, а не парламенты. Их основными решениями были провозглашение Литвы, Латвии и Эстонии советскими республиками и принятие Деклараций о вступлении Литвы, Латвии и Эстонии в состав Советского Союза. Сравнительный анализ текстов всех трех Деклараций показывает их совпадение по многим позициям — они писались в одном центре и явно не депутатами балтийских парламентов. Принятие Деклараций было явным нарушением законодательства данных государств. Так, в Эстонии изменение конституции допускалось путем принятия соответствующего закона, проведением в течение трех месяцев досрочных парламентских выборов и одобрением новой Конституции
104
или поправок к ней вновь избранной Государственной Думой и Государственным Советом, причем и в этом случае за президентом сохранялось право проведения референдума по данному вопросу [40]. Ни одно из этих требований соблюдено не было. Схожая картина наблюдалась в Латвии и Литве.
Поскольку в предвыборных программах коммунистических блоков вопросы о провозглашении Советской власти и вступлении в СССР нигде не упоминались, результаты выборов нельзя рассматривать как обоснование правомерности включения Литвы, Латвии и Эстонии в состав Советского Союза. Заметим, что некоторые депутаты Государственной Думы Эстонии пытались возражать против принятия Декларации, ссылаясь именно на предвыборные заявления, но затем отступили под давлением советских эмиссаров и руководителей компартии [32, с. 154].
Данная линия действий советских эмиссаров и местных компартий объяснялась не только политической конъюнктурой — желанием как можно скорее решить прибалтийскую проблему, но и коммунистическими доктринами об обязательности слома буржуазной государственной машины при переходе к социализму. В то время коммунистическая пропаганда всячески обходила вопрос о том, что происходящее рассматривается как социалистическая революция. Но уже скоро события в Прибалтике летом 1940 г. станут так называться открыто и создание новой, социалистической государственности станет всячески подчеркиваться. «В 1940 году, — говорил на Пленуме ЦК КПСС в декабре 1989 г. один из сторонников ортодоксальной линии М. Бурокявичус, — Литва потеряла буржуазную государственность и революционным путем приобрела социалистическую государственность» [42, с. 56].
1-7 августа 1940 г. состоялась 7-я сессия Верховного Совета СССР, которая на основании указанных деклараций включила Латвию, Литву и Эстонию в состав Советского Союза [43, с. 186-188].
Таким образом, в июле-августе 1940 г. произошел решающий этап советизации — все три балтийских государства были провозглашены советскими республиками и включены в состав Союза ССР. Это стало сигналом к ликвидации не только остатков независимости, но и старого общественно-политического и социально-экономического строя, выравниванию Латвии, Литвы и Эстонии по всем параметрам с другими частями СССР. Представляется важным подчеркнуть, что советизация Латвии, Литвы и Эстонии осуществлялась практически полностью сверху, в отличие от событий 1917-1918 гг., когда советы частично создавались по инициативе снизу. На низшем уровне она началась только весной-летом 1941 г. и не была фактически закончена к моменту нападения Германии на СССР.
Последствия советизации
Последствия советизации Эстонии, Латвии и Литвы оказались весьма тяжелыми для всех вовлеченных в этот процесс сторон.
Для балтийских народов советизация была лучше, чем то, что готовил для них Гитлер, но по сравнению с годами независимости произошел резкий сдвиг к худшему.
Во-первых, Эстония, Латвия и Литва оказались в составе Советского Союза в то время, когда в нем господствовал сталинизм в самых жестоких и бесчеловечных формах. Установление коммунистических порядков полностью перевернуло жизнь почти всех граждан балтийских государств. Советская власть уничтожила частную собственность, проведя национализацию и коллективизацию, а также рыночные отношения.
