CC BY
83
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 33 (171).
Философия. Социология. Культурология. Вып. 14. С. 30-34.
З. А. Бадретдинов
ВЛАСТЬ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ
В статье говорится о власти как о контроле и управлении над самим собой и над другими людьми в процессе самоутверждения себя через сотворчество в общественных связях. Политическая философия нацелена на осознание трагичности и конечности человеческого существования, несмотря на наше стремление укрепить власть. С другой стороны, именно власть человека характеризует нашу значимость в обществе и возможность ухода от тревог этого мира. Власть направлена не на структурные преобразования, а на переживания других людей, имеющих дело с необходимостью обеспечения наших притязаний.
Ключевые слова: власть, взаимодействие, контроль.
На основе экзистенциального поиска рассмотрим содержание властного взаимодействия. Прежде всего, надо акцентировать внимание на том, что чрезмерная степень подчинённости друг другу и высокая интенсивность усвоения чужих структур может привести к потере уникальности и индивидуальности человека, а тем самым, к подрыву нашей власти, ведь способом существования власти выступает автономия и суверенность. Но, с другой стороны, именно сосуществование с другими позволяет выработать матрицу властных связей, а наша власть над другим существует только посредством деятельности других людей. Акторы могут сохранить и даже усилить свою власть, только вступив в процесс общения с другими существами, а изоляция приводит к понижению нашей значимости для взаимодействующего члена, к появлению чувства отчуждённости и ненужности.
Моя воля всегда опирается на мою государственную принадлежность, на выбор той культуры, которая обеспечивает смысл существования не только меня, но и партнёра. Если посторонний индивид нас не слушается, то насилие выглядит не просто как наказание за неповиновение и неадекватное исполнение, а как сила, которая обеспечивает возможность признать этот мир своим, то есть, принуждение выступает как бытийная форма существования власти. Очень содержательно экзистенциальную точку зрения на власть представил испанский философ Ортега-и-Гассет: «И эта сила, проявляющаяся в основном косвенно под видом разного рода моральных санкций и акций, могущих нанести нам моральный ущерб, и при этом всегда, напоследок, угрожающая нам физической расправой; эта сила, а, следовательно, нечто грубое, физическое, что, как мы увидим, и действует жестко, грубо; сила,
никому не принадлежащая, бесчеловечная и, в этом смысле, подобная первобытным силам природы, таким, как молния или смерч, ураган или землетрясение, как сила тяготения, движущая безжизненное тело звезды по орбите, - эта сила и называется «социальной властью». Действует же «социальная власть; посредством принудительных мер»1.
Властное отношение не надо понимать просто как непосредственное воздействие субъекта и ответную исполнительскую реакцию объекта власти, так как необходимо учитывать их единство и взаимную самореализацию друг через друга. Мы можем навязывать свою власть даже через простое говорение, ведь имеем возможность что-то сказать на понятном языке в контексте человеческой культуры. Самый слабый и маленький ребёнок имеет власть над своими родителями, так как единство и солидарность людей проявляется в признании себя участником морального и правового процесса в контексте культурной сопричастности. Взрослые тоже подчиняются детям, так как любят этот мир и чтят общественные порядки, а детей своих воспринимают в качестве представителей данной культурной общности и семейного единения. Такая опора на интегративную силу и единую ценностную ориентацию делает нашу власть гораздо более могущественным образованием по своим силовым характеристикам, чем функциональное выполнение своих обязанностей и простое исполнение воздействующей роли. Отсюда можно сказать, что «общественная власть - это активное энергетическое поле, возникающее вокруг общественного мнения, поле, в котором существуют и энергией которого питаются все социальные обычаи и правомочия. Форма же, в которой общественная власть осуществляет себя, большая или меньшая степень насилия, которое она применяет, зависит от
того, большую или меньшую важность придаёт общественное мнение отступлениям от обычая или нарушениям его»2.