105
До этого большинство жителей Эстонии, Латвии и Литвы имели мелкую или среднюю частную собственность и были в той или иной форме вовлечены в рыночные отношения. Авторитарные режимы 30-х годов существенно ограничивали политические свободы, но не уничтожали их полностью, и мало вмешивались в сферы науки, культуры, образования, деятельность неполитических общественных организаций. Советская власть не просто установила контроль, а полностью подчинила себе средства массовой информации, общественные организации, школы и университеты, учреждения науки и культуры. В духовной сфере стала насильственно насаждаться коммунистическая идеология, а все остальные взгляды и мнения не просто отвергаться, а преследоваться. Установление тоталитарного режима стало, таким образом, страшным ударом для жителей балтийских государств.
Во-вторых, произошло значительное снижение жизненного уровня основной массы населения Эстонии, Латвии и Литвы, кроме наиболее обездоленной части. В целом это было результатом установления советской социально-экономической системы. Однако в ряде случаев советские власти сознательно действовали в этом направлении. Так, в августе 1940 г. политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление об увеличении инфляции валют балтийских стран перед их обменом на советские рубли, что сильно ударило по сбережениям граждан Эстонии, Латвии и Литвы [6, с. 143]. Руководство ВКП(б) и СССР стремилось в максимально короткие сроки сравнять жизненный уровень в Латвии, Литве и Эстонии с остальной частью СССР, где он был значительно более низким.
В-третьих, в Прибалтике, как и ранее в других республиках СССР, произошла полная смена элит. Старые элиты были заменены выходцами из социальных низов, причем чистки по классовому принципу коснулись не только государственного аппарата и сферы политики, но и интеллигенции, включая студенчество. Это привело к резкому снижению качества принимаемых решений (даже в тех рамках, которые допускались Сталиным), процветанию дилетантизма и невежества.
В-четвертых, Прибалтика, оказавшись в составе СССР, попала в международную изоляцию. Одним из первых шагов новых властей была отмена свободы выезда за границу. В дальнейшем все международные контакты осуществлялись в очень ограниченных масштабах и под жестким контролем партийных комитетов и органов НКВД.
В-пятых, на Прибалтику в полном размере обрушились репрессии сталинского времени. Хотя данные о числе репрессированных несколько отличаются, можно с полным основанием сказать, что ничего подобного в истории этих народов ранее не было. Даже такой известный ученый социалистической ориентации, как Р. Медведев, признает, что размеры репрессий ставят под сомнение утверждения официальной советской историографии о мирном пути социалистических революций в Прибалтике [44, с. 143].
Нельзя не отметить, что в момент советизации сталинское руководство категорически не хотело учитывать каких-либо национальных особенностей, специфики новых частей Советского Союза. Вопрос об этом встал лишь после смерти И. Сталина, когда для его преемников стал очевиден провал жесткой политики 40-х — начала 50-х годов и произошло определенное смягчение режима, сохранявшееся до самого распада СССР.
По нашему мнению, нельзя согласиться с утверждением, что включение Прибалтики в состав СССР летом 1940 г. укрепило безопасность СССР перед началом войны с Германией.
Во-первых, ввод советских войск в середине июня 1940 г. не вызвал активного сопротивления населения Эстонии, Латвии и Литвы. Оно началось с переходом
106
к установлению коммунистических порядков и сопровождающими их массовыми репрессиями. Эта политика сузила социальную базу до минимума (ее поддержали лишь наиболее обездоленные, а порой просто люмпенизированные слои). Значительная часть населения встала на путь вооруженной борьбы. Нападение Германии на СССР привело к активизации антисоветских выступлений. Об этом в первые же дни войны докладывали в ЦК ВКП(б) секретари ЦК компартии Эстонии и Латвии [42, с. 199, 202]. В Литве советские власти почти сразу разбежались, Каунас в течение нескольких дней контролировался литовскими националистами. Даже авторы серьезного советского исследования событий 1940 г. признают, что в Прибалтике началась «гражданская война в малых размерах» [2, с. 478]. Кроме слов «малые размеры» с этой оценкой нельзя не согласиться. Вести оборонительные бои в условиях непрочного, а во многих местах и открыто враждебного тыла Красной Армии было сложно, а иногда и вовсе невозможно. В целом нельзя не согласиться с М. Солониным, что «занятые в 1939-1940 гг. территории Восточной Польши, Литвы и Латвии превратились для Красной Армии в ловушку» [45, с. 457]. К этому надо добавить еще и Эстонию.
Такой ситуации можно было бы избежать, если бы СССР ограничился чисто военными, оборонительными мерами без насаждения коммунистических порядков.
Во-вторых, возникли определенные проблемы и с формированием антигитлеровской коалиции. Летом 1940 г. Великобритания вела войну один на один с Гитлером. Поэтому Лондон в целом позитивно оценил ввод советских войск. Газета «Таймс» была единственной крупной газетой западного мира, поддержавшей появление крупных советских сил в Прибалтике, рассматривая это как оборонительную меру против Германии. Реакция США была более сложной. С одной стороны, Вашингтон также не хотел ухудшения отношений с Москвой, но с другой — Ф. Рузвельт был заинтересован в голосах выходцев из Прибалтики на предстоявших в ноябре 1940 г. президентских выборах. Поэтому США выразили свое недовольство СССР в значительно более мягком тоне, чем по поводу нападения на Финляндию [см.: 46]. Ряд предпринятых тогда правительством США шагов были скорее техническими. Политическое звучание они получили позже, особенно в годы «холодной войны». Ситуация изменилась с началом советизации. Показательно, что иностранные дипломаты прибыли на сессию Государственной Думы Эстонии 21 июля 1940 г., присутствовали при избрании президиума, но демонстративно покинули зал заседания после утверждения повестки дня, в которую был включен вопрос о вступлении Эстонии в состав СССР [47, с. 118].
В последующем этот вопрос также создавал немало проблем. В 1942 г. британское правительство категорически отказалось включить в текст союзного договора пункт о признании СССР в границах 1941 г. (т. е. включая Прибалтику), и И. Сталин был вынужден уступить.
В послевоенные годы Великобритания, как и большинство стран Западной Европы, де-факто, но не де-юре признали факт инкорпорации балтийских государств в СССР. Позиция США была жестче. В декабре 1943 г. на конференции в Тегеране Ф. Рузвельт поставил вопрос о проведении свободных выборов в Эстонии, Латвии и Литве, хотя удовлетворился чисто формальным обещанием И. Сталина [48, с. 151-152]. В дальнейшем США постоянно подчеркивали, что не признают вхождения Прибалтики в СССР. Эту позицию, в частности, подтвердил президент США Дж. Форд перед подписанием Заключительного Акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (Хельсинки, 1975 г.) [49, р. 430].
107
Таким образом, именно советизация и установление коммунистических порядков, а не военные меры создали для СССР проблемы на международной арене.
В-третьих, события лета 1940 г. в Прибалтике (в данном случае и ввод войск, и советизация) вызвали новую волну озабоченности в Финляндии. Они стали еще одним толчком (самым сильным была, конечно, «зимняя война») к сближению Финляндии с Германией. Такого расширения фронта противников СССР также можно было избежать.
Таким образом, если ввод дополнительного контингента советских войск еще как-то можно объяснить соображениями обороны, то советизация балтийских стран никоим образом не соответствовала государственным интересам СССР, а была лишь одним из проявлений экспорта коммунизма в интересах руководства большевистской партии.
В то же время представляется, что И. Сталин и другие руководители ВКП(б) сделали некоторые выводы из негативных последствий советизации Прибалтики. Во-первых, во второй половине 40-х годов к власти с помощью СССР пришли компартии ряда стран Европы и Азии. Никаких попыток включения их в состав СССР реально не было, коммунистические порядки, внедрявшиеся там под флагом «народной демократии», были существенно более мягкими и в некоторой степени учитывали национальную специфику. По существу в отношениях СССР с большинством из них (кроме таких крупных, как КНР) была взята та модель, которую предлагали В. Креве-Мицкявичус, А. Кирхенштейнс и другие. Во-вторых, в отношении Финляндии и Австрии была избрана линия, действительно отвечающая государственным интересам. Финляндия по договору 1948 г. по существу включалась в сферу безопасности СССР, а Австрия по договору 1955 г. становилась нейтральной. Попыток установить и там коммунистический режим со стороны СССР не предпринималось.