Без синтеза причинно-следственных зависимостей и установления объединяющих ценностных начал, без выяснения целей и намерений воздействия, трудно дать анализ кра-тологической проблемы. Например, пусть мы являемся начальником и управляем большим производственным коллективом. Кажется, что власть просто проявляется в форме подчинения персонала своему руководителю. Здесь должность приводит к асимметричности, но рассмотрение рабочих как личностей, как обособленных существ, приводит к результатам другого рода. Необходимо понять ценностные построения данного подчинения. Если это только функциональная обязанность, то речь идёт о социологическом ракурсе рассмотрения, здесь мы ограничиваемся иерархической структурой социальной организации. Здесь начальник автоматически считается выразителем общей воли, которой все служат. Но ведь есть разделение опосредствованной власти, то есть речь идёт об интересах всего коллектива, и непосредственной власти, то есть непосредственно занимающихся управленческой функцией. Начальник может и не выражать волю коллектива. С другой стороны, коллектив, подавляя интересы личности, тоже может деформировать власть. Всевозможные казусы такого рассмотрения вызваны догматическим пониманием содержания властных отношений, когда исходят из однозначной и непосредственной оценки существующих иерархических связей.
В отличие от проблем обусловленности всевозможными моральными или правовыми принципами, нам необходимо интерпретировать следующую герменевтическую проблему: насколько прочно я стою на земле и как далеко можно распространить свои возможности влияния в процессе своего самоутверждения в жизни. Мораль, право и всевозможные иные формы общественной регуляции обеспечивают легитимизацию правил обеспечения нашего могущества.
При этом всякий раз изменяется соотношение составляющих содержание власти. В одном случае - лучше влиять чувствами, а в другом - гораздо эффективнее воздействовать разумом, что говорит не только о богатстве содержания управляющего субъекта власти, но и о необходимости учитывать особенности и программы построения в жизнедеятельности подчинительных органов.
В этом процессе каждый участник выбирает на своём уровне и месте соответствующую роль. Один человек (объект власти) усваивает посредством подчинения недостающие элементы общего начала, а другая персона как представитель объединяющего начала формирует через управление согласованные ценностные ориентации. Если вести речь о функциональных принципах, то субъект власти управляет (полагает, воздействует, навязывает...), а объект власти исполняет (подчиняется, выполняет.). Однако во властных связях большой разницы в этой иерархической вертикали нет. Можно быть большим начальником, но реализовывать разрушительную тенденцию, деградируя свою власть. Подчинение обеспечивает выполнение собственного пути существования, но это происходит не через реализацию конкретного актуального выбора, а посредством подчинения другому актору, становясь звеном творчества иного деятеля.
Властное взаимодействие осуществляется не произвольно, а в соответствии с культурой того общества, о которой идёт речь. Итак, для появления возможности нашего влияния на других людей в качестве интегративной силы, необходимо наличие определённого горизонта мира (Э. Гуссерль), нужны соответствующие ресурсы и условия, в которых мы задействованы, причём в соразмерной степени и гармоничным образом. Отсюда чрезмерное влияние через богатство, знание или моральные наставления не только не способствуют повышению способностей и возможностей человека, но и преуменьшают значимость этого индивида в мире.
Каждое наше послушание и исполнение приказов не только способствует нашему прогрессивному формированию, но и догматизирует нас, прививает нам раболепие. Такая диалектика напоминает нам о драматичности власти. Прогрессивное самоутверждение за счёт иной особи всегда наталкивается на встречное регрессивное движение, когда нам навязывают догмы, бессознательные привычки. Это говорит нам о том, что власть должна быть управляемой в сторону ответственного отношения человека к жизни.
Отсюда властное взаимоотношение имеет право на существование при выполнении следующих условий: а) сообразуется с природой человека, с его ценностными ориентациями и способностями; б) властное воздействие всегда гармонично связано с необходимостью ощущения, как своего величия, так и ничтожества,
осознанности и бессознательности; в) власть должна строиться не на движении к прогрессу, не на стремлении к овладению всё новыми возможностями, а на осознанном выборе адекватно и соразмерно соответствовать требованиям бытия, на необходимости поставить на службу выбранному ценностному основанию свои достижения и просчёты; г) властная коммуникация всегда плюралистична и диалектична.