Советизация балтийских государств создала и еще одну проблему: отношениям между русскими и балтийскими народами, которые до этого, несмотря на отдельные трудности и трения, были в основном нормальными, была нанесена глубокая травма. Она сохраняется и до настоящего времени, в том числе и в трактовке исторических событий [см.: 50; 51]. Несмотря на войны 1939-1940 гг. и 1941-1944 гг., этого не произошло между народами России и Финляндии.
Современные отношения России с Литвой, Латвией и Эстонией строятся на иных принципах, чем у СССР с балтийскими государствами в годы между двумя мировыми войнами. Однако они не являются простыми. Скорее наоборот — количество нерешенных проблем непропорционально велико. Объективно данная ситуация не выгодна ни одной из стран, поэтому задача поиска новых путей развития отношений по-прежнему остается актуальной.
Литература
1. История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941-1945. Краткая история. 2-е изд., исправленное и дополненное. М., 1970.
2. Социалистические революции 1940 г. в Литве, Латвии и Эстонии. Восстановление советской власти. М., 1978.
3. Второй съезд народных депутатов СССР. 12-24 декабря 1989 г. Стенографический отчет. Т. IV. М., 1990.
4. Восстановление независимости Эстонской республики. Подборка правовых актов. 1988-1991. Таллинн, 1991.
5. Договор об основах межгосударственных отношений между РСФСР и Литовской Республикой. 29 июля 1991 г. // Дипломатический вестник. 1992. № 3. С. 17-21.
108
6. Варес П. На чаше весов: Эстония и Советский Союз. 1940 год и его последствия. Таллинн, 1999.
7. Зубкова Е.Ю. Прибалтика и Кремль. 1940-1953. М., 2008.
8. Семиряга М. И. Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941. М., 1992.
9. Лебедева Н. Вводная статья // СССР и Литва в годы второй мировой войны. Т. 1: СССР и Литовская республика (март 1939 — август 1940 гг.). Вильнюс, 2006. С. 23-64.
10. Полпреды сообщают... Сборник документов об отношениях СССР с Латвией, Литвой и Эстонией. Август 1939 — август 1940. М., 1990.
11. СССР и Литва в годы Второй мировой войны. Т. 1: СССР и Литовская республика (март 1939 — август 1940 гг.). Вильнюс, 2006.
12. Лаар М., Валк Х., Вахтре Л. Очерки истории эстонского народа. Таллинн, 1992.
13. Йокубаускас В. Концепция партизанской войны в Литве в 1920-1930-е годы // Балтийский регион. 2012. № 2. С. 43-57.
14. Жалис В. А. Литва в системе балтийской Антанты в 1934-1940 гг.: автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Вильнюс, 1989. С. 24.
15. Блейере Д., Бутулис И., Зунда А., Странга А., ФелдмансИ. История Латвии. XX век. Рига, 2005.
16. Судоплатов П. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год. М., 2001.
17. Социалистическая революция в Эстонии и ее вхождение в состав СССР. 1917-1940. Документы и материалы. Таллин, 1987.
18. Большая Советская Энциклопедия. Т. 36. М., 1938.
19. Большая Советская Энциклопедия. Т. 37. М., 1938.
20. Большая Советская Энциклопедия. Т. 64. М., 1934.
21. Пограничные войска СССР. 1939 — июнь 1941. Сборник документов и материалов. М., 1970.
22. Волков С. В., Емельянов Ю. В. До и после секретных протоколов. М., 1990.
23. Правда. 1940. 22 июня.
24. Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу 1939-1941 гг. (Документы, факты, суждения). М., 2002.
25. Димитров Г. В борьбе за единый фронт против фашизма и войны. Статьи и речи. М., 1937.
26. Торез М. Современная Франция и Народный фронт. М., 1937.