Как хорошо известно, сущность власти как коммуникативного события впервые начал исследовать Т. Парсонс3, который стремился выявить содержание протекания власти в процессе общения людей. К этому необходимо добавить, что сама власть над другими людьми и даже над самим собой проистекает из коммуникативной природы человеческого существования. В отличие от простой коммуникации власть образуется только тогда, когда осознаётся выбор субъекта власти как представителя и носителя интегративности. При этом субъект власти выражает коллективную волю соразмерно своим личностным качествам и особенностям, что предполагает возможность отклонить предложения одного лица в пользу конкурента, так как взаимодействие всегда многообразно и противоречиво. Власть выступает в виде синтеза, соединения решений и намерений не только одной пары составляющих, но и как кооперационное единение с другими людьми. Отсюда подчинение иному лицу предполагает не только сопоставление своих интересов мотивам его воздействия, но и сравнение с возможностями и направленностью влияния координирующих органов. Происходит селекция и выстраивание отношений, как по вертикали, так и по горизонтали ко всем соподчинённым индивидам. Поэтому для властного взаимодействия необходимо наличие соответствующего кода (Н. Луман), с помощью которого мы убираем то, что противоречит ассимиляции общих культурных ценностей, что, в свою очередь, служит для властвующего мотивом закрепления или убирания тех или иных решений и планов.
Своими исполнительными проекциями объект власти может, как повышать статус и значимость навязывающего волю, указать его авторитетность, но может показать его незначительность и слабость. Поэтому властное взаимодействие не следует представлять в виде такой схемы: если навязал своё мнение, а объект власти подчинился, то можно говорить об однозначном усилении могущества и авторитета субъекта власти. К тому же необходимо помнить, что иногда именно своим подчинени-
ем мы понижаем статус данного лица, так как отчётливо проявляется неспособность данного лица отдавать приказы или советы, его неумение руководить.
Структура взаимодействия власти как бы состоит из двух составляющих функциональных характеристик, а именно: из управления и исполнения. Но власть не сводится к анализу структурности и иерархического распределения. Управление и подчинение являются лишь теми формами связей, с помощью которых происходит самоутверждение и оценка своей силы и прав. Даже не принимая во внимание схему сотрудничества, необходимо не забывать о финалистских ориентирах, так как каждая личность проектирует какие-то цели и стремится удовлетворить определённые потребности и интересы. Раскрывая содержательную характеристику власти, её ситуативный характер, Н. Луман пишет, что «сами социальные ситуативные дефиниции могут, со своей стороны, посредством символические генерализированных средств коммуникации приобретать соответствующую модальность <...> Именно поэтому власть может быть понята только как символически генерализированное коммуникативное средство. Посредством абстрагирования в направлении символически контролируемых селективных связей достигается то, что власть перестаёт рассматриваться как зависимая лишь от непосредственно осуществляемого воздействия власть имущего на того, кто этой власти подчинён»4. Эти рассуждения также подтверждают мысль, что власть нельзя сводить только к единичному акту непосредственного воздействия, а необходимо думать о сущности взаимоотношений человека с другим лицом, а также надо выявлять ценностные прерогативы в личностных поступках.
Оба партнёра в своей душе оценивают своё место в реализации общих ценностей, а это является тем конденсатом, который связывает в единую коммуникацию этих участников, и наделяет полномочиями и статусными позициями в процессе обозначения и разделения, кто будет являться в данном случае субъектом, а кто выберет роль объекта. Речь идёт не
о том, какой статус выше или ниже, а о том, как мы будем себя оценивать с точки зрения своей значимости в коммуникационном процессе. В то же время это не причинная и не функциональная характеристика, а осознание выбора своей авторитетности и оценка своего положения в данных условиях и структурах.
Но при всех условиях необходимо отметить, все члены сообщества, сознательно или бессознательно, становятся объектом нашего властного воздействия тогда, когда от их поведения зависит не только нынешнее состояние субъекта власти, но и будущая оценка своих возможностей и способностей. Около нас всегда находятся люди и вещи, которые объективно повышают или понижают наш статус в обществе, причём, можно это даже не заметить. С другой стороны, все они находятся в потенциальной возможности стать объектами нашего воздействия, если войдут в структуру смысловых проектов. Но они становятся базисом и формой реализации моей власти только тогда, когда мы обнаруживаем, что можно овладеть их поведением и контролировать координирующие действия в контексте собственной оценки и автономного самоутверждения.
Подчинённые индивиды также могут рассчитывать, что, реализуя программу субъекта власти, они тоже строят собственную биографию, но выполняя подчинённую роль. К тому же, понижая или повышая своими действиями мой статус, они корректируют и позиции других социальных образований по отношению к нашей власти. Исходя из такого многообразного и динамического разнообразия и возможного построения, Н. Луман определяет базисную структуру власти как «инверсионно кондицио-нализированная комбинация относительно негативно и относительно позитивно оценённых комбинаций альтернатив лежит в основе того, что власть проявляется в виде возможности (потенции, шанса, диспозиции) и действует именно в этом качестве. На этой основе осуществляется процесс модализации коммуникативных интеракций под углом зрения власти»5.
Поэтому власть как снятие причинности, всегда уходит в целевые возможности. Необходимо различать только условия построения власти, то есть ту структурность и ситуатив-ность, чем надо овладеть, и существование которых как действительности приводит к появлению властных структур. Власть как возможность протекает как избирательный выбор альтернатив, то есть наличие власти предполагает свободное оперирование субъектом власти своей наличностью. Если причинность структурирует человеческую жизнедеятельность, то власть выражает независимость по отношению к ситуациям и возможность селективого и активного построения собственных смысловых ориентирований, что генерализирует, обобщает коммуникативность. Власть как генерализация
влияния, ибо устраняются инициировавшие её события (Н. Луман), показывает, что человек не растворяется в интеракционных зависимостях, а использует их в актах собственного самоутверждения.
Любое властное конкретное взаимодействие есть лишь частный случай нашего отношения к своей существующей позиции, которая может иногда в корне изменить понимание человеком своего места в мире. Мы всю свою жизнь боремся за удержание достигнутого уровня власти. Данный уровень зависит и от эксплицитной составляющей. Любое событие в обществе, даже где-то далеко от нас, может вызвать нашу тревогу или безмятежное удовольствие от появившихся новых условий для успешного существования и оценки своих возможностей. В зависимости от того, вызывает ли данное составляющее наше удовлетворение от соответствующего места и роли, появляется возможность появления, исчезновения или преобразования конкретного механизма власти.
В развитых обществах властные отношения рационально формализованы и обладают разнообразными формами модализации. Обращаясь к старым людям или детям, мы автоматически приписываем им возрастные полномочия и преимущества в психологических и нравственных регулятивах. Властные ограничения, которые приняты в соответствии с культурой общества, позволяют им надеяться на соответствующую форму подчинённого поведения. Поведение людей по отношению друг другу определяется тем значением, которые они им приписывают (символический инте-ракционизм). В случае невыполнения их возрастных притязаний, они могут навязать свою власть не только имплицитно, но и эксплицитно: стыд, мораль, право. Мы видим, что люди не просто подчиняются другим индивидам по отражательному принципу, но и тем самым обеспечивают существование власти в рамках всего общества, подтверждая своё принятие или неприятие её культуры. С другой стороны, непосредственные взаимодействия связывают в конкретный круг всю систему властных зависимостей.