27. Торез М. Избранные статьи и речи. М., 1966.
28. Триандафиллов В. К. Характер операций современных армий. 3-е изд. М., 1936.
29. Рогов В. 1937. М., 1996.
30. Димитров Г. Избранные произведения. Т. II. М., 1983.
31. Коммунистическая партия Эстонии в цифрах. 1920-1980. Сборник статистических данных. Таллин, 1983.
32. 1940 год в Эстонии. Документы и материалы. Таллинн, 1989.
33. Наступил день. Воспоминания участников революционных событий 1940 года в Эстонии. Таллин, 1969.
34. Донгаров А. Г., Песков Г. Н. СССР и страны Прибалтики (август 1939 — август 1940) // Вопросы истории. 1991. № 1. С. 33-49.
35. Хронос: Всемирная история в интернете. [Электронный ресурс]. URL: http://www.hrono.ru/ аокиш/194_аок/1940062Шш.Ы:ш1 (дата обращения: 27.08.2012).
36. Военно-исторический журнал. 1989. № 11. С. 18
37. От Хрущева до Горбачева. Из дневника чрезвычайного и полномочного посла, заместителя министра иностранных дел В. С. Семенова // Новая и новейшая история. 2004. № 3.
38. Вопросы истории. 1991. № 1.
39. Восстановление советской власти в Латвии и вхождение Латвийской ССР в состав СССР. Рига, 1987.
40. ЕезН УаЬаг^1 РбЫ8еа<1и8. Уа8Ш убеШ<1 ЕезН rahva otsuse Rahvuskogu коккикШ:8иш18ек8 23., 24. )'а 25. veebruarist 1936 р. 1 а1ше1 Rahvuskogu Esimese Ю' poo1t 19. ршИ 1937, 15. рЫН 1937 )'а 22. рЫН 1937, Teise Юз^'а poo1t 8. ]ш1Ш 1937 )'а 22. ]ш1Ш 1937 п^ Rahvuskogu й1dkooso1eku poo1t 28. ]ш1Ш 1937. Уа1)'а kuu1utatud Riigivanema poo1t 17. а^шШ 1937 )'а ava1datud Riigi Teatajas 3. septembri1 1937. Jбustunud 1. '^ап^н! 1938. КеМгеше kaotanud 29. 1992 1992. aasta pбhiseaduse jбustumisega.
41. Кантор Ю. Прибалтика: война без правил (1939-1945 гг.) // Звезда. 2011. № 5.
42. Известия ЦК КПСС. 1990. № 6.
109
43. Седьмая сессия Верховного Совета СССР. 1 августа — 7 августа 1940 г. Стенографический отчет. М., 1940.
44. Медведев Р. А. Дипломатические и военные просчеты Сталина в 1939-1941 гг. // Новая и новейшая история. 1989. № 4. С. 140-164.
45. Солонин М. С. 22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война. М., 2005.
46. Мальков В. Л. Прибалтика глазами американских дипломатов. 1939-1940 гг. (Из архивов США) // Новая и новейшая история. 1990. № 5. С. 41-52.
47. Рянжин В. А. Социалистическая революция 1940 г. в Эстонии и преобразование Государственной Думы Эстонии в Верховный Совет Эстонской ССР // Правоведение. 1960. № 4.
48. Тегеранская конференция руководителей трех союзных держав — СССР, США и Великобритании (28 ноября — 1 декабря 1943 г.). Сборник документов. М., 1984.
49. Ford Gerald R. Public Papers of the Presidents of the United States. Containing Public Messages, Speeches, Statements of the President. 1975. Book II — July 21 to December 31, 1975. Washington, 1975.
50. Russian Soft Power in the 21st Century. An Examination of Russian Compatriot Policy in Estonia. Center for Strategic and International Studies. August, 2011.
51. Ланко Д. А. Историческая память в эпоху глобализации: пример российско-эстонских отношений // Балтийский регион. 2011. № 4. С. 6-17.
Статья поступила в редакцию 11 сентября 2012 г.
110