Властное взаимодействие нельзя отождествлять с влиянием одного индивида на другого. Прежде всего, коммуникация строится на сотрудничестве, посредством и при помощи положительного отношения к объединяющим ценностям, где можно реализовать в процессе служения целому свою значимость и авторитет. Поэтому власть всегда альтернативна, есть
возможность избежать функционального выполнения, если различны ценностные ориентации. Подвластное начало всегда ощущает ответственность за происходящее в интерактивных связях, ведь это обусловливает их место и статус в жизнедеятельности общества. Контроль и управление над своими личностными желаниями и мотивами действий других людей предполагает дихотомическое отношение к ним. К примеру, наше воздействие на другого человека может стимулироваться влечением и привязанностью к нему, но иногда проистекает из антипатий. Чем больше люди незнакомы друг с другом, тем большую роль играет раздвоение, а не личностные переживания, не монолог какого-то интимного чувства. Иначе мы будем сильнее ориентироваться на содержание наших чувств, а не думать о проблемах обеспечения своего места в обществе через управление или подчинение.
Итак, мы видим, что человек строит огромное многообразие всевозможных взаимоотношений с другими людьми, где мы при этом размышляем о своём положении и месте в системе этих связей, а оценка своей значимости происходит в соответствии с охватом огромного множества составляющих. Даже взаимодействуя с одним и тем же человеком, члены общества в одних случаях имеют власть над ним, а в иных условиях являются подвластными компонентами. Приведём пример. Видя своё превосходство в шахматах, и служа здесь авторитетом, влияя на шахматные пристрастия партнёра, мы имеем власть над ним. Другое дело, когда мы восхищаемся его умением философствовать, чтим его философскую культуру, а также стремимся уподобиться ему в данном отношении. Во втором случае власть имеет уже иную конфигурацию. Каждый из нас может влиять и опосредствованно, посредством влияния на других людей. Мы наблюдаем разновеликую и разноплановую картину действующих лиц, действия которых, то способствуют возрастанию власти, то преуменьшают нашу значимость в данных связях.
Власть бинарна и противоречива. К примеру, когда мы влияем на другого индивида с помощью денег, то наша экономическая власть всегда строится на тождестве противоположностей владения и невладения. Владея собственностью, мы отдаляемся от тех, кто ею не пользуется, что и обусловливает деление на властвующих и подвластных индивидов. Би-нарность показывает имманентный характер противоречивости в направленности власти.
Любая возможность воздействия на другого человека обусловливает нашу зависимость от собственного потенциала и воли, то есть сама власть существует только в оппозиции с безвластием. Любая абсолютизация нашего влияния тут же вызывает его ослабление. Би-нарность власти зависит как от конкретного сочетания альтернатив, так и оттого, что властвующая особа всегда воздействует через контингентное решение, посредством постоянной возможности противопоставить противоположные решения. Неукоснительное выполнение приказа только как приказа, превращает власть в причинную связь. Приказ начальника только тогда представляет собой власть, когда приказ трансформируется в заботу и любовь подчинённому лицу.
Но разнообразие и дифференциация наших направлений взаимосвязи, говорит и о контин-гентности властных ролей: 1) подвластный человек в одном отношении может быть властным, а в другом контексте занимает противоположную функцию; 2) сама организация власти дихотомична, ведь любая наша позиция в жизни выражает нашу возможность контролировать людей, а с другой стороны, сама наша власть требует произвольного отклонения от нашей программы. Иначе вместо властного взаимодействия, можно получить функциональную схематику. Не любое взаимодействие людей есть власть, а только такое, которое конституируется на интеракции свободных и автономных существ. Властная коммуникация показывает нам всегда диалектику уменьшения и увеличения наших возможностей и способностей, а тем самым, она производит оценку нашей значимости в мире. Но это увеличение и уменьшение надо рассматривать не как локальную независимость, а как выборное стремление посредством них самоутвердить себя в жизни.
Примечания
1 Ортега-и-Гассет, Х. Человек и люди // Ортега-и-Гассет, X. «Дегуманизация искусства» и другие работы. Эссе о литературе и искусстве. М., 1991. С.404-405.
2 Там же. С. 475.
3 См.: Парсонс, Т. О структуре социального действия. М., 2002. С. 595.
4 Луман, Н. Власть. М., 2001. С. 25.
5 Там же. С. 42-43.
